Убить время
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Все, что не вымысел, то правда.
|
Время безжалостно и неумолимо стирает из моей памяти лица людей, которые были дороги мне в пору бесшабашной юности. Кажется порой, что вовсе не было у меня того безмерного счастья, каким обладают все молодые люди, достигшие совершеннолетия и не лежал у моих ног в ту пору целый мир, полный загадок и тайн. Я помню лишь то, что в первые дни после окончания школы гулял по широким проспектам, по паркам и по узким московским улочкам радуясь безграничной своей свободе.
Время тогда было неспокойное, тревожное. Не так уж и просто представить нынешнему молодому поколению ту бездонную пропасть, в которую скинули власть держащие целое государство. У граждан некогда великой страны отняли старые идеалы, а взамен не дали ничего кроме неуверенности в завтрашнем дне и романтических надежд. Тем не менее, воздух в начале девяностых, был насыщен парами того романтизма, что присущ бывает тем из нас, кто живет подчас только надеждами, но не видит перед собой четких целей и не прилагает ни малейших усилий для того, чтобы их достигнуть. Я видел, с какой наивностью смотрели тогда люди в свое будущее и сам думал, что пройдет всего лишь несколько лет, а может быть даже месяцев и все изменится к лучшему. Но вместо манны небесной на нас со всех сторон обрушились ложные обещания, подлость и волной хлынуло в души безразличие к человеческой жизни.
В то лето, не желая бездельничать и быть обузой для отца с матерью, я устроился на подработку в небольшой фотосалон, названия которого сегодня уже и не помню. Да и фотосалоном это заведение сложно было бы назвать в том смысле, в котором все мы понимаем это сейчас. Работа там велась в основном по заказам различных литературных издательств и была не обременительной, даже интересной. В мои обязанности входило бродить по городу: фотографировать старенькие улицы, фасады зданий, парковые аллеи и разного рода злачные места, куда людям из приличного общества лучше было не соваться. Те из снимков, которые нравились моему начальнику, даже иногда попадали на обложки второсортных журналов, которые иначе как желтой прессой назвать было бы сложно.
Бывало, что во время таких прогулок я занимался тем, что ныне называется модным словом "пикап". Поскольку внешность моя не была отталкивающей, а поведение выходило за рамки высокой морали, сексуальных партнеров - "девочек на час", мне удавалось находить без особого труда. Осознание той беспечности, с которой я менял своих пассий одну за другой, день за днем, неделю за неделей, возникло немногим позже, а в ту пору все это казалось не более чем игрой, веселой и затягивающей. Вполне естественно, что однажды наступил момент, когда я просто сбился со счета в том количестве девушек, с которыми вступал в интимную близость и с которыми расставался без всяких сожалений. И не возникало даже мысли о том, к чему могут привести меня эти увлечения в тот летний день, который навсегда изменил мою жизнь, превратив из мальчишки, зависящего от собственных инстинктов, в мужчину, поменявшего приоритеты в своих отношениях со слабым полом.
К сожалению, время не сохранило в моих воспоминаниях утро того дня, развеяв его в памяти подобно тому как ветер разгоняет по небу облака, обратив во что-то эфемерное, ничего не значащее. Могу лишь сказать, что каким-то образом, ближе к полудню, судьба привела меня на одну из тех улиц, которые не отличаются чистотой даже сегодня, а в те годы вовсе напоминали трущобы. Здесь, чуть поодаль от пятиэтажных домишек, уткнувшись задним фасадом в кирпичную стену, ограждавшую какое-то промышленное предприятие, стояло неприметное здание с продолговатыми окнами. И может быть, я прошел бы мимо этого кургузого строения, даже не взглянув в его сторону, если бы не обратил внимания на веселые крики детей, игравших возле него в какую-то подвижную игру. Подойдя к дому ближе, я понял, что набрел на одно из тех заведений, которые во множестве встречал в рабочих кварталах - кафетерий, или проще говоря, общепит. Неподалеку от него продавщица пивного ларька на повышенных тонах разговаривала с недовольным покупателем, в той же стороне смеялись мужики, сидевшие за игральным столиком, под развесистой кроной тополя, а из какой-то квартиры доносилось звучание музыки, мелодичной, даже красивой. Слушая ее, я некоторое время постоял у крыльца кафетерия, разглядывая декоративную лепку над окнами, кованный, полусферический козырек над входом и металлические опоры, поддерживающие его. Потом поднялся по ступенькам и шагнул в пропахший сигаретным дымом зал.
Помещение оказалось на удивление небольшим, пожалуй даже тесным, при том что пространство между столиками составляло не менее полутора метров. Сами столики были круглыми и невысокими. Они располагались у стен, относительно чистых, но со вздутой местами от влажности акриловой краской. Пол, покрытый разноцветной плиткой, судя по всему был не так давно вымыт, но создавалось стойкое ощущение, что грязь, которая впитывалась в него годами, было невозможно уже смыть никакими моющими средствами. Потолок был невысокий, обшарпанный. По нему, разделяя помещение на две равные половины, привлекла глубокая трещина.
Да, некомфортные условия! Понятно, что сюда приличные люди заходили не часто.
Брезгливо поморщившись, я подошел к барной стойке и заказал чашку кофе. Потом еще раз огляделся, рассматривая людей, находившихся в помещении: старушку с мальчиком, уплетавшим какую-то сдобу, старика, нескольких студентов, немногим старше меня. Девушку сидевшую у окна - невысокую, миловидную брюнетку задумчиво державшую в руках кружку с дымящимся напитком, я почему-то увидел не сразу. Черты лица этой миловидной особы показались мне чересчур правильными, свойственными только людям благородного происхождения в прошлые века. Ни дать, ни взять, - статуя некоего, высеченного из камня божества.
Забрав чашку с кофейным напитком, которую поставил передо мной на стойку бармен, я подошел к объекту своего внимания. Увидев меня, девушка чуть приосанилась. Во взгляде ее мелькнуло что-то холодное, наверное даже неприятное и злое. Но позволить себе отступить я, считавший себя покорителем многих дамских сердец, уже не мог. Следовало незамедлительно брать быка за рога и как-то начать разговор.
- Я вам не помешаю?
Она покачала головой.
- Похоже на то, что вы скучаете, - произнес я улыбнувшись. - А может быть и тоскуете? Признаюсь вам, мне сейчас тоже тоскливо. В этом городе вообще тосковать по одному не пожелаю никому. А посему..., - И, не договорив, я бесцеремонно сел за столик, на один из трех свободных стульев. - Потоскуем вместе? Поверьте мне на слово, так скучать веселее!
Она внимательно посмотрела мне в глаза, словно изучая, потом произнесла:
- Наглец. Вы считаете, что это хороший способ знакомства?
- А разве я не оригинален?
- Нет, не оригинальны. В меру хамоваты, вижу. Впрочем, я вас понимаю. Не всегда молодые люди находят для общения с женщинами подходящие фразы. Иногда мужчины от волнения несут черт знает что.
"Да, - подумал я, - у этой телочки есть характер". И, вслед за этой мыслью пришло осознание того, что такую особу склонить к интимной близости будет очень не просто.
Моя собеседница поднесла к своим губам кружку с ароматно пахнущим кофейным напитком и закрыла глаза, явно наслаждаясь исходившим от него запахом. В свете горящих под потолком ламп блеснуло кольцо в виде змейки, надетое на средний палец ее левой руки. Странное кольцо. Его наверное можно было бы назвать красивым, но свойственно ли такие украшения носить женщинам вообще?
- Позвольте мне поинтересоваться..., - пробормотал я, глядя на девушку, ставшую казалось абсолютно недвижимой. - Вы здесь кого-нибудь ждете?
Она не откликнулась, даже не открыла глаза, но прикоснулась указательным пальчиком своих губ, попросив меня тем самым замолчать. Я посчитал возможным повременить со всякими вопросами до тех пор, когда она выйдет из этого странного оцепенения. Пауза в нашем разговоре продлилась около минуты, в течение которой я успел вытащить из кармана пачку сигарет и распечатать ее. Уже хотел закурить, но услышал, как девушка едва слышно произнесла:
- Наталья...
- Что, простите?
- Мое имя, - прошептала она, открыв свои глаза. - Вы слышите? Меня зовут Натальей. Здесь...
- Здесь? - озадаченно произнес я. - Не совсем понимаю... Вы со мной в шарады играете? Где здесь? В этом городе?
- Он не понимает, - сказала она и улыбнулась снова. - Здесь, это в России. В Европе зовут меня иначе. Во Франции и в Италии, например, друзья зовут меня Натали. А как зовут вас, господин неизвестный?
- Ну..., - пробормотал я, озадаченный таким поворотом событий, потом достал из пачки сигарету и засунул ее в рот. Прикурил от зажигалки. - Александром зовите. Вам доводилось бывать в Италии?
- Я там живу. Точнее, жила пять лет назад. Во Флоренции. Милый городок, хоть мне и пришлось оттуда уехать по стечению разного рода обстоятельств. Сейчас живу во Франции.
Не скажу, что мое лицо в эту минуту оставалось спокойным. Какого дьявола?! Она что, издевается надо мной? Мне вдруг стало безумно интересно, сколько же лет этой необычной девице? Едва ли старше двадцати. Но если она уже больше пяти лет живет в Европе, то уехала из России, должно быть, еще ребенком, вместе с родителями.
- Вы иностранка?
- Я? Иностранка? - произнесла она тихо и усмехнулась, - Пожалуй. Вообще, таких людей как я, принято называть эмигрантами. Я бы не сказала, что мне нравится это слово, но надо на такие вещи смотреть здраво. Здесь я не была уже много лет. Слишком много. В этом городе все изменилось с тех пор, когда я покинула в эту страну. Даже люди... Они стали... Не знаю как сказать... Они стали холодными. Да, наверное так...
- Здесь многое поменялось за последние пять лет.
- Прелесть какая..., - задумчиво произнесла она и неторопливо пригубила из своей кружки горячий напиток. Сейчас мне подумалось, что там вовсе не кофе. - Как вы просто рассуждаете. Пять лет... Почти вечность.
- А вы так говорите, словно о чем-то сожалеете. Поверьте, вы немногое потеряли. У китайцев есть очень странное проклятие своим врагам: "Чтобы ты жил в эпоху перемен". Они считают, что нет ничего хуже, чем жить во времена бесконечных реформ и политических страстей. Я склонен с этим согласиться.
- Ваше право. Но когда-то, кажется, что совсем недавно, один благородный, известный во всем мире господин говорил, что человек в пору перемен только начинает жить. Судьба дарит ему шанс начать свою собственную жизнь так, как ему заблагорассудится. Все остальное зависит от самого человека. Упадет ли он на землю как птица, опаленная солнцем, или поднимется высоко в небо.
- Неплохо сказано! А этот господин... Большая, должно быть шишка? Могу ли я узнать его имя?
- У него их много было. Настоящего его имени, похоже не знал никто. Да и ни к чему вам знать это самое имя. Оно не приносило ему счастья при жизни, а после его смерти немногие люди, знавшие его лично, вспоминали его даже по именам.
- В таком случае, нужно ли тогда вспоминать слова, произнесенные обыкновенным неудачником?
Наталья снова поднесла чашку с остывающим ее содержимым к своим губам, но пить из нее не стала. Она посмотрела на меня и неожиданно улыбнулась.
- Вот уж нет. Неудачником я бы его не назвала. Скорее уж просто тенью, человеком, прожившим несколько жизней в одной. Странно он жил, странно умер. Политик, философ, ученый, художник... Мастер слова и нескольких полотен.
- Занятные слова. Вы восхищаетесь им?
- Да, наверное. А почему бы и нет? Я чту его память так же, как прилежная ученица чтит своего учителя. Ведь он подарил мне целый мир..., - она посмотрела на украшение, надетое на среднем пальце ее левой руки, то, что привлекло мое внимание некоторое время назад, - Поверьте мне, несчастливцы никому такие подарки не дарят.
- Если вы говорите о кольце, то...
- Я говорю не о кольце, - резко сказала Наталья и отвернулась от меня к окну. - Я говорю о той самой вечности. А кольцо... Это кольцо мало кого может заинтересовать. Его фактическая стоимость очень невысока. Всего лишь символ постоянства, круговорота жизни и смерти, циклов времени. Просто красивая безделушка, с которой я расстаюсь без сожаления, поскольку знаю, что она ко мне возвратится, пройдя через сотни рук.
- А мне почему-то казалось, что вы очень дорожите им.
В ответ Наталья всего лишь покачала головой. Она поставила свою кружку на стол, вытащила из стоявшей на столе коробочки влажную салфетку и принялась неторопливо протирать ею пальцы и кисти рук. Потом отложила мятую салфетку на блюдце и снова посмотрела на меня.
- А чем дорожите в своей жизни вы, молодой человек? К чему стремитесь, что боитесь потерять?
- Ну..., - пробормотал я, не зная как ответить на этот вопрос. И с удивлением для себя я подумал о том, что есть не так уж и много в мире таких вещей, которые были бы мне дороги. - Я наверное отвечу на этот вопрос банальным образом, заговорив о близких людях, дорогостоящих цацках. Бла, бла, бла и типа того...
- Тогда лучше ничего не говорите. Подобного рода банальности я слышала уже много раз.
- Прям уж так и ничего? - пробормотал я, с чувством уязвленного самолюбия. - А вам? Что дорого вам? Что вы боитесь потерять?
- Вот на этот вопрос мне ответить проще всего. Что я боюсь потерять? Целый мир. Весь мир, который я знаю, который считаю своим. Вам это кажется странным?
- Более чем.
- Не удивляйтесь, Александр. Я уезжала из страны, которая стояла на грани распада, в которой кипели политические страсти. А вернулась в страну другую. Мне кажется, что прошло совсем немного времени... Но я не могу узнать тут ничего. Только грязь под ногами хлюпает привычно и буднично. Зато я помню. Помню так хорошо, словно это было только вчера. Там, где когда-то располагались торговые ряды, стояли домики лавочников и зажиточных крестьян, сегодня я вижу высотные строения. От них теперь не осталось ничего. Прямо на месте этой закусочной когда-то стояла мясная лавка. По воскресениям мясник угощал нищих мясным бульоном, что варила его жена. Знаете, это был чудесный человек... У него не было детей. И меня он привечал как родную. Помню, как он улыбался. Искренне, красиво, как-то по доброму... Жаль, что я не ценила его улыбку в те годы, - она замолчала на какое-то время, наверное вспоминая былое. Потом посмотрела в окно и заговорила снова, с грустинкой в голосе. - Вон там, чуть дальше, за бетонным забором, находилась пекарня. Сам пекарь был угрюмым, нелюдимым. Помню, как он покрикивал на мальчишек, постоянно крутившихся у прилавков, отгонял воришек. Ребятишки называли его медведем. В нем и правда была какая-то косолапость. Зато для меня у этого человека всегда находился свежий пряник.
По мере того как я ее слушал, в моей голове все больше появлялось сомнений в здравом уме странной собеседницы. О какой мясной лавке она говорила? О какой булочной? Этот район застраивался высотными домами с пятидесятых годов двадцатого века! Здесь нет, и не могло быть никаких торговых рядов. По крайней мере, в прошлом десятилетии.
- Ближе к речке, там где сейчас находится парк, стояла когда-то барская усадьба, - промолвила Наталья. - Ее снесли в начале прошлого века, во время войны. Красивый был домик, между прочим. Кто-то распустил слухи о том, что он принадлежал самому Петру Павловичу Дурново. Но это не так. В этой усадьбе проживала любимая женщина обер-егермейстера Голицина, а после его смерти, в пятнадцатом году, здание было снесено по ее же просьбе. На его месте вырыли небольшой прудик, быстро затянувшийся тиной и облюбованный лягушками. Сейчас нет даже его.
- Надо думать, что тот пруд осушили задолго до моего рождения, поскольку о том что вы говорите я не слышал ни слухом, ни рылом..., - пробормотал я, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу. - Но вы неплохо знаете историю этих мест.
- Лучше чем вы думаете, - ответила Наталья. - Я ведь родилась здесь. Жила в старом доме, вместе с отцом и матерью. Это тут... совсем недалеко. Там сейчас... Впрочем, я не знаю что там сейчас. Боюсь узнать это... Да и хочу ли я это знать сейчас? Наверное, я ужасная трусиха, Александр. Я в России нахожусь уже больше месяца, побывать успела и в Питере, и Ярославле... Уладила здесь свои юридическое дела и несколько дней маюсь бездельем. Боюсь, что мне просто нечем занять свободное время...
- Так вы юрист? Вы?
- Можно сказать и так. А что вас удивляет?
- Меня в вас удивляет очень многое. Полагаю, что..., - я оборвал себя, чувствуя, что опять не могу найти слов для ответа. Да какого черта?! Она ведь совсем еще девчонка! - Ваша манера говорить, ваши рассуждения... Признайтесь, вы ведь не совсем откровенны со мной?
- Я откровенна с вами больше чем со многими из своих друзей. У меня есть на то веская причина.
- Какая же?
- Я ничего не теряю, говоря вам правду. И это достаточное основание, чтобы не скрывать от вас простые истины, поверьте мне.
Вот это дело! Впервые мне приходилось почувствовать себя не сильным, уверенным в собственных силах мужчиной, а человеком, полностью лишенным всякой воли. Схожим образом, наверное ощущает себя девушка, неспособная отказать в чем либо опытному любовнику.
"Она меня просто разводит, - подумал я и с раздражением снова ткнул окурком сигареты в пепельницу. - Как мальчишку... Меня!"
- Впрочем, если вас это успокоит, то скажу вам, что я не имею юридического образования. Никакого. Вообще, - сказала Наталья тоном, не терпящим возражений. - Мне это не нужно, хотя при необходимости могу самостоятельно заключать весьма сложные юридические договора. В Россию я приехала в обществе одного из самых известных ныне во Франции юрисконсультов, чтобы заключить несколько сделок с владельцами недвижимости, некогда принадлежащей моему отцу.
- Но если вы так богаты, что можете себе позволить оплачивать юридические услуги таких людей, то почему вы проводите время в подобных заведениях? Ведь есть же прекрасные рестораны...
По лицу девушки пробежала какая-то, едва уловимая тень.
- Здесь подают замечательный кофе, - сказала она чуть погодя. - Ни в одном московском ресторане, наверное, не готовят такой потрясающий кофе, как здесь. Ирония судьбы, однако... Кофе, какой умеют готовить разве что во Львове, подают тут! Замечательный вкус. Это настоящая амброзия для тех, кто умеет наслаждаться прекрасным.
Я посмотрел на свою чашку, почти доверху наполненную остывающим кофейным напитком, и с безразличием пожал плечами.
- Буду иметь это ввиду. Хоть я и не совсем понимаю, что вы понимаете под словом "амброзия".
Наталья усмехнулась.
- Это пища богов, Александр. Вечная мечта алхимиков, между прочим. В конце восемнадцатого века ею бредили самые знаменитые повара и алхимики Европы. Люди думали, что вкусив ее, они обретут бессмертие. Но люди по большей своей части глупы. Они не понимают, что бессмертие, это вовсе не дар. Это всего лишь проклятие, которое боги насылают на человека в наказание за его проступки. Оно не приносит счастье, если принадлежит тебе одному...
- Помню, помню, - с улыбкой проговорил я, - Как же? Замечательный фильм. А Кристофер Ламберт так и вовсе прекрасно сыграл свою роль. Как там... Останется только один?
- Что-то вроде того, - отозвалась Наталья. - Да, фильм не плохой. Но сам Ламберт никогда не узнает, каково это бывает, менять эпоху за эпохой и всегда оставаться молодым... Никто из людей этого не узнает. К счастью для них самих же.
Моя собеседница вытащила из бумажника какую-то денежную купюру, положила ее под кружку, стоявшую на столе, потом встала. Было в ее движениях, в осанке что-то благородное, горделивое, свойственное должно быть, исключительно дворянам в прошлые века. Именно теперь в моей голове впервые возникла мысль о том, какого человека я вижу перед собой. Возникла и исчезла, развеявшись словно дым. Но ощущение невозможности происходящего, что появилось в эту минуту, уже едва ли покидало меня в последующие часы и даже дни.
- Вы уже уходите? - поинтересовался я, наблюдая, как девушка снимает со стула свою миниатюрную сумочку и вешает на свое плечо.
- Разумеется, - отозвалась она. - А вам спасибо за то, что составили мне компанию, молодой человек. Прощайте.
- Но ведь мы. Ведь я..., - пробормотал я, потом, глядя ей во след, открыл свой бумажник, выхватил оттуда какие-то деньги и бросил их на стол, не пересчитывая. - "Спасибо" говорить не надо! - громко сказал я бармену, после чего выскочил из закусочной, следом за Натальей.
Ее я догнал уже на улице. Девушка шла быстрой походкой по аллее, по направлению к парку. Невысокая, хрупкая... Ей, наверное, можно было бы любоваться, как весенним цветком.
Увидев меня, Наталья остановилась. Во взгляде ее появилось что-то напоминающее азартный огонек. Впрочем, скорее всего, мне это лишь показалось.
- Мне кажется, что мы не договорили, - произнес я. - Вы словно птица сорвались с места и я не успел даже...
- Вы пикапер? - неожиданно спросила она.
- Кто?
- Человек, который пытается разводить женщин на секс.
- Нет, конечно...
- Врете.
- Вру, - раздосадовано признался я. - Мне грустно в этом признаваться вам. Да и вообще... Нелепая ситуация, признаюсь... Но если я вам скажу, что вы... Вы очень странная.
- Знаю. Но это не дает вам повод преследовать меня. Разве мы не попрощалась?
Я шаркнул ногой и скрестил руки на груди. Ответ нашелся сам собой после недолгого замешательства.
- Прошу прощения, что между нами возникло недопонимание. Но в тот момент ваше прощание прозвучало, как пожелание проводить вас до дома. И если позволите...
- До дома? - спросила она, прищурив глаза. - Наглец...
- Я просто нескромный, - проговорил я, приблизившись к ней на расстояние вытянутой руки. - Но что поделать, если бог наделил меня такой положительной чертой? Но это, конечно же к лучшему. Мне почему-то кажется, что вам нравятся именно нескромные люди. К тому же, вы сказали мне некоторое время назад, что не знаете как убить время. Я помогу...
- Убить время? - спросила Наталья и отчего-то рассмеялась звонко, незлобно. - Как забавно!
- Я сумел вас рассмешить. Хорошо... Хотя признаюсь, я не думал, что мои слова произведут на вас такое впечатление.
- Вы даже не представляете себе какое впечатление! Русский язык очень занятен, право... Убить время? Мне? Прелестная получилась бы сатира!
Я покачал головой, вытащил из пачки "Явы" сигарету и покрутил ее в руках. Потом сказал:
- Не умею писать сатиры. Даже прозы. Ни стихов читать, ни фильмы снимать...
- Но вы умеете делать хорошие фотографии, полагаю?
- Большого ума для этого не надо. Таланта тоже. Хожу по улицам, фотографирую все что кажется мне занятным. Работаю по заказам... Но хотите, сфотографирую вас?
- Не хочу, - ответила Наталья. Она открыла рот, желая сказать что-то еще, но промолчала. Посмотрела на ту сигарету, которую я все еще держал в руке и отвернулась. - Хочу попросить вас о другом... Об одном одолжении.
- Что же вы замолчали? Что я смогу сделать для вас?
- Проводите меня до того самого дома... Я вам о нем говорила. Это здесь, совсем недалеко... Я должна его увидеть. Со времени моего отъезда прошло столько времени... Я наводила о нем справки и узнала, что он все еще стоит там... В нем сейчас никто не живет... Точнее... Я не знаю... Мне все равно... Я просто хочу его увидеть. Этот дом - единственное что у меня осталось в этой стране от моего прошлого, полагаю.
- Я понимаю. Не думаю, что со времени вашего отъезда тот дом претерпел существенные изменения. Ведь это же не памятник архитектуры, чтобы...
Увидев, как улыбнулась она вновь, я замолчал.
- Этот дом стоит тут с восемнадцатого века, - произнесла она. - В тот год, когда Москва горела в последний раз, ему исполнилось ровно пятьдесят лет. По правде говоря, это одно из тех немногих зданий середины восемнадцатого века, коим удалось уцелеть на том огромном пепелище, в которое был превращен город в начале прошлого века. Почему бы этот дом сейчас, в конце века нынешнего не назвать памятником архитектуры?
- Значит, он заслуживает того, чтобы его сфотографировать, - отозвался я.
- Он заслуживает намного большего. Если бы мне удалось получить его в свою собственность таким же образом, как удавалось делать это прежде, то я бы возвратила себе частичку своего прежнего мира...
- Так вы потому приехали в Россию? Вы хотите приобрести то, что некогда принадлежало вашей семье?
- Хотела. Но боюсь, что от меня сейчас мало что зависит. Юрисконсульт сказал мне, что государство не считает возможным продавать этот дом в частные руки. Хотя прав на него у меня сейчас больше чем у кого - либо из ныне живущих. Когда-нибудь, надеюсь, я смогу возвратить себе то, что принадлежало некогда моей семье, что считаю своим по праву рождения.
Произнеся эти слова, Наталья двинулась в сторону парка неспешным шагом. Я тронулся следом, а потом поравнялся с ней, после чего мы уже вместе зашагали мимо жилых домов и уродливых кирпичных строений, напоминающих гаражи, мимо высоких, ветвистых деревьев, стоявших подобно безмолвным стражам по обеим сторонам дороги, вдоль берега неширокой реки... Незаметно для себя стали обращаться друг к другу на "ты", ведя непринужденный разговор. Едва ли я вспомню, что обсуждали мы тогда, да и не кажется важным мне это сейчас, по прошествии многих лет после того дня...
Сожалею лишь, что не могу повернуть время вспять и вернуться во времена своей молодости, в тот самый день, в тот самый час когда мы сидели на скамейке, в тени старого клена, касались друг друга руками и разговаривали о каких-то вещах, незначительных, несерьезных. Я и сегодня прихожу на то место, где все еще стоит та самая скамейка. Сижу на ней, бывает, долго. Очень долго...
Когда нам наскучило гулять в парке, мы вышли из него и повернули на ту улицу, на которой по словам Натальи находился ее дом. Двухэтажное здание, к которому девушка меня привела ближе к четырем часам дня, мало чем выделялось среди других строений на этой улице. Может быть, лишь тем, что было ниже всех остальных. Чуть продолговатые окна, строгие формы, характерные для классицизма восемнадцатого века, покатая крыша. Мимо таких домов многие из нас ходят каждый день, не задумываясь о том, что у каждого из них есть своя история, свои тайны. И мало кто задается вопросом о том, какие люди в них проживали когда-либо, или проживают сегодня.
- Ну, вот и он, - промолвила Наталья. Она подошла к двери дома, коснулась ее рукой. Провела ладошкой по дереву вдоль притвора. - Столько лет...
- Сколько? - просил я, чуть прищурив глаза. - Сколько ты не была здесь, Наташа?
- Я уже говорила тебе, - отозвалась девушка. - Вечность. Целую вечность! Без малого... Несколько поколений назад.
- Ты ведь не хочешь меня убедить в том, что...
- Я ни в чем не хочу никого убеждать, - сказала она резко, потом обернулась ко мне. В глазах ее появилось что-то недоброе, резкое. - Думаешь ли ты, что мне это интересно? Люди живут своей жизнью. Короткой, или длинной, не важно... Только своей. И убеждать кого-то в том, что эта жизнь может тянуться не несколько десятков лет, а целые столетия не имеет смысла.
- А сколько тянется твоя жизнь?
- Много, Сашка. Дольше чем жизнь этих деревьев, чем целая эпоха. Видишь арку промеж тех домов, что стоят на другой стороне улицы? Ее построили по приказу одного из видных дворян середины девятнадцатого века. Он посвятил ее одной из придворных дам и назвал в честь ее. Когда-то эту арку украшала искусная резьба, с изображениями ангелов. Эта арка вдохновляла художников, писателей и поэтов. А сейчас это просто голый камень, видишь? Ушла одна эпоха, ей на смену пришла другая, потом ее сменила третья... А эта арка остается. Она все еще висит промеж этих домов, словно безликий, безымянный памятник чему-то, что никогда уже не вернуть. Я часто гуляла под ней, когда приезжала в Москву из Петербурга. Она напоминала мне о тех днях, когда время еще что-то значило в моей жизни. Я была счастлива тогда, Сашка...
- А сейчас? Что мешает тебе быть счастливой?
- Время, - произнесла Наталья. Она посмотрела на меня, улыбнулась и тихо повторила. - Время... Помнишь, я говорила тебе о том человеке...?
- О человеке без имени? Конечно, помню.
- Он тоже ценил время. Очень ценил. Но простое, человеческое счастье видел в жизни. В жизни, подобной той, которой живет сверхновая звезда. Когда она освещает собой все пространство вокруг и угасает быстро, безвозвратно... Это и есть наше счастье. Настоящее, неподдельное...
- Странные сравнения. Будь той самой сверхновой! Что тебе мешает?
- Я не смогу, - сказала она. - Все что мне осталось ныне, это быть тенью себя самой. Такой, какой я была когда-то.
- Не понимаю..., - пробормотал я, - Разве ты не говорила мне, что в твоем распоряжении есть целый мир?
- Говорила.