|
|
||
Обычно детей крестят родители. Двоюродные сёстры делают это в исключительных случаях. Один из них здесь и описан. | ||
Перед школой же не то чтобы всё совпало (кроме каникул, которые у меня тогда круглый год, оказывается, длились), но мы немножечко сами напряглись и родственников напрягли, чтоб всё-таки поехать. Другой случай, кто знает, когда выдастся. А ребёнку надо показать "большой" город. Чтоб всю школу знал, куда надо стремиться. А то ещё надумает на селе остаться, в колхозе работать...
Ну, про сам город, как я его тогда воспринял, рассказывать не буду, не так интересно. Рассказ мой о дочери, которая была у дяди (маминого старшего брата) и тёти, и называлась странным словом "кузина". Даже немножко смешно мне это казалось, потому что у нас жил рыжий кот по кличке Кузя, и вот что это - кошка, что ли, его? Жена Кузина?
С именем немножко в рифму звучало: кузина Кристина. Мне хотелось разобраться в названиях и именованиях, потому что была моя родственница намного старше меня, уже, фактически, девушкой, старшеклассницей, и, похоже, мои навыки обращения с сельскими девочками-сверстницами для неё не годились. И обращение к тётенькам тоже, потому что она не тётенька ведь, а наоборот, дочь моей тёти.
Ну, она-то ко мне, понятно, "на ты" и по имени уменьшительному. А вот как мне к ней? Сначала избегал прямых обращений, потом ляпнул "на вы" - и был поднят на смех. Родственники же мы! Может, не сокращать имя, звать по-полному ("по-большому", как озорно мелькнуло в голове) Кристиной? Попробовал раз, кузина заулыбалась, но не поправила. Наверное, не разберётся сразу, хорошо это или нет. Может, её так никто ещё и не называл, а может - не такие маленькие мальчики, как я. Надо распробовать, может, попривыкнуть.
Но - не пришлось. Даже второй раз так назвать не получилось. Готовился праздничный, в честь нашего прибытия, обед. Кристя повертелась на кухне, ушла. Потом туда зашла тётка, и я услышал её негодующий восклик. Выходит злая, упирает руки в боки и зычно орёт:
- Кристина!
Протяжно так: "Кристи-и-и-ина-а-а!", всю злость вкладывает в ударные гласные, интонация возмущённо-угрожающая. Понятно, что не мёд пить зовёт, а совсем наоборот. И ждёт.
Двоюрка выбегает согнувшись, семенит. Ей-богу, мне сперва показалось, что она моя ровесница, только чуть покрупнее, настолько похожа реакция на родительское возмущение. Тётка хотела что-то сказать, да увидела, что я тут, и увела дочь на кухню, дверь закрыли, и послышался звон посуды. Может, чтоб ругань заглушить, может, исправляли накухаренное неумелой юной хозяйкой, но мне тогда почудилось, что её бьют сковородкой. У нас на селе так порой бывает. Продуктов-то нет лишних, чтоб портить, так что учить уму-разуму надо очень и очень крепко.
Стало ясно, что полное имя звучит в этой семье как признак сильного недовольства дочерью, как временное лишение её права именоваться уменьшительно-ласкательно, как плохо скрываемое "что же ты натворила?!" Для этого даже вон две гласные ударными сделали, и обе в конце.
Много позже, когда сам начал взрослеть, понял ещё один смысл полного имени. Моя кузина тогда не просто наозорничала по-детски, нет, она взяла на себя (или ей поручили) какую-то взрослую работу, и не справилась. С Кристи, Крыси, Кристиночки какой спрос, спросить по всей строгости взрослой роли можно только со взявшейся быть Кристиной, вот так к ней и обращаются. А что имя звучит с возмущением - это уж её вина.
Вот что означает её улыбка при моём первом к ней так обращении! Нет, больше не буду. Хм-м... Кристиночка - так только взрослый может назвать, а Крыся, по-польски, боюсь, прозвучит некрасиво при моей-то шепелявости. Выходит, кроме обычной "Кристи" ничего и не остаётся. Впрочем, я уже знаю о значении интонации, можно и уменьшительно-ласкательно обратиться с уважением, как младший к старшей, без "равной ноги".
Кристя устроила мне испытание. Я, правда, только потом это понял, очень уж всё незаметно вышло. Усадила меня смотреть с ней фамильный альбом. Была она в халате, вернее, халатике, знаете, таком цветастом, с пояском, лёгком очень. И вот во время разглядывания старинных чёрно-белых фоток халат на груди вдруг стал распахиваться, обнажая что-то белое.
Я особо и внимания не обратил. Подумаешь, халат! Да мама вон на моих глазах надевает такие халаты, не то что приотворачивает краешек. Выйдет летом из бани распаренная, бельё к телу липнет, видно же, немножко пройдётся по саду, охолонуть чтоб, и накидывает халат. Который я ей порой и приношу. Зрелище привычное, то есть никакое не зрелище, а самый обыкновенный быт.
А Кристя, видать, следила, как я отреагирую. И всё дальше и дальше раскрывалась в том месте. Альбом-то большой, перебросить страницу справа налево - это надо размашистый жест сделать, и если до этого подрасстегнуться, то само и распахнётся, вполне естественно.
А я смотрел на фотки, не подозревая, что от меня ждут позырить на кое-что другое, рядом...
Наконец, из-под халата появился и весь лифчик, ну, почти весь. Я мимолётно глянул, но ничего интересного не увидел, у мамы больше и округлее. Ненастоящая тётенька та, кого я зову по-свойски Кристей, только "заготовка", так сказать, кандидатка. Смотреть не на что (тем более, сосать - шепнуло мне подсознание). И можно смело называть Кристей, не раздумывая, как бы обойти обращение. Ну, как к ровеснице обращался бы.
Похоже, она следила за блужданиями моего взгляда. Под конец просмотра устроила главное испытание:
- Ох, устала-то как сидеть!
Поднялась, чуть расставила ноги и естественно так потянулась. Руки с кулачками вскинула от бёдер вверх и с силой развела в стороны, подав грудь вперёд, улыбнулась, громко зевнув.
Халат, как оказалось, не был застёгнут и разошёлся в стороны, открыв взору ладную фигурку в белье. Я, конечно, глянул. Но - как и на сестру в застёгнутом халате, и вообще, как на всякого, кто рядом со мной делает такие размашистые жесты. Да, действительно, в белье, распахнулся халатик-то. Отметил, что грудь стала более выпуклой, резче очерченной, лифчик будто напрягся под её напором, а трусики поменьше, чем в деревнях бабы и девки носят, типа моих плавочек, но сидят плотнее. Ничего так видок у двоюрки моей.
Кристя не спешила заканчивать потягивание, посжимала кулачки, чуть посгибала локотки, поводила бюстом назад-вперёд, шумно зевая. Я понял так, что она приглашает последовать её примеру, дома-то меня так к тому-к сему приучали, повторяя на моих глазах по несколько раз. Встал, отошёл в сторонку и сам стал потягиваться. Вдруг смотрю, сестра вроде губами шевелит. Что, думаешь, не знаю, что в таких случаях говорят? А вот и знаю! И громко сказал:
- Потягушеньки!
Девичью фигурку словно согнуло в пояснице, Кристя успела фыркнуть и закашлялась. Прокашлявшись и разогнувшись, ещё раз, но уже быстро, потянулась, стала запахивать халат. Но застыла на полпути, как бы что-то вспомнив. Держась тремя пальцами за лацканы, высвободила указательные и показала ими, почти ткнула, на чашки лифчика:
- Знаешь, как называются?
За кого она меня принимает? За не научившегося ещё говорить? За не напочемучившегося в своё время?
- Знаю. Тити.
Двоюрка фыркнула и потрепала меня по голове:
- Правильно. Молодец. Умница.
И застегнула халат.
Правда, что-то в её голосе заставило меня засомневаться. Вроде как я не так сказал. А как же ещё? Может, надо было - "сиси"? Но ведь так говорят, вернее, лепечут самые маленькие, для которых это одно из немногих выговариваемых слов. Мама, папа, сися, пи-пи, агу, дай! А я уже мальчик большой, все слова почти знаю и не путаю. Эти вещи называются именно "тити", ну, мама ещё иногда говорит "титьки".
- Нет, так не пойду, - это перед зеркалом, - без лифчика титьки мотаются.
Погодите-погодите, может, маленькие так и надо называть? Суффикс-то уменьшительный. Тогда это я кузине польстил, за женщину её признал. Но поправляться поздно. Да и нельзя было колебаться, выбирая. Решит ещё, чего доброго, что вообще не знаю!
Как назвал - так назвал.
Через некоторое время и под другим предлогом у меня выведали, знаю ли я, как называется живот. Ладошку она вела при этом всё ниже и ниже, в промежность тянула. Поскольку она не мальчик, я не знал, что сказать, потом сообразил, куда вышли пальчики, и голос обрёл уверенность:
- А вот это уже попа.
Заслужил улыбку и конфетку.
После этого Кристя вообще перестала меня стесняться. Нет, не обнажалась, не ходила в одном белье, а просто вела себя так, словно мы давно уже живём в одном доме и привыкли друг к другу. А ведь раньше-то церемонилась, это было заметно. Дети всё тонко подмечают, хоть и не знают порой взрослых слов.
Через пару дней выяснилось, к чему были эти испытания.
Взрослые пошли по магазинам, мы с двоюркой остались дома одни. Смотрю - она ванну наливать поставила. Я не подумал, что это не совсем вежливо по отношению к гостю, наоборот, обрадовался. В квартире столько всяких "городских" штуковин, специально мне не показывали, я не знаю, разрешено ли трогать, вот и хочется осмотреть, пока никого нет. Дверь-то в ванную взрослые закрывают, когда моются, она и не увидит, как я тут любопытствую.
Что и я её, моющейся, не увижу через дверь - мне пофигу было.
Кристя в своём халатике ушла в ванную, я не знал, навсегда ли... то есть, лезет ли уже в ванну, поэтому решил пока полюбопытствовать невинно - подошёл к книжному шкафу и стал разглядывать корешки подписных изданий, тут же валялись красочные журналы, то ли швейные, то ли вязальные. Печатные буквы я уже разбирал, только вот слова порой складывались из них незнакомые. А плотный "обыск" начну, когда послышится характерный плеск воды.
Как знал! Сестра ещё и не думала раздеваться и ложиться в ванну, наверное, щупала воду. Слышу, подходит сзади. Слышу - потому что не стал оборачиваться. Опыт какой-никакой у меня был, вскрикнуть, отскочить, повернуться с испуганным видом, ахнуть - значит, самому себя обвинить. Значит, признать, что ведал, что так делать нехорошо, но понадеялся, что никто не увидит. И лёгкое ругательство приводит к сильному обострению чувства вины. Попался, братец!
Попался, который "читался"!
Нет, раз застигли - продолжай без резких движений, при случае можешь невинным тоном задать какой-нибудь вопрос. Будто всё так и надо. Если повезёт, то проскочишь, застигший тебя решит, что ты и вправду имеешь на что делаешь право. А если нет, смело ссылайся на незнание, разыгрывай недоумение, подымай невинно-удивлённые глаза:
- А нельзя разве? А вот там-то и там-то я так делал.
Кристя отодвинула меня от полок, и я уже приготовился к выговору. Но она только выдвинула какой-то ящик и достала небольшую квадратную коробочку. Открыла.
- Знаешь, что это такое?
- Часы как будто. Стоят?
- Эх, ты! Это называется "секундомер". Вот, смотри, здесь сверху кнопка. Возьми, да не урони. Пока лучше над столиком держи, вот так. Каким пальцем трогаешь, большим надо, вот так. Давай я тебе покажу. Смотри, жмёшь раз - стрелка пошла. Два - встала. Да резче ты! Три - прыгнула в начало. И снова по кругу. Понял? Ну-ка, попробуй.
Я попробовал, и мне даже понравилось. А это как будто то, что я видел в руках школьного физрука, когда подсматривал за уроками лёгкой атлетики - издали. Мимо дяденьки бегут, а он рукой так резко вниз дёргает и называет время, почти выкрикивает. Ага, значит, жал вот на эту кнопочку. А вот и петелька, чтобы пропускать бечёвку и на шею вешать.
- Ну, теперь посложнее. Засеки, за сколько я пройду в ванную и обратно.
Я засёк. А это вещь! Меня научили снимать показания, затем перешли к временам дольше одной минуты. Там, сверху и как бы в глубине, есть ещё одна стрелочка, и к ней - циферблатик, для полных минут. И эту науку я одолел быстро. Только не понимал: она что, бегает? Где? Или засекает время, как тот физрук? Но тогда кто у неё бегает и почему она учит меня?
Секундометрист из меня получился довольно скоро. Кристя сказала:
- Хватит, набарзился. Пошли!
Естественным жестом скинула халат, бросила на диван, поглядела на меня, дала собой полюбоваться. И пошла в ванную.
На ней было не обычное белое бельё, как при листании альбома, а какое-то пятнистое, коричневатых тонов, и не совсем бельевое. Я не сразу понял, что это купальник-бикини. У нас на деревенском пляже эти самые "бокини" (я тогда думал, что от слова "бок") были солидные, грудь - так вся влазит, без остатка, трусы - так по пояс и ягодицы полностью прикрыты, растягивают материю. А тут - не чашки, а треугольные лоскутки, из-под которых плоть так и лезет, завязанная на спине верёвочка. Трусы сбоку тоже на завязках, без боковинок. Но всё это на сёстриной фигуре смотрелось, тем более, она не стеснялась.
- Заходи, заходи, прямо сюда, не бойся!
Зачем это ей? Может, потереть спинку? Я знал, что так делают, но меня никто никогда об этом не просил. Мне же тёрли безо всяких просьб. И трут, вообще-то, голую спину, что же, развязать ей? Непонятно.
Зашёл в ванную несмело и жду, что ещё мне скажут.
- Разденься, а то забрызгаешься ещё.
И помогла мне, разнагишила до трусов, порой касаясь головы грудью. Я что, я привык к маминым ласкам, мне это не впервой.
Раздев, дала в руки секундомер и вдруг шагнула в ванну - в этом своём "полубелье". Села, прямо-таки скользнула в воду без шума и плеска, даже пузырьки, поднимающиеся от трусов, были видны. От лифчика, впрочем, тоже, потому что девичье тело продвинулось вперёд, откинулось назад - и сверху осталась одна голова, подбородком на воде. "Полубельё" не набрякло, не облепило тело и не попрозрачнело, тут-то я и понял, что это всё-таки купальник. Волосы были туго стянуты в шишечку на затылке и обтянуты клетчато-пластиковой "бочечкой". А я раньше и не заметил!
Поулыбавшись и сделав несколько удивительно плавных подводных жестов руками, Кристя сказала:
- Когда закрою рот и он уйдёт под воду, жми кнопку, пускай стрелку. И жди. Каждые полминуты стукай вот этой мухобойкой по краю ванны. Каждую минуту громко говори: "Одна минута, две минуты" и так далее. Буду дёргаться, пускать пузыри - не обращай внимания, секундомер не трожь. Рот вынырнет, откроется для вдоха - вот тогда опять жми кнопку, стопори стрелку и называй время, и к глазам моим подноси секундомер, не сочти за недоверие, в ушах вода может помешать. Потом снова - щёлк! - и, когда отдышусь, провожай меня под воду. Понял?
- Ага.
- Давай попробуем. Для начала - недолго, а ты называй каждые десять секунд. Ну, десять, двадцать, тридцать... Ты до скольки считать умеешь? Ну, почему обижаю? Послушаю, как это будет из-под воды, мне ещё пока никто не сигнализировал. Заодно разомнусь, то есть раздышусь. Ну, готов? Раз, два... Пошла!
Она зажала нос рукой и откинулась назад, ушла под воду. Вторую руку закинула назад, вокруг головы, а согнутые коленки торчали из воды.
Я добросовестно выполнял поручение. Считать я умею и до ста! После счёта "тридцать" сёстрина голова вынырнула из-под воды, разжалась рука, раздалось лёгкое пофыркивание.
- Отлично! И без зажима на нос можно обойтись, и без купальных очков. Вот что значит иметь кузенчика!
Это она меня так окрестила. Типа "маленький кузен", и похоже на кузнечика - тоже существо невеликое.
Я спросил насчёт очков. Зачем они в ванне?
- Я же одна начинала заниматься. Сперва держала секундомер в поднятой из-под воды руке, приближала к глазам, приближала, да чуть не утопила. Прибор точный, капля воды внутрь - и выбрасывай. Стала тогда подвешивать на леске, сверху спускается, видишь, вон там моточек? Но на леске он крутится. А очки нужны, потому что без них из-под воды ничего не увидишь, зажим - чтоб руки свободны были. Ну, теперь у меня есть ты, буду тебя слушать.
Мне показалось, что она сказала: "Буду тебя слушаться". Нет, конечно же, слушать мой отсчёт полуминут и минут, а потом и назыв полного времени.
- Сейчас я немножко позажимаюсь над водой, а ты пока проверь секундомер. Да шибко не балуйся.
До этого я как-то не задумывался, на сколько обычный человек может задержать дыхание. Когда мне в шутку зажимали нос, я начинал задыхаться сразу же. Сейчас, когда кузина продержалась под водой чуть дольше тридцати секунд, мне подумалось, что она это сделала нарочно, чтобы проверить меня, как я отсчитываю десятки секунд, слышно ли меня под водой. Сам был сосредоточен на тщательном выполнении порученного. И только когда Кристя дала мне передышку, задерживая дыхание без погружения, я вдруг понял: ну хорошо, нарочно, но ведь это надо уметь! Если не умеешь, не можешь долго сидеть под водой, то и нарочно полминуты не выдержишь. А она даже воздух не выбулькнула, так и всплыла с ним, выдох в атмосферу был. Неужели это для неё не предел? Я бы не смог, запускал пузыри, выскочил пробкой из воды.
- Ну, я готова. Ты готов? Тогда начнём. Я сделаю несколько вдохов и выдохов, не закрывая рта, а лишь закрою и начну погружаться - не мешкай, щёлкай! Можешь сказать что-нибудь типа "Поехали!"
И оказалось - может! Не предел был. Сразу вышло около минуты. У меня глаза полезли на лоб. Правда, воздух не выбулькивала, то есть не до упора лежала. А дальше пошло уже в пределах второй минуты, всё дольше и дольше, и тут я увидел, как девушка напрягает все силы, чтобы продержаться подольше. Её живот, еле покрытый слоем воды, под конец начинал "парусить" и даже дёргаться, из сжимаемых губ толчками вырывались пузыри - сами, это не был умышленный выдох, скорее, уступка напору. Порой мне даже становилось жалко подводницу - зачем себя так мучит? И одновременно я ей восхищался - мало кто так может, я так и никого больше не знаю.
Иногда Кристя, стараясь "проползти" ещё десяток секунд, начинала изгибаться телом, словно в припадке. Из воды возникали то груди, то живот, то нога вскидывалась, разогнувшись в колене. А то наоборот - груди уходили под воду, а по ложбинке между ними ещё стекала вода. Наблюдалось такое и в промежности. Я еле успевал следить за ртом - ну, и чтоб рука не разжимала нос, случись ему вынырнуть на воздух.
Однажды сестра аж повернулась на все "сто восемьдесят", спиной вверх, из воды взгорилась её мощная задница, обтянутая мокрым купальником. Это было нечто! Потом ушла под воду, спина выгнулась, снова поворот с плеском...
Нырянья продолжались, наверное, с полчаса. Или минут сорок. Что запомнилось - кузинье лицо выныривало с одышкой, порой весь воздух перед тем выбулькнув, и жадно дышала, еле всплыв, чуть воду не засасывала, выплёвывать приходилось. Но лицо счастливое, а когда слышала свой результат и видела его на циферблате, вообще в улыбке расплывалось.
Я-то думал, раз так себя насилуешь, то вылезешь хмурой и долго не сможешь отдышаться, тут не до улыбок. Ан нет, даже и отдышка проходила довольно быстро. А раз двоюрка, выглядя особенно счастливой, схватила мою свободную ручонку и приложила к груди, мол, чуешь, как сердце радостно бьётся?
И снова ничего особенного я не испытал. Ну, приложила и приложила, там у неё лифчик, коснулся и его, под материей что-то мягкое, наверное, размякшее в воде, но мне же надо стук сердца чуять, а не тело щупать, правда ведь? И я подтвердил, что сердце и вправду бьётся радостно.
На этом мы закончили. Сестра вылезла из ванны, чуть стекла с неё вода. Повернувшись ко мне боком, даже чуток и спиной, попросила помочь развязать завязки на спине, пока возится с боковыми трусов. Ну, я и развязал, раз просит. Не поворачиваясь, Кристя сунула мне в руки эти мокрые тряпочки, вперёд выжав в раковину, и сказала:
- Повесь на балконе сушиться. Только прищепкой зажми, чтоб не свалились.
Я начал уже выходить, и только тогда она повернулась - закрыть за мной дверь. Так что спереди я её и не увидел, а только сбоку-сзади, приличную попу, да ещё краешки "титей" мельтешили в профиль.
Дверь за мной закрылась, и задвижка еле щёлкнула. Как будто девушка немножко стыдилась того, что от меня запирается. А в этом доме, я заметил, запираться в ванной было принято громко, словно заявляя: я сюда вошёл и место занял, никто и не торкайся, а покорно жди, пока выйду!
И сестрица - тоже. Сейчас же - еле слышный стук. Ты, мол, и так знаешь, что я здесь, но мало ли, войдёт вдруг кто, вернётся, и ты не успеешь предупредить. Так что я лучше запрусь, так надёжнее, извини за недоверие, если так поймёшь.
Поручение я, конечно, выполнил. Но взрослые вернулись тогда, когда Кристька ещё плескалась в ванной, и я испугался, что они увидят сушащееся на балконе. Кто, спросят, повесил? Ты? Взял из рук? Значит, ты видел её без всего? И всё в таком духе.
То есть, я это только спустя время понял, что нас могут подозревать в чём-то нехорошем, а когда получал мокрые тряпочки, всё выглядело естественно и нормально. Не ей же в таком виде на балкон идти!
Обошлось. В дальнейшем мы с двоюркой стали за столом многозначительно переглядываться и перемигиваться, когда взрослые говорили, что пойдут по магазинам. Она как бы невзначай касалась пальцами носа, символизируя зажимание, я в знак согласия показывал ладонь и резко сгибал большой палец, словно щёлкая кнопкой секундомера. По-моему, взрослые что-то такое заметили, может, заподозревали, но вслух ничего не сказали. И походы не отменяли. Только, вернувшись, пристально осматривали квартиру - не нашалили ли в их отсутствие детишки? Чего-то ведь замышляли, видно было.
Никудышные мы с Кристькой были конспираторы.
Доверие между нами росло. Один раз я заметил, как сестра, встав из ванны, рассматривает себя, как мокрая материя бикини облепляет "тити" и живот. Засмеялась и потрепала меня по голове, увидев, что я не проявляю к этому интереса.
В другой раз у неё развязались завязки лифчика - верно, от шарканья спиной по дну ванны, и мне было доверено их завязать. Но не просто так. Сложившись в три погибели, Кристя села поперёк ванны, обхватила коленки руками и погрузила в воду голову, подставив мне спину. И тут тренировалась, не дышала, пока я возился с узлом. Ну и, конечно, сам завязал - сам потом и развязал, а то она "не умеет". А потом она дала мне его с себя снять...
В следующий раз она попросила завязать ей трусики с одного бедра - пока сама возится у другого. Позже, немного повзрослев, я понял, что девушка просто играла со мной - мол, парень, а ничем таким не интересуешься у меня. Кто повзрослее, глазами бы её съел, а то и рукам волю дал. А тут такое целомудрие мужское.
Я, верно, укрепил о себе такое мнение, задав бесхитростный вопрос. Дело в том, что накануне мне случилось подслушать разговор наших матерей, рассуждающих о воспитании детей. Кого, мол, труднее воспитывать - мальчика или девочку? Правда, в самых интересных местах женщины переходили на шёпот, и я не всё разобрал. Не понял, в частности, такие обрывки фраз:
- Я её регулярно осматриваю... плохо даётся, а что делать... хранит ли целость (или целостность - не разобрал)...
О чём, вообще, речь? Ну, что такое "осмотреть" я, конечно, знаю - и даже врачебный осмотр раз проходил. Но вот эта "целость"... То есть все ли у человека руки-ноги на месте, а на них пальцы, не потерян ли глаз который, не сошли ли волосы с головы... Так? Но ведь это же видно с первого взгляда, для чего тут специальный осмотр, да такой серьёзный, что объект "плохо даётся"? Чего-то я не разумею...
Поразмыслив, решил, что, наверное, кузине проверяют зубы - для этого ведь надо специально разевать рот пошире, тебе туда светят, лезут с зеркальцем... А как "не даётся", мне объяснять не надо - сам зажимал губы и орал на всю детскую стоматологическую поликлинику. Однажды едва разомкнули мои пальцы, вцепившиеся в руку дантиста, в которой он держал блестящие клещи. Меня попрекали: маленький, что ли? А тут "большая девочка". Неужели и она так?
Но ведь у мамы нет ничего такого страшного зубоврачебного. И потом, казалось странным, что невзрослая ещё девушка может потерять зуб без ведома родителей, сама, что ли, по дантистам ходит? Я и спросил об этом, когда Кристино настроение сильно улучшилось после нескольких удачных нырков подряд.
- Ну, конечно же, зубы! - со смехом подтвердила она. - Какой же ты догадливый! Нет, не вырванные зубы ищет, а дырки в зубах. Дупла. Зубы должны быть целенькими! А плохо даюсь потому, что если чего найдёт, то посылает сразу же к дантисту, а там сам знаешь как. Ж-ж-ж, з-з-з! - сымитировала она бормашину, - Ой-ёй-ёй! Вот как. Понял?
И тут же разинула рот, чтоб я осмотрел. Меня, пояснила, не боится, я-то её к зубнику не пошлю. Да я и не знаю, где у них тут в городе дантист. Мне он совершенно не нужен!
И всё-таки что-то меня беспокоило, не было почему-то ощущения полной ясности. Что именно - понял только через несколько дней, перед самым отъездом. Раз речь идёт о безобидных зубах, почему бы их так и не назвать, мол, регулярно смотрю дочке зубы, не подгнили ли? А то - догадывайся. И ещё - зачем переходить на шёпот?
А не сразу я об этом подумал, потому что Кристя, лишь глянул я в её рот, рассказала мне более интересную для мальца историю, тоже связанную со ртом - о поцелуях.
Почему, оказывается, она начала нырять? Из-за поцелуев. И не каких-то там в лобик или в щёчку, а самых настоящих - губы в губы. То есть взрослых поцелуев, которые я доселе со стороны только и видел.
Так вот, оказывается, во время таких поцелуев нельзя дышать, хоть нос вроде бы свободен. Это такое взрослое правило, не очень понятное. Может, потому его ввели, что дети во время поцелуев дышат, так чтоб от них отличаться. Или, может, чтоб поцелуи вечно не длились, раз дышишь и всё в порядке, то неясно, когда кончать.
И Кристя в первый свой раз сплоховала, не выдержала и пяти секунд. С мальчиком целовалась, призналась, краснея. Ну, не засекала, конечно, но очень быстро и позорно всё закончилось, паренёк даже обиделся и решил, что она его не любит. Хорошо, что это был поцелуй пробный, так сказать, тренировочный, а если бы влюбилась по-настоящему?
Девочка решила пока не целоваться и не влюбляться, а отработать в одиночестве задержку дыхания, чтоб полминуты выдерживать могла... нет, лучше минуту... ой, это долго, задохнусь! И всю спину мне во время такого поцелуя изомнут, я видела в кино, как мутузят. В общем, посмотрю со стороны, сколько обычно длятся такие поцелуи, и на это время буду ориентироваться. Оно реальное, раз все так могут.
Сначала всё было просто, незамысловато. Кристя зажимала нос пальцами, рот закрывался "своим ходом", и смотрела на часы (секундомер появился позже). Всё это время заставляла себя думать, что, вот, целуются же кинолюди целыми минутами и ничего, только счастливее становятся и одышки почти нет. Да что в фильмах - некоторые одноклассницы такие поцелуйчики выкидывают - хоть за жемчугом ныряй, такая долгота у них.
Удавалось продержаться до десяти секунд, но потом возникал острый приступ страха - и рот сам собой раскрывался, да и на зажимающие нос пальцы нельзя было вполне положиться. Самое обидное то, что вроде бы ещё можно было терпеть, удушья телесного не ощущалось, только вот этот страх...
Сестра подумала: вся беда в том, что рот может раскрыться очень быстро, очень легко, это и подводит. Если бы можно было как-то притормозить эту лёгкость, выиграть хотя бы пару секунд, то удалось бы преодолеть страх, или он сам бы схлынул, и терпи себе дальше. Опыт такой у девочки был. Порой хочется в туалет по-маленькому - сил просто нет терпеть, а потом, что называется, перетерпишь - и становится легче, отливает куда-то боль, можно прожить с этим ещё какое-то время. То ли пузырь растянулся, то ли почки сливать перестали, затаились.
Что эта лёгкость обманчива, что из перетерпевшей может в любой момент политься неостановимо - право же, девочке мальчику необязательно рассказывать.
Как же затруднить откупорку, выиграть время? Кристя сперва брала из аптечки резиновую грушу, обёртывала её в полиэтиленовый пакетик и засовывала в рот, а нос зажимала прищепкой для белья. Руки же отводила назад и за что-то держалась. Когда они под толчком страха шли ко рту вытаскивать грушу, удавалось выиграть время и ослабить страх, продолжить закупорку, снова убрать руки за спину.
Удалось продвинуться немного дальше, к двадцати секундам, но тут начинало ощущаться давление груши на язык, его корень, начинались рвотные позывы. А вынешь грушу - и непроизвольно выдыхаешь. Не успеваешь вовремя закрыть рот. Организм стремится испытать полное облегчение, не частичное. И что тут делать?
И вот однажды, купаясь в ванне, Кристя погрузилась в воду по подбородок, как обычно. Поныряла, рот то под воду, то над, а нос дышит. Тут-то и подумалось: а что, если? Погрузиться по-настоящему, лечь на дно, так, чтоб нельзя было быстро вынырнуть, и таким вот образом, без побочного рвотного эффекта, побороть приступ раннего страха?
Попробовала. И одно пошло за другим. В нос полезла вода, пришлось зажимать пальцами. Но рука при этом лежит на краю ванны, и страх пользуется ею как рычагом, чтоб вырвать тебя из воды мгновенно. Пришлось купить зажим для носа, тогда руки можно вытягивать вдоль ванны, прятать их под себя, чтоб быстро не выскочить. Или над головой скрестить предплечья, словно в постели потягиваешься.
В глаза вода тоже лезет, приходится закрывать. Вынырнув, долго промаргиваешься, трёшь руками и из-за этого не можешь сразу же взглянуть на часы. Они вперёд уходит, а ты дышишь, и, выходит, жульничаешь поневоле. Секунды лишние себе приписываешь.
Да и напрягает промаргиваться после каждого нырка. Купила Кристя плавательные очки. Вернее, подбила мамку купить их: пристрастилась к жарению. А когда жаришь чего-нибудь, жир со сковородки каплями брызжет, как бы в глаза не попал. Есть такие очки, что со всех сторон глаза закрывают. Иметь бы надо, а?
Купив, содрала этикетку. Теперь это очки универсальные, для всего. На кухне часто стоит чад, особенно когда за сковороду берётся папа, можно и от него глаза беречь. Да мало ли!
Теперь, вынырнув, не слепнешь на время. Да и лежать с открытыми глазами приятнее. Всё так забавно из-под воды выглядит... Что-то где-то отражается, пробегают волны и тени, лампочка светит в ореоле радуги, всё колеблется, колышется. Можно увидеть часы, если поднести их поближе в поверхности воды. Веселее терпеть, глядя, как набегают тебе секунды, словно награда по частям. Видно, вышла ли ты уже на прежние рубежи, тяжелее или легче сегодня, чем вчера - или чем пару минут назад, чувствуется ли продвижение. И вообще, лучше знать, сколько прошло уже времени, чем не знать и задыхаться вслепую.
Вот только держать часы (или секундомер, к тому времени и он в ход пошёл, папина спортивная юность уже позади, а дочке пригодится) приходится мокрой рукой, как бы не заржавели. И потом, снова та же незадача с опирающимся на край ванны локтем. Хотя "десятисекундный" страх к тому времени был в основном преодолён, но он всё же порой "выныривал", не обязательно в своё время, неожиданно, и заставлял выныривать тебя. И жалеть, что поддалась, чуя, что могла бы полежать ещё, будь у тебя руки поскованнее...
Попробовала подвешивать секундомер на леске, крепя сверху к натянутым для белья верёвкам, но он крутился, потом, пускать-то его всё равно приходилось мокрой рукой. Пришлось смириться со "слепым" лежанием и довольствоваться разглядыванием ванной из-под воды. Специально размещала вещи из комнаты, создавала натюрморт и созерцала, водя головой по дну. Иной раз забывалась до того, что начинало дёргать в животе и изо рта рвались пузыри. Это особенно радовало, хотя порой приходилось выплёвывать воду и сморкаться. Значит, обошла психологию и дошла до текущего предела физиологического. Вот какая сила искусства!
Может, довериться родителям и попросить их засекать время? Идея не из лучших. Они либо сочтут это за блажь, пустяки, не заслуживающие помощи, либо, наоборот, заподозрят что-то неладное и могут додуматься до правды - то есть поцелуев. Ой, только не это.
Есть и третий вариант - тоже нехороший. Вдруг, увидев, что у дочери идут "ныряния", налицо успехи, они, как и полагается добропорядочным родителям, захотят увидеть её чемпионкой и начнут тренировать по-настоящему, а то запишут в спортсекцию ныряния или подводного плавания. Пока ты сама себе хозяйка, а примутся за тебя всерьёз - и свету белого не взвидишь. Она по пианино это хорошо знает. Будут тебя насиловать регулярно, "топить", невзирая на то, что больше не можешь, вернётся страх, сделается диким... Может, и сможешь закупориваться после этого минут на пять (ой, это даже подумать страшно!), но какой ценой! После этого и поцелуи начнут казаться чем-то спортивным, демонстрацией друг дружке дыхательных возможностей. Перестанешь целоваться из-за чувств, чего доброго.
И тут появляется маленький мальчик, кузен, совсем зелёный - находка! Надо только проверить, нет ли у него интереса к женскому телу, к женскому белью. Мало ли... Если есть вундеркинды в науке, искусстве, почему бы не быть и в этой области? Нет, у него всё по-детски пока. Почемучкин возраст миновал, а до подросткового далеко. Всё ему тити, сиси, попы... Всё равно бикини надену, чтоб не развращать мальца. А вот зажим и очки можно отменить. Время будет слышно, а остатки панического страха преодолеются нежеланием ударить в грязь лицом перед мальцом. И потом, зажать нос можно и другой рукой, со стороны стены, там край ванны сливается со стеной и на него не обопрёшься. Как она раньше до этого не додумалась!
А промаргиваясь, можно с братишкой болтать и надышиваться перед очередным нырком. Уже стала чувствоваться зависимость долготы терпежа от того, как до него надышалась. Это уже не психология, это серьёзно, это уже близко к настоящему пределу. К "упору".
Всё шло хорошо, и даже отлично, мне нравилось. Пусть рекорды и не мои, но восторг Кристин от них был заразителен, я искренне радовался за неё, её спортивный успех, представлял, как она потом с такими лёгкими зацелует всех "местных" мальчишек. Нравилось ощущение, что оказываю важную помощь взрослому... ну, почти взрослому человеку. Как я ещё могу вызвать подобную радость у взрослого, в моём-то возрасте? Разве что послушанием каким-то необыкновенным, но это неинтересно. Я знаю. Слушаешься взрослых, слушаешься - прямо до забвения собственных интересов, до самоотречения, а они всё не радуются и не радуются. Наоборот - считают твоё поведение само собой разумеющимся. И требуют большего. Забыли, верно, как давалось им в детстве "хождение по струнке".
Я слышал по радио смешной рассказ о том, как один человек залил соусом скатерть, а второй ждал, когда гости завосхищаются тем, что он этого в упор не замечает, как Чехов велел. А они всё не восхищались и не восхищались - сами незаметно "не замечали". Не дождался он похвал, тот человек, что смирно и тихо сидел себе.
Вот и с ребёнком так, сидишь смирно и тихо - никто тебя и не замечает, никому радости и не приносишь вроде бы. А зашебуршился, проявил самостоятельность - приносишь, только не радость, а огорчение.
Мало-помалу я привык смотреть на малоподвижное женское тело в лёгком бикини, да ещё мокром, липнущем, и мне кое-то открылось в новом свете. Я и раньше знал, что у тётенек есть тити, ну, есть и есть, но как-то не задумывался, какую роль они играют в общем рисунке тела, что это может быть красиво... От нечего делать, вернее, от повышенного внимания к кузине я "выучил наизусть" весь рельеф её переда, все рёбрышки, все впадинки и выпуклости, все пупки... то есть один пупок, но как красиво он венчает живот! Иногда замечал по ёкающей коже, как бьётся сердце. Согнутые в коленях и подымающиеся из воды ноги оказались красивых форм, чего я раньше у девчонок не замечал... Привык к чистой, гладкой промежности между чуть разведёнными ножками - у меня-то такой нет, как и у всех мальчишек, а у девчонок, значит, вон оно как! Но без, как говорится, нездорового интереса. Нездоровый - это когда всё запрещают и запрещают, молчат и молчат, и приходит время, когда тебе очень хочется всё узнать и попробовать всё сразу, в один час. Я же смотрел на девушку постоянно и постигал постепенно, сколько-то часов (не зажмуриваться же. И потом, это купальник для пляжа, где все могут глядеть друг на друга), и в меня всё вплывало помалу и без спешки малейшей.
Ещё вам признаюсь: я иногда осмеливался и осторожно клал свободную ладонь ныряльщице на тело - низ грудной клетки или верх живота, очень незаметно. Воображал, будто её топлю и не разрешаю всплыть раньше времени. И ещё - мне хотелось ощутить, как живот с наступлением удушья начинает дёргаться, может, удастся "поймать" её ощущения, понять степень терпения, преодоления себя. Чтобы там сдвинуть украдкой трусы или лифчик - об этом и не помышлял. Мал был.
Радовался я, радовался, а напоследок произошла приличная неприятность. Почему-то неприятное не хочется припоминать, а тем более - в деталях, и заново переживать. Вот приятное - это хоть сто раз!
Наше гостевание у родственников подходило к концу, и вот уже взрослые условились о последнем походе по универсамам. Мы с Кристей поняли, что понырять ей под моим чутким руко... наблюдением придётся в последний в этом году раз. Другой случай раньше будущего лета не представится, и то, если всё сложится. А она как раз выходила на рубеж в две с половиной минуты, секунд каких-то не хватало. И, разумеется, захотела поднапрячься, чтобы закончить сезон на мажорной ноте.
Но тут вмешалось одно обстоятельство. Как настоящая девушка, Кристя стремилась всё делать красиво, в том числе и нырять, а не просто сидеть до упора, интересуясь одними секундами. Под водой лучше максимального расслабления ничего не придумаешь, на красивое всплытие уйдут силы, которые лучше бы потратить на лишние секунды терпения - а подыматься тогда со дна морс... ванного разом, шумно, брызгливо и мгновенно. Остаётся момент погружения.
Как раз в это время мы смотрели по телику соревнования по прыжкам в воду. Кузина обратила моё внимание на то, что котируется вход в воду без брызг. Ведь это надо постараться, чтоб так войти! И красоте падения не мешает, а совсем наоборот. И это прыжки с разными там оборотами, крутежом в воздухе, а порой и винчением. У неё всего лишь погружение без высоты, вернее, даже - допогружение части тела, одной головы (с высовыванием взамен колен - ванна-то небольшая). Это тоже можно сделать красивым, не только без брызг, но и вообще незаметно.
Вот один из её приёмов. Рот - под водой, нос - в миллиметрах от поверхности, дышит - по воде круги бегут. Медленно и глубоко дышит подводница. Красивым жестом поднимает руку и зажимает пальцами нос. Ладонь остаётся на месте, а голова (тело ей помогает) совершает плавный поворот вокруг оси, проходящей через нос, через зажимающие его пальцы, и оказывается лицом под водой, вернее, лежащим "на" её поверхности, один нос наружу. Губы при этом могут вытянуться в дудочку, дотянуться до воздуха и то ли довдохнуть, то ли стравить лишний воздух. Тут уж не зевай, щёлкай секундомером вовремя. Губы уходят под воду, а вслед за ними медленно тонет нос с ладонью, вплоть до касания затылком дна. Ни всплеска, даже кругов мало идёт... Да и какие в ванне круги - так, кружки. Вот будь у нас время. Кристя могла бы оттренировать и плавность погружения. Я бы считал не секунды, а вот эти круги и говорил ей, тут предел совершенствования ясный - ноль целых, ноль десятых (папино выражение). Кстати, на круги и я бы мог потренироваться, погрузился, вода успокоилась - и всплывай. Или выныривай по команде моей судьи, когда она круги посчитает. Тут даже есть свой интерес: чем плавнее погрузишься, тем быстрее можешь выныривать.
А если не буду задыхаться, то и выныривание можно отработать плавное и красивое. По-мужски, конечно, красивое.
И в тот, последний раз моя ныряльщица показала всё своё умение - приобретённое не без моей помощи. Как только не уходила под воду! Правда, без кувырков, но краси-иво!
Почему я упомянул кувырки? Один раз, будучи в игривом настроении, она нацепила на нос зажим, сунула голову между ног и перекувыркнулась. Попа мелькнула в воздухе, ноги - и ударились в стену, стали наклонно. Меня обдало брызгами. Кристе пришлось подвигаться, чтобы устроиться поудобнее.
Больше она так не ложилась на дно. Ведь каждое лишнее движение и даже просто отсутствие расслабленности "съедают" кислород, сокращают время лежания. А может, решила, что нехорошо показывать свою акробатическую неподготовленность перед братом, неэстетично это. Впрочем, не исключено, что ей не удалось удержать дыхание, и через носовой зажим втянулось немножко воды, проникло в носоглотку, а это неприятно, с ним долго на дне не вылежишь, потом отфыркивайся. Да и удар пятками в стену был довольно сильный, соседи могли заинтересоваться, чего это тут у нас происходит.
В тот раз особенно ей удалось последнее погружение. Вернее, и вы сейчас поймёте почему, погружение, ставшее последним. Разыграла целое представление с мимикой, скользнула под воду незаметно, и главное - локоть наружу не высовывается - той руки, что зажимает нос. Каждую ноздринку подпирает указательный пальчик своей руки, и все они под водой по бокам сложены. Красиво, ничего не скажешь.
Зачарованный этим "замиранием", я машинально и слабо нажал на кнопку секундомера, удерживаемого в опущенной руке. К тому же ещё решил насмотреться напоследок на девичье тело - без похабщины, без разглядывания "запретного", а по-детски, любуясь всем сразу и восхищаясь терпеливостью, натренированностью.
А вылежала в тот раз Кристя долго. И особенно продолжительно боролась с собой: сдерживала ходящий ходуном живот, запирала воздух, преодолевала удушье... "Взрывались", выпучивались щёки, организм тужился выдохнуть, но хозяйка не упускала воздух, останавливала и снова заглатывала, вдыхая из собственного рта. Если вырвется пузырь - значит, не смогла удержать, силы порастратились. И то! Обычно пузыри выходили из размыкавшихся губ и "своим ходом" поднимались к поверхности. Сейчас же они вылетали с напором, словно из пушки, словно даже подскакивали под водой. Похоже, голодающее кислородом тело словно подлавливало стороживший воздух мозг и в моменты вынужденной передышки, перезарядки сил, стремилось успеть вытолкнуть этот подпорченный, жгущий лёгкие изнутри воздух. Да его и воздухом-то уже и не назовёшь. Так, смесь мёртвых газов.
Когда первый раз дёрнулся живот, я взглянул на секундомер.
Надо пояснить. Когда Кристя занималась в одиночку, она боялась неконтролируемых движений тела. Дёрнется живот, вырвется изо рта воздух - она тут же всплывает. Неизвестно ведь пока, на что способно вышедшее из-под контроля тело, бунтующее против хозяйки, не "кормящей" его кислородом. Вдруг потемнеет в глазах или после вырвавшегося пузыря неудержимо потянет вдохнуть... Нет-нет, не надо риска, тем более, в ванне лежишь нагишом (это при мне бикини стала надевать), невыносимо думать, что так тебя могут найти...
Тем более, поцелуи до таких крайностей не затягиваются. Те самые, ради которых всё и затеяно.
Когда появился я, сначала всё шло по-старому, до первого страха. Но очень скоро двоюрка сообразила, что я могу не только отсчитывать время, но и подстраховывать. Научила меня, как. Волосы у неё затягивались в эдакую плотную бочечку на затылке, как у синхронисток, так за неё рукой взяться удобно, моей маленькой детской ладошкой, и вытащить голову на воздух. Я должен был, в случае чего, также выдернуть затычку и спустить воду, а пока сливается, удерживать голову над поверхностью.
Теперь можно допустить и подёргивания живота, и вырывающиеся изо рта пузыри, и даже потемнение в глазах. Кузен начеку, кузен выручит. А ещё ему поручили засекать время, когда эти неприятности, форс-мажорики начнут со мной происходить.
Дело в том, что момент выныривания, немого крика "Сдаюсь!" во многом зависит от психологии. Тебе кажется, что - всё. Собственно, тренировки и начинались с преодоления барьера острого приступа страха, я уже говорил. А вот первые толчки в животе или первый сильный выброс воздуха - это уже чистая физиология, а значит, даже лучший показатель натренированности, чем полное время задержки. Их времена тоже надо отмечать, что мне и было поручено. И запоминать, коли писать пока не умею.
Увидев, как у подводницы содрогнулся живот, я взглянул на секундомер и к ужасу своему увидел, что он стоит. Не нажалась, выходит, кнопка.
У меня похолодела спина. Я быстро щёлкнул кнопкой - а что ещё оставалось делать? - и стал вертеть прибор в руках, ища, как бы тут подкрутить немного. Но секундомер отказался "честным". Верхняя кнопка-пипка с рубчиками крутилась, но - прокручивалась, это его так заводят. А стрелку подвести - ни-ни. И тряска не помогла отчаянная.
С замиранием сердца я стал ждать. И чем дольше ждал, тем тревожнее и страшнее мне становилось. Кристя явно шла на рекорд, мужественно боролась с собой, терпела, выносила, выдюживала. Рекорд, который по моей халатности не будет зафиксирован!
Ах, если бы она быстро сдалась и испортила попытку! Но нет, как назло, поймала кураж.
Сестра как-то сказала что-то про "борьбу нанайских девочек". Что такое? Ну, пояснила, что есть такая "борьба нанайских мальчиков" - это когда схватку имитирует один, взрослый человек, одетый под двух сцепившихся мальцов, шуба такая. А она борется сама с собой, сознание - с подсознательным желанием вдохнуть, вообще, регулярно дышать. Чем не нанайские девочки?
И зачем-то погладила груди.
Так вот, в этой борьбе тоже есть что-то красивое, как и в виде неподвижного расслабленного тела до того. Но мне было не до красоты. Я всей душой желал срыва рекорда, потому что сам его сорвал, но он, похоже, состоялся. Согласно моему чувству времени, натренированному из-за долгой возни с секундомером. Кристя пролежала под водой около трёх минут. Вот перешла ли она этот рубеж - сказать не могу, не настолько навострился. Да она и не поверила бы моему слову в таком важном деле, ей стрелку беспристрастную подавай.
Со страхом, чуть не описываясь, я наблюдал, как девушка оставляет все свои силы на дне ванны и всплывает на последних крохах, разевает рот для жадного глотка воздуха, не успел он показаться из-под воды.
А как задышала! Рот и нос не справлялись, всё шипело и свистело, Кристя прогнулась назад, выгнула грудь дугой - чтоб больше входило в лёгкие воздуху. "Тити" выдались вперёд прямо как у настоящей тётеньки... Жаль, что мне было тогда не до созерцания. Я со страхом ждал наказания - тоже как от тётеньки.
Немного продышалась спортсменка, и я с ужасом увидел, какой у неё счастливый вид. Да, и ей понятно, что это рекорд, только вот сколько? Ещё продолжая сопеть, сделала нетерпеливый жест рукой: покажи циферблат, узреть жажду!
Я не посмел ослушаться и поднёс к Кристиным глазам ещё продолжающий тикать секундомер.
Она взглянула, изменила выражение лица, потрясла головой, протёрла глаза. Я услужливо попромокал ей лицо полотенцем - может, зачтётся? Хотя вряд ли. Больно уж высока цена моего промаха.
Прищурила недоверчиво глаза - и вдруг они полезли на лоб:
- Полутора минут нет, - задохнулась Кристя негодованием. - Что же это такое, а? И почему он ещё идёт?
Я замялся, не зная, как сказать.
- Ты его когда пустил? - помогла мне рассерженная.
- Когда живот ёкнул, - упавшим голосом признался я.
- Живо-от?!! - словно я сказал что-то неприличное. - А раньше чего?
- Не сработал...
Она зло посопела, продолжая отдышиваться, и я ощутил на слух, как упруго ходит в ноздрях воздух. Ничего хорошего это не предвещало. Копит силы для мести.
- Я же рекордно лежала, вся выложилась. В рот аж вода полилась - как же ты мог не засечь?!!
С низко опущенной головой, неумело имитируя удивление, я возился с секундомером, "проверял" его щелчками. Неуклюжая попытка переложить вину на безответный механизм. Нет, чтобы повиниться, извиниться, покаяться... не готов я оказался к столь резкому переходу от полной дружественности к крайней враждебности.
И совершил ужасную ошибку, не желая признавать вину. Пощёлкал кнопкой, заулыбался и сказал:
- Теперь работает вроде. Давай ещё раз ляжем.
Теперь-то я понимаю, насколько издевательски звучат такие слова для целиком выложившегося спортсмена. Это как после марафона сказать измождённому бегуну:
- Что-то у меня секундомер барахлил, пружину, что ли, заело. Сбегай-ка ещё по тому же кругу, второй дубль, теперь-то уж точно засеку!
- Что-о-о!
Словно встала водяная стена - это возмущённая Кристина поднялась из ванны.
- Что ты сказал? Ещё раз?!
- А что тут такого? - пожал я плечами. - Коли ты отдышалась, так и ныряй.
И тем подписал себе приговор.
Девушка аж задохнулась от злости, её кулаки засжимались, всё тело напряглось. Мне хорошо было известно это состояние - так реагировали родители, видя результат моих особо разрушительных проказ. И ещё лучше я знал, что за этим последует. Мама могла и сковородкой замахнуться, а отец - ну, он больше по части ремня.
Кристины глаза шарили по сторонам, она лихорадочно искала, чем бы меня вразумить. Но тут же был раскрытый унитаз, а меня с самого первого дня гостевания предупредили, чтобы я ничего туда руками не кидал, даже использованную туалетную бумагу (и поэтому кинуть очень хотелось - тайком, и посмотреть, что выйдет). Ну, а хозяйская дочь ещё раньше, ещё с молоком матери всосала этот запрет, что и уберегло меня от летающих мыльниц и зубных паст.
Злость искала выход. Вдруг сестра закинула руки за спину, и я догадался, что она развязывает там завязки.
Ни о чём таком мужском я тогда не думал, в нездоровом ожидании не напрягался. Наверное, при глубоких вдохах верёвочка вокруг грудной клетки начинала жать, завязывалась-то в спокойном состоянии, под обычный вдох. Хочется облегчить. Что-то было в этом жесте от засучивания рукавов перед расправой, с которым я тоже был знаком...
Развязав узел, двоюрка стянула верх и как-то злобно стала мять материю в ладонях, напрягаясь и будто бы стараясь разорвать. Похожим образом проверял на прочность ремень отец, подступая с ним ко мне. Может, и она думает меня вот этим отхлестать?
Я не буду сейчас домысливать и описывать, как я принялся разглядывать женские груди. Ничего я в отдельности не рассматривал, видел слитное женское ("тётенькино") тело во гневе, и думал, что такая крепкая, массивная сможет от меня одно место мокрое оставить. Задушит тем же "бикинем".
Вдруг она со злостью швырнула смятый шарик в раковину и стала развязывать завязки трусов - сперва с одного боку, потом с другого. Мне это так напомнило жест отца, выпрастывающего из брюк ремень, что я чуть не описился. Поскорее спрятал ни в чём не повинный секундомер в безопасное место и машинально прикрыл попу обеими ладошками. Как мне только мог привидеться ремень в хлипких трусиках!
Они повторили судьбу лифчика, теперь девушка была абсолютно нага, ни на чём злость больше не сорвёшь, а распирает... остаётся обрушить на виновника.
Почему она так поступила? В беспамятстве на почвы злобы? Чтоб показать воочию, что я нанёс ей ущерб, сравнимый с моральным ущербом раздетой девушки? В любом случае, этот вопрос не по зубам малолетнему мальчику. Редко возвращаясь мыслями к тому случаю, я пытался заново осмыслить произошедшее и вот что надумал.
Мня, деря одёжку в руках, Кристя пыталась справиться с гневом, да. Но, похоже, подсознание заставило её проверить силу гнева - путём сравнения с другим своим чувством, из тех, что всегда под рукой - девичьей стыдливостью. Терзая в руках бикини, она как бы ждала, не станет ли ей стыдно. Психологические сравнение и "вычитание" чувств. Если это чувство пересилит гнев, то она прикроется ладошками и быстро вытурит меня из ванной, хотя бы шлепками по одному месту, и дверь закроет. Если же нет, как и случилось - ну, тогда сам, дружок, видишь, как я зла, даже нагота не остужает, подставляй-ка мне то, где тебе больнее всего.
Сестра вышагнула из ванны и воздела руки к потолку, взгляд уперев в меня. Что-то театральное было в её позе (я тогда не знал, что она участвует в драмкружке и поднаторела). Каким-то особым, глубоким голосом она задала странный вопрос:
- Крещён ли утром жизни, Дездемоныч?
- Что? - аж присел я.
- Ну, тебя крестили после рождения? - перешла она на обычный голос, сразу меня успокоивший и даже расслабивший.
- А-а! Нет, не крестили. А ты...
- Я - Кристина, вот и устрою тебе щас настоящие крестины.
Она нагнулась ещё ниже, подняла по очереди мои голени и сорвала с ног тапки. По цепкости, силе захвата я понял, что попался крепко, вырваться и не думай, сейчас что-то будет нехорошее, может, страшное.
- А теперь молись!
Я почувствовал, что меня подымают за подмышки и ставят в ванну.
Она была слишком мелка - для двоих, поэтому Кристя легла боком и меня положила перед собой, прижав к себе. Поболтала ногами, ища опору, устроилась поудобнее.
- Вдыхай, мерзавец! Как для рекорда вдыхай!
Я покорно выполнил указание, и в это время прямо над моим ухом раздался свист. Ну, не умышленный свист, а типа яркого сопения с примесью шипения - глубокий, можно сказать - профессиональный вдох развитых лёгких взрослой "тётеньки", не чета моему вдышку. Предстояла расплата за неосторожно сказанное "А что тут такого?" Сейчас я наглядно пойму, что.
Большая ладонь зажала мне нос-рот, и мы погрузились.
То есть погрузилась-то мстительница, а меня потопила. Я почуял, как вода заливает мне лицо, вливается в уши, вот и вся голова под водой уже... Я оцепенел.
До того ли, чтобы чуять спиной мягкий женский перёд? Но всплыли ощущения раннего-раннего детства, когда мама прижимала меня к себе, когда я был к ней спиной... Затылок упирается в нос и лоб сестры - она честно душит себя, как и меня. Это как бы если отец, наказывая, протянул бы свою, скажем, ногу рядом с моей попой и лупил бы ремнём в равной степени, вскрикивая в унисон со мной.
Когда оцепенение сошло, забился, начал вырываться, паниковать...
Дальше помню обрывками. Помню отвратительное ощущение воды в носоглотке - едкое щипание. Помню, как выплёвывал воду и не успевал толком вдохнуть. Помню, как меня останавливают захватом за плавки, и я из них выскакиваю...
В конечном итоге, мне удалось вырваться и убежать. Хорошо, что я знал, где в нашем чемодане запасная детская одежда.
Оставшийся до нашего отъезда день двоюрка ходила какая-то тихая, хмурая, со мной старалась не заговаривать. Я, впрочем, её тоже сторонился. Когда прощались, и говорить что-то было нужно, она тихо сказала:
- Ничего ведь не было, правда? - и стыдливо провела рукой по груди, животу.
- Было, - ответил я по наитию. - Три минуты было. Правда.
И получил поцелуй. В щёку, правда, без задержки дыхания. Но детей иначе и не целуют. А я был тогда совсем ещё ребёнком, не способным даже извлечь зрительную выгоду из близкого полностью обнажённого женского тела.
- Только у меня вопрос один есть.
- Какой? - она зримо напряглась. Подвох?
- Почему я - этот, как его... ну, Дездемоныч?
Вздох облегчения выдал тренированные лёгкие, волосы на моей голове пошевелились.
- Именно потому, что у тебя нет ко мне других вопросов. Чистая, невинная душа. А Шекспира начинай, когда научишься целоваться. Хотя бы - вот так.
И она показала - как.