Неужели он думал, что разные курсы между собой не общаются? И что младшие не знают от старших о его причудах? Как бы то ни было, эту фразу Астафий Ицимирович произносил с точностью до слова (студенты записывали и сравнивали):
— Должен вас предупредить, что в моё отсутствие в компьютер вторгся вирус и повставлял между учебными слайдами всякий неучебный материал. Обнаружилось вот только что. Я эту порнушку буду быстрёхонько прогонять, а вы внимания не обращайте.
А вот студенты варьировали ответы на это "извинение", но смысл сводился к тому, что побыстрее не надо, из-за скорого нажатия клавиш компьютер может зависнуть, и тогда непристойность на экране тоже зависнет — надолго. Лучше пусть всё идёт своей скоростью, а ежели кому не нравится, пущай закрывают глазки с дрожащими ресничками и открывают на хоровой кашель — они уж покашляют, когда хорошая картинка появится.
Студентки пытались протестовать, но слабо разбирались в компьютерах и доказать, что зависаний никаких не будет, не могли. Тогда они одёргивали свои короткие маечки, поправляли декольте — в общем, дистанцировались от будущих экранных персонажей. Обречённо вздыхали и шелестели тетрадками. Глазки, впрочем, в темноте блестели, не закрывались, а записи перерастали в зарисовки.
Кира даже вышла в проход и подошла поближе — лучше видеть учебные слайды, конечно. Перед этим она скинула куртку и уловила на себе заинтересованный взгляд преподавателя.
В приватных беседах со студентами Астафий Ицимирович говорил, что раздёжки современных девушек ему весьма по душе, пупочки там, верха попок, декольте, проглядывающие лифчики. Но не меньше наслаждения он получает поздней осенью, когда холод заставляет-таки девчонок одеваться поплотнее. Есть такая пора, когда начинают топить и двух тёплых одежд многовато. И вот приходит толпа серая и скучная, в длинных пальто и куртках, скидывают их в тёплом помещении и — о-о, чудо! — в аудитории лето. Особенно ему нравились белые тонкие маечки, пусть без декольте, но с короткими рукавчиками, пусть скрывающие поясницу, но со складками по телу, с проступающими изнутри бретельками. Немного физкультурное впечатление, особенно обнажённые руки… Кира как раз так и оделась.
Поближе стали подтягиваться и парни. Подражая нашей героине, они поснимали с себя пиджаки и даже, кажется, призасучили рукава. Ни дать, ни взять — экспериментаторы, готовящиеся к учёному делу.
Некоторые девушки оставались на местах — сторожить висящие на спинках пиджаки. Ева тоже не спешила вперёд.
Она только встала, чтобы лучше видеть экран через головы толпящихся и предвкушающих. Её действительно интересовал учебный материал. Не верите? Ну, почитайте другие рассказы. Такая она, наша Ева — стесняшечка и робяшечка, целомудряшулечка и, не побоимся этого слова, девственница.
Во время порнушных интерлюдий она приготовилась вкратце и почти что не ощупь зарисовывать увиденное и наскоро запомненное из предыдущего.
Да, новомодные лекции методом слайд-шоу являли собой образец изощрённого саботажа. Мультипликация, новые информационные технологии и всё такое, яркие образы, спецэффекты, громкий голос лектора, читающего надписи (вдруг в аудитории есть неграмотные?). Но вот заканчивается лекция, вспыхивает свет. В конспектах — пусто, а через несколько минут опустеют и головы.
Зарисовывала Ева для себя, а когда у неё стали просить "на ксерокс", показала себя полной дурочкой, не догадавшись брать плату. Правда, и другим она не платила — всё у них с Кирой было своё.
Тем временем некоторые девчата последовали примеру парней — и с теми же "деловыми" жестами. Несколько полотняных курточек и даже рубашек заболтались на спинках стульев,
Ребята решали вопрос, полотняная ли рубашка на девушке или куртка, просто. Если из-под полотна просвечивали бретельки лифчика, можно было отследить их ход, оценить ширину, а тем более ту высоту, на которую передние тяжести "лебёдкой" вздёргивали заднюю планку, налицо определённо была рубашка. Если же полотно скрывало всё подчистую и белая спина, с жёсткими складками и швами, была немой, не оставляла никаких возможностей оценить внутреннюю оплётку девичьего тела, чертыхание про себя посылалось именно куртке.
Но, может, девушка желала возбудить к себе интерес, облачаясь в плотное полотно? Не тот мгновенный интерес, когда парень бросает охватывающий взгляд, и всё у девушки на виду, хлебнул уличной эротики — и дальше, а интерес поглубже, попродолжительнее. Глаз путешествует по ничего не выражающей белизне и наталкивается, рано или поздно, на глаза хозяйки — зеркало души, оценивает, стоит ли познакомиться. Кто она, эта незнакомка, а не просто — насколько грудастая-попястая…
А снять с неё куртку и увидеть много больше того, что позволяет легкомысленная рубашка, он ещё успеет.
На Ивонне как раз и была такая тонкая рубашка, но это не смутило бесшабашную девчонку. Она деловито расстегнула кнопки, сняла её, повесила на спинку стула и уверенным шагом направилась к группе парней-авангардистов.
В чём же она осталась? Да в обычной своей одежде.
Порфирий Корнеевич Иванов, как известно, круглый год ходил в одних шортах и обливался холодной водой. Ивонна Корнеева столь же круглый год ходила в чёрном лифчике и купалась в мужских взглядах. Не родственница ли?
Нет, конечно, она не ограничивалась на торсе одним бюстгальтером, особенно зимой. Но он — на лямках средней толщины, с застёжкой сзади в виде какого-то ордена (Бани?) неясных очертаний, с полностью облегающими груди гладкими чашками с овальным краем снизу — всегда был на хозяйке, и это всегда было так или иначе видно. Прозрачная ли блузочка, полупрозрачная водолазка, прирасстёгнутая рубашечка, зимний свитер с ну очень широким воротом или майка, обнажающая большие полукруги вокруг плеч, а вместе с ними и лямочки — но всегда, без исключений, позволялось видеть, и даже в какой-то мере заставлялось свидетельствовать, что девушка хранит верность своему избранному верху.
Чуть более внимательный взгляд обнаруживал, что лифчик плотно прилегает к телу, не выдавливая жировые валики по краям, но лишь намечая их, чашки идеально закруглены спереди, а на лямках нет пряжечек. Это очень важно, любая девушка, подгонявшая своё снаряжение по телу, сразу поймёт. Для мужчин надо пояснить: это означает, что бюстгальтер был очень тщательно подобран сразу в магазине путём перемерки прорвы образцов, а такое терпение продавцы проявляют только в дорогих бутиках. И если девушка отоваривается именно в них, явить взглядам отсутствие деталей как признак престижа она просто обязана. Хотя бы исхищряясь.
Раньше модники не отклеивали "лейбл" от очков, так и ходили с наполовину закрытым глазом, из-под шиворота виднелись фирменные ярлыки…
Кира усмехнулась. У неё тоже был чёрный лифчик, да ещё какой! С прожилками и пупырышками, как приборная доска крутого авто.
Помог магазин "Интим". Зашла, чтоб ей не стали чего нехорошего предлагать, спросила, чего, мол, моим тяжестям подойдёт. Её завели в комнатушку, обмерили, взвесили — не всю, а только груди, на специальных весах, прикольно. Мужчина в белом халате и вежливый. Не менее прикольным был и предложенный по меркам гальтер, застёжка не сзади, а две по бокам, где вылезающая из-за спины поперечная планка вцепляется в чашки.
В ней-то всё дело и было, в поперечине. Это такая довольно широкая пластина из чёрного пластика, а главное — тяжёлая. Чернота скрывала всаженную внутрь свинцовую дробь, словно из ружья — в утку. А лямочки через плечи блестящие, скользкие, всячески помогают свинцовому заду уравновешивать передние женские тяжести, коромыселки эдакие.
Кире сказали: следи за боковыми застёжками, и когда почуешь, что там напрягается, приходи, будем юстировать равновесие. А ещё нужно было отформовать поперечину по спине, но это она отказалась, чтоб сэкономить, и без того дорого вышло, словно не свинец там сидел, а платина какая, но ведь и изобретателя такой штуки надо вознаградить, не так ли?
Взяла инструкцию. Пришла, показала Еве. Эх, и повеселились же они тогда! Выдержали пластину в горячей воде — температура особая, не кипяток, время строго определённое. Кира легла на скамейку лицом вниз, Ева накрыла её простынёй, сверху наложила горячую чёрную "задницу" и с силой прижала. Ну, Кире небо с овчинку. Вскочить не вскочила, а вот матюгнуться не избежала, да ещё и завозилась, заизвивалась. Терпи, казак, атаманом будешь! Как ещё иначе размягчить? А ведь и ещё давить пришлось, и тут она уже ругалась и на жару, и на то, что ева плохо давит, и вообще непонятно на что. Хэк, хэк — обеими руками, как при непрямом массаже сердца, а со спины он ещё непрямее. Шлёп, шлёп, вроде садится, облегает тело, не пружинит. Кира эхала, крякала, охала, старалась не вопить, не дома, чай, нечего звать, как на лишение девственности.
Потом встала, надела гальтер, как положено, застегнулась. Ева осторожно вытащила простыню, и от приятной теплоты спину снова бросило в жар. Как говорится, на молоке обжёгшись… И снова — прижимы, формовка, прямо прожаривание тела, словно медицинская процедура какая. Для верности легла Кира снова на живот, а Ева попой сидит на её поостывшей порядком планке, ноги подогнула, ступни на подружьей попе, а руками края свинцовки к бокам прилаживает, давит. И механически удобно, и солидарность проявлена, попе-то тепло, как и спине. Елозит, елозит, но не бросать же подружку.
Зато потом, когда всё остыло, как клёво всё стало! К спине всё прилегает, как родное, через одежду не выпирает почти, удивительно приятное чувство уравновешенности. И душа как-то уравновешеннее стало, просто удивительно.
Поносила Кира, а скоро охладела, как та планка. К концу дня устают ключицы, словно от коромысел, а уравновешенные груди сильнее дёргаются при ходьбе, в резонанс ногам попадают. Это для плавно плывущих "пав" такая оснастка хороша, для стоячих преимущественно дев, но никак не для динамичных, задорных, подвижных.
Но в запасе оставила — вдруг пригодится, пощеголять.
Так вот, Ивоннин лифчик чернел изнутри привычно, а всю остальную, верхнюю одежду Ивонна умела носить так небрежно, что она казалась временно накинутой сверху — уступка холоду или общественной морали. Это легко удавалось делать, когда накидывалось что-то лёгкое, просторное, парусящее на ветру и крутящееся при поворотах тела. Небрежность ношения более плотного отрабатывалось долгой практикой, подчёркивалось умелыми жестами. Так, девушка умела огладить себя по воображаемой линии декольте, тыльной стороной ладоней так отталкивая свитер или пуловер, что пренебрежение сквозило за версту. И отпуская кромки, как бы нехотя разрешая им, плебеям, вновь коснуться её патрицианского тела, давала понять, что носит эту "хламиду" не по своей воле — приходится потому что.
При такого рода жестах ладони никогда не задевали чёрные лямочки, они либо шуршали не телу, "не замечая" оснастки, либо ласково потирали её, как потёрли бы напрягшиеся сухожилие или край выступившего ребра.
Трудности наступали, когда зимой надевалась водолазка — с обширным воротом холодновато всё-таки. Ну, во-первых, она выбиралась настолько прозрачной, насколько это возможно для ткани, которая ещё и теплоту хранить обязана. Проступающая чернота смотрелась как символ родства к коже, прозрачность — как символ наносного, чужеродного, временного. Но главное — пантомимика. Ивонна умела как бы непроизвольно так мотать торсом, нагибаясь к упавшей вещи либо оборачиваясь к собеседнику, что грудь её размеров в обычной упаковке заносило бы немилосердно. И раз бюст не поддавался, двигался с телом, как влитой, то причина тому на виду, вон она, рельефно темнеет из-под обтягивающей, но второстепенной, как кажется, водолазки. Как печать на заламинированном документе важнее слоя пластика. Иногда удавалось и пошуршать ею о лифчик, тем самым показав, кто подвижнее и, значит несерьёзнее, а кто постоянен, непреклонен и сроднился почти что с защищаемыми телесами.
А когда Ивонна летом стояла на ветру в трепещущем, парусящем топике, её формы казались высеченными из мрамора, а одежонка откуда-то прилетела, случано зацепилась и вот-вот сорвётся, улетит, вновь открыв для обозрения классические женские формы.
Ещё она любила ходить в белой майке с огромным треугольным вырезом спереди, перечёркнутом какими-то завязочками. Тут уж бюстгальтер являл себя миру во всей красе — босые груди из такого выреза просто повываливались бы, ведь чуть не на пупке сходится — и сходился бы, если бы майка потрудилась закрывать пупок.
Внимательный наблюдатель при этом заметил бы, что бюстгальтер хоть и по-всегдашнему черный, но по форме чуть-чуть иной: вместо отдельных чашек, сходящихся друг к другу под чётким углом, перёд являл собою нечто типа жёлоба, уширяющегося по краям и чуть (но самую чуть) сужающийся в центре, так что груди не были чётко разделены упаковками, а "братались", точнее, "сестрёнились" в общем пространстве. Так иногда носят на пляжном волейболе, когда стягивать надо.
Да, столь большой треугольный вырез плохо уживался бы с двучашечником, то одна, то другая чашка из него выходили бы, кант задирался, симметрия нарушалась, то и дело оправляй. "Коммунальный жёлоб" не в пример лояльнее к вырезам.
Правда, это подмывало упорно создаваемый образ "единого лифчика". Но, господа, и так понятно, что современная женщина не может обходиться одним комплектом белья. Современные ткани не отменили стирку, поскольку не отменили пыль, грязь, потение и прочие выделения женского организма. Значит, неизбежно наличие хотя бы двух "братьев-близнецов", а лучше — больше, по финансовым возможностям. И так ли уж им обязательно быть именно близнецами? Почему бы не поразнообразить чуток формы? Тело будет иметь выбор, прислушиваясь к ощущениям и, быть может, окончательно выберет то, что ему любо.
А может, и не отдаст окончательного предпочтения, а будет предаваться жизнерадостному разнообразию.
Впрочем, изредка, обычно в сильный ветер, Ивонна надевала блузку с длинными рукавами и глухим воротником, полностью закрывающую торс. Лифчик виден не был, но он всё равно напоминал о себе: на ходу все складки блузки колыхались на ветру — аж трепетали, и только две "скалы" на фоне этого штормящего "моря" оставались непоколебимы, не меняли форму и только лишь чуть-чуть покачивались из стороны в сторону, согласно переступанию ног. Демонстрировали нерушимую слитность с телом самых его капризные частей. А кто её обеспечивает? Знаменитый чёрный бюстгальтер!
Может, невидимый, он был и другого цвета, но теперь чёрный цвет имел значение имиджа. Многие парни мечтали бы увидеть любую девчонку топлесс, но увидеть Ивонну без чёрного, сроднившегося с телом чёрного верха-имиджа, потрогать, не веря глазам, — это было пределом их мечтаний.
Может, чтобы этот предел не простиралося дальше, она и наработала свой "бренд"?
И вот тем, кто знал Ивонну хотя бы несколько месяцев, как-то самой собой начинало представляться, что эта бесшабашная девчонка выше талии имеет только один элемент одежды, и всегда один и тот же. Это и научно доказуемо. Если поснимать её цифровым фотоаппаратом, а потом совместить кадры, то, наложившись, вперёд вырвутся чёрные выпуклости, а вся остальная одежда предстанет в виде неясного ореола, только мешающего любоваться их формами. Кто знает, может быть, мужской глаз сродни фотоаппарату?
А снизу и усреднять бы ничего не пришлось. Конечно, джинсы! Постоянная, всесезонная и мультипогодная одежда многих девушек и женщин. Даже слишком постоянная, по мнению мужчин. Жёсткая попка, жёсткий живот — чего тут хорошего? Ну так завоюй меня, откупорь, и ты получишь всё мягкое!
Джинсам пришлось простить и то, что с трусами не удалось повторить лифчикового трюка. В самом деле, для этого подошли бы чёрные эластичные трусы, довольно большие, чтобы при любом обнажении было видно, как ладно, как плотно они сидят на теле, как выдавливают жировые валики — да, у пояса это уместно, законная кладезь женского жира всё-таки. Но доводить до абсурда незачем, валик должен намечаться, но не такой, когда сжимаешь кожу в щепоти. И уж тем более не нависать складкой жира. Немного напряглось под кожей — и довольно, обозначена ладность да прилегаемость. Немножко блеску, отсутствие морщин и складок — и вот уже зритель почти что видит трусы полностью — на раздетом глазами женском теле. Чуток верха видит прямо, а где и как они кончаются снизу, дорисовывает воображение.
Но это означало бы конкуренцию джинсам. Именно они, джинсы, плотно и ладно сидят на попке, даже валики жира давят, особенно, если низкие, что за талию не уцепятся — а где вы видели нынче высокие? Уступить трусам — да ни за что! На такие наглые трусы гордые джинсы из принципа не налезут, а возьмёшь размером больше — соскользнут с трусов, в то и вместе с ними. Нет, трусы под джинсы должны быть маленькими, незаметненькими, лучше — стрингами.
И потом — трусики из-под джинсов должны выглядывать, но выглядывать кокетливо, заигрывать с глазом, резиночку какую кажа или просто нежную розовость. Это и возбуждает сильнее, чем чёрная обтяжка (хотя кого как), и даёт понять, что после преодоления рубежа джинсов других препятствий снизу не будет. А то что за кайф луковицу раздевать! Сто одёжек — не видно ножек. Ну, сто не сто, но под рейтузами — трусы, под трусами — тампон… И вообще, если девушка так плотно затянута в бельё — и сверху, и внизу — у неё и характер может несговорчивый оказаться. А коли и сговоришься, кайфа можешь не словить. Затянута в бельё — закована и моральными принципами, оно нам надо?
Так что пусть лучше из-под джинсов выглядывают беленькие или розовенькие краешки трусиков со слабенькой на вид резинкой, а если девушка присядет на корточки, да ещё и вперёд нагнётся — то мы не против и выглядывания попки, поприветствуем её молча, чтоб не спугнуть.
И вот топики драпируют непременный чёрный лифчик снаружи, а трусики — непременные джинсы изнутри. Не Бразилия у нас, увы, чтобы круглый год в одном бикини ходить, но зато мы можем реализовать саму идею "би-кини" по-своему, по-северному. Два центра тела, сверху и снизу, две плотные на них одёжки и техническая драпировка по ситуации, по погоде. Прогал, по возможности, пошире, животик, нижние рёбрышки кажем, кажем, девочки. Пупок-то, во всяком случае, всегда должен смотреть в мир.
Прежде чем встать окончательно, твёрдо, Кира огляделась — нет ли рядом Дотроги. Парень с такой кличкой славился тем, что умел выбирать время и место, причём делал это специфически. Время, вернее, момент он выбирал такой, чтобы человек не мог быстро отреагировать. Скажем, когда садится и мышцы у тебя расслабляются, чрезвычайно сложно переломить себя, напрячься и повернуться. Или когда заболтаешься с подружками или, наоборот, углубишься в учебный материал и не сразу понимаешь, что, собственно, происходит. Момент "пробела" в реакции Д. выбирал с изощрённостью карманника.
Место же он присматривал когда по виду, когда по полувиду, то есть рельефу, а когда и вообще интуитивно. Стык белья с кожей, канты, кромки. Безошибочно проводил пальцем, один бок которого выщупывал через одежду кант, а второй — кожу. Оправдывал своё прозвище, причём так, что девчонка чует, но не очень сильно, ниже уровня непроизвольного взвизга, вскрика, "блина". То есть и интенсивность выбирал умеючи, с учётом характера лапаемой.
Если та не дура, то произвольно ничего не предпримет. Место выбирать Д. учился, видно, у слепых. Им же надо уметь в несколько касаний составить полное представление о внешности человека, "увидеть" его кончиками пальцев. Ну, у Д. цель несколько иная — дать понять девушке, что ты её насквозь видишь, в одном белье, а то и поглубже. Если угадал скрытый кант, то и соски, и губки не защищены надёжно. Создать ощущение раздетости, беззащитности, особливо ежели до того считала, что бельё у тебя не выступает. И — рраз! — всё насмарку.
Когда он первый раз проделал это с Ксюшей, та не раскусила подвоха и стала возмущаться:
— Дим, ты чего это делаешь, а?
У парня вид отстранённый, руку он успел убрать уже и теперь искренне не понимает, чего это однокурсница на него наезжает. Если бы хоть сказала "сделал", а то — "делаешь"!
— А? Ты мне? О чём это ты?
Ксюшу это возмутило до глубины души. Если бы он признался, что пошутил, или шепнул на ушко: "Погуляем вечеру"ком?", или ещё как внимание проявил — ладно, засчитаем ему это лапанье как аванс. Но вот так, отпираться?!
— Тебе-тебе, ты! Ты же мне по спине рукой провёл, чудище!
— Что? Тебе? По спине? — Он растопырил перед собой ладони, будто опрашивая виновников. — Неужели рукой? Где?
— Ну да, прямо где лифчик у меня. Чуть не расстегнул, блин! — Ну, это она преувеличила, Д. никогда не трогал застёжку, не оставлял следов.
— Ничего не понимаю. О чём ты? Какой лифчик?
Вокруг уже обращали на них внимание. Мальчишки приглушенно улыбались, начав понимать, что Д. не только корчит невинного, но и умело "раскручивает" Ксюшку, заманивает её в ловушку, пользуясь оговорками. Девочки пытались жестами предостеречь, чтобы она замолчала, не связывалась и не усугубляла, но Ксюша не замечала. Как это так, нашкодил — и отрицает? Правда ведь превыше всего.
— Мой — вот какай! На мне. И ты пальцем провёл. Вот тут. — Она закинула руку за спину, привычно, как когда застёгивала объект спора.
— Не проводил я по тебе никаким пальцем. Вот ещё! Буду я по дурам всяким спине пальцами водить. Да там и нет никакого лифчика, — как бы повинуясь логике отнекивания, гнул своё Д.
Ксюша аж задохнулась. Не только отнекивается, но и оскорбляет её!
— Я не дура тебе всякая! Как это нет?! Я тебе что — нуляшка плоская? Да у меня… у меня… это, ну это самое… первый размер. — Так иные произносят "пятый". Наверное, заимствовала тон у выражения "первый сорт". — И вот тут застёжка. Ну-ка, пощупай, потрогай. Не проводил он! Как же! Пушкин, что ли, лапнул меня?
— Не буду я тебя трогать, вот привязалась. Зачесалось у неё, а я виноват. А с первым размером и без лифчика ништяк, — бросал он невинные намёки.
— Как это — ништяк? Да вы слышите, что он говорит? Я что, развратная какая, что ли? Заведи свои груди, тогда и говори. Ну-ка, дай руку. — Д. отстранился, прямо застеснялся. — Ах, не даёшь?
— Твоё тело, ты и…
— Ну, тогда смотри!
И Ксюша в пылу благородной ярости начала задирать майку.
Вытаращенные глаза девчат остановили её. Неладно что-то. Ох, да она же обнажается! Нет, совсем снять не успела, но лифчик беленький выглянул, а вокруг… Ой, да тут парни ещё! И много. Ой-ёй-ёй!
В голове молнией блеснули кадры из "Кавказской пленницы": вот Юрий Никулин задирает майку, чтоб броситься за уплывающим Шуриком, вот, одумавшись, чешет себе грудь и вновь опускает майку — мол, только почесать и задрал. Почти так она и поступила, потёрла под грудью. Неубедительно, но лицо вроде как сохранила, при усилии можно счесть, что действительно зачесалось.
К сожалению, комедии Гайдая помогли не только ей. Д. вспомнил кадры из "Бриллиантовой руки": Миронов-Козодоев чешет себе спину гнутой железякой, а всё тот же Юрий Никулин, на этот раз Семён Семёныч Горбунков, по доброте душевной помогает ему, чешет. И Д. — почесал Ксюшин перёд через опущенную уже майку, подложив вторую руку её под спину, чтоб не отшатнулась.
— Так ничего? — почти братски-заботливо.
— Ничего… — Девочка была в растерянности, только сейчас просекя ловушку, в которую едва не угодила. Нельзя распаляться, надо остывать. — Спасибо. А всё-таки ты мне по спине водил. — Смущённая улыбка.
— Ну, раз ты себе это втемяшила, придётся оправдать твои ощущения.
Подложил ладонь под живот и другой рукой, растопыренными пальцами попахал ей по спине. Делая при том вид, что нащупывает исподнее, движений чтоб побольше было, возни, скрежета по коже через материю.
— Теперь ты довольна?
Надо бы влепить пощёчину, да кто знает, может, на этот случае у него ещё чего придумано? Даст ещё по спине и расстегнёт-таки застёжку. Ксюша резко развернулась и ускочила за пределы образовавшегося вокруг них кружка. Чёрт побери, они все видели!
Обошлось без слёз, не видел никто их, во всяком случае, но впредь девушки уже не реагировали бурно на Димкину пальпацию. Себе дороже. Но понимали, что он их видит будто в белье одном. Ведь даже трусики через толстые джинсы угадывает, гад, водит по синим ягодицам безошибочно. Нет, от него лучше подальше.
Вот Кира и оглянулась. Она не была против лапанья, но противно, когда тебя подлавливают. Особенно в темноте.
Слишком много вышло вперёд, она поморщилась, Будет плохо видно. Надо сменить позицию.
В шуме-гаме и толчее от устных просьб было мало проку. Она подняла было руку, чтобы оттолкнуть переднюю заслоняшку, да тут же и отпустила. Разглядела кое-что.
Да, лямочки топика и лифчика словно дали слово не повторяться и исполосовали спину вдоль, вбок и даже поперёк. Спереди, вероятно, было то же самое, покороче. Вдобавок на всех этих полосочках были там и сям завязаны узелки. Вряд ли на память, скорее, сигнализируя о том, что профессиональная бондажистка ненавязчиво ищет партнёров.
Ходили слухи, что для обнаружения себя нужно вдавить один такой узелок в тело, и это будет типа брудершафта. Кира не собиралась делать ничего такого, но в такой сутолоке разве разберёшься, вдавили или просто подтолкнули в спину? Резкий оборот, зырканье радостных глаз — и ты уже "повязана", ты уже постоянная партнёрша в бондажных забавах. И кто знает, какая там компания уже подобралась!
Нет, Кире это было ни к чему. Она, знамо дело, не ангел, иногда и побаловаться остреньким любит, но под настроение, любительски и не желая связывать себя обещаниями. Евка, в случае чего, поможет. А вступать в кружок, собираться большой компанией, по расписанию, да ещё каждый раз не зная, что с тобой там сделают… Нет, это не по ней.
Поэтому Кира опустила руку и стала пробиваться вперёд, сперва протолкнувшись вбок, подальше от заузленной загорелой спины.
Час от часу не легче! На другой девичьей спине был застёгнут настоящий мужской брючный ремень, высовывающийся из боковых прорезей на маечке.
Эвридика, обладательница редкого имени, во всём остальном пыталась быть и слыть оригинальной, порой даже экстравагантной. Верхом её изобретательности был бюстгальтер (бюст-контейнер, такое название она пыталась внедрить), смастаченный из собачьих намордников — видать, на бульдога, по размеру содержимого. Летом тонкая материя топиков обтягивала конусы, выдавая их крупноячеистость — будто клетки с хомячками какими или канарейками пригреты на груди, зимой толстые свитеры смягчали рельеф. Вместо бретелек через плечи пошли ремешки от намордников, их даже отрезать не пришлось, но пряжки на них были, пожалуй, великоваты, да и застёгивались небрежно как-то. В топике же всё на виду. И вот, чтобы сгладить это впечатление, Эвридика в качестве поперечной планки взяла толстый ремень с огромной морской пряжкой.
Оригинальная застёжка для лифчика! Все просто балдели, особенно в первый раз. А когда впечатление регулярными повторами повыдохлось, был придуман трюк для обновления. Появлялась хозяйка по утрам с неряшливо застёгнутым ремнём, то недотягивала, и конусы болтались влево-вправо, то перетягивала, и тогда ремень давил славные жировые валики из девичьих боков и спины, а намордники жёстко торчали вразлёт. Всё говорило о том, что мужчины в доме нет и что любая мужская помощь по части ремней будет принята с благодарностью.
И парни наперебой помогали девушке привести в порядок "бюстгальтер", украдкой щупали спину, заодно подтягивали и ремешки через плечи — дырок в них было проколото неимоверно, один выберет одну, другой решит, что лучше продеть в другую — перпетуум мобиле, скучно не было.
Зимой парней требовалось двое: один приподнимал и держал свитер, второй тянул ремень. Иногда переусердствовали так, что выявлялась маленькая хитрость: в намордники были вложены чашки от обычного лифчика, чтоб "обитатели" не мёрзли о холодную проволоку. Оригинальность оригинальностью, но не за счёт комфорта же!
Медленно погас свет, и тут же в задних рядах послышался шорох одежды — послетали топики и даже, кажется, юбочки с девушек, желающих поощрить своих парней, оставшихся при них, не ринувшихся оголтело вперёд, не клюнувших на дешёвое порно. Зрительные ощущения компенсировались тактильными. Заднескамеечное порно обещало быть покруче, в натуре.
Договорились заранее: если свет вспыхнет неожиданно, парни хором подойдут к лектору — благодарить, вопросы задавать, окружат его, а их подруги тем временем приведут в порядок свою одежду.
Конечно, не все были развязными. Присутствовали и стеснительные девочки, но и они не хотели оставаться в стороне от озорства в потёмках. Кто-то придумал мазать жирным кремом открытые верха грудей и посыпать сахарным песком. В темноте всё это загадочно искрилось, а если девице удавалось попасть под луч проектора, её бюст просто-таки слепил глаз. Вот и сейчас в разных концах зала возникла опалесценция.
Вирус, видать, внедрил в учебную мультимедию ещё и похабную музыку, ибо под неё всё и происходило. Выплыл на экран первый слайд, и почти все разочарованно вздохнули — он оказался учебным. Но и свой резон в перемежающихся серьёзных слайдах был — поддерживать уровень предвкушения основного зрелища. Глядишь, что-то студы и запомнят, хотя бы подсознательно, по принципу "25-го кадра".
Ева зачиркала ручкой при неверных лучиках света — почти на ощупь.
Проплыла по экрану вертикальная полоса. И второй слайд оказался не тем. Это уже становилось неприличным — после такого-то предупреждения! Девушки облегчились, мальчики приготовились, музыка соответствует, а видеоряд опаздывает.
Кира стояла в гуще разочаровывающихся парней. Оделась она сегодня так, чтобы никого не провоцировать. Её торс туго обтягивала блестящая коричневая ткань "под шейку", и радости мужского глаза представали в виде двух скошенных плоскостей, напоминающих бронеплиты танка. Крутую оборону дополняли толстые тугие джинсы и суровый взгляд из-под насупленных бровей. Впрочем, если эта толпа разогреется, лучше уйти подальше от греха.
Ева тоже была в джинсах, хотя их не очень-то и любила. В основном из-за необходимости носить стринги. Ей они тёрли промежность, приходилось выбирать что-то подоблегающее.
Наконец появилось ожидаемое. Со всех сторон послышалось: "О-о!", но лектор резко кашлянул и люди продолжили восхищаться молча. Нечего привлекать внимание снаружи. Ева же совсем согнулась над тетрадкой, пытаясь разглядеть начерченное и внося в него дополнения по памяти. Будем считать, что идёт рекламная пауза, только вот в туалет не сбегаешь.
Хорошо, что темно, а то больно уж плоска обнажившаяся серединка тела. Плоска и бледна, с лёгким выступом тазовых косточек. Потёртая джинса скрадывает округлость попки, а тут ещё и ремень… Нет, ребята, если уж обнажать женское тело, то оптом, как на экране, а такие вот шалости нынешней одежды, не будь темно, только подчёркивали бы кое-гдешние неприглядности.
Вот общее напряжение спало, закашляли люди, надо разогнуться, одёрнуть маечку, поддёрнуть джинсы. Ага, на экране новый учебный слайд. Ну-ка, зарисуем…
Ева быстро приноровилась к темпу, научилась даже предсказывать паузы. Вирус, как видно, не баловал случайностями, повставлял слайды через три на четвёртый.
Слушая уснащённое похабщиной разглагольствования преподавателя, Ева непроизвольно вспомнила один разговор с Кирой — кажется, ещё в самом первом семестре, чуть только пошли занятия.
— Ну что ты прогибаешься перед всеми этими преподами? — недоумевала верная подружка. — Не каждый того стоит. Присмотрись сначала, а потом уж и решай, как относиться.
Преподавать — это надо уметь. Кратко, скупо, ёмко объяснить, выразить суть. Пустпопорожними-то словами каждый горазд, да чему тут научишься? Следи за тем, кто как, и уважай по заслугам.
Вот, в моей жизни был случай, когда удалось жестом и парой буквально слов разъяснить один вопрос, перед которым встал в тупик взрослый специалист. И случилось это — не смейся — в младших классах. Ну, не то чтобы зелёной "наташкой-первоклашкой" я была, постарше. Так сказать, "старшие младшие" классы. Совсем крошку и не взяли бы на экскурсию в райцентр. А меня — взяли. Укомплектовали группу из самых учёбистых и достаточно дисциплинированных, не разбежались чтоб, едва вылезя на волю, в автобус — и поехали.
От моего возраста до самого старшего там были, больше девочек, а из мальчиков — больше очкастые "ботаники" и смирняги из смирняг. Да, вот что ещё о возрасте напоминает молодом: в то время в райцентре не ходили с голыми пупками, как потом повелось. Приехала мода из больших городов. И удивляться ей я стала позже, а перенимать — ещё позднее.
Пупок тут роль сыграл, то есть на сам пупок, а то, что одежда внахлёстку на начала ещё сдавать своих позиций.
Ну вот, приехали мы в райцентр и стали ходить по культурным точкам. Водила нас учительница Ангелина Самаркандовна, а внутри каждого учреждения свои экскурсоводы были. То есть в театрах, кино, цирке, конечно же, сами внутри управлялись, а вот в музеях эскурсоводы к нам присоединялись — группа организованная всё-таки.
И вот входим мы с музей искусств, попадаем в "греческий зал". Накануне старшие девочки шептались, что тут могут быть обнажённые скульптуры, и не только женские, но и мужские (поскольку речь шла о Венере и Аполлоне, можно перефразировать — не только богини, но и боги). Так что сердечко у меня колотилось, когда переступала порог. Нет, позырить на богов с мужской анатомией я была не прочь, но не под строгим присмотром Ангелины Самаркандовны. Ещё составит список бегающих глаз, проявивших жгучий интерес!
Но нет, ничего неприличного не оказалось в том зале. Может, и было что, да вынесли перед школьной экскурсией. Вроде как какие-то места пустовали… Присутствовали плечевые бюсты и статую и полный рост, такие солидные дядечки в длинных целомудренных тогах и тётечки, тоже в длинном и всескрывающем, это у них туникой называется. Среди старших девочек пробежал шепоток: "Без бюстгальтеров, а смотри ж ты!" А я, кстати, когда в автобусе оказалось близко от них, старших, всё молча интересовалась, какие у них бюсты, носят ли уже лифчики, сердце замирало от мысли, что когда-нибудь и у меня так вот будет. Пыталась разглядеть контуры белья через лёгкие летние платьица.
Ну вот, любуемся мы на эти целомудренные статуи, и вдруг одна из девчонок, яркая такая, накрашенная и набижутеренная, явно радующаяся тому, что вырвалась-таки вот в город, задаёт экскурсоводу невинный вопрос:
— А что, древние греки всегда в белом ходили, цветной одежды не признавали?
Одета она была пёстро, вызывающе, не нескольких скромных цветов хватит. Нет, белое она бы тоже носила, но полупрозрачное, чтоб выставлять из-под него тело. А статуи и белые, и ничего розоватого с исподу не выглядывает — впору изумляться. Как же они сходились, женились?
Экскурсовод не имел готового ответа, что-то забормотал насчёт того, что, мол, при раскопках в Греции находили кусочки и цветных тканей, и то ли в "Илиаде", то ли в "Одиссее" что-то цветное вроде упоминалось. В общем, как говорят студенты — "поплыл".
Школьников ведь приучили к чёткости суждений: "да" — "нет", а все эти "может быть", "с одной-другой стороны", "учёные полагают" — это не для нас тогдашних. Дай бог скелет науки заучить, не до деталей.
И тут меня словно кольнуло. Я вытянула руку и произнесла помимо воли: "Смотрите!"
Старшие девочки обернулись. По залу шла девушка, показавшаяся мне тогда довольно взрослой, так сказать, младшего тётенькового возраста. К своим-то всем, кроме Ангелины, я "на ты", хоть они и старше меня, а вот к этой, пожалуй, так не обратишься, к этой, как к тётеньке надо. Шла она довольно деловито, не совсем по-музейному, можно подумать, что её отпустили на несколько минут осмотреть "греков". Во всяком случае, обычно среди скульптур бродят более медленно и расслабленно — кто без экскурсовода, конечно.
Показав чуть не пальцем, я имела в виду её одежду. На девушке была белая майка с широкой горловиной (невинная смелость тех времён) и короткими рукавами с таким, знаешь, шелковистым блеском, но мягкая, чуть не-по фланелевому — конечно, только с виду. Хорошо очень облегала маечка фигурку, прямо по-водолазочному, и чётко пропечатывала лифчик, особенно на спине, откуда мы её в основном и видели.
Летние платьица "моих" заставляли "это" поискать, скрадывали, а тут всё как на ладони.
Белыми контурами проступал элемент белья через материю, но у горловины лямочка чуть-чуть выныривала на плече — чёрная.
Кроме того, майка обтягом выдавала жиряки на спине — и снова "белила" их, хотя понятно, какого она взаправду цвета. И третий раз урок повторился на попе. Я уже говорила, что пупки тогда не выпускали, так что одежда опускалась ниже пояса чуть не до самого широкого места. Облегала верх попы, и снова покрытое представлялось белым, хотя ниже выныривали ярко-синие брючки, кричали цветом прямо. В довершение всего, через них проступали контуры больших, по нынешним меркам, трусов. Похоже, эта особа сама себе сшила или заказала кому брючки из того, из чего обычно лёгкие платья шьют, а о стрингах не позаботилась. Да и кто тогда о таких вещах слышал? Главное, после всех белых обманок сверху и не скажешь, какого цвета у неё трусы, хотя заимствовали они брючный ярко-синий цвет.
И девочки поняли. Поняли, что я хотела сказать. Цвета могут быть самыми разными, но при воплощении в мраморе вся палитра сжимается до мраморного цвета, белого то есть. Античная скульптура родственна нашей уже устаревшей чёрно-белой фотографии — ну, не умели греки делать такие краски, чтоб тысячи лет под землей не разлагались. А рассчитывали на вечное существование своей Древней Греции. Так чего ж огород городить? Они умные были, греки, хотя и древние.
Ангелина Самаркандовна пыталась ворчать, но девочки меня защитили, сказали, что я показала на скульптуру в другом конце зала. А когда мы остались вне зоркого ока взрослых, расцеловали меня за короткое, но ёмкое объяснение. И сразу заговорили о том, как это здорово — так обтягиваться, будто и одета, а будто в бикини, итак всё проступает на тебе. Но в школе так, конечно, не позволят носить, да и родителям об этом не заикнись.
Конечно, мне повезло, что такая особа под руку подвернулась, но ведь и любому, если разобраться, повезло. Но ведь экскурсовод не смог этим везением воспользоваться, да и никто, кроме меня. А у меня просто непроизвольно вырвалось восклицание и мысль мелькнула.
Вот как надо преподавать!
С задних рядов неслись плохо скрываемые звуки. Пощёлкивали какие-то резинки, что-то шуршало…
Звук, с каким снимается женское бельё, может многое сказать слушателю. Преобладает шорох или щелчки? По-разному бывают.
Зачешется, к примеру, у девушки ягодичка, она ладошку к трусикам прижмёт, два пальчика загнёт — и они уже к телу прижаты. Почешет, разогнёт — и снова ладонь снаружи. Некоторые в мини-юбках умудряются так и на людях чесаться. Блиц-чёс, блин! Выглядит так, будто она поспешно одёргивает юбку, только вот та задирается не до нырка рукой вниз, а почему-то после…
Такие трусики при снятии только шуршат. Соседствуя с телом, они напоминают вконец обленившегося сторожа, пускающего всех, кого ни попадя — и с пропуском, и без оного. А если кто опасный пройдёт? Если чужой пальчик тебе попку почешет — и не только?
Слыша позади себя шорохи, Кира недовольно поморщилась. Будь она адвокатом, то на судах об изнасиловании демонстрировала бы, какие трусы были на жертве. Телесный купальник надевала бы и прямо на себе примеряла улику. Ведь свободные, отходящие при любом движении кромки прямо-таки провоцируют мужчину! Для того, похоже, такие трусы и надевают, и "случайно" подбрасывают взгляду.
Чесаться в них, видите ли, удобно. Нет, ты попыхти, почертыхайся, когда с третьей-четвёртой попытки пальчик отколупывает от кожи кант, а соседний не успевает под него нырнуть — тихий щелчок, трусы в порядке. Почертыхайся, а потом одной рукой аккуратно оттяни эластичные трусики, аж дрожащие в натянутом состоянии, вот-вот лопнут, а второй ладошкой осторожно подлезь и почеши, раз уж приспичило. Кожа немо крикнет "ура" чёсу и чувству обнажения, но когда трусы вновь на неё вернутся, без лишних криков поймёт, как это здорово, что тебя одевают именно такие, в меру тугие трусы. Одевают, а не просто маячат рядом, готовые поддаться любому подлезале.
Тем более это верно для лифчика. Когда Кира одета так, что одной рукой за кромками не почешешься, как вот сейчас, то в полной мере осознаёт, что надёжно упакована. И вот насильника против так упакованной девицы Кира-адвокат защищать не стала бы. "Женские латы" не надевают, ища приключений, наоборот — избегая их. Да и верхняя одежда лучше сидит на плотно прилегающем к телу белье, а то ровно как в куче тряпок голой барахтаешься.
А Ева, слыша за спиной шорох одежды, думала о другом.
В её деревенской школе девочки были разные, но минимум одежды и максимум распущенности всегда шли рука об руку. Если у девчонки, как у дочки Анискина, "по утреннему времени груди из кофточки торчат", значит, она плохо учится, грубит старшим, покуривает в укромном месте, лезет к парням. Если же девочка тихая, скромная, прилежная, то и одета прилично, верхнюю одежду с нижней не путает.
Да, встречают по одёжке, но и то, по чему провожают, с одёжкой тесно связано. Ева на это и ориентировалась.
А в городе всё оказалось иначе, сбивало с толку. Прилично одетые хрипели прокуренными голосами, ругались матом, были легко доступны. Но это ещё можно снести. Хуже была другая крайность. Вот сидит девочка — умница, прилежница, ругательных слов вообще не знает, в очках и очень-очень серьёзная. Все интересы в учёбе, да ещё наукой занимается. Такие обычно скромно одеты, а эта как будто заколдована, как будто не замечает, что у неё кисейная накидка на откровенный лифчик (или водолазка на босу грудь), голая талия с глубоким пупком, пояс юбки сдвинут вниз чуть не до волос, но это не мешает нижнему краю выдавать место смычки ножек, где болтается верёвочка от стрингов. Но девочка, повторим, серьёзная, чуть от науки-учёбы в сторону скажешь — краснеет.
Как же это так?
Ева не понимала. Конечно, многое зависит от воспитания. Если все ходят полураздетыми, нетрудно внушить ребёнку, что это и есть норма. Но ведь и в городе многие одеваются плотно, как раньше, чтоб и лифчик не давал себя заметить, и разрыва по талии не было, и юбка не ниже колен. Глядя на них, должна же понимать, что твоя одёжа… м-м-м… чересчур легка? Должна. Но не понимает.
Ева где-то читала, как морские пираты захватили корабль-плавучий женский монастырь. Само собой, хотели многое поиметь с монашек. Но те, как оказалось, умели лишать себя жизни при первом же покушении на их невинность. Некрофилией пираты не страдали, поэтому одели контингент в одежду уличных женщин, захваченную на другом корабле, и отвели в просторную пещеру. Даже еду приносили, для монастыря вполне приличную. И вино.
И что же? Постоянно глазея на чужие полуголые тела, монашенка не могла заинтересоваться собственным, пусть, по её представлениям, грешным, а времени-то свободного навалом, на одни молитвы не истратишь. Пресная еда побуждала искать "специи" в виде острых ощущений. Пробовали даже пить вино, но грешные тела пересиливали. В общем, не успели пираты вернуться из очередного рейса, как появились первые желающие свести с ними знакомство покороче, а там подтянулись и остальные. Что интересно — все приобрели манеры и лексикон продажных женщин, хотя учиться-то было вроде не у кого. Одежда всё это, не иначе!
Конечно, в вузе ситуация другая, и если студентка увлечена учёбой, то может и пренебрегать телесным. Надо только, чтобы мальчишки не ошибались, не обращались к легко одетой как к доступной. Такие клевки любую задолбают и либо начнёт девочка одеваться прилично, либо… либо начнёт откликаться на запросы и в конце концов станет лёгкого поведения.
В конце концов, должны же как-то парни отличать тех, кто, мягко говоря, не требует долгого ухаживания! Легче и естественнее всего — по одёжке. А если ты неприступна, зачем подаёшь раздеждой не те сигналы?
С Кирой общаться легче, тут такой раздвоенности нет. Распущенной её не назовёт подруга, конечно, но — смелой, бесшабашной, без комплексов. Коммуникабельной назовёт после семинара по психологии. Жить с которой, в общем, легче.
Ева подумала, что, может, записать кое-кого из раздетых, но серьёзных, и посмотреть, что с ними станет к окончанию вуза. Но сейчас не до того, потом уж.
Нет, не выходили у Евы из головы девочки с задних парт. Шуршали много, неужели совсем разделись? Ну хоть что-то на себе оставили?
Размышлениям мешали оставшиеся за партами "белые вороны" — они то и дело нагибались, чиркали ручками в тетрадках, потом разгибались и смотрели на экран. Морщились, когда там было не то, но нашей героине это видно не было. Зато бросалось в глаза другое.
Наискосок от неё стояла и усердно трудилась Марьяха, невысокая, но очень полная студентка, из породы "кубышек". Такие часто бывают прилежными, но не всегда правильно одеваются, по Евиному мнению. Вечно им узки свитерочки, в которые телеса свои приходится втискивать. Может, и не очень их жмёт тоненький трикотажик, но вот облегание, видок… Мало того, что лифчик заметен лучше, чем без свитера, так ещё и жирные оплывы в глаза бросаются. Ну, возьми ты бюстгальтер послабже, чтоб не давил из тебя сало, и свитер пошире да поплотнее — нет, надо по минимуму обязательно. Тогда хотя бы корсет, он-то фигуру стройнее да привлекательнее сделает, сформует, загонит твоё сальцо в приличные рамки.
Кира как-то заинтересовалась корсетами, и из этого вышел целый рассказ. Но, вообще-то, эта женская одежда чересчур дисциплинирует, не терпит расхлябанности нашего века. Ну вот, к примеру. Нынешним девушкам настолько противно первобытное состояние, что они в пику тогдашним набедренным повязкам "носят" набедренную наготу. А корсет должен плотно сидеть на тазу, облегать верха живота и попки. А как же пупок? Нет уж, обойдёмся без корсетов.
Талия у Марьяхи была скромная, более чем. По правде говоря, практически незаметна была она. Но, несмотря на бочкообразность, джинсы всё же носила. На чём держались? Спросите Еву о чём-нибудь попроще. За счёт трения, наверное, и ещё из-за жёсткости штанин сползти не могли.
И вот сейчас, когда кубышка нагибалась, Ева видела мощную обтянутую джинсами задницу, норовящую вылезти елико возможно наружу. И верх трусиков вытягивала. Разрыв между джинсами и коротким обтягивающим свитерочком был внушительным. Правда, когда хозяйка стояла прямо и тихо, она могла натянуть одёжку по пояс джинсов, на несколько секунд обрести целостность помогало. Потом снова всё расползалось в разные стороны.
Иногда Марьяха, стоя прямо, приседала, чтобы поймать просвет в столпившихся спереди и увидеть-таки экран. Надпопье тогда тоже вылезало, даже выныривало, поясничная нагота уширялась. Поднялась с приседу — и снова поуже у неё.
Ева догадывалась, что Марьяха знает, кто стоит позади неё и тем самым прикрывает от чужих глаз. Потому и не стесняется. Наоборот, ведёт себя естественно, не рисуется, вправду хочет получше разглядеть экран. А когда и хочется, рассмотреть, и колется… парни сзади взглядами колют — это разве учение? Нет уж, встала спереди однокурсницы-скромняшки, и делай, что хошь.
Ева тоже держала внимание на экране, поэтому кубышкина фигурка была на периферии её зрения и, казалось, делает какую-то гимнастику: наклон-присед, наклон-присед… Нерегулярно, не под счёт. Прыгает набедренная нагота, и в голову постепенно закралась мысль: а что, если одновременно?
Как будто нарочно Марьяха вышла из-за парты, стала под углом — а то совсем обзор ей закрыли. Её зад стал виден Еве весь. Кубышка поглядела на экран, нагнулась, чтобы зарисовать. Верно, с одного взгляда не схватила всё, подняла голову, не разгибаясь. Заслонили, блин! Ага, вот там просвет. И, так и не разгибаясь, присела.
Хр-рясь!
Какой-то потрескивающий, пошуршивающий звук, с щелчочками даже. Из-под джинсов, не выдержав, вывернулась вся попа! Ева увидела в полутьме огромное светлое пятно, само оно в глаза бросилось. Не сразу и разобрала, а есть ли трусики, они ведь кремоватые, невидные. Но через секунду, когда Евины глазёнки мимо воли хозяйки впурились в задницу, проявились и трусы, темноватый треугольничек в окружении белой кожи.
Треугольник, заметьте — не трапеция!
Сходящиеся в одну точку кромки будто нарочно крикнули, немо, что наружу вылезла вся попа, не часть там какая-то. Будто в туалете по надобности определённой.
У Евы перехватило дыхание. Ну и ну! Где она? В голове какая-то муть. Жест-то до боли знакомый. Так приседали на лесных прогулках её спутницы, чтобы облегчиться, попа стремительно вылетала из-под джинсов голая, "боеготовая". Только большие аккуратистки сначала оглядывались, потом спускали джинсы, трусы, и только после всего этого приседали, остальные объединяли эти движения в одно. Но всегда перед этим расстёгивались пояс и гульфик.
А тут что? Неужто Марьяхе так приспичило, что она прямо вот тут готова того… Бред! Она же не расстёгивалась. Тело ладони на две само вылезло из застёгнутых джинсов, талии-то нема. И потом, попа-то без расщелинки, трусы, стало быть, верны телу, соблазну сползти вслед за джинсами не поддались, хотя трение было, как не быть.
Всё же непонятно было, чего ожидать. Кто опростоволосился, тот сразу реагирует, исправляется. А эта ещё и елозит влево-вправо, выискивая просвет, не поднимается сразу. Так елозили те, "лесные" девчонки, выбирая позу, чтоб ножки не испоганить исторгаемым.
Вспомнился некстати их с Кирой недавний визит в туалет. Ева сразу же нырнула в кабинку, но потом высунулась, потому что Кира в соседнюю, как обычно, не зашла. И увидела, как подружка, отойдя к окну подальше, спускает джинсы, оставив трусы, раздвигает руками ягодицы, чтоб спустить живот побесшумнее, фырчит, крутит тазом, разгоняя запах, и снова натягивает джинсы. Не отчубучит ли чего в этом роде Марьяха, нет ли в её приседе зловонного какого умысла? Да и без оного легко опростоволоситься. Попа-то чует холодный воздух, свободу, может и инстинкт туалетный сработать.
Нет, не отчубучила. Вот поднялась, выпрямилась. Попа внырнула в свой джинсовый домик, распёрла его снова. Похоже, хозяйка и не подтягивала даже. Снова приличная по нашим временам полоска наготы. Почесала где-то в тех местах только, может, незаметно чего и поправила, подтянула. Не вспомнив, что многое видно, и просто неудобно там чувствовала, вот и поправила машинально.
Вот как удобно без талии! Будь какая-никакая, затягивайся пояс выше широкого места таза — и при глубоком приседе-нырке джинсы либо лопнут, либо тебе чего-нибудь раздавят или сломают, в лучшем случае — сожмут до вскрика. А тут — красота, вылезло тело — влезло, до крайностей не доводим. И неприличного, по большому счёту, нет ничего, даже попкина расщелинка не обозначена, не стринги то есть и не какие-нибудь "танги". Полнопопенные трусы, хотя и треугольные, не шортенные.
Ева отошла от оторопи. А Марьяха, словно опробовав смелую пантомимику, аж обнаглела, глубокие приседы пошли один за другим, почти уже беззвучно. Путь опробован, чего ж шуршать. А вот подпукивать начала, но в меру, трусы на попе аж колыхались. Из-за сосредоточенности на учёбе, простим уж её. И Ева стала отдыхать глазами на большой светлой заднице, когда сверху, на экране, неприличнело.
Позже, летом уже, гостя дома на каникулах, она как-то шла с отцом по деревенской улице, а впереди них вышагивала полная и высокая девица в низких, не свойственных ещё для деревни, джинсах. Уронила сумочку, отступила на шаг назад, наклонилась, гибкость в пояснице хреновая, присела тогда. И выныривание попы повторилось. Ева испуганно поглядела на отца, ожидая негодования, поучений, мол, так не поступай, но он только хмыкнул.
— Чего-то напоминает, — почесал он в голове. — А-а, двустволку. Будто переламываешь её, чтобы перезарядить, внутренности и выглядывают. У патронов тоже попки, тоже блестят. — Девица, уже выпрямившаяся, недовольно оглянулась и ускорила шаг. Блестели у неё стразы на стрингах. — Кожух пистолета тоже так от ствола отходит. Теперь вот и девки туда же, "патрон" им загони… Ты чего покраснела, дочка? У тебя талия, тебе так не оплошать.
Совсем отогнать срамные мысли не получалось. Ева поневоле размышляла о связи раздетости с распущенностью. Старалась в порно-паузах думать и за ту, и за другую сторону.
В принципе, кисейные блузки по праздникам допускались и в стародавние времена. У них дома даже фотография есть, молоденькая мама получает школьный аттестат. Допускалось даже, чтобы сзади сквозь кисею был виден лифчик, но спереди должны бушевать кружева, закрывать грудь капитальнее даже, чем простая ткань, бельё проступать не должно.
Только вот бюстгальтер должен быть парадным, чистым, ни в коем случае не прозрачным. Сзади, где он виден, особенно таить и нечего, не полоску же обычной кожи, значит, непрозрачность эта "впрок", даёт понять мужскому глазу, что спереди всё хорошо упаковано, нечего кружева взглядом сверлить.
Упакованная по всем правилам стыдливости Ева однажды заметила, что у некоторых её одноклассниц спереди сквозь положенные кружева проглядывают белые треугольнички, но очень уж маленькие, никак не соответствующие выносу бюста вперёд. Судя по объёмам, прикрывались только околососковые кружки. Неужели? Хотелось рассмотреть поподробнее, но стеснительно было. И всё же однажды наша стесняшка углядела сероватую, почти под цвет тела, периферию чашек. Сами-то чашки, оказывается, полномерные были!
Нечего и говорить, что блузка заправлялась в юбку не ниже колен, о голых пупках, как и низких трусах, тогда и слыхом не слыхивали. Трусы были большие, зимой зачастую — бязевые, всё хорошо облегали, покрывали.
Пупок… Откуда он взялся? Когда-то парни жадно ловили глазами девичью щиколотку, выныривающую из-под многочисленных шуршащих юбок — тот же кайф, что и ныне от вида вывернувшейся из чашки груди. Потом край юбки пополз вверх, вверх, ноги боролись за право себя показать. Уже на памяти Евиных родителей дошло дело до мини-юбок, а когда Ева была совсем девочкой, мини-юбки выродились в "широкие пояса", чуть нагнёшься — промежность на виду.
Казалось, сокращать материю больше некуда. Но вот, откуда ни возьмись, вынырнул пупок и открыл второй фронт. Теперь против косной юбочной материи боролась и кожа живота. Можно понять, если животик у тебя красивый, но в дело включились и безобразные животищи (и надпопищи), прыщавые, со складками жира, иной раз и не вполне чистые. Считали, что мужскому глазу не эстетика нужна, а голая правда.
Против такого напора не могли выдержать даже джинсы. Всё стало на низком ремне, летом и зимой. Женские органы, оказавшиеся в опасной близости от продуваемых зон, никто в расчёт не брал, а сами они получали слово, скромняжки, только уже воспалившись. Зато уж и слово это было! Одна девчонка еле из дома пришла, на лекции терпела-терпела, хотела отпроситься, но так её припекло, что вдруг завопила.
И "широкие пояса" превратились в пояса довольно средней ширины, размером как раз с ту волосато-губастую цитадель, которую сдавать на всеобщее обозрение ещё не пришло время.
Ева вдруг вспомнила, как когда-то Кира обратила её внимание на закрытый пупочек, мол, чего ты его таишь?
— Да ты что! Я представить себе не могу, что будет, если кто-нибудь послюнит палец и проведёт вокруг пупка!
— Так уж и послюнит!
— Не знаю, но мне чудится, что похабник обязательно послюнит палец, чтобы сильнее обидеть. Но и без того это противно, щекотно, позорно. Нет, ты как знаешь, а я ни за что пупок не покажу, и не намекай даже!
Правда, городская жизнь быстро развеяла деревенские "предрассудки".
Ну хорошо… то есть плохо, но ведь обнажёнка ещё не есть распущенность. Посмотрим на мужчин, что они обнажают. Здороваясь, снимают перчатку, заходя с улицы в дом — шапку. Подражают рыцарям, в одном случае показывающим, что в руке нет оружия, в другом — что доверяют хозяину дома, не ждут от него подвоха.
Но разве женщины не могут подражать в этом мужчинам? Ведь знаменитейшие скульпторы античности и эпохи Возрождения ваяли женские тела обнажёнными, утверждая эталон красоты. Скрывать эту живую красоту можно только подчиняясь нормам морали, либо не доверяя окружающим. Ну, нормы приличного со временем меняются, и почему бы времени не помочь, не выступить застрельщицей? Да чего там застрельщицей — почему бы не поддержать подруг, чтоб не выглядели "белыми воронами", это ведь первый шаг трудно сделать. А доверие мы обыграем, как в случае с шапкой.
Посмотри на меня, дружок. Глаза можешь не отводить, а если стесняешься, я сама их опущу, не замечу, что ты меня с интересом разглядываешь. Видишь, какой на мне совершенно прозрачный лифчик под кисейной накидкой, и ничего не скрывает — ни форму бюста, ни тёмно-вишнёвые пятнышки на вершинках. Оцени, как скромна моя юбочка, как широк зазор между ней и бюстом. Ноги — те вообще голые. Руки, надгрудье — само собой.
Посмотри, я показываю тебе, как мну воздух попкой при ходьбе. Ловко, правда? Ты ведь не подсунешь мне ничего, чтобы мять ягодицами и… м-м-м… прилегающими частями тела.
Я сделала всё, чтобы дать тебе полюбоваться своим телом, чуть меньше, конечно, чем античные статую, зато без их холодности. Заодно и себе комфорту прибавила, не без того, жарко же на улице (если не жарко — это уже самопожертвование выходит). И я доверяю тебе, что не злоупотребишь моей открытостью, руки не протянешь, пристально, в упор меня дораздевать не будешь, неприличных предложений не сделаешь. Надеюсь, очень надеюсь, что оправдаешь моё доверие, осматривать будешь умеренно и почти незаметно. Или не разглядывать специально, а просто считать меня эстетичной частью окружающей обстановки. Представь, стоит плотно одетая девушка рядом со статуей-обнажёнкой. Эстетика! Теперь представь, что статуи нет (ну, не ставят их ни дома, ни в вузах), в девица подражает ей одеждой. Та же эстетика! Просто и доступно.
А вообще-то я девушка серьёзная. Нахмуренные брови, очки. Кстати, как бы и ни оголяла тело, очки у меня покрывают все глаза, никакая сила не заставит их уменьшить, сделать модно-узенькими. Для работы очки, понял? Ну, учёбы. Я слушаю лектора, записываю лекции, выступаю на семинарах, работаю за компьютером — вот какая я деловая! Никакой лёгкости в поведении. Не верится? А вот если бы я была упакована в ткань, а по ней — картинки неприличные, тогда я какая была бы? Да, одетая, но бесстыжая. Не лучше ли наоборот?
Но Ева смутно чувствовала, что аналогия неточная. В самом деле, руку мы пожимаем конкретному человеку, в дом приходим к конкретным хозяевам, уважение отказываем вполне конкретным персонам. А в течение дня кто девушку увидит — поди угадай! Десятки, сотни, а если особа бойкая — то и тысячи, бывало, людей. И всем им своей раздетостью она доверие оказывает, знакомым и незнакомым? Нет, что-то не сходится.
Если знакомые этой девушки могут считать её одежонку за доверие, то для незнакомых — это просто распущенная девица. Или очень-очень современная. Что хуже, кстати?
Мало того, если найдутся люди, не склонные оправдывать твоё голое доверие, и если хоть одному из них поблагоприятствуют в этом обстоятельства, можно сильно залететь. И быстро — ведь снимать мало что придётся. Потом доказывай, что ты ему доверяла, раз незнакомы даже. Нет, если незнакомы, то не доверяла, а — сигнализировала.
Вдруг обе подружки одновременно фыркнули. Им независимо друг от друга вспомнилась одна история с компьютерами. Бывает же такое!
Компьютеры эти, современные, мощные, но в малом числе должны были прийти сразу после Нового Года, так как счёт оплатили до новогодних каникул. Но, как это всегда у нас бывает, то ли деньги где-то крутились, то ли коробки с ценным грузом шли черепашьими шагами, но пришли они на несколько месяцев позже. Мало кто заметил, что пришлось это как раз на канун первого апреля, но те, кто заметил, воспользовались ситуацией на все сто.
Из Интернета скачали английскую инструкцию об условиях, которые нужно создать в компьютерном зале, перевели и распечатали, вывесили вместе с оригиналом — для солидности. По переводу выходило, что новейшие быстродействующие компьютеры сильно боятся даже малейшей пыли, так что в Малайзии, например, девушки работают с ними полностью обнажёнными и вымытыми в душе. Вот как!
При переводе, правда, пропустили фразу, что это относится к залам, где собираются высокотехнологичные комплектующие компьютеров, а не к компьютерным классам (и даже не к "отвёрточному" производству), но на то и первое апреля. Зато добавили от себя, что в холодном климате, ладно уж, носите, люди, бельё, но не более! И требования к тому бельишку прописали: не быть синтетическим, хорошо впитывать влагу и пропускать воздух, поменьше краски, раздражающей кожу и дающей "красочную" пыль. Содрали из инструкции ОБЖ, из той её части, где мальчиков и девочек предостерегали от повседневного ношения синтетического белья, плавок — любят они в некотором возрасте обтягивать свои тела, а это вредно. В общем, бикини не проходило и девушки должны были сидеть перед дисплеями в белом хлопчатобумажном. Для достоверности и уменьшения чувства обнажённости добавили ещё купальные шапочки на голову и марлевую маску на лицо, бахилы на босые ноги.
Конечно, кое-кто догадался, что это розыгрыш, но молчал. Потом, когда всё раскрылось, все дружно сказали, что раскусили розыгрыш сразу, но решили подыграть, позырить на доверчивых. Врали, наверное, ведь если бы все были такими проницательными, то любой смешок в классе быстро перестал бы в раскаты громового хохота — над самими собой, звучали бы поздравления с первым апреля, розыгрышу приходил каюк. Этого не было. Засмеявшийся быстро брал себя в руки и только фыркал под марлевой маской. Кроме того, срочно "заболели" бы самые стеснительные девочки. Нет, они пришли, вместе со всеми разделись в аудитории и босыми прошлёпали к "святому залу", лишь перед самым входом натянув бахилы. Чем не мечеть наоборот?
И вот представьте себе длинные ряды столов с дисплеями, и сидят за ними девушки сплошь в белых трусиках и лифчиках мини-покроя (чтобы поменьше пыли было!), с белыми марлевыми повязками на лицах, лишь душевые шапочки и бахилы голубоватые. А по соседству сидят парни в белых хлопчатобумажных плавках, масках, а вместо шапочек и бахил сошли полиэтиленовые пакеты, во множестве скапливающиеся ныне в домах. И мальчики не стали тратиться зазря.
Преподаватель, это самый вот Астафий Ицимирович, участвовал в заговоре и был одет соответствующе, но на голой шее его висел галстук — знак старшинства. Он ещё молча удивлялся, почему разделись и вечно стесняющиеся девушки, и сидят без особей стыдливости, а потом понял — это как в кабинете врача. Если человек в белом халате, перед ним принято раздеваться без стыда, с сознанием "производственной необходимости". Если компьютеры требуют наготы, то это "техническое" требование пересиливает любые моральные нормы, снимает стеснительность. В данном случае, раздеться — это как надеть халат и забрать волосы перед лабораторкой.
Первое апреля прошло, а студенты так и продолжали ходить в дисплейный класс. Розыгрыш грозил перерасти в традицию полунудистского толка. Все ждали, что будет дальше, и исправно раздевались до белья. Розыгрыш прекратили, когда наступили тёплые майские деньки и самые развязные девки, ссылаясь на близость климата к малайзийскому, могли бы (с них станется!) начать ходить на занятия целиком обнажёнными. Не все парни ручались за себя в таком случае, да и до декана дошло бы. Но и в обычной своей одежде выглядели эти девицы раздето-придраппированными, так что прекращение розыгрыша нравы не укрепило. А может, оно и к лучшему! Не пялься в дисплей, постреливай глазками по сторонам, и да не затупеют они!
Время шло, учебный процесс прогрессировал, и стоящая толпа начала мало-помалу заводиться. Кира почувствовала — пора. Не защитят её никакие джинсы, никакие "бронеплиты", тугое бельё и даже ненадушенность. Лучше уж от греха подальше.
Она обернулась и краем глаза увидела таинственное свечение откуда-то со скамейки, над которым в полутьме угадывалась девичья фигурка. Нет, подружка, меня не проведёшь, я знаю!
Делается это просто. Выбираем юбку плотную и достаточно длинную, чтобы создавать вокруг ног полутьму, но достаточно короткую, чтобы дать постороннему глазу эти чарующие потёмки увидеть. Поза тоже важна: сед нога на ногу или ещё как, но не сжиматься. И вот глаз, привыкший к этой темноте и не знающий других способов её развеять, кроме раздевания, вдруг замечает, что она почему-то рассеялась (хотя материя, повторим, плотная), и мало того — из-под юбки исходит слабое свечение. Не обман ли зрения? Но и в темноте светится. Блин!
Секрет прост — несколько витков подшитого изнутри стекляруса с электролюминофором и зашитая в пояс батарейка. Но каков эффект! Парни просто балдеют, придумывают немыслимые способы, чтобы тебе под юбочку позырить. А ты им ввёртываешь к месту, что у тебя "критические дни" и сами понимаете где ну очень жжёт! Кстати, эту отговорку придумала экспромтом одна студентка, стоя у доски, когда не в меру встревоженный и заботливый профессор спросил, как её здоровье. Парни-физики выдумали даже Y-лучи на манер X-лучей, рентгеновских, три чёрточки этой буквы означали паховые складки и межножье, а где они сходятся, там эти лучи и возникают.
Кира немножко отвлеклась и не смогла выскользнуть незаметно. Не знаю, полапали ли её случайно или намеренно, но задели выпирающий из кармана мобильник. И нажатой оказалась кнопка — та, что вызывала абонента номер один из приоритетного списка.
Ева вздрогнула, чертыхнулась по-девичьи, быстро достала свой сотовый, на ходу нажимая отбой. Как она забыла поставить его на вибро! Вроде, никто особенно не обратил внимания. Девичий пальчик, подсвечиваемый экраном в какой-то мертвенный цвет, активировал виброэффект, и обезвреженный мобильник отправился в задний карман джинсов — торопливо, ибо возникла новая учебная картинка, довольно сложная к тому же.
Зарисовывая, она чувствовала, что что-то не так. Потом поняла — трубка осталась сверху кармана, не пошла на дно. Не очень хорошо, может выпасть или свистнут её. И девушка торопливо завела руку, толкнула сотовый вниз, одновременно нагибаясь — пока на экране висит срамота, надо дорисовывать, дорисовывать…
Ожидая почуять приятное давление через джинсу, давление, питающее чувство счастливой собственницы, Ева чуть не ойкнула, почуяв холодок на ягодице — будто чужая рука туда юркнула.
Блин! Она, выходит, попала впопыхах не в карман, а за низкий пояс джинсов — и протолкнула трубку под него. Висит дорогое имущество на честном слове, вот-вот упадёт в брючину.
Она быстро согнула ногу, положила лодыжку на скамейку. Теперь, если и упадёт, то не дальше колена. Но как потом разгибать ногу, ловить беглеца? Кто подставит ладошки у щиколотки разгибающейся ноги? Она же не конторсионистка!
Нет, надо доставать. Жалея, что слайд уходит недозарисованным, Ева левой рукой прижала выпуклость к ягодице, а правой стала пытаться подлезть под джинсы и выудить. Но ремень плотно прижимал к коже низкие джинсы — когда надо, и вот когда не надо тоже.
Студентка ругнулась про себя и стала быстро-быстро зарисовывать.
— Ты чего? — просвистел рядом голос Киры. Она стояла рядом и оправляла одежду — всё-таки её полапали, потискали при бегстве из толпы. Но в меру, ничего такого-эдакого.
Подружка в двух словах посвятила её в свою беду.
— Ты рисуй, рисуй, я сама. — И подружьи пальцы стали уговаривать ремень, и тоже безуспешно.
— Ой, чего царапаешься? — вскрикнула вдруг Ева.
— Чего-чего… Разъелась, ремень распираешь. Доставай тут у тебя. Может, протолкнуть, сбросить в колено?
— Ой, если на бедре застрянет, как же тогда? Снимать придётся.
— Да, пожалуй. Доверься тогда мне. Рисуй и ничему не удивляйся.
Что ж, если верная подруга говорит, значит, можно положиться.
Кира тем временем на ощупь нашла пряжку, расстегнула её и вытянула весь ремень, чтобы не мешал. Нет — только кончик пальца заходит. Но Ева не разъелась, нет, это такие джинсы с запасом прочности. Даже высвист ремня их не опускает.
Тогда Кира прирасстегнула "молнию". Ева поморщилась, но поняла, что это не озорства ради, а вызволения мобилы для. И со спокойной душой продолжала чертить, инстинктивно втягивая животик.
Прижим к телу пояса ослаб. Кира не собиралась спускать джинсы, она просто запустила под них ладонь — одну, плоско. Между джинсой и ягодицей кулак было не сжать, разве что двумя пальчиками позволялось там орудовать. Словно пинцетом. Но как ими схватить плоский и гладкий мобильник? Его хватаешь, а получается — толкаешь. И он уходит куда-то вбок, скользит…
Вот пальцы уже перестали его доставать. Ничего, кредит доверия у неё ещё есть. Кира расхристала остаток "молнии" и немного приспустила с подруги джинсы — до выглядывания попкиной расщелинки. Только чтобы просунуть ладонь подальше. И просунула, но в это время Ева в очередной раз нагнулась к своим рисункам, проклятый скользун почуял свободу и юркнул куда-то вниз. Ева аж ахнула, медленно выпрямилась и испуганно посмотрела на подругу.
— Где?
— В попе. Ох!
— Под трусы скользнул?
— Да.
— Там чисто? Ах да, извини.
— Ты только вперёд не толкай, ладно? Будто раком меня… — она не договорила, но и так было понятно, куда "стучался" незваный предмет, на пороге чего непоправимого стоял. А кругом люди и образы.
— Тогда способ единственный. Темно. Терпи!
М Кира решительно спустила с подруги джинсы. В темноте смутно забелел треугольник ткани меж скромных ягодичек. Там, где он выползал из промежности, угадывалось что-то распирающее, типа неаккуратно вставленной прокладки или как будто обделалась девочка.
Да, будь это стринги, уже звякнуло бы об пол. Ева никак не могла сжиться с чувством верёвочки, рассекающей промежность, трущейся о неё наряду со средним швом джинсов, поэтому трусики были внизу широки. Но если они не покрывают все ягодицы вплоть до самого нижнего края, канты прут наискосок, то при движении, поигрывании мускулов неизбежно сдвинутся, собьются к верхнему краю ягодиц. Рельефные попки как бы сбросят с себя плохо держащееся покрывало. И будут канты обретаться, тереться где-то сверху. А мускулки-то играют, то вверх, то вниз, то создаётся, то исчезает между телом и трусами зазор. Если выбрать момент, скользнуть по динамической долинке, то можно и угодить прямо в попку. Собственно, сама движущаяся впадинка тебя туда и унесёт, загонит, только не упирайся. А как гладкому такому упереться?
Когда джинсы приспустились, он осел вниз, к самому мыску, расправив смятую ткань и за ней укрывшись.
Ева отчаянно ёкала ягодицами, чуя меж них гладкий холодный предмет. Он быстро нагрелся, но ощущение не улучшилось — как будто она обделалась. Но Кира обещала, значит, надо чуток потерпеть.
Обещала, но не так-то всё просто. Темнота, попка ёкает, еле видная выпираемость пляшет. Оттянула заднюю резинку трусов, прикоснулась пальцами, а они холодные — ягодицы заплясали ещё сильнее. Выскочит сейчас к чёртовой матери! И ещё. Ева недавно была в туалете, а с туалетной бумагой у них там не очень. Демокрадично очень с туалетной бумагой. Надо бы немного предохраниться.
Далеко впереди мелькали "горячие" слайды, стонала возбуждённая толпа, метался чёрный лифчик Ивонны, по бокам сопели и ахали влюблядящие парочки. Подруги, среди людей, чувствовали себя в одиночестве. Всё происходило как бы на периферии бытия.
И Кира мгновенно изобрела способ. Она взяла и решительно спустила с подруги трусы. Как спустила бы с себя самой, попади в такую ситуацию.
Хотя нет, с собой так не управишься. Ладони взялись за боковинки, оттянули от кожи, затем пошли вниз, организуя покатую плоскость, и быстро сомкнулись "домиками" в самом низу, скользя по пояску большими пальцами. "Домик" этот был выстлан задком трусов, туда и скатился бобслеем беглец — больше ему деваться было некуда. В темноте иначе рискуешь уронить.
Придерживая трубку через трусы одной рукой, Кира вытащила из кармана носовой платок (хорошо, что она в джинсах, а платок не в сумочке!) и взяла через него мобильник, стала протирать. Трусы, конечно, выпустила.
При всей заботе о гигиене осталось без внимания, что не только с попки сдёрнулись трусы — и спереди тоже. Это было слишком даже для темноты, даже для окружённости затылками пялящихся в экран.
— Я голая, — шепнула Ева подружке, всё ещё не выпуская из рук карандаш. — Одень меня. — Но из-за шума та не услышала.
— Чего? — а сама подозрительно принюхивалась к обтираемому.
Кого из нас не бесит, когда его переспрашивают? Тем более, что переспрашвает та, что должна с полуслова подругу понимать.
— Одень, говорю, голая я! — крикнула Ева, набрав сперва полную грудь воздуха. Но как раз на полуфразе резко погас экран и затих звук, так что признание громко прозвучало в наступившей внезапно тишине.
Вспыхнул свет.
Как потом выяснилось, кто-то из парней, возбудившись зрелищем до потрескивания брюк, захотел сходить в туалет и там успокоиться. Пробираясь в темноте к выходу со своей большой проблемой, он ногой задел за провода, идущие от розетки к компьютеру. Потом он яро отрицал, что зажёг свет в ответ на восклицание. Просто нога запуталась в проводах, он споткнулся, схватился за косяк близ розетки, а там и до выключателя недалеко. А что может быть естественней для человека, в темноте в чём-то запутавшегося, как не нажать на подвернувшийся под руку выключатель?
Все головы повернулись на звук. Затормозить восклик удалось только на последнем "я", перешедшем в истошное "А-а-а!"
Ева бросила карандаш, руки дёрнулись вниз, но тут Кира машинально сунула ей в руку обтёртый мобильник. Куда же ещё его и девать?
В таком виде, шокированной, застывшей с сотовым телефоном в руке и полностью расхристанным низом, её и видели однокурсники несколько долгих секунд.
Что она наделала! Кира быстро схватила трусики за бока и рванула вверх, но Ева как раз опомнилась от шока и резко повернулась, чтобы как можно скорее увести от глаз голенький живот. Раздался треск, от двойных усилий стало хуже. Трусы разлетелись на лоскутки, а скользнувшей материей Кире снесло несколько отманикюренных ногтей. Считать, сколько именно, не дала дикая боль. Завопить, сунуть в рот — только это. Потом уже студенты пособирали на полу эти отливающие перламутром сувениры с острыми краями.
Под истошный вой подруги Ева стала скорей-скорей поднимать и застёгивать джинсы. С недевичьей силой пальцы рванули застёжку вверх. Закон подлости должен был заесть "молнию", саму по себе или подсунув клочок бывших трусиков, но он решил сработать иначе. "Молния" охотно сомкнулась, защемив уйму волосиков из спешно прикрываемого места. Будто дикий кот вцепился когтями в "киску"! С опозданием Ева взвыла не хуже обезногоченной подруги, и обе они бросились вон из класса.
Всё их осталось здесь. Потом им всё честно вернули. Кроме ногтей и девичьей чести.
На глазах ошарашенной толпы Ивонна неторопливо расстегнула свой чёрный лифчик, сняла его и смачно шваркнула об пол:
— Солидарна с тобой, Евка!
Бельишко чуть не растерзали на сувениры.
Когда компьютер снова подключили к сети и стали перезагружать, лектор сказал:
— Я и не знал, что бывают такие крутые вирусы, что не только в виртуальности, но и в реальности порно дают.
Хохот не смолкал до конца пары.