Каждое утро, за минуту до рассвета, меня будил сладостный запах кофе, доносящийся из кухни. Он нежно окутывал мой нос, щекотал горло и, маня за собой, увлекал в мир божественных ароматов, который еще тогда казался мне бескрайним морем. И каждый раз я неохотно высовывал свой нос из-под одеяла, лениво потягивался и, широко зевая, выползал из уютного тепла - своей маленькой норки, нашаривая ногами теплые домашние тапочки. Мою кожу тут же покрывал ковер из быстро набежавших мурашек. Ежась и кляня себя за никчемную память, я рысью подбегал к распахнутому настежь окну и, поспешно захлопнув, напяливал на себя нелепый отцовский халат, мешком висевший на моих узких плечах. Встопорщенный, неопрятный и заспанный, я входил на кухню, ведомый бледной струйкой этого божественного аромата.
Жмурясь от яркого света старинной лампады, поспешно шагал к столу и брал в руки заветную чашу. Горячий темный напиток переливался в ней, отражая желтый свет. С детства я любил греть руки о теплое дерево, разглядывать вырезанных на стенках оленей, с наслаждением вздыхать дурманящий запах любимого напитка, сидя за столом, наблюдать восходящее солнце, окутанное плащом из зеленого шелка и считать исчезающие звезды. Я никогда не знал, кто и за что готовит мне этот вкуснейший кофе и каждое утро оставляет его на кухонном столе, кладя рядом несколько кусочков молочного шоколада. Тогда я считал, что это делала мать. Тогда я был совсем ребенком.
В то время, жизнь и окружающие люди, казались мне цветными, я умел различать радугу на серых стенах молчаливых многоэтажек и улыбаться солнцу, горящему в искрящихся глазах прохожих. Умел радостно и искренне улыбаться, заливаться звонким смехом и радовать друзей забавной шуткой про ворчливого дворника Петра. Я ловил глазами блеск золотых куполов старой церкви, почтенно целовал священный крест и ложился спать, с радостным ожиданием завтрашнего дня. Я умел чувствовать вкус воздуха и упиваться им как самой вкусной карамелью. Я умел дышать жизнью.
А потом... Я даже не помню, как это было, когда я встретил тебя. Кажется, тогда я вновь гулял по улицам с шумной компанией и наслаждался вольностью и свободой, что была дозволена мне в те минуты. О, Господи, чтобы я только не отдал сейчас, лишь бы не дать себе увидеть тебя в то утро.
Сидя на лавочке, ты с легким шелестом переворачивала страницы толстого тесненного золотом фолианта, что покоился на твоих коленях. В первые минуты я даже испугался, не раздавит ли он их, не повредит ли хрупкие белые ножки. Кажется, тогда я сделал несколько шагов к тебе и протянул руку, неосознанно пытаясь снять громоздкую книгу. Несильный удар дружеской ладони по спине привел меня в чувство, и я ошалело заморгал, вскрикнув от неожиданности. Испуганно вздрогнув от моего крика, ты подняла голову, на мгновение встретившись со мной взглядами. А потом я просто пропал. Утонул в твоих бездонных глазах, потерялся в растерянной улыбке, даже не пытаясь выплыть, чтобы глотнуть спасительного кислорода. Мой мир в мгновение перевернулся, а лицо накрыли пуховой подушкой. Ведомый чьей-то сильной рукой, я выворачивал голову, оглядываясь на тебя и спотыкался на ровном месте, в конце концов, в кровь разбив нижнюю губу.
С тех пор моему тихому и привычному счастью пришел конец. Идя по улице, я выискивал в толпе тебя, вглядывался в лица и натыкался на колючие взгляды, так и не найдя желанных и манящих глаз. Смотря по утрам в небо, я уже не считал звезды, зато, неумело, даже по-детски прял на нем твое лицо. Моя память больше не подводила меня, я помнил каждую черту твоего лица, нежный изгиб бровей и невесомые волны волос, спадающих на хрупкие плечи. Я рисовал тебя на асфальте, канюча у маленьких детей цветные мелки. Сидя дома, углем писал твой портрет и выводил нежные линии на клетчатом листке во время важнейших лекций. Я жил тобой, дышал воспоминаниями о тебе, мечтал о случайной встрече.
Но всему есть придел. В один прекрасный день я просто не выдержал происходящего со мной сумасшествия. Гуляя по набережной, я легким прыжком оказался на широком парапете и залюбовался искрящийся гладью черной реки. "Черт бы тебя побрал!" - эта мысль, зародившаяся в моем помутненном сознании, стала последней, перед тем, как я не закрыл глаза, а над моей головой не сомкнулись своды ледяной воды. Тогда я был в забытье. Вода кусалась, колола острым ножом под ребра, впивалась когтями в горячее сердце. А дальше я не запомнил ничего. В тот день мне открылось еще одно чувство. В моем сознании поселился холод и сосущая пустота.
Прошел год. После долгой болезни и прогрессирующей аритмии, меня выписали из госпиталя, назначив строгое лечение и кучу остро пахнущих лекарств. Я очень смутно помню этот год. Кажется, я ходил на учебу, делал успехи и даже общался со своими друзьями, хотя и стал намного дальше и холоднее. Я был замкнут. Проводя бессонные ночи на бетонном подоконнике, я смотрел на полную луну и купался в ее свете, не чувствуя ни онемения, ни холода, сковавшего мое тело. Часто болел. Болел серьезно и тяжело, так что порой моим близким приходилось силком тащить меня к врачу и впихивать в меня необходимые препараты. Мне было все равно.
Никто больше не готовил мне кофе по утрам, никто не укрывал теплым пледом, и даже солнце обходило стороной мои окна, предоставляя противному сигналу будильника врываться в сознание, будя по утрам.
Но я никогда не забывал тебя. Не забывал твоих глаз, не забывал улыбки. Я даже начал молиться Богу. Молиться за тебя, прося для тебя счастья. Я так и не узнал, услышал ли он меня.
Проснувшись воскресным утром, я, как обычно, слез с кровати, ничуть не вздрогнув и даже не надев халат. Холод и зловредные мурашки уже не пугали меня. С год мое сердце было бесчувственной холодной глыбой. Зайдя на кухню, я увидел кофеварку и пакет ароматного кофе, стоящий за белым подносом. Странно, но раньше я никогда не замечал их, ни кофе, ни кофеварки, любуясь ежедневным рассветом. У солнца не бывало выходных, оно вставало каждое утро, надежно отвлекая мой взгляд.
Внезапно во мне проснулась дикая ностальгия, и я распотрошил глянцевую упаковку, засыпав темный порошок внутрь машины. Громко включил музыку и, подставив чашку, взглянул в окно. За фигурными решетками вставало солнце. Только не в зеленом, а в атласном багровом плаще. Алое марево растекалось по небу, отражаясь в моих глазах. Рядом шумел телевизор. Я и не заметил, как ароматная жидкость перелилась через край и закапала на холодный кафель, подползая к проводам и лежащему на полу удлинителю. Затаив дыхание, я досадливо пошевелил пальцами ног, ощущая теплую жидкость. Мне было не до этого. Взглядом я играл с еще не погасшими звездами и видел твое лицо. Ты улыбалась мне, подмигивала сияющими глазами и слала воздушный поцелуй. Завороженный, я не смел отвести взгляда. Я утопал в блаженстве, прижимаясь носом к холодному стеклу.
Я не помню, как это случилось. Под моими ногами что-то громко зашипело и полыхнувшая в следующий момент вспышка, окутала мои глаза. Я ничком упал на пол, ударившись рукой о мокрый удлинитель. Где-то сверху все еще шумела работающая кофеварка, и черные капли горячий кофе разбивались о холодные плиты.
* * * *
На мои похороны, все были ужасно серьезны и грустны. Я и не мог предположить, что столько людей любили и знали меня при жизни. Каждый из них подходил к моему холодному телу, касался губами лба и отходил прочь, рукавом черных одежд вытирая слезящиеся глаза. Я летал среди пришедших, вглядывался в их лица, шептал ободряющие слова и нежно касался лиц, прогоняя печаль. Я жалел их, жалел этих людей, что пришли почтить мои память. И был зол на себя, за принесенную им боль. Стоя над гробом, священник медленно читал молитвы. Просил Господа принять меня в свое царство, помочь упокоиться душе. А я все летал вокруг него, шаря глазами по толпе. В конце монотонной речи я уныло уселся на соседнее надгробие, изучая призрачное тело. Мне казалось, я был соткан из тумана. Плотно прижав к своему лицу руки, я открыл глаза. Сквозь молочную пелену был отчетливо виден силуэт стоящего рядом отца. По его строгому профилю текли слезы. Прикоснувшись рукой к щеке, я ясно ощутил длинный безобразный шрам. Тогда отец был зол на меня, и я получил по заслугам. Вглядываясь в людей, я беспечно улыбался каждому из них, пытаясь хоть немного облегчить охватившее их горе. Натыкаясь на очередную пару глаз, я тонул в них, бессильно барахтаясь в водовороте воспоминаний. От чего-то это дарило мне счастье.
-Эй... - тихий голос вернул меня к действительности, отогнав видения прошлого.
Забывшись, я соскочил с мраморного камня, обернувшись назад. Передо мной, одетая в тяжелое черное платье стояла бледная девушка с поблекшими и грустными глазами.
-Ал... - девушка грустно опустила веки, обрамленные кружевом черных ресниц. - Ты помнишь меня?
Обомлев от удивления, я во все глаза смотрел на нее.
-Кто ты? - выдавил я хриплый вопрос. В моем сознании никак не могла уложиться мысль о том, что эта странная хрупкая девушка может видеть меня, учитывая недвусмысленность положения.
- А я твой ангел, - она несмело улыбнулась мне, крутя в руках стебель белой розы. Острые шипы ранили ее нежную кожу, на тонких пальцах выступила кровь.
Стоя напротив, я беззвучно открывал рот. Она подняла глаза. И я снова, как в тот раз захлебнулся в них, поддавшись бурному потоку. А потом чьи-то горячие губы коснулись моих, и я вновь провалился в океан.
* * * *
Шаловливые лучи солнца бегали по моему лицу, мешая спать. Открыв глаза, я поежился, кутаясь в теплое одеяло. Сев на кровати, нашарил стоящие подле нее тапочки и встал на ноги. Широко зевая и по привычке браня себя за неисправимую забывчивость, захлопнул окно. Смешно шмыгнув заложенным носом, я зашаркал на кухню, зевая и сонно моргая по пути. Коснувшись подошвами теплых тапок холодного пола, я оглянулся по сторонам. На столе стояла большая резная чашка, в которой искрилось отражение старой лампады. Пригубив горячего напитка, я подошел к окну. На востоке, слепя изумрудным светом своего такого же нелепого как и у меня халата, вставало солнце. Неспешащие погаснуть звезды весело улыбались и подмигивали мне своими бездонными глазами. А я вновь глотнул кофе... и улыбнулся в ответ.