Молочно-белая "Волга" еле тащилась по заметенной снегом дороге. Машина вырулила на главную улицу города и направилась в сторону районной клинической больницы, которая находилась за чертой города. До пункта назначения ехать приходилось ещё около десяти минут, поэтому у пассажиров, сидящих в "Волге", хватало времени на небольшой разговор, который они и завязали.
За рулем сидел крупный, грузный мужчина с небритым лицом и пропахшими табаком полуседыми усами. Звали его Виктором Игоревичем Архиповым, а профессия его была очень благородной - он был одним из лучших врачей города, который также возглавлял отделение травматологии в вышеупомянутой больнице, да ещё успевал читать лекции в университете.
Рядом с ним сидел молодой человек двадцати - двадцати двух лет, тоже небритый, в дорогой замшевой куртке. Этот явно нервничал - курил уже четвертую сигарету и тревожно бегал глазами по сторонам. Это был студент-практикант, которому совсем скоро принимать клятву Гиппократа
- Там лучшие доктора города соберутся. Их будет примерно двадцать-тридцать человек. Я буду принимать участие в опознании, а ты, конечно же, нет. Ты должен только наблюдать, - севшим от простуды голосом сказал Архипов. - Мне говорили, что на первом учебном вскрытии ты держал себя в руках. Сейчас, конечно же, совсем другое дело... но раз из вашей группы ты спокойнее всех лицезрел человеческие внутренности, то мне кажется, что ты выдержишь и это.
- Да... да, конечно...- сказал практикант и попросил у Архипова сигарету.
- Свои уже выкурил?
- Ага.
- Возьми-ка ты целую пачку, - Архипов указал на бардачок. - Там блок сигарет. Тебе курево ещё пригодится, будь уверен.
Студент открыл бардачок, вытащил пачку из блока, открыл её.
- Так что же конкретно произошло? - спросил парень, как только прикурил новую сигарету и глубоко затянулся.
- А ты новости не слышал? Об этом сейчас по всей России трезвонят!
- Нет. Знаю только то, что самолет разбился. Только вот никак не мог предположить, что мне выпадет честь опознавать тела.
- Ты опознавать их не будешь, а будешь только смотреть, как это делается. Короче, ИЛ-76 разбился при посадке. Рейс 435, Самарканд - Казань. По всему северу Татарии зверские бураны шли, но рейс так и не отложили. ИЛ-76 вылетел из Самарканда. Хотели сделать аварийную посадку в Уфе, но там их отшили - мол, у нас аэропорт переполнен, все взлетно-посадочные полосы заняты, рейсы тоже задерживаются. Вот и пришлось с горем пополам делать посадку в Казани - вслепую, в буране, лишь по указаниям диспетчера. Самолет летел на высоте 1900 метров, хотя должен был лететь на высоте 1600.
- А почему он летел на триста метров выше?
- Эшелон на высоте 1600 метров был занят другим самолетом. Диспетчер дал команду подняться на триста метров выше во избежание столкновения. То есть, самолет летел выше положенной высоты, а аэропорт всё приближался. Диспетчер сообщил, что снижение на посадку должно пройти под большим углом, раз высота была выше нормы. Но команду к посадке диспетчер отдал позже. Всего лишь на полминуты позже. Пилот-то ни черта не видел; летел, как я уже сказал, вслепую. Пошел на снижение под большим углом, но когда до поверхности земли осталось совсем ничего, то увидел, что вместо начала ВПП под ним скользит уже территория аэропорта. Пилоту надо было резко набрать высоту, выровняться, и сделать вираж, а потом совершить нормальный заход на посадку; но он почему-то решил посадить самолет с первого захода. На слишком коротком отрезке ВПП. На опыт свой положился. Подвел этого капитана опыт-то. Мало того, что они половину ВПП пропустили, так они еще и левее неё на несколько метров садиться стали. В итоге, ничего не видя в буране, самолет задел крылом какую-то небольшую башню, которая торчала в нескольких метрах левее ВПП. Срезав о башню полкрыла, самолет потерял управление, завалился на левый бок, рухнул на землю, дополз почти до здания аэропорта, затем врезался в ангар с частными авиетками, загорелся и рванул. Шестнадцать пассажиров в самолете, тридцать восемь на земле - всего пятьдесят четыре трупа.
- И... это...- прохрипел студент, - все тела... их как бы... их на куски, да?
- Да, именно так. Даже бывалые спасатели на месте катастрофы теряли сознание. Короче, парниша, скажу тебе заранее - тебя ждет не слишком веселая картина. Но это, с одной стороны, большой плюс - если ещё студентом на жертвы авиакатастроф посмотришь, то в будущем что угодно выдержишь. Никто не сможет стать врачом, если прежде не научится без неприязни и страха взирать на человеческие внутренности. Сейчас тебя ждет настоящий урок. Это тебе не гуманное вскрытие тела в морге. Тяжело в учении - легко в бою.
Казань давно осталась позади. Машина подъехала к воротам больницы, вкатила в идеально вычищенный двор. Двухэтажные бараки, дымящие трубы над котельной, небольшие больничные комплексы, окрашенные в тусклые цвета, производили на практиканта дурное впечатление. Ему представлялись ужасные картины - окровавленные, обгоревшие части тела, органы, оторванные головы...
Архипов остановился у черного входа основного здания больницы, припарковался между синей "Калиной" и черным "Ауди".
- А, Семен Денисович уже здесь, вот его машина, - сказал доктор. - Хороший патолог, скажу тебе, очень хороший. Без него - никак. Вылезаем. Возьми курево и минералку.
Практикант вылез на свежий морозный воздух. Небо было по-летнему голубым, ярко сверкало солнце, внутри бутылки с минералкой прыгали причудливые солнечные блики. Было тихо, безмолвно, лишь на дальнем плане раздавался шум с котельной и нечто напоминающее свист сопла самолета, хотя самолетов тут в помине быть не могло. Студент последний раз поглядел на красивую картину солнечного январского дня и последовал за Архиповым. Доктор нацепил на нос изящные пластиковые очки и двинулся к обшарпанной двери цвета клубничного йогурта. Оба вошли внутрь, оставив снаружи свежий воздух и яркий свет.
Дверь вела в подвал. Архипов, тяжело дыша, стал спускаться по грязной истертой лестнице куда-то в темноту. Студент поспешил за ним. На лестнице уже дурно пахло (или практиканту всего лишь казалось). Учащенно забилось сердце.
Пройдя два пролета, они вышли в низкий и узкий коридор с неровными стенами и потолком. По краям коридора шли толстые отопительные трубы, обшитые листами нержавейки. Свет от флуоресцентных ламп, которые часто-часто моргали, ложился, будто краска, на выбеленные стены коридора. Стало жарко (видимо, от труб, которые тянулись вдоль всего коридора). Студент снял кепку и расстегнул куртку.
- Где нас носит?
- Все комплексы больницы соединены между собой подземными ходами. А мы сейчас в подвальное помещение идем. Тела там. Трупы всегда опознают в подвале.
- Я-то думал, что трупы опознают в морге.
- Да, в морге. Но... но такие трупы опознают уже в особых условиях и в особых местах. В конфиденциальных условиях. В присутствии специалистов.
Они свернули налево и столкнулись с худым, точно спичка, мужчиной в белом халате. Лоб "спички" блестел от пота, пальцы дрожали, изо рта торчала сигарета. Он пожал руку Архипову.
- Как там дела?- спросил у него доктор.
- Как, как... Ужасно. Месиво, по-другому не скажешь. Руку туда, голову - туда. Пока что мы только капитана распознали. От него верхняя часть торса осталась. И левая рука на паре сухожилий крепится. Мы его по этой... униформе "Аэрофлота" определили. Павловский Лев Александрович. Опытный пилот, более десяти тысяч часов налетал...
- Ты давно здесь?- спросил Архипов.
- Часа три, не меньше. Ну ладно, я пойду свежим воздухом подышу. Там пахнет хреново...
- Иди, ступай.
Архипов и его студент двинулись дальше. И, наконец, добрались до массивной металлической двери, возле которой стояло ещё три доктора. Эти тоже курили.
- А, Виктор Игоревич, здрасьте, - севшим голосом сказал парень чуть старше архиповского практиканта.
- Здорово, Черепанов. Как делишки?
- Нормально все. Только сейчас не все в порядке. Я такого ещё в жизни не видел. Там даже бывалые доктора чуть в обморок не валятся.
- Да... кстати, это - мой ученик, парень способный. Практику проходит. Наверное, ему стоит на это поглядеть.
- У тебя есть курить? - спросил один из докторов у практиканта.
- А... ага, есть, - он потянулся к карману за пачкой сигарет.
- Нет, нет, мне не надо. Главное, чтобы у тебя было. Тебе сигареты здесь очень пригодятся. Скажу напрямую - там тебя станет тошнить, наверняка вырвет. Чтобы рвоты не было, больше кури - это усмиряет желудок, глушит тошноту.
- Я сегодня ничего не ел... - промямлил вконец перепуганный студент.
- Ха, если желудок пуст, желчью блевать станешь. Пардон за хамство. Больше кури.
- Ладно, буду.
- Всё, хорош трепаться, - сказал Архипов. - Пойдемте.
Архипов со скрипом отворил тяжелую дверь и прошел в помещение. Вслед за ним вошли трое докторов, а за ними - студент.
Здесь было довольно холодно. Неравномерно рассеянный по помещению свет был желтоватым, неприятным, болезненного оттенка. Старые, советского производства, реанимационные столы стояли вдоль стен, и несколько - ближе к центру. Все доктора - их было около двадцати - столпились в дальнем левом углу и заслоняли своими спинами столы, на которых они рассматривали человеческие останки. Один из столов был занят черным политиэленовым мешком, где явно лежало человеческое тело, уже собранное по частям. Студент почувствовал, что в его желудке происходит примерно то же, что и в работающей стиральной машине. Он достал сигарету, прикурил, затянулся.
Архипов подошел к студенту, похлопал его по плечу.
- Не менжуйся, сынок. Всего лишь опознание останков. Пойдем.
Пока доктор снимал куртку и надевал перчатки, студент обратил свое внимание на стоящую у противоположной стены коробку. В ней что-то лежало, но что именно? Практикант медленно подошел к ней и заглянул внутрь. Он увидел что-то похожее на старые половые тряпки, которые готовятся к отбытию на помойку. Но через пару мгновений парень осознал, что видит перед собой лоскутки, обрывки чьей-то одежды. Одежда с трупов, подумал студент. Опаленные тряпки бордового оттенка (видимо из-за крови, которая запеклась и высохла в огне пожара) - и джинсовая ткань, и обрывки рубашек с расплавившимися пуговицами, и сумочки из сморщенной, почерневшей кожи. Студент сделал могучую затяжку и закашлялся, харкая сизым дымом. Пригнувшись, он заметил в коробке большие, тяжелые наручные часы с почерневшим стеклом. Невозможно было определить, что это за часы - "Rolex" или "Seiko", дорогие или дешевые, отечественные или швейцарские. Единственное, что можно было сказать об этих часах - это то, что они были мужскими. Когда практикант сел на корточки, он к своему ужасу, заметил на внутренней стороне ремешка нечто похожее на пригоревший кусочек кожи. Студент отвернулся.
- А, это фрагменты одежды жертв. Они отправятся на другую экспертизу. Ладно, айда дальше.
Студент поспешил за Архиповым. Как только они подошли к докторам, сгрудившимся в углу над столом, студент увидел то, чего он боялся увидеть весь этот день - мешки с останками. В черных мешках лежали исковерканные взрывом тела. Студент видел обгоревшие руки, из которых торчали обломки костей, словно сломанные карандаши; головы с ещё не закрытыми глазами и опаленными волосами; ноги, обернутые обгоревшими штанинами. В ужасе студент засунул четыре пальца в рот и прикусил их, не в силах сдержать крика. "И что же за идиот этот диспетчер? Почему он ошибся? - подумал студент. - Почему он отдал неправильную команду? Почему?".
Двумя днями ранее
Мороз в тот день был трескучим. Минус тридцать, не меньше. Видимо, дав нам на новогодние праздники фору (когда Владимир Владимирович Путин поздравлял страну с Новым, 2006, годом, полоска в термометре неуверенно держалась возле отметки "-10 градусов"), зима решила отыграться и устроить настоящие морозы. Время приближалось к трем часам дня.
То было шестое января.
Я вышел из автобуса, когда он замер на автостоянке возле аэропорта Казани. Мороз свирепый. У меня были тонкие перчатки из сыромятной кожи, которые не столько грели руки, сколько их леденили. Не думая, я спрятал бесполезные перчатки в карманы. На моем плече болталась авиасумка, в боковом левом кармашке которой лежал мой паспорт, а в паспорте - билет до Бугульмы.
Хоть мороз и был адским, я не обращал на него внимания - уж слишком красиво бывает в такую погоду. Воздух невероятно чист, и звуки пропускает идеально, словно они звучат под водой. Небо безоблачно, как будто после сильного летнего ливня, солнце уже садится, оставляя после себя оранжевое зарево на западе. На фоне этого зарева я видел вращающуюся антенну радара. Тишина была звенящей, все звуки будто выстроились на дальний план, лишь один звук отчетливо долетал до ушей - свист и шум двигателей самолетов. Этот звук мне нравился - на ум так и просилось что-то пафосное. Я любил самолеты. Я уже представлял себе, как сижу возле иллюминатора и наблюдаю, как под крылом лайнера скользит бесконечное белое полотно с тонкими "карандашными" линиями дорог, небольшими пятнами деревень, городов и более крупными пятнами лесов. Правда, надеяться на это не стоило - стекло иллюминатора наверняка будет покрыто инеем, да и лететь я буду ночью.
Словом, мне явилось чудесное зрелище - аэропорт на фоне огненно-оранжевого зимнего заката, отчетливое гудение летательных аппаратов посреди слабых звуков окружения. На миг оказавшись завороженным этим красивым зрелищем, я направился к зданию аэровокзала, грея обмерзшее лицо голыми руками.
Как только я вошел в здание аэропорта, мне в лицо дохнуло теплым воздухом из кондиционера. Сразу же захотелось жить. Я, не отрывая рук от лица, прошел в спасительное тепло.
Как только за мной захлопнулась дверь, я услышал резкий голос из селектора, возвестивший о вылете самолета рейсом 435, Самарканд - Казань. Эх, сейчас бы в Самарканд, подумал я. Или в Ташкент. Мечети, минареты, дворцы, мавзолеи эмиров, медресе... красиво, наверное. Да, в Самарканд неплохо бы сейчас съездить. Но мне надо в мою родную Бугульму, а не в Узбекистан.
Я поправил сумку на плече, прогулочным шагом направился в сторону стоек авиакомпаний и пунктов проката автомобилей. Зал был покрыт великолепным белым паркетом с мраморной текстурой, который, будучи надраенным до блеска, слабо сиял молочно-белым светом, отражая свет от огромных флуоресцентных ламп под потолком. Но стены терминала дурно сочетались с таким полом - они были однообразного темно-серого, мрачного цвета. Видимо, паркет постелили совсем недавно. Немного пыльные окна, располагавшиеся во всю ширину стены, выходили на стоянку - там всё ещё стоял мой автобус. В углу зала, на специальном постаменте, стоял "Форд-Эксплорер", видимо, главный приз в какой-то лотерее. На стене рядом с ним в ряд выстроились таксофоны. Прямо у окон находились ряды пластиковых кресел, которые обычно устанавливают в залах ожидания аэропортов или вокзалов. Я устроился на одно из кресел и залез в сумку. Паспорт на месте, билет тоже. Ну и хорошо.
Я расслабился и даже немного посмотрел телевизор, укрепленный на специальной полке в углу. Конечно, можно пройти в общий зал ожидания, но мне почему-то захотелось побыть здесь. Может, в зале ожидания нет телевизора?
- Спать хочется, - протянул чей-то голосок рядом. Я обернулся - парень с девушкой, со всех сторон обложенные сумками и чемоданами, уже клевали носом.
- Ну так возьми да поспи, - резко ответил парень. - Нам до самолета ещё пять часов.
- Ну да, буду я спать на скамейках как бомж! - капризно ответила девушка.
- Дело твое, - сухо ответил молодой человек. - А вот я, пожалуй, покемарю. А ты, если не хочешь спать лежа, поспишь сидя. Бомжи сидя не спят.
- Эй! А если... если наш рейс объявят?
- А если объявят наш рейс, то тебе, думаю, следует разбудить меня! - язвительно ответил парень. - Хотя, если ты будешь в состоянии, можешь дотащить меня до трапа на руках. Буду премного благодарен.
- Спасибо за совет! - девушка вскочила с кресла и быстрым шагом направилась в сторону кафе.
Я, окончательно согревшись и отдохнув, встал с кресла и пошел туда же, куда направилась девушка - в сторону кафе, сувенирных лавок, магазинчиков. Я прошел мимо багажного отделения, мимо постов таможенного контроля, мимо коридора, ведущего в отделение службы безопасности аэропорта. Немного потаращился на мониторы, на которых высвечивалась информация о прибытии и отлете самолетов, затем заглянул в книжную лавку, где распродавалась "дорожная" литература для одноразового чтения и, конечно же, кроссворды. Я уже решил купить себе какой-нибудь журнал, но передумал - не хотелось копаться в сумке в поисках бумажника. Двинувшись дальше, я направился в конец зала, где располагался газетный киоск, сувенирная лавка и контрольно-пропускной пункт первой галереи. В сувенирной лавке я заметил бросающиеся в глаза наклейки с надписями алого цвета (такие, видимо, как памятки, приклеивались в кабине пилотов):
НЕСКОЛЬКО РАЗ В ГОДУ, ВО ВРЕМЯ ПОЛЕТА, У ПИЛОТА НАСТУПАЮТ ДВЕ-ТРИ МИНУТЫ, КОГДА ЕГО ДЕЙСТВИЯ РЕШАЮТ ОЧЕНЬ МНОГОЕ. ВАМ ПЛАТЯТ ЗАРПЛАТУ, ГОСПОДА ПИЛОТЫ, НЕ ЗА ВСЕ ВАШИ ПОЛЕТЫ, А ЗА ТО, ЧТО ВЫ НЕ ЗАСТЫНЕТЕ СТОЛБОМ, КОГДА ПРИДЕТ ЧЕРЕД ЭТИХ МИНУТ.
Рядом я приметил такие же наклейки, но уже с обращением к диспетчерам. Окинув взглядом лавку и не приметив ничего, что мне хотелось бы купить, я развернулся и направился прочь, в намерении дальше посмотреть телевизор. Но, проходя мимо коридора в отделение службы безопасности, я, к своему удивлению, заметил широкую лестницу на второй этаж, которой не приметил поначалу. Вообще, в этом аэропорте я был впервые (в Казань я прибыл на автобусе), поэтому не знал его устройства.
Да, порой человек может не увидеть даже слона, но легко заметить бегущую у него под ногами собаку. Точно так же и я не замечал этой лестницы и думал, что этот аэропорт располагается в одноэтажном здании. Удивившись, я решил подняться наверх и пристроиться в зале ожидания, о наличии которого возвещала желтая табличка с черной стрелкой, указывающей на второй этаж. Я, стуча подошвами своих ботинок по черному мрамору лестницы, преодолел около полусотни ступеней и поднялся наверх.
Тут было поприветливее и покрасивее, чем на первом этаже. Целый зал, без всяких стен и перегородок, был ярко освещен приятным желтым светом. В дальней части зала находился бар "Диспетчер" и ресторан без названия. Рядом с баром располагалось множество длинных дубовых столов и скамеек. В другой части зала, где находился я - кресла для ожидающих. Часы, висящие на одной из стен, показывали местное, казанское время.
Тонированные окна, занимающие всю стену, выходили на поле аэродрома, на котором уже сгущались фиолетовые сумерки. За окнами расстилалось уходящее за горизонт море бетона. Самолеты лениво переползали с одной рулёжной дорожки на другую, багажные транспортеры сновали под ними, точно муравьи. На крыльях и хвостах уже зажглись специальные огни. Антенна радара, которую я ранее видел крутящейся на фоне заката, теперь крутилась на фоне редкой рощи, начинающейся сразу за ангарами. Зрелище действительно пафосное, но я почему-то (почему, не знаю), стал испытывать легкую нервозность. Я стал чувствовать тревогу, предчувствовать что-то дурное, глядя на взлетно-посадочную полосу и на самолеты. Я почуял что-то нехорошее, как только поглядел на поле аэродрома.
Не понимая, что со мной происходит, я в замешательстве отошел от окон и снова окинул взглядом зал ожидания. Всё нормально, в зале совершенно спокойная атмосфера, но мне все так же было не по себе. Интуиция? Ощущение чего-то плохого? Отчего-то мне захотелось убраться из аэропорта, уехать в Бугульму на поезде, лишь бы не лететь на самолете.
Медленно идя к стойке бара, я оглядывал зал, запоминая все детали. За столами возле бара сидели ожидающие своих рейсов люди. Лица. Множество лиц. За одним из столов сидел отец с четырнадцатилетним сыном. Ухо парня было украшено сережкой, одежда тоже была "продвинутая". Впрочем, он мало чем отличался от своего отца. Оба были крепкого, атлетического телосложения, оба "крутые". Мне подумалось, что я вижу перед собой настоящего отца - настоящего отца, который воспитал настоящего сына, будущего мужчину. "А не воспитать ли мне своего сына подобным образом?", - подумал я.
За другим столиком сидела целая семья - мать, отец, шестилетний сынок, четырехлетняя девочка, которая, точно завороженная, глядела на поле аэродрома.
- Регина, сейчас же вернись! - властно крикнула мать.
- Мам, самолетики танцуют! - воскликнула Регина, обернувшись к матери.
- Танцуют?
- Да! Они туда-сюда двигаются, как будто танцуют!
- Вернись ко мне!
- Но я хочу посмотреть!
- Хорошо, смотри! Вот самолет пойдет на посадку, прямо перед твоим носом пролетит, вот тогда оглохнешь минут на двадцать - будешь знать, что значит маму не слушаться.
Перспектива быть оглушенной на двадцать минут не совсем обрадовала ребенка, поэтому девочка нехотя отошла от окна и вернулась к матери.
За следующим столом сидело двое мужчин в верхней одежде, на столе лежали их шапки и ворох бумаг. Они обсуждали что-то вроде страхования бизнеса. На другом столе куча еды, выпивки, шахматная доска - двое красномордых толстяков ждали своего рейса. За другим столом сидел молодой человек, а под столом - пучеглазый рыжий боксер на красивом поводке. Когда я прошел мимо него, пес ткнулся рылом мне в руку, и я отпрянул в сторону, но собака не думала меня кусать, лишь вопросительно поглядела на меня своими большими глазами и пустила слюни.
- Фу! Фу, Клинт! Фу! - воскликнул хозяин и принялся надевать на пса намордник.
За ближнем к стойке бара столом сидела блондинистая девушка, как-то странно подпирающая голову рукой. На её столе лежал белый ай-под, стакан чая и кусок пирога на блюдце. На какой-то миг нервозность вернулась вновь, я снова стал чувствовать что-то недоброе, стоило мне бросить взгляд на эту девушку. Я отвел от неё глаза и поспешно двинулся к бару, но в этот миг услышал за спиной знакомый голос:
- Эй, Шурик! Саня! Обернись!
Я обернулся на голос. Смотрю - прямо за моей спиной стоит мой бывший одноклассник, Костик Комаров. Настоящий, не видение.
- Шурик, итить твою налево!
- Ты?! - я протянул ему руку, и мы обменялись крепкими рукопожатиями, а потом ещё долго трясли друг другу руки. - Костян?! Ты, что ли?
- Я, я! - Костян почему-то расхохотался. - Сколько лет, а? Сколько лет не видались? Восемь или девять?
- Примерно, - ответил я, не в силах до сих пор поверить, что вижу перед собой одного из лучших друзей детства.
- Ну... сколько тебе до рейса-то?
- Мой примерно в десять вечера.
- А я вот через час вылетаю. В Набережные Челны. А ты куда?
- В Бугульму.
- А.... Значит, у нас только час, чтобы поговорить, - Костян нахмурился. - Времени мало. Так, ты давай за тот столик садись... вон тот столик, где рыжий брифкейс лежит, а я сейчас, я за пивом сбегаю. Айда, садись. Тебе какое?
- Любое. Пару банок.
- Банок? Да что за низость - пить из банок! Большие пивные кружки - вот что надо! Давай, садись. Я мигом.
Он поспешил к барной стойке, а я присел за столик, положив ладони на его гладкую поверхность. Костян шарил по карманам, разыскивая бумажник, встал в очередь. Я до сих пор не верил глазам - неужели я вижу того, с кем проучился в школе от первого до одиннадцатого класса? Костян заметно изменился - лицо небритое, глаза опухшие, лоб пропахивает множество морщин. Наверное, он ушел в большой спорт. Занимается баскетболом, его страстью со школьной скамьи. Интересно, он возвращается с соревнований? Или летит на них?
Вскоре он вернулся к столу с двумя огромными пивными кружками, внутри которых плескался светлый пенистый напиток. С грохотом приземлив тару на стол, Костян воскликнул:
- Эль! - он захохотал и пододвинул мне запотевшую стеклянную кружку. - Пей, Шурик! Ледяное, как вода в проруби!
Я схватил кружку, легонько чокнулся с Костяном и разом осушил половину. Пиво было настолько ледяное и настолько чудесное, что я завыл от боли и удовольствия. Зубы затрещали, точно тонкий лед на речке. Костян тоже взвыл, отхлебнув ледяного напитка:
- Уф! Да, это пиво!
- Такого пивка у нас в Бугульме не найдешь, даже на розлив.
- Ну ладно, друг, у нас всего...- он поглядел на часы, - всего пятьдесят минут, чтобы рассказать друг другу, как у нас дела. Ну? Ты все же на врача пошел учиться, да?
- Да.
- На какого?
- На травматолога.
- О... ты у нас парень мозговитый, наверное, уже во главе отделения стоишь?
- Да. В Бугульме, в провинции, это не так уж и трудно, если у тебя казанское образование.
- Значит, травматолог. Ну и как? Интересная профессия?
- Очень интересная, - с иронией ответил я. - Если бы дело ограничивалось одними вывихами, ушибами да сломанными челюстями.
- А что, и похуже случаи бывали?
- А то! Вот, к примеру, один пьяный алкаш на рельсах валялся. Ему локомотивом обе руки по локоть и отрезало. Мы ему руки почти до плеч укоротили. Вот и живет он сейчас как Венера Милосская.
- Нечего спать, где попало, - философски заметил Костян.
- Точно.... А иногда... иногда вообще паршивые вещи происходят. Когда люди пытаются с жизнью покончить, да неудачно. Совсем недавно было... осенью, за несколько дней до первого снега. До сих пор в шоке, во сне иногда снится.
- Что случилось?
- Девушка из окна выбросилась. С двенадцатого этажа. А причина была наиглупейшая - несчастная любовь, понимаешь ли. Страшная глупость - из-за мимолетного расстройства ей захотелось с жизнью покончить. Очень глупая причина для самоубийства - любовь. Очень глупая. Если бы она знала телефон доверия...
В общем, она полагала, что сиганет с двенадцатого этажа на асфальт и расшибется насмерть. Хрен! Прыгнуть-то прыгнула, да не расшиблась насмерть, - я сделал большой глоток. - Она не погибла на месте. Даже сознания не потеряла.
- Жуть.
- У неё было девять переломов, из них три - открытые, вдобавок кровотечения. И она была в сознании. Короче, мучения у неё были адские. До сих пор мурашки бегать начинают, как вспомню. Это надо же было...- я снова прихлебнул пива.
- Выжила?
- Нет, разумеется. Три часа мы ещё что-то пытались сделать. Только потом поняли, что бесполезно. Отключили от системы жизнеобеспечения, дали возможность умереть в коме.
- Так ты говорил, что она мучалась несколько часов!
- Да, но потом впала в кому. Болевой шок был мощным. В общем, мы её отключили от системы. Чисто из гуманности.
- Я где-то слыхал, что самый романтический способ самоубийства - это прыжок с высоты. Мол, ты не топишься, чтобы тебя потом нашли посиневшего и раздутого, как пушкинского утопленника; не травишься таблетками, чтобы потом блевать как конь; не кидаешься под поезд; не вешаешься; не стреляешь себе в голову. Ты прыгаешь с высокой крыши или скалы, летишь подобно птице в последний миг жизни - вот настоящая романтика и красота. Без всякого там изуверства и уродства.
- Да, да. Самый романтический вид суицида. И самый ненадежный. Все кости переломаешь, инвалидом сделаешься на всю жизнь, да не помрешь. Или же промучаешься несколько часов, только потом еле-еле концы отдашь. Вот после всего этого всерьёз подумываешь о переквалификации в стоматологи или логопеды. Хотя мне травматология всегда более всего нравилась. Хирургию я не люблю - чтобы всякие нагноения вырезать, ткани отсохшие, рубцы, прочую гадость... Нет, лучше уж кости вправлять, раны заштопывать, челюсти на место вставлять, шины накладывать. Хоть и глядишь на всякие ужасы, а все равно интересно. Разнообразно, не скучно. В такую работу можно влюбиться и действительно работать, а не выполнять автоматические функции работника. Во! Круто я завернул?
- Ага.... Ну а как у тебя с семьёй-то? В порядке все?
- Да. Мама, папа живы. А сам я давно разведен. Зато сын есть.
- Звать как?
- Димка. Димитрий. Шести лет от роду. Резвый пацан, умный. Стараюсь воспитать как можно лучше. Настоящего мужика хочу из него вырастить. И чтоб был не доктором-костоправом, как я, а предпринимателем. Чтобы был бизнесменом, вот! Деловым человеком. Чтобы ездил на "Роллс-ройсе", да летал на чартерных рейсах, а не как я - на этих развалюхах, которые ещё при Андропове, наверное, собирали, - и я указал на летное поле, где ползали те самолеты, на одном из которых мне предстояло лететь домой.
- Да, самолетики у нас старые. Это только в Москву да в другие мегаполисы красавцы "Боинги" летают. А нам приходится на наших "пригородных" самолетах трястись. Не знаю, как ты, а до жути боюсь летать на самолетах. В небе, брат, нет обочины, куда можно свернуть, если откажет двигатель.
- Это точно, - я сделал ещё глоток и покосился на ту самую блондинку, которая сидела на ближайшем к стойке бара, столике. Она все так же подпирала голову рукой; её волосы закрывали ей лицо. Среди гладких прядей вился белый провод от наушников ай-пода. Другой рукой она лениво гоняла кружочек лимона в стакане чая. Я снова встревожился. Нет, такого не может быть - я отчего-то испытываю тревогу, глядя на незнакомую девушку. Нет, с этой работой мои нервы совсем изнашиваются. Ещё пара самоубийц или пьяных алкоголиков на рельсах, и я, того гляди, Ивана Грозного в ординаторской увижу. Но все-таки, почему мои нервы так неадекватно реагируют при виде обыкновенного человека? Со мной такого ещё не бывало. Она что, призрак?
- Эй, Константин, - я дернул его за рукав. - Ты не знаешь, что это за пассажирка за тем столиком? Который ближе всех к стойке бара?
- А? Вон та, что ли? Та девушка с ай-подом?
- Ага. Не знаешь, кто она такая?
- Без понятия. А что?
- Да как-то странно она выглядит.
Костян снова обернулся:
- Странно? По-моему, она выглядит точно так же, как и все.
- Я как погляжу на неё, так чувство жуткое приходит. Какое-то предчувствие. О чем-то нехорошем.
Костян осушил кружку и изрек:
- Лечиться тебе нужно. В санаторий съездить, на лечебные грязи. По-моему, у тебя просто психическая болезнь, типа нервоза. От этого отдыхать надо, чтобы предчувствий не было.
- Да. Да, отдыхать надо, - я допил пиво. - Давай-ка я ещё за пивом сгоняю. Дай кружку.
Набрав того же разливного, я вернулся к столику, аккуратно присел на лавку, и мы продолжили разговор.
- А вот я решил в спорт уйти, - сообщил Костян. - С моими-то деньгами и интеллектом серьёзное образование трудновато было получить. Так я и ушел в спортивное училище в Челнах. В элитное, кстати. Оттуда вышел настоящим баскетболистом. Сейчас играю в челнинской команде. Вот, с соревнований возвращаюсь.
- Ну и как?
- Мы - их. С большим, кстати, отрывом. Восемьдесят четыре - семьдесят семь в пользу гостей, то есть, нас. Четыре дня бухали - отмечали выход в финал. Домой вернемся - дальше бухать будем.
- А где твоя команда?
- Они уже улетели, а я задержался. Дела кой-какие. Жалко, а то бы познакомил тебя со своими пацанами.
- А с семьёй как?
- Как, как... Женат я. Четыре года как женат.
- А дети?
Тут Костян отодвинул кружку в сторону и уткнул взгляд в стол. Я понял, что сморозил что-то не то, испытал примерно то же чувство, когда спрашиваешь "как дела у вашей бабушки?" и в ответ слышишь, что бабушка уже давно почила. Я уже собрался извиниться, но Костян ответил:
- Дочка. Дочка у меня, Ира. Четыре года.
- Здорово!
- Ничего подобного. Вовсе не здорово.
- Что-то случилось?
Костян продолжал буравить взглядом крышку стола.
- Да. Да, Саня, что-то случилось.
- Не тяни резину!
- У меня дочка, как я уже сказал. Хорошенькая, умная. И... И я не углядел.... Не углядел!
- Да чего ты не углядел-то? Что с ней?
- Я виноват... Отец из меня никакой. Не отец я вовсе! Короче, на Иришку мою бешеный кот напал. И... и... и глаз ей выцарапал. Глаз выдрал! Сука!..- Костян сорвался на крик и, уткнув взгляд в пол, часто-часто заморгал.
- Бешеный кот?
- Ну, в смысле не больной бешенством, а просто дикий. Я же совсем на дочку внимания не обращал, и вот результат - без глаза осталась...
- Тихо, Константин. Тихо...
Он продолжал таращиться в пол и часто моргать.
- Теперь ей нужен протез. Ей четыре годика, а она уже с одним глазом осталась. Какая же я сволочь! Почему я не углядел?
- Костян, ты не виноват.
- Виноват! Я не отец! Я не могу быть отцом! Почему мы удивляемся, что наши дети вырастают невоспитанными, неграмотными? Да потому что их родители такие же разгильдяи, как я! Когда ребенок такой маленький, его надо воспитывать и воспитывать, и не надеяться на детский садик и нянек! А мы стремимся зарабатывать эти паршивые деньги, чтобы якобы "обеспечить детям будущее". Мы про настоящее забываем! А потом видим, что денег - хоть отбавляй, а делу ими не поможешь! Не помогут деньги в воспитании. Это мерзкие, гнилые бумажки! Они только все портят! Где логика? - мы делаем ребенка, когда сами от родительской зависимости полностью не освободились. У нас нет денег, нет приличной работы, нет образования - зато дети есть. Где логика? Зачем так?
- Да нормально все будет, - убедил его я. - Ты не расстраивайся, все хорошо с твоей дочкой будет.
- Для чего мне ребенок? Зачем мне дети, мне сейчас не до них, мне поначалу надо деньгами разжиться, а уж потом детей иметь. А я, как идиот, папашей стать захотел, когда у самого карманы пустые. Вот и получил я наказание. Нечего мне...- Костян запнулся и прихлебнул пива. Я снова покосился на ту девушку с ай-подом.
- Да... - протянул Костян. - Человек - это самое глупое существо на свете. Нет у нас ни разума, ни здравого ума, ни рациональности. Дураки мы. Все люди - дураки. Порой делаем идиотские вещи, а затем думаем "зачем мы так делаем?"
- Ладно, брат. Нормально все будет.
- Нет, не будет. Я не заслуживаю ничего нормального. В ад я попаду, вот!
- Хорош ерунду нести. В ад он попадет!
- Конечно, попаду. За такое отношение к своим же детям. Я же к Ирине-то как следует не относился. Постоянно на тренировках, на соревнованиях. Подождать пять-шесть лет не мог. Нет, если я не спасу в одиночку целый самолет, если Бен Ладена не поймаю, то точно в ад угожу. К чертям в кастрюлю. Или в яму с бешеными кошками, - Костян допил пиво, с грохотом опустил кружку на стол, утер рот рукавом. - Вот ты и услышал краткое содержание моей жизни после окончания школы. Сучья у меня жизнь. Неинтересно жить. Нет никакого удовольствия от своего существования.
- Это тебе так кажется.
- Не кажется. Кажется только алкашу с похмелья, а я все как есть вижу. Наломал дров, теперь скачу как белка в колесе.
"Объявляется регистрация билетов на рейс 98, Казань - Набережные Челны. Ожидающих рейса просим пройти к стойке авиакомпании..." - раздался голос из селектора.
- О, это мой рейс! - Костян вскочил с места, взял свою спортивную сумку, чемодан и брифкейс.
- Я с тобой пройдусь, - я встал со скамьи.
Костян молниеносно сбежал по ступенькам вниз, свернул направо и направился к стойке "Аэрофлота", где уже выстроилась очередь на посадку на борт самолета.
- Ну ладно, Шурик, вот я и улетаю, - печально сообщил Костян. Восемь лет не виделись, и всего лишь час общались. Вот за это я и ненавижу аэропорты с вокзалами. Тут вечно не хватает времени. Вот и все, мне сейчас регистрацию пройти, затем через контроль, и ждать посадку на борт. Жалко, что вылет почти сразу после регистрации, а то бы ещё немного побазарили.
- Ладно, счастливо тебе! Успехов в спорте, в личной жизни! С твоей Иришкой все хорошо будет. Бог не допускает того, чтобы такие маленькие дети страдали.
- И это мне говорит врач-травматолог, у которого таких больных детей в отделении полным-полно!
- Нет, я в ЦРБ работаю, а не в детской больнице. Детишек не лечим-с.
- Ага. Понял. Ну ладно, пока! - Костян махнул рукой. - Где мои билеты? А, вот вы где!
Я развернулся и медленно пошел в неопределенном направлении.
И вот Константин исчез в зале для ожидающих посадку на борт самолета. Я остался стоять посреди спешащих куда-то незнакомых людей, в русле человеческой реки. Костян появился и исчез столь быстро, что мне подумалось - это было видение. Всего лишь час мы беседовали с ним за кружкой пива; за час мы успели изложить друг другу краткое содержание прожитых нами после окончания школы, лет. Теперь он улетал в свой город, а я, ожидая свой рейс, оставался здесь. Где-то его ждала молодая жена Лена (о которой он, кстати, так ничего и не рассказал), дочка Ира, оставшаяся инвалидкой после нападения дурного кота. За этот час на меня обрушилось слишком большое количество информации, и я подумал - а не показалось ли мне всё это? На самом ли деле я видел лучшего друга своего детства? Что за дурное чувство я испытал там, на втором этаже? И кто, наконец, эта странная барышня с ай-подом?
Весь в тяжелых мыслях, я вновь поплелся в сторону сувенирной лавки. С прилавка на меня таращили черные агатовые глаза маленькие фигурки собак с мотающимися головами (такие обычно ставят в автомобилях). Собаки глядели мне прямо в глаза, и, казалось, хотели задать мне очень простые вопросы, но не могли. Я вновь поглядел на наклейки для пилотов:
ВАМ ПЛАТЯТ ЗАРПЛАТУ ЗА ТО, ЧТО ВЫ НЕ ЗАСТЫНЕТЕ СТОЛБОМ, КОГДА ПРИДЕТ ЧЕРЕД ЭТИХ МИНУТ
Ощущение чего-то нехорошего вернулось вновь.
Может, сходить покурить? Вот только выходить на тот лютый мороз не хотелось. Я спустился в туалет (он находился в подвале), заперся в кабинке. Закурил, затянулся. После того, как мои легкие заполнились приятным, живительным дымом, нервы слегка распрямились, психоз понемногу стал исчезать.
И вдруг произошло первое странное событие за весь этот вечер (если не считать странным мое предчувствие). Как только я пустил последнее дымное колечко в прохладный воздух клозета и выбросил бычок в унитаз, из соседней кабинки донесся громкий, мощный, яростный выкрик, в котором чувствовались панические нотки:
- Саныч! Саныч, блин, мы проскочили! Проскочили! Вираж надо делать!
Я застыл камнем, не в силах даже сделать выдох. Во мне все одеревенело.
Вираж? Проскочили? Там, в кабинке, наркоман, что ли, сидит?
Из соседней кабинки уже не раздавалось ни писка. Почему-то что есть силы застучало сердце. Голос из кабинки звучал столь неуместно и столь нереально, что я без всяких раздумий встал на унитаз и заглянул в соседнюю кабинку. Там никого не было. Кабинку населяли лишь унитаз и корзина для мусора. Первая мысль, пришедшая в голову: "показалось". Померещилось.
Я обратил внимание, что на ободке унитаза черным маркером было написано слово "Самарканд".
Конспективно до предела.
При чём здесь город в Узбекистане? Это слово выглядело на ободке унитаза так же неуместно, как выглядел бы памятник Гитлеру на мемориале павшим во Второй мировой войне. Что за дурак написал это?
Почему-то мне стало не по себе. И очень жутко. Я выскочил из кабинки, поспешил в зал ожидания - туда, где много людей.
Пока я курил в туалете, за стенами аэропорта разразился нешуточный буран, настоящая снежная буря. Мело так сильно, что сквозь стеклянный фасад здания виднелся лишь мутный цилиндр диспетчерской башни (хотя башня находилась всего в двадцати-тридцати метрах от здания аэровокзала). В буране всё приобрело вид простых геометрических тел, еле видных в танце крупных хлопьев снега - башня стала цилиндром; автомобили, припаркованные на стоянке, превратились в кубы и параллелепипеды; ели, посаженные неподалеку от входа, стали конусами. За стеклом царило смешение двух цветов - черного и белого, остальные предметы потеряли свои оттенки, резко потемнев в буране. Огромная, неуклюжая снегоуборочная машина ползла по стоянке, совершая бесполезную работу - убирая снег (учитывая силу бурана, снег надо было убирать каждые десять минут).
Я немного побродил по первому этажу, приглядываясь к выставленным на прилавках безделушкам, к книгам в букинистической лавке. Временами я прислушивался к разговорам людей, мимо которых проходил:
"Ну вот, буран начался! Блин, теперь до утра в этой заднице проторчим!"
"И пусть заранее знает, что мы прилетим ни свет ни заря..."
"Я бы позвонила, да на телефоне денег не осталось, а я не знаю, где тут можно пополнить счет..."
"...и за такие дела ему бы башку оторвать!.."
"...хотела подарить маме новый телевизор, её старый совсем плохо показывает..."
Я бесцельно бродил из терминала в терминал, полностью уверенный в том, что мой рейс отложат. Я представлял, как Костян сейчас сидит на борту авиалайнера, плывущего в море хаотично пляшущих снежинок, скользящего среди облаков. Я уже приглядывал место, где можно вздремнуть сразу после объявления об отложении рейса, но мне захотелось снова подняться наверх, в бар. В последний раз бросив взгляд на окна, я поднялся наверх.
На летном поле мело так, что кроме нескольких оранжевых огоньков, в окнах второго этажа ничего не было видно. Уже окончательно стемнело, время приближалось к половине шестого. Я подошел поближе к окнам, вглядываясь в бешеный танец хлопьев снега, которые плясали на фоне сгустившихся сумерек. До моих ушей донесся яростный свист и рев авиационных двигателей. Самолет совершал посадку. Когда огромная машина почти касалась земли, она пронеслась прямо передо мной - мутная белая фигура, еле заметная в буране, с грохотом промчалась перед окнами аэропорта и исчезла, но окна в раме продолжали вибрировать от шума двигателей. "Молодец, удачно сел, - подумал я. - В такую метель, чтобы посадить самолет, надо попотеть". Я подождал, пока самолет умчится вдаль, снижая скорость, утягивая за собой шлейф из шума и грохота.
Когда все стихло, когда снежинки снова заплясали в обычном ритме, я направился к тому столику, где мы с Костяном сидели около получаса назад. Кружек уже не было - видимо, их убрали официанты. Немного посидев за столиком, я почувствовал нервозность, вскочил со скамейки и направился к стойке бара. Я сел на стул, опустил свою сумку на пол и потребовал того же пива.
Пока барменша вытирала тряпкой тару и наполняла её пенистым напитком, я вновь покосился на девушку с ай-подом. Сейчас она сидела за столиком, выпрямив спину. Мне было видно её лицо - красивое, но уж слишком изможденное и усталое, словно она не спала несколько суток подряд. Глаза её были слегка затуманены скукой и меланхолией. Нет, она такой же человек, как и все вокруг. Почему я так странно почувствовал себя, бросив на неё взгляд? Видимо, сказываются мои нервы, основательно подпорченные работой. Костян был прав - мне пора на отдых.
Получив свое пиво, я расплатился и стал небольшими глотками осушать уже третью кружку за вечер. Почему-то захотелось как следует набраться.
Когда я, осушив полкружки, немного покосился назад, то заметил, что странная мадемуазель с ай-подом приподнялась из-за стола и направилась ко мне. Меня это немного поразило, однако через миг я понял, что она направляется не ко мне, а к стойке бара. Положив локти на стойку, девушка стала дожидаться, когда же барменша уделит ей немного внимания.
- Прошу прощения, - раздался невероятно мягкий и приятный, словно поток нежного лунного света, голос. Не совру - от такого голоса в душе сразу потеплело, забылись все дурные мысли. Я мигом обернулся на этот голос, хотя заранее знал, кому он принадлежит. Принадлежал он, разумеется, барышне с ай-подом. Нет, я был прав в том, что она немного необыкновенна, и это объяснялось её голосом. Голос - это визитная карточка человека, по голосу можно судить о человеке, об уме и опыте, об уровне его знаний.
- Извините, пожалуйста, - тихим, но отчетливым голосом сказала девушка, и когда барменша подошла к ней, спросила:
- Вы не могли бы... не могла бы я поставить на зарядку... - она указала на ай-под, - плеер. У вас ведь есть розетка в баре?
- Есть, - равнодушным голосом отвечала барменша.
- Вот, - она протянула ей плеер и зарядное устройство. - Я его через час - другой заберу, ладно?
- Ладно, - барменша отнесла ай-под к розетке.
- Огромное спасибо! - бросила девушка ей вслед. Я допил пиво, со стуком поставил кружку на стойку, вернулся к своему столику.
И вдруг, когда я обратил свой взор на окна, за которыми все так же буйствовала вьюга, рядом со мной кто-то сел. Сел мягко, бесшумно, почти незаметно. Я оглянулся - рядом со мной сидит обладательница волшебного голоса, та самая девушка с ай-подом. Она вдумчиво, оценивающе взглянула на меня и произнесла тем же прекрасным, но более быстрым голосом:
- Прошу прощения за наглость... за такое бесцеремонное нарушение вашего спокойствия. Просто я приметила, что вы, собственно, как и я, скучаете в одиночестве. Ну и...- она коротко усмехнулась, - может быть, посидим вместе? А то скучно до полусмерти. Будем знакомы?- спросила она с легкой улыбкой на лице, уже протягивая мне свою руку.
Я был ошарашен этим фортелем. Кто она такая? Чего она от меня хочет? Её внезапным предложением ни с того ни с сего познакомиться я был огорошен так же, как человек, которого будят ото сна, и тут же просят найти в уме кубический корень из числа 729. Что, она хочет познакомиться просто так, лишь бы не сидеть в скуке? Ничего не понимая и не соображая, я протянул ей руку и представился:
- Александр.
- Нина, - сказала она, и я взял её протянутую ладошку, украшенную тремя кольцами - одно из них было серебряное обручальное, а другие два - такие же простые и незамысловатые, как первое, но очень хорошо подобранные и идеально смотрящиеся на её руке. Я слегка пожал ей пальцы и убрал руку.
- Кого-то ждете? - спросила она.
- А... нет, я улетаю. Лечу домой, в Бугульму.
- В Бугульму... Я тоже в Бугульме живу. Сейчас жду мужа. Он совсем скоро прилетает из Самарканда.
... Самарканд!..
- С вами что-то не так? - спросила Нина, глядя мне в глаза. - Вы как-то странно на мои слова среагировали.
- А... нет, все в порядке. Нет, все здорово.
Нина кивнула головой и снова легко улыбнулась. Сейчас в её лице не было того выражения усталости и изможденности - видимо, она получила то, чего хотела - общения, и теперь прямо-таки лучилась счастьем и весельем.
- Может, сядем за мой столик? - живо, с энтузиазмом предложила Нина.
- Хорошо, - ответил я.
Она резво приблизилась к своему столику, села, положила локти на стол: