Киняев Игорь Константинович : другие произведения.

Запыление

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я определил жанр рассказа как "хоррор", хотя здесь нет ни единого намека на зомби, упырей, призраков в драных саванах и прочюю нежить. Но события, которые произошли в действительности, и которые я описал в рассказе, можно назвать только словом "хоррор"
   В ночь с 10 на 11 августа прокурору Воронину надо было неплохо выспаться. Назавтра намечалось очень важное и тяжелое судебное разбирательство, и стареющий прокурор нуждался в хорошем отдыхе. Он лег спать в десять часов (что слишком рано для него), и, несмотря на данное себе обещание отрепетировать в постели завтрашнюю речь, уснул мгновенно. Спал шестидесятилетний мужчина неспокойно, перекатывался в постели будто скалка по тесту. Голова плавала в поту, а озверевшие комары жалили его в ляжки нещадно. Прокурору снились огромные штабели кирпичей и шлакоблоков. Огромные штабели, которых хватило бы на постройку целого города, штабели, которые уходили в небеса и закрывали солнечный свет.
   Он разомкнул глаза в половине шестого утра. "Почему мне снились шлакоблоки? - подумал Воронин. - Ах, ну да... Естественно. С этим чертовым двести двадцать третьим шлакоблоки и во сне стали сниться. Дожил!"
   Двести двадцать три - это номер дела, которое готовилось к рассмотрению.
   Воронин запахнулся в шелковый халат, погрузил ноги в мягкие тапочки, зашаркал неровной походкой к выключателю. Потом сообразил, что включать свет не обязательно, на улице уже достаточно светло. Вместо света он включил компьютер, вышел в Интернет, зашел на сайт локальных новостей. Важнейшая новость в городе - рассмотрение дела номер 223, за которым, как не удивительно, следит вся страна. У Воронина прихватило под желудком - он обвинитель в этом деле. Он перелистал страничку. Внизу шла та информация, которую он уже вызубрил наизусть. В самом низу - фотографии семи убийц. Воронина передернуло. Он выключил компьютер и пошел бриться.
   Дом еще спал. Воронин открыл окно, и утро приятно дохнуло в лицо. Восходящее солнце воспламенило небо на востоке холодным розовым сиянием. Вдалеке высился густой ельник, тщательно оберегаемый лесничеством. Сам Воронин распорядился беречь живописный лес как зеницу ока (за заранее установленную сумму). Конусы елей, все еще черные в утренней мгле, сливались в один зубчатый забор. Прокурор залил воду в чайник, нажал на кнопку, пошел умываться и бриться. Почему-то он волновался, словно шел на свое первое дело.
   Слушая звук бьющейся об раковину воды, Воронин задумчиво водил щеткой по зубам, и даже не замечал, что пена от зубной пасты стекает по его щекам. Вспоминая материалы дела, он с неудовольствием чувствовал, как спина покрывается мурашками. Нет, немало он на своем веку отправил за решетку убийц и насильников, немало он вынес обвинений, при этом не всегда зная, виновен подсудимый или нет. Закон требовал - он подчинялся. Если один подсудимый слезно уверял, что он не крал несчастной магнитолы из автомобиля, а он, грозный прокурор, бесстрастно отправлял его на зону, то почему этих волков, чья вина очевидна, ему так трудно отправлять за решетку? Не оттого ли, что за ним следит вся страна? Или преступление столь дикое и возмутительное, что даже постороннему жутко знакомиться со всеми его обстоятельствами? Да, вроде бы, нет, убийство самое что ни на есть простое. С одним отягчающим обстоятельством - оно групповое. Может, всему виной тот ужасный видеоролик, который появился в Интернете в день убийства? Какая-то скотина (эта скотина, кстати, в числе подсудимых), сняла сцену убийства на камеру мобильника и тут же поместила её в Интернете. Действительно, от одной мысли, что любой желающий имеет возможность посмотреть настоящую сцену убийства, Воронину становилось плохо. "Да ведь этот ролик хитом стал. Почти все его видели. Звереет наше общество. Одни звери убили, другие сняли на видео, третьи посмотрели. Все звери. Все скоро друг друга перегрызем".
   Он выплюнул зубную пасту, прополоскал рот и начал бриться. Водя бритвой по щекам и подбородку, он смотрел на свое отражение в огромном зеркале, и понимал, что пора на пенсию. А ведь раньше было не так. Раньше и убивали по-иному. Раньше просто убивали. Теперь еще и на камеру снимают. Любуйся, россиянин! Смотри на смерть, на кровь, на садизм! Смотри сколько влезет, и сам стань таким!
   Воронин вздохнул, утерся махровым полотенцем, вышел из ванной. На кухне посвежело, даже стало немного холодно. Он закрыл окно, но прекрасно знал, что холод идет не с улицы - из самого сердца ползет эта ледяная тревога. Он нашел заварочный чайник, несколько конфет, сахарницу. Через три минуты, когда день наступал на глазах и часы на микроволновке пропищали шесть утра, прокурор сидел за столом и кушал горячий чай.
   Где-то на втором этаже хлопнула дверь. Воронин тряхнул головой, оторвал застывший взгляд от своих тапок. Проснулась дочка. Она спускалась вниз в точно таком же, как у папы, халате.
  - Дарья? А почему ты так рано?
  - Не спится.
  - Сейчас каникулы, так зачем тебе так рано подыматься?
  - Ну не могу, не могу я долго валяться в постели как мешок! - она села рядом с отцом, налила себе чаю, дотронулась губами до горячего стакана и отдернулась. - Ой, как горячо!
   Воронин вздохнул. Даша, явно не замечая дурного настроения отца, развернула конфету и задорным голосом спросила:
  - Что, сегодня трудное дело?
  - Ага.
  - Убийство?
  - Ага.
  - А мне можно с тобой? Я тоже хочу хоть раз в жизни побывать в суде.
  - Нет, Дашенька, я бы не одобрил, - угрюмо ответил Воронин, не смотря на дочь. Она фыркнула:
  - Я не маленькая! Ты же берешь Бориса! Почему бы и мне не сходить хоть раз?
  - Слушай, доча, - Воронин встал из-за стола. - Сегодня на самом деле тяжелое дело. Там... там будет много страшного и мерзкого. Ты понимаешь?.. Там действительно только для взрослых. Не каждый сможет спокойно услышать состав преступления. Это очень, очень, очень страшное преступление. Тебе там нечего делать.
  - Эх... папа... что ж вы все меня считаете такой маленькой? Что, я в обморок там откинусь? - Даша недовольно фыркнула.
  - А я вообще не понимаю, зачем тебя тянет в этот суд. Я не цирковой артист, и на меня нечего смотреть. Там я буду таким же, как и дома. Там будет скучно.... И довольно дурная атмосфера. Слезы, ругань, зло... Черная энергия. Даш, я двадцать семь лет в прокуратуре, и после всех заседаний, где я был обвинителем, я чувствовал ту черную энергетику, которая ползет от скамьи подсудимых. Они источают зло, эти подсудимые. А сегодня их семь, и все они - истинные собаки. Они совершили то, на что человек не способен. Из-за них в зале будет очень дурно, я тебе обещаю.
   Даша немного сдалась, понимающе кивнула, но с вопросами не закончила:
  - А что Борис? Почему ты берешь Бориса?
  - Во-первых, Борис старше тебя на пять лет, он уже взрослый мужчина. С нервами у него в порядке. Во-вторых, он скоро сам будет работать в прокуратуре, поэтому пусть учится у меня. А ты у меня будешь художницей, - Воронин положил руку на её плечо, погладил его. - Тебе не обязательно просиживать на заседаниях суда чтобы писать хорошие картины. Да?
  - Да-да-да! - Даша закивала головой.
   Воронин зашлепал тапочками по паркету, направился к лестнице. Поставив ногу на первую ступеньку, он обернулся. Даша сидела за столом, грустно глядела на него исподлобья. Яркие солнечные лучи, продравшиеся сквозь еловый "забор", проникли в кухню и краской легли на её черные волосы. Воронин пожалел дочку (он почему-то испытывал к своим детям телячью нежность) и сказал:
  - Даш, ну на самом деле.... Зачем тебе этот суд? Там будет мрачно. Не надо.
   Она кивнула, держа в руках дымящуюся кружку. Воронин вздохнул и поднялся наверх.
   День обещал быть ярким. Внезапно выскочившее из-за горизонта солнце оповестило о начале дня. Пришел день, а значит, пора действовать. Обыкновенное рутинное дело показалось Воронину сложнейшим в мире. Но надо действовать.
   Несмотря на то, что часы показывали седьмой час, а слушание начиналось в десять, Воронин начал одеваться. Он надел свою выглаженную, без единой пылинки, форму, причесался, побрызгался дорогим одеколоном. Вскоре он стоял перед зеркалом - старый, толстый, седой, но все еще боеспособный защитник справедливости. Все такие же проницательные грозные глаза, перед которыми дрожал даже маньяк-педофил Максимов, которого в девяносто седьмом осудили на девятнадцать лет. Он одел свои тонкие очки без оправы, массивные часы, которые исправно работали аж шесть лет, и за это время не отставали ни на минуту. Он взял свой брифкейс, запер кабинет, спустился вниз. Поцеловал на прощание сонную Дашу, сел в машину и поехал в свое любимое круглосуточное бистро. Надо плотно, не спеша позавтракать и, успокоив нервы парой дорогих сигарет, ехать на разбирательство. Сейчас Воронин начал испытывать новое недоброе предчувствие: адвокатом у волков будет Алексей Лоренц, изворотливая змея, которая любит брать самых безнадежных клиентов. И с успехом их выручать. Который за приличную сумму выручит серийного маньяка и отправит его на дальнейшие убийства. "Чтобы ты ногу сломал, подлец", - подумал Воронин, выезжая из ворот дома.
  
  
   Адвокату Лоренцу снился, в отличие от Воронина, приятный сон - он блестяще произносит свою речь в защиту подсудимых, парни сияют и хлопают его по спине, зал аплодирует... он на вершине адвокатской славы - человек, который защитил самых безнадежных подсудимых...
   Впрочем, когда адвокат разлепил глаза, он вспомнил, что его подзащитные все еще томятся в изоляторе, блестящая речь не произнесена, и дело предстоит самое что ни на есть сложное. Но он не боялся сегодняшнего дела. Он жаждал славы. Он желал быть знаменитостью. И ради этого он усвоил одно правило: хочешь выделиться - делай то, на что другие не способны. Только рискованными делами прославляется человек, рутинные успехи никого не делали знаменитым. Лоренц обожал браться за тех подсудимых, чья вина была очевидна. Для него это было игрой. Он считал себя профессионалом, поэтому не любил браться за легкие дела. Бывало, он проигрывал, и за проигрыш приходилось браться за рутинную работу - отыгрывать потерянные очки. Но он любил рисковать, и так называемые "дела дьявола" были его коньком.
   Сегодня его ожидало одно из сложнейших дел за всю его карьеру - защищать аж семерых убийц, чья вина очевидна как белый день. Все говорили, что суд - формальность, необходимая формальность, что адвокат этих мерзавцев только опозорит свое имя, защищая столь гнусных тварей. Но Лоренц только кривил рот, когда слышал подобные мнения: у него в запасе всегда есть неожиданные фортели!
   Адвокат считал, что только улыбка не дает человеку потерять себя. То, что он называл улыбкой (скорее, это были скривленные губы), сходило с его лица, только когда он спал. Сейчас, когда Лоренц проснулся, эта ухмылка наделась на его лицо быстрее, чем тапочки на ноги. Он пошел принимать душ и бриться - пора привести себя в порядок перед важным заседанием.
   Покончив со своими умывальным делами, Лоренц сел за маленький кухонный столик (адвокат был холостяком, поэтому жил очень компактно) и включил телевизор. Он никогда не интересовался телепередачами, но включенный телевизор создавал для него атмосферу уюта. Лоренц приготовил омлет, сварил крепкий кофе. Когда адвокат жевал свой скромный холостяцкий завтрак, в соседней комнате забренчал мобильник.
  - Лоренц на связи, - сказал он, приняв звонок.
  - Эй, друг! Доброе утречко!
   (звонил знакомый Лоренца, правовед Лунин).
  - И тебя с тем же, - Лоренц отхлебнул кофе. - Звонишь пожелать мне удачи?
  - А как же! Слышал, дело не из легких. Тебя считают сумасшедшим. На самом деле, зачем ты взялся защищать этих... как их там?..
  - Да пусть орут что угодно, - желчно ответил Лоренц. - Я им покажу! Я всегда найду выход, вот увидишь. Любое дело можно повернуть как угодно, и все симпатии тут же окажутся на стороне подсудимых. План у меня есть, я просто так не сдамся.
  - Да... но дело архисложное. Их вряд ли кто спасет. Можно было приставить к твоим клиентам простого районного адвокатишку... ему-то терять нечего. Очень сложно.
  - My dear, - сказал Лоренц. - Так, как ты, рассуждают слабаки, которые не верят в свои силы.
  - Хорошо, хорошо. Кстати, а что за преступление-то? Я так и не узнал...
  - Эти семеро, которых я защищаю, обвиняются в убийстве, так? - Лоренц допил кофе и с шумом поставил кружку на стол. - Их обвиняют в том, что они совершили убийство 24 июля 2007 года...
  - Но они на самом деле убили? - перебил его Лунин. - Тебе же виднее? Ты отстаиваешь невиновных?
  - А почему это я должен тебе говорить? Эй, какого это черта я должен... хотя, нет. Ты мой близкий друг, отчего бы не сказать?.. Убили ли они на самом деле? Да, убили. Убили они, но убийство было групповым, и конкретного убийцу выявить трудно. Такая неопределенность - еще один плюс.... Все доказательства против них, и ни одного опровергающего. Но у дяди Лоренца есть план, да-да!
   Так вот. 24 числа июля месяца 2007 года эти семеро (хотя, на самом деле их было гораздо больше, просто отловили семерых), совершили убийство. Господи, сколько раз я это повторяю, - прибавил он в скобках. - Убили девушку. На бетонной площадке. Помнишь ту стройку, где хотели новый корпус роддома строить, да не достроили? Вот, прямо там. Толпа, где было не менее двадцати человек, поколотили её ногами нещадно, лицо растерли об бетон, волосы ей повырывали.... Ну, а уж опосля, когда бить её ногами стало скучновато, решили ей голову раскроить. Взяли шлакоблок. Дуру такую, которая двадцать кило весит, не меньше. И тяпнули по голове. Кровь аж на два метра растеклась!
  - Тьфу-ты, пакость какая! А за что?
  - Не знаю. Да и зачем мне знать? Мне это неинтересно. Если бы в нашем мире существовало право на убийство, то эти парни были бы оправданы - мне сказали, что убили её за дело.
   - Ты же только что сказал, что права убивать не имеет никто. Ни один человек не имеет права лишать жизни другого, даже государство не имеет права на казнь, так как убивать ради правосудия - это по-варварски...
   Лунин на короткое время замолчал.
  - Боже, какое зверство... - заговорил он тихо. - И как только можно защищать их...
  - Это моя профессиональная обязанность! Без суда их не посадят, а суд обязателен.
  - Хоть бы их посадили, - искренне сказал Лунин. - Прости, друг, но я тебе удачи уже не желаю. Они должны сидеть. Прости.
  - Нет, ничего страшного, - Лоренц неприятно захохотал. - Мне не привыкать. Такая уж меня работа.
  - Тогда... до свидания.
  - До свидания.
   Убрав телефон в карман, адвокат громко, дико расхохотался, брызжа слюной. Ему было чертовски весело. Сгибаясь пополам, Лоренц пошел одеваться. Единственное, что его волновало - это не сложность процесса, не то, что он поможет выйти на свободу убийцам. Он боялся только того, чтобы не расхохотаться прямо на суде.
   В девять часов он, одетый в самый стильный костюм, молодой, но опытный адвокат, сел за руль своего блестяще надраенного автомобиля и рванул к зданию правосудия, а собаки испуганно шарахались во все стороны.
  
  
   По темному, холодному коридору прогремели звуки открываемых замков. Тяжелая дверь, пока её открывали, затянула гнусавую и противную песню. Четверо конвойных мрачно переглядывались между собой, один из них еле шевельнул губами, другой в ответ кивнул. Они выпростали свои демократизаторные дубинки. Еще один готовил гроздь из семи наручников. Четвертый отворил дверь.
  - Серегин, на выход! - пролаял конвойный.
   Ноль реакции.
  - Ты что, гадина, отдыхаешь? - конвойный грохнул дубинкой по двери. - Вставай! После суда, когда тебе двадцатку отвалят, отдыхать будешь.
   Тень Серегина отделилась от сумрака камеры, подошла к параше, сплюнула и сверкнула зубами:
  - Эй, вертухай! Клип-то наш видел? Видел, как мы постарались? Сразу три человека снимали...
   Двое конвойных, которые вытащили свои дубинки, сделали пару шагов вперед. Тень выпрямилась и сказала совсем уж тихо:
  - Это мы в назидание потомкам сняли. Чтоб... чтоб знали....
   Двое сорвались с места, ворвались в камеру, задрали дубинки над головой. Без единого звука и крика они повалили Серегина на грязный пол и начали избивать его дубинками. Первый пинал его по ребрам, второй бил дубинкой по спине. Серегин захотел кричать. Закричал. Вопли запрыгали по пустому коридору, и голые стены утраивали эти крики. "Мразь, подонок!", - цедили сквозь зубы конвойные и пинали узника.
  - Только по морде не бей, ему на суд сейчас, - донеслось из коридора.
  - Если тебя оправдают, собака, - сказал конвойный, схватив Серегина за длинные волосы и притянув его голову к своему рту, - то я перережу тебе глотку прямо на пороге суда. И сам отсижу за справедливость. Если тебе дадут маленький срок - лет десять, к примеру, - то я отзвоню в твою тюрьму и передам охранникам, чтобы регулярно тебя колотили. А коменданту - чтобы глазки на это зажмуривал. И бросят тебя в такую камеру, где такие коты сидят!.. Ты, собака, еще поживешь...
  - Хорош, хорош, - сказал конвойный из коридора. - Не мучай паренька, а то штанишки подмочит.
   Серегин попытался посмотреть на конвойного через плечо, но тот заломил ему руки за спиной. Превозмогая боль, Серегин проговорил:
  - Что ж ты, начальник, меня перед экзаменом мучаешь? Что же люди подумают?
  - А если и догадаются, что мы тебя потрепали, то не пожалеют. Я могу тебе всю рожу об пол размазать, а судье объяснить, что ты упал. И все только порадуются, что тебе плохо.
  - К чему ж такая жестокость, гражданин начальник... Мы же справедливость восстановили. А таперича наш справедливый суд другие судят. Разве ж мы просто так эту мразь убили? Нет, начальник, за дело её замочили, за дело...
   Удары посыпались на Серегина нещадно, дубинки заходили колесом. Забыв про суд, его перевернули на спину и стали бить по лицу. Пока Серегин захлебывался своей кровью и соплями, а новые удары все еще настигали его челюсть и лицевую кость, другие конвойные шли выпускать остальных убийц. Через десять минут, после поверхностного шмона и профилактических ударов дубинками, шестеро собак готовилось идти на судилище. Серегина за шиворот выволокли из камеры, защелкнули на нем наручники, сполоснули морду холодной водой.
  - Вперед, уроды! - крикнули конвойные. Собаки встали по двое: три пары и Серегин в конце. Двое конвойных-экзекуторов шли позади колонны, двое - впереди. В следственном изоляторе остались два алкоголика-дебошира и наркоман, который ограбил пятиклассника. И эти трое (видимо, на подсознательном уровне), почувствовали, что в следственном изоляторе стало легче дышать. Облако черной энергии исчезло из этих камер. Оно шло отравлять воздух в помещении суда.
  
  
   Август оказался самым мерзким месяцем в 2007 году. По крайней мере, в городе К. - как по криминальной части, так и в отношении погоды. Омерзительное преступление, омерзительная погода. В городе было жарко и пыльно. В частном секторе постоянно жгли костры, отчего дымовые завесы затягивали целые кварталы. Но хуже всего было с пылью: она была непобедима, никакие дожди и уборки не спасали город от мельчайшей, невидимой глазу, но прекрасно осязаемой, пыли. Уже полмесяца было безветренно, и частицы этой пыли будто бы соединились с молекулами воздуха, и теперь пыль была его составной. Вечерами, когда на смену солнцу приходили фонари и светофоры, над улицами были видны лучи света, проходящие сквозь пыльную дымку. Она оседала на языке и горле, она щекотала нос и загрязняла легкие. Весь город стал походить на склеп, только в этом склепе было вдобавок жарко. Пыль мешала дыханию, сжимала грудь. Люди стали забывать что такое свежий воздух и веселое настроение.
   Недавнее убийство только усилило атмосферу зла и смерти. На город пала недобрая слава. Пыль, точно огромная подушка, продолжала душить город, душить с двойной силой, а несколько недавних пожаров, и, главное, зверское убийство, нагнали на город меланхолию и страх. Каждый житель стал чуять в запахе пыли запах смерти, все воочию видели зло, которое плавало в воздухе, сгущаясь и сгущаясь ежеминутно. На улицах встречалось огромное количество курящих, курили все возрасты и полы, курили пятиклассники за гаражами, старики на лавочке, курили коноплю, "Максим", "Яву", "Пэлл-Мэлл", "Честерфилд", "Беломор", курили всё подряд, лишь бы не дышать воздухом, который насквозь пропитало зло и ярость. Участились пьянки и дебоши. А бетонная площадка на заброшенной стройке, где убили девушку, стала местом паломничества для зевак. Здесь пронюхали каждый квадратный сантиметр площадки, лишь бы найти что-то, что напоминало о недавнем убийстве. Огромной популярностью пользовались контуры тела, которые эксперты обвели белой краской, а также пятно засохшей крови, въевшееся в бетон. Кто только не приходил на стройку! Кто только не желал посмотреть на это пятно! Сюда шли и стар и млад, и какой-то остряк даже хотел брать деньги за вход на стройку.
   Но еще больше народа видело ролик, тот самый ролик, который появился в Интернете в день убийства. Полторы минуты любительской съемки стали хитом номер один, и обошли всю Россию. "Клип, конечно, колоритный, но я бы хотел видеть иную сцену, где не бьют беззащитного человека, а где дерутся на равных. Дубинками, скажем. И кто-то из двоих побеждает, а уж потом расшибает голову другому. Это было бы круче. Драка всегда смотрится эффектнее чем избиение" - вот какой отзыв появился в Интернете на этот клип.
   Прокурор был прав: общество звереет. И звереют не только убийцы. Звереют и те, кто пишет такие отзывы.
  
  
   К зданию суда одновременно подъезжают автомобили Воронина и Лоренца. Прокурор и адвокат поначалу стараются не замечать друг друга, но Лоренц вдруг подходит к прокурору и с широкой улыбкой (улыбкой ниггера, как любит говорить Даша), тянет ему руку. Прокурор пожимает её, оба холодно улыбаются друг другу. У Воронина в глазах проблескивает презрение к адвокату (какого черта ты взялся защищать этих тварей, как тебе не стыдно!), и Лоренц замечает это выражение. Отвернувшись от прокурора, он еле сдерживает улыбку и идет к двери в здание. Воронин достает из машины сигареты, хочет курить. И он чувствует пыль на кончике языка.
   Напротив суда находится шахматный клуб "Раджа". Под роскошной неоновой вывеской, почти как в казино, какой-то умник приписал баллончиком с краской: "БЛОНДИНОК НЕ ВПУСКАТЬ!" Красная корявая надпись невыгодно смотрится на желтой стене клуба. Из-за здания клуба выходит девушка, идет очень быстро, будто опаздывает на автобус. Ей очень жарко и плохо. Сейчас бы одеться полегче, но ей тоже в суд, поэтому пришлось одеваться респектабельно: белая вязаная кофточка, джинсы, очень похожие на классические брюки, маленькая изящная сумочка. Длинные черные волосы убраны в конский хвост. Девушка дышит часто и глубоко: у неё астма, и пыльная погода не дает ей перевести дыхание. Она подходит к светофору. Горит красный свет. Девушка достает из сумки баллончик с аэрозолем, делает пару ингаляций. Ей тут же легчает, но от двойной дозы сердце колотится как угорелое. Это лекарство всего лишь снимает приступ, но взамен дает кучу других проблем. Врач запретил ей делать больше трех ингаляций в день, иначе у неё могут быть очень серьезные проблемы со здоровьем. Но за сегодняшний день она сделала уже шесть ингаляций. Проклиная пыльную погоду и еле сдерживая слезы, она переходит дорогу и спешит к зданию суда.
   Около машины прокурора останавливается фургон телекомпании. Операторы Федин и Ведмедев выгружают аппаратуру. Затем стреляют у водителя по сигарете, курят. Федин курит долго и задумчиво, Ведмедев же вытягивает сигарету за минуту и начинает проверять камеры.
   Вскоре все собираются в коридоре. Примерно тридцать человек, из них двадцать - посторонние зрители, которым небезразличен исход дела. Здесь и чета пенсионеров, и двое представителей прессы с блокнотами и диктофонами, и парень с девушкой, которые вместо кино или клуба пошли в такое страшное место, и высокий мужчина кавказской внешности, и маленькая худая женщина с взволнованным лицом. Тут стоит и девушка, которая болеет астмой. У неё дрожит лицо, оно бледнеет и становится одного цвета с её кофточкой. Все молчат. У всех на лицах написано тревожное ожидание. Они боятся этих грозных дверей, как студент, который стоит у входа в аудиторию и ждет, когда двери откроются и он будет сдавать экзамен. Все с замиранием сердца ждут, когда откроются двери. Они боятся... увидеть лица убийц, словно им придется смотреть на жутких монстров, а не на людей.
  
  
   В половине десятого приставы открывают двери в помещение суда. Заходят, занимают места.
   Зал большой, ярко освещенный. Половина широких окон задернуты тонкими сиреневыми занавесками. В зале очень зелено, в трех углах стоят горшки с пальмами, на судейском столе красуется роскошная ваза с цветами. Также на столе стоит стопка книг по праву, тома Уголовного и Административного кодексов, заранее заготовленная бутылка минералки. Над столом - триколор и герб. Стены обшиты яично-желтыми пластиковыми панелями. Судейский стол стоит напротив входа в зал. К нему ведет зеленая ковровая дорожка. По правую руку от него стоит огромный стол прокурора, по левую - стол адвоката. Несмотря на занавешенные окна, адвокату будет жарко: окна находятся прямо за его спиной. В полуметре от адвокатского места стоит столик секретаря. Клетка для подсудимых находится справа от входа. По левую руку расположены мягкие кресла для зрителей: пять рядов по десять кресел в каждом. Рядом с креслами находится трибуна для свидетелей.
   Девушка с астмой (для краткости будем звать её по имени: Наташа), заходит самая последняя, следуя за широкой спиной кавказца. Кто-то, входя в зал, тут же испуганно таращится на подсудимых, словно пришли не на суд, а на ярмарку уродов. Кто-то проводит пальцами по прутьям клетки. Свидетели обвинения (их двое), томятся в коридоре.
   Девушке становится страшно. Вот она переступает порог. Кожей чувствует густое зло, слезы, подвешенные в воздухе, едва уловимый металлический запах крови. Кто-то плачет. Убийцы сидят за решеткой, как буйные псы, их черные фигуры бросаются в поле зрения Наташи. Девушка садится во втором ряду, пристраивает сумочку на коленях. Рядом с ней садится кавказец.
   Снова распахиваются двери. Входит высокий белобрысый парень, здоровается с приставами. Пользуясь отсутствием судьи, адвоката и прокурора, он встает напротив подсудимых, постукивает ногтем по прутьям решетки. Один из псов поднимает глаза на белобрысого.
   Парень начинает считать подсудимых. Те, опустив головы и пряча лица, раскачиваются на скамьях.
  - Так.... Сегодня воистину необычайное судебное заседание. Впервые в истории российского судопроизводства на скамье подсудимых - не люди, а представители семейства собачьих! Бывало, что в древней Греции могли судить черепицу, которая по некоей высшей воле упала с крыши и пришибла человека, но никогда еще не слышал я про суд собак. А где ваши хвосты, пацаны? И выглядите вы как люди. На вас человеческая одежда. Зело предивно.... И звать-то вас людскими именами. Так... Евгений, Руслан, Евгений, снова Евгений, Олег, Евгений еще раз, Александр. Я правильно вас сосчитал? А почему так много Евгениев среди вас? Неужто у собачатины это имя сегодня в моде?
  - Молодой человек, - утирая слезы, сказала женщина в первом ряду. - Достаточно.
   Белобрысый заканчивает свою речь, бросает ненавидящий взгляд на псов и занимает свое место в зале. Он хочет сесть рядом с Наташей, он заносит свой зад над мягким креслом. Но передумывает, вместо этого кричит:
  - Собаке - собачья смерть! Мрази! Вы подохнете на зоне, там вас изрубят самые матерые уголовники, а ваши имена напишут на стенах в подворотнях и будут на них мочиться!
  - Тише, тише, - успокаивает его кавказец. Парень садится на свое кресло, утирает потный лоб и молчит.
   Через десять минут наэлектризованная атмосфера становится еще напряженнее, когда в зал чинно входит адвокат Лоренц. Его не затрагивает застывший в зале запах зла: он широко улыбается, будто радуясь своей роли в этом деле. В руке у него тонкий брифкейс. Он подходит к клетке, просовывает нос между прутьями, о чем-то шушукается с подсудимыми. Те, не поднимая взгляда от пола, кивают головами и что-то бубнят в ответ. Пока проходит совещание, бесшумно открывается противоположная дверь, входит прокурор Воронин. Вид у него грознее некуда: пронзительные черные глаза, лицо, начисто лишенное эмоций, строгая форма. Он чем-то похож на Сталина, только усов не хватает. Да и фигура пошире. Воронин с презрением смотрит на адвокатскую спину. Воронин подходит к своему столу, швыряет на него папку. Хлопок - и Лоренц мгновенно оборачивается на прокурора. Тот, не удостаивая адвоката взглядом, садится в свое кресло, вынимает из нагрудного кармана ручку, начинает таращиться взглядом в пустующее кресло судьи. Адвокат что-то говорит подсудимому Серегину, у которого несколько шрамов все еще кровоточат на разбитой морде. Затем адвокат задирает голову, натягивает свою фирменную улыбку и плывет к столу.
   Входит секретарша. Она раскрывает ноутбук, приподнимает манжеты рукавов. По её лицу видно, что девушка стенографировала не одно заседание, но все они в подметки не годятся сегодняшнему. Она слишком бледна и взволнована.
   Входят операторы Ведмедев и Федин. Они корячатся со своей громоздкой аппаратурой, чем привлекают внимание всего зала. Федин устанавливает камеру между столом прокурора и клеткой с подсудимыми. Ведмедев тащит клубок проводов и расстилает их почти по всему залу. Федин проверяет камеру, шарит объективом по всему залу. Подсудимые тут же отворачиваются, прячут лица в руки. Операторы заканчивают свою работу, а зале снова водворяется тишина. Тишина напряженная, в которой от одного неожиданного звука можно подскочить на месте.
  - Простите, - вдруг шепчет парень Наташе на ухо. - Вы кем-то приходились убитой?
  - Да, - отвечает Наташа и трясется. - Да, я была её подругой... с пятого класса вместе... как сестры были...
   Наташа беззвучно плачет, упрятав лицо в ладони. Парень осторожно гладит её по спине, пытается успокоить.
  - А вот я просто так пришел, - говорит он, когда Наташа успокаивается и утирает лицо платком. - Просто... мне это небезразлично. Все в нашем городе возмущаются, ругаются... Только вот никто из этих "возмущенных" на суд не пришел. А я вот пришел. Я неравнодушен...
   Наташа кивает. Парень смотрит на собак, качает головой.
  - Как я ненавижу тех людей, которые не только безразличны к чужому горю, но и потешаются над ним.... Я имею в виду тех, кто закачал себе тот ролик, что эти ублюдки сняли. Этот ролик сейчас в Интернете. Я видел его на телефонах как минимум десяти человек. В том числе и моего младшего брата. Понимаешь, он просто смотрит этот ролик как какую-то диковинку! Там насмерть забивают беззащитную девушку, а он смотрит это! И ему безразлично это преступление, он над ним даже не задумался. Главное, зрелище необыкновенное. Он насмотрелся на насилие в фильмах, в играх. Рэмбо вышел из моды. Теперь мода на другое, настоящее насилие, а не выдуманное сценаристом! Мрази.
  - А что ваш брат? - спросила Наташа, повернувшись к парню.
  - Я ему флэшку на телефоне отформатировал. И по затылку надавал. И пообещал, что если у него появится что-то в том же духе, я отберу у него телефон. Ему всего-то одиннадцать лет! Он учится в пятом классе! И весь их пятый класс видел этот ролик! Куда мы катимся?
  - Это ад какой-то, - не своим голосом сказала Наташа.
   В это время открылась дверь, откуда пару минут назад вышел Воронин. Появился судья: старый, грузный, седой мужчина с папкой в руках. Секретарша соскочила со стула и неестественным, писклявым голосом сказала:
  - Попрошу всех встать, суд идет!
   Наташа распрямилась вместе с остальными. Все в зале вытянулись как солдаты в строю, никто не смел кашлянуть или дохнуть лишний раз. Парень трещал пальцами. Лоренц глупо лыбился, Воронин был чернее тучи и будто хотел взглядом спалить все помещение суда. Собаки чернели своими фигурами в клетке. Судья встал у кресла, раскрыл папку. Его фигура очертилась на фоне флага, и всем своим видом прокурор внушал доверие и справедливость. Он бегло осмотрел зал, передернул усами, немного задержал взгляд на операторах и журналистах.
  - Прошу всех садиться, - сказал он, сев в кресло. Все, кроме приставов, последовали его примеру. Судья раскрыл папку, снова дернул усами. Секретарша занесла пальцы над клавиатурой в боевой готовности.
  - Судебный процесс в отношении граждан Федорова, Серегина, Марковского, Доронина, Николаева, Литвинова и Анциферова, рассматривающий дело об убийстве с особой жестокостью, объявляю открытым, - судья мрачно оглядел зал, будто бы выискивания подтверждение своим словам. - Провозглашается состав суда: дело рассматривается федеральным судьей Селениным Игорем Александровичем; государственным обвинителем Ворониным Николаем Васильевичем; в качестве законного представителя обвиняемых выступает адвокат Лоренц Алексей Степанович. Секретарь заседания - Зинина Ангелина Егоровна. Ангелина Егоровна, доложите, пожалуйста, обстановку, - судья бросил встревоженный взгляд на операторов. Он не привык к частым съемкам заседаний.
  - Ваша честь, все двое свидетелей обвинения ожидают вызова в коридоре. Свидетелей защиты не имеется.
  - Благодарю. В таком случае, судебное заседание считаю открытым.
   Селенин грохнул молотком. Наташа втянула в себя воздух. Парень похлопал её по плечу. "Ничего, - сказал он. - Сейчас будет справедливость".
  
  
   "Ну, Николай Васильевич, от вашей вступительной речи зависит ход процесса. Побольше лицедейства, экспрессии и выразительности. Не бубнить, как на остальных процессах. Читать состав преступления так, будто ты находишься на сцене театра, а не в зале судебных заседаний", - думал прокурор, когда судья дал ему слово. Прокурор поблагодарил Селенина, раскрыл папку, поправил очки, запрокинул голову и начал читать.
  - Уважаемый суд и участники процесса! - чересчур эмоционально и громко сказал Воронин. - 24 июля 2007 года, приблизительно между 16 и 17 часами, на пульт дежурного поступило сообщение от граждан Михайлова и Забелина, которые стали свидетелями убийства. Проявив мужество и решительность, Михайлову и Забелину удалось остановить и обезвредить на месте двух убийц - Серегина и Анциферова. Остальные пятнадцать-двадцать человек, участвовавших в убийстве, разбежались по сторонам. Когда толпа рассеялась, Михайлов и Забелин увидели тело девушки, лежащее в луже крови на бетонной площадке. Рядом лежал строительный шлакоблок, на котором осталось крупное пятно крови. Вызывать "скорую помощь" было бесполезно: девушка была мертва. Жертвой оказалась 19-летняя студентка К.-ского политехнического университета, Малышева Анна Николаевна.
   По результатам следственного эксперимента и дознания было установлено следующее. Приблизительно в 15 часов 40 минут, подозреваемые Федоров и Доронин подкараулили Малышеву около выхода из аптеки, где она, как выяснилось позднее, купила сразу семь упаковок снотворного. Незаметно для окружающих угрожая ей ножом (изъятым у Федорова позднее), они насилу отвели её на территорию стройки, якобы, "для уяснения некоторых проблем". Приведя Малышеву на место, Федоров обзвонил знакомых, которых набралось не менее пятнадцати человек, и спустя всего лишь десять минут они были на стройке. Началось "уяснение", содержание которого было установлено позднее. Просто убийцы посчитали девушку в чем-то виновной, и решили заняться самосудом. Если бы она нарушила закон, её судило бы государство. Но невиновного человека, конечно, этой своре было разорвать гораздо легче.
  - Извините, - Лоренц поднял руку. Судья кивнул. - Мне кажется, уважаемый прокурор, слова "убийцы" и "свора" употреблять вряд ли стоит. В конце концов, забирать их назад будет довольно неприятно. Спасибо, ваша честь.
  - Поэтому они вынесли ей свой вердикт, - невозмутимо продолжал прокурор. - После чего Малышеву было решено убить на месте. Первым удар нанес Федоров. На дознании он описывал свои действия так: подойдя к девушке сзади, он схватил её за волосы, рывком развернул её, подтянул к себе, и нанес удар в правую лицевую кость. Девушка упала оземь. К сожалению, дальнейший ход нанесения ударов установить невозможно: вся толпа разом навалилась на девушку. Судебной трасологической экспертизой было установлено, что на теле убитой оказалось около восьмидесяти следов от удара ногами. Подсудимый Федоров наносил удары с особой силой и жестокостью, - прокурору вдруг стало трудно говорить, слюна стала вязкой и не давала двигаться языку, - ударяя не носком, а всей поверхностью подошвы. Кроме того, схватив Малышеву за волосы еще раз, он оторвал её от земли, а затем с силой толкнул обратно на бетон. Потом он около десяти раз ударил её лицом о бетон. Лицо подсудимой было обезображено до неузнаваемости, оно превратилось в некую гротескную кашу. Извините за подробности. Далее тот же самый Федоров несколькими сильнейшими ударами ноги переломал Малышевой все ребра, и, перекатив её на живот, переломил позвоночник. Далее гражданином Серегиным с территории стройки был принесен строительный шлакоблок массой 22 килограмма. Его уронили рядом с головой Малышевой, и блок всего лишь оцарапал её. Федоров тут же поднял шлакоблок на высоту одного метра, и с силой уронил его на голову девушки. От удара и последующей черепно-мозговой травмы, Малышева скончалась на месте. Хотя, нам еще неизвестно, не скончалась ли она до того, как её голова была разбита этим предметом.
   Убийство было совершено всего за три минуты. Это, скорее, была расправа. Все это снималось сразу с трех мобильных телефонов, в том числе гражданином Литвиновым. В тот же день видеосюжет был обработан, на него наложили музыку, и он был размещен в Интернете. Между прочим, ролик оказался весьма полезным при расследовании. В сюжете довольно ясно видны все удары, как и кем они наносились. Кончено, Литвинов старался снимать так, чтобы в кадр не попадали лица убийц, но толпа напирала на "оператора" сзади, всем желалось прорваться в первые ряды и посмотреть на "зрелище", поэтому Литвинова оттолкнули назад, и при этом рывке в кадр попало лицо Федорова, который наносил удары девушке.
   После удара шлакоблоком, когда кровь начала растекаться из-под головы убитой, толпа успокоилась, никто уже не бил мертвую. Толпа начала расступаться, самые находчивые поспешили скрыться. Лишь гражданин Литвинов не желал успокаиваться: он с жадностью снимал обезображенное лицо Малышевой, снимал его в упор, внимательно заснял каждый участок её тела.
   Как известно, когда стая собак рвет кролика или кошку, она рычит, и рычит довольно громко. Точно так же и убийство Малышевой не проходило беззвучно. Проходившие неподалеку граждане Михайлов и Забелин услышали крики на стройке, решили проверить. Зайдя на стройку, они увидели толпу. Когда объявились свидетели, всю толпу как ветром сдуло, и даже Литвинов прекратил свою съемку. Поняв, что дело здесь нечисто, Михайлов и Забелин погнались за двумя убийцами, и тут же остановили их. И только потом они заметили тело Малышевой. Пока Михайлов сдерживал обоих, Забелин подошел к телу. Увы, помощь была бесполезна. Кровь растеклась вокруг пробитой головы почти на два метра. На шлакоблоке осталось не только пятно крови, но и крохотные фрагменты черепной кости. Малышева скончалась на месте от черепно-мозговой травмы.
   Таким образом, действия граждан Федорова, Анциферова, Николаева, Литвинова, Серегина, Марковского и Доронина квалифицируются по статье 105, пункту "д" УК РФ "убийство с особой жестокостью", с отягчающими последствиями в виде группового убийства, и для Федорова - в виде особо активного участия в убийстве. У меня все, ваша честь.
   Прокурор сел. В зале на секунду повисла полная тишина. Наташа вдруг почувствовала, что её ноги вообще потеряли способность двигаться, а пальцы дрожат так, будто она сидит не в мягком кресле, а на электрическом стуле.
  
  
   Дальше все было как во сне, который снится в полдень - мутно, беззвучно. Все плыло перед глазами. Судья приподнимает молоток и беззвучно ударяет им, беззвучно, как у умирающей рыбы, раскрывается рот у прокурора. Вот Селенин начинает устанавливать личности подсудимых. Собаки по очереди встают, на них наводятся жадные камеры операторов, журналисты лихорадочно строчат в блокнотах. Свою вину они не отрицают, за исключением "оператора" Литвинова. Им понятно, в чем их обвиняют. Потом допрашивают потерпевших - дядю и тетю убитой. Родителей у неё не было, но она жила с успешными, состоятельными дядей и тетей. Убитая была им ближе родной дочери.
   Наташа чувствует что ей трудно дышать, хрипы возвращаются. Она ерзает, часто дышит, хватается за сердце. Жара. Пыль. Болезненный свет. Черные фигуры в клетке. Злая тишина. Наташа чувствует слабые позывы паники. Приходится снова пользоваться аэрозолем. "При частом применении (чаще одного раза в час), возможны бронхоспазмы и скорая смерть", - вспоминает она аннотацию к препарату. Парень косится на неё; Наташа отмахивается и держится за сердце, будто готовясь поймать его на лету, если оно выпрыгнет из груди.
   Начинается демонстрация вещдоков. Показывают съемку, сделанную Литвиновым. Многие в зале стонут и прикрывают разинутые рты. Наташа отворачивается, прижимается к плечу парня и ревет что есть мочи. Даже губы судьи волнительно дрожат. Еще бы! Там, на огромном плазменном экране, ясно видно, как толпа нелюдей что есть сил молотит девушку ногами. Съемка довольно низкого качества, но когда прокурор нажимает на паузу, всем ясно видна морда Федорова. Видно как девушку хватают за волосы, обессиленную отрывают от земли, а потом как куклу швыряют обратно на бетон. Когда на её голову падает шлакоблок, ручьи крови снимаются крупным планом. Раскроенная голова. Слипшиеся в крови волосы. Сентиментальная музыка, которую Литвинов наложил на клип. В зале оханье и аханье. Вид безжизненной фигуры девушки в красной куртке и в луже красной крови, поражает половину зала. Люди бледнеют, дрожат, выкатывают глаза. Даже приставы жуют жвачку чуть медленнее.
   Идет допрос двух свидетелей - Михайлова и Забелина. Те не сообщают суду ничего нового, лишь пересказывают увиденное и услышанное. Больше свидетелей не имеется. Адвокат что-то яростно доказывает, машет руками, читает пламенные речи. Сволочь. Как не стыдно самому напрашиваться защищать таких негодяев, как он может отстаивать их права?
  - Нет, извольте, - возражает прокурор. Наташа приходит в себя. - Вина как минимум трех человек очевидна. Во-первых, это товарищ Федоров, чьи отпечатки пальцев были найдены на шлакоблоке. Или вы хотите сказать, что Федоров заранее потрогал этот блок? Шел себе по стройке, случайно подошел к штабелю, случайно пощупал шлакоблок? Или же он оставил свои отпечатки когда швырял этот блок на голову своей жертвы? А Анциферов и Доронин? У них же кроссовки в крови! Или они тоже случайно проходили мимо? Прошли мимо тела, потоптались в крови, пошли далее? А отпечатки подошв на куртке убитой откуда? Не менее шести различных видов подошв...
  - Вы сказали, что их шесть! - подскочил адвокат. - А подсудимых у нас семь! Литвинов, не так ли? Где его подошвы? Где кровь на его ботинках? Где его отпечатки на блоке?
  - Оставьте Литвинова! - воскликнул Воронин. - Я говорю об остальных! В конце концов, хладнокровно снимать убийство на камеру - поступок тоже не совсем законный.
   И опять у Наташи все плывет перед глазами. Все размазано. Прокурор и адвокат спорят о своих мелочах, судья бросает пару реплик. Вот прокурор демонстрирует заляпанные кровью кроссовки, вот он прет откуда-то сам шлакоблок. Наташа охает при виде орудия убийства, при виде пятна крови. Она снова плачет, парень успокаивает её. Она кладет свое лицо ему на плечо, тихо трясется. Голоса доносятся до неё как через подушку.
  - И вот таким особо жестоким образом они пожелали разобраться с Малышевой, не так ли?
  - Начальник! - вдруг раздался голос из клетки. Говорил Доронин. Огромный верзила. Судя по мускулам, его интеллект на нуле. Если на его пустой мозг хорошо повлиять, то Доронин может быть хорошей машиной в руках умных людей. Голос убийцы действует как скрип по стеклу. От этого мерзкого голоса тут же темнеет в зале. Это голос нелюдя. Голос антихриста. Голос, который по своей мерзости равен волчьему завыванию.
  - Начальник, ты нас строго не суди. Мы же её только поколотить хотели, но не убивать.
  - Замолчи! - срывается Воронин. - Вы "просто" ударили её вот этим вот предметом, - он указывает на шлакоблок, - и при этом хотели поколотить? Вы "просто" били её лицом об асфальт? "Просто" обрушили на неё град ударов? Извините, ваша честь.
  - Да ничего, - отозвался Селенин. - Может быть, в понимании подсудимых это и есть "поколотить"? Да только такая экзекуция любого доведет до смерти. Двадцать два килограмма на голову... поколотить хотели.
  - Вам не нравится? Слишком жестоко мы её порвали? - вдруг бубнит Федоров. Все в зале оборачиваются на него. Он сидит на скамье, лицо опущено, но заметно каждому. Морда узкая, лишь щеки слегка опухшие. Глаза мелкие. Черные волосы торчком. Маленький нос. Желтая кожа.
  - Вы все в шоке, да? А вы хотя бы поинтересовались тем, за что мы её замочили? Нет... Вас только волнует наше преступление. Но вы не знаете, что за преступление совершила она... А ежели вам все кажется таким жестоким, то разрешите легальную торговлю огнестрельным оружием. Чтобы мы таким вот тварям просто пулю промеж глаз пускали. Без шлакоблоков там всяких... Хотя, нет. Собаке - собачья смерть.
   Зал взрывается криками возмущения. Половина зала матерится, кто-то даже пытается дорваться до клетки. Кавказец, не прося разрешения, спускается к клетке, смачно отхаркивается и плюет между прутьями. Харкотина попадает прямо в цель, стекает по щеке Федорова. В зале неразбериха, крики. Судья дубасит молотком, приставы усмиряют кавказца. Федоров стирает харкотину. Кто-то даже хохочет. Лоренц глупо лыбится.
   Наконец, в зале воцаряется порядок. Кавказец выведен за двери. И пять тысяч рублей штрафа.
  - Товарищ судья! - вскакивает парень рядом с Наташей. - А можно и я плюну в них? Я готов выложить десять тысяч за два плевка, хоть прямо сейчас!
  - Сядьте! - орет Селенин и стучит молотком. - Успокойтесь! Продолжаем заседание.
  
  
  - Но подсудимый Федоров был отчасти прав, - говорил Лоренц, приподняв зад над креслом. - Уважаемый прокурор что-то говорил про "уяснение", после которого Малышева была убита, и добавил, что это "уяснение" не имеет отношения к делу. Но так ли это? Ведь просто так никого не убивают. Ради забавы убивают только сумасшедшие, а наши подсудимые такими не являются. И, значит, у них была причина убить Малышеву...
  - Да как вам не стыдно! - кричит Наташа не своим голосом. Они сама удивлена своим выкриком. - Как вам не стыдно говорить, или даже намекать, что её убили за дело! Неужели ради защиты этих нехристей вам ничего не стоит оскорбить память убиенной?!
  - Сядьте, девушка, сядьте, - мягко говорит судья и с жалостью смотрит на Наташу. Девушка снова еле дышит, трясется, еле сдерживает слезы. Она садится, но потом тянет руку.
  - Слушаю вас, - судья кивает Наташе.
  - Вы знаете, я могу рассказать вам эту историю. Действительно, мою лучшую подругу убили не просто так. Они нашли повод. Именно повод, а не причину. И я могла бы рассказать вам. Как все началось.
  - Ну что ж... - Селенин поворачивается к прокурору. - Вы не против?
  - Нет, ничуть.
   Воронин живо смекает, что Наташа скажет нечто важное, и это важное вряд ли поможет подсудимым. К тому же, надо хоть как-то растянуть заседание.
  - А как насчет вас, Алексей Степанович?
  - Нет, нет, я готов послушать реальную историю.
  - Пройдите за трибуну, пожалуйста.
   Все снова плывет перед глазами. Пол, паркет, ковер.... На неё обращены десятки глаз, и семь пар из них готовы испепелить её взглядом. Ей трудно идти, она будто бы движется по дну бассейна, наполненного сиропом. Воздух давит на неё. И здесь чувствуется едкий запашок пыли. Наташа испуганно, неловко встает за трибуну, не знает, как правильно расставить на ней руки. Трясучка еле унимается, Наташа бледнеет.
  - Вам плохо? - судья пронзительно смотрит на Наташу. От его взгляда девушке становится еще страшнее. Вот бы кто-нибудь погладил по плечу, успокоил, что-то прошептал... Наташа сотню раз пожалела, что попросилась за трибуну.
  - Ваше имя-фамилия-отчество, будьте добры.
   Наташа ответила. Звуки снова заглохли. Судья открывал рот, прокурор кивал головой. Наташа выслушала шаблонное предупреждение судьи о даче заведомо ложных показаний. Наташа со всем согласилась, покивала головой. И начала говорить.
  
  
  - Возможно, эта история могла закончиться без единой капли крови. Без единой слезы. Без этого заседания. Все, что происходит сейчас, есть исход отношений между двумя, всего лишь двумя людьми. От того, как они могли разрешить свою проблему, зависела вся последующая цепь событий. Они не решили этой проблемы, и произошло кровопролитие, самоубийство, суд, шок на всю страну. И все зависело от двух человек...
   Убитая, она же моя подруга, была одной из них.
   Другим героем этой истории был тот человек, которого она любила. К сожалению, его сейчас нет в живых. Он... - Наташа запнулась. - Он повесился.
   Все было предельно просто. Дурак, с которым Аня имела несчастье иметь дело...
  - Вот, пожалуйста, от подобных слов воздержитесь, - сказал судья. Наташа быстро закивала.
  - Этот человек, не хочу называть его имени, думал, что любит её. Но любовь двадцать первого века уже не отличается чистотой и искренностью. Любовь исчезла. Раньше она была яркая, теперь выгорела как фотография на солнце. И Аня понимала это. Она же... Она свободу любила. И любить по-человечески хотела. Привязалась к одному "романтику". Он, как и надо, цветы ей дарил (что все могут), в кино водил (то же самое), тупые СМС-ки писал. В общем, выполнял все те функции "влюбленного" человека, который внушил себе, что любит свою девушку. Но любви-то нет. Цветы, как я сказала, лишь стоит купить и тупо вручить... Неужели это и была любовь? Нет, это было пользование, привязанность. Но он внушил себе, что любит.
   Ей надоели эти гнилые отношения. Ей не нравилось. Она знала, что такое настоящая любовь. Поэтому она решила просто плюнуть своему "Ромео" в зенки, и уйти от него. Скучно было. И девушка она была прямая, решила сделать все сразу. Так и говорила мне: "Наталья, уж лучше я полжизни буду в великих трудах искать настоящего интересного мужчину, пусть даже найду его под старость лет, чем буду всю жизнь проводить рядом с этой серой фигурой. Когда рядом с тобой серая фигура, ты сквозь нее, как сквозь пыльное стекло, видишь мир уродливым и мертвым. Нет, я ухожу от него".
   На следующий день она твердо и прямо заявила: "ищи себе другую дурнушку, коих по улице толпы ходят. Мне с тобой неинтересно. Я ухожу". Он не понял. Просто не понял. За все то время, пока они встречались, они ни разу не поссорились. Не конфликтовали. Все было так же, как и у всех: тупо ходили в кино, в кафе, тупо гуляли до полуночи и тупо общались (как и все современные влюбленные). И вдруг, ни с того ни с сего, она уходит! И он, конечно же, и не думает о том, что сам виноват в её уходе. Нет-нет-нет! Он никогда не подумает о своей вине, этот эгоист. Он тут же думает: "она ушла потому, что у нее появился новый поклонник. Возможно, он богаче. Или красивее. Переманил её. Точно так же переманивают собаку: кто покажет ей самую крупную кость, к тому она и побежит. Взяла и кинула, тварь". Так подумал этот человек. А потом взял, да и повесился. Вот просто так. Может, слишком впечатлительный был. Бывают на свете идиоты, которые кончают с собой из-за любви.
   Судья снова стукнул молотком.
  - Простите.... Но, в самом деле, как можно убивать себя из-за несчастной любви? Это же глупо! Это верх тупости! А вот он повесился.
   Аня, конечно, такого поворота не ожидала. Она испугалась. Конечно, её вины в этом самоубийстве не было, все дело было в гнилом мировоззрении её бывшего парня. Но Аня чуть тоже с собой не покончила. Сходила в церковь. Исповедовалась. Поставила ему свечу. И все равно... в какую-то апатию ушла. Но о своем уходе не жалела.
   А после дружки повесившегося стали названивать ей с угрозами. Медленно сводили её с ума. Доводили до истерики. Грозились расправой. Их целью было доведение Ани до суицида. Но после они решили, что это будет слишком легким наказанием. А вот то, что мы видели несколько минут назад на экране, было бы полноценной местью. Так бы они оторвались по полной... зверюги.... Они поймали её тогда, когда она уже купила снотворное. Она хотела убить себя. Но ей не дали уйти легко. Её разодрали на части. Как... как Тузик грелку.
   Наташа на какое-то время смолкла, опустила голову. Зал задержал дыхание и не спускал с неё глаз. "Продолжай, люди ждут", - подумала она.
  - Была ли в чем-то виновата моя подруга? Нет. Если бы она знала последствия... Если бы она знала чем все это кончится, то она попыталась бы избавиться от своего парня более тактично... но она, простите за слово, просто отшила его. Грубо и радикально. А он взял да вздернулся. Аня такого не ждала. Еще больше её потрясло содержание предсмертной записки: "во всем вините, естественно, мою бывшую девушку, разбившую мое сердце". Бла-бла-бла. Сопли до пола. Простите, ваша честь.
   Почему она была виновата? Стоп. Я неправильно сформулировала риторический вопрос. Почему убийцы посчитали её виноватой? Да, она ушла от него. Но за это не убивают. Она имела полное право уйти, она ему не заложница. Он повесился, это было его преступление. Его грех. Но ведь и Иисус был лишен жизни за чужие грехи. Вот и Аня была убита за идиотскую выходку своего бывшего...
   А у собак свои законы. Их главный закон таков: если пролилась кровь, надо пролить её еще раз. Кровная месть. Даже если кто-то покончил с собой, надо мстить. А кому именно? Тому, кто поближе к причине самоубийства. В данном случае это была Аня. Она и была выбрана виновницей. Пусть она не имела умысла, пусть не желала смерти своего парня, её должно было убить. Собаки не могут обойтись без грызни, даже если кто-то вешается. По их собачьей морали, виновных нет только тогда, когда человек гибнет естественной смертью. В иных случаях надо найти "виновника", и разорвать его. Вот и все. Вот и все мотивы наших подсудимых. Вот и вся сказка.
   Самоубийство Аниного парня не было причиной к её убийству. Оно было поводом. Она ни в чем не виновата. А еще этим ребятам захотелось зубки поточить... И, плюс к тому, заснять на камеру та-а-а-кое зрелище! Не удержались...
   Вот, в общем-то, и вся история. Почему вам она кажется такой жуткой? Ведь суд установит, что убийство было простым. Ну, с парой отягчающих обстоятельств. Но все равно - простое. Все, что возмутило вас, граждане зрители, это видеоролик. Но не кажется ли вам, что таких же убийств - по всей России сотни в день? Просто не каждое снимают на камеру. А убийство Ани самое что ни не есть простое. Мало ли убивают человек ногами, пиная их толпой? Нет, немало. Сердца наши зачерствели. Если бы Анино убийство не сняли на камеру, кто-нибудь бы так возмутился, как возмущаются сейчас? Пришли бы представители прессы? Готовили бы материал в газету?
   Как ни страшно это признавать, это убийство - простое. Обыкновенное. Оно все равно страшное? Значит, все подобные убийства по России так ужасны, просто при таких убийствах не всегда оказываются "сам себе режиссеры". Вот и все. И наша сегодняшняя история ужасает своей простотой и повседневностью. Я свободна, ваша честь?
   Судья обернулся на Лоренца, потом на Воронина. Они кивнули. Судья дунул себе в усы, сказал Наташе:
  - Что ж, присаживайтесь на свое место.
  
  
   Разбирательство продолжалось недолго. Всем - и судье, и прокурору, и даже адвокату, была очевидна вина убийц. Но Лоренц не переставал держать на лице уверенную улыбку, он сидел с довольным лицом, будто посетитель ресторана, который слушает заказанную им музыку. Один только Лоренц улыбался в зале. Один только Лоренц имел приподнятый вид.
   Начались судебные прения. Наташа не слушала. Прокурор произносил свою обвинительную речь, которую так старательно репетировал несколько дней. Что он говорит? Стандартные слова, которые не выражают и малейшей толики всего ужаса происшедшего. Закон не позволяет ему говорить лишнего. "И я готов дать им сто, двести, триста лет лишения свободы, я готов дойти до любого абсурда, лишь бы успокоить общество, посадив этих антилюдей навечно. Но, увы, закон у нас иной. Им полагается не более двадцати лет. Они не убили десяток детей, они не взорвали самолет, они не предали Родину. Я не могу засадить их в тюрьму навеки. Наперекор мнению общества, мнению самого себя, я не могу дать Федорову более двадцати, и всем остальным - десяти лет. Увы, мне жаль. Таков закон", - говорил Воронин.
   Операторы жадно снимали то Воронина, то подсудимых, то судью.
   Приставы чавкали жвачками.
   За окном раздался визг покрышек - лихому водителю еле удалось избежать столкновения.
   Наташа еле переводила дыхание. Пришла мысль о смерти. Вошла сюда на ногах... а, возможно, покинет это страшное помещение сквозь окно, воспарив невидимым облачком прямо к небесам... туда, где сейчас отдыхает Аня... и, возможно, гниет в аду её бывший парень. Перед глазами плясал рой черных мух. Парень тревожно посмотрел на неё. Наташа отмахнулась, но внезапная боль под сердцем, точно рывок крючком, заставила её подскочить на месте.
   Вдруг она вспомнила другой видеоролик, где на камеру снимали пожар. Была ночь. Горела баня. Кто-то стоял поодаль, в укромном месте, и снимал чужое горе на камеру. Пламя было колоссальным, и чем-то напоминало полыхание ядерного взрыва. Но самое странное - над пламенем пожара видно нечто... что дымом не назовешь. Это нечто - лицо демона. Лицо плясало над пламенем. Демон будто бы представлял, презентовал огонь на земле - чтобы напомнить людям, что такое же пламя будет ожидать их в его владениях.
   Лицо демона было похоже на бараний череп.
   "Адский" клип находился на том же сайте, что и ролик с убийством девушки. Это лицо было истинно лицом сайта. Еще там были видеосюжеты с вскрытием трупов, автокатастрофами, самосожжениями, расстрелами. Был сюжет, где львы разорвали человека на мелкие куски и растащили их по джунглям. Особо хорошо была видна львица, которая, отхватив часть тела (то ли торс, то ли ногу), гордо задрала голову и понесла добычу в лес. Был сюжет, где снимали человека, который был разломлен пополам. Где снимали горы трупов после террористической атаки. Где показывали изуродованное тело политического противника организации "Ожерелье" в ЮАР.... Какой только грязи и гадости не предлагали обывателям Интернета.... А народ спокойно "жевал" это. Если уж современного человека ни убийствами, ни львами, ни демонами не напугать, то в ближайшем будущем этот народ будет спокойно смотреть и на убийства, и на растерзания, и, подобно демону, хохотать над пожарищами и иными чужими бедами. Нас ждет новая глобальная проблема, которую мы стараемся не замечать: массовое озверение нации.
   Человечество достигло своей вершины. Пора катиться вниз, к пещерным предкам. Пора, наконец, признать озверение в обществе. И те, кого стоит считать зверьми, не только убийцы. Животных сейчас гораздо больше.
  
  
  - Прошу всех встать, суд идет! - сказала секретарша. Наташа вдруг обнаружила себя спящей на плече парня. Он растолкал Наташу. Девушка проморгалась, соскочила с кресла. Сердце забилось в двойном темпе. Нет, их посадят. Их должны посадить. Они не могут быть на свободе.
   Селенин вышел из совещательной комнаты с крайне недовольной физиономией. Он зло посмотрел на операторов, которые вылупили на него глаза своих камер, встал перед креслом, откашлялся, раскрыл папку. На короткий миг он прислушался к звукам в зале. Было слышно лишь дыхание. Подсудимые сидели спокойно, лишь Литвинов держал пальцы скрещенными и что-то поскуливал. Наташа прикрыла глаза. Боль под сердцем с новой яростью принялась за свое.
  - Провозглашается приговор. Районный суд города К., в составе... - тут прокурор долго перечислял и так всем знакомых участников процесса, затем что-то бубнил про обвинение, про статью, по которой обвиняли подсудимых, перечислил их имена. Наташе показалось, что все эти длинные судейские фразы нужны только для того чтобы поиграть на нервах, заставить всех в зале задержать дыхание. Девушка утерла лоб (он почему-то вспотел), зажмурила глаза. В сердце теперь кололо уже не иглой, а шилом. И еще им не просто кололо, а ковыряло, вертело во все стороны. Наташа согнулась пополам.
  - Что такое? - озабоченно спросил парень. - Тебе плохо? Может, сказать им?
  - Не... стоит... я хочу знать приговор, - Наташа сжала зубы.
  - Их все равно посадят. У тебя что-то с сердцем?
  - Ага. Ударная доза сальбутамола. Оно еле справляется. Астма чертова... умру, наверное, от передозы.
  - А вот такие прогнозы ни к чему. Все будет в порядке, - прошептал парень.
  - ...и признать граждан Серегина, Марковского, Федорова, Анциферова, Доронина и Николаева виновными в совершении преступления, предусмотренного пунктом "д" статьи 105 УК РФ, и назначить им наказания: Федорову в виде четырнадцати лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима, Серегину и Доронину в виде одиннадцати лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима, Марковскому, Анциферову, Николаеву в виде семи лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима.
  - Погодите-ка, - слабым, дрожащим голосом сказала Наташа. - А как же Литвинов? Вы про него, часом, не забыли? Эй!
  - Тише, тише, - парень положил руку на её плечо.
  - Погодите...
  - Тихо, девушка, - прошипели сзади. Лоренц недобро сверкнул глазами в сторону зрителей. Собаки понурили головы.
  - ... гражданина Литвинова признать невиновным ввиду его непричастности к составу преступления. Меру пресечения гражданам...(тут судья прочитал фамилии шести виновных) оставить прежней - заключение под стражей. Меру пресечения гражданину Литвинову изменить, и освободить его из-под стражи в зале суда. Приговор может быть обжалован в высшей инстанции в течение десяти суток после получения вами копий обвинительного приговора.
  - Секундочку! - Наташа закричала на весь зал не своим голосом:
  - Вы освободили одного из них? Одного из тех, кто разорвал девушку? Вы его освободили?
  - Так, постойте, гражданка. Вы соскочили с места, не попросив разрешения. Я только что собирался объяснить свои мотивы для оправдания Литвинова. Если уж вы пропустили мимо ушей весь ход заседания, то специально для вас повторю: благодаря следственному эксперименту и стараниям адвоката, нам удалось установить, что гражданин Литвинов не нанес убитой ни одного удара. Он непричастен.
  - Да вы рехнулись, товарищ судья?! Не нанес удара?! ДА ОН ЖЕ СТОЯЛ РЯДОМ! ОН ЦИНИЧНО СНИМАЛ УБИЙСТВО НА КАМЕРУ МОБИЛЬНИКА! Это ли не преступление?
   Девушка глубоко, тяжело дышала, точно после долгого забега. Глаза камер повернулись к ней. Зал загудел. Одобрительно.
  - Вы даете ему право гулять по улицам? Да, он идиот. Он дурень. Он, не имея своего мнения, бежит за толпой. Я хорошо знаю Литвинова. Он был близким другом Аниного парня. Он не способен убить, но он - чистокровное быдло. Все побежали убивать - и он побежал. Может, он не был в состоянии ударить девушку, но снять на камеру, распустить ролик по Интернету, наложив на съемку издевательскую музыку - не это ли преступление, за которое стоит судить Литвинова на том же уровне, что и реальных убийц? Али наше справедливое законодательство таких вопросов не усмотрело? А его бездействие? Он же мог, мать его за ногу, хоть как-то помешать убийцам! Раньше, когда Аня встречалась со своим бараном, он так же дарил ей цветы, так же катал её на машине, и вообще хотел переманить Аню к себе. А потом тот человек, что всегда доброжелательно относился к ней, вдруг хладнокровно снимает её смерть на камеру! Ну не быдло ли? Знайте, гражданин судья: отпуская его на свободу, вы дадите преступникам хорошее орудие, хорошую марионетку.
  - СЯДЬТЕ! - орет Селенин и грохает молотком. Прокурор же одобрительно смотрит на Наташу и даже подмигивает ей.
  - Не сяду! Дерите с меня хоть сотню штрафов, молчать не стану! Почему вы дали Федорову только четырнадцать лет? Сейчас ему двадцать. По выходе с зоны ему будет тридцать четыре! Мужчина в расцвете сил! Он и сейчас не человек - а что сделает с ним тюрьма? Кем он будет в тридцать четыре года? Что за зверь будет рыскать по нашему городу? А у нас будут дети. Маленькие дети. И как же мы станем отпускать их на улицу, будучи уверенными, что он свободно ходит за окнами? Где же правосудие? А как эти уроды, что получили по семь лет? Это же ничто, скромный срок! Ах, конечно! Закон не позволяет ограждать их от общества надолго, если они всего-то пару раз пнули её! За несколько пинков большого срока не дают... Закон видит лишь удары и повреждения. Он не видит звериной натуры, которая способна большее, чем удар ногой.
  - Да успокойтесь вы, наконец! Девушка! - уже слегка жалобным голосом сказал Селенин. Приговор можно обжаловать, у вас на это десять суток. Проявите инициативу. Только не стоит нарушать дисциплину в зале заседаний. Сядьте. Успокойтесь.
   Наташа не могла сесть. Огонь внутри еще не догорел. Она порывалась что-то сказать, но слов не находила. Вместо этого она беспомощно, громко заплакала и рухнула на кресло. Уткнувшись лицом в ладони, она заревела еще громче. Парень вцепился в неё, крепко прижал её к себе, погладил по голове.
  - Как вам всем не стыдно! - глотая слезы, говорила она. - Как можно так бездушно реагировать на столь зверское убийство? Повседневное зверское убийство? Как можно быть равнодушными к этому ужасу? Как можно отпускать на волю Литвинова?
  - Я уже сказал, что есть возможность обжаловать приговор. А теперь успокойтесь. Если вы хотите, можете покинуть зал и успокоиться.
   Наташа покачала головой и продолжила трястись в руках белобрысого парня.
  - Подсудимым дается последнее слово. Вам есть что сказать? - судья состроил недовольное лицо. Рыдания Наташи мешали процессу.
   Собаки качали головами. Они сидели на скамьях, обхватив головы и пряча лица от камер. Лишь Литвинов оторвал взгляд от пола, попытался успокоить дрожащие губы. Ему было стыдно. Если б его воля, он не участвовал бы в убийстве... Он понимал, что все люди в зале ненавидят его. Они не сомневались в его вине после слов Наташи, а приговор дела не менял. Наконец, Литвинов выдал жалким голосом:
  - С-спасибо вам... Алексей Степанович.... Спасибо за то, что спасли меня...
  - Да что там... - промурлыкал Лоренц прямо в камеру. - Спасать невиновных - мой долг, и каким бы сложным дело не было, я за справедливость. Мне жаль ваших товарищей, Литвинов. Но они были виновны, и защищать их я не желал. Но вы спасены, и это для меня главное. На вас было наложено клеймо убийцы, хотя вы и не участвовали в убийстве. Вас обвинили за компанию. Я просто восстановил справедливость и вместе с судом выявил настоящих виновников.
  - В самом деле, - сказал судья. - Причастность Литвинова не доказана. На теле убитой не оставлено следов ботинок Литвинова. Со слов свидетелей, Литвинов стоял в стороне и не прикасался к жертве. Я признал бы, что съемка убийства на камеру - дело омерзительное, но я посчитал, что оно должно быть наказано не правовыми, а моральными общественными нормами. Когда Литвинов выйдет за эти двери, общество его накажет. Суд будет наказывать только прямых виновников.
  - Такова моя работа, - Лоренц развел руками и улыбнулся. Он ожидал аплодисментов, но их не следовало. Все из-за этой чертовой девчонки, что разоралась тут как сумасшедшая. И кто просит тебя голосить тут? Твоя подруга давно мертва! Её нет! Так какого черта ты орешь, мешаешь фурору адвоката?
   Прокурор сидел с таким видом, что от него отворачивался даже судья - он чуть ли не жег виновников глазами. Его не устраивали сроки, данные Селениным. Судья просто не понимает. Ему плевать на дело. Он не проникся состраданием к убитой и ненавистью к убийцам. Он просто отсидел еще одно заседание.
  - Я бы также хотел добавить, - Лоренц поднял руку. - Что пламенная речь вон той девушки из зала была спровоцирована... а, может, даже и запланирована обвинением. Уж слишком хорошо оформлена была эта речь. Я бы посоветовал отнестись к её словам попроще.
   Адвокат хотел выиграть очки, переманить симпатии на свою сторону. Но ему не удалось. Зал засвистел и загудел. На Лоренца посыпались ругательства. Многие встали и в один голос начали покрывать его крепкими словечками. Федин и Ведмедев еле успевали ловить каждого в кадр.
  - Да как вы смеете! Да как... как вам не стыдно, - Наташа снова соскочила с места. - Да вы сами такие же звери, как и подсудимые... Да...да...
   Девушка осеклась. Зал затих. Наташа схватилась за сердце, широко раскрыла рот. Перед глазами все померкло, поплыло. Ей показалась плотная пылевая завеса, заполонившая зал. Семь настоящих волчьих фигур - клыки, шерсть, хвосты, желтые глаза, - скалили ей зубы из клетки. Что-то заскрежетало, вспыхнуло за завесой. Наташа застонала, упала на колени. Смутно почувствовала как её хватают за подмышки, куда-то несут. Зал превращается в неуправляемый обезьянник. Последнее, что слышит Наташа - как судья торопливо объявляет о завершении процесса. Стук молотка.
   Фатальный ключик, вставленный в её изношенное сердце, все-таки повернулся.
  
  
   Процесс закончился. Все разбрелись кто куда.
   Шестеро убийц были доставлены обратно в следственный изолятор. Они почему-то шли с поднятыми головами, а в их глазах не читалось даже намека на раскаяние. Конвойные уже без опаски избили всех шестерых. Особо серьёзно досталось Федорову и Доронину. Через несколько дней их отправили по разным колониям, которые находились в местах не столь отдаленных от города К. Всё население колоний - от коменданта до зэков и вертухаев - было наслышано об их деянии. Собак ждала не очень сладкая жизнь.
   Прокурор Воронин вернулся домой сразу после заседания. В тот вечер он напился пьяным и чуть не упал с лестницы. Он напился не из-за того, что подсудимым дали малые сроки. Нет, он нередко терпел поражения. И напился не из-за обиды, что такие серьезные преступления кому-то кажутся простыми (и, в свою очередь, незначительными). Просто такого объема тяжелых эмоций прокурор уже давно не выносил из суда. Еще никогда он не любовался на такую дрянь, как видеоролик Литвинова. Еще никогда прокурор Воронин, проработавший двадцать лет в прокуратуре, не имел столь глубокой депрессии после заседания. Руки сами собой потянулись к бутылке.
   Адвокат Лоренц тоже напился - только с радостей. Все-таки, он сделал свое. Он помог выкрутиться только одному подсудимому, но на фоне остальных убийц Литвинов выглядел просто ягненком. Игра на контрасте, думал адвокат. Надо сказать, что рейтинг адвоката слегка подскочил - ведь всех семерых подсудимых проклинала вся Россия. А один из них все же был невиновен. И если бы не старания великого адвоката Лоренца, невиновный парнишка сгнил бы в тюрьме за чужие грехи...
   Операторы Ведмедев и Федин, снимая материал, больше всех любовались на лица подсудимых во время процесса. В результате чего им приснились кошмары. Федину снилось, например, как эти семеро, облаченные в нацистскую форму, вышагивали по огромной, бесконечной бетонной площадке. За ними бежали стаи собак, волков, львов. Да и у волчьих генералов были желтые глаза, торчали из ртов неровные клыки. Вот эти семеро подходят к гигантскому штабелю из шлакоблоков. Блоков - чертова уйма. Здесь площадка заканчивается. Штабель стоит на краю пропасти. Сзади лают собаки. Федоров что-то рычит. Его переносица сморщивается точно у злой собаки. Он вытаскивает один из шлакоблоков, вытаскивает его из основания штабеля. Задирает блок над головой, затем швыряет его в пропасть. Как оказывается, в пропасти находится планета Земля. Голубая планета, которая и думать не думает, что из космоса в неё швыряют какие-то шлакоблоки. И вдруг штабель, из основания которого вынули один шлакоблок, начинает медленно и торжественно рушиться. Собаки затягивают свою радостную песнь, восторженно тявкают. Семеро рычат, плюют вниз какой-то желтоватой гадостью. Великое множество блоков, точно метеоритный поток, стремится к земле. Блоки бомбят города, пробивают крыши, давят автомобили, крошат дороги и мостовые. Люди в ужасе бегут куда могут, но блоки настигают их везде - они разбивают им головы, отрывают руки и ноги, разламывают пополам. Всплески крови, хруст костей, грохот рушащихся зданий... Обстрел из космоса не прекращается...
   Короче, по пробуждении Федин тоже серьезно напился.
   Наташа в крайне тяжелом состоянии была доставлена в больницу прямо из здания суда. Врачи откачивали её всю ночь. Девушка была в когтях смерти (или демона, у которого лицо похоже на бараний череп). Её слабое сердце было измучено пылью и лекарством от астмы. Врачи делали все возможное, чтобы это сердце, пережившее столь огромное количество ударов, снова вернулось в свой обычный ритм. Наташа еле избежала бронхоспазмы, которая могла убить её из-за передозировки сальбутамола. К счастью, девушка выжила. Измученная, разбитая, прозрачная, она все же выжила. Вслед за болезнью физической пришла болезнь душевная. Наташа лежала на койке не шевелясь и ни с кем не разговаривая. И во сне она снова видела отрывки из ролика Литвинова: вот Аню хватают за волосы, поднимают над землей, затем впечатывают лицом в бетон... Кровь, которая резво расползается во все стороны от её пробитой головы...
   Но Наташа была спасена и от этой болезни. Скоро её нашел тот самый парень, что сидел рядом с ней на суде. И звали его, к великому счастью, не Евгением, не именем, которым звали сразу четырех убийц. И не Олегом, ни Русланом, ни Александром. Звали его Борисом, и был он очень добрым парнишкой. Он сидел у Наташиной постели и болтал с ней по три-четыре часа, пока его насилу не прогоняли медсестры. Он приносил Наташе цветы, килограммы фруктов, конфет и шоколада. Наташа смеялась - впервые за последний месяц. Разрешала Борису целовать себя в щеку. И при этом думала со слезной пленкой на глазах, что отдала бы Бориса Ане, лишь бы та была счастлива в любви... И не пролилось бы ни единой капли крови...
   Наташа и Борис полюбили друг друга. Но про Аню они не забывали, и никогда - ни разу в своей дальнейшей жизни - не давали друг другу усомниться в любви.
   Александр Литвинов, он же Дурень-Который-Бежит-За-Толпой, остался на свободе. Его глодала совесть. Он реально сожалел о том, что снимал убийство на камеру, что хладнокровно стоял в сторонке и смотрел как Федоров что есть силы бьет девушку. Правда, за что они её убили? Ах, конечно... "Друган" Федорова повесился. Надо же кому-то отомстить. Пусть "друган" повесился сам по себе - все равно кого-то надо убить.
   Но больше всего Литвинова мучило другое.
   То, что он скрыл от всех.
   Он тоже намеревался пнуть девушку.
   Он, держа телефон в руке, занес над ней ногу. Она лежала на животе. Красная куртка покрыта отпечатками подошв, будто штемпелями. Федоров крошит её ребра мощнейшими ударами ноги. Вот и он заносит над ней ногу. Раз все бьют, он тоже должен - хоть разик, для приличия. Его нога дрожит, но он хочет ударить её беззащитное тело. Метит в плечо или в лопатку - где поближе. Он хочет легонько, чисто символически расписаться на ней ботинком, но вдруг девушку перекатывают на спину. На какой-то миг нога его застывает в согнутом виде, как у цапли. Он в шоке от вида её лица - точнее, от того, что когда-то было лицом. Пока он стоит с согнутой ногой и ужасается, у девушки срабатывает последняя реакция - она все еще пытается отбиваться и отмахиваться от ударов. Она хватает его за ногу. Литвинов на секунду в шоке. Штанина задирается, девушка держит его за голую щиколотку. "Отпусти его!", - голосит толпа. Раздается взрыв хохота. Её настигает сильнейший удар, слабая хватка тут же отпускает ногу. Но она успевает оцарапать Литвинова за щиколотку. Просто оцарапать.
   Когда Литвинов вернулся домой из суда, он тут же снял носок с левой ноги и грохнулся в кресло. Царапина не заживала. Похожая на маленькое коромысло, царапина выделялась на его волосатой ноге. Она была крохотная, розового оттенка. По всем законам человеческой физиологии, она должна была зажить, стереться через пару-тройку дней.... Но спустя почти месяц, она не исчезала с ноги.
   Царапина зажила. Но не исчезла.
   Не исчезла она и через месяц. И через год. Целыми днями не давала она покоя Литвинову. Это доводило его до тихого сумасшествия - как средневековая капельная пытка. Мало того, царапина иногда начинала зудеть и чесаться, причем зуд не проходил неделями. Литвинов чуть ли не сдирал кожу с ноги, но царапина, как ни в чем не бывало, розовой линией выделялась на его щиколотке. Иногда она будто бы источала по ноге ток, иногда - холод, иногда начинала пронзать ногу адской болью. Литвинов не находил покоя, он визжал, плакал, орал как сумасшедший, пускал слюни и хотел к мамочке. Он даже подумывал ампутировать себе ногу. Боль, которую причиняла крохотная царапина, была мучительнее пытки времен Ивана Грозного. И до самой смерти Литвинова - спустя два года он, будучи в доску пьяным, валяясь без сознания, захлебнется своей блевотиной - эта царапина будет напоминать ему о том зле, в совершении которого он когда-то принял участие.
   2 апреля - 5 мая 2008.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"