Любовь, единственная страсть, которая оплачивается той же монетой, какую сама чеканит.
СТЕНДАЛЬ
Слава, Слава, Слава героям!!!
Впрочем,
им
довольно воздали дани
Теперь
поговорим
о дряни.
Владимир Маяковский
Порой мне кажется, что я чувствую дрожь под ногами.
Когда я иду по улицам моего города, я ощущаю эту вибрацию, этот пульс, эти агонизирующие конвульсии изношенного сердца города. Я ногами чувствую стук этого подземного сердца. Я чувствую яд, плавающий в воздухе, я не переношу солнечного света днем, и надменного мерцания звезд ночью. Пыль, которая рыжими клубами вальсирует по улицам, оседает у меня в сердце, и ему все труднее биться в груди. Все люди, которых я вижу на улице, кажутся мне злобными, уродливыми, вонючими орками, их глаза представляются мне желтыми и пьяными, голоса их похожи на стрекот саранчи. Небо с каждым днем как будто опускается все ниже и ниже, и оно скоро спрессует дома, машины, людей, в единую плоскость, на которой вскоре вырастет новый город. И все пойдет по-новому. И заиграет та же пластинка. И на месте Содома вырастет Гоморра.
Сейчас я жду самого плохого. Наверное, я жду смерти. В худшем случае - дальнейшей жизни в этом страшном городе. Я хочу смерти, я жажду её. А зачем мне жить? Я не вижу смысла. Сбилась программа жизни. Все, геймовер. Я не живу - я существую. У меня отобрали то, чем я жила - и теперь это не жизнь. Вырви у человека сердце - и он упадет мертвый, как горьковский Данко. У меня тоже вырвали сердце, только не орган. И я думаю о самоубийстве все чаще и чаще... Точнее, не о самоубийстве - о самоуничтожении. Я уже не человек, если я лишена всего светлого и радостного в жизни. Быть может, через день-другой я убью себя. Живу я неподалеку от железной дороги - что ж, повторю судьбу Анны Карениной. Пусть меня распилит надвое - меня уже распилили на тысячи кусков. Сдохнуть, так сдохнуть. Выхода больше нет.
Ты любишь меня?
Люблю...
И я тебя тоже. А настоящая любовь непобедима. Ей нет преград...
Эти слова я слышу по ночам. И во сне, и наяву. В темной комнате эти слова доносятся откуда-то из левого угла, где стоит журнальный столик с вазой для цветов. Я слышу этот шепот ночью. Мне становится страшно, я сжимаю края одеяла в руках и молюсь, но шепот не прекращается. А наутро цветы в вазе - засохшие. И я понимаю, что этот шепот будет преследовать меня везде. Каждой ночью, где бы я ни пряталась, я буду слышать это...
Для любви нет преград. Она святая... Любви все простительно...
И я хочу смерти. Только кажется мне, что и в адском пламени я буду слышать это. И уже не шепотом, а скоблящим душу демоническим визгом будут раздаваться эти слова. И в аду мне не будет покоя...
За окнами буянит ветер. Я слышу его пугающее завывание, слышу, как тысячи песчинок бьются о стекло. Темнеет. Солнце покидает грязное небо здесь, чтобы осветить его на другой стороне планеты. Стаи воронья, будто огромное покрывало, кружатся над городом. Я знаю, почему они так громко галдят - они голодны, и им не хватает падали. Им хочется жрать, и когда-нибудь эти птицы вконец ошалеют и заклюют все живое на земле. Но мне это не грозит - жить мне осталось совсем ничего. Единственное, что меня сейчас волнует - это мои записи. Сейчас я обо всем напишу.... И перед тем как идти на железную дорогу, я оставлю эту тетрадь на самом видном месте. Когда её прочтут, меня в живых не будет.
Надо торопиться. К завтрашнему утру я должна закончить писать. Ровно через сутки я уже буду на небесах. Надо поторопиться.
Я пишу, сидя за столом. По всей квартире включен свет, гремит телевизор, радио. Но мне все равно страшно. Я дома одна. И у меня такое чувство, будто за моей спиной кто-то стоит и смотрит в тетрадь через плечо. Читает мои записи.
Но обо всем по порядку.
Ровно полгода назад, когда я ещё была абсолютно нормальной, здоровой девушкой, вприпрыжку идущей по жизни, моя жизнь круто изменилась в один день. И к чему это привело - видно из предыдущих строк. Тогда я крепко дружила с Дашей Гурко, моей одноклассницей. Даша была моей лучшей подругой. В тот вечер она любезно пригласила меня в бистро, которое содержал её отец - попить кофе, составить планы на празднование Нового года. Бистро называлось "Карина". Располагалось оно в центре Бугульмы, рядом с водоемом. Было двадцать второе декабря. Заметала вьюга. Было холодно.
Было хорошо.
В городе стемнело, но жизнь не спешила угасать. На центральной площади возводили новогоднюю ёлку, доводили до ума грандиозную снежную крысу и других животных китайского календаря, складывали лабиринты и арки из ледяных кирпичиков, заливали водой снежные горки. На здании ГРОВД был установлен огромный снеговик с разведенными руками (этим жестом он как будто великодушно звал сюда всех желающих). Оранжевый свет фонарей, словно краска, ложился на свежие покровы снега, автомобили осторожно ехали сквозь пелену снега, пляшущую в воздухе, снегоуборочная машина ползла по левой стороне дороги, изрыгая в сторону убранный снег. На фонарных столбах горели гирлянды, голосило радио, падал снег...
Снег.... Три цвета смешалось в природе - черный цвет неба, белый снега и оранжевый фонарей. И падал снег, горсть за горстью, хлопья за хлопьями. И когда я смотрела в небо, грея лицо пушистыми перчатками, то мне казалось, что это не снежинки стремятся ко мне из неведомых просторов неба, а я сама лечу сквозь них...
В "Карине", как всегда, от посетителей не было отбою. Я отворила дверь, прошла внутрь. В лицо дохнуло приятным теплым воздухом, в котором витал аппетитный аромат кофе. Я сняла перчатки, спрятала их в карманы.
Даша крутилась перед зеркалом и тщательно поправляла прическу. Она была наряднее, чем обычно. Я незаметно подошла сзади, но Дарья увидела мое отражение и обернулась с улыбкой на лице:
- Привет, алая роза, только с мороза! Долго тебя не было!
- Папочка постарался, - Даша любезно забрала мою шубку, повесила её на вешалку и повела меня к кассе. Там стоял Дарьин отец - несмотря на то, что он был хозяином бистро, он любил готовить кофе для посетителей. Василий Федорович оживленно беседовал с пожилым мужчиной, пившим кофе из огромной, явно не кофейной чашки и принимал заказы. Мы с Дашей подошли к кассе.
- Здравствуйте, - сказала я Василию Федоровичу. - С наступающим!
- Привет! Тебе того же! - весело ответил он. - Дашенька, будь добра, отнеси эти пирожные за тот столик... где толстый мужик с двумя пацанами сидит.
Даша схватила блюдо, а я тем временем уселась возле кассы и огляделась. Здесь было многолюдно, но уютно. Казалось, в "Карине" просто невозможна дурная, скучная атмосфера. Все вокруг сверкало и пело. С потолка ниспадали яркие, искрящиеся гирлянды, и фигурки Дедов Морозов на ниточках медлительно вращались вокруг своей оси. В углу горела фонтаном лампочек серебристая елка, на верхушке которой торжественно сияла красная звезда. Прямо как на Спасской башне в Кремле. Старичок, который сидел рядом со мной, шумно прихлебывал кофе и громко чавкал пирожными. Все столики были заняты, стойка бара оккупирована, альков занят компанией из трех парней. Компания пила кофе, пиво, шутила, после чего громко ржала. Рядом с ними сидела женщина с двумя ребятами - они тоже громко смеялись и пили кофе с конфетами.
- От кофе не откажешься? - спросил Василий Федорович. - За счет заведения?
- С радостью, - ответила я, положив руки на кассовый столик.
- На улице холодно?
- Кошмар! - воскликнула я. - Метет по-зверски, и мороз лютует. Задубела.
- Держи, - Василий Федорович передал мне голубую дымящуюся чашечку, от которой исходило божественное тепло. Я стала пить кофе мелкими глоточками, продолжая осматриваться. Даша оживленно беседовала с парнями в алькове, кивала головой и заразительно смеялась на всю закусочную. Какой же у неё был веселый смех! Новогодний смех - радостный, беззаботный, детский.
- А вот Даша морозов не переносит, - сказал Василий Федорович. - Все клянчит у меня эту шапку за восемь тысяч.
- Да я за такие деньги любой мороз перетерплю, - я глотнула кофе. - А с чего она сегодня такая нарядная? Ишь ты, платьице нацепила! Как будто на банкет к английской королеве собралась!
- Спутников жизни подыскивает, - голос Василия Федоровича слегка помрачнел. - Вон тех коней в алькове видишь? С ними познакомилась. Но мне они не особо нравятся. Вылитое быдло. Мне только один из них симпатичен. Вроде, Евгением звать. Видишь, вон тот молодой человек в красной куртке?
- Ага.... И правда, вид интеллигентный.
- Да. И родители богатые. Хороший парень. Частенько к нам в бистро захаживает, братишку маленького приводит.
- Мажор.
- Точно, - Василий Федорович удалился к кофеварке, а я тем временем пригляделась к парням в алькове. Первый, которого так расхваливал Василий Федорович, был высоким, красивым брюнетом с умным взглядом. И вправду красавец! Он сидел за столиком, попивал кофе из большой синей кружки, закусывал конфетами. Его друзья что-то рассказывали ему, а он громко, приятно смеялся. Мне понравился его смех. Да что там - я влюбилась в его смех! Первый его товарищ ржал как конь Буденного, другой по-крысячьи хихикал, но Женя смеялся смехом чистым, басовитым, приятным.
И это была любовь с первого взгляда. Я так и не заметила, как она пришла. Наверное, инкогнито. Незаметно и без предупреждения. Набросилась со спины.
Даша подошла ко мне сзади, обняла за шею и положила подбородок мне на плечо. От неё плавными волнами струился нежный аромат неизвестных мне духов. Неужели она хочет заполучить себе этого красавца? Почему не я?
- Отчего грустим? - задорно спросила она. - Хочешь, познакомлю с ними, - она указала на альков. - Пойдем.
...это мой шанс! Спасибо, спасибо, Дашенька!
Она ухватила меня за подмышки и попыталась поднять со стула. Я вырвалась и прошептала:
- Да тихо ты! Не надо меня тащить! Погоди, дай хоть в порядок себя привести. Нельзя же с ходу идти знакомства заводить.
- Ладно, давай быстрее. Пудру не надо?
- Давай, давай! Всё давай! Все, что есть!
Мы отправились в туалет. Я уткнулась в зеркало над умывальником и принялась наносить тени на веки. Я очень торопилась - а вдруг он уйдет? Вдруг я упущу такой шанс? Даша тем временем чинно вышагивала за моей спиной как жандарм. Я чувствовала волнение - уж слишком велико было желание познакомиться с Женей. "Я ему понравлюсь", - думала я. Не может быть, чтобы я ему не понравилась! Мы должны быть вместе. Это говорило сердце, а не разум. Мне стоило поглядеть на Женю пару-другую раз, и сердце уже сиреной вопило - "он твой, твой!" Неужели любовь приходит так внезапно - пару минут назад я, ничего не зная, входила в двери "Карины" чтобы выпить пару чашек кофе, а сейчас я во мне уже горит огонь любви...
- А он ещё тот мажор, - словно прочитав мои мысли, бросила Дарья.
- Что, глаз успела на него положить? - волнуясь, спросила я.
- Я? Не-е-е-е. Мне такие не нужны.
- Ты что, дура? - я недоуменно обернулась к ней. - О таком только мечтать можно!
- Женя - денежный мешок, и ничего более. Меня, доча, интересуют те парни, с которыми интересно...
- Да.... Ну и философия у тебя. Ну, пойдем, что ли? - я торопливо бросила тени в сумочку и поправила одежду.
- Идем, идем. Кстати, я им уже сказала про тебя. Женя тоже хочет с тобой познакомиться.
- Ничего, ничего. Я знаю что делать. Уж поверь, Дарья Васильевна, у меня есть опыт общения с парнями. Ручаюсь - завтра мы уже будет встречаться.
- Серьёзно? И как ты собираешься искать к нему ключик?
- Для начала надо соглашаться со всем, что он говорит. Надо быть его единомышленницей. Например, я скажу, что люблю ту же музыку, что и он. Даже если он увлекается Борей Моисеевым. Да, я совру, но у нас найдется много общего.
- То есть... - усмехнулась Даша, - ты хочешь построить любовь на вранье?
Я промолчала. И правда - это же вранье. Но без общих взглядов на жизнь нельзя вести настоящую дружбу. Как глупо...
И вот мы подошли к ним. Женя поднял на меня заинтересованный взгляд - именно заинтересованный, а не пустой, и от этого взгляда во мне будто расцвели цветы. Но я держала себя в руках и, загадочно улыбаясь, медленно села на свободный стул. Даша села напротив меня.
- So what, guy... Would you like to start friendship with this attractive girl? - спросила Даша у Жени. Тот, не отводя от меня взгляда, ответил:
- Yes, of course. Папа с мамой при рождении окрестили меня Евгением, - обратился он ко мне. - А вас?
- Меня - Настей.
- Значит, Настя. Приятно, очень приятно. Вот этого человека зовут Егоркой, - он указал на тощего типа с крысиными чертами лица, - а вот этого амбала величают Артемом.
... боже, какой он вежливый! Интеллигент! Ко мне ещё никто не обращался на вы!...
- Ты Дашина одноклассница?
- Да.
- Круто! А я учусь в шестой школе. В одиннадцатом классе.
- Мы учимся в школе номер один, - вставила Даша. - В классе с усиленным изучением английского языка. И мы с Настей умеем немного щебетать на инглише.
- Ну... не особо хорошо.... Так, на разговорном уровне, - сказала я.
Женя молча отхлебнул кофе из своей чашки и предложил мне конфету. Судя по коробке, конфеты были дорогущие. Я не отказалась.
- Какую музыку ты любишь? - спросила я у Жени. Даша при этом вопросе как-то странно усмехнулась.
- Я? Я люблю электронную музыку. Ну, вроде "Продиджи" или "Чемикл Бразерс"
- А я тоже! Я тоже сохну от "Продиджи"! У меня вся комната их постерами увешана!
Даша снова усмехнулась. Усмехнулась как-то насмешливо, ядовито. Я не обратила на неё внимания. Мы разговорились с Женей, и ни на кого не обращали внимания. Дарья лишь подносила кофе и конфеты нам, и пиво - Жениным спутникам.
Это мне удалось! Я же всегда получаю то, чего хочу. Женя стал моим. Мы общались почти до одиннадцати ночи. Женя проводил меня до дома, и мы обменялись телефонами. Встречаться мы начали на второй день после нашего знакомства. Между нами разгорелась настоящая любовь - и даже не разгорелась, а взорвалась атомным грибом. И в пламени этого взрыва я чуть не сошла с ума от своего счастья.
А ещё я забыла про то, что у меня есть ещё один парень, которому я когда-то тоже поклялась в любви.
Вот так неожиданно начинается любовь. Она приходит в абсолютно неожиданный момент, атакует тебя тогда, когда ты не готова. Хлоп! - и ты уже накрыта ею с головой. Вот что такое любовь с первого взгляда. Это не та любовь, которую ты ищешь повсюду, это любовь, которая приходит сразу и внезапно - как тогда, в "Карине". До этого я не знала, что такое страсть - я встречалась с парнями, потому что все встречались, и мне не следовало отставать. Я никогда не ощущала того сладкого чувства в сердце, когда оно бьется рядом с любимым, я никогда не чувствовала себя счастливой рядом с другими парнями. Но с Женей все изменилось. Когда я была рядом с ним, я будто освобождалась от земной тяжести тела и взмывала в небеса, я чуть ли не задыхалась, когда мы целовались. Я его полюбила неземной любовью - священной, неприкасаемой. И, казалось, познакомилась я с Женечкой при случайных обстоятельствах - забежала в бистро от нечего делать, пришла именно в тот момент, когда там был Женя, и когда Дарье удалось свести нас. Это стечение обстоятельств? Нет! Это была судьба - сначала две различных судьбы, но теперь одна общая. Это наши ангелы на небесах заключили союз! Небеса свели нас!
И так началась история любви, сгубившей нас.
Каждый божий вечер Женя заходил за мной, и мы шли гулять. В магазине около моего дома мы брали по бутылочке пива и отправлялись на прогулку по вечерним улицам. Гуляли мы неспешно, говорили много, но на одну тему - в основном, обсуждали наших друзей, их отношения, и смеялись над ними - их любовь была ничем по сравнению с нашей любовью! Особенно мы любили обсуждать СМС-ки, которые получали наши знакомые - они были смешны и глупы. Они не умели любить. Ими двигала похоть. А вот между нами была страсть.
Женечка ни в чем мне не отказывал. Он покупал мне все - от мелких безделушек до мобильников. Он частенько брал у отца его "БМВ" и катал меня под грохочущую музыку. Когда нас тормозили гаишники, он клал им в карманы пятидесятидолларовые купюры, и я просто умилялась от этого. Какой же он был у меня мажор!
Водил меня Женя только в кино и клубы. Там было весело. В кино мы целовались, в клубах - ласкались. Он мог примчаться на любой мой зов - хоть в три часа утра довезти до соседнего города. И он всегда говорил мне: "любовь свята, ей нет преград, ей все простительно. Любовь - это индульгенция, которая дается не каждому". Но нам эта индульгенция досталась!
Любовь - это такая штука, которую надо постоянно надо доказывать. Женя мог это сделать. Он доказал мне свою любовь, и не красивыми словами, не дорогими подарками, нет... Он сделал это по-другому.
Это было сразу после Нового года. Вроде бы, пятого января. Погода была неплохая; вьюга, бушевавшая перед праздником, улеглась, и наступила настоящая снежная идиллия. Женечка, как всегда, зашел за мной в семь вечера. Он был особенно красив в тот день - кожаное пальто, соболиная шапка, сапоги из настоящей кожи. И его глаза, как два топаза, лучились только одним выражением - выражением любви ко мне. Как я им гордилась!
Он пришел не один - с ним была компания его друзей. Четверо парней и две девушки. Все с баллонами пива, с огоньками сигарет. Этих я знала - я вместе с ними (и с Женечкой, разумеется), встречала Новый год. Я, правда, серьёзно напилась, и события той ночи не помню. Но Женечка был со мной - не это ли главное? Значит, в новогоднюю ночь было хорошо.
- Ну что, Евгений? - спросил один из парней. - Куда сегодня идем?
- Куда, куда... - растягивая слова, сказал он. - Да мало ли мест на свете, где погулять можно?..
- А давайте в парк Героев? - предложила одна из девушек. - Там всегда тихо, никто не помешает...
- Идемте... - сказал Женя.
- Ты взял? - спросил у Женечки парень в синей куртке.
- Что? Что взял?
- Сам знаешь что...
- Ах, да.... Трава.... Взял, конечно, - он обхватил меня за плечи, повис на мне всей тяжестью своего тела, обнимая меня. - Ну что, идем? Выдвигаемся?
И мы пошли. Шли неспешно, на ходу пили пиво, смеялись, даже хохотали. По улице горели все те же оранжевые фонари, снег был тоже оранжевым. Все так же весело горели новогодние гирлянды, так же красиво сияли ледяные фигуры, внутри которых были установлены яркие лампы, такой же новогодней улыбкой сверкал Дед Мороз с плакатов. Небо было сплошь затянуто облаками, но рядом с Женечкой никакие звезды не нужны - он сам был ярче любого Сириуса или Поллукса. Снег почти не падал - лишь редкие снежинки, две или три на кубометр воздуха, легко падали на землю, точно пух.
В парке Героев не горело фонарей и окон зданий. Здесь даже звуки города будто терялись в елях и голых березках - было тихо, как в лесу. Настоящая зимняя сказка. Женечка продолжал висеть на мне точно раненый - это он так обнимал меня на ходу. Гремела музыка из чьего-то телефона, хрустел снег под ногами. И безмолвное, бесшумное небо добавляло нам чувства уюта среди заснеженных конусов елок. Женечка ловил ртом снежинки и сшибал снег с еловых лап. А те, освободившись от тяжелого снега, покачивались, будто благодаря его.
Лавочки на Аллее Героев были заметены снегом, и их местоположение выдавали лишь пологие бугорки.
- Блин, и присесть-то некуда! - заныла одна из наших спутниц, которую, вроде бы, звали Олесей.
- Идемте туда, - Женя махнул рукой в сторону мемориала участникам войны в Афганистане. - Там всегда вычищено.
Мы двинулись к мемориалу. Там действительно было чисто, снега намело лишь по щиколотки. Мы расположились у мраморной стены, где висели мемориальные доски павшим в Афгане, немного разгребли снег ногами, обнажив под собой белый мрамор. Вскоре зашипели пивные газы, вырвавшиеся из открытых баллонов, мы разлили эль по стаканам и залпом его проглотили. Сразу стало теплее и веселее. Женечка достал из-за пазухи пакетик с "травкой", парни забили косячок. Но Женечка траву не курил - и я гордилась им.
Скоро пиво закончилось, трава выкурилась, и женины дружки повеселели, принялись лапать своих спутниц. Мы с Женей отошли в сторону от этого дурдома и стали болтать о своем.
- Вот дураки, - сказала я. - Да ещё и курят траву за твой счет.
- Пусть курят, - сказал Женя, прижав меня к себе. - Дружба превыше денег. А любовь превыше всего на свете, - он поцеловал меня в щеку.
- Ты меня любишь? - лукаво спросила я.
- А как же! Более всего на свете!
- Так докажи это! Ведь не подарками ты доказываешь свою любовь ко мне. Докажи на деле!
Женечка ухмыльнулся. Немного поразмыслив, он крикнул одному из дружков:
- Никитка! Поди-ка сюда!
Никитка, шатаясь, быстро подошел к Жене, и даже шутливо отдал честь:
- Что его высокоблагородие желают?
- Никитка, ты же у нас корифей граффити и настенной живописи! Баллончик с краской при себе?
- А как же! - Никитка расшаркался перед Женей и вытащил из внутреннего кармана куртки баллончик с красной краской. - Вот, ещё непочатый. Бери, добрый человек, пользуйся!
Женечка выхватил у него баллончик. Отвесив Никитке пинок, он подошел ко мне и потряс баллончиком перед моим носом:
- Мой девиз: "любовь превыше всего!" Любовь неприкосновенна. Любовь свята. И все, все, черт возьми, должны об этом знать!
С этими словами он повернулся к мраморной стене мемориала и, смахнув с неё снег, начал что-то чертить на ней. Спустя десять минут на стене красовалась немного корявая, но хорошо различимая надпись: "ЛЮБОВЬ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО!"
- Во! - воскликнул он, любуясь своей работой со стороны. - Любовь превыше всего!
- Жень! - воскликнула Олеся. - Как не стыдно - на мемориале, да в честь павших...
Женечка махнул рукой:
- Войны, войны, все эти вояки бесконечные... Война - это кровь. А любовь... любовь выше войн. Ведь даже многие войны начинались из-за любви.
- Троянская! - сверкнул своей эрудицией Никитка.
- Троянская война, говорит товарищ Никитка! И он прав! Эта наикровопролитнейшая война началась из-за прекрасной женщины. Такой, как моя Настя.
- Любовь превыше всего! - воскликнул Никитка и добавил к надписи на мемориале недостающую точку.
Время шло. Январь промчался в очень бурном ритме, и лишь к началу февраля я вернулась на землю и окончательно осознала, насколько дорогой подарок судьбы я получила. Женя был со мной все это время - ни одного дня мы не могли провести порознь. А вот Дашка немного отдалилась от меня - видимо, Женя ей не нравился. Но мне было наплевать - однополая дружба ушла в прошлое. Кроме Женечки, меня никто не интересовал.
Вскоре я начала прогуливать вместе с ним уроки. Разве может учеба быть важнее чувств, важнее личной жизни? Видеться с ним по выходным и по два-три часа после уроков - этого было недостаточно. Подумаешь, прогуляла! Я же не стану от этого тупее! И не растеряю своих возможностей!
Нет, школу я посещала. Я ходила на уроки по вторникам, пятницам и субботам - когда был мой любимый английский язык. Но на смену пятеркам стали приходить четверки и иногда - трояки. Конечно, учителя стучали родителям, те пытались что-то предпринять, но в любви родители не указ! Я никого не слушала, кроме Женечки. А он - только меня. Мне кажется, истинная любовь должна быть бунтарской, ничьим правилам не подчиняющейся...
...Одним чудесным зимним днем, когда все мои одноклассники тупо парились на уроках, я довольно весело проводила время с моим любимым. Это был образцовый февральский день, когда зима, доигрывая свою партию, напоследок отрывалась на гражданах. Мороз был лютейший, деревья жалобно скрипели над весело сверкающими сугробами, небо уже по-летнему сияло своей лазурной глубиной. И было очень светло, ни единого облачка не вставало на пути пронзительных солнечных лучей, а разреженный морозный воздух, казалось, только добавлял резкости этому свету. Впрочем, нам мороз был не страшен - мы катались в теплой машине Жениного папы. С самого утра мы лихо носились вокруг города, катались среди однотонных сверкающих полей. Затем мы, как обычно, согрелись чашечкой кофе в "Карине" и пробежались по магазинам. Назавтра Женя обещал свозить меня в Казань - посетить там торговый центр, супермодный клуб, кинотеатр.
- Ну что, малыш, вечером ещё свидимся? - спросил он, когда "БМВ" остановилась у моего подъезда.
- Непременно, - я погладила его руку. - И не забудь, что завтра мы едем в Казань.
- Может, мы убежим? Насовсем? Свалим из этой параши, да куда-нибудь в Париж, а?
- Ты серьёзно? - рассмеялась я. - Вот прямо из Бугульмы - да в Париж?
- Ага. Я не шучу, - лицо Женечки на самом деле было очень серьёзным.
- Ну... ты меня озадачил, блин... Я подумаю...
- Мы вечно будем вместе... - он погладил мою щеку. - И в двадцать, и в пятьдесят лет. У нас будет семья, детишки, дом на берегу моря... Мы никогда не будем жить порознь. Да? Я прав?
- Конечно, прав.
- Так нам повелели небеса. Даже если какие-то обстоятельства разведут нас, судьба вернет все назад. Нас ждет вечное счастье.
- Какой же ты у меня умный... - я приоткрыла дверь и выставила одну ногу наружу. - Ну, до вечера. Пока-пока!
- Пока-пока...
Я вышла из машины и направилась к подъезду. Женя стал разворачивать машину, а тем временем помахала ему. Он послал мне воздушный поцелуй.
- Ага... вот оно что... - раздался за моей спиной знакомый голос. Я обернулась точно ударенная током. Голос принадлежал Борису - моему старому парню.
- Ой, - смущенно отреагировала я. Борис, раскачиваясь на ногах, сложил руки за спиной и исподлобья наблюдал за мной. Я вросла в землю от неожиданности и не могла даже пошевелить языком.
- Как интересно.... А этот "бумер" его собственный или родительский, а?
Я молчала.
- Как же ты деградировала, дорогуша... - Борис качал головой. - Оказывается, клюешь на машины да на пачки денег.... Все вы такие.... А еще нас козлами называете. Получается, чтобы не быть козлом, надо просто мобильник иметь покруче да родителей побогаче...
- Ты ничего не понимаешь... - пробурчала я, опустив голову.
- Я - не понимаю? Ты что, прикалываешься? Да чего же здесь не понимать? Вроде бы, твою мещанскую душонку легко соблазнить внешней красотой да деньгами. Была бы ты настоящей женщиной, женщиной с большой буквы, то...
- Заткнись! Заткнись, дурак! Ничего ты не понимаешь!
- А я надеялся на твою порядочность...
- Слушай, Борис, давай разбежимся с тобой по-доброму, а?
- Естественно, разбежимся. Зачем мне такая шлюха нужна, вроде тебя?
- Кто? Кто-кто я? Да как ты смеешь... - я набросилась на Бориса и стала колотить его своей сумкой. - Шлюха, да? Да сам-то ты кто? Что ты делал для меня? Как ты мне любовь свою доказывал? И, вообще, пропусти меня в подъезд!
Борис не думал уступать мне дорогу.
- Нет, давай договорим! - голос его повысился. - Ты меня спросила - что я делал для тебя? А ты изволь ответить на другой вопрос - что я сделал для того, чтобы ты бросила меня? Ах, конечно... Шубу за пятнадцать косарей я тебе не покупал.... Вот и причина.
- Пропусти меня! - я попыталась прошмыгнуть мимо него в подъезд, но он стоял на моем пути как скала.
- Нет уж, стой. Айда поговорим по-хорошему.
- Нам не о чем говорить. Уйди.
- Эй, ты! - вдруг раздался Женин голос. Он вылез из машины и подошел к Борису. - Ты ещё что за клоун?
- О... - Борис издевательски хохотнул. - А это, насколько я понял, тот денежный поток, которым ты так удобно пользуешься?
Женечка толкнул Бориса за плечи. Тот отлетел назад, ударился спиной о стену, но ухмыляться не перестал. Женя спросил:
- Кто такой?
- Бывший парень, - угрюмо ответила я.
- Почему же бывший? - поинтересовался Борис. - Мы не ругались, не скандалили.... И вдруг мы бывшие... Что-то не так...
- Что ты с ней делал? - грозно спросил Женя, нависая длинной тенью над Борисом. - Чего тебе надо от неё? Говори!
- Мне? Ничего. Просто поржать захотел над её... как бы так сказать... меркантильностью... хотя нет, не для её мозга это слово... Короче, моя Настенька променяла любовь на деньги, счастье - на блага, вот и все. И, если честно, я этим доволен. С её душонкой-то это неудивительно.
- Молчи, - мрачно прошипела я. - Молчи.
- Позолота сошла с маски, и под ней стало видно ржавчину, - Борис едко ухмыльнулся, расшаркался перед нами. - Прощай, моя уже-не-любовь. Я просто пришел с тобой попрощаться.
Мой бывший парень развернулся на каблуках и не спеша ушел в сторону гаражей. Женечка ничего не говорил. Мы молчали. Потом он потянулся к карману и вытащил оттуда что-то металлическое и блестящее. Кастет. С пару секунд я глазела на это орудие мордобоя. И поняла, что от меня требуется лишь согласие.
И я кивнула.
- Правильно, малыш. Он тебя оскорбил.
Женя надел кастет и решительным, широким шагом пошел вслед за Борисом. Он напоминал разъяренного буйвола, который жаждет расправиться с тщедушной собачонкой. Я стояла у подъезда и ждала... но чего? Правосудия? Да, Борис заслуживал худшего - он подверг сомнению нашу любовь, назвал Женю денежным потоком, которым я пользуюсь. А сам Борис мне дарил что-нибудь дорогое? Кроме стихов, он ничего мне не дарил. А чем могут сравниться какие-то стихи и действительно дорогие подарки? Лирик хренов! Нет, этот негодяй заслуживает наказания. И за то, что оскорбил меня и мою любовь, и за то, что не относился ко мне как следует. Во мне гранатой взорвалась ненависть к этому уроду, которого я когда-то могла любить.... Боже, да разве это была любовь? Как он смел посягать на меня, как он смел вообще встречаться со мной? Разве он был достоин встречаться со мной? Какое он, черт побери, имел право? Какое право?
- Убей его, - прошептала я. - Убей этого тролля.
И, будто по щучьему велению, из-за гаражей донеслись вопли и звуки ударов. Я даже заурчала от удовольствия, точно сытая кошка. Мне хотелось видеть мучения этого негодяя, и я побежала туда, где вовсю кипела драка. Женечка сидел верхом на Борисе и со всего размаха лупил кастетом по его лицу. Хрустели кости, кровь - черная, как у жука - капельками летела то вправо, то влево. Борис бормотал что-то бессвязное - все зубы были выбиты. Женя все махал и махал кастетом, превращая лицо Бориса в кровавую маску. Я стояла рядом и хохотала, а после особо смачных ударов даже сгибалась пополам от смеха. Напоследок Женечка как следует прицелился, занес руку повыше и сказал:
- Не смей трогать мою девушку!
И со всей дури ударил его по носу. Борис засучил ногами, как-то неестественно загудел и попытался вцепиться Женечке в горло, но тот, смеясь, встал на ноги и плюнул туда, где когда-то был нос моего парня. Плюнула и я, а затем тюкнула его носком сапога. Борис то ли плакал, то ли рычал, то ли что-то говорил - не разобрать. Женечка поставил ногу Борису на живот и как можно сильнее надавил на него каблуком:
- Ты все усек, сука? Говори!
- Да он ничего не скажет! - захихикала я. - На роже живого места нет!
- Вы... вы еще пожнете плоды своей... своей... своей любви... - вдруг сказал Борис, приподняв голову. Женя пнул его по лицу - хрустнули кости, и Борис потерял сознание.
- Сука... - Женя перевернул Бориса на живот и старательно поводил его лицом по снегу. Лицо Бориса превратилось в какую-то гротескную лыжную маску. Женечка умыл руки снегом, убрал кастет в карман.
- Пойдем.... Пошли, Настя, нам он больше не помешает.
- Какой же ты у меня молодец... - прошептала я. - Ещё никто так не заботился обо мне.
- Брось... - лениво протянул Женечка, словно говорил о пустяковом деле. - Я обязан оберегать тебя от всяких там... бывших.... Это мой нравственный долг.
Мы вернулись во двор. Женечка на прощание поцеловал меня и уехал. Вернувшись домой, я первым делом набрала номер "03", но потом положила трубку на место. "Пусть ещё полежит, гад ползучий", - подумала я и вызвала "скорую" лишь через час.
Нет, временами я давала себе отчет в том, что дела наши идут как-то не так. Пару раз мне становилось стыдно за Бориса, за то, как сильно избил его Женечка, но эти мысли тут же уничтожались твердым предубеждением - так должно быть. Любовь должна отстаиваться кулаками. Он не имел права хамить мне. Он должен быть наказан.
Я не интересовалась его самочувствием, после того как его увезла "скорая". Да и он не давал о себе знать. Наверное, боялся. Борис затих, оставил меня в покое, исчез из моей жизни. Векторы наших судеб разошлись в разные стороны. И слава богу!
Но мне иногда становилось страшно - а вдруг наша любовь неправильна? Да, она выглядела не совсем так, как во французских киношках про любовь. Но между нами были настоящие чувства - а не это ли главное? Но вскоре произошло ещё одно событие - событие, заставившее меня схватиться за голову. Женя доказал мне свою любовь ещё раз, но уже не надписью на мемориале.
И после этого "доказательства" я поняла, что любовь сделала из него фанатика.
Если посмотреть на нас глазами человека, не опьяненного любовью, то этот человек бы трижды ужаснулся. Любовь свела нас с ума, мы вышли из-под контроля разума, мы потеряли управление. И теперь мы неслись по инерции, словно огромный грузовик под крутой откос, сметая все на своем пути. Борис стал первой жертвой нашего "грузовика". Скоро последовали новые.
На всех уроках я сидела за одной партой с Гузелью Танаевой - веселой, болтливой и смешной девкой с жиденькими светлыми волосами и невзрачным телом. Гузелька была болтлива - и это довело её до беды. Возможно, придержи она язык за зубами, ей бы не пришлось страдать. Но она не сдержалась. А ведь случай-то был пустяковый...
В тот день, седьмого февраля, первым уроком была биология. Класс гудел и смеялся, учителя ещё не было. Лишь Гузель сегодня была какой-то невеселой и поникшей, а все девчонки уже ждали от неё новых приколов и анекдотов. Я тоже молчала - была погружена в свои мысли. Я тупо переворачивала страницы учебника, и важная тема о естественном отборе пролетала сквозь мою голову как космические лучи, не задевая сознания. Гузелька почти спала, несмотря на постоянные попытки Даши вернуть её в наш мир. Наконец, чтобы развеселить Гузельку, я пригнулась к её уху и прошептала:
- Ты не поверишь, сестра. Ты не поверишь, что мне сегодня приснилось!
- Что? - Гузель обернула ко мне серые, скучающие глаза.
- Мне приснилось... - я опять нагнулась к её уху... - как будто Танька Истомина прямо посреди урока математики... ну... как бы сказать...
- В обморок упала? Неудивительный сон...
- Нет, нет. Мне приснилось, - я зашептала ещё тише, так как Татьяна сидела через парту от нас, - как будто она начала рожать прямо посреди урока. И так резко, неожиданно.... А Костик и Владик тут же схватили её, в медпункт потащили. А Таня кричит: "Поздно! Он уже вылезает!". Ну, Влад стал у неё роды принимать. А Ирина Семеновна акушеркой стала. И у Танюхи пацан родился! Вот такой сон...
Я своего добилась. Гузель запрокинула голову, засмеялась чистым, красивым смехом и даже постучала ладонью по парте. К ней обернулось несколько голов. Гузель нахохоталась вдоволь и позвала Дашу, которая сидела перед нами.
- Блин, Дашка, ты не поверишь... - Гузель захихикала. - Насте сегодня приснилось, как будто Таня начала рожать на уроке математики. Вот умора!
- Да тихо ты! - мне стало немного стыдно за это, но весть о моем сне уже бежала по всему классу. Вскоре все, включая саму Таню, знали про это. Я с виноватым видом повернулась к Тане, своим взглядом умоляя её воспринимать это как нелепую шутку. Но Таня сидела с огорошенным видом и не знала, смеяться ей со всеми или же краснеть. Потом она посмотрела на меня таким взглядом, будто я нанесла ей личную обиду. И до сих пор я не забуду её взгляда.
- Тань, - сказала я. - Это же ерунда! Гузелька, сучка крашеная.... Прости меня, Тань.
Но Татьяна продолжала осуждающе глядеть на меня тяжелым взглядом и слегка покачивала головой. Матеря весь мир, я обернулась к Гузели и прошипела ей:
- Какого хрена.... Почему ты такая болтливая курица?..
Но Гузель не слушала меня.
- Блин.... А ведь сегодня пятница! Насте приснился вещий сон, ей-богу! Скоро Татьяна Истомина станет мамой.... Какие есть варианты имен? Будет мальчик.
- Молчи, крыса...
- А ты, Владик, будь готов принимать роды! - Гузель не унималась. - Прочитай пособие для акушера!
И тут я не выдержала и дала ей смачную пощечину. Звонкий звук, точно выстрел, оборвал шум в классе. Гузель замолчала. Девчонки смотрели на меня как на больную и ждали развязки. Таня все так же пронзала меня укоризненным, стыдящим взглядом. Гузелька сидела не шевелясь, точно каменный истукан, и, наверное, пыталась понять, за что её ударили. Я, пылая ненавистью к ней, подняла палец и собралась что-то сказать, но в это время хлопнула дверь кабинета, вошла учительница, и напряжение в классе было как топором отрезано.
На протяжении всего урока я будто жарилась в масле - настолько сильно я возненавидела Гузельку, что готова была наброситься на неё прямо во время урока. После биологии, на перемене, я подошла к Тане, но та всего лишь бросила мне:
- Н-да, Анастасия, а я уж думала, что с чувством юмора у тебя в порядке. Смешно, даже очень. Высший юмор.
И ушла прочь, прижав учебники к груди. Я осталась стоять на месте как дура, продолжая кипеть от ненависти как к себе и своему языку, так и к этой чертовой сучке Гузели. Она не очернила меня, нет. Она не сделала меня посмешищем. Но она резко опустила меня в глазах Тани, и одного укоризненного её взгляда было достаточно для того, чтобы проникнуться ненавистью к болтливой твари.
И тут я опять вспомнила про Женечку.
Тем же вечером мы гуляли в центре города и составляли план мести. Мы все так же пили пиво и шли неспешной походкой, слушая музыку из Жениного телефона. Тот обнимал меня правой рукой и часто вешался на мне плечи. Я не обращала на это внимания - уж слишком сильно пылал во мне огонь ненависти к Танаевой. Да как она смела рассказывать всему классу о моем сне? Какое у неё было право? Какое, черт возьми, право?!