И я плаваю в ней, как в бескрайнем океане. Нет выхода. Нет надежды. Смутные образы и обрывки разобщенной памяти, которые отказывались собраться в единую картину моей жизни. Странно.
Я помню что-то. В чем-то уверена. От чего-то в ужасе. Но толком не могу понять, от чего.
Может, от окружающего меня промозглого безвременья под крыльями извечной тьмы?..
А, вообще, что такое "промозглый"? Вот ведь словечко! Оно означает что-то связанное с холодом, вроде бы. Но мне не холодно... и не жарко... мне - никак.
И вот тут мне стало страшно. Причем, я помню, что такое страх! Я помню...
Черный внедорожник на встречке с дикой скоростью несется наперез. Сквозь затонированные стекла не видно ни шиша. Я со всей силы жму на тормоза и выкручиваю руль вправо, пытаясь уйти от столкновения. Старенькая отцовская семерка завизжала покрышками, оставляя жирные черные полосы на асфальте. А внедорожник все ближе, сигналя и слепя огнями, требует, чтобы я убралась с его дороги. Боковым зрением я заметила еще один, несущийся белой стрелой на соседней полосе. Черный и не собирался снижать скорость, несясь в мою сторону с хорошо различимым ревом раненного носорога. И я поняла, что не уйти.
Судьба настигла меня через пару мгновений.
Две тонны металла, резины и пластика врезались в левый угол моей машинки, просто снося ее с дороги и отправляя в неконтролируемое вращение. Последнее мое воспоминание о том, как тонкая передняя стойка изгибается под ужасными нагрузками как в замедленной съемке. Я могла рассмотреть каждую отлетевшую крупинку краски, расслышать, как трещит металл и рвутся сварные швы. Даже могла потрогать зависшие в воздухе осколки брызнувшего лобового стекла...
Тьма.
Что ж, что такое страх вспомнили. И, судя по последним событиям, я мертва. Глупо надеяться, что после поцелуя с тяжелым внедорожником я осталась в живых. Я бы усмехнулась этой глупой мысли, да нечем. Ведь ни тела, ни тем более рта у меня нет. Надо бы удариться в панику, сойти с ума или еще что-нибудь подобное сотворить... да вот только смысла нет. Вот что, значит, ждет людей после смерти. Ни-че-го. Ни рай, ни ад, а просто пустота заполненная тьмой. Хорошо, что я никогда не была верующей. Мои ожидания никто не обманул.
Интересно, а другие умершие тоже просто висят во тьме? Или у каждого индивидуальный сферический конь пустоты в вакууме?
Стоп. А что за чертовщина?
Свет? Тьма светлеет?
Странно...
И тут тьму разрезало двумя яркими полосками света...
Я открыла глаза.
Равномерно пикает счетчик пульса, рисуя ломаную линию кардиограммы. Капельница по трубкам вливает в вену физраствор. Жесткая кушетка, и на ней я, завернутая в больничную робу из застиранного хлопка с черными печатями и инвентарным номером.
Нет, я не вижу этого. Перед глазам лишь размытые пятна, да и сами глаза с хорошо слышимым скрежетом ворочаются в глазницах. Я просто помню, как выглядят больные в коме. А я явно только что выбралась из нее. Правда, почему при этом я так ясно соображаю - мне невдомек.
Перед глазами начало проясняться, вырисовывая уже известные картины и добавляя к ним детали. Интересно, в моем распоряжении остались только глаза, или еще какие части тела? Я скосила глаза вниз, насколько смогла. Что ж, полученная информация полностью соответствует нарисованной воображением картины. Я позволила себе улыбнуться.
И поняла, что мне удалось! Губы дернулись в попытке выразить простую эмоцию, но не смогли ее воплотить до конца. Им что-то мешало с левой стороны. Но это мелочи. Главное, что не только глаза подвластны моей воле!
Я довольно хрюкнула. Ну, точнее, хотела я рассмеяться... но получился только сдавленный хрюк.
-А! Она пришла в себя! - кто-то заорал над моим ухом, заставляя меня сморщиться от боли, пронзившей пустоту только вернувшегося сознания.
Стон непроизвольно сорвался с моих губ в ответ на это непрошенное вторжение в уютную ничтожность моей головы. Я прямо слышала и чувствовала, как звуки этого возгласа отскакивают от стенок черепа, вибрируя в тишине без мыслей, запуская тяжелый и скрипучий механизм самосознания. Я вздрогнула и снова отключилась, лишь перед самым отключением услышав, как кто-то что-то у кого спрашивал быстрым и нервным шепотом.
14.07.06
-Вы, главное, не расстраивайтесь, - седовласый мужчина с добрым лицом и грустными глазами посмотрел на меня и стал еще печальнее. - Иногда жизнь приносит нам тяжелые испытания...
-Не распинайтесь, все равно не поможет, - на глаза уже начали наворачиваться слезы. Я догадывалась, о чем он, но еще надеялась на что-то. - Говорите прямо, что уж там.
-Вы больше не сможете иметь детей, - вывалил врач.
-Это все? - обречено спросила я, зарываясь еще глубже в подушку. - А что с моим ребенком?
Я не хотела задавать этот вопрос. Я знала ответ. Знала, что он меня убьет. Знала, что после ответа дальнейшая жизнь потеряет смысл. Что вообще все потеряет смысл. Знала...
Но все же спросила, надеясь на чудо. Но его не произошло.
-Его спасти не удалось, - тихо сказал врач. И говорил еще что-то...
Но я его не слышала. Я уже ничего не хотела слышать. Хоть я и чувствовала правду, но сказанная вслух она обрекла меня. Мальчишка, что рос во мне, был для меня всем. Смыслом жизни, надеждой, любовью. Мы с Сережкой долго его ждали, хотели и верили. Двадцать восемь недель счастья были уничтожены одним самовлюбленным богатеньким уродом!.. Ваня, наш маленький Ванюша, надеюсь, тебе там будет хорошо. Мамка же пока задержится. У нее появилось важное дело.
По лицу катились слезы. И сквозь их пелену я увидела, как врач изменился в лице и выбежал из палаты. Но он тут же выпал из моей головы. Я во всех чертах вспоминала ненавистное лицо в треснувшем лобовом внедорожника. Эта рожа вписана мне в память огненным пером, хотя видела ее всего доли мгновения. Злоба сжигала меня изнутри, выжигая другие мысли, чувства и желания.
Оставляя только одно желание - месть.
-Алиса! - знакомый и любимый до боли голос вырвал меня из мрачных раздумий. - Алисонька, успокойся, я с тобой, малыш!
Непроизвольная улыбка наползла на мои губы. Я посмотрела на Сережку, и слезы хлынули двумя реками из глаз. Он нежно обнял меня и гладил по голове, приговаривая всякие нежности.
-Сережка... мой любимый Сережка... - сквозь слезы выдавила я, обхватывая его сильные плечи. - Как же мы с тобой теперь будем-то?
Он отстранился, посмотрел на меня и нежно улыбнулся. Карие глаза светились заботой.
-Разберемся, малыш, - спокойные слова уверенного в себе человека бальзам пролились на мою израненную душу. - Ты поправляйся только. И не делай вот так.
Он отобрал что-то у меня из рук и показал мне. Я в удивлении воззрилась на скомканный металлический разнос с потертыми красными цифрами на дне. Он повертел испорченную вещь в пальцах и аккуратно отложил ее на тумбу. Потом еще раз меня обнял и нежно поцеловал в лоб.
-Мы со всем справимся, Алиска, верь мне. И этот ублюдок ответит.
И он, такой уверенный в себе, сильный и спокойный, оставил меня одну. Пошел делать мир лучше, как всегда. И я улыбалась, как дура, глядя на закрытую его сильной рукой дверь. Я ему верила. Все будет хорошо.Я посмотрела в окно. Там небо, солнце. И мое счастье. Вот только Ванюшка этого уже не увидит. Не услышит пение птиц. Не почувствует объятья воды. Не побежит по траве босиком. Ничего. Никогда.
Вновь слезы.
Я плакала навзрыд.
Если вы теряли самого дорого человека- вы меня поймете... если же нет, то я искренне рада за вас. Это не тот опыт, которой стоит приобретать. Смерть всегда стоит за нашей спиной, хитро выглядывает из-за плеча, да вот только она охотиться за каждым в отдельности. Она не хочет сделать тебе больно, уничтожая тех, кого ты любишь. Ей на это плевать, у нее другие цели.
А вот злая беззубая старуха судьба - та любит приносить боль, отбирать самое дорогое и важное. Она любит посмеяться над тобой, она выжидает лучших времени и места для удара. Она хочет превратить твою жизнь в Ад...
Я с трудом подавила крик. Спрятала боль куда-то глубоко внутрь, лишь слезы продолжали бежать по щекам, оставляя мокрые соляные дорожки моей горечи. Я дрожала, но все же медленно смогла успокоить внутренний ужас, заставив себя собраться с мыслями и сложить все чувства в кулачок. Было очень сложно. Было отвратительно сложно... Но я смогла. Я сильная.
Пусть и не знаю, сколько времени это потребовало. Да и знать не хочу.
Облачка продолжали бесстрастно плыть в бездонном голубом небе в обрамлении потрепанных оконных рам с потрескавшейся краской. Выбеленная до серебристого оттенка прядь, намотанная на пальцы. Синяки на руках от неправильно поставленных впопыхах капельниц. Обкусанные ногти. С трудом встаю, преодолевая притяжение кровати, и кое-как ковыляю до окна. Прижимаюсь лбом к стеклу, различая смутный силуэт своего лица. Темные круги вокруг глаз, растрепанная грива спутанных волос и залепленное чуть ли не по самый нос левая сторона лица.
-Даже не хочу в зеркало на себя смотреть, - в пространство одиночной палаты сказала я. - То еще чучело. Хотя это и не важно - мне не соблазнять богатеньких хахалей.
-Как это не соблазнять? - услышала я Сережкин голос. - А я?
Я подпрыгнула на месте и развернулась к двери. Я не ожидала, что Сережка сможет выбраться на встречу еще раз ко мне за сегодня. Он же занятой человечек. Я обернулась и несмело улыбнулась мужу. Он подошел и обнял меня. Мягко поцеловал, едва касаясь губ, и отстранился. Он такой смешной в этой многоразово-одноразовой пародией на халат, которой пользуются во всех больничках. Большой медведь, опутанный огромным куском туалетной бумаги. Я не удержалась и прыснула в кулачок. Он с укоризной посмотрел на меня, но не удержался и тоже рассмеялся.
-Если скажешь, что тебя так рассмешило, в следующий раз обязательно так сделаю, - с улыбкой сказал муженек.
-Ты все равно сделаешь, будешь ты знать или нет, - снова улыбнулась я. Потом не удержалась и провела пальцами по его шершавому лицу. - Сережка... любимый мой Сережка...
-Что, Алиска? - он ласково провел рукой по моим волосам.
-Тебе врач сказал? - резко спросила я, отстраняясь от него.
-Что именно? - недоуменно спросил он, подняв брови.
Я села на подоконник и обхватила голову руками, взъерошивая волосы. Сказать эти слова было очень сложно, они комом застыли в горле, не желая выходить.
-Мы... я больше не могу иметь детей, - выдавила я. - Никогда.
Я подняла на него взгляд и увидела, как его губы сначала сжались в тонкую линию, потом расслабились, в глазах мелькнула злость. Но все это пропало, когда он подошел ко мне и нежно обнял. Я зарылась лицом в его могучую грудь и вновь зарыдала. Он гладил меня по спине и мягко что-то говорил, но я не понимала, не слышала... и не хотела. Я просто хотела, чтоб этого разговора не было. Чтоб меня не было. Чтобы никто не смог причинить Сережке такую боль. Он же хороший, добрый, сильный. Он не заслужил всю оставшуюся жизнь быть с инвалидом... с осколком женщины.
А он меня любит так же, как и я его. Он не уйдет сам. Никогда. И за это я люблю его еще сильнее.
Сергей отстранился и посмотрел мне в глаза. В его зрачках я увидела привычную стойкость ко всему. Он посмотрел на часы, а потом на меня.
-Малыш, мне пора бежать - через полчаса суд, - он еще раз взъерошил мне волосы. - Не раскисай только. Прорвемся.
И накрыл мои губы жарким поцелуем.
И две недели пробежали как в тумане. Я не помню, что я делала, что происходило вокруг, были ли у меня посетители... Я вообще слабо ориентировалась в происходящем. Лишь ненависть, месть и... любовь еще как-то скрашивали мою жизнь. Я орала, как сумасшедшая, молчала, как социопат, обещала что-то кому-то... Горькая правда жизни той, которая потеряла все и еще чуть больше. Но слава богу, что Сережка... Сережка...
Прости меня, любимый...
Я сломалась сама и сломала твою жизнь...
01.08.06. Вторник
Почему же после выхода из комы так долго держат в стационаре? У меня все хорошо, я соображаю, передвигаюсь, не разваливаюсь на каждом шагу. Зачем-то меня заставляют сидеть в обрыдшей за несколько недель палате и смотреть в окно. То и дело меня обвязывают датчиками и делают уколы. Но все это без толку, я чувствую. Зачем я им?
Нет ответа.
И Сережка все по судам и ментам скачет, пытаясь наказать виновных.. но вот ничего у него выйдет законными методами, чувствую. Кайен - машинка небедных. У таких все схвачено.
Печально смотрю в окно. Уже осень скоро. Листья еще зеленые, солнце светит, но ветер холоднее с каждым днем. Город готовится примерить золото. Чтобы заменить его через несколько недель на серость голых ветвей и мокрого асфальта. Иногда с тоски так хочется курить, но я бросила. Ради Сережки бросила. Он не любит, когда девушки курят. Хотя к моей новой внешности сигарета подходит идеально.
Я хорошо запомнила физиономию, посмотревшую на меня из зеркала. Впавшие щеки, мешки под потухшими глазами, заживающий шрам со лба на левую щеку и выбеленная сединой прядь в черных волосах. Откровенно бандитская рожа. Сигарета, а точнее, какая-нибудь беломорина... как своя бы смотрелась в зубах.
Я задрала робу, чтобы посмотреть на свой левый бок. Отвратительная мешанина рубцов в том месте, где мне собирали ребра и возвращали на место легкое, уже не выглядела так ужасно, но все еще пугала меня. Как я могла не чувствовать этой ноющей боли в заживающих тканях в первые дни - до сих пор не пойму. Видать, лошадиные дозы обезболивающих сделали свое дело. А сейчас эта тупая боль сводит меня с ума, разжигая костер всеобщей ненависти. И ведь я понимаю, что большинство сраных человечков вокруг в общем-то не совсем дебилы, но от этого меньше убивать их не хочется.
Я устала. Жизнь свернулась клубком где-то на выходе из задницы и там крутит кольца. Отчаянно хочется пить и курить. И сдохнуть.
Ненавижу!
Металлическая кружка летит в сторону двери.
-Алиса Александровна, зачем Вы так? - раздался елейный голос врача. - Прибить же кого-нибудь можете.
-Вас- с удовольствием, - зло ответила я. - Чего надо?
-Что ж так грубо, дорогая моя? - продолжал улыбаться Дмитрий Аркадьевич. - Просто последние анализы перед выпиской. Совсем-совсем последние.
Сколько раз я уже слышала эти слова?.. Раз семь точно.
-Дорогой мой доктор, - приторно ласковым тоном спросила я его. - Назовите мне точную дату моего освобождения! Я здорова насколько это возможно в моей ситуации.
-А об этом, милочка, судить мне, - елейно улыбаясь, сказал этот сморчок в халате. - Пока я вас таковой не считаю.
Я всмотрелась в его рожу и почувствовала непреодолимое желание по ней треснуть. Усилием воли я подавила агрессию и попыталась дальше вести конструктивные диалог.
-А что не так с моим состоянием? - спросила я, изогнув целую бровь.
-Не могу вам сказать. Врачебная тайна, - еще шире раздвинув свою гнусную улыбку, ответил врач.
Я обычно люблю и уважаю врачей, но этот меня основательно взбесил. Вроде, он должен помогать людям, а не раздражать их своим поведением. Но этот... Аррр... Я не думала, что я настолько кровожадная особа. Но эта физиономия меня раздражает и выводит из себя. Я почувствовала, как нервно задергалось веко выше шрама.
-Вот видите, у вас еще нервишки пошаливают. Нельзя вас выписывать еще, - продолжал нагнетать докторишка.
И вот тут я не выдержала. Я схватила его за затылок и со всей дури заехала кулаком в лицо. Следом коленом в пах. И еще раз кулаком куда-то в район живота. Потом ошалевшего старикашку прижала к стене и злобно прошипела:
-Завтра же ты меня выпишешь, понял, эскулап недоделанный? - злость сочилась из каждой поры моего организма. Я была в ярости.
А Дмитрий Аркадьевич быстро-быстро закивал, соглашаясь. Он явно не ожидал такого оборота событий, прижимая белоснежный халат к кровоточащему носу. Мне бы было его даже жалко, если бы в памяти не всплыла его отвратительная улыбочка пару минут назад. И снова вскипел огонь ярости, но я удержала в себе рвущийся вулкан страстей. Не стоит издеваться над поверженным врагом. Нельзя опускаться до его уровня.
-Дмитрий Аркадьевич, прошу прощения за мою вспыльчивость, - с трудом выговаривая слова, сказала я. - Но, надеюсь, основной посыл моей просьбы вы поняли. Я не намерена здесь оставаться больше.
Он, как и я, понимал, что, даже заявив в милицию, ничего не добьется. Посттравматический шок и депрессия - отличные отговорки в таком случае. А у меня явно наблюдается и то, и другое. Но лечить никто из окружающих меня белых халатов их не планировал и не планирует. Старикашка быстренько ретировался из палаты, окончательно испоганив халат кровавыми пятнами. Я проводила его тяжелым взглядом, от которого он еще больше старался сжаться в точку. Он не издал ни звука, пока не оказался за дверью. И вот там... Я узнала о себе много нового. Старик забыл, что двери в палатах тончайшие и все сквозь них прекрасно слышно. Но я не стала выходить и напоминать ему об этом. Я просто легла на кушетку и прикрыла глаза.
Ненавижу!