Мужчина занимается женщиной, как химик своей лабораторией: он наблюдает в ней непонятные ему процессы, которые сам же и производит. (Василий Ключевский)
Когда мужчина начинает понимать женщин, он уже не представляет интереса как мужчина. (Рекс Мобли)
Посвящается Вакхе.
Пока она выгуливала свою депрессию, слоняясь по улицам города-трансвестита с потертыми особенностями стиля, примерившего на себя от безнадеги фьюжн, телефон в ее квартире разрывался от звонков. В этом городе слишком много людей, мало времени и хвосты пробок цепляются друг за друга, образуя мертвую паутину, которая замуровывает тебя внутри этого живого организма и заставляет двигаться, двигаться, двигаться, пока не отомрешь и не будешь исторгнут. Она любила пешие прогулки; вождение в городе вызывало в ней слишком много негативных эмоций.
Звонкий голос, мало вязавшийся с личностью хозяйки протараторил: привет, Вы позвонили мне. Оставьте что у Вас там есть после сигнала.
Противный звук автоответчика.
- Я не знаю, для чего тебе вообще нужен мобильный, по которому ты звонишь раз в год, чтобы я захватил в магазине вино. Я не знаю, для чего тебе квартира, в которой тебя невозможно застать даже поздней ночью и я не знаю, зачем тебе я. Если ты еще помнишь, как меня зовут, так вот - это Виктор и я жду тебя в "Сквере" с девяти вечера, приходи. Поняла, коза дурацкая!...
Раздался новый сигнал, возвещающий только начинающего ругаться абонента о том, что для продолжения односторонней ссоры нужен повторный звонок. Он плюнул и кинул трубку на рычаг.
Между тем уже второе пиво подходило к концу, когда знакомая фигура замелькала в проходе между столиками.
- Я уж думал, ты не придешь, - растягивая слова сказал он.
- Извини, в городе пробки, - отозвалась вошедшая, стягивая с себя плащ.
- А какое отношение к тебе имеют пробки? - не унимался он.
- Ты ведь знаешь, водитель из меня никакой, я никогда не променяю вкус хорошего темного пива в конце дня на баранку и запах бензина, но с работой на огуречном заводе я вполне бы справилась. И, пожалуй, со складом велосипедов тоже, - не теряя дружеского тона пропела в ответ она.
Виктор изучала её. Как подзывает, жутко извиняясь, официанта, как проводит пальцами по челке, от челки до уха - теребит сережку, от сережки к вороту темной рубашки, задержав ладонь на шее, словно у нее схватило горло. Сидевшая напротив, несомненно, напоминала ему автоматический кран с холодной водой - протягиваешь к ней руки, трясешь ими, чтобы датчик или что там еще включилось - эффекта ноль. Так и стоишь перед чертовым блестящим краном, как дурак.
- Так что ты там попыталась пошутить про работу? Ты её нашла? - перевел он взгляд от выреза блузки на собеседницу.
- Да. Ты не поверишь - на почте. Там забавно, необычное чувство, когда берешь в руки письмо, которое от кого-то кому-то издалека...
- Ты специально ищешь такие романтические профессии, как... прости. Но ты без пяти минут, ну ладно, десяти! - кандидат наук. Сначала была бумажная фабрика, затем ночная сиделка, потом, если не ошибаюсь, ты собиралась стать хакером и продавала в магазине дискеты. Ах, да. Еще помощник парикмахера. Что ты там делала? Волосы убирала? И много в мужском зале приходилось убирать волос? А теперь у нас почта...
- Не у нас, а у меня, - не теряя присутствия духа ответила собеседница и рука снова повторила маршрут - челка, сережка, блузка.
- Зачем? - внушительный глоток пива чуть не заставил его подавиться.
- Что - зачем?
- Почему ты не найдешь себе нормальную работу. Ты же получаешь гроши, зачем ты горбатилась шесть лет в институте и продолжаешь это делать до сих пор, если выбираешь работу по принципу выпускницы техникума с притянутыми тройками за уши в дипломе?
- Трудно объяснить, иногда мне самой себе даже трудно толком понять зачем. Мне не нужны деньги, понимаешь? Да, я люблю новые красивые вещи, мне нравится не чувствовать себя скованной на улице с кошельком, где больше, чем мне необходимо. Но у меня нет потребности, то есть пока нет потребности в регулярно покупаемой одежде, косметике, своей доме и тем более машине, - на последних словах она начала было смеяться, но, перехватив его хмурый взгляд, замолчала. - Не тебе решать как мне жить. Я так хочу. Понимаешь? Не могу понять почему, но мне всего хватает. Чтобы получать больше, нужна серьезная работа, серьезное к ней отношение, надо чтобы это было частью твоей жизни, а как может быть частью твоей жизни этот балаган из раздраженных, уставших людей, на которых висит ответственность и стоит им заболеть, как работа конвеера прерывается? Это кабала какая-то. Мне не подходит жизнь на полную ставку.
- А к чему ты серьезно относишься? - он продолжал изучать её.
- Мне неприятен этот разговор, - она попыталась свернуть тему.
- Да это не разговор вовсе. Я просто интересуюсь как бы невзначай твоими дальнейшими планами на жизнь, пытаюсь понять, чем ты собираешься жить... кем собираешься жить.
- Тебе на самом деле ничего не интересно. Тебе интересно только то, что я думаю о тебе.
- Мне интересна ты и все, с тобой связанное. Ты не бросила свое графоманство?
- Ты спрашиваешь так, будто мы не виделись годы, хотя только позавчера.
- А у меня действительно такое чувство, что мы не виделись годы. Я вообще плохо понимаю, что происходит.
- Так ты спрашиваешь о том, пишу ли я или говоришь о нас? - она теряла терпение.
- О том, что ты пишешь, - процедил он.
- Пишу. О тебе пишу. Много. Каждый день. Но не записываю, все в голове.
Они замолчали.
- Удивительно, что мы с тобой вот так держимся друг за друга, хотя между нами ничего такого общего и нет, - прервал он немой диалог.
- Зачем такие как мы?
- Глупый вопрос.
Опять молчание.
- А о работе ты все же подумай, - продублировал процедуру Виктор.
- И если на небесах разговоров только о море, то на земле только о работе и преодолении кризиса которого нет, - съерничала она.
- Ты хочешь сказать, что у нас не кризис? Девушка! Ещё пива!
- Её Аня зовут.
- Мне плевать. Так ты хочешь сказать, что...
- Я вот чего не пойму: тебя интересует мой кризис, наш кризис или твой собственный кризис? Выражайся точнее.
- Ты меня сейчас невероятно бесишь, - сознался он. - Ты похожа на одну мою давнюю заклятую знакомую, которая слилась к моему другу. Она так же вот... когда мы, ну в общем ты поняла.
- По-моему, ты много пьешь. Поэтому у тебя проблема с заканчиванием фраз.
- Нет, ты точно с нее клонирована! Да. У меня вообще проблемы, я очень проблемный человек: у меня проблемы с выпивкой, с тобой и с дикцией вообще, не только с заканчиванием мысли, у меня проблема в том, что с тобой я еще более одинок, чем будучи без тебя, а еще! Ооо, еще у меня самый настоящий кризис, да. Потому что я действительно вкалываю, чтобы быть с тобой в одном городе, снимать квартиру для нас, в которой ты не появляешься и... ты мне даже стихи перестала писать!
Оба расхохотались.
- Ну если проблема в стихах, то я напишу тебе за вечер штуки три.
- И откуда у тебя только идеи берутся! - наигранно удивился он.
- Я не люблю когда мои загадки разгадывают, - сказала она и отпила наконец нашедший их бейлис. Сейчас она была похожа на какую-то голливудскую диву, имени которой он не мог вспомнить. Словно решив утроить шалость - вечернюю прогулку в толпе, она надела свои все самые поношенные вещи, сняла макияж с лица и теперь посмеивается над всем миром, попивая свой обычный бейлис со льдом. Кто она - дура или... Про женщин это вообще это трудно сказать наверняка. А про актрис - тем более.
- Я отойду на минутку, - прошептала она так, что соседний столик наверняка оказался в курсе. Развязной походкой, позаимствованной у своих героев, она продефилировала по проходу, и он в очередной раз отметил, что джинсы и кроссовки идут ей куда больше, чем туфли и юбка. Надо сказать ей, наверное, что все закончилось, что он устал биться головой об стену и за полгода он уже приобрел порядочную шишку, так что светит ею за версту. И в горле стоял неприятный привкус, что все в жизни повторяется, и женщины не меняются ни в чем. А может быть, дело в том, что не меняется он и словно мальчик бегает за очередной любовью, хотя ему давно под стать ходить, гордо выпятив грудь настоящего мужчины, собирающегося разбавить вскорости четвертый десяток и смотреть на все немного иначе? Ведь в каждой новой Джейн он снова узнавал предыдущую Грейс.
Она вернулась.
- Я снова перепутала туалет, - хихикнула она, и Виктор заметил, что она сделала это из желания быть более женственной, потому что он видел, как она умеет смеяться - открыто, громко, задорно и легко.
- Ну да, - буркнул он, изучая дно бокала, - главное вовремя успеть сказать "я очень рада познакомиться с вами".
- О чем это ты?
Нет, кто-то определенно сказал ей, что надо косить под дуру и делает она это фальшиво.
- Ты фальшивишь, - сказал он.
- Я тебя не понимаю. В чем именно?
Теперь он понимал механизм разговора, но осознал, что она его сделала. Оставаться на еще один бокал смысла не было. Он подозвал официантку, громко гаркнув через весь зал и попросил счет. Он был уверен, спроси её сейчас о том, откуда она берет деньги на выпивку, убила ли она кого-нибудь или украла, она кокетливо поведет головой и прощебечет "почти".
- Мне пора. Вот деньги, расплатишься сама.
- Как? Ты уже?
- Пока.
Он поспешил покинуть заведение.
Ночью она приехала пьяная и уснула прямо в гостиной. Он, полусонный, вытряхнул её из одежды, и попытался уложить в постель, подтыкая под нее одеяло. Она вдруг зашевелилась, открыла глаза и своим обычным, таким знакомым, звонким, живым голосом без доли пошлой загадочности и жеманства сказала:
- Ты меня обидел.
- Чем, малыш?
- Ты ушел. Ты оставил меня одну.
- Меня там не было, малыш.
- Как не было Я не сумасшедшая, ты там был.
- Нет, милая, я сидел в каком-то баре с совершенно другой дамой, она меня так утомила своей искусственностью, что я поспешил домой к тебе, но не застал тебя и уснул, пока ждал. Прости, милая.
Она села на кровати.
- Ты хороший.
- Да нет, что ты, милая, - улыбнулся он.
- Да-да, хороший мерзавец такой...
- Давай спать, завтра не воскресенье, к сожалению, и мне нужно выспаться...
- Ты вообще видишь, когда мне плохо?
- Мне казалось, у тебя есть все, чтобы быть счастливой.
- Это не так. У меня есть все и нет ничего. Парадокс, но только так это и можно назвать. Я ни в чем не нуждаюсь и ни к чему не привязана. Это... безысходность какая-то.
- По-моему ты устала. И я тоже, давай спать, - он шутливо отнял у нее часть одеяла, а она все продолжала и продолжала говорить. Первые пять минут он отвечал что-то, потом поддакивал, потом просто мысленно кивал, чувствуя, что сон забирает его, а она все говорила и говорила, и собеседник был ей не нужен.
- ... да, ты прав, я скорее произведу в ранг лучшего друга первого встречного, прогуляю с ним все деньги и расстанусь легко, словно потеряла перчатки, которых у меня сто пар. Я зарабатываю как угодно и где угодно, но не с девяти до шести, потому что боюсь привязки извне к реальности, понимаешь? Если спросить, что я помню за последние полтора года, так только как бары сменяют бары, скверы и парки, день старится в ночь; неизменным оставались только бокал алкоголя передо мной и десятки измятых блокнотов, исписанных ручкой или карандашом. Каждый такой момент дл меня длится вечность, я продлеваю эти моменты, живу ими и в них, не хочу выходить наружу, подписывать договор и заводить трудовую книжку. И не хочу заниматься этим профессионально, потому что соревнуюсь всегда только с собой, что у других - я знать не хочу. Я знаю, тебя не тяготит это чрезмерно, иначе ты бы бросил меня. Я знаю, ты останешься, ты не уйдешь. Иногда мне кажется, что люди в моей жизни делятся на две категории: первые случайные, минутные, которых угощаю выпивкой и с которыми подтираюсь временем, как туалетной бумагой, а есть такие как ты, которые дают мне деньги и любовь. И которые понимают меня, не понимая ничерта... милый, я люблю тебя, я так хочу это сказать сейчас, просто сказать!
Он перевернулся в темноте и она увидела, что он давно и сладко спит. Стянула с прикроватной тумбочки сигареты и закурила, хоть и не любила курить. Просто обычно так поступают в таких случаях. А она вообще могла по пальцам пересчитать ситуации в своей жизни, когда знала наверняка, что нужно делать.
Ему стало холодно и он поежился, перевернулся на другой бок и окончательно проснулся. Она одевала свитер.
- Сколько времени? Солнце садится?
- Вообще-то уже встало, - ответила она и стала сгребать с импровизированного туалетного столика свою косметику.
- Так не хочется вставать и идти куда-то, если бы ты знала! Какое сегодня число не знаешь?
- Сегодня день династии Чакри.
- День чего?
- Чакри. Отмечают его в Таиланде, там до сих пор правит династия, которая...
- Какие Чакри? Ты о чем? Число-то какое?
- По календарю посмотри.
- 6 апреля. Могла и так сказать между прочим, - он решил похныкать, подразнить ее плохое настроение, - скажи мне что-нибудь хорошее, ну скажи.
- Тш-тш, - она сделала в воздухе движение рукой, будто настраивала радио, - Вы слушаете круглосуточную волну "Эхо падших ангелов биржи труда" и сегодня, по заявкам наших неутомимых радиослушателей прозвучит миниатюра "Записки на широкополых полях серого вещества". Итак, дорогой дневник, все быстро обломалось и я его больше никогда не видела...
- Погоди, погоди, куда ты собралась, - насторожился он, привыкший, что даже чушь она несет со смыслом.
- Домой.
- Куда - домой? Здесь твой дом.
- Давай сделаем так: сейчас я вроде как уйду, а потом вернусь. Но сейчас - уйду.
- Опять твои душевные приблуды, чтобы жить не так скучно было? - рассердился он. - Спасибо, милая, прямо перед рабочей неделей.
- Ты можешь о чем-то говорить помимо работы?
- Интересно, как бы ты себя чувствовала, живя в чужом городе с чудоковатой не публикующейся писательницей, пытаясь говорить с ней на одном языке и при этом по ночам видеть во мне работу, которая отнимает у меня почти все свободное время, чтобы жить в этом чужом городе, с этой чудоковатой писательницей...
- Довольно. Хватит. Я ухожу.
- Да уходи!
- Все мои истории заканчиваются одинаково. Все твои истории заканчиваются одинаково. Мы плохие писатели, мы не можем придумать нового развития событий.
- Милая, ты несешь непрофессиональный сценарный банальный бред. Что ты предлагаешь? - он привстал на локте.
- Я предлагаю нам подумать немного. И спрятать в кулаке задуманное, а потом, как игра такая, знаешь? Выкинуть на раз-два-три и посмотреть что получилось. Давай? - она подмигнула ему словно пацанка с соседнего двора.
- Нет, все же мы невероятно разные! - выдохнул он, а она, тем временем, уже засовывала в небольшую спортивную сумку нижнее белье.
- Эта аксиома тебе не подскажет верного решения.
- Верных решений не бывает.
Она обернулась, посмотрела на него, на сумку, застегнула молнию, села на стул.
- Ты сейчас не поймешь, к чему я это говорю, ты просто запомни, а потом мы к этому вернемся. На самом деле никогда не было чего-то, чего бы я боялась или над чем я работала. Просто мне нужно, чтобы это было и оставалось частью меня. Для меня это одновременно и закон, и способ жить.
Они смотрели друг на друга и ему сделалось невыносимо тоскливо.
- Ты не вернешься. Все это когда-то уже было. Было забыто и похоронено. И ты была, ростом чуть ниже, не писала прозы и не пила, беря стакан расслабленным жестом избалованного жизнью кота, который не лакал ничего качеством ниже Макаллан. Ты не вернешься, потому что ты непостижима для других, а для меня ты - еще одна. Такая же как кто-то до тебя.
- Ты действительно считаешь, что я так думаю? - спокойно, чуть отрывисто ответила она. И улыбнулась чуть прищурившись так, как обычно делает это перед тем, как нанести удар не по тому, кого любит, а по тем, к кому привязалась. Как всякая женщина, любви она подчинялась безоговорочно, как всякая женщина - имела склонность бить тех, кого приручала.