Он осматривает её тело впервые. В по-дневному собранном свете смотровой у её кожи особенно матовый оттенок, почти совершенный. Разве что жёлтая угловатая спираль на пояснице слева уже вторую неделю. Так бы вы выглядел постаревший синяк, но его там не было - за это даже её благоверный ручается. Просто угловатая жёлтая спираль слева на пояснице утром. Мы ничего такого в постели не делаем. Только ханжество. Ты не делаешь - другой делает. Он с твоей мамой делал всякое разное...
Её смешанный дермографизм ему ни о чём не говорит. В пиломоторном рефлексе тоже нет ничего особенного. То ли дело пиломоторный стеноз. Идеально - пиломоторный пиломотороз. Такое следует грокнуть, а затем взрастить близость. Не с ней, конечно же, - эти гипертрофированные половые признаки всегда дань на алтаре старости, и ни слова об удовольствиях. Сомнительное удовольствие, такая себе развлекалочка. Насколько часто на это готов позариться её благоверный? Вообще врачебный осмотр как совокупность пунктов к рассмотрению, в лучшем случае, подойдёт трупу, а так из него только получается тело с органами. С сегодняшнего дня отменяем тело без органов, наш кандидат - это тело с органами. Все голосуем за тело с органами! Возможно, оно сможет даже лучше имитировать человека, чем рядовой политик.
Он умывает руки и выходит из палаты. Казалось бы, всего лишь привычка из инфекционного блока, где подрабатывал по своему терапевтическому сертификату, пока блок не закрыли за растрату и долги, - и в то же время лучший способ отстраниться. Редко, когда больше одной смены в неделю, и почти никогда три (раза полтора за всё время где-то в середине лета). Считай, что человек с улицы, человек ниоткуда. Разве что человеку с улицы нет нужды осматривать оставленных под наблюдение больных и тем более по ним что-либо писать. В расстёгнутом халате он проходит дальше по коридору. Он начинает с наиболее тяжёлых по двум причинам. Первая - по мере обхода остальных всё может измениться. Вторая - чтобы не осматривать их же усталым, замыленным глазом. Плюс резидентов сегодня почему-то нет. Переписать набросок в блокноте дело, в принципе, нехитрое, а вот думать на холостом ходу сложнее. Усталый глаз вполне подойдёт вот таким вот дамочкам со спиралью на спине и между ног, где в дневник наблюдения те же слова, что уже были. Тем самым шаг за шагом приближать их к гильотине, обвинённых в потере собственного смысла.
Он дописывает последний осмотр. Едва ли он значит больше, чем дежурная отписка или цифры в больничной карте. После введения новых диагностических стандартов, сильно расширенных, если сравнивать их с предыдущими, цифр слишком много. Как в платных клиниках-однодневках когда-то, за гипердиагностикой теряешь то, что блестит под носом. Из них можно вывести что угодно. Тем более, когда показателей за пределами нормы нет. Просто нет. Индекс массы тела с трудом, но влезает в норму. Фракции холестерина, триглицериды, даже количество жировой ткани в организме - всё в норме. Нет ни увеличенного гематокрита, ни лейкоцитоза, по которому хотя бы косвенно можно судить о спирали, ни нарушений свёртываемости. Ничего. Да, всё это едва ли пролог к диагностике. Такой разминочный круг, но от него можно отталкиваться.
Алгоритмы. Первый алгоритм. Первый алгоритм не работает с несовершенными массивами данных. Числа без референтных значений с трудом образуют цифровые облака, такие же рваные и безразличные ко всему, как и куски серой ткани в августовском небе притворяющимся тёплым днём. Референтные значения как наполнитель. Как утеплитель. Их он вписывает вручную. Добавить референтное значение. Добавить референтное значение (повторить). Говорят, разработку третьего алгоритма вообще приостанавливают. Почему? Пропускает нереферентные значения. Точнее, сверхреферентные. То есть, второй пропускает случайные числа с вероятностью 1.3%, и его оставляют, а отклонения исправить не могут? Сам же знаешь, какой из них ни включи, каждый чуть больше, чем математическая игрушка. Да, позволяет обратить внимание на неочевидные отклонения. Да, даже среди чисел в пределах нормальных значений. И пропускает изолированный подъём АЛТ до 277 единиц на литр. Второй день, третий, потом четвёртый... И она не снисходит без объяснения причин, даром, что тоже женского рода.
Они гаснут друг за другом, неинформативные и потому безразличные. Обширные поля рапса и мёда, поля насилия и мёда редеют под натиском вычислительных мощностей. Серые и плоские, будто с детства чем-то продавленные, торчат лысины бездоказательно наружу. Извините, Ваша работа даже не изделие школьника, а швы, склейки и нитки на каждой странице. Детективное агентство "Без Колобков", наша специализация - потеря и исключение ваших улик! Аналогично, коллега. Наконец, через полминуты не вполне назойливый процессор затихает, проглатывая последний цветок. Пиксели пропитывает тишина. На иссушенных ветках растерянно ползают пчёлы интеллекта в поисках зацепок. Их нет. Хитиновые трупики безвольно оседают в кофейных пятнах.
Где-то в углу глаза, почти на самом веке, медсестра в костюме лимонного цвета и полупустая ёмкость с фурацилином. Док, я его вытащил. Он мне мешал. Доктор, не туда, но продолжайте. Пациент приклеивает наглухо пропотевшей майкой своё тело к косяку. Он ждёт. На кону соитие со стеной в паратерминальном экстазе. В живот впадает мужская утка примерно на две третьих тёмно-жёлтой мочи. Пенится, волны бьют в борта под такт дыхательным движениям. Он пропускает тихие шаги у двери и опорожняет своё оружие на лимонную форму, а не на голову, как планирует. Точнее, планировал. Соски совсем невозбуждающе дрожат под мокрой одеждой.
Чавкая каким-то кофе из буфета на соседнем этаже, остывшем и оттого ещё более невкусным, он примеряет запросы к поисковой системе. Жёлтая спираль, жёлтый знак, жёлтая стрела. Шоколадный глаз, твою мать. Пальцы, ускоряясь, стреляют ими по клавиатуре. Они молоды и прекрасны, они как пули, во всяком случае, те 0.03 с, которые уходят на обработку (так говорит браузер) - и в то же время кружатся как кучка жирных стареющих трансвеститов в растянутой спортивной форме своих младших дочерей и падчериц, настолько быстро становятся бесполезными. Паранеопластический синдром шоколадного глаза формируется за счёт прорастания злокачественной опухоли не в стенку самой кишки, клетчатку и кости таза или, там, в печень, легкие, костную ткань, мочевой пузырь, нет, она упорно растёт наружу и в какой-то день начинает выступать всё равно что смачный и злачный геморроидальный узел. Часто его находят именно обильно кровоточащим, намного менее болезненным, нежели обычный узел, взбухающий возле анального кольца, но при этом часто припорошенным более или менее свежим дерьмом, и чем оно свежее, тем глаз более шоколадный. Он нагло и в то же время призывно пялится на тебя и бросает тебе вызов, на который ты вряд ли сможешь что-то ответить. И название будто придуманное суровым пацаном с городских окраин, где до сих пор считают, что исполнители блатных песен не залётные грачи без особых талантов, но реальные сидельцы, с той разницей, что этому парню хватило мозгов вырваться за пределы этого неблагополучного ареала, злокачественного района, ненависть к которому и пропитала находку в два полноценных упоминания - оба его, но особенности течения, лечения и т.д. не позволяют усомниться в подлинности. И ничего о той самой жёлтой блямбе на малопримечательной коже не самой красивой женщины, только диссертация по творчеству Огаста (или Огеста, чёрт его знает) Дерлета, что-то о ницшеанских мотивах в творчестве наглухо христианского писателя, плюс ко всему ещё чьего-то последователя, ух!
Это бесполезно, как шерстить раньше социальные сети. Искать девушку в жёлтом пуховике, которую видел в метро или, тем даже хуже, наземном неделю назад. Ты вышла на остановке "Омская улица". Следующая остановка - "Новосибирская улица (Ланское шоссе)". (неуловимые модуляции в интонации) Следующая остановка - "Студенческая улица". Откликнись, ты покорила моё сердце. С самого начала всего лишь поколенческий срез, когда сквозь бессонные ночи просвечивают позавчерашняя тусовочная усталость и похмельные мешки под глазами, грустные начёсы, чёлки и оранжевый лак для волос, ретроспективное и ретроградное движение от вечно молодёжного бунта в разреженных избытком средних частот звуках туда, где восемнадцать мне уже стукнуло, но, похоже, нет. Невозможно, ускоряясь, быть пятидесятником или шестидесятником, десять лет до бесчеловечности долго, чтобы оставаться принадлежащим кому-либо / чему-либо, и каждые два-три года, потом и одного года, одного дня будет достаточно для разреза, отрезают людей друг от друга. Сочные ломти из ещё трепещущей человечины, которой не хочу быть частью, обменяю свой никому не нужный, долго неугасающий голос на птичий крик со скидкой в виде удара сердца как землетрясения как можно выше по шкале, сокрушающей дома, ставящей на колени те же самые поколения...
Вот она, уже не девушка и, наверное, не в жёлтой куртке, нет, всего лишь тень на античных статуях (имей в виду, что ударение канонично становится на второй слог за отсутствием кое-какой детали - приветы христианам, когда десятилетия было и избыточно, и недостаточно, но в то же время за четверть века кончались династии и дохли царьки) в окружении своих детей накануне поллюций, гомофобы против педофилии с детской сексуальностью в руках. Мы с мужем ничего такого не делаем, мы с мужем ничего такого не, мы с мужем ничего такого, мы с мужем ничего, мы с мужем, мы. В то же время достаточно благоразумна, чтобы затыкать дыры в социальной жизни детьми, затыкать детьми дыры в собственном то ли приплюснутом, то ли присыпанном песком (не том ли, который стряхивают с себя, доживая где-то до двадцати пяти?) теле, затыкать дыры мужем, этим Розенкранцем или Гильденстерном - в семейной жизни? нет, в наружном образе для окружающих, чтобы быть частью, - настолько не привыкшем расслаблять собственное тело, что, по мере усугубления семейного отпуска, всё больше похож на больного и растерянного котёнка.
Светло-зелёные коридоры в загородном санатории с редкими пятнами выцветшего жёлтого, куда слишком настойчиво и долго падали солнечные лучи из распахнутых окон. Друг на друга без вызова, но с неуловимым достоинством смотрят деревянные двери. Вряд ли взаправду старинные, наверное, удачно состаренные. Их изогнутые ручки, пока обездвиженные, молчат между двумя замками, верхний на два с половиной оборота, нижний на все три, но при повороте наружу вылетает громкий щелчок, выламывающий кусочек уюта из здешней чистоты. Сантиметрах в пяти от двери ластится светло-коричневый ковёр в ориентальных красно-зелёных узорах. По нему медленно катят инвалидное кресло. В кресле мужчина средних лет со спокойным, почти опустошённым лицом держит в руках саквояж длинными расслабленными пальцами. Шевелятся губы, но нельзя точно сказать, говорит ли он и, если говорит, то что. Или ощущение, или даже предчувствие: будь в полу были щербины на досках или гниль, пассажир бы сразу же выронил свои неизвестно насколько многочисленные пожитки и вывалился следом. На нём немного поношенный коричневый вельветовый пиджак и того же цвета брюки, белая рубашка со стоящим колом, как после крахмала, воротником. Его везёт здешний работник в серой униформе, сами сосредоточенность и молчание. Шаг за шагом, шаг за шагом.
Режиссёр. Нет, нет, это не годится!
Не грызи нагубник. Он не лопнет. Он даже не выскользнет изо рта. Пустые надежды обойтись без боли. Напрасные ожидания проскочить побыстрее. Конечно, в этом есть что-то от изнасилования. Таблетки такие же, как я принимаю на ночь, только лучше. Да, и снотворное.
=в катетер - ход его обрывают на самом краю лучезапястного сустава - медленно поступают: Sol. Atropine 0.1% - 1 ml D.t.d. N 1 in amp. внутривенно + Sol. Metamizole Sodii 50% 5 ml D.t.d. N 1 in amp. внутривенно=
Не сдерживай глотательный рефлекс. Не пытайся глотать так старательно, будто в первом классе и тебя просит учитель. Помни, что эндоскоп - партнёр по танцу. Ведомый партнёр, к тому же, не вполне обычный. Этот спрей нужен вам обоим. Без него он не сможет сделать первый шаг. Без него он сразу же наступит тебе на ногу.
=прибор входит с лёгкостью, без усилий и согласованно с актом глотания=
Разберём безответный танец на туры. Первый тур - язычок мягкого нёба - и второй тур - надгортанник - мы уже прошли. Говорить ты теперь не сможешь. Даже мычать не пытайся. Думай о словах без звуков. Думай о звуках без слов. Слово без звука и звук без слова - это ты сейчас.
=по предполуночному отделению ползут чавканье и околорвота / в обломках тишины скапливается гул / они с трудом вспоминают его рёв / его грохот подскакивающих на стыках между плитками колёс / они как множество телегонических маток, их будорожат упоминания о засыхающем на подступах семени=
==Точно мощности хватит? Он же, блядь, как говно из жопы. Ага, третий из четырёх. Нахуй ты его притащил тогда? Крупного очага там всё равно не будет, а на кровоподтёки и не надо. Чуйка у меня. Ебал я твою чуйку в кровавой рвоте, на которую, блядь, тебя и позвал. Колбасы он, блядь, пожрал==
=она не выдерживает эти будорожащие подкорковые узлы звуки / подростковые молнии шинкуют коридоры по меткам теста шестиминутной ходьбы, по изощрённо патогенетическим пропагандистским плакатам с равнодушными лицами изображающих больных людей / она отступает к тем обрывкам девственной плевы, куда обычно скапливаются рухнувшие надежды на тихое дежурство, задушевные разговоры за чаем в дежурке, даже полуэротические мечты о вставших на сквозняке сосках во время тайного концерта в Омске перед туром 2005-го=
==Пожалуйста, не будь таким долбоёбом==
Старый или стилизованный под винтаж фильм в бардовых и оранжевых тонах обволакивает глаза маской для сна. Придавленные лаком и в то же время на шпильках, с резинками и зажимами пергидрольные волосы валиками парализованы танцами в зале на излёте вечеринки. Шарики на стенах кое-где сдулись, где-то лопнули, но всё ещё безвольно и обвисше прикрывают собой кусочки стены. На полу мусор, и битые бокалы, и там, куда не заходит приглушенный желтушный свет, наверное, даже вполне не смешно свалены банановые кожурки. Чтобы не кружить, запинаясь об эти обёртки показной роскоши, надо раздувать стенки пищевода, настолько плотно они стоят друг к другу. Хуже было бы только принудительно вводить, этот сольный проход по канализации лунной походкой.
Тест на пятиминутную ходьбу, вальс на шестиметровом туру. Друг за другом вспыхивают красные огоньки в приблизительно предрассветном небе августовскими метеорами, но застывшими, пойманными в объектив. Вспыхивают и гаснут среди последних, уже бледных и едва удерживающих за собой место на западном краю горизонта звёзд, вспыхивают и гаснут - вечный сварочный аппарат, брошенный в уголке рассвета, - всё чаще, с каждым разом всё больше. Наконец, они проглатывают пространство и время. Покрасневшее небо умирает дождём, сгибаясь и разгибаясь среди редких U- и J-образных облаков, и эти изгибы направлены вовнутрь, на себя, как если бы оно хотело схлопнуться и перестать.
В комнате стены светлее. Они сохраняют легкий зеленоватый тон, почти как у листвы в пыли на деревенской дороге, но по-прежнему в рабстве у западных и восточных окон. Других здесь нет. Единственная на всю комнату кровать стоит чуть ближе к приоткрытому окну, и на слабом ветру посреди весны скрипят свежие простыни. Его неуверенные шаги по деревянному полу почти как шелест его же немногочисленных вещей в распахнутом саквояже, разве что пиджак - пиджак, всё ещё поношенный, всё так же вельветовый, даже по-прежнему коричневый - стремительно выпадает из кадра под инертными движениями камеры. Больше мы к нему не вернёмся. Вернёмся к мужчине в вельветовом пиджаке без вельветового пиджака. Он лежит под одеялом, слишком расслабленный, чересчур рассредоточенный, гораздо больше костюм по частям, нежели человек. Отдельно измятый короткостриженым затылком воротник, отдельно распахнутая рубашка, волны которой взбираются вверх к коварному промежутку между последним грудным и первым поясничным позвонками, и только ноги окутаны и опутаны беспросветно одеялом, как в детстве, когда боялись чудовища под кроватью, ещё не зная, что чудовища прячутся в зеркалах и лицах.
Режиссёр. Нет, нет, это не годится!
Выполнено исследование: компьютерная томография органов брюшной полости, малого таза, забрюшинного пространства с внутривенным контрастным усилением (ультравист-370, 100 мл) с толщиной среза 5 мм, с реконструкциями в "мягкотканном" окне в артериальную, венозную и экскреторную фазу по 1,25 мм, с последующим реформатированием в трех плоскостях и в объеме.
При исследовании в "мягкотканном" окне определяется: контуры печени ровные, четкие. Край не закруглен. В размерах печень не увеличена. Плотность паренхимы равномерна (в среднем +61 HU без контраста), локальных участков снижения либо повышения плотности не наблюдается. В артериально-паренхиматозную фазу плотность паренхимы равномерно увеличивается до +83 HU. Сосуды системы воротной вены не расширены: воротная вена шириной 12 мм, селезеночная вена 10 мм, верхняя брыжеечная вена 12 мм.
Желчный пузырь грушевидной формы, заполнен однородным содержимым плотностью +23 HU, без конкрементов высокой (либо низкой) плотности, стенка не утолщена (менее 3 мм). Общий желчный проток шириной 6.7 мм (в пределах нормальных значений). Внутрипеченочные желчные протоки не расширены.
Поджелудочная железа обычного дольчатого строения, с фестончатыми краями, в размерах не увеличена. Панкреатический проток визуализируется во всех отделах, не расширен. Отека парапанкреатической жировой клетчатки не наблюдается. Селезенка не увеличена, без патологических включений в структуре. Надпочечники не утолщены, не деформированы с обеих сторон.
Почки: паренхима равномерно накапливает контраст с обеих сторон, объемных образований, кист, конкрементов в чашечках и лоханках не определяется. Чашечно-лоханочная система не расширена. Мочеточники визуализируются с обеих сторон, равномерно заполнены контрастом в экскреторную фазу, не расширены, не деформированы, конкрементов в просвете обоих мочеточников не выявлено. Мочевой пузырь обычной формы, стенка не деформирована, не утолщена. Увеличенных, патологически измененных лимфатических узлов, а также свободной жидкости в брюшной полости не выявлено.
В "костном" электронном окне деструктивных, травматических изменений не определяется.
Заключение: патологических изменений со стороны органов брюшной полости, забрюшинного пространства не выявлено.
В приоткрытую дверь дышит ветром из коридора. Щелчок - и вот топлёный, уплотнённый воздух, сам как остров, его разбивают на архипелаг, ссыпая землю куда-то за окно, холодеет и разжижается. Кислородные хлопья выпадают по выглаженным краям простыней, где они проглядывают из-под распластанного по кровати одеяла, чтобы вывалиться из кадра потом с молчаливым шлепком. Пропитанные сигаретным дымом плёнки покрыты тут и там сигаретными же ожогами и тлеют как показатели на мониторе по правую руку от мужчины в вельветовом пиджаке без вельветового пиджака, погружаясь в заманчивое до безвозвратности варево чёрного экрана, где умолкают даже звёзды в полнозвёздную ночь. Мужчина в вельветовом пиджаке без вельветового пиджака молчит. Иногда, конечно, время действительно плоский круг, но с каждой минутой утекает всё больше слов, которые не то чтобы следует проговаривать, пусть даже шёпотом, пусть даже только шевеля губами, нет, их не стоит даже думать. Научившись, что силуэты в униформе свежего болотного цвета - местный персонал сквозь голубоватую дымку, спустя несколько дней? недель? месяцев? трудно определиться, когда что солнце, что лампа накаливания отдают тем самым морским оттенком без моря, он не запоминает их имён. Есть подозрение / вероятность, что их имена начинаются на "м": Мовалис, Мильгамма и Мидокалм? / Мерсье, Мэлон и Моллой? / Ммм, Мм, М. Он не успевает за, возможно, собственным мычаньем, трудно отличать немногочисленные звуки собственного тела от немногочисленных звуков снаружи. Их разрывают распахнутая дверь и её верный прислужник, дождливый предрассветный воздух. В комнате невысокий мужчина в чёрной кожаной куртке. Черноволосый, на высоком лбу светлая, то ли седая, то ли крашеная, прядь. С издевательской усмешкой он съедает - из четырнадцати фаланг руки перстнями увешаны пять, на лучезапястном суставе табачный фрагмент некой татуировки - яблоко с прикроватной тумбочки и уходит.
Режиссёр. Нет, нет, это не годится!
Спираль. Спираль ли? Спиралеобразное тело. Спиралеобразное тело, как оборванные высокими волнами круги на воде. Жёлтое спиралеобразное тело. Ни выпуклое, ни, тем более, впуклое. Слишком угловатое для полноценной спирали. Кофейный рисунок на коже по вздыбившимся волоскам, уровень мастерства - минус пятилетний ребёнок. Найди ту / того / тех, кто согласится. Под горячим кофе, по консистенции - явно автоматный, такой же липкий и похожий на песок при охлаждении, волоски нехотя застывают, но чем он холоднее, тем сильнее дрожат вместе с короткими подёргиваниями нижележащей кожи. Может быть, хной? Ту / того / тех. Тутоготех, потерянный император двадцать третьей династии. В домашнем обиходе просто "Ту". Хной - ту. Ту-ду-ту-ду-ту-ду.
Девушка с волосами, покрытыми хной, говорит: говорить "любишь" можно только спустя два года. В среднем, смываются от пяти дней до двух недель. Эй, пацан, может, ты хочешь попробовать пара-фенилендиамин?
Помни путь: сосредоточение на звёзды в огнях ночного костра, молчание на полуденный песок (почему-то особенно горячий утром, когда тени длиннее, и он пахнет не вполне свежей рыбой) в метре от источника воды. Если пройти достаточно далеко, можно увидеть в тех же огнях, но уже воскресных, немногочисленных людей в жёлтых рубахах с красными диагональными крестами на груди и спине. У кого-то на шеях были верёвки и во рту железные кляпы, другие же не могли удержать на затылке и свой остроконечный колпак с языками пламени. На выходе из города, когда сон и медитация уже провалились друг в друга, иногда после церемонии можно встретить немолодого мужчину с восточным профилем. Босыми ногами по немногочисленным дорогам до соседних городов. Его предшественник в жёлтом плаще, вдобавок первоапрельский, давным-давно предпочёл крепкие мужские губы и побелевшую от страха берёзу, тем самым присоединившись к многочисленным слугам короля в бесконечно далёкой Каркозе.
Кроны деревьев, склонившись на ветру, роняют в далёкую воду жёлтые перья из здешних, их много, иволговых гнёзд. Сердитый свист "фиу-лиу-ли", "фиу-лиу-ли" непринуждённо раскрывается в верхушках. Фиу-лиу-ли, фиу-лиу-ли. Текели-ли, текели-ли. Ты слышал? Фиу-лиу-ли, текели-ли. Ги-ги-ги- (стихает). По высоким волнам, яростно бьющим друг друга, они нелепо качаются как утлые судёнышки, эти пластиковые пробки из забытого, но всё же желторотого детства, всплывают и снова тонут, и снова всплывают. Под ними в мутной жиже так же часто вспыхивают короткие иловые извержения, и речная плоть успевает хотя бы на мгновение достигнуть поверхности. Разве что по ней не пускают корабли, тем более, на карантине. Пожалуй, не хватает только жёлтых же осенних листьев и жухлой же травы, чтобы на местных землях окончательно воцарилась жёлтая чума осени, чей первый фитиль, лютеин, всегда загорается непроизвольно, чтобы защититься, может быть, даже сам того не желая. Где-то в небе можно даже увидеть жёлтых журавлей с жёлтыми ключами. И жёлтого карлика, наше старое толстое солнце.
Терапевтической патологии не обнаружено. Внимание, терапевтической патологии не обнаружено. В связи с вспышкой неуточнённой кишечной инфекции пациентка подлежит немедленной выписке. Внимание, в связи с вспышкой неуточнённой кишечной инфекции пациентка подлежит немедленной выписке.