Не то, чтобы я очень любил дождь, но когда он идёт, можно целый день не ходить на улицу и бездельничать. Я включаю свой старенький магнитофон и слушаю его, развалившись на диване. Любители танцевальной музыки могут сколько угодно спорить, но я уверен, что в песне главное - слова. Я обожаю Розенбаума. Это не просто песни. За две-три минуты ты проживаешь целую жизнь. В дождливые дни я слушаю его и отчётливо вижу великий город на Неве, с его волшебными соборами и мостами.
В дни перестройки я жил в Ленинграде, и это были лучшие годы в моей жизни. Кто-то по-прежнему работал на заводе и месяцами ждал заработанных денег, кто-то воровал безнаказанно вагонами, а я, как полагал, выбрал золотую середину, продавая и покупая валюту у станции метро. Больших денег это не давало, но я был вполне обеспечен.
Дни были похожи один на другой, особенного ничего не происходило. В отсутствии обменных пунктов граждане меняли свои доллары у нас. Статью о валютных махинациях, конечно, никто ещё не отменял, но оттепель, в отличие от хрущёвской, стала приобретать характер глобального потепления, и милиция не очень-то нас тормошила.
День выдался вполне удачным, но настроение было паршивое. Вчера разговаривал с матерью по телефону и она, учитывая наш ленинградский сырой климат, вырвала у меня обещание не курить. Утром я выбросил пачку с остатками сигарет и решил, что справлюсь. Но уже в обед терпеть стало трудно, а после ужина я стал всерьёз задумываться, не нарушить ли мне слова. Я уже собирался идти домой, когда миловидная женщина подошла и почти шёпотом обратилась ко мне:
- Простите, Вы не поменяете доллары?
- Поменяю. Нет проблем, - деловито ответил я.
Большинство граждан и в глаза не видели тогда долларов, и мне казалось, что мы, молодые, предприимчивые ребята, зарабатывающие таким образом себе на жизнь, и есть будущее нашей страны. Я слегка бравировал этим и, в соответствии с имиджем, решил заказать что-нибудь для моей собеседницы. Выбор в кафе был невелик: либо кофе, либо пиво. Лёгкий, едва уловимый запах "Шанели", исходивший от женщины, подсказал мне заказать кофе. Она, как мне показалось, слегка удивилась моему поведению.
Принесли кофе, и женщина, сделав глоток, снова обратилась ко мне:
- Я бы хотела поменять доллары, - сказала она.
Я заметил в её руке стодолларовую банкноту.
- Поменяю запросто и в лучшем виде, - всё так же деловито ответил я.
- Я бы хотела поменять не сто, а пятьдесят. Другие пятьдесят взять долларами, - извиняясь попросила она.
- Сделаю как надо, - подтвердил я, улыбаясь.
Женщина была средних лет, невысокая, но очень красивая. Она пила свой кофе и пристально глядела на меня большими карими глазами.
- Вы знаете, - обратилась она, - я хочу завтра организовать прощальный вечер. Думаю, пятьдесят долларов хватит, чтобы накрыть стол. Я уезжаю послезавтра утром. Уезжаю насовсем, поэтому я хочу поменять только пятьдесят. Там наши деньги не понадобятся. Я уже два месяца живу у друзей, - продолжала она, - пока всё уладила с отъездом... Мой сын с женой уже там. Здесь всё продали и уехали. Вот теперь и я еду. Сын часто звонит. Говорит, что всё у них замечательно. И мне уже работу подыскали, так что, всё будет хорошо.
Я тогда не мог понять, зачем она мне всё рассказывала, а незнакомка продолжала говорить, глядя в опустевшую чашку, будто хотела разглядеть своё будущее в кофейной гуще.
Мне захотелось немного приободрить её.
- Конечно, всё будет о'кей. Тем более, если уже нашли работу, - почти торжественно произнёс я.
- Да, но...
Вдруг голос её сорвался, из глаз по щекам покатились слёзы. Она долго молчала, Ком, подступивший к её горлу, отступил не сразу. Наконец, взяв себя в руки, она полушёпотом продолжала:
- Я родилась здесь и жила всю жизнь. Как же это тяжело, если бы Вы знали.
Не помню, что я ей ответил. Я начал ей рассказывать о перестройке, говорил, что время теперь другое, и если она захочет, приедет сюда в любой момент. Женщина кивала головой и больше не плакала. Я поменял ей деньги по самому большому курсу. Она улыбнулась на прощание и медленно пошла по Невскому проспекту, мысленно прощаясь с каждым домом.
Я, окончательно расстроившись, побрёл к себе домой.
И чёрт меня дёрнул дать матери обещание не курить.