Аннотация: Песня "Танатоходец" за авторством "Башня Rowan". Из цикла Расшифровок
Танатоходец
#Расшифровки@writeworkofautor
Я открыл глаза и, потянувшись, встал с постели. Нечего валяться, итак дел много.
Но одевался я все же неторопливо. Спустившись на первый этаж, я поприветствовал хозяйку, уселся пить кофе и малость увлекся сим благородным занятием. Утреннее солнце освещало уютную комнату с плитой и столом, за которым сидел я. Многочисленные растения создавали уютный полумрак. Из открытого окна доносился морской бриз и тихий шум улицы. Этот портовый городок был прекрасен, равно как и кофе, настроение, газета... В общем, все было прекрасно.
Неожиданно мой слух уловил какую-то бравурную музыку. Я в недоумении пробежал газету глазами и нашел маленькое объявление о том, что в связи с ранней весной открывается городской парк развлечений.
- О нет, - тихо прошептал я. - Он же опять полезет... Да чтоб его...
Единым махом осушив остатки капучино, я выскочил из дома, едва не забыв шляпу. Газета куда-то подевалась.
Меня слегка задержала хозяйка:
- Ты куда?
- Да опять Антон на канат полезет, знаю его, чертяку...
- А, ну беги.
Конец мая, а кажется, что август. Солнце неимоверно печет, но я восторге: отогрею кости после этой чудовищной зимы.
Люди на улице тоже рады неожиданному подарку природы: полураздетые, счастливые, щурящиеся от яркого, приветливого солнца. Многие едят мороженое, парочки смеются о чем-то своем, повсюду галдят дети. Еще бы, ведь в городе вновь открыт парк, а значит, врата в незабываемый мир веселья и вкусной (но не совсем здоровой) еды открыт. Причем еще и дешево.
За созерцанием праздничного веселья я успокоился и моя тревога улеглась. Ну, ненамного. Я продолжал целеустремленно пробираться через праздничную толпу.
И вот, наконец, мои стопы оказались около пресловутых ворот в праздник. Веселье бушевало там, где осенью стоит островная ярмарка, посему совсем недалеко блестел теплый океан, отражающий лучи солнца. Парк был окружен небольшой, почти символической оградкой из булыжника. Повсюду пестрели палатки, тенты, ларьки, помосты. Вот там была толпа так толпа. Все веселились, толкались, ели, катались, кружились...
А там, в сотне метров от меня, вновь стояли две небольшие деревянные башенки выстой с пятиэтажный дом. Между ними вновь был натянут тугой канат. А на этом канате вновь танцевал худющий Антон.
Коротко выругавшись, я начал пробираться сквозь толпу. Вскоре я уже стоял, задрав голову и сильно щурясь от солнца, одновременно рассматривая зеленые панталоны и счастливую рожу Антона.
- Эй! Йосеф! Как же классно, что ты пришел! Я уж хотел кого-нибудь послать за тобой, а то, понимаешь, солнце мне не мило без вашего лика, мил-таборит.
- Я не таборит. - обиженно пробурчал я.
- Чего ты там бормочешь? Хочешь мне чего-то сказать, заберись сюда и скажи мне это в лицо! - хохотнул Антон, опасно наклоняясь.
После этого, не снимая улыбочки, он выпрямился, развернулся лицом к одной из башенок и сделал сальто вперед, встав на руки и перекувыркнувшись через себя. Толпа, которая меня окружала, восхищенно-испуганно вздохнула.
В ответ на коллективный вздох мы услышали лишь заливистый хохот Антона. Отсмеявшись, он глубоко вдохнул, аккуратно лег на канат, развернулся поперек каната, немного подвинулся и отпустил руки. Какая-то девушка вскрикнула, прижав руки ко рту. Многие тоже похватались за головы, схватили волосы.
Ответом нам была лишь широкая, прямо-таки излучающая веселье улыбка парня в смешном наряде и с длинными рыжими волосами, перехваченными в хвостик. Антон висел над нами вниз головой, держась лишь коленями. Потом он подтянулся, крепко ухватился за канат и высвободил ноги, вновь повиснув, только уже на руках. Потом он демонстративно ухмыльнулся нам и разжал одну руку.
Та самая вскрикнувшая девушка, лет восемнадцати, не отнимая рук ото рта, упала в обморок и я едва успел подхватить ее. Потом бросил гневный взгляд на Антона. Причем такой взгляд, что теперь-то его уж точно сожжет на месте. Остается надеяться на то, что и его метровое шило сожжет вместе с ним. Но ему все было нипочем: Антон даже не покраснел. Правда, он виновато улыбнулся и залез на канат обратно. Там он выровнял равновесие и быстрым шагом двинулся к ближайшей башенке, откуда он спустился по наспех приделанной лесенке.
Наконец, публика могла вдоволь насмотреться на канатоходца. И, как я надеялся, гневно кинуть ему в лицо по комку безнадежно испорченных нервов. Мысль-предательница шепнула мне: "твоих нервов". И, черт возьми, она была права.
Отправив ее за такое дело на воображаемый костер, я приподнял девчушку и аккуратно отнес в тень, где уселся на лавочку и уложил бедняжку рядом.
Честно говоря, я думал, что толпа основательно потреплет в ответ нервишки Антона. Но восторженный гул доказывал обратное. Я же, скорчив недовольную мину (ни для кого, для себя одного), стал обмахивать девушку газеткой, которую я неожиданно обнаружил в кармане.
Уже через три минуты надо мной навис мой лучший друг и величайшее испытание одновременно. На первый взгляд он был чрезвычайно худой, но на второй уже были видны переплетения жил и мускулов. Это был чрезвычайно выносливый и ловкий парень. Ухмыляющийся Антон был одет в сливового цвета футболку с оторванными рукавами и безнадежно старомодные брюки цвета свежей травы, к которым питал необъяснимую слабость и ласково называл "панталонами". Его ярко-рыжие прямые волосы были перехвачены тесемкой такого же "панталонного" цвета, образуя хвост. От него пахло морской водой, немного потом и очень сильно - счастьем. Ну и капельку виной, да.
Махнув мне рукой и протянув бутылку воды, он склонился над девушкой в синем платье, безвольно упавшей мне на колени.
- Миледи, вам плохо?
Светловолосая миледи приоткрыла зеленые глаза.
- Вы живы? - слабо прошептала она.
Антон, умело изобразив недоумение, похлопал себя по плечам и потянул за ухо, после чего ответствовал:
- Миледи, ваш слуга совершенно точно уверен, что жив.
- Ну, это хорошо, - девушка встала и слегка покачнулась. Выровняв равновесие, она дала Антону пощечину. Между нами говоря, притворную, девушка явно могла сделать это сильнее.
- Нельзя так. Нельзя. Очень страшно. Страшно за вас. - тут она всхлипнула, и на брусчатку капнула слеза.
Впервые я видел искренне растерянного Антона. Но он тут же собрался и обнял девушку. Та обняла его в ответ.
И как у него выходит?
Антон снизошел до меня только когда "миледи" ушла, оставив ему свой номер.
Ухмыляющийся парень плюхнулся на лавку рядом со мной.
- Ну что, сбросил пару кило? Всю зиму отрабатывал фокус.
- Уже восполнил. Я нагло выпил всю твою бутылку. Месть свершилась, и мое сердце спокойно.
- Невосполнимая утрата. Буду скорбеть, - он театрально склонил голову, но уже через пять секунд вскочил на ноги. - Все, траур окончен. Пошли, новую "pol-litruha" мне купим (забавное словечко он сказал на чистейшем русском, и я не совсем понял его смысл).
Я, всем видом показывая, что мне лень куда-то идти, встал.
- Мне тоже "pol-litruha", я правильно сказал?
Мы оба рассмеялись.
Глубоко вдохнув, он кивнул вниз:
- Это новая мода? С моими штанами это не сравнится. Я тут законодатель.
Я посмотрел вниз и увидел свои домашние тапочки. Сиреневые такие.
-Aby vam praskla, Anton. - ругнулся я по-чешски, на родненьком.
А потом мы смеялись до слез.
Уже в нормальных сандалиях я сидел на веранде своей квартиры вместе с Антоном, глотая теплый кофе. Да, жара. Но от кофе отказаться не могу.
- Нельзя тебе забираться на канат. Я ж обещал...
- Да-да-да. Слышано сотни раз. Помогло? А, Йосеф?
- Нет. Но я не сдамся так просто.
- Ну ладно. А-теперь-кто-быстрее-до-парка!!! - крикнул он, выскакивая из-за стола и хватая мою кружку. И залпом ее осушая.
Я вскочил, готовый дать ему, как говорят русские, "leshá". Я страстно любил кофе, особенно капучино, в моей кружке и если его там больше половины. Этот поступок вопил о мщении.
Но мерзавец уже выскочил на улицу и ринулся в сторону парка. Я кинулся за ним.
Естественно я его не догнал: как я уже говорил, Антон был чрезвычайно вынослив. Его я застал уже вальяжно сидящего на канате (впрочем, судя по цвету костяшек пальцев, держался он крепко).
- Антон, спускайся. Ты ж разобьешься!
- Ты удивишься, если узнаешь, сколько мне раз это говорили.
- Вот что я по-твоему должен делать, а? Я ведь залезу.
- И упадешь. Оставайся внизу, ты там полезнее, - дал мне совет друг. - Если что, поручаю тебе собрать ошметки и вымыть брусчатку.
- Этим не шутят. - прошептал я.
Антон и сам понял, что сморозил глупость, поэтому сбросил улыбочку, вздохнул, аккуратно встал. А потом вновь надел свою театральную (ненатуральную) улыбочку - словно шляпу - и по-шутовски широко зашагал по канату. Вокруг меня, задравшего голову в небеса, начала собираться толпа. В древнюю зеленую широкополую шляпу, лежащую около одной из башенок полетели монетки.
А там, наверху, плясал, прыгал и кривлялся бесстрашный Антон в своих нелепых штанах. Он задирал прохожих, постоянно шутил и не переставая двигался. Широкая походка профессора, семенящие шажочки расфуфыренной дамы - все было высмеяно им. Он делал сальто, висел над пропастью, сидел и лежал на канате.
Потомственный канатоходец, одним словом.
Через полтора часа ужимок, скабрезных шуточек и тяжелого труда (последнее видел лишь я) он спустился передохнуть.
Я молча протянул ему термос с кофе, за которым сходил домой. Он благодарно кивнул и налил полную крышку дымящегося черного кофе. Толпа постепенно начала расходиться.
- Антон, я сейчас серьезно. Я обещал твоему отцу...
- Мой старик прекрасно понимал, что я послушаю что угодно, но не это. Канат - все для меня, Йосеф. Так просто я с ним не расстанусь. Жалко конечно отца. Но свои пределы я знаю. Я мог бы сейчас танцевать там и дальше, но я подустал, вот и спустился.
- Я себе не прощу, если что-то случится.
- Знаю, Йосеф, - он участливо похлопал меня по плечу. - Посему и контролирую себя.
Он посмотрел в небо. Солнце миновало зенит.
- Йосеф, сегодня открытие, поэтому я работаю до ночи. Потом я буду следовать официальному графику. Мне заплатят, и много, Йосеф. Да и еще набегает, - на его лицо вернулась ухмылка, и Антон кивнул в сторону шляпы. - Только сегодня. Потом я буду бегать меньше.
- Только сегодня, Антон. - неохотно согласился я.
- Спасибо. Не мог бы ты помочь? Или ты занят?
- Хотел написать пару глав, ну да ладно. Теперь ни о чем, кроме тебя, думать не могу. Доволен?
- Ага. Но еще больше буду доволен, если ты сядешь за магнитофон. Просто переключай песни.
С этими словами он отложил уже пустую крышку и протянул мне взятую из-под башенки плотную коробку.
- Ого!!! Сколько тут кассет?!
- Порядка пяти десятков. Магнитофон во-о-он в том углу, - он махнул куда-то в сторону другой башенки. - Включай что получше.
- О, а тут джаз. Какой год?!
- Это старика моего кассеты. Нашел в подвале, когда канат вешал. Ну, я пошел.
Теперь он танцевал по-настоящему. Красиво. Изящно. Опасно.
Вертелся, кружился, расходился под лирическую музыку, вальсируя с фантомами. И вызывал смех нарочито нелепыми танцами под более современную музыку.
Там, наверху, солнце, клонящееся к закату, подсвечивало его. Оно придавало брюкам оранжевый цвет, а развевающиеся волосы превращало в сноп огня, метавшегося вслед за Антоном.
Лично мне нравилась классика, посему я включал в основном ее. Поэтому Антону пришлось дать маленький бал. Одежда, вне сомнений, была нелепа, но...
Но девушкам из толпы было не до того. Мало кто из представительниц прекрасного пола могли оставаться спокойными. Восхищение или страх за канатоходца читались на их лицах просто, как слова на газетном листе. Углядев это, я бросил насмешливый взгляд на Антона. А он не заметил. Он танцевал.
Он был наверху уже долго, и стал утомляться, как он мне потом говорил. Но я это видел проще и страшнее. Антон неожиданно сбился с ритма и, нелепо взмахнув руками, соскользнул с каната. Только это и спасло его: Антон успел схватиться за канат. Из толпы донесся синхронный вздох ужаса десятков людей.
Я на секунду успел разглядеть испуг на лице канатоходца. Но тот тут же собрался и демонстративно улыбнулся:
- Как Золушка с бала сбежал, а? Ну ладно, народ, расходимся. Я закончил на сегодня.
По его предплечью побежала тонкая струйка крови из содранных ладоней.
Он сидел на нижней ступеньке лестницы и смотрел сквозь свою наспех перебинтованную руку и часто дышал.
Солнце почти закатилось, отдавая последнее тепло и свет облакам и океану. Становилось прохладно. Ветер дул в сторону большой воды, кричали чайки, а где-то в отдалении тихо шумела расходящаяся толпа.
Я же сидел на стуле, на котором управлял магнитофоном и молча смотрел на Антона.
- Сегодняшний вечер мог окончиться печально.
- Я понимаю. - хрипло прошептал он.
- Я не хочу, чтобы ты туда лез. Вообще. Ни завтра, ни через год. Никогда. Ты мне дорог, ты мой единственный друг в этом, в общем-то, унылом месте.
- Понимаю. Но я не могу. Я не умею больше делать ничего. Понимаешь? - он поднял лицо к медленно проявляющимся звездам. - я встал на канат в пятилетнем возрасте. Уже двадцать лет я хожу. Мой отец, мой дед, прадед - канатоходцы. Не могу их подвести.
Он вымученно улыбнулся. Я печально усмехнулся в ответ.
- Можешь. Мой отец был плотником. Как и дед. Прадед. Но я писатель. И вполне доволен жизнью.
- Это не одно и то же. Мне это нравится. Без каната я ничто.
Я мог лишь вздохнуть. Бесполезно.
Он медленно встал, выкатил маленькую тележку из-под башенки, положил туда магнитофон, кассеты, стул и сверху снятый канат.
- Я, наверно, пойду. До завтра, Йосеф.
- До завтра, Антон.
Я обернулся и услышал стук ручки тележки о булыжники. Решил обернуться.
Антон стоял, словно парализованный, его руки были напряжены, а костяшки пальцев сжаты до мертвенной белизны.
Я подошел и поинтересовался, что не так. Он молча, с сжатыми губами рассматривал что-то лежащее на булыжниках. Я проследил за его взглядом.
На булыжниках лежала обычная пластиковая белая роза. Но я тоже замер. Такие розы продаются только в одном магазине города - похоронном бюро.
- Не смешно. - хрипло произнес я.
Потом я подошел и поднял эту розу, собираясь зашвырнуть ее подальше.
- Пожалуйста, отдай. - прозвучал тихий голос. Я обернулся.
Антон протягивал ко мне руку. Его глаза странно блестели в свете восходящей луны: солнце уже село.
Я, поколебавшись, отдал розу ему. Он принял ее с кивком благодарности и тут же, забыв про меня, поднес ее к глазам. Он глядел на нее, словно на величайшее откровение.
- Спасибо. - тихо сказал он.
И, подхватив ручку тележки, пошел домой.
Я же, придя домой, зашел в свою комнату и сел за стол с печатной машинкой и стал перебирать рукописи. И мне они показались такими глупыми...
Я вставил в печатную машинку новый лист. Неожиданно на ум мне пришло греческое слово "танатос" - "смерть".
Новую повесть я озаглавил "Танатоходец".
Наутро я встретил Антона на веранде моего дома. Тот сидел и протягивал мне кружку с кофе из термоса.
Я с благодарностью принял дар. (Просто я не выспался, так как пол-ночи печатал). Тут я заметил обновку.
На его футболку был пришит белый пластиковый цветок.
- Ага, пришил. Будет напоминать мне о риске.
- Венок...
- Я помню. Венок из таких цветов лежит на могиле отца. Именно поэтому этот кусок пластика - не просто цветок, а напоминалка. Ну что ж, вот твой термос. Да, он твой. Я вчера изрядно тебе нервишек попортил, так что в качестве извинения, - он выдержал паузу и продолжил. - Я тут вновь собираюсь прогуляться и дать еще один бал. Посидишь за магнитофоном?