К слухам студенты относятся по-разному.
     Одни верят всему напропалую, другие не верят ничему. Даже подписи на объявлении "Декан", если она напечатана на машинке, а не выполнена синей ручкой — чтобы отдыхал ксерокс. А ещё лучше, если сам декан выйдет и вывесит это объявление на виду у всех. Но основная масса охотно воспринимает слухи о послаблениях и облегчениях брату-студенту, а слухи о дополнительных тяготах игнорирует. Им в аудиторию приди и громко скажи, да повтори, только тогда зашевелятся.
     Бывают и более сложные случаи, с противоречивыми чувствами.
     Вот, например, сейчас, когда разнёсся слух "физры в бассейне не будет", особо дикой радости он не вызвал. К концу мая по этой жутко важной для современного студента дисциплине у него обычно уже всё улажено. Но не у Киры. Кира умудрилась напропускать бассейн в семестре, попала в "серый" список и теперь должна была посещать занятия до самой сессии. И как вот прикажете ей к этому слуху отнестись?
     Конечно, если отменили, но зачтут, то всё хоккейно, полдня свободны. Погулять в непривычно тёплый майский денёк с подружкой своей — Евой. Но если зачётом не пахнет? Может, не верить особо этому слуху, в бассейн всё же пойти? Чёрт, далековато. И вдруг там их не ждут?
     Еве же было ещё сложнее. Она аккуратно посещала все положенные занятия и план свой выполнила, но продолжала ходить в бассейн за компанию с подругой. Бросить её она и подумать не могла. Кира, правда, намекнула однажды, что не неволит, что пусть погуляет девочка полтора часика по городу и приходит к бассейну её встречать. Но что это за пешеходство в одиночестве? И хорошо ли ей, отдохнувшей за время неспешной прогулки, встречаться с вымотавшейся на дистанции подружкой? Нет, конечно же. Плавать — так рядом, уставать — так вместе. И зачёт получать — одновременно, раньше срока она свою зачётку не подсовывала, как некоторые.
     Но если насчёт образа действий сомнений не было — куда Кира, туда и она — то вот насчёт желаний мозги у нашей героини раздваивались. Желать, чтобы занятие и вправду отменили? Но зачтут ли его Кире? Чтобы оно состоялось? Но, честно говоря, "физра" эта Еве порядком надоела к концу семестра. Водичка хоть ласковая, а только дразнит, о каникулах напоминает, до которых больше месяца и целая сессия.
     К тому же тучки какие-то по небу ходят и нагружены студенты тяжеловато. Одни лабораторные сегодня, и все с расчётами. Учебник неси, справочники — тащи, несколько тетрадей толстых и халат. Купальные принадлежности в пакете еле втиснулись в угол туго набитой сумки. Вообще-то, не для девичьих ручек. Но что делать?
     И Ева не знала, чего ей желать, за какой вариант "болеть".
     Поспрашивала, кого могла: а почему, собственно, отменяют? Невнятно отвечали ей: бассейн, вроде, занят под какие-то соревнования. И ничего более определённого не добьёшься.
     Задумчиво выполняла Ева свою лабораторку. Подошла Кира. Точной информации ей тоже не словилось.
     — Не ходи сегодня, — предложила она. — Зачёт у тебя есть, чего колготиться? Лучше отнеси наши вещички в общагу, а я налегке пробегусь до бассейна, посмотрю, что да как. А ты там поесть чего полегче сготовь и постели мне помягче. Приду — свалюсь. Весна, авитаминоз, что ли, но так это плавание утомляет — жуть!
     Но на взгляд и не скажешь, что через пару часов она сникнет. Энергичная, жизнерадостная девица, активная, можно сказать, хваткая. Сегодня она была в незначительной юбёшке и каком-то сморщенном вишнёвом топике не до пупка, под которым так и ходили упругие полушария, ложбинили кожу. Несмотря на всю свою общительность, подружка у Киры была только одна — Ева, все остальные не выходили из разряда знакомых-приятельниц. А у той, стеснительной и робкой, и знакомых-то было — по пальцам счесть, зато с Кирой она дружила — крепче некуда. Видно, что-то друг в подружке находили.
     И сейчас Ева отказалась наотрез. Впрочем, часть идеи ей всё же понравилась.
     — А может кто из общежитских наши вещи туда забросит? А мы вдвоём и налегке. Если не выгорит занятие, сделаем вид, что просто гуляем по городу и случайно прошли мимо бассейна. А?
     — Идёт! — обрадовалась Кира. — Даже лучше сделаем, с загадом: если найдём лопуха, в бассейн пойдём, если нет — ну его к чёрту! И вообще, физручники наши — редиски. Нет, чтоб официально уведомить, только слухи распускают. Не разбери-пойми.
     И студентки продолжили лабораторную работу.

     Звонок. Ева скинула халатик и осталась в бледно-голубых джинсах, маечке в бело-розовую полоску, ладно сидевшей на её хорошенькой фигурке и не спешащей слезать с пупка. Сорвала с волос резинку, густые светлые пряди легли по обе стороны головы. Встряхнула ею, кинула налево-направо для симметрии. В бассейне снова затягивать, да ещё шапочку поверху, пусть на свободе попереливаются пока, мои милые. И стала складывать всё в сумку.
     Добровольного носильщика Кира нашла. Чуток поломавшись, Кешка согласился оттащить две тяжёлые сумки до общаги. И подружки, прихватив по маленькому пакетику, двинулись в бассейн налегке, выпрямившись, грудь вперёд и небрежно помахивая своей необременительной ношей — как и положено настоящим девчонкам, а не замотанным лошадкам.
     — Спешить не будем, — предупредила Кира. — Мало мы им в семестре нервничали! Пойдём потихоньку, гуляючи. Если там соревнования, то, может, закончатся, пока дойдём. Давай-ка по пломбирчику, а?
     — Ты же знаешь, — тихо ответила Ева. — Перед занятиями я не ем.
     Небрежно помахивать пакетом она порой забывала, несла его в опущенной вниз руке, а вторую протягивала за спиной и брала за локоток ту. Ей говорили, что это очень уж застенчивая поза, надо быть пораскованнее.
     — Это потому что ты привыкла выкладываться, — объяснила опытная подруга. — Очень уж серьёзно к делу подходишь. Плавать — так всё время и на всю силу. А я — нет. Могу нажраться и несколько часов медленно парить брассом. Переварится не хуже, чем на суше.
     Да, девушки были очень разными. Наверное, потому и дружили так крепко.
     — Лады! — Джинсовая попка Евы ощутила лёгкий хлопок — сверху, где она переходит в спину. Ниже она всегда просила её не хлопать — ладонь могла проскочить между ягодицами, и те с испугу стискивали её так, что трещали кости в пальцах, а сотрясение мышц вблизи интимного места могло некстати возбудить девичью натуру. — Я тоже ничего не буду есть. Зато уж опосля погуляем, так погуляем! Погуляем, а?
     — Если силы останутся, — улыбнулась Ева.
     — А ты их и не трать. Тебе ж не в зачёт. Можешь вообще на бортике сидеть и меня подбадривать. Ну, если очень уж захочешь — бултыхнись. А?
     Ева снова улыбнулась и сняла ладонь с локотка.
     — Ну, раз разрешаешь, моя повелительница, — плавный жест рукой, — тогда погуляем! Так, чтобы надолго запомнилось. Только вот…
     — Что?
     — Да тучки мне не очень нравятся. Как бы они не сорвали нам весь гулёж!
     — А ты что, зонт не взяла? Я тоже. На тебя рассчитывала. Всегда ведь под твоим ходили.
     — Понимаешь, Кир… Он у меня на самом дне лежал. Когда всё запихивала, забыла его выложить. А Кешка говорит — быстрей давай, ухожу. Я еле пакет успела выдернуть.
     — Эх ты! Учу-учу тебя, как с парнями обходиться, а толку — ноль, — ласково заворчала Кира. — Он бы у меня в ногах валялся, упрашивая зонтик вытащить, сам бы вытащил и с поклоном вручил. А ты… Запомни, Ев: парни для нас, а не наоборот. Ну вот, опять за свой локоток! Дай-ка руку, пойдём, как озорняшки. И дождя не бойся. Вообще, никого и ничего не бойся. При правильном подходе всё путём. Мы — девушки. Всё — для нас. Вперёд!
     — Кир, — сказала Ева через некоторое время, — я хотела тебя спросить насчёт купальников в бассейне.
     — А что такое? — заинтересовалась та.
     — Да вот пошла я однажды в бассейн с Ксюшей и Маринкой. Тебя не было, ты все нормативы досрочно сдала, а нам осталось ещё чуть-чуть. Ну, помылись под душем, я вскочила в купальник и бегом к воде. Я всегда так делаю, потому что тренер однажды гаркнул, чего, мол, возишься. Притормозила, надо девчонок поторопить. Смотрю, идут рядом рука об руку, и обе в бикини.
     — В бикини?
     — Да, и очень здорово смотрятся. Ксюшенька такая миниатюрная, как девочка чуть не дошкольная, и на ней трусики такие, будто из песочницы только что вылезла, верх и незаметен почти. А Марина — крупная, полнотелая, попа и бюст так славно охвачены эластаном, будто мама рядом с дочкой. Я ад почувствовала, что мой сплошняк мешковат, не охватывает меня так славно, как их. Со стороны ведь смотрела, а если б с ними шла, то не так заметно было бы, как это у них здорово.
     — И что же вышло?
     — В том-то и дело. Не успели мы в воду спуститься, как подходит к нам тренерша, чужая, своих пловчих она там тренировала на соседней дорожке, и говорит: здесь, мол, не принято в бикини. Вернее, в раздельном — так она сказала. Ксюша переспросила и сразу убежала, а Маринка начала спорить,. Я её за руку тяну — пойдём, не надо, сейчас наш физрук выйдет и как бы солидарность с той тренершей не проявил. Она ещё в широком топе и бриджах, всё такое ровное и блестящее, словно эластан, Марина чуть её не указала — а у вас что, не раздельное, что ли? Ну я и утащила Маринку силком в раздевалку, но успела услышать, что сказала та тренерша, что во всех бассейнах мира бикини нон грата. Я ведь сначала сочла её буквоедкой или же просто вредной, а что же получается? Правда, что нигде так нельзя?
     — Ну почему же. В бассейнах при туристических отелях, на морских лайнерах, там пожалуйста — купайся в бикини, если хочешь, а то и "монокини", топлесс. Тем более, всё оплачено, кто ж запретит.
     — Так это потому что оплачено? Но погоди, мы же платим за аренду бассейна, не просто же так туда пускают нас. А кто не группой, те абонемент покупают — тоже за деньги. Почему же нельзя, если оплачено?
     — Да нет, не потому, что платные, а потому что турбассейны и судовые имитируют море, пляж, а там бикини можно, даже очень желательно, как мужчины считают. А обычные бассейны море не имитируют, вода пресная, правила другие.
     — А почему — другие? Никто из нас не знал, Маринка спорила просто из принципа. Мы, когда домой плелись, ничего не надумали. Расскажи, а!
     — Ну, как ты знаешь, купальник имени атолла Бикини появился после устоявшегося сплошного, или цельного купальника. Площадь покрытия материей тела существенно сократилась, да так, что демонстрировать новинку согласилась лишь профессиональная стриптизёрша. А зачем сокращали? Для загара — раз, для демонстрации тела мужчинам — два, застреливая новую моду и раскручивая новый бренд — три. Ясно, что никакое такие соображения в крытом бассейне не действуют, там просто плавают и прыгают в воду, правила остались консервативные.
     — Хорошо, я поняла, что в бассейне нет стимула к облегчению купальника, но, раз на пляжах бикини появилось, то почему бы не надевать и в бассейн? Вреда ведь не будет, верно? Зачем кричать, не допускать к занятиям?
     — Да понимаешь, та тётка больше всего не хотела, чтобы такие красивые Ксюша с Маринкой подали дурной пример её подопечным. Увидят, как здорово в бикини, начнут носить или исподволь в ту сторону тянуть, ныть — а почему нельзя?
     — Да, почему?
     — Я не уверена, что она сможет внятно объяснить, почему. Поэтому предпочла перехватить "белых ворон" на дальних подступах. В воду спуститься не дала, говоришь? Это единственный способ справиться с ситуацией, хотя можно показаться занудой, буквоедкой или попросту вредной.
     — А ты-то сама знаешь?
     — Знать — не знаю, а догадываюсь и объяснить могу. Да и ты могла бы пораскинуть мозгами и найти ответ. Если плаваешь по-пляжному, медленно, себе в удовольствие, то бикини сойдёт. А вот когда начинается плавание спортивное, на время, тут-то и вылезают обратные стороны сокращения материи. Посмотрим сначала на грудь. У тебя какой вырез был, овальный?
     — Да, овальный, плосковатый даже.
     — Груди целиком покрывал, ложбинку не выпускал?
     — Ой, что ты, нет, конечно. Потому я и ношу сплошняк.
     — А у девочек?
     — Ну, у Ксюшки какая грудь, а у Марины большие такие чашки, чуть-чуть по диагонали подрезанные, ложбинка подчёркнула, да её и не скроешь при чашках. Ты же знаешь её.
     — Вот-вот. И что будет на больших, спортивных скоростях? Не у Маринки, кончено, она не разовьёт, а у той дурочки-пловчихи, что развить такую скорость сможет и соблазнится надеть бикини. С одной стороны, сложный рельеф, да ещё с вырезами и неизбежным приотставанием от тела, увеличит гидродинамическое сопротивление, а надо-то уменьшать, для того и гидрокостюмы придумали, но хотя бы не ухудшать качества сплошного купальника. С другой стороны, груди будут элементарно дрыгаться, движения-то мощные и размашистые, тут тебе и увеличение сопротивления, и растрата сил на посторонние цели, да и молочным железам это не очень полезно, тренируются-то долго и упорно, это тебе не раз в день на спор "слетать" на другой берег реки, и не каждый день. До изнеможения тренеры доводят подопечных, и ого-го как можно растрясти грудки. Вот ты назвала свой куп мешковатым, а ведь даже мешковатый стесняет ненужные движения частей тела, помогает плаванию.
     — Я и не думала…
     — Ты уж поверь. Отхватили модельеры широкую полосу материи вокруг тела и лишили опоры часть, прикрывающую бюст. Как ни стягивай, какие лямки не делай, а мотаться верху не запретишь. Вернее, нет, не так сказала. Не отхватили. Можно так себе представить, что сначала сплошной, так сказать, унитарный купальник преобразовали в секционный, взяв пример с насекомых. Зачем? Ну, основная задача всякого купа — прикрывать срамные места. Но почему бы, прикрывая, не подчеркнуть формы, чем любоваться можно и нужно? Вот и секционируем: верх, низ и средние века… то есть телеса.
     — Хи-хи-хи!
     — Сверху — "гальтер" с повторением всех форм бюста, тут у портных векА наработки приёмчиков разных. Главное — под грудью прилегающий обруч, чтоб сидело всё. Снизу — трусиная часть, чтоб прилегала поплотнее, не мешковато, попку, да и лобок подчёркивала, нужна по талии резинка, то есть второй обруч. И между двумя этими обручами можно пустить материю послабже, хоть гофрированно, хоть полупрозрачную, хоть вообще сеточкой. А потом и вообще отрезать за ненадобностью, держаться всё и так будет, а мужчинам приятно.
     — А в боди? Это же похоже очень.
     — Ну, у него задача другая. Расползающийся жир, расплывающееся тело надо держать в узде всё время. Пофорсила в бикини часок-другой — и прячь телеса в их "тюрьму" снова, воспитывай. Это как прогулки в тюрьме. Хм, а хорошее сравнение. Но мы о чём с тобой? Ах да, о груди. Хочешь, я надену бикини и побегаю на стадионе, а ты посмотри, как у меня затрясётся всё.
     — Да я верю…
     — Спортивные купальники тоже пошли по пути урезания лишнего, но заметь — с умом урезания, с сохранением и улучшением стягивающих качеств "мешка". Убирали материю со спины, чтобы легче надевать было, а раз легче надеть, то можно сделать и более прилегающим. Но перёд остался цельным, чтоб бюст стягиваюся не только по горизонтали — лямками, но и вертикально, а бретели на спине не только держат купальник на теле, но и помогают укрощать грудь.
     — Поняла, кажется.
     — Но это ещё не всё. Как ты знаешь, в бикини в воду не прыгают, и ясно почему — слетят трусики, как пить дать, да и верх уязвим, вода ударит от головы к ногам, и что-то будет!
     — Ага.
     — Но и при быстром плавании всякое может случиться. Во всяком случае, ничего не гарантировано. Когда ты в сплошняке, то всегда есть чувство одетости, лопнут не может, по частям слезть с тебя не может, значит, всегда всё в порядке и можно увеличивать скорость, как только можешь.
     — А в бикини?
     — Если вода терзает тебе грудь в лифчике, то с трусиками ситуация другая. Как ни надёжна резинка, а верёвочку в женские трусы не вставляют, это тебе не плавки, где иначе нельзя. Так вот, поскольку теоретически трусики могут на высокой скорости слететь, смыться, то вполне естественно желание их на себе постоянно чувствовать, чтобы… ну, чтобы вовремя принять меры, пока далеко от них не уплыла. Пока плывёшь медленно, это да. Но когда выкладываешься, все силы, всё внимание уходит на достижении предельной скорости, ощущение в тазу теряются, да и лифчик не так чувствуется, тем более, мотание бюста не тормозит.
     — Постой, а в сплошняке?
     — А вот сплошняк не "потеряется", потому что сильно влияет на движение тела. Ты можешь потерять ощущение прилипшей к телу одежды, но ощущение какой-то стянутости, ограниченности в движениях останется при любой скорости, и через подсознание будет сквозить мысль, всё нормально.
     — Но ведь трусы не спадут, да?
     — Да не в этом делО. Просто есть некая пороговая скорость, до которой ты их на себе ощущаешь, а потом — уже нет, не до того. Поняла? Бикиняжка будет натыкаться на этот порог и инстинктивно его не переходить, хотя физически могла бы плыть быстрее. Сама и не объяснит, даже, наверное, тренеры опытным путём установили, что в бикини показатели хуже. Просто запретили, и всё. Мало ли что тренеры тренируемым запрещают, тут тебе и спортивный режим, и диета, и воздержание от того-сего — всего не наобъясняешься, да и многое опытным путём установлено. Ну, добавили в список запретов бикини — но на пляж пожалуйста. У пловчих, кстати, классные фигуры.
     Кира, конечно, имела в виду тех, кто занимается спортивным плаванием профессионально или полупрофессионально. Ева к таковым не относилась. Барахтаться по-собачьи её научил отец, а держать голову под водой — мальчишка в деревне, где они отдыхали. Как же его звали, этого случайного знакомого? Нет, не помню. Чудак, он обещал поцеловать её из-под воды, как только она погрузит голову. Какой трепет охватывал девочку, когда она, опасливо оглянувшись на беззаботно загорающих родителей, пыталась нырнуть. Целовал ли он? Не помню… Зато хорошо запомнилось, когда она с удивлением обнаружила, что может плыть с головой под водой — а раньше так боялась погрузить! Дикий восторг, который приходилось скрывать от родителей, — как им объяснишь?
     И это помогло ей уже в старших классах овладеть разными стилями плавания. Тогда она и оценила помощь безымянного мальчишки, да и отца тоже — он, оказывается, научил её исключительно правильно болтать ногами, даром что весь стиль целиком был незамысловатый, собачий.
     А Киру, по её признанию, учил плавать мальчик постарше, где-то в средних классах это было. Как раз когда мальчишки и девчонки перестают чураться друг друга и начинают постепенно сближаться. Кира трезво оценила, что может поиметь с пылкого поклонника, и заставила этого, правду сказать, классного пловца научить её своему умению, пока не выдохлась любовь. Нет, если бы она не иссякла, Кира отдалась бы ей честно, всецело, не ища конкретных выгод. Но случилось то, что обычно и случается со школьными влюблённостями. Насмотревшись на полуголую девочку (бикини она тогда уже носила), натрогавшись её тельца во время многочисленных поддержек и буксировок, обучения движению рук и ног, совместных ныряний, парень в конце концов потерял к ней интерес, оставив как память о себе приличную технику плавания. Да ещё незабываемое впечатление от нудистского пляжа, куда они раз тайком проникли.
     Наверное, тогда-то Кира, превращаясь из девочки в девушку, и поняла, что, правильно используя своё тело, можно многого добиться от мужского пола.
     Ева вдруг почувствовала толчок. Посмотри, мол, как вон та вырядилась!
     Навстречу шла девушка. Белый рельефный корсет жёстко стягивал её торс. Длинные косые завязки на спине вжимались в кожу, выдавливая лоснящиеся валики. Но это заметилось потом, когда она прошла мимо. А спереди вафельно выдавались две четвертьсферы, жёсткие, словно стаканчики для мороженого. И плоть щедро наложила туда белого жирного "пломбира", аж косые волны застыли на мягкой верхушке, волны, будто из кондитерского шприца со сладким жирным кремом. Жирок угадывался и здесь под тоненькой кожей, а сладость и молочность таились среди него, ожидая какого-то отдалённого случая прийти в движение и послужить будущему ребёнку. При ходьбе всё это сокровище мягко колыхалось — в контрасте с жёсткостью чашек-стаканчиков, и никого не удивляло, что с краю такого восхитительного, аппетитного пиршества опытный кондитер добавил по ярко-красной вишенке. Вишенке, постепенно расплывающейся коричневеющей краснотой по кругу. Впрочем, эта деталь предназначалась не для случайных взглядов, а, верно, тому "сладкоежке", который профессионально шнурует (и расшнуровывает!) корсеты.
     Ева рассмеялась "пломбирше" и задумалась дальше.
     Кира с равной охотой плавала и в бассейне (в учебном году), и в речке (летом в деревне). По её собственному признанию, могла погрузиться в воду с полным желудком и всё переварить походя… то есть поплавя. Если что и отвлекало её от занятий в бассейне, то уж не страх перед водой.
     Нет, Ева тоже воды не боялась, но… Слишком уж она была слабенькой, и владение разными стилями не спасало её от быстрого утомления. Баттерфляй уматывал её за десять минут (по бесчасовому представлению о времени), кролем она держалась чуть дольше. Отдыхала, ложась на спину или переходя на брасс. И всякие команды со стороны людей, не знающих её особенностей, переносила с трудом, хотя и привыкла беспрекословно подчиняться.
     Поэтому в летнюю речку она бросалась с радостью, а вот бассейн со строгими тренерами и их командами недолюбливала. И ещё: нырять глубоко она побаивалась, ныряла скорее в длину, чем в глубину. А вдруг не хватит силёнок выплыть? Хорошо, что тренеры нырять почти не заставляли.
     Что-то вынырнуло сзади и прошло вплотную, чуть не задев. Их обогнала незнакомая девушка.
     Ну никак не хотела маечка спускаться ниже талии! Ведь она вся такая ладненькая, узенькая, а там чем ниже, тем шире… А джинсы, наоборот, как опоясали широкую часть бёдер, так вверх и не глядят. Ремень скорее свалится, чем сдвинется туда, где на дырочку уже… И остаётся ничейной хорошенькая часть девичьего тела — с изящной кривизной по бокам, со всегдашним пупочком посерёдке, с лёгким-лёгким майским загаром, чтобы не скрывал нежность и пухлость кожи. Идёт девчонка, и эта кожаная трапеция у неё вихляет, точно подмигивает кому и дразнит: "Ну, расширь-раздвинь меня! Майна, вира, вся твоя!" Шахматисту, наверное, так повезло, вечно они начинают наступление из центра.
     Крепкая джинсовая попка с широким швом между ягодицами, уходящим под низ, кое о чём напомнила Еве.
     Да, выпадали порой занятия на "критические дни". И не скажешь тренеру-мужчине, мучайся! Хорошо хоть, что с девушками, бывало, занимались упражнениями на бортике, готовя сухопутный кордебалет для синхронисток. Так и устаёшь меньше, и не переохлаждаешься. Так она ждала, так хотела, чтобы объявили эту тренировку! Правда, ноги приходится вздымать, и видно всё, что у тебя там не того цвета… Поэтому капроновую гимнастическую юбку она подобрала себе красненькую. Сейчас та лежала в пакете наряду с прочим, скорее по привычке лежала — ведь зачёт у Евы, как мы знаем, уже был. Но некоторые тренеры имели привычку всех, прохлаждающихся на бортике, походя спихивать в воду — всех, кроме тех, кто хоть чуть-чуть одет.
     Кира, говоря объективно, плавала не намного лучше подруги, но, будучи покрепче, поэнергичнее и поувереннее, получала удовольствия больше. Техникой ныряния она тоже не очень-то владела, но нырять не боялась. Шла порой и в глубину.
     Еве не забыть тот случай, когда чуть ли не минуту (без часов как скажешь точнее?) она ждала подружку из-под воды и не на шутку струхнула. Хотела было даже оставить страх и нырнуть на выручку — но куда? В какое место тёмно-зелёной мути? Глаза под водой ей всегда ело, а дыхания хотя бы на десяток метров слепого подводного поиска не хватит.
     К счастью, появился и стал всплывать тёмный комок с контурами, искажёнными водой. К нему и устремилась наша спасательница. Кролем, на всей скорости, на которую была способна. Нащупала под водой голову, рывком подняла на поверхность, погрузившись (и испугавшись) сама. Спасли чётко работавшие (спасибо батюшке!) ноги.
     Нет, не забыть ей абсолютно умиротворённого лица подруги. Казалось, она безмятежно спит, и только полуоткрытый рот с пеной выдавал неладное. Мышцы расслаблены, тело легко перегибается. И тогда Ева, подчиняясь инстинкту, захватила подружку за плечи, вместе с ней легла на спину и заработала ногами, буксируя. Голову спасаемой поддерживала над водой, стремилась плыть мерно, вселять в мягкое тело плавный ритм, наладить дыхание.
     На берегу Кира мало-помалу отмякла, отдышалась. Вспомнила кое-что:
     — Я бестолково дёргалась, борясь за жизнь, вдруг чувствую — всё, сил нет. Такая истома нашла! Меня будто осьминог всеми своими щупальцами мягко и осторожно разогнул и разомкнул, открыл миру. Не бойся, мол, вода — она ведь своя, ты из неё на две трети, она тебе поможет. Я всё больше за дыхание боялась, захлебнуться, а тут вдруг чую — покой, и дышать не очень-то хочется. Можно потерпеть ещё. А когда дёргалась, думала — всё, сейчас открою рот и вдохну-вхлебну, что придётся, что округ будет. Невмо-го-ту! Единственное что — вдохнуть ведь скоро придётся, а что? Как выбраться на воздух, раз тело в воде медузой расплылось? Но это только обрывки мыслей, а может, я сама уже на суше додумала. Тогда же и не думала почти, а ощущала, как всплываю. Только вот взаправду или только кажется, что вверх как рукой тянет? В любом случае, всё решено: как только придёт пора вдыхать, моя судьба прояснится. Глаза даже закрыла, чтоб не пугаться раньше времени.
     Вдруг чувствую — голову рывком мне наверх и она уже в воздухе. Ура! Открываю глаза, размыкаю ноздри — и воздух сам льётся в меня, вместе с видом твоего лица. А оно чего-то жутко испуганное. Ты бы лучше улыбнулась, порадовалась выбиванию подруги. Это ведь ты меня поддёрнула, так? Мне сантиметра могло не хватить, от ноздрей до воздуха, и не воздух бы в меня полился, а вода. Но мне твоё лицо с любой гримасой мило. Только вот немножко, самую чуточку, даль, что кончилась расслабуха и пришла пора плавать намеренно.
     Да, девичья дружба ещё более окрепла. Но бесшабашности у чуть не утонувшей не убавилось, хотя глубоких нырков она стала избегать.
     И ещё — отказалась от бикини "бразильского" покроя, типа того, что тогда на ней было. Хотя это уж совсем чудно — при чём тут покрой? Ну, по-разному кантики, выбегая сзади из девичьей промежности, бегут к бокам. В классических трусах — ниже выдающихся мест ягодиц, в остронизых — выше, только долину между ними покрывает ткань. А в Бразилии, видно, не знают, что "умный в гору не пойдёт", а может, попки там у девушек поплотнее да попышнее — и край трусов этих бразильских прёт прямо по самым выпуклостям. Давит, конечно, зато подпучивает попу в обе стороны. Видели когда-нибудь? Как здорово смотрится такая рельефная попка, да ещё ежели эластановая! Крутая, облегает её блестящая материя, без единой морщинки, а по бокам ещё и своекожаные выпуклости примыкают — такие же большие. Пучится крепкая "грушка" сзади у девушки — ой-ёй-ёй, мало кто из парней удержится не погладить, не похлопать. И сама девчонка приятно чувствует себя в таких трусах, всё время они ей напоминают о пышности её форм, самооценка зашкаливает.
     Но вот "нырнёшь" в таком бикини — и потом видеть его не можешь… Ладно, заменила Кира трусы на остронизые — не к классическим же ворочаться! А лучше всего стринги — в них она тем более не тонула.
     Навстречу двигались две оживлённо болтающие девушки. Одна из них просто была еле-еле одета, вторую же хоть и окутывала довольно длинная, аж покрывающая пупок, туника, но было непонятно, на чьём честном слове она держится. Верх начинался с обрамления груди какой-то бахромой, полные плечи беспрепятственно розовели и лоснились, так что казалось, что их хозяйка всё время находится в процессе одевания, постоянно вдвигая бюст под норовящую соскользнуть с него кисею. Шла она быстро и даже к товарке поворачивала только голову, чтобы вектор скорости не разменивался на всякие там синусы-косинусы. А подружке и терять-то было нечего, ей эти синусы-косинусы помогали казать тело мужским глазам со всех сторон — что она и делала.
     Её груди, если честно, большими не были, с трудом можно было натянуть их и средними. "Не намного больше, чем у меня", — подумала Ева. Но хозяйка умела создать впечатление этакой мягкости-переливчатости, подобрала декольте, создающее свет и тени — и эта подвижность бюста создавала эффект величины.
     Но почему же маленькие груди кажутся такими мягкими? Есть над чем подумать.
     Вдруг Еве бросилось в глаза, что вдвигание бюста под накидку происходит отдельными рывками-вдвижками. И что совпадают эти рывки с цоканьем каблучков. Вот ведь как!
     Конечно, ведь каблук должен быть твёрдым и жёстким, чтобы не просесть под тяжестью тела. Теоретически, на каблуках можно ходить плавно, но это очень трудно, трудоёмко и поэтому так не делают. Нужна хорошая, прямо--таки балетная подвижность в голеностопном суставе, отличная координация движений, постоянная слежка за ногами. Трудно, очень трудно перекатывать ступни с пятки на носок, когда пятка ужасно "наращена" каблуками, это же не кроссовки. И девушка ходит, ровно стаканы по столу переставляет: цок, цок, цок! Так проще и автоматичнее, но на каждой остановке теряется скорость, значит, ноги надо выносить резко, и торможение тоже очень резкое. Рывки отдаются по всему телу, а что к женскому телу слабее всего прикреплено? И растрясывают "каблучницы" груди, а там и женским болезням прицепиться недолго, вплоть до самой страшной.
     Горизонтальные рывки бюста у этой девицы были сильнее, чем еле заметные вертикальные колыхания, и Ева поняла, что "сбруя" на ней всё-таки есть. Может, прозрачная, пластик или силикон, а может, бандаж под грудью завязан из той же материи, что и накидка, не даёт пышностям проседать. В тонкостях невидимости наша героиня не очень-то разбиралась, имея почти невидимым собственный бюст, но верить видимому отсутствию женской "упряжи" давно уже не верила. И ещё более укрепилась в неверии в каблуки, а то городские девицы чуть не заставили её к ним приобщиться. Нет уж, носите сами, растрясывайте свои формы! Раз позабыли, если вообще знали, что такое здоровая женская грудь. Не на что вам ориентироваться, не на фотки же в глянцевых журналах!
     Вдруг (в-подруг?) Кира остановилась, пристально оглядела перёд подруги и сказала:
     — Стой-ка смирно! — и шагнула за спину.
     Может, хочет снять там нитку или отряхнуть? Но осмотрела-то не спи… Мысль Евы была прервана двумя ловкими ладошками, взявшимися за воротник маечки. Поправить хочет? Нет — перевалили через ключицы и вторглись под передний вырез, завозились там миг-другой — и вдруг сдвинулись к шее.
     — Ой!
     Евины ключицы взлетели почти к ушам — инстинктивно. Ну, не к ушам, но серёжек уж точно коснулись и прогнали подружьи руки. Шея была уязвимым местом нашем недотроги. Хотя в детстве её ни разу не душили, даже в шутку… хотя нет, как раз в шутку-то и пробовали, и напугали до смерти. Чуять чужие руки вблизи шеи — страшно. Даже если это подруга — страшновато. Зачем она так резко сдвинула?
     — Ты чего?
     — Тихо, не бухти. Расправь грудь, разверни. — Эх, она с неожиданности и руками за грудь схватилась. — Чуешь?
     Пожалуй, стало чем-то получше. Так Ева и сказала.
     — Вот именно, что лучше, — придавая голосу ворчливость, ответила Кира. — Бретельки должны быть между ключицами и шеей, а не где-то ещё. Ты, верно, плечами часто пожимала, когда со мной балакала — или это нервное у тебя?
     А шут его знает, может, и от нервов, стеснительности. Или просто ключички плоские. Во всяком случае, Ева давно привыкла к елозению лямочек, поправляла, когда уж совсем готовы были свалиться.
     — На будущее учти — никогда не давай своим бретелькам расходиться чуть не до подмышек. Не в ночнушке ты, не в комбинации какой бабушкиной. Вот здесь есть бугорки, — она слегка нажала, — их лямки не перелезай. И вниз иди строго по направлению к центру… то есть центрам тяжести… то есть тяжестей. К серёдкам, значит, к соскам.
     — Зачем?
     — Да затем, чтобы видно всем было, что у тебя есть то, чего центр. Ну, тяжести, то есть.
     — Тяжести???
     — Ох, боже ты мой! Ну, есть, что поддерживать, даже если и не очень выпукло. А если бретельки с краю, будто у мужской майки, а ты этого даже не замечаешь, не перекашивает у тебя бюст, ежу ясно, что цепляют они только лифчик в целом, не сполз вниз чтоб. Этого мало, подружка! Ты покажи, что держать надо не лифчик, а грудь.
     — А у меня, что, видны ля… — Ева от волнения стала очень музыкальной. — ля… ля… ля-мочки? — Она опустила взор, пощупала, выступает ли исподнее. — Я же старалась, чтоб не видно было.
     — Ты-то старалась, да за тебя ткачи и портные постарались допреж и поперёк. Нет сейчас ничего глухого и сплошного, учти. Даже если кажется надёжно, всё равно, глазу тебя предаст. Без этого не жизнь. Слышала старинную песню: "Старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути"? Так вот, современную девушку одетой не застанешь, она всё время в процессе раздевания — не только в смысле снятия одежды, а и в смысле её утоньшения, прозрачнения, ухода с целых кусков кожи. Причём, хочет она этого или не хочет. Об этом мода сама заботится. Ты ведь шить не шьёшь? Да и никто не шьёт, так что мирись. Не стесняйся, следи только, чтоб в тебе всё было прекрасно: и наружность, и исподнее… исподглядное, и кожа, и дырочки… да не красней ты! И прокладка, коли вставлена. Всё так или иначе видно или будет видно, о себе знать даст, когда и не ждёшь, ничего не утаишь, в конечном-то итоге.
     Ева заволновалась, прошла несколько метров не глядя. Неужели не закрыться никак?
     — Да мне хоть бы грудь поплоще сделать, — пробормотала она.
     — Тебе-то как раз надо пообъёмнее. Что? Стыдно? А другие части тела, думаешь, стыдными быть не могут? Чтоб лучше груди пучились, а не что ещё… — Она вдруг замолчала, стиснула руку подружки — гляди, мол.
     Навстречу им шла ходячая иллюстрация сказанного. Девушка в бледно-коричневых шортиках, которые как-то теряются на загорелом теле, хотя сейчас, в мае, загар подводил. Как-то незаметен был на теле бюст, хотя она его и "минимизировала", это уж точно не топик — два голубых треугольничка, вздымающихся куда-то к ключицам. Типа занавесок. Грудки явно невелики, но не только и не столько это теряло бюст. Внимание перетягивал на себя живот, и отнюдь не интимной игривостью пупка.
     Живот элементарно трясся при ходьбе, как у какой-нибудь располневшей "за тридцать". Даже не верилось, что им владеет молодая девушка. Хотя правильно было сказать "не владеет", даже "не контролирует". Дрожал, колыхался в такт шагам, волны ходили такие, что рёбра, обтянутые кожей (не такая уж она и толстая!), казались продолжением "на отмели" этих волн "на глубине". Иные бюсты так не колышутся, хотя они — наружу, а брюхо вставлено в собственную полость. Сантиметр-другой кожи играл туда-сюда, за пояс и из-под него, и девушки знали, что если она не выбрилась, то может и совсем неприлично стать.
     Вот девица подошла поближе, и всё её тело стало смотреться нервно-прыгающим, чуть ли не срывающимся с костей. Треугольнички лифчика, наоборот, хранили завидное спокойствие, смотрелись, как, скажем, лацканы на пиджаке — небольшое привычное украшение.
     Вид у неё был какой-то разброшюрованный, не вполне довольный жизнью.
     Ева вдруг замедлила шаг и даже прижала свободную руку к животу.
     — Ты чего?
     — Неужели у меня… ну, так же прыгает? Страшно некрасиво, правда?
     — Да успокойся ты! Потому нам и не дают покоя физрами этими, чтоб не заленивались. Брюшной пресс у неё — никакой. Одна кожа на животе. А кишки — метров двадцать, наверное. Вот и расплёскивает она их на каждом шагу. Главное, не понимает, пупок ей наружу подавай. С таким-то животом надо бы затянуть низ в тесные джинсы, а топик надеть с декольте, чтоб не так незаметно всё было. И тренироваться, тренироваться надо, какой уж тут секс, не говоря уж о родах.
     Что-то заставило Еву приоглянуться. Наверное, рефлекс на слово "секс". И что вы думаете? Обсуждаемая, оказывается, шла прямо за ними и слышала весь разговор! То есть что-то услышала и незаметно повернула, увязалась. Увидев, что обнаружена, замедлила шаг, вытащила мобильник и занялась им. "Свет мой, сотовый, скажи, абоненту доложи". Много сейчас девиц медленно тащатся или вообще стоят с мобильниками в руке перед собой. Хороший повод остановиться, отстать, не хуже чем у парней — закурить.
     Кира поняла, в чём дело, но оборачиваться не стала, а ещё раз сказала подруге, что её-то грудь стоило бы и подчеркнуть немного. Ева задумалась. Хотелось смущённо помолчать, "проколовшись" с той, "животной".
     Сильно шаркнула нога — это она, задумавшись, чуть было не наткнулась на кого-то. Вернее, чуть не споткнулась о неё, так как эта девочка сидела глубоко на корточках, на самых носках туфель, подняв каблучки вверх, и собирала в сумочку разлетевшееся содержимое. Ева испуганно посмотрела вниз — не задела ли, и увидела квадрат белой кожи на спине с задравшейся майкой. Ох, поспешила скромно выглянувшая наружу бретелечка стать кремовой! Только через неделю-другую светлая хозяйкина кожа сравнится с нею по цвету и только две еле заметные линии будут обозначать этот ненавязчивый элемент белья. Джинсы тоже постарались расступиться, и мало того, что виднелись из-под них красные трусики, так ещё и подобие декольте просматривалось с расщелинкой между ягодицами. Ой, аж каёмка вокруг самой попки видна! Ну, заднего прохода.
     Вдруг "под ложечкой" кольнул страх, острое чувство беззащитности. Это сработало давнее воспоминание детства.
     Ещё в детском саду это случилось. Девочек малышовой группы повели в баню. Было как-то непонятно, зачем всех вместе, что там делать будут. Евочку купали дома — сначала в тазу, потом в ванночке. Но всегда одну. А в этой самой "бане" как?
     Их завели в предбанник, показали шкафчики. Воспитательница, желая показать пример, сама разделась до белья, но тут её отозвала толстая банщица — какие-то неурядицы были с документами. Баня-то коммерческая. И если детишек искупают с недоплатой, это существенно повредит всей рыночной экономике.
     И вот Алевтина Мануиловна велела всем девочкам раздеться, а сама пошла выяснять, имеют ли они гражданское право мыться.
     Оставшись одни, девочки дружно заобсуждали пышный бюст ушедшей, славно пучивший белые кружева. Дома они, может, и не такое видели, но с товарками не пошепчешься, не обсудишь. А тут видели все вместе, хором, так сказать, ну, и обсудили. Кое-кто даже знал размеры лифчиков, высказался.
     За разговорами разделись. Евочка была самой стеснительной девочкой, старалась держаться позади всех, чтобы не попадаться по возможности на глаза. И вот она с некоторым удивлением увидела перед собой целый ряд голых попок, беленьких, незагоревших. Десятка два, пожалуй.
     Впервые Ева смотрела на голые женские зады. А может, раньше просто внимания не обращала. Хотя где ей их видеть-то? Особо и негде. Тем более — столько сразу.
     Лёгкое удивление не успело перерасти в крупное типа: "И у меня сзади так?" или в чувство неловкости. А девочки, в свою очередь, не успели ощутить, что сзади их пристально разглядывают, не успели удивиться или возмутиться. Мол, повернись сама задом, мы на тебя полюбуемся.
     Именно в этот момент из коридора через приоткрытую на пару сантиметров дверь (кто-то подглядывал вслед удаляющейся по коридору воспитательнице, как вихляют у неё ягодицы под тоненькими трусиками) донёсся топот, гиканье, почти крики. Это купаться неслись их детсадовские мальчишки, далеко опередив своего воспитателя. Голоса знакомые, почти родные, но — обстановка-то не та, не та-а!
     Как потом признались друг другу девчонки, они все до одной решили, что мальчики несутся сюда, к ним. Узнали, что они тут раздетые, вот и рвутся утолить жгучий интерес к женскому телу. Хотя вели их в соседнюю раздевалку, но кто ж знал! И эти крики…
     И все замерли, как вкопанные, никто не рискнул завизжать, броситься куда-то прятаться или хотя бы закрыть дверь. Даже дыхание затаили. А вот руками, глупышки, не догадался никто прикрыться. Прикрывать-то, в общем, нечего им ещё. Но всё-таки. Не обучены жестам взрослых.
     Ева испугалась сильнее всех. Даже не столько за себя, а за всех беззащитных голопопых подружек. Мгновенно в мозг врезалась ассоциация светлых попок с полной наготой и полной беззащитностью, и всё "упаковалось", "завернулось" в страх.
     Некоторые, самые пугливые, аж присели — то ли ножки их не держали, то ли чуяли, что начинают от страха обделываться. И в самом деле, в мёртвой тишине журчанула струйка. Хорошо, что рядом с каждой присевшей нашлась более выдержанная подружка, которая шагнула к ней и закрыла ладошкой рот. Если удалось обойтись одной рукой, страшившаяся не вырывалась, то второй рукой приобняла, стала поглаживать, успокаивать. К себе прижала, словно младшую сестрёнку, хотя были они все одного возраста.
     Дочки-матери, право слово!
     Мальчишки промчались, на приоткрытую дверь с сочащимся из неё ужасом не обратив никакого внимания. Они почему вперёд убежали — чтобы воспитатель не увидел у них водяные пистолеты. Собрались мальчики объединить приятное с полезным, вволю перестреляться струями. А на девчонок им ещё время не пришло внимания обращать. Хотя мимо голой, конечно, не пройдут.
     И вот с тех пор у Евы голые попки устойчиво ассоциируются со страхом чего-то неведомого. Она ведь не знала тогда, что может мальчик сделать с ней, голой девочкой. Потом-то узнала, конечно, да рефлекс обратной силы не имеет. И сколько ни убеждала себя, что максимум — посмеялись бы мальчишки, пальцем (а не чем другим) указывая, мол, точь-в-точь, как в Интернете, но страх продолжал оставаться каким-то иррациональным.
     В память врезалась нежность и почти прозрачность кожи на попках. Из детства она мало что помнила, когда повзрослела — кожа как кожа, нежная, девичья. А то воспоминание страх прямо-таки вколотил в память, а то бы и не запомнила, какая нежнейшая, тончайшая кожа была на детских ягодичках. Не задубевшая ещё от долгого и порой бесцельного сидения на школьной, а потом студенческой скамье, не обшарпанная вечными низкими джинсами, не нюхавшая отцовского ремня. Кое у кого всё подрагивало, словно желе или холодец. Ёк-ёк попка!
     Особенно острым были уколы страха, когда взгляд падал на голую попку случайно, внезапно — вот как сейчас на улице. И сразу тянуло "по-маленькому", но символически как-то. Ведь тогда она сдержалась, лужу не сделала, как некоторые, да и за прошедшие годы рефлекс успел притупиться.
     Поморщилась — капелька в трусики попала-таки. Ничего, при ходьбе летом это не страшно, высохнет. А в бассейне им ещё в душе мыться. И как раз в это время услышала возглас подруги:
     — Блин! И впрямь!
     Действительно, широченные ворота, обычно распахнутые настежь, теперь были закрыты, а возле единственной калитки важно расхаживал охранник в камуфляже и с дубинкой у пояса.
     У Евы на камуфляж был сильный отрицательный рефлекс. Даром, что пятнистый верх был не только безрукавен, но и майкоподобен, даром, что камуфляжные шорты были короче дубинки, бившей своего хозяина по голым коленкам, даром, что лицо молодое и безусое. И даже, кажется, добродушное. Нет, видишь камуфляж — вздрагивай и заворачивай копыта.
     Кира была другого мнения.
     — Не пустит? — с усмешкой отреагировала она на испуганный вид подруги и сделала ручками Wonderbra — сбоку-снизу подпёрла свои грудки, слепив соблазнительную расщелинку. — Пусть только попробует! Не вешай нос — прорвёмся!
     — Да-а, тебя пустят, а меня? — в голосе Евы слышались жалобные нотки.
     — Ну, ты тогда с лёгким сердцем гуляй. За нас двоих догуляй до общаги, съешь двойной пломбир за моё здоровье и готовь мне отдых. Доползу — и бухнусь в тёплую постель. А я… — Она вдруг осеклась.
     — Да, что ты? Если там соревнования, то наших тренеров нет. И в воду не пустят, и не зачтут занятие.
     — И мальчишке этому попадёт, если он нас пустит, скажи!
     В это время у "мальчишки" заверещал сотовый. Во время разговора он заулыбался, и его лицо стало ещё более добродушным. Вот он даже расхохотался, присел, свободной рукой стал бить себя по ляжкам.
     Именно этот звонок и эта весёлость дали понять нашей всегдашней стесняшке, что охранники — тоже люди, такие же люди, как и студенты, и что с ними можно найти общий язык. Во всяком случае, заговорить, не съедят же её.
     — А мы его проведём! Тогда не накажут. Прикинемся опоздавшими спортсменками. Только надо знать, что да как. Давай-ка прочитаем вон тот плакат.
     Полотнище на растяжках отчаянно трепыхалось под порывами ветра, то и дело заворачивалось, и с третьей-четвёртой попытки девушкам удалось разобрать: "Привет калмыцким прыгунам в воду!"
     — На калмычек мы не похожи, — вздохнула Кира. — А то бы…
     — А что, ты умеешь прыгать в воду с вышки?
     — Я буду прыгать, а ты — меня со дна вытаскивать. — Усмешка. — Главное — калмыцкий разрез глазёнок.
     — Да, но ведь Калмыкия — это не то степи, не то пустыни. Какой же там водный спорт? Что-то не так, Кир!
     — И верно… Сколько на твоих? Полпервого? М-да, интересно бы знать, насколько они всё это затеяли. Если не хочешь подходить, тут постой, а я его…
     Громкий, и ещё громче от неожиданности, гудок заставил подружек отпрянуть в разные стороны. Мимо них медленно проехал длинный комфортабельный автобус, испещрённый надписями не по-русски. Охранник отдал честь, засуетился, стал открывать ворота. Сразу стало ясно, что он довольно-таки слабосильный, не сразу справился. Автобус въехал во двор и мягко, по ВИПовски, затормозил у входа.
     — Видела? — затрясла Кира Еву за плечо. — Пустой подъехал. Может, они сейчас уберутся. Есть шанс, подружка. Ладно, стой здесь, а я с ним потолкую. У него связь с нутром есть.
     Охранник был приятно удивлён, когда, прикрыв ворота, обнаружил, что ему "помогала", держа руку на чугунном литье, хорошенькая общительная девушка. Что-то сказал ей, она за ответом в декольте не полезла. Завязался разговор.
     Глядя издали, Ева лишний раз пожалела, что не умеет вот так знакомиться, быстро и непринуждённо. А подружка подошла — и минуты не прошло, как они уже вовсю улыбаются, наклоняются друг к другу, чуть ли не хлопают по плечу, смеются. Кажется, парень даже скорчил рожу, передразнивая калмыков, и повертел пальцем у виска — предварительно, впрочем, озирнувшись.
     Тем временем из двери бассейна начали выходить какие-то хмурые молодые люди и девушки, одетые в блестящую униформу. Насколько можно было рассмотреть, пока их не загораживал автобус, — калмыки. Ни смеха, ни разговоров, ни взятий рука за руку. Стараясь не глядеть друг на друга, они быстро садились в автобус.
     — Видишь, хмурее неба они, — это незаметно подошла Кира. — Не пошли у них прыжки. Ему сейчас по мобильнику рассказали, какая там внутри умора была. Краснели и бледнели, по столбам вниз сползали. Зато первый раз друг дружку по-настоящему увидели. Вот свадеб-то сыграют, когда вернутся! Гюльчетай, открой тельце! — прогнусавила она и рассмеялся. — А эта его Гюльчетай с вышки прыгает — за трамплин, не долетая, хватается, тот её ещё выше поддаёт. А кто всё же спрыгивал, тот о воду так бился — будто один кит давал пощёчину другому. Тонули даже! Предварительные скомкали, а финала вообще не будет.
     — Зачем же степняки занялись таким делом? — недоумевала Ева.
     — Мишка сейчас расскажет. Иди сюда! — запросто крикнула новая его знакомая и сама пошла к охраннику. — Знакомься — это моя подружка Ева. Расскажи ей, зачем калмыки в воду полезли.
     Вблизи Мишка оказался веснушчатым и даже как будто смущённым. Он ведь был спасателем, а не профессиональным охранником. Караульную службу ему поручили только на сегодня, и дубинку из папье-маше на это время выдали.
     — Америка грант дала, — сразу стал он захлёбываться от смеха. — На проведение соревнований по национальным прыжкам в воду. Мол, вас, калмыков, советская власть зажимала, воды жалела, не давала развернуться, как следует, а мы вот теперь вам поможем расцвести национально-спортивно. Миллионный грант, представляете? Внутри всё на него отделали — любо-дорого взглянуть. Ну, сами увидите, если попадёте. А экипировка какая у них, а инвентарь — закачаешься! Мировой уровень. Вот с этого мирового уровня они и навернулись.
     — Почему? — наивно удивилась Ева. Миллион её, конечно, поразил. Хотя и неясно чего — миллион. Какой валюты?
     — Да тренировок-то не было толком! Соревнования проплатили, а о тренировках не подумали. Не знаю, как отбирали, может, кто с коней ловчее всего в траву сигает. Но если бы вы слышали, что мне кореш по мобиле калякал! По столбам сползали, рожи перекашивало, рвало их водичкой… Вон какие морды хмурые.
     — А когда же ремонтировали? — спросила Ева, потому что парень стал очень уж захлёбываться — слов, чтобы выразить переполнявшее его веселье, не хватало. — Мы весь семестр ходили свободно. А-а, припоминаю, на развилке там верёвочка висела с табличкой "Закрыто".
     — Вот-вот, — подтвердил охранник. — Вы же плавать ходили, стало быть, в левый бассейн. А прыжки в воду — в правом. Там глубина, трамплины, вышки. Если пустят вас туда, полюбуйтесь.
     — Почему же не отремонтировали оба бассейна? — наивно спросила Ева, прежде чем подружка ткнула её в бок.
     К счастью, их нового знакомого отвлекли. Хлопок дверью автобуса был слышен аж у ворот. Взревел мотор. Охранник метнулся к тяжёлой половинке ворот, оттащил её в сторону. Автобус вылетел со двора на гоночной скорости.
     — Вот как, видали? — сказал Мишка и тут же встал смирно, услышав чей-то окрик.
     К ним быстро шёл, почти бежал человек средних лет в полной парадной форме, даже платочек из нагрудного кармана выглядывал. Немного не по жаре одежда, зато начальника за версту видно.
     — Миш-ка-а-а-а, — зычным голосом командовал он. — Бросай девиц, иди плакат сымай, да чтоб мигом. Когда журналюги на финал наедут, чтоб всё пусто было! Им пусто. Иди-иди!
     Охранник слегка подмигнул подружкам и обратился к своему начальнику:
     — Иван Иваныч, вот девушки купаться хотят. Эти-то уехали, может, пустите их? Хорошие девушки, студентки, отличницы…
     — Комсомолки, спортсменки, — тихонько фыркнула Кира и уткнулась носом в Евино плечико.
     У той душа в пятки ушла — а вдруг запретят им! Надо было уйти с глаз начальства долой и пробираться в бассейн в частном порядке, уговаривая вахтёрш и водолеев. Но начальник опасений не оправдал.
     — Девочки, — обратился он к ним с широкой улыбкой, как будто это были прыгучие калмычки. — Купаться — пожалуйста, сколько хотите. Хоть до вечера! Выручите меня, а то бассейн пустой. Впору прохожих зазывать.
     На лице Евы, верно, отразилось жгучее недоумение, так что Иван Иванович счёл нужным пояснить:
     — Скоро должен быть финал, на него приедут журналисты, фоторепортёры. А у нас… В общем, сами видели — уехали спортсмены, мать их! Сейчас Мишка сымет плакат, и надо создать впечатление, что у нас обычный купальный день. В вашем распоряжении весь бассейн. Купайтесь, балуйтесь, плещитесь, орите погромче. Акустика у нас — ого-го! В общем, создавайте впечатление многолюдного бассейна. Я всю эту свору постараюсь к вам не пустить, просто устрою им банкет пожирнее, не после финала, как хотел, а вместо финала. Купаться можете до вечера, даже лучше, если допоздна. Идёт, а, девчата?
     Кира, ловчиха этакая, не преминула поторговаться.
     — Нам бы справки для вуза, мол, приходили, отрабатывали. Ведь тренеров наших у вас нет. Мы вас выручим, а вы — нас. А?
     — Справку? Да хоть десяток! Пойдёмте, я скажу вахтёрше, чтобы выписала.
     — До вечера? На… скажем, три занятия?
     — До самого позднего вечера. Только купайтесь подольше и шумите погромче, не бойтесь, никого там нет. Судей я вывел через задний ход. А ты, — это охраннику, — давай, сдирай плакат. Эх, тебя бы в воду, да нет, нужен ты здесь. Ну ладно, пойдёмте, девчата.
     О таком они не могли и мечтать! Вахтёрша получила указания и тут же стала накорябывать на серой бумаге справку. Приняла часы с пропусками и выдала номерки. Кира высокомерно отмахнулась — мол, весь бассейн наш! — а Ева, она дисциплинированная, она взяла. За двоих взяла, постаралась, чтобы вахтёрша не обиделась.
     — Главное — шумите пуще и непрерывно. И если можете — меняйте голоса, — услышали они, прежде чем свернуть на женскую половину.
     Вот и раздевалка. Пуста-а-а-я-я-я! Никогда так не было. Кира швырнула свой пакет так, что он заскользил по кафельному полу, подскочила к Еве, обняла, затормошила, потом схватила за руки и закружила:
     — Блеск, Евок! И почёт, и важная миссия, и зачёт в кармане. До вечера — это ж четыре занятия! А мне нужно всего три.
     Ева тоже подала голос — для проверки. Чтобы потом, когда она не будет… э-э, полностью одета, не бояться, что кто-то войдёт, приструнит. Нет, верно сказал начальник. Конечно, если закричать: "Помогите! Убивают!", то вахтёрша сюда сорвётся. Но мы что-нибудь весёлое криканём.
     Кира уже раздевалась, разбрасывая одежду по разным шкафчикам. Лифчика на ней, конечно, не было.
     — Хватит по струнке ходить, — визжала она. — Занимаю десять шкафов! — Но частей одежды не хватило, даже с тампоном. — Занимай и ты всю ту сторону. И-и-и!
     Оказавшись в чём мать родила, заплясала ещё пуще, поволокла за собой и подругу.
     — Лови момент, подружка моя! Когда ещё красивой на такой простор выйдешь? И-э-э-эх раз, и-э-э-эх два!
     И верно. Где они без всего-то бывают? Ну, в ванной, ну, в спальне, на медосмотре ещё. И нигде не побегаешь, не попрыгаешь. Хорошо нудистам — у них пляжи свои. И нет у них страшка внутри: а вдруг кто войдёт, призовёт к ответу?
     — Раскрепостись! Где ты голой крикнешь, да чтоб не прибежали? А щас можно всё! А-а! О-о! У-у! Живё-о-о-ом!
     Еву тоже захватил какой-то восторг, чуть-чуть перехватило дыхание. Как это здорово, когда можно всё! Даже не верится. Никто к тебе не присматривается, не пристаёт, ни от кого не надо закрываться, прятаться. Нага и свободна.
     Взгляд вдруг упал на приоткрытую дверь, и в весёлость капнула ложка дёгтя. Вспомнилось, и как некстати об этом вспомнилось!
     Однажды в детстве вздумалось девочке Еве похулиганить. Прямо достала её жизнь: ходи по струнке и всяк тебя поругать норовит, сколько же можно! Робея на людях, решила хулиганить в одиночку — весь день, оставаясь одна в квартире, ходить голышом.
     Задумано — сделано. С замиранием сердца разделась, стоя посреди комнаты. Окна, правда, перед тем малость пришторила. Зато к концу дня перестала на них оглядываться и себя перестала озирать, привыкла. Конечно, оглядывала она себя не потому, что никогда раньше не раздевалась, а с неким удивлением: неужели я решилась? К удивлению примешивалась грусть: у её ровесниц всё было поразвитее, а у неё… Как сосочки ни щипала, вперёд ни тянула, ни сжимала вокруг них круг из больших и указательных пальцев — никак даже намёка на груди не вырисовывалось. Так, припухлости. Окна можно было и не прикрывать, будто мальчик тут ходит, с чем-то непонятно-волосатым снизу. Ещё и пострижена она была коротко, и сережек не носила… Нудистка, просто нудистка! Но быстро оделась, прямо-таки впрыгнула в одежду, когда пробил час возвращаться с дачи её домашним. Ой, сердце замирает, но хо-ро-шо-то как!
     Но главный сюрприз ждал "тайную хулиганку" впереди. Оказалось, что входная дверь всё это время не была заперта! И если Ева в её недлинной жизни часто думала, что испытывает страх, то теперь она почуяла, как её накрыл волной страх настоящий. Волна шла быстро и безжалостно: схлынула с лица кровь, перехватило дыхание и крепкая невидимая рука сдавила мочевой пузырь. Первый раз после выхода из пелёнок — в трусы…
     Домашние, конечно, решили, что забоялась задним числом их дочка домушников. Где им знать, что об имуществе, и даже о собственной безопасности и не подумала она. Со стыда окочурилась бы, лишь скрипни днём дверь и кто приблизительно мужского вида возник бы на пороге.
     Надо ли говорить, что нудизмом она больше ни-ни?
     Тот страх заслонил собой в памяти удовольствие от квартирного нагиша, а сейчас только это удовольствие начало пробиваться-вспоминаться, как — снова этот ужас, снова спазм живота. Правда, теперь она не такая недозрелая, как тогда была, теперь она — девица в соку. Но всё же, всё же, всё же…
     Сникнув, пошла в душевую. Здесь скользкий пол не давал баловаться. Навернёшься, и ещё как! Зато можно было спеть дуэтом. Что девчата и сделали, в такт мелодии водя мочалками.
     Вышли из-под душа, обтёрлись полотенцами, и Кира полезла обниматься, на этот раз — по чистому телу. Но всё хорошо в меру. Ева мягко отстранилась и пошла искать свой пакет.
     Куда же она его бросила? Пооткрывала несколько шкафчиков, нашла наконец. Так, сверху капроновая юбочка, она сегодня не нужна. Ага, вот оно, моё жёлтенькое бикини. Тянет надеть быстро, стесняясь, но сейчас — сейчас я назло всегдашней своей стеснительности натяну его медленно, будто раздумывая, нужно ли оно вообще. Ой, конечно, не обойдусь, но подумать-то пять секунд можно?
     Тем более, что Кира всё ещё ищет свой мешок — здорово залягнула куда-то.
     Натягивая трусики и бодая грудками расстегнувшийся лифчик, Ева вспомнила историю их обретения.
     Как-то на распродаже она купила чуть не десяток бикини своего размера — очень уж дёшево предлагали. Ну, раздать можно, про запас пусть что-то будет. А дома, вынув из пакетов и разложив, обнаружила, что хотя размер по окружностям и один, её, но размеры по площади зело разные. Бикини выложились в ряд — от самого целомудренного до откровеннейшего, под которое надо выбривать всё подчистую, а то и гримировать. И хозяйка стала в этом порядке их примерять, крутясь перед зеркалом и прислушиваясь к ощущениям. Такой получился медленный стриптиз.
     И после вот этого, жёлтенького, почуяла: стоп! Открыла больше допустимого, доселе пассивные волосики запробивались на свет, да и крепление ненадёжно — в воде слететь может. Нет, это предел.
     Примерку повторила несколько раз — может, сперва-то запривередничала? Нет, всё повторилось. И второй раз, и третий.
     Тогда попросила Киру завязать ей глаза и надевать бикини вразбивку, на ощупь. И что вы думаете? Жёлтое и тут оказалось на высоте.
     Понимаете, паховые складки имели для Евы значение критическое. Прикрыты они, тепло там — она одета, всё в порядке. Когда же по этим местам гуляет холодок, ощущение наготы такое же, как если бы он гулял… ну, глубже, в середине, среди скупой курчавости и холодил вход в интимное. Даже если это трусы сплоховали, но так по себе были ничего, плотные, лобок чуял их защиту, девушка видела обтянутую выпираемость нижнего мыска — всё равно не то.
     А вот канты по ягодицам так не пугали. Здесь вариантов было больше, поставлен был отдельный опыт. И только когда окружённая мощной плотью материя стала по ходу примерки сужаться, словно шагреневая кожа, из приличной трапеции превращаясь в узенький треугольничек, как бы испрашивающий у плоти-победительницы разрешения прикрыть-таки попку, когда по этой полуприкрытой попке, по ножной придырочности загулял холодок — Ева почувствовала, что ощущение наготы зарождается сзади, переваливает через промежность и оккупирует лобок. Но эти трусы и так негодны, спереди давно всё на виду, блин!
     Последняя проверка — как трусы держат тампон. Вы уже догадались, не вылетает. И все остальные купальники были розданы знакомым.
     Одно из них должна сейчас надеть Кира. Это такое чёрное блестящее бикини: треугольники на бюсте (дизайнеры решили квадратуру круга, прикрыв полушария ровно наполовину), трусы из букв V спереди и Y сзади.
     Кстати, это не верх откровенности. Верх, это, как про себя окрестила эту вещичку девушка, — "колпачки и пробочки на тросиках". В бассейн Кира этого брата фигового листка не надевала — только позагорать и только в чисто девичьей компании. Не такая уж и бесстыжая была Кира.
     Обернувшись, уже снаряженная в долгое плаванье Ева увидела… вернее, не увидела подобного снаряжения на Кире. Ни переду V, ни заднице Y.
     — Ты чего?
     — Чёрт его знает, куда делся! Так, что ли, искупаться? Когда ещё придётся!
     — Ты что? — испугалась Ева. — Не смей!
     — Да ведь один раз только! Больше и не дадут нам.
     — Ну, Кирочка, ну, миленькая, — чуть не заплакала Ева, уже пресытившаяся внезапно свалившейся свободой, — не надо, а! Вдруг войдёт кто там. Я же за тобой со стыда сгорю, нырну и не вынырну.
     Шансов переубедить было мало. Ответит подружка смелая: "Да никто не войдёт, успокойся ты!", и сделает по-своему. Но та вдруг вспомнила, что Ева-то здесь из солидарности с нею, и надо бы взаимно идти на уступки.
     — Ну ладно, — с видимой неохотой согласилась Кира. — В конце концов, купанье нагишом и с визгом плохо вяжется с официальной справкой. Но слушай: если я там разболтаюсь и всё с меня улетит, ты не мешай. Тем более, что одеваться в воде я умею. Лады?
     — Лады, — ответила не совсем довольная Ева. — Но где же всё-таки твои вещи?
     — Может, здесь, — открыла подружка крайний шкафчик и вдруг замерла.
     — Ну, нашла?
     — Эврика! Нашла! — с каким-то придыханием ответила та. — Ты только посмотри, Ев, что я нашла. Это же клад! И весь наш.
     — Что там такое? — заинтересовалась та, подошла.
     Кира обернулась к ней, держа в руках охапку чего-то развестисто-разноцветного и по-лягушечьи подрагивающего, с висящими лямками. А-а, это купальники.
     — И ещё какие купальники, — торжествующе произнесла счастливая находчивая. — Это же профессиональное снаряжение для прыжков в воду! Здесь их целый ворох. Ну, нам и подфартило!
     — Как — подфартило? — не поняла Ева. — Ты что, хочешь надеть? Чужое?
     — А то нет! Сейчас выберем по штучке, искупаемся, а потом всё заберём. Я уже думаю, как вынести. Заметь, подружка, — только два влажных, надёванных, остальные аж из пакетов фирменных не вынимались. Вот так калмычки, вот так девчушечки! Небось, только самые смелые поплескались на мелководье, а остальные только дрожали в своём белье. Интересно, какое у калмычек бельё? Тампоны какие?
     Но Ева пропустила это мимо ушей.
     — Унести всё?! — с ужасом переспросила она. — Чужое?!! Да ты что?
     Порой себя понимаешь, только попав в непривычное положение. Наша героиня и не поняла бы, что чётко различает своё-чужое, если бы вот сейчас на её глазах эту грань не постарались нагло стереть. Она принимала само собой разумеющимся, что вещи в её шкафчике, пока она купается, никто не тронет, и сама не могла и помыслить, чтобы тронуть чужое.
     Хотя, если честно, лёгкая тревога всё же порой всплывала. Это зависело от соседок по шкафчику. Если те были "своими" — как-то сразу это угадывалось, даже если незнакомые, — то всё в порядке. Если же "чужие", то какой-то дискомфорт ощущался. Хотя объяснить рационально это не получалось. Просто их тянет называть на "вы", не иначе. Так, "чужими" ощущались профессиональные спортсменки, румяные, энергичные, все их интересы и разговоры были вокруг техники спорта и рекордов. Какими-то более взрослыми казались они, хоть и не зело разносторонни их интересы. И не то чтобы они как-то воровато выглядели, но иногда закрадывалась мысль: а что, если для достижения успеха им понадобится взять, скажем, её купальные очки или шапочку? Взять у "чужой" для них, не их круга девушки, которая глуха к их аппетиту на рекорды. Пожалуй, что и позаимствовали бы. А, впрочем, чего это я на людей наговариваю?
     Увидев, что Кира отобрала тем временем один купальник и стала прикладывать его к своей пышной груди, Ева подскочила к ней, схватила за руки и крикнула:
     — Положи! Положи на место чужое! Ищи своё и пойдём.
     Она вдруг осеклась, почуяв предплечьем какое-то странное тактильное ощущение. Будто до медузы дотронулась или до морской звезды: скользко и как-то склизко. И вроде бы даже влажно. Или нет? Не пойму. Да, купальник из такой ткани ей щупать ещё не приходилось.
     Кира истолковала её замолкание по-своему, даже попыталась прислонить к голой коже весь купальник. Но подружка отскочила в сторону.
     — Ага, поняла, что это не просто так! Это такая штука, что прямо как во вторую кожу влазишь. Я, когда первый раз надела, про царевну-лягушку вспомнила. Давай тебе подберём.
     — Но, Кирочка, — снизошла Ева до шёпота, — это же всё чу-жо-е!
     Заладила своё! Придётся на время отложить чудесную вещицу, взять упрямицу за плечи и слегка встряхнуть.
     — Послушай меня внимательно. И давай порассуждаем логически. Да, вещи эти не наши. Но чьи? Мы знаем, что только что сорвалось состязание сухопутных людей по водным видам спорта, знаем, что привезли их сюда неподготовленных, может, даже и без снаряжения; знаем, наконец, что на это гиблое дело Америка дала щедрый грант. Логично предположить, что эти купальники были закуплены по гранту для юных калмычек. Логично?
     Конечно, всё было логично. По юридическим предметам у нашей нагой ораторши всегда были пятёрки. И Ева слушала её, начиная чуть-чуть приоткрывать рот. Парням это нравилось, а сама она этого стеснялась.
     — Вступили ли эти горе-спортсменки в права владения? Сомнительно. Во-первых, только пара купальников надёвана, влажные они и брошены в беспорядке, остальные из пакетов не вынимались. И вот ещё что, посмотри — вот у этого порвана лямка аж до половины. Это какой же неумёхой надо быть, чтобы порвать такой эластик? Правда, надевать его надо с умом, я тебе покажу, как. Да-да, покажу, через десять минут ты у меня его наденешь и тогда сама убедишься, что не в коня был корм. Так что и право пользования под вопросом. Ну, не умеют они таким снаряжением пользоваться, как мы — на конях скакать!
     Фактически, купальники им подарили. А они от подарка отказались. Да-да, отказались. За всех я не ручаюсь, может, кто с собой и прихватил, как сувенир, но семь-то штук — вот они! Кто хотел, то взял, остальные оставили. Оставили не в безлюдном месте, стало быть, подбросили. А в таком случае право владения переходит к первому нашедшему. Кроме нас, тут никого нет, мы и есть новые владелицы. Строго по закону, заметь.
     Речь лилась, как за барьером в суде, вот только серьёзная ораторша была абсолютна нага, не замечая этого.
     — Ты всё ещё думаешь, что забыли, а не подбросили? — продолжала Кира. — Но эти калмычки со своими не менее сухопутными калмыками сейчас на всех парах мчатся на вокзал и сюда уже никогда не вернутся. Причём рванули они отсюда сами, от позора, никто насильно их не увозил. И заметь — ничего больше они не оставили. Что ты мне показываешь? Ну, заколка в волосы не в счёт, это мелочь. И потом — все купальники свалены в одно место. Если бы их забыли, каждая забыла бы в своём шкафчике. Раз свалили в одну кучу — значит, оставили намеренно.
     — Слушай, — вдруг осенило Еву, — а вдруг они подумали, что это им напрокат? И добровольно всё вернули.
     — На этот грант вон целый ремонт сделали, а тут мелочиться? Купальники такие интимные-интимные, а их — в сэконд-хэнд? То есть в сэконд-боди. Не по-американски как-то выходит.
     — Нет, я понимаю, что им преподнесли. Но сами они вдруг неправильно поняли.
     — Ну, дорогая, — развела руками ораторша, и вслед за ними разошлись её чуть отвисшие груди, — это уж их проблемы. Мы их в заблуждение не вводили, нас тут при них вообще не было. Алиби называется. И раз они так поняли, значит, и жалеть ни о чём не будут. А если мы не возьмём, приберёт их какая-нибудь уборщица. Ещё и на свалку выбросит, ибо в быту им применения нет. Это, как я сказала и как ты сейчас увидишь, профессиональное снаряжение.
     Ева вдруг стала печальной. Она будто воочию узрела калмыцкую девчонку-ровесницу, которая стояла здесь без всего, обхватив озябшие плечи руками, а подружки пытались натянуть на неё купальник, растягивали во все стороны, кроме нужной, пыхтели, вон даже лямку порвали. Каким же жалким выглядит человек, которого силком сажают не в свои сани!
     — Что приуныла? — Кира снова приобняла её за плечи. — Птичку… то есть девочку жалко? Ну, они сами виноваты, что согласились. А мы знаешь, как сделаем? На днях я схожу сюда, найду Мишку и через него попытаюсь узнать адрес калмыцкого водного клуба. Наладим переписку, обменяемся фотками. Выберем какую-нибудь калмычечку-симпатушечку или даже подружек, вот как мы с тобой, ну, и зашлём им по бикини. Им, знаешь, оно лучше пригодится для загара в их степях. Хотя, правда, я в Калмыкии не была, может, там не загорают, а наоборот, от солнца спасаются. Ну, наденут бикини под халат, будут интригующе ненароком распахивать.
     Мы вот не знаем, сколько их всего было, а то, может, и всех бы обикинили. На распродаже они рублей двадцать стоят, в наших это силах. Согласна?
     Да и кто бы не согласился после такой убедительной речи! Но у Евы были ещё другие возражения.
     — А Иван Иванович? Что, если он придёт за купальниками?
     — Глупышка, это же женская раздевалка! Мужчинам сюда ходу нет. Пришла утром какая-то женская прислуга, положила в шкафчик стопку пакетов. И второй раз не заходила, иначе бы уже всё унесла. Зайдёт уже после нас — и ничего нет. Что подумает? Правильно, что девчонки всё с собой увезли. Так и Иван Иванычу передаст. Если он вообще спросит. Так что с этой стороны чисто.
     А теперь взглянем с другой. Что мы Иван Иванычу обещали? Плескаться и шуметь, создавать впечатление толпы. Но не потому, что он шум любит, а чтобы журналистам показать, что день в бассейне самый обычный, купальный, никакими соревнованиями не омрачённый. И вот, представь, что все бассейновцы в лепёшку разбились, такое впечатление создавая, а мы вдруг проявим кристальную честность и ничего не тронем. Журналистам слов мало, непременно разнюхивать станут. Как так — объявили соревнования, и нету их? Ну, не непременно, — заметила она недоверчивый Евин взгляд, — но могут. И вот сунутся сюда, найдут в этом тихом омуте целый склад купальников. Расправят, увидят, что они профессиональные, я уже третий раз тебе талдычу. И все усилия, в том числе и наш плеск — насмарку. Подведём мы Иван Иваныча, ох, как подведём! А он на нас надеется, бедняга. Милый, вообще-то, дядечка. Слышала, как он на Мишку моего добродушно кричал? Нет, я считаю, что по уговору с ним мы должны делать всё, чтобы на прыжки и намёка не было. И купальниками не ограничимся. Пройдёмся по обоим бассейнам, проверим, не забыли ли чего ещё бедолаги. Водолаги! Ты согласна?
     — А что же мы…
     — Как что? Сложим всё в свои шкафчики, ты молодец, что номерки взяла. Своей одежонкой прикроем и запрём на замочек. Личные вещи досмотру не подлежат, это тебе не раскрытый настежь шкаф. И потом, как видишь, всё отсюда забрать надо, и не по жадности, а чтобы людей не подвести.
     А если ты считаешь, что мы кому-то это добро должны отдать, то учти — он или она имеют на него не больше прав, чем мы. А у нас — право первого. Первой. Первых!
     Вот теперь Ева согласилась. Но как-то неуверенно подошла она к лавке, нагнулась, стала рассматривать вещи. Кира подалась к ней, обняла за плечи и шепнула:
     — Всё поправимо, подружка! Всегда можно сказать, что только выкупаться взяли. А если совесть заест, мы им все эти купальники отошлём. Или попросим подарить их нам официально.
     Ева повернула к ней лицо с сияющими глазами и вдруг чмокнула. Какая у неё подружка умная, всё, ну абсолютно всё предусмотрела! И сразу на сердце легко-легко…
     Умная-то умная, да чуток продрогшая от долгой речи при совершенной наготе. Ева-то хоть в бикини. Но теперь оденется, так оденется!
     — Они по таким же размерам? — спросила Ева, поворошив влажных "медуз" и осторожно беря пакет, гнущийся в руках, как каучук.
     — Вообще-то, по размерам, но очень эластичны и, поскольку мы прыгать не будем и тонкая подгонка не требуется, можешь выбирать любой. Цвет смотри. Давай!
     Девочки зашуршали пакетами.
     Ева уже поняла, что склизкой ей показалась материя от неожиданности, что она просто такая гладкая и холодит. И ещё скользкая очень: с непривычки обронила наша примеряшка выскользнувший купальник. Сразу поняла: надо брать их покрепче. Обычной хватки, как берут обычную ткань, недостаточно. Что ж, схватим посильнее.
     Купальники были к тому же очень гибкими, свисали, если перекинуть через руку, строго вертикально, как-то бессильно. И легко тянулись. Ева попробовала растянуть так осторожненько и обнаружила, что на какой-то сантиметр это легко, а дальше предел какой-то, тянется, но уже с трудом. И осторожно надо тянуть. А те-то, калмычки, аж порвали. Наверное, этот сантиметр — подгоночный к телу. Как доводчик у двери: сначала закрывает дверь быстро, а потом сразу замедляется и плавно, без стука и очень плотно закрывает её. Любопытно…
     Покрой купальников был однотипный: сплошной перёд, задок трусов, две бретелечки через ключицы и две-четыре — от центра спины к боковушкам переда. Сходятся все эти лямки, довольно толстые, в одном месте — в центре спины, так что там как будто сидит паук или морская звезда и всё застёгивает, стягивает. Нет, у той звезды пять лучей, а у паука — восемь ног. Просто — лучистая звезда. Звёздный купальник для спортсменки-звезды. Но отнюдь не для начинающей.
     Ева вдруг зябко повела плечами.
     — Мне в школе одна девочка давала примерно такой купальник, с "пауком" на спине. Она за зиму выросла, особенно вширь, а я как была маленькая, так и остались они малень… что это я говорю? — Рука предательски тронула перёд. — В общем, на меня должно было пойти. Примерила — хорошо, по размеру, пупок закрыт и груди стиснуты — лучше, чем в обычной моей купашке.
     — "Паук" на спине для того и сделан, чтоб бюст крепче был и трусы не слетали. Значит, твоих "мух" он хорошо держал?
     — Да, и соски не проглядывали. А слой-то один, как он это так? Ну, раскошелила я папу-маму, перекупили мне его. Я в саду пообливалась в нём для верности — ничего не просвечивает, не выдаёт. Да и ту девочку в прошлое лето видела, ничего такого. Хотя липло, конечно. Но в саду безветренно было. А вот вышла я в таком "пауке" на берег, вдруг — пых! — ветерок. Ничего особенного, слабенький такой обдув, но охладил он мне ту часть кожи, что раньше закрытой была. Поёжилась, стерпела. Но он меня обдувать со всех сторон стал. С разных мест, вот что худо. Не чуяла я постоянной конфигурации вырезов на спине, а казалось мне, что невидимая рука отрывает без сопротивления от моего старого купальника полосы и позволяет задувать туда ветерку. Раздевает постепенно. Поди знай, где в следующий раз оторвёт. Я забоялась почуять обдувной холодок на груди или в паху! Ты вот смеёшься, а мне было не до смеха. С речки убежала и больше в этом "голяке" туда ни ногой. Только в старой купашке моей. А она мне мала становится! Жмёт, потрескивает.
     — И как же ты?
     — Я сказала маме, что старый куп надо выбросить, буду плавать в новом. И правда, в саду так и ходила, все домашние знали. А "выброшенный" спрятала в душе и переодевалась по пути на речку и оттуда. Пришлось кое-что перешить, а то прямо расползалось на теле. Той девчонке сказала, что берегу её подарок для города, в бассейн, мол, ходить буду. Ну, а в последнее лето, когда школу кончала, мне уж не до купаний было, как засунула я "паука" прошлой осенью подальше, так он там и остался. Я ведь не думала, что в вузе плавать заставляют, про бассейн ей просто так сказала.
     — А где ты переодевалась?
     — Была у нас заброшенная водокачка вверх по течению, вот там.
     — А мальчишки не лазили? Они ведь любят всё заброшенное.
     — Когда день купальный, они все на речке. Может, в пасмурные дни и лазили. Но вообще-то я боялась, что застигнут врасплох. Сплошной купальник — его и снять, и надеть время надо, спешить нельзя — порвёшь ещё. Поэтому я практиковала многоступенчатое переодевание. Дома натягивала на голое тело новый купальник, показывалась своим, получала шлепок по попке и мчалась… но не на речку, а в садовый наш душ, на задворках. Там всегда был запас белья на случай экстренного купанья — обольёшься чем или обмажешься, в саду работая. Там, в полной безопасности, я пододевала под купальник трусики и лифчик, брала спрятанный купальник и бежала на водокачку. Там снимала "паука" и натягивала свой старый милый куп. Он такой толстый, что из-под него не виден пододев. Хотя, если обтянет… Ну вот, а после купанья в водокачке снова возвращала тело в новый купальник и бежала домой, в душ. Однажды себя догадалась оглядеть и ахнула: на внешнем купальнике лифчик и трусики "нарисованы" мокрыми пятнами и ещё прокантовываются. Ладно, я задами, огородами. В душе прятала речной купальник, избавлялась от пододёжек, выливала на себя ведро воды и возвращалась в дом.
     — И заставали тебя в белье? Ну, на водокачке.
     — На шорохи часто оглядывалась, но людей не видела. Мыши, наверное. Если и следили за мной, то тайно. Но я ведь ни разу там догола не обнажалась.
     — А почему ты не переодевалась в дУше? Обошлась бы без пододева.
     — Сначала так и хотела, но у нас из окна видна дорога к речке. Меня могли засечь домашние, что не в том купальнике, а в давно выброшенном. А вот следы пододева так не рассмотришь. Я всё продумала.
     — Неужели не рассмотришь? Материя ведь тонкая очень.
     — Если бы ты знала, как я дрожала с ножницами над пододевом! С одной стороны, надо оставить мало, а то ещё заметят и поднимут на смех — под купальник ещё чего напяливать, не принято у нас. С другой — не смела остаться в водокачке совсем обнажённой, без "фиговых листков". Кроме того, если много срезать, то не будет держаться или ещё свалится при плавании.
     А однажды я там не сразу нашла спрятанного "паука" и похолодела — как возвращаться в "выброшенном" купальнике! Даже мысль мелькнула — остаться в белье, мол, сняли купальник мальчишки в масках. Чуть не описалась от страха. Хорошо что и так мокрая была. К счастью, нашла.
     Кира махнула рукой.
     — Я бы на твоём месте выходила в "пауке" на ветер и тренировала выдержку. Чувствуй, что никак тебя в интимных местах не обдует, сколько ветру не подставляйся. Погимнастировала бы на ветру, ножки-ручки туда-сюда. А там и на людный пляж выйти можно.
     — Ну, то ты, а то я.
     — Это верно. У меня ведь тоже такое в детстве было, в классе четвёртом или пятом. Купили мне родители обнову.
     — Ой, расскажи. Как мне, с "пауком"?
     — Нет, попроще. Тебе ведь с рук, по дешёвке, а мне папа в райцентр ездил, выбирал. Чёрный, блестящий, с декольте спереди и сзади. Но не как в деревенских купальниках — вся спина до пояса голая, а иначе в эту рогожу и не влезешь. В общем, сразу видно, что настоящая вещь куплена, "не нашенская".
     — На день рожденья?
     — Почти. Заметили мои родители, что я, раньше такая бойкая, теперь неохотно стала ходить с девчонками на речку. Подумали — купальника немодного дочка стесняется, да и выросла уже из него, надо помочь. Папа поехал и купил. А день рождения прошёл уже.
     — А на самом деле — не из-за этого?
     — Нет, но это я потом поняла, когда подросла. Поняла, что была в детстве бойкой, потому что на многие вещи не обращала внимание. Это всё равно как бесстрашно бегать среди стаи гусей, не зная, что они могут клюнуть. А когда на твоих глазах кого-то заклюют, поневоле охладеешь и будешь думать: совсем от гусей уходить или изучить их повадки, как себя вести, чтобы не пострадать. Меня из той компании кое-кто предал походя… не хочу вспоминать. В общем, пришло время остановиться и поразмыслить над жизнью. А одежда купальная ни при чём была.
     — Но купили ведь.
     — Да. Просто шик, как сказала, увидев, мама. Я такой эластичный, тянущийся материи и не видела допрежь. Чуть не порвала сначала, хорошо, что их рук вынули и объяснили, как обращаться. Насбаривать, чуток растягивать, пролезать и расправлять насборенное по телу, приглаживать, не дёргать, а плавно всё. Любовно даже, как по собственной коже поглаживая, похлопывая. А заодно и вчувствоваться в налезшее, как во внешний слой своей кожи. До этого я так к одежде не относилась.
     — А подкладка была?
     — Почти нет. Я, знаешь, привыкла ко вшитым белым лоскуткам в трусиках, а тут, гляжу, незаметный шовчик и материя такая же чёрная, как и снаружи, только матовая. Не восприняла это как подкладку, просто как утолщение слабого места. А в груди и вовсе ничего не было, купальник же детский, а я ещё только намечалась в подростки, пухлая была, особенно как раз в груди. Что-то там росло, но надвое ещё не пошло. И сосочки только чуть крупнее, чем у мальчишек, они так слегка обозначались через натянутую материю, но ничего такого.
     Раньше я привыкла к тому, что одежда моя легко надевается и снимается и застёёжки для того. Теперь же в первый раз столкнулась с одёжкой, которую быстро не наденешь, а значит, и не снимешь. Тоже повозиться придётся. Здесь было что-то захватывающее дух, уводящее в какую-то неизвестность. Много позже я вспоминала этот первый надёв и сообразила, что неизвестно ведь было, не попаду ли я в ситуацию, когда время снятия одежды может оказаться критическим. Оттого чуть-чуть не по себе, но радоваться обновам я привыкла. И это чувство на радость наложилось.
     Объял меня купальничек, как никакая одежда раньше. Сижу в нём, как в собственной коже, ни морщинки, только жировые складки подчёркиваются, пухлость. Так и хочется руками оглаживаться всё время, потом дёргаться и ощущать, как гасятся движения мышц в сторону дёрганья. Всякие движения хочется делать, гимнастировать. Жаль, что на руках ходить не умею.
     — Папу-то расцеловала?
     — А то! Даже попросила по попке пошлёпать, "окрестить" меня в обновке.
     — И ты пошла не речку?
     — Не сразу. Хотелось провести "медовый час" дома, а то и "медовые полдня". Даль, что в деревенских домах мало зеркал, не приветствуется, когда девочка в зеркало пялится. А я часто разве? Так что пришлось сначала в своей комнате "купаться" в мягком обтяге купальника, а когда домашние уйдут, тогда уж к зеркалу, в полный чтоб рост.
     Подсунула палец под материю, убедилась, что она даже в один слой не просвечивает, а уж блестит так, что и просвет не страшен. А у меня была, вообще-то, потаённая мысль, а что, если просвечивает чуток хотя бы? Ведь если шьют такие купальники серийно, значит, это как бы узаконивает их "шалости". Но нет, папа наверняка проверял на этот предмет и на приличие вообще. "Шалости" откладываются до пока карманные деньги заведутся.
     Посмотрела на пупок — незаметен, он же не выпирает, как соски. Значит, и всё остальное "невыпирающее" надёжно скрыто. Ну, попкина расщелинка, если гимнастировать или плавать, а намокшее облепляет, проявится, подчеркнёт ягодицы.
     Волосики покрывали лобок не часто тогда, я смотрела и гладила — всё о-кей, подкладочка матовая работает. Любые позы принимай, движения делай — всё прилично будет. Не отрос ещё бюст мотаться и заноситься, наслаждайся девочкиным телом, девочка, скоро девушкой ведь станешь, усложнится жизнь.
     Это, конечно, размышления более позднего периода.
     — А на ветерке была в купальнике? Не охладило тебя раздевающе?
     — Нет, до выхода на речку кое-что дома важное произошло. Я чуяла, конечно, как плотно низок облегает, обтягивает лонную кость. Неудивительно, всё тело ведь сверху донизу стянуто, не трусы это на слабенькой резинке. И даже кайфовала от чувства надёжной стянутости в промежности. Будто окантованная бочка с попой, куда верёвка и продета. Шучу, более деликатные ощущения были.
     Чтобы рассмотреть свой зад, я не только вдоль оси своей вертелась, но и нагибалась и смотрелась в зеркало сквозь раскоряченные ноги — как там попа? Тут-то и заметила кое-что. Распрямилась, снова взглянула, потом в зеркало. Не вполне веря глазам, рукой провела. Вон как оно на мне!
     — А что не так было? Неприлично что-то?
     — Ну вот представь, что ты нагибаешь голову и скользишь взглядом от бюста вниз. Вот талия, здесь спрятан пупок, вот животик выпуклый, ладно обтянутый чёрным и блестящим, книзу материя суживается, чётко по паховым складкам кромки идут, оголяя и освобождая ножки полностью. Ещё ниже — сужение, всё гладко остаётся, вот и лонная моя косточка, как туго она обтянула, как округлый холмик. И сразу же, перевалив через неё, чёрная полоска круто ныряет в промежность.
     То есть это на взгляд сверху круто, а если присесть и взглянуть на мой лобок вровень — то полого идёт. Похоже, знаешь, на нос лодки-плоскодонки, как он из воды высовывается и полого, плавно так задирается.
     Ты не думай, с анатомией собственной я была знакома, без эротики тогда, а так, обыденно. Сколько раз смотрела на себя и в трусах, и нагой вовсе. Ничего нового, по сути, мне обтягивающий купальник не открыл и не мог открыть, только разве прикрыть. Но он, понимаешь, подсветил, высветил мою анатомическую простоту, незамысловатость в критически важном месте. Будто прожектором или фонариком, честное слово. Или как косметика подчёркивает глаза, губы, брови — не создаёт ведь, а подчёркивает только. Так и тут.
     Льётся под меня блестящая чёрная полоска, чуть-чуть выпукло, и не разглядишь сразу, плоская совсем. Кромки крепко в пах впились, проявляют мою форму, как у куклы какой целлулоидной. Анатомически озабоченные мальчишки утолят любопытство: "У неё там ничего нет!" Вернее, "у них" — всех девчонок.
     Позже я объяснила тогдашние мои неприятные чувства. Я ведь думала, что единственное назначение одежды — покрывать, а оказалось, что требуется ещё и смазывать формы. До этого бельё удовлетворяло обоим условиям, грубоватое потому что, деревенское, я и не думала, что их два. А теперь вот, когда смазывание пропало, оценила его важность.
     Только не смейся, я вот что попробовала. Перебрала тайно от родителей наряду с этим купальником остальные и ещё трусы, клала в промежность монету, подтягивала поясок. И нигде заметно не было, кроме обновы моей. Она-то выявляла края самой мелкой монетки, если, конечно, ноги не сдвигаешь плотно. Ничего не скроешь под блестящей чернотой!
     Хуже всего то, что скрывать-то и нечего, никаких "монет". Будто подмели у меня в промежности, и теперь всё сияет чистотой и гладкостью. И какой-то ещё неинтересностью. А в девушке должна быть загадка, причём на всех уровнях, и заглушённость форм в том числе.
     Знаешь, в детстве мальчики часто подначивают девочек, провоцируют, а те отбрыкиваются: "А вот и нет!" Сама сколько раз такое говорила. А почему проходило? Да потому что мальчики о чём-то догадываются, но точно не знают, и перепалка идёт на равных. А в этом кУпе я как на ладони, всё на виду, всё очевидно. Обсуждай меня со всех сторон, в том числе интимных, включая будущие груди, и я не могу ничего отрицать!
     Это, конечно, опасность больше воображаемая, чем реальная, но уверенности здорово лишает. Сужает поле действий. Представь, как нехорошо, если бы учительница читала наши мысли, с одного взгляда видела бы, кто выучил, кто не выучил. Не укроешься!
     — И как же ты поступила?
     — Я уже сказала, что поумнела и всё словами выразила позже, а тогда только испытывала неясное неприятное чувство. Что с ним делать, не знала, я же ни в чём не провинилась, не проштрафилась, неприличного не пожелала. Не носить? И тут я подумала: во-первых, куп сшит не по моему заказу, так что меня не упрекнёшь в культе тела, максимум — в нескромном выборе, но это же папа выбирал, и это во-вторых. Если не буду носить подаренное, папу обижу. И в-третьих, сшит-то по такому фасону вещиц немеряно, и бог знает сколько девочек выставляет себя в них напоказ, считают, что так красиво. Я — одна всего лишь из них, что же тут такого?
     И все эти девочки, выходит, умеют отбрить любого, кто пройдётся по поводу полной определённости их форм. Жаль, что мы не вместе, гуртом сподручнее отбиваться, одна придумает, другие подхватят. Но ведь у меня язык, как говорят, подвешен, да и на мозги не жалуюсь, уж придумаю что-нибудь, посягни кто. А с образом "плоскодонки" купаться даже сподручнее. Бывает, идёшь по плоскому дну, идёшь, а тебя вода в промежности щекочет, выше не поднимается. Теперь буду думать — лодочка моя плоскодоночка плывёт, на воду грудью своей наезжает.
     Кстати, о славной обтяжке "киля", вернее, о первом моём её восприятии, я вспомнила, когда в городе впервые посетила магазин "Интим" — главное было рот не раскрывать, провинциальность не показывать. Но чуть было не раскрыла, увидев плавки из латекса (сначала подумала, что резиновые), в которых "мужской сервиз" шёл не вскладчину, а каждый предмет упаковывался отдельно. Что толку, что не видно кожу, форма-то вот она, как на ладони!
     Но для полной уверенности я сперва поносила новый куп с юбочкой, то есть один верх виден был. Он ведь тоже обтягивает и простора воображению не оставляет. Потом забрела на пляж, где юбочка естественным образом снялась. Ветерок? Нет, никакой ветерок меня не заколыхал бы, за мной — полк неизвестных девчат, и все в таких вот купальниках.
     Говоря это, она перебирала купальники, держала их на вытянутых руках. И вдруг, прервав воспоминания, ахнула и тут же прижала прижала приглянувшуюся вещичку к себе — не отдам, мол.
     — Мой! Что хочешь делай, хоть всё бери, но этот — мой! Посмотри, какой, а! — Она снова вытянула руки и завертела в них вещь.
     Купальник имел бледно-телесный цвет, а на животе был реалистично изображён проколотый пупок со вдетым колечком и каплями крови. Рядом красовалась непонятная "татуировка", не то на арабской вязью, не то корейскими буковками. Непонятная, но классная. Кира аж поцеловала эту красоту.
     — Конечно, это твой, — согласилась Ева.
     Она интуитивно поняла, что надо сказать что-то миролюбивое. Так явно, что множество ссор возникает при делёжке легко доставшегося, она не думала, но надо же подруге сказать что-то хорошее, раз та положила на что-то глаз, порадоваться за неё, за её вкус. И Кира расплылась в улыбке.
     — Правда, уступаешь? Тебе-то с тату ни к чему. Ну, выбирай себе любой. Всё остальное потом поделим. А сейчас большая у меня просьба к тебе. Не обидишься? Ну и ладненько. Я его сейчас натяну, а ты минутки три со мной не разговаривай, лады? Я сама заговорю. Потом поймёшь, почему.
     Просьба была, прямо скажем, из редких. Поэтому Ева, копаясь в пакетах, из которых продолжало выныривать разноцветное тряпьё, искоса, но пристально наблюдала за подружкой. Заодно и поучусь облачаться в это, а то никогда ведь не приходилось носить.
     Кира встала неподалёку, повернувшись эдак в три четверти, чтобы не пересекаться взглядами, выпрямилась. Всякий, кто видел бы её в эту минуту, залюбовался бы: обнажённая девушка с хорошей фигурой, всё при ней и жизнью довольна. Голова гордо вскинута, взгляд так и сверкает.
     Ещё раз оглядев обновку, нежно погладив и аж прижав к щеке, она взяла её за боковинки и осторожно, чтобы не выскользнуло, стала присбаривать, как чулок. Скоро в руках у неё были трусы с толстым поясом в складках. Эти трусы Кира и надела, а потом стала расправлять "пояс" вверх по телу. Вот отделила плечевые лямки и вдела в них руки, вот ещё подрасправила в груди с лёгкими щелчками-шлепками по телу. И сделала волнообразное движение туловищем, будто дельфин. Всё. Купальник на неё сел.
     Снова встала прямо, взгляд устремлён вдаль. Контраст цвета купальника с телом был почти не заметен. Впрочем, со своей точки Ева видела только цельный перёд и чуть-чуть голой спины сбоку. Канта чёткого там не было, всё сливалось. Ну ничего, потом посмотрю поближе. Когда облачившаяся сама со мной заговорит.
     Кира стояла неподвижно не так уж и долго, но для привычных к её живому характеру это казалось вечным застыванием. И Ева, искоса оглядывая статуеобразную фигуру, отметила, что та мало что из своих первозданных прелестей потеряла с одеванием. Даже, пожалуй… да, на груди тоже телесный цвет, только чуточку побледнее, небось, растянулся и потоньшел там матерьяльчик. И верхушки холмиков какие-то неровные, а не закруглённые, гладкие, как обычно. Нет, не то чтобы соски облегались и подчёркивались, даже цветом они не брызгали, только слегка подтеняли полупрозрачную оболочку. Маленьким мальчикам, никогда в жизни не видевшим голую женщину, становилось понятно — что-то там такое есть, для остальных же это была небольшая эротическая деталь. Са-амый чуток. А живот-то как облегается!
     Замотревшись на всё это, Ева пропустила момент, когда по лицу подруги начала расплываться довольная улыбка. Поймала только заключительную фазу, и тут же Кира снова вертухнулась дельфином, но уже не расправки ради, а из-за избытка чувств. И крикнула:
     — Э-ге-гей!
     Ева чутьём поняла — надо отойти в сторонку. Когда чувства брызжут через край, надо дать им выплеснуться беспрепятственно, чтобы тебя не задело. Ну, а остатком хозяйка потом с тобой поделится, если захочет.
     Кира несколько раз присела, потом принялась вскидывать ноги. Попыталась сделать шпагат, но упала, чуточку поканканила, понаклонялась вперёд и позакидывалась назад. Руки ходили размашисто, во все стороны.
     Когда стоя уже было проделано всё, что возможно, девушка в блестящем облегающем купальнике начала носиться и скакать по раздевалке, выделывая танцевальные па и издавая торжествующие кличи. И вдруг выдернула из угла Еву, закружила её, закрутила с поднятыми вверх руками, как в танце. В конце просто обняла её, прижалась.
     — Евка-а-а, если бы ты знала! Ну, сейчас-то узнаешь. Выбрала? — отстранилась, придерживая за плечи.
     Та вдруг поняла: только что ну ничто не выдало её коже, что между ней и прижатой подружкой была какая-то одежда. Кроме, разумеется, её собственного бикини. Пропечатались ли рельефные части Кириного тела? Гм, не поняла. Или не запомнила. Но объятия нагой и окупаленной подруги отличались ну очень мало.
     — Покажи, Кир, — попросила она.
     — Чего там — покажи! Смотри и щупай. Вот здесь и здесь, на животе. Под грудью. Ягодицы. Давай!
     Евина ладошка заскользила по эластану. Ну как по коже веду! Хорошо проэпилированной коже, безо всяких там наростов и целлюлитов. Как же прощупать двойной слой? Она попыталась, ведя, прижать ладошку и сдвинуть ткань по коже, потом ущипнуть. Но оба раза пальцы скользнули — "вторая кожа" не спешила так просто подводить хозяйку.
     — Поняла теперь? Смотри, как лямки классно лежат! Щупай-щупай, ничего не случится. О воду бьёшься — и то ничего такого. Не знаю, как те кобылы умудрились порвать.
     Да, лямки плотно прилегали, оставляя наружу лопатки и овальный центр спины. Ева провела кончиками пальцев, ощупала переход ткань-кожа. Ого, еле и чувствуется! Не сдвигается. Потом попыталась подковырнуть ноготком. Сорвалось, щёлкнуло. Ещё разок. Ага, да это действительно "доводчик": несколько миллиметров идёт легко, будто плохую наклейку снимаешь, а потом сопротивление нарастает, будто резина в руках и тянуть её уже приходится с трудом. Да, такой в кожу не врежется, как, скажем, обычные трусы или лифчик не по размеру, а дойдёт или даже допрыгнет до внешних контуров и мягко обнимет.
     — Ну, видишь? — приговаривала Кира из-за своей спины. — И подковырнуть трудно, да? Он на мне сейчас таял, как масло на горячих гренках, и вливался в меня, впитывался в кожу. Сейчас сама прощутишь.
     Ева попробовала плечевые лямки — хорошо сидят, плотно. Лопатки ходят свободно при любом движении, с запасом оголены. Верхний срез задка трусов сидит ещё лучше, чем боковушки, и поблёскивает славно, ещё бы — такие пышности объемлет! Не чета тому плосковатому "декольте задницы", что на улице видела. Да-а, если у нагнувшейся Киры долинку меж ягодиц увидишь, не сомневайся: выпрямится, и джинсы свалятся стопроцентно.
     Осталось осмотреть бюст. Кира сама взяла нерешительную Евину ручонку и заставила пощупать. Да, никаких чашек там нет, но как без них здорово! Соски только малость неровнят вершинки. А между ними… Каждая "дынка" облегается не по отдельности, а вместе, ложбинки нет, затянуто всё. И декольте довольно высокое, чуть не под горлышко, ровный срез, там материя прилегает не хуже, чем в других местах.
     — Да, Кира, ты была права — это действительно вещь, — признала Ева. — Я не знала. Вот только спереди…
     — Да?
     — Ненадёжно как-то. Что, если сосочки набухнут и выпятятся? Я такое за собой замечала. Прямо впиваются в розетки, а то и выстреливают. Снаружи, вроде, незаметно, но мне всё равно стыдновато. Может, груди… то есть чашки целиком вперёд выпрыгивают. А здесь вообще ничего нет. Ни розеток, ни косточек. Всегда ли хорошо будет?
     — Хорошо будет — всегда и по полной мере! Вот погоди, поплаваю я в холодной водичке, всё у меня там возбудится, чувства разопрут грудь и архитектура украсится мелкими деталями.
     — Знаешь, я лучше поищу купальник с розетками хотя бы. Привычнее как-то. И потом — мы же в них не только сегодня, в одиночестве, плавать будем. На пляже — ой, нет, только с розетками.
     — Не ищи, нет там таких.
     — Почему? — широко распахнулись серые глаза.
     — Изволь, объясню. Вообще, чую я, что надо мне выговориться перед сиганьем в воду. Тянет меня излить восторг! Вот и расскажу тебе, что только такими и делают спортивные купальники, иначе ну просто никак нельзя. Сама буду и лектором, и наглядным пособием. И практическое занятие на суше и в воде проведём.
     — Это замечательно, Кир, но мы ведь плескаться и кричать обещали. А в бассейн до сих пор не идём. Это ничего?
     — Насколько я смыслю в спорте, между предварительными соревнованиями и финалом всегда бывает довольно долгий перерыв. Надо же беднягам отдохнуть, покушать чуток, выслушать тренера, снова облачиться в эти вот чудеса. Вот я и займу тренерское время. Представь себе, что ты — калмыцкая девчонка из диких степей, на коне — атаманша, а здесь — робяшка-стесняшка, и спрашиваешь ты меня, бывалую, чего это купальники такие. Да ты в этих своих степях и лифчика-то толком не надевала, а?
     Ева улыбнулась. Подружка была в хорошем настроении, и так они могли болтать часами. Не забыть бы о времени, сходить всё-таки искупаться.
     — Давай плясать от обыденного, от привычного и само собой разумеющегося. Сейчас на пляже девчонку в сплошном купальнике редко увидишь, разве что старуху или кому жиры свои таить надо. Стандартом стало бикини. Вот как у тебя — классическое, или мини-миниморум, как у меня… куда же я его дела… здесь нет… А-а, потом найду. И на трамплине или вышке девчонка в бикини здорово смотрится. Такой, знаешь, одинокой, беззащитной снизу выглядит, смело бросающейся навстречу суровой плескучести. Вот скажи, ты бы в своём этом бикини могла в воду прыгнуть?
     — Ты же знаешь, Кир, я не умею. И ныряю-то от воды на полметра, неглубоко. А там ведь метра на четыре уронит, как выбираться?
     — Да я не об этом! Представь, что умеешь. Бикини тебя не подведёт, вот я о чём?
     Ева машинально провела ладошками по своему маленькому купальному снаряжению, как бы советуясь.
     — А прыгаю свысока?
     — Представь, что свысока. Купальник ведь один на все высоты.
     — Тогда… тогда соскочить может. О воду, говорят, сильно бьются. Застёжка расстегнётся или лямочки трусиков через таз поведёт, они и соскочат.
     — Правильно. Раз летишь головой вниз, то вода идёт вот так. — Кира обеими руками провела по подружке сверху донизу и ухитрилась-таки перетянуть боковушки трусов через тазовые косточки. — Оп-ля, держи! — Ева быстро схватила, подтянула. — Значит, раздельность вредна. Делаем лифчик без застёжки — слабого звена, на одной упругости, и соединяем с трусами двумя полосками ткани. Вот, по бокам. — Она отставила пальцы на пару сантиметров и провела по боковым срезам переда, от груди до живота. — Представь, верх и низ алые, а полоски чёрные. Или всё чёрное, а полоски зелёные. Или… А-а, всё равно не пойдёт!
     — Почему? Ведь теперь трусы не слетят и лифчик надёжен.
     — Ева, вода бьёт, и не только по застёжке с трусами. По всему ударит, по чему сможет, что ты в неё сунешь. По голове, например. Ну, череп стойкий, а волосы смягчат удар. По коже. Если под ней кости, они выдержат, а если мышцы, они ведь напряжены и тоже травмы не будет. Но есть у нас, женщин, одно место… два места, которые мягки и твёрдыми стать не могут в принципе. Да-да, они самые. Очень уязвимые местечки, знаешь ли. — Улыбка. — И вот представь, что лифчик держится, а вода бьёт сверху вниз… Хорошо, не буду, не буду я. И так ведь понимаешь, что может стрястись.
     — Да, вроде. Их бросит вниз, ударит о кант… Бр-р!
     — Да, или, если он растягивается, отодвинет и выпрет наши дынки из-под. Представляешь?
     — Ой! — Ева зажмурилась, её аж передёрнуло. — Что же делать?
     — Перёд цельный — вот что делать. Чтобы некуда было им скакать и выскакивать.
     — Но сдвинуть-то их сдвинет!
     — А ты посмотри, как всё хитро устроено. Здесь, в груди, всё довольно свободно, ты щупала. Приятное мягкое облегание. А под бюстом вот эти боковые лямочки, — она закинула руки назад, провела по ним, еле попадая — настолько те сливались с кожей, — создают хороший затяг, который грудки держит. Да чего щупать, надень сама и почуй. И смотри, как получается. Если удар слабоват, скажем, прыгаем с малой высоты и с хорошей техникой, то груди отожмёт на этот затяг, он спружинит и сразу же вернётся в прежнее положение. И хозяек своих вернёт, как на блюдечке.
     — А посильнее стукнет если?
     — С большой высоты, да. Большие перегрузки нам… им не нужны. Тогда затяг сыграет роль клапана: не выдержит, отойдёт от тела и дынки выскочат за него. Там жёстче, почуешь, будто стал твой лифчик теснее. Неприятно, конечно, но чуть вынырнешь и ручки освободятся, отжимай вот тут сбоку, — она показала, — ослабь затяг, и всё твоё хозяйство вернётся в прежнее положение. Или руками помоги, если оно заленится. Потом — хоп! — и снова затянула. Прыгуньи так и делают, сама видела.
     Да, вот ещё что. Декольте. Твоё-то сейчас ниже, а обычно наоборот. Вниз мы лифчик — до трусов — опустили, надо и вверх поднять. Пусть верхняя кромка купальника плотно прилегает к коже, чтобы вода не ударила по грудям напрямую. Это тебе не мужской взгляд, это круче!
     — Но всё равно ведь ударит.
     — Да, но посмотри, как тут всё цельно и гладко, как у ракеты, — она обвела руками бюст. — Вода сначала ударит по надгрудному верху купальника, растянет его и потеряет на этом какую-то энергию. И только ослабившись, примется мутузить груди. А если ещё один лифчик пододеть — так некоторые делают — то придётся ей две оболочки растягивать и выдыхаться на этом деле. Они же только сантиметр легко тянутся, а потом — поди-потрудись!
     Такой гладкий верх входит в воду, как нож в масло. А представь, что здесь ложбинка, расселинка. Как мужской взгляд захватывается, так и вода здесь заблудится, не сможет отхлынуть вбок, а будет всё давить и прессовать… Нет уж, обойдёмся без декольте и раздельных трепетных конусов. Обракетим перёд, конусы соединим перемычкой. Здесь материя не прилегает к коже, лучше растягивается, здесь-то она и возьмёт на себя несколько килоджоулей. Всё легче.
     — Это всё понятно, а сосочки?
     — С ними так. Не надо объяснять, что весь перёд сделать жёстким, бронированным не получится. Это купальник, а не скафандр. Он защищает тело, растягиваясь и снова сжимаясь. Но и отдельные жёсткие части типа любимых твоих розеток в него не вставишь. Ведь они при ударе сместятся, как одно целое, и стукнут по мягкому. По твоим стыдливым соскам тоже, кстати. Потом обратно пойдут и снова саданут на противоходе. Нет, такие защитнички нам не нужны. Эластичный обтяг… ну, может, второй слой ткани такой же — вот и всё. Как видишь, это не эротическая причуда дизайнеров, а суровая необходимость.
     — Ой, и правда! Понимать начала.
     — Что ещё? Сзади — "паук" из лямок. Они достаточно узки, чтобы в купальник можно было влезть, не тяня его недуром. И достаточно широки, чтобы не впиваться в кожу, не заворачиваться при ударе о воду, а лежать, облегать и прижимать. И ещё затягивать под грудью.
     Ещё одну штуку такую с этим купальником проделывают, — вдруг сказала Кира. — Не знаю, получится ли. Сейчас попробую вон там, а потом сюрприз тебе покажу.
     Она отошла за ряды шкафчиков. Ева была заинтригована. К счастью, пробовать долго не пришлось.
     — Получается, — доложила Кира. — Скорость подобрала. Ну, представь, что ты теперь прыгаешь в воду в "с вышки из стойки на руках.
     — Ой, да что ты! Я и стоя-то на ногах не могу, голова кружится, когда вниз смотрю, не успею прыгнуть, как упаду кулём.
     — А ты представь, что вышка низкая, метр всего… ах да, да таких просто нет, а и были бы, нет смысла с рук прыгать — соскакивать разве, ни одного оборота не сделаешь. Ладно, представь, что это я прыгаю, Показать всё в натуре не смогу, основное только, так что напряги фантазию. Вот я подхожу к краю, поворачиваюсь спиной, расставляю ноги, нагибаясь, кладу ладони на пол, не спеша подбираясь ими к краю, крепко вцепляюсь. Тело складывается вдвое. Медленно его распрямляю, поднимается оно вверх. Вот уже стою на руках, на краю пропасти, заметь! Только вот ноги ещё разведены. Теперь надо свести. Смотри.
     Она медленно отвела одну ногу вверх, чуть не горизонтально. Мышцы подрагивали, видно, что не тренирована хозяйка. Потом плавно и быстро опустила ногу.
     — Хоп! Заметила?
     — Ой, не может быть! Как же это так?
     — Давай ещё покажу.
     Снова "щёлкнули ножницы". В самом низу живота на купальнике на секунду возникла и тут же пропала маленькая вертикальная складочка.
     — Это же как голая почти!
     — Что ты! То самое "киской" прикрыто. Просто ноги развожу медленно, и материя успевает приноровиться к коже. Кода её растянуть пытается немножко, а эластан скользит по ней и напрасно не растягивается. А когда свожу, кожа пытается эластан сжать, насборить, и он не сразу успевает приноровиться, тем более, там волосы, по ним скользить хуже, чем по гладкой кожице. Вот и возникают на миг губки в интересном месте. Кто в бинокль смотрят с другой стороны бассейна, тем видно, это для них типа подмигивания. А если хочешь, чтоб ближняя телекамера схватила, можешь ногой махнуть, как я вот, мол, разминаюсь перед прыжком.
     А жаль, что тут же исчезает, не остаётся. А заметила — они чаще всего крутятся в воздухе с расставленными коленками, времени и сил нет их свести и сгруппироваться поплотнее. Представь, какой сектор охватит такая крутящаяся в воздухе "щёлочка", скольких мужчин поимеет. Каждый, на кого она глянула, может считать себя охваченным нутром прыгуньи, и столько раз, сколько оборотов. А если прыжок и винтовой ещё, то все мужики на трибунах причастятся женской утробы. Представляешь?
     — Ой, да что ты!
     — Да ничего особенного, всё чисто и целомудренно. Вобрала женщина что-то в себя и в воду концы спрятала, даже брызги невинные утянула, выныривает уже девушкой, от всего очищенной. Ей рукоплещут. Чем плохо?
     А ещё лучше, ежели купальник в прыжке лопнет. Да нет, эти хорошие, специально разве размахрявить в промежности. Один напряг животика, ягодиц — и с них взвеваются лоскутки. Что называется — от винта!
     — Ну и фантазии у тебя!
     — Всего лишь фантазии. Давай приступим к практическому занятию. Ты уже выбрала?
     — Нет ещё. Я за тобой следила. Ты не обиделась? Чего ты так застыла-то? Изваяние прямо.
     — Представила, что гренка, а на мне тает масло. Тебе, кстати, рекомендую. Вот наденешь, постой спокойненько, можешь даже глаза закрыть, и отдайся чувственности телесной. Если после этого не завизжишь, не запляшешь, я готова прыгнуть с вышки. Вместо калмычек.
     Ева улыбнулась и зашевырялась среди пакетов.
     М-да, материя очень уж гладкая. Если из такой сшить, скажем, обычные трусы, то их она не рискнула бы надеть — соскользнут. Даже если это большие трусы старомодного покроя, а не современные мини-треугольнички. Очень уж несерьёзная ткань, вон как легко тянется. Интересно, всегда так легко? Девушка попыталась растянуть купальник пошире, как следует взяв за края. А он прошёл какой-то сантиметр легко, почти без усилий, и сразу же упёрся. Ну, как тугая резинка трусов о-очень стеснительной девочки. Ого, это же как "доводчик"! А это что?
     — Как же ты говорила, что нет розеток. А вот… — И осеклась.
     Да, в этом купальнике с изнанки верх был другого цвета, белёсый, но это не были ни чашки, ни розетки, а всего лишь второй слой ткани, не соединённый с верхним. Но лучше что-то, чем ничего.
     — Это для полногрудых, — заявила Кира, рассмотрев. — Дополнительная защита. Слои разные по упругости, заметила? Знаешь, как в мужской рекламе: первое лезвие бреет чисто, второе — ещё чище… А у нас: первый слой берёт половину энергии, второй — ещё треть, трение между ними поглощает четверть, и остаток приятно вас щекочет. Не бери. На тебе висеть будет. Ищи дальше.
     — И вправду, обвиснет. Ну, тогда вот этот, — наконец выбрала наша привереда.
     Это оказался купальник цвета морской волны с неясными переливами голубого и зелёного оттенков, а между грудью и нижней частью живота цвет вообще сникал, давал слово девичьей коже — посвети, мол, изнутри! Я только твои стыдняшки прикрою.
     — Молодчина! Вкус у тебя что надо. Давай только остальные схороним.
     Они быстро сложили всё оставшееся в пакеты и побросали их в свои шкафчики, прикрыли собственными вещами. Последним в Евиной епархии приняло караул скинутое жёлтое бикини. Когда щёлкнули замочки, девушка стояла нагой.
     — Давай, помогу, — предложила Кира. — Смотри: берёшь вот за эти подмышенки, раздвигаешь плечевые лямочки и сборишь, сборишь, поднимая вверх трусы. Вот так. — Кольца из её больших и указательных пальцев еле охватывали насборенное. — Теперь давай, ступай сюда ножками. Хорошо. Запоминай: хоть всё и тянется, а без лишней нужды драть не надо. Ласково, с умом. Материалу в воде ещё работать и работать, сейчас его не напрягай. Коленки чуток раздвинь, вот прошли мимо них трусики, теперь сдвигай и поехали выше. Ага, подхватило тебя, так что коленочки раздвигай, проножье охватим пошире, без складок, и животик с попкой обволокнём. Вот, сели на тебя трусики. Та-ак, теперь присборенное расправляем.
     Конечно, все эти подробности были излишни для взрослой девушки, не раз и не два одевавшейся в самую разнообразную одежду. Но Ева знала, что Кира не упускает случая поговорить с ней, как с маленькой, как со своей будущей крошкой-дочкой, посюсюкать даже. Видно, силён в ней материнский инстинкт, не желает дожидаться создания семьи и далее положенного срока для рождения ребёнка. Велит о ком-то позаботиться прямо здесь и сейчас. Что ж, ей нетрудно включиться в эту игру, подыграть, поулыбавшись. Потом, при случае, и она может поопекать подружку, покормить её с ложечки, потереть спинку или вставить в трусики прокладку и подогнать по телу. Всё легко, естественно, играючи. И уже расцветает настроение, чуя удовлетворённые желания.
     Легко касаются тела подружьи ладошки. В голове у одеваемой мелькнуло сказочное: "лягушечья кожа". В самом деле, ну очень не похоже на обычный трикотаж. Вернулось то, первое ощущение склизкости. Но Кира делала своё дело, заднего хода не было.
     — Ага, вот мы уже и высоко, лямочки отодвинем. Просовывай ручки, давай. Эй, стой, зацепила! Убери руку. Веди руки вплотную к бокам, зря лямочки не растягивай. Так, и ещё выше, на ключицы, вот так. Паучок на спинке ножки расправил, пригладим его, на ключичках поправим. Всё! Теперь постой малость, глазки прикрой и чувствуй, чуй своё тело.
     Странное дело — Кира прикасалась к ней ладонями, но когда ладонь убирала, ощущение оставалась. И под конец Еву облепил едва не десяток "ладоней". Ну и ну! И не склизко, почему это я так решила? Даже приятно холодит. Обжима почти не чую, моё бикини и то сильнее давило. Не дави оно, я бы забеспокоилось — не слезть ли собралось. А тут…
     И тут единственное оставшееся ощущение, ощущение холодка необжитой материи, начало стремительно исчезать.
     Вмиг прояснилась непонятная доселе фраза подруги: "Таял, как масло на гренке". Купальник именно таял, начиная с ощущения многих тёплых ладошек, приобретая температуру тела и убирая чувство прохлады. А что оставалось? Да, пожалуй, мало что.
     Как рукой, ну как рукой снялись с девичьей кожи все ощущения и возникло что-то новое, неизведанное. Голая? Да нет, голой она себя не чуяла, хотя и одетой — тоже. Если брать аналогию с гренками, то масло, растапливаясь и тая, впитывается в верхний слой, меняет его цвет, умягчает, вкуснятит. А здесь, похоже, "растопленная" материя впиталась в кожу… да нет, на самом-то деле она не топилась, а просто согрелась, помягчала и прильнула к коже, как родная. Девушка как бы потолстокожела, и так внове ей это было, что она широко-широко улыбнулась и, набрав воздуха, крикнула:
     — Ого-го-о-о!
     И, не думая специально подражать подружке, повторила всё её веселье: замахала ногами, руками, заприседала… Одно и то же желание владело обеими — освоиться в новом своём телесье, проверить его в деле, двигаясь и так, и сяк. И пробежки пошли в ход с резкими поворотами, и Киру она за руки схватила и закрутила, и обнялись счастливые, наконец.
     Очень странное ощущение, когда прильнут друг к другу "толстокожие". Будто дельфины. Чувство полного интимного контакта чуть-чуть смягчается, но не исчезает, как у одетых. Кажется, что это именно то, что надо. Не какой-то там вульгарный нудизм, а просвещённый, что ли, подходящий всем.
     И груди-то как соприкоснулись целомудренно, а вроде ничто их не держит.
     — Прощутила? — спросила Кира. — Ну, пари моё. Не буду я прыгать с вышки! Какова вещичка, а?!
     — Классно! — только и выдохнула Ева.
     Она нагнула голову и осмотрела себя со стороны. Грудки скромненькие, затяг под ними почти не работает и вообще еле-еле чувствуется. Сосочки сминают вершинки лёгких выпуклостей, но деталей не видно, так что стыдиться нечего. А внизу… Вот чёткая горизонтальная линия пересекает живот, это снизу подпучивают ткань волосики, заявляют претензии на пространство. А эластан смиряет их, и черта эта означает перемирие. Если живот надуть, она вообще исчезает, если втянуть… Ага, опять появилась. Да, хорошо внизу прилегает, ненавязчиво.
     Бывало, сидя с девчонками в купальниках, она непроизвольно втягивала живот: то ли оставшийся с древнейших времён защитный женский рефлекс, то ли брюшной пресс придумывал себе работу, тащился за другими мышцами. И случайный взгляд на живот обнаруживал горизонтальную долину, где привтянутый животик сменялся пышной "киской" на лобке, которую не втянешь. Ева быстро расслабляла живот, пусть весь он выглядит выпукло, почти надуто. Так приличнее. Ну, а когда в компании были парни, за предательской чертой приходилось следить постоянно.
     Кстати, Кира всё подбивала её носить трусики с верхним срезом аккурат по этой линии. Но Ева пугалась:
     — А вдруг вылезут?
     — Да ты подбрей там поровнее, резинка трусов прижмёт и все дела.
     Но трогать нижнюю растительность наша героиня не решалась. Всё же защита. А полностью бритой чувствуешь себя голой, даже тепло одетая. Пробовала уже, когда глупой была.
     А как здорово облегла бы эта чудесная материя гладко выбритый лобок! А то там теперь — будто гладкокожая девушка целуется с усатым мужчиной.
     Попробуем остальное. Ева погладила себя ладошками. Да, как у Киры, отдельно кожа внизу вообще не чуется. Как бы дублёной стала кожа. И точно так же отстают края: пару миллиметров легко, а потом как с разбегу в стену. Вспомнились "бархатные подушечки на железных лапках" Гарднера.
     — Ну, как самочувствие? — поинтересовалась Кира. — Видок как?
     Ева объяснила ей, как могла.
     — А на кожу давит? А при движении?
     — Ну, как тебе сказать… Почти не чую. Давление растворилось в общем ощущении "второй кожи". А когда двигалась, порой подавливало. На спине вот лямочки просыпались, жали чуть-чуть, а потом опять пропадали. Нет, это классная вещь!
     — Так и должно быть, — объяснила опытная купальщица. — Расставь ножки пошире… да нет, это я просто так говорю. Расставь, и твои связки на внутренних сторонах бёдер напрягутся. Сомкни ножки — и они о себе и знать не дадут. Так и эти купальники. Без нужды себя не проявляют. Здорово!
     — А может, и связки, и купальники намекают, как не стоит двигаться? — предположила Ева. — Удерживают нас от вредных действий, Ведь не всё, что возможно, полезно. Как ты считаешь?
     — Может быть. Во всяком случае, за грань боли переходить незачем. Ну-ка, я ещё вот так маленько.
     Она взялась за скамейку руками и принялась отжиматься. Не до конца, несколько раз, только чтоб выпустить энергию. Разогрелась, распрямилась. Взволнованная, раскрасневшаяся Кира некоторое время стояла, сжимая-разжимая ладони и тяжело дыша, будто соображая, что сотворить дальше. Даже купальник на ней чуточку самую потемнел, то ли пропотев, то ли просвечивая красноватую кожу. Наконец девушка нагнулась, снова взялась за скамейку, но не стала отжиматься, а рывком отодвинула на метр от стены:
     — Ложись!
     Ева, ничего не поняв, робко сделала шаг и вопросительно посмотрела на подругу.
     — Ложись-ложись на минутку, я тебе всё объясню. Только поперёк лягай, а не вдоль. Давай, я тебе коврик подвину. — Шарк ногой.
     Коврик пришёлся кстати. На полу было не то чтобы грязно, но не так уж заведомо чисто, чтобы чистоплотная девушка в очень тонком купальнике безбоязненно опустила попу. Теперь же стало можно. Не рассчитав расстояния, Ева села так, что на скамейку опустилась головой.
     — Нет, ты так ляг, чтоб по поясу пришлось, ну, типа, "мостика", — поправила её Кира. — Давай я тебя подтяну, а ты ногами упрись и мне помоги.
     Девушка немного напряглась и сразу почуяла, что едет. Усилия хватило ненадолго, и теперь она опустилась на скамейку лопатками.
     — Ещё можешь напрячься? До пояса надо. А то лямки бы не порвать.
     Да, тело прижимало задние лямочки к скамейке, хотя её чуяла и голой кожей. И ещё одно ощущение, хорошо знакомое женщинам: груди перестало томить ощущение отвисания (даже такие махонькие, как у нашей героини) и они как бы распластались по телу, расплылись. Купальник мягко следовал их форме, обжим даже поослаб.
     — Раз-два, ноги!
     Ева напряглась и приподнялась. Кира подсунула ей под спину ладонь и потянула за руки, уложив на скамейку поясницей. Шаркнул коврик — ненужный для попы с той стороны, он теперь предлагал положить на него голову с этой. Что Ева и сделала, ведь брюшной пресс долго не выдерживал, а руки Кира отпустила.
     — Оп-ля!
     Низенькая скамеечка не так уж сильно выгнула девичье тело, далеко не "мостик" получился. Поэтому Ева, не чуя боли в пояснице, смогла сосредоточиться на ощущениях в груди. Молочные железы, казалось, стронулись с места и сдвинулись к подбородку. Тут им встретился таившийся до поры верхний затяг. Гладкая материя изнутри всё же не давала коже поскользить, соски не поволокло. А скосив глаза вниз, Ева увидела намечающийся выступ — такой, какой раньше был снизу. В целом же грудь оставалась распластанной. Вот такой бы всегда ей быть, и в вертикальном положении, но с выступом в нужном месте!
     Наша малышка не была особо избалована природой по-женски, поэтому подумала, что надо бы регулярно проделывать упражнения для прощущения своих форм — тайком, в одиночестве, когда некого стесняться. Хоть такое вот упражненьице. Но подружка приготовила кое-что получше.
     — Давай теперь настоящий "мостик" сделаем. Напрягись, а я тебе помогу. Станет больно, крикни "Всё!", не терпи. Ну, раз-два!
     На этот раз Ева прогнулась с радостью, и даже руками подперла с боков спину. Есть чего ради! Конечно, в пояснице заломило. Но это не помешало ей уже намеренно почуять, как сила тяжести повела её молочные железы дальше к подбородку. Соски ощутили, как по ним нехотя заскользила мягкая изнанка купальника. Сантиметр-другой, но классно как! Отчаянно скосив глаза, девушка увидела прямо настоящий выступ бюста, такой же чёткий, как если бы груди покоились в лифчиковых чашках. Ну разве что чуть-чуть смазанной была впадинка под выступом, и это придавало рельефу какую-то естественность, неоформленность. Ура! Бюст всё-таки есть. Это и хотела показать Кира?
     — Выше можешь? — послышался её голос.
     — Не-эт, — прохрипела Ева, не удерживая дыхание. — Всё!
     Судя по перемещениям головы, подруга осматривала выгнутое тело, крепко поддерживая под спину. Иначе Ева сорвалась бы! Потом осторожно положила поясницей на скамейку.
     — Всё о-кей! — радостно прозвучал её голос. — Если бы ты видела, как впал живот, как выступили у тебя нижние рёбра, какие углы выперились! Почти вторые груди. И всё равно первые выглядят внушительнее, так что ты полноценная девушка. Вот смотри, как у меня оно.
     Потянув за руку, она посадила Еву, уселась на скамейку рядом, скользнула попой вниз и в мгновенье ока сделала "мостик" — без посторонней помощи. Да, блестящая ткань славно обтянула нижние углы грудной клетки, выпучились они недуром почти, зверски блестя. И у неё, Евы, тоже так было? Наверное, ещё хлеще, живот-то плоский, а у подружки повыпуклее, но и он при таком выгибе впал, уплостился донельзя. Ну, а груди не просто сдвинулись — аж свесились к подбородку и ещё объёмистей стали. Наверное, потому что сверху кожа не растянута, как внизу, поэластичнее, вот железы её и насилуют, как на батуте пры… проседают то есть. Перёд оформлен четырьмя буграми, но верхние, конечно, вне всякой конкуренции.
     С коротким выдохом Кира продвинула тело назад и, почуяв под попой твёрдое, выпрямилась. Лицо ещё больше раскраснелось, волосы спутались, а бюст ещё колышется, приходит в норму.
     — Вот какие мы! А в таких купальниках — ещё краше. В жёстких чашках тоже неплохо перекатываются, но между такими затягами, — она погладила себя по груди, — не в пример лучше. Чувство переливания плоти, оно несравнимое. Теперь пора ощутить, как вокруг тела переливается вода. Айда в бассейн!
     С тех пор у Евы появился критерий отличия девушек от девочек, критерий, по которому она выигрывала это различение. Особенно чётко это ощущалось при разглядывании фоток юных гимнасток в Интернете.
     "Толстокожие" и счастливые, подружки вышли из раздевалки и привычно зашлёпали по коридору. Пусто здесь, да так, что аж пустынно. Ни души. Да и тел не наблюдалось.
     Двум девчонкам идти рядом, да не поговорить? Начала, конечно, Кира.
     — Классно облегает, верно? Мы-то, девушки, привычны, а вот Лёшка как-то рассказал. Он в мальчишестве носил обычно свободные, просторные майки, ему на вырост покупали в детстве, да так и повелось. И привык паренёк. А тут как-то чистой майки не оказалось, и мама дала ему временно, на неделю, старую подростковую маечку. Ну, выбора у Лёшки не было, надел. Чует — облегает его нехило. Непривычно… и плохо что-то. Причём не от самого обтягивания, ведь ремень его поясницу намного туже стягивает, свободу стесняет. Но там — только по талии, ниже и выше быстро наступает ослабление и приятная свобода. Он только потом понял, что она приятная, и что вообще свобода, простор. А торс майка хоть и слабо облегает, зато везде, нигде не уклонишься. Каждый квадратный миллиметр кожи. И тут я, материя, и тут, и вот здесь, и вообще везде, никуда от меня не уйдёшь. Ещё если б не дышать, а том при каждом вздохе натяг обостряется и про себя забыть не даёт.
     Лёшка говорит — это почище перетянутого ремня и даже головы в противогазе. Он так хреново себя в этой майке-давильне почувствовал, сперва не понимая, почему. Но ведь другой нет, и эту снять нельзя, холодно, да и не привык он рубашку на голое тело носить. Кстати, в ней ему теплее было, чем в продуваемых. Пришлось продолжать носить. И через неделю, когда пришло время бельё стирать, ничего плохого уже не ощущал. Даже слишком раздетым себя почувствовал, сняв эту майку и надев просторную, холодновато стало. Если б не бретельки, тонкие, похожие на лифчиковые, он бы зимой только эту майку и носил.
     Но, как Лёшка потом понял, что-то изменилось в его телоощущении за эту неделю. Привыкла кожа к постоянному давлению? Вроде того. Нельзя ведь жить, постоянно чуя дискомфорт, если можно к нему привыкнуть. Ты ощущаешь ступнями холод пола? Чем это его вымостили? Смотри, табличку сняли!
     Они дошли до развилки, где раньше висела табличка "Ремонт". Сейчас её не было, а путь в прыжковый бассейн был вымощен аж белым мрамором. К плавательному же вёл кафель, который за долгие годы поблёк, посерел, кое-где побился. Контраст был разительный.
     — Глянем на прыжковый? — подмигнула Кира.
     Миганье сверкнуло в ответ. Девчонки как-то воровато озирнулись и, согнувшись в поясе, крадучись пошлёпали по мраморному полу, мертвенно холодящему ноги даже через резиновые тапочки.
     Вдруг Кира резко выдохнула:
     — Стоп! Ай-ай!
     Они встали.
     — Что же мы делаем, да ещё в царских таких купальниках! Зачём крадёмся? Мы же здесь на законных основаниях, всё это до вечера — наше! Давай вернёмся и пройдём торжественным шагом.
     Они возвратились к развилке, встали рядом и по неслышной команде двинулись мерным, неторопливым шагом, держа спину прямой, а грудь вперёд. И сразу же Ева поняла, что это именно то, что надо. Новое ощущение "второкожести" прекрасно гармонировало с чувством хозяек положения, а не физкульт-скотинки, которой помыкают преподаватели с их часами, учебными планами и личными мелочными придирками.
     Сначала они держались за руки, но потом рукопожатие распалось — видать, Кире не терпелось поскорее взглянуть на невиданное. Мелькали и уносились назад цветные плитки на стенах коридора, шлёпали полубосые ноги, и вдруг приотставшая Ева поймала себя на том, что любуется подругой со спины. Упругое девичье тело не просто двигалось — оно праздновало движение и само было окутано этим движением, будто волнами жизнерадостности. Часть мышц радостно напрягалась, неся свою хозяйку вперёд, другие же на долю секунды становились свободными от своих обязанностей и, расслабившись, нехотя позволяли "друзьям" увлечь себя за собой, чтобы тут же сменить их на трудовом посту. Этот концерт движения гнал красивые волны под молодой свежей кожей, приохваченной "дельфиньим" купальником, всё красиво так подрагивало, заставляло почуять мясистость, объёмистость мышц. Что будет, если они напрягутся разом? А мастера спорта и умеют напрягаться разом в нужные моменты — на то они и мастера. Кира, конечно, им не чета, но сила ей и не нужна, важнее радость, урожай которой она может собрать с такого своего тела, занимаясь ли спортом или совершая интимные ласки.
     Она шла по середине коридора, но одновременно и по "золотой середине". Не угловатая поступь костлявых людей, состоящая из геометрически правильных параллельных и не очень параллельных переносов, и не желеобразное подрыгивание жирных телес расплывшихся толстух. Нет, это мышцы, тренированные девичьи мышцы, самую малость подёрнутые жирком, не накачанные и доминирующие, как у мужчин, а по-женски красивые, пухлые. Брызжущие не силой, а шармом, впечатлением надёжности, молодости и жизненной силы их владелицы. Не послушные рабы скелета, а достойные спутники, вольные немного оставать в движении — том, которое они же в свой черёд и производят.
     Особо красиво подрагивали ягодицы, полуобтянутые "дельфиньей кожей", мясистая спина тоже смотрелась достойно. И приятная полнота свободно машущих рук только выигрывала в движении.
     Пожалуй, спереди бы девица смотрелась не так эффектно, больше смахивая на толстуху. Затяг под грудью крут, но если "верхи" крупны не по-спортивному, ничто не мешает им валяться на этом затяге, как в гамаке или на батуте, и шнырять из стороны в сторону при ходьбе. Чуть-чуть больше амплитуда "партизанских движений", на долю секунды больше отставание от остального тела — и всё, впечатление смазано, а то и необратимо испорчено, вывернуто наизнанку. Подрагивание переходит в дрожание желе, некрасивое, неряшливое.
     Впрочем, если следить за собой и тренироваться, даже такие скачки бюста можно сделать сексапильными. Но "сухопутные" лифчики держат в узде своих "лошадок", а под этой "дельфиньей кожей" свободы, ненужной сейчас свободы, не в пример больше.
     Ну, мужской глаз, наверное, приветствовал бы Кирину фигурку с любой стороны.
     А Ева шла сзади и любовалась на ягодицы, бёдра, спину. И не завидовала ничуть, хотя у самой-то…
     Но вот что-то отвлекло. На отреставрированных стенах красовались мозаичные изображения, выполненные по современному способу. Подвижную микропроцессорную установку пододвигали к заранее подготовленной стене, вводили в компьютер рисунок, и в бункер начинали сыпаться цветные "леденцы". Шустрые молдаване хватали их и ловко вклеивали в матрицу строго по порядку "выплёвывания". Особо успешно орудовали смуглые мальчики с шустрыми пальчиками, которых их отцы держали за ноги и водили по всей площади картины. Один такой "леденец" был размером с полсантиметра и соответствовал пикселю на экране. Изображения получались гигантскими.
     Так, красующаяся на стене пляжная волейболистка, привлёкшая Еву, была в полтора человеческих роста, плюс эффект полёта, ибо она выпрыгивала вверх, стремясь поддеть не вошедший в кадр мяч. Снимок-основа был выбран удачно, весь рельеф спортивнистого женского тела передан превосходно.
     Еву, однако, заинтересовал не сам рельеф, который мог вызвать у неё разве что обострение чувства собственной неполноценности, а бикини. Насколько открыто носят на пляжах сейчас? Подойдёт ли её старая одежда или надо покупать что-то более закрытое (это ничего) или… или более открытое (ужас, но "белой вороной" ещё ужаснее).
     Она не сообразила, что хотя стена новенькая, "с кисточки", фотография могла быть сделана когда угодно и где угодно. Не только этой весной на ближайшем пляже. Об этом говорили и "не наши" надписи на топике, и какой-то гордый, "эмансипированный" взгляд. Но надо же хоть на что-то девочке ориентироваться!
     Хотя ориентир был неважный. В пляжном волейболе бикини особое, отличающееся от обычного плавательно-загорательного. Во-первых, части железно разного цвета. Лифчик или кургузая маечка белые, чтобы разборчивее были надписи, а трусики — любые другие, чтоб с песком цвет "дружил", не марался. Всё ж-таки грудь бережёшь от песка больше, чем попку, это инстинкт.
     Порознь части тоже отличались. Возьмём верх. Разве это лифчик? Есть у тебя передние гордости, так ты их упаковочкой подчеркни, обнажи посильнее, расщелинку дай, красивые должны быть овальные очертания. На пляже хорошо смотрятся полоски незагоревшей кожи по краям бикини — мол, продвинутая какая девица, вон как по ней продвигается одёжка в сторону сокращения. Загорает сегодня то, что ещё вчера под материей пряталось.
     Здесь же — какой-то сплошной валик. Ни декольте тебе, ни расщелинки, ни индивидуальных хотя бы овалов. Даже намёка на число объектов внутри нет. Впечатление такое, что закатала хозяйка второстепенную (чёрт возьми!) часть своего тела в тугую повязку, чтоб не мешала в игре. А чтобы никто не сомневался, что здесь именно второстепенное, ещё и надпись на белом написала, название команды. Не сзади, на плоском, как хоккеисты, а именно спереди, на выпуклом. Может, и ткань здесь для того лишь, чтобы было на чём писать?
     А иной раз создаётся впечатление, что это какое-то защитное снаряжение на плоской груди, каковое и мужчины могут надевать, чтобы грудь о песок не билась. Или чтоб при "пригрудении" пружинило и игрок сам собой подскакивал на ноги. Представляете ваньку-встаньку с пружинкой на груди? Раз за разом падает вперёд и отпружинивает назад.
     Такое небрежное отношение к собственному бюсту отражается в интересной детали. В глаза больше всего бросается горизонтальный "навес", нижняя кромка лифчика. Там, под упакованной грудью, сильно затянуто (уж не ремешок ли продет?), это тоже способствует, да и сверху разглядывать нечего. Кроме букв.
     Наверное, потому и затягивают под грудью, тянут туда крутизну, чтоб сверху поплоще было, чтоб надпись на валике была видна окружающим, а не одним только чайкам, парящим в небе. Да, девушка… то есть спортсменка и хочет поэтому, чтобы поплоще у неё было. Хорошо, хоть объём не в силах приуменьшить.
     Лопатки обязательно обнажены. Они выглядят сзади шикарно — загорелые, блестящие от пота, символизирующие мощь размаха. Правда, есть в этом что-то мужское. Но переведи взгляд на попку, на широкий таз. Женщина, женщина, хоть и спортсменка.
     А вот трусики, наоборот, махонькие. Казалось бы, если в игре резко движешься, падаешь, выпрыгиваешь, проезжаешь по песку — надень шортики и ещё в поясе завяжи, как мужчины завязывают плавки перед прыжками в воду. Надёжнее будет.
     Но, может, и не надо надёжнее, а желательно, наоборот, чувство риска, пенящее кровь и подстёгивающее сердце? Нужен выбор — отбить мяч с потерей трусов или сохранить честь и потерять очко. Хорошо хоть, что не стринги — треугольники спереди и сзади как-никак полноценные. Но боже мой, до чего же туп их угол в точке смычки ног, наинизшей точке женского тела! А угол этот, тупея в угоду моде, гонит боковинки трусиков вниз, вниз от талии, обнажает животик, оголяет, нежный. Стой, куда ты, скоро волосики покажешь! А канты на паховых складках не движутся, значит, и боковинки всё узеют и узеют вплоть до лямочек. И перемахивают через выступы тазовых косточек. Как же трусики будут держаться-то?
     Будут. Рискованно, но будут. За счёт того, что боковые эти лямочки сделаны эластичными, почти резиновыми, и вжимаются они ну очень сильно в кожу. У мозаичной девицы они такие валики на бёдрах выжали — то ли жира, то ли мышц, а сверху ещё и тазовые косточки торчат — будто бочковым обручем таз стиснут. Вот за счёт этого и держатся трусики. А на талии было бы достаточно нетугой резинки.
     Ладно, для надёжности лобок можно побрить (не в натуре, так в Фотошопе!) и сделать угол ещё тупее. Фиг тогда разберёшь, где кончается живот и начинается нижний мыс, раз он лишён волосатой подсказки. Можно так понизить поясок, что пальчиком его оттяни на какой-то сантиметр — и можешь пустить струйку поверх всех трусов. Если, конечно, их ещё можно назвать трусами.
     Но есть границы, которые спрятать трудно. У мозаичной спортсменки был очень рельефный живот. Очень толстая "изолиния" обрамляла живот, центруясь в пупке. Могучий вал, не слишком правильной формы, отражающий вовне границы брюшной полости. Именно в том, что внутри очерченного валом, заключается всё важное в животе, как бы говорил он. И этот вал, эта "изолиния" лишь своим крайним низом уходили под трусы.
     Так что можно считать, что живот трусами прикрыт.
     При нужном сощуре глаз могло показаться, что трусы — это низкий и широкий горшок-кашпо, а живот — это то экзотическое растение, что из него растёт. Вздымается, смыкается сверху ветвями и вместо цветка являет миру не менее симпатичную дырку — пупок.
     Такой живот чем-то напоминал и джинна Аладдина, парящего над кувшином. Разница в том лишь, что джинн "стоит" в кувшине одной "ногой", а живот поднимается из мелкой широкой "чаши" (Петри, говорю для химиков) двумя расходящимися и вверху смыкающимися волнами. Главное, низ этой массы выпучивающейся плоти то ли тонет в трусах, то ли рвётся из них. Кажется, вырвись он оттуда, и единственной задачей трусов останется соединять туловище с ногами, как у тряпичных кукол. Только соединять, а прикрывать там и нечего.
     Просто тряпочка для каких-то технических целей… Типа тёмных очков на глазах или парео вокруг пояса.
     А поскольку изображение хорошо передавало динамику прыжка, казалось, что девушка с объёмным животиком из тесных трусиков вот-вот выпрыгнет. Ну настолько контрастировал богатый рельеф живота с узостью и теснотой боковинок!
     Кроме мозаики, на стенах попадались стенды с настоящими фотографиями. Пляжные волейболистки во всяких ракурсах. Уповая на тугой поясок (даже не весь, а по бокам только), трусики в остальном были обычными матерчатыми, даже не стремились хорошо облегать тело. Где по попе шли складки, где — резкая асимметрия, стоит лишь напрячь одну ягодицу и расслабить другую. Вот когда волейболистка стоит нагнувшись, готовясь принять мяч, трусики хорошо объемлют попу, натянуты. А потом, играя, ей просто некогда подтягивать поясок, ну, и складчит у неё и морщинится. Лишь бы не падало!
     Иногда создаётся впечатление, что игра — это лишь предлог, чтобы телодвижениями сбивать одежонку, а её быстрота — чтобы не поправлять сбитое. Ну, до перерыва.
     В перерыве подтягивает, но тут же нагибается снова…
     Вот стоит деваха на обеих ногах, ягодицы равно расслаблены (или напряжены). Подчёркнутый складками рельеф, ощущение мощи, и дай бог если треть этой горки мышц прикрыто. Возникает впечатление небрежного козырька на попке. Для чего-то он там.
     На некоторых фотографиях спортсменки были в ярко-голубых блестящих трусах, на которых весело играло солнце. Попки при взгляде сбоку сильно напоминали пластиковые мячи, летающие тут же. Наверное, это нарочно они так подобрали.
     Вот бело-голубой мяч оказался рядом с голубой поблёскивающей попкой, переходящей в белорезиновую боковинку трусов. И поди пойми, по какому именно мячу пытается ударить напарница — тоже, кстати, так же одетая. А ну как перепутает в спешке! расставленными ногами. Наверное, стояла раскорячившись, не зная, куда полетит мяч, а как только увидела — прыгнула, не сдвигая ног. С первого взгляда могло показаться, что трусы прозрачные, очень уж натуралистично выглядит попкина расщелинка, чётко очерчены ягодичные мышцы и всё то, что "держит" промежность между дырочками. Но цвет — не тот, даже намёка на телесный нет. Ярко-синее всё там. Значит, непрозрачные трусы плотно прилегают и до мелочей повторяют интимный рельеф, а солнце по ним рисует всё то, что и по наготе рисовало бы. Только другим цветом.
     Интересно, а как это выглядит спереди? С бритым лобком. А он брит — при таких мелких трусиках иначе нельзя.
     А ведь не подкопаться к бесстыжей! Трусы на месте, не просвечивают. И всегда можно всё свалить на игру света. Ну играет он так на мне, что ты тут поделаешь!
     Некоторые схитрили и сделали поясок телесного цвета, а окрашенная часть трусиков совсем крохотная. Но это же видно — и по излишней ровности линии раздела цветов, и по тому, что бока тазовых косточек не подчёркиваются сжиманием бёдер под ними. Ну, хоть "белыми воронами" не смотрятся.
     Были и ракурсы, когда прямо-таки на камеру летит спортсменка, вся над песком. Трусики под таким, таким малым углом видны — в длину, в ширину-то не изменишь его. Просто ореол какой-то неясный вокруг чресел, и только. Может, просто размытые нерезкостью паховые складки. Иногда похоже на такую, знаете, короткую широкую бороду треугольником на округлом лице — чуть-чуть обрамляет подбородок, и ладно. Вот и в паху что-то так слегка прикрыто.
     Такие ракурсы выявляют и всю мудрость "закатывания" груди. Если лифчик обычный, с отдельными (хотя бы почти) чашками, то впечатление такое, что летит девица на мяч с раскрытой "ловушкой", как хоккейный вратарь (правда, у тех она в левой руке). Ловит мяч пазухой, или пытается хотя бы, а руки просто подстраховывают. Не очень хорошее впечатление. Хотя в любой другой позе женской ложбинкой можно залюбоваться.
     В общем, одежда для пляжного волейбола имеет свою специфику, плавают и загорают всё-таки в другом. Сверху надо поменьше материи, снизу — побольше. Или перекинуть завязки по бокам через тазовые косточки. Смелым — стринги. Хотя Ева как раз несмелая.
     Так что ничему залихвастски прыгающая песочная волейболистка нашу героиню не научила, как и фотографии. Только полюбоваться разве на них. Вопрос о приличном пляжном бикини придётся выяснять как-то ещё.
     Отстав, Ева побежала вприпрыжку, забавно шлепая ногами.
     Вдруг быстро посветлело, и они оказались в большом высоком зале, залитом лучами солнца. О затратном евроремонте кричал каждый уголок, каждая крошка мрамора.
     Квадратный бассейн для прыжков был невелик и едва ли достигал десяти метров по каждой стороне, зато тёмно-зловещая непроглядная зелень выдавала страшную глубину. Интересно, если летишь вон с той десятиметровой вышки, насколько в воду уйдёшь? Метра на четыре, на пять? Во сколько раз меньше, чем пролетела бы в воздухе?
     Девочки зачарованно оглядели пустые трибуны, вышки и чуть-чуть покачивающиеся на разной высоте трамплины. В воду спуститься и не подумали: ерунда, два взмаха — и ты у той стенки. А дна всё равно не достанешь, при их-то нырянии.
     Что остаётся? Обойти по периметру. Ага, вон лесенки.
     — Давай взберёмся, постоим на вышке, покачаемся на парном трамплине, — предложила Кира. — Когда ещё случай представится! Раз мы прыгать не умеем, нас сюда в другой раз вообще не пустят.
     — Да ты что! Голова ж закружится, и сверзишься ты с той вышки.
     Но тут же она улыбнулась, вспомнив один случай с прыжками в воду.
     Ими увлекался её односельчанин, года на три старше. Он и в городе-то поступил в физкультурный, но потом перевёлся, куда полегче, где времени больше свободного. Но чудом сохранил старый студбилет и все связанные с ним привилегии. Особенно бесплатный пропуск в бассейн.
     И вот когда Ева ехала в город поступать, его родители попросили её передать ему увесистый пакет со спортивными причиндалами. Куплено это было в райцентре ими самолично, а то больно уж много денег спортсмен просил для самостоятельных покупок. Наверное, в области всё дороже.
     Конечно же, в поезде девочка сунула в пакет свой носик. Маска, трубка сказали ей, что подводный спорт ей не по плечу. Больше внимания привлёк мешочек с трусами, то есть плавками, и в нём виднелась бумажка. Записка? Как не прочитать?
     "Сыночек", — писала заботливая мама, — "когда будешь прыгать с вышки и завязывать верёвочку в плавках, не подтягивай кромки через тазовые косточки, не надо, чтоб верёвочка шла по талии, а то туго очень получится. Папа примерил, сделал по-твоему, и аж крякнул, а я смотрю — сзади попа у него единая, без расщелинки, так туго материя натянулась, а о спереди и не говорю. Нехорошо это. Затягивай верёвочку потуже, но ниже талии, и так не спадут".
     Запершись в туалете, Ева осмотрела плавки и даже рискнула, с замиранием сердца, примерить. Великоваты ей, низ немножко провис. Тогда она, смущаясь непонятно перед кем, сложила из пальчиков кукиш и засунула руку вниз до упора. Ой, нехорошо как — ноготь большого пальца выпирает. Руку бы повернуть, да и так на животе она безобразно заметна. Попыталась просунуть ладонь сзади, мимо попы в промежность, но так ещё хуже получилось. Нет, всё равно не получится так, как у мальчишек, их "кукиши" вне конкуренции. Но хотя бы прозондировала ладошкой, чего у неё там не хватает, на что плавки мужские рассчитаны.
     До школы Ева как-то не задумывалась об иных различиях между мальчиками и девочками, кроме как в одежде и повадках. В эпоху джинсов и маскулинизации особенно и различать-то было нечего. Когда приходилось коллективно справлять нужду, она больше заботилась о сокрытии своего, чем о наблюдении чужого.
     И вот школа, первый класс. Восторженная первоклассница просит что-то у мальчика по соседству, и в ответ получает фигу. Обиду не передать. А тут ещё все хохочут. Кое-кто исподтишка ей кукишит, чтоб ещё раз заплакала.
     Наверное, поэтому ей и показалось, что мальчишки все, как один, показывают ей ненавистную фигурку из трёх пальцев, спрятав её в плавки. На первый урок физкультуры (ещё физрой не называли, можете себе представить?) было велено явиться всем в трусиках, чтоб врач сразу выдернул из строя хилых-болезных.
     Для крошки Евочки летняя беготня в трусиках ассоциировалась с младенческой беззаботностью, школа — совсем наоборот. Все говорили ей: "Вот пойдёшь в школу…" В смысле, иначе всё будет. На вступительную линейку девочку нарядили, и не только нарядность ей чувствовалась, но и подтянутость, обязательность в одежде отныне и надолго.
     А тут снова типа линейки, но прийти надо в одёжке "от беззаботности", стоять же, как и 1 сентября, "смирно". Непонятный контраст, противоречие какое-то. Конечно, если приказано… Но как же неуютно-то, о боже! Кажется, на тебя всё пялятся. Все дети в равных условиях и раздеты одинаково, но других ты видишь в дружной шеренге, а себя воспринимаешь одинокой, почти незнакомой соседям, на помощь не придут они. Даже если помощь нужна моральная.
     Поскольку все знали, что стоять будут совместно, мальчики натянули плавки. И — вон оно!
     Как же они это делают, руки ведь на виду? Наверное, напрягают по-особому живот, ягодицы, ещё что. Не попробовать ли? Отстав после занятий от других, Ева стала тужиться, но всё кончилось тем, что на трусиках появилось мокрое пятно — а выпячивания ни на палец! Как она кралась с этим пятном в раздевалку — особая история.
     На остальные занятия мальчикам было предписаны трусы спортивные, шортиками, Ева подумала, что это чтоб они кукиши ей не казали. А если не показывают, то и не напрягаются, и под трусами у них как у девочек. Тем более, что попки выглядели совсем по-девочкиному, благо у тех они не успели развиться на основе широкого таза и стать предметом девичьей гордости и демонстрации. Без излишеств, обтянутый тонкой материей, готовые напрягаться при физкультурной необходимости и судорожно сжиматься под отцовским ремнём. Нет, есть всё же отличие — девочек не пороли.
     Много позже Ева узнала, что мальчики, а многие только в школе познакомились и лезли друг перед другом выпендриться, пустили меж собой слух, что тех, кто в строю мало будет отличаться от девочек, в женскую группу и запишут. Чтоб избежать позора, надо всячески подчёркивать свои отличия от девочек. В том числе и ТО САМОЕ отличие выпятить. И выпячивали. Плавки взяли, кто мог, самые тонкие и тесные, натянув, оглаживали попку и незаметно проталкивали ЭТО вперёд до упора, потом подтягивали поясок, фиксировали, морщились. Вот и вышел целый ряд "кукишей", а девочки и лобками-то плотными похвастать не могли.
     А у некоторых, как потом оказалось, передняя подкладочка была коротковата, только до низу, и всё. Дальше жёсткие швы и полупрозрачная материя. Словно для девчонок шито. Приходилось "по одёжке протягивать ножки", то есть не ножки, а понежнее кое-то, смещать, толкать вперёд, чтоб и мягко было, и не просвечивало сзади из-под ног. Конечно, спереди пучило сильнее, но не так уж это и страшно, маленькие же мальчики ещё.
     Ева как-то пожаловалась подруге, что слишком уж "низы" различаются у мужчин и женщин, как-то неуютно ей на пляже.
     — Нет, — сказала Кира, — плавки на мужчинах нужно сравнивать не с нашими трусиками, а с нашими лифчиками.
     — Лифчиками? — не поверила своим ушам Ева.
     — Ну да, лифчиками. Но только такими, что без отдельных чашек, а одним "корытцем" охватывают всю грудь, прижимают друг к дружке. Понятно почему?
     — Ну… в общем, да. А трусики как же?
     — Если их с чем и сравнивать, девичьи наши трусики, то с тем, что должно облекать волосатую мужскую грудь. Ну, когда с такой щетиной неприлично соваться куда-то, скажем, в столовую, то набрасывают сверху рубашки на манер распашонок или, если ничего нет, купальное полотенце пропускают под мышками и стягивают узлом. Типа нашего лифчика, но на плоское место. Да можно им, парням нашим, и особо сшить, типа плоского детского лифчика, на потеху.
     — А я думала…
     — "Один предмет, да? Ну, тогда выбирай цельный купальник — вот тебе и один предмет. Типа плавок с высоким поясом.
     Тогда Ева рассказала ей эту историю с "кукишами". Оказалось, что Кире тоже приходилось стаивать в общей шеренге в одних трусиках. Видать, это общая традиция для всех школ. Или инструкция. Несколько "зайцев" убивается. Сразу видны дохляки и жиряки, а также нервные и сверхстеснительные. Исключается почва для будущей стыдливости — раз видели друг друга так, то в любой спортивной одежде тем более приличнее. Из кого энергия так и прёт — тех в спортсекции. Опытный физрук по одному виду ученика, по тому, как его отдельные мышцы подрагивают, может оценить его спортивные задатки или хотя бы наметить план работы. А опытный классный руководитель по загару, засохшим царапинам, следам ремня и другим деталям может судить о степени изнеженности своих подопечных.
     Физруки в младших классах сквозь пальцы смотрели на то, что некоторые мальчики ходят на занятия в одних плавках вместо положенного "белый верх-тёмный низ". Не тот ещё возраст, чтобы стесняться перед девочками, ну, а майку в плавки не заправляют, ходило такое поветрие. Закалённые, наверное.
     Почему-то так получалось, что в плавках и босиком ходили маленькие подвижные, даже хулиганистые немножко мальчики, а трусы с майкой и чешки были уделом мальчишек покрупнее, постепеннее, по спокойнее. И переходов между группами почти не было, хотя и не запрещалось.
     Уже будучи в старших классах, давно забыв обо всём этом, Кира как-то зашла позвать физрука к завучу и услышала его разговор с новенькой учительницей, вообще-то, рукоделия, но и пару классов по физре ей дали до кучи:
     — Единая форма — великое дело. Почему вы им позволяете едва не голышом?
     — Да потому, уважаемая Майя Львовна, что эти "пловцы" для меня — просто дар божий. Глядя на них, остальные должны понять, что не на голое тело трусы надевай, хоть они и трусы, а на исподние плавки. Не хочу открыто об этом говорить, незачем интерес нездоровый возбуждать, да и как называть вещи своими именами — ума не приложу, ни латынь, ни мат не годятся. Может, у вас есть какие идеи, коллега?
     Идей не было. Разве только приказать, не объясняя, дать лишнюю сферу нарушений, вкушения запретного плода.
     — Но тогда почему девочкам так не расписываем, в чём ходить, пододевать ли трусики под купальник? Кстати, коллега, вам я бы порекомендовал… э-э-э… ну, настоящий спортгальтер. На труде ходите, как хотите, но не в спортзале. И задеть могут, чертенята, когда их страхуешь, и разговоров сколько я слышал раньше, мол, в спорт с такими телесами не пролезешь, вот к нам учить прислали. Лучше бы построже, поподтянутее. Сами же говорите — единая форма.
     Но тогда, задолго до этого, девочка Кира просто стояла в почти обнажённой шеренге, потому что так учитель заставил. Жираф большой, ему видней, что мне не должно быть стыдно. Разглядывала без стеснения других, как они её, если ёжилась, то от холодка лишь. Больше занимала мысль, что их делать заставят, до школы-то всё вольно очень было, хочу — бегаю, хочу — плаваю, не хочу — ничего не делаю. А тут всё по команде, хочешь-не хочешь — а выполняй. Кончилась детская лафа, предстоит что-то необычное, и надолго.
     Может, потому что она думала о будущих занятиях, а глазела без задних мыслей, то и обнаружила кое-что без напряга. То, что Еве казалось наставленными на неё "кукишами", Кира восприняла как "якоря", на которых, как корабли, становятся мальчишки. И, встав, получают точку опоры, могут напрягать мышцы с недевичьей силой, вообще, вести себя активно. А у девочек ничего такого нет, и они обречены носиться по волнам, если уж сравнивать с кораблями, вернее, с лодками. Лодочками даже. Нырять вверх-вниз, ловить в паруса ветер, и в итоге обрести устойчивость, только зацепившись за якоревладельца, выйдя замуж, создав семью.
     Она попробовала представить, что у неё в трусах тоже "якорь". На секунду удалось, и сразу будто силы удвоились. Она напрягла бицепсы, но тут же спохватилась. Не по-девочкиному это. Тем более, что в трусах пусто, ощущение ушло. Ногами можно двигать свободно, но уверенности в себе нет.
     Позже, со средних где-то классов, Кира стала "заякориваться" обтягивающими джинсами. Особенно хорош был обтяг ягодиц и бёдер. Чувство устойчивости, уверенности в себе, особенно на фоне свободного, "юбочного" низа, но через короткое время стало появляться чувство альтернативной "заякоренности", в девичьем, так сказать, варианте. Окреп живот, и таз широкий, чувство какой-то силы поднималось от живота выше, словно, откликаясь на это, начинает крепнуть грудь, вот уже вздыматься из неё "бастиончики". Это потом они помягчают, наберут объём от обвиснут, а пока чувство силы вселяют, точка опоры какая-то обретается, особенно для рук. В это время физрук особо тренировал у девочек плечевой пояс.
     Движения руками, особенно плавные, становятся более слитными с движениями всего тела, и смычку обеспечивают два конуса, сидящих на грудных мышцах, конуса, принадлежащих всему телу. Как бы передние лопатки, только помягче.
     Однажды Киру в раздевалке задели по соску, так она так трахнула невольную обидчицу по спине, что сама удивилась — откуда столько силы? И в короткий миг замаха и нанесения удара схватила новый образ своего повзрослевшего тела. "Якорем" тут служил бюст, а ногам было так же вольготно, как рукам у мальчишек. И Кира налегла на упражнения на ноги, сила и растяжка, выносливость и диапазон. Тренировалась до упаду. Бросила, только когда груди достигли критических величин и заставили себя уважать как "слабое" место тела, крутиться всему вокруг себя, а живот стал им подыгрывать, кровью плескаться. Девушка выросла!
     Но те детские ощущения, мальчишеской "заякоренности" и девичьей крепости в начавшей расти груди, Кира не забыла. Они отчёркивали её место в мире, да и парней понимать легче, если представляешь их телоощущение.
     А кукишей ей никто не показывал. Знаете, почему? Она успевала сделать это первой!
     …Что-то шевельнулось под ложечкой. Всё-таки мужскую вещь примеряет, украдкой, запретно это. Хотя что ж тут такого, джинсы тоже когда-то были чисто мужской одеждой, а из всех мужских вещей плавки больше всего похожи на вещь женскую.
     Закрыла глаза, представила себя в маске с трубкой, попробовала задержать дыхание. Ф-фух! Нет, не по ней это.
     Вот и сейчас она с завистью посмотрела на вышку. Поздно ей учиться прыгать. Не поборешь страх в раннем детстве — никогда не поборешь. Впрочем, девочке это не обидно.
     Ева поёжилась и сказала:
     — А с трамплина и при трезвой голове сорваться можно. Он же, небось, так устроен, что тебя вперёд выкидывает.
     — У тебя, может, и закружится, а мне это в кайф будет. Стоять, смотреть вниз и страшиться упасть. Ну, не на самом же краю стоять зову. Постой за компанию сзади, и спаси меня, если я вдруг валиться начну. Жизнью буду обязана! — И Кира, не дожидаясь согласия, побежала к лесенке.
     Ева не успевала сообразить, бежать ли за ней или попытаться отозвать с места. Уже хотела броситься вдогонку, как услышала громкое: "Ой!" Это бегунья на полном ходу чуть не столкнулась с кем-то, кто вышел из-под трибуны.
     — Привет! — от неожиданности сказала она, уклонившись в сторону и как-то смешно крутанувшись на месте.
     — Добрый день! — отозвался человек.
     Это был мужчина средних лет, этакий дядечка, в болоньевом спортивном костюме и с фотоаппаратом на груди. Ага, нарвались-таки!
     — Добрый день, — повторил фоторепортёр как-то озадаченно, присматриваясь к столкнувшейся.
     Ева поняла: он ожидал увидеть калмычку. А перед ним стояла бесшабашная русская девица. Но ведь в Калмыкии и такие вроде живут.
     — Скажи, девочка, ты будешь тут прыгать в воду? — прозвучал вопрос.
     — Я? Ой, нет, что вы! Мы с ней — вон моя подружка — и не умеем вовсе. Мы только плаваем.
     — Но здесь прыжковый бассейн, я ведь правильно попал?
     — Да, прыжковый, но мы не прыгаем. Просто здесь недавно ремонт закончился, мы всё ходили мимо запретной таблички и гадали, как там будет. И сейчас в плавательном все дорожки заняты, — с ходу придумала она, — вот мы и пришли сюда посмотреть. Правда, классно здесь?
     Пауза.
     — Мы — студентки из оздоровительной группы, — пояснила Кира дополнительно.
     Фотограф смотрел на неё подозрительно, и она сразу же выпятила грудь. Не бесстыдства сей раз ради, а демонстрируя сухость купальника — подтверждение своей легенды.
     — Но, девочка, ты же в специальном купальнике. — Он заглянул ей за спину. — Ага, с "пауком". В таких обычно прыгают.
     — Нет, дедушка, — передразнила Кира, — эти купальники мы одолжили у подруг, что на время плавают. В них, говорят, классно скользить под водой. Имеем мы право получать от плавания удовольствие, или так всё и будем на побегушках… то есть на поплавушках у преподов? Вы, видно, из газеты, вот и написали бы об этом.
     Весьма натуральное возмущение порядками в её вузе. И справедливое, кстати. Вот только насчёт газеты малость прокололась. Откуда она знает про газету? Мог ведь прийти и частный фотограф.
     Пришлось провести отвлекающий маневр.
     — Какой у вас фотик клёвый! А плавки у вас при себе? Пойдёмте, сплаваем наперегонки… ну, напереплавки. Мой купальник, — она сделала винтовое движение, прикоснулась материей к его руке, — против ваших плавок и волосатого тела. Идёт?
     Ева затаила дыхание. Рискованно!
     — Да ты что, девочка! Это штука дорогая, я её из рук не выпускаю. "Сплаваем!" Ну, нет.
     Вздох облегчения у Евы. Да, собственнические инстинкты порой даже полезны, удерживают обуреваемых ими от вредных для других действий.
     Владелец великолепного фотоаппарата вздохнул и чуток подумал, рассматривая под сурдинку пышный бюст.
     — Девчата, а вы мне не поможете? Делать-то почти ничего не надо. Постойте на вышке, на трамплине, а я вас сниму. Потом ляжете вот тут, я покажу, в какой позе, и снова щёлкну. А потом в Фотошопе смонтирую, будто вы прыгаете. Лиц обещаю не ретушировать, так что ждите славы. Это недолго, а вам всё равно делать нечего, раз все дорожки заняты.
     Но Кира отказалась наотрез. У неё, видите ли, страшно кружится голова на высоте, а на кафель она из принципа не ложится, боясь застудить почки, а то и чего по женской части.
     Фотограф предложил постоять на самом низком, метровом трамплинчике, принести одеяло, потом намекнул на вознаграждение. Кира продолжала отнекиваться.
     Ева слышала их разговор, отступив в коридор. Вдруг сообразила, как выручить, высунулась и крикнула:
     — Кир, там две дорожки свободны. Пойдём скорее!
     — Пока, дядечка! — И бесшабашно-бескорыстная некалмыцкая девица исчезла так же быстро, как и сталкивалась.
     Непромокаемый фотограф чертыхнулся про себя. Зря он ушёл с банкета, который закатил директор бассейна. Но не поздно туда и вернуться. Никаким калмыками тут и не пахнет, зря его редакция озадачила. Неверная наводка, ложная тревога.
     Плюнув в тёмно-зелёную воду, он ушёл, откуда появился.

     — Ну, ты и рисковая, — с придыханием говорила Ева, когда они шлёпали из мраморного коридора в кафельный. — Нельзя же им туда ходить, нельзя показать, что там пусто.
     — Я их брата знаю, когда так предлагаешь, всегда отказываются. Я ведь намекнула, что фотик увести хочу. Ха-ха-ха! Да, а я сказала, почему Лёшка тогда со мной откровенничал? Ну, насчёт обтягивающей майки.
     — Нет, не говорила.
     — А это я ему свой купальник померить дала. Раз тела наши контактировали, то и одеждой на время помериться не грех. Почуять, как оно партнёрше в её шкуре. Ну, торс ему и обтянуло! Грудные мышцы у него славные, да ты же сама его видела на тренировках, так что и грудь не очень висела. Везде обтянуло, вот он и вспомнил ту детскую маечку. Говорит: а в лифчике-то, небось, ещё стеснительнее. Мерить не мерил, слишком уж это — парню это мерить. Так что хотел получить словесное подтверждение от обладательницы пышностей.
     — А ты?
     — А я ему говорю: ты лучше прочуй, как тебя внизу затянуло. Небось, не предусмотрено в женском купальнике "мужское хозяйство". В тазу ему свободновато, я же крупнее, так в самом низу ох и ах. Он ещё возбудился немножко, а я ему ещё бретельки плечевые поддёрнуть вверх грозилась.
     — А он?
     — Отшутился, походил в купальнике, снял. Получил представление пацан, как женская одежда на женщинах сидит. Вообще-то это не вредно, особенно если человека любишь, хочешь жить с ним одной жизнью, заботиться о его комфорте. Главное — не сходить с ума по одежде противоположного пола, не стремиться к ней нездоровым образом, не заходить слишком далеко… Что это у тебя зубы клацнули?
     — Отошла немножко и испугалась.
     — Да чего испугалась-то?
     — Ой, я так боялась, так боялась, что он склонит тебя сниматься, а заодно и меня щёлкнет.
     — Да чего тут бояться-то, дурочка? — Только в устах Киры это звучало как "милая моя подружка". — Не купальник ведь снимать, хи-хи! Вообще, чего ты всегда боишься сниматься, от объективов прячешься? В нашем спортзале сколько раз замечала за тобой это. Раз смотреть на себя позволяешь, одеваешься так, чтобы не стыдиться, почему не фотографироваться?
     — Это же совсем разные вещи!
     — Почему? Объясни, я, может, зря от объективов не шарахаюсь.
     — Понимаешь… Давай постоим, не могу на ходу я. Ты и вправду хочешь узнать? — Она потопталась босыми ногами — мраморный пол слишком сильно холодил. — Глаз и объектив всё-таки очень разные. Смотрящий может быть близорук, рассеян, невнимателен, все детали не охватит. Быстро забудет потом. И не сможет никому показать, если того нет рядом здесь и сейчас. Вообще, терпимо, даже если я не совсем одета. А объектив? Зоркий, самонаводящийся, схватывающий разом все детали, даже мельчайшие. Фотограф за аппаратом своим прячется, будто в засаде, выжидает пикантные моменты — и не упустит, чёрт! Фотки потом хранятся вечно, захотел — позырил. Я, может, один раз за всё занятие и оплошала с одеждой, все глянули и сразу забыли бы, а тут вот — вечная память! Но самое страшное, это если мою припозоренную фотку будут разглядывать группой, хохотать-реготать. Не так пара глаз страшна, как несколько пар и ртов. Бывало, прохожу мимо одного парня — ничего, заговорить не пытается, а вот мимо компании — обязательно захохочут, похабное начнут выкрикивать. Я аж голову в плечи втягиваю, стараюсь быстрее ускользнуть. А моя фотка из их грязных рук не ускользнёт, вот в чём беда! Сколько хотят, столько и будут рассматривать, пошлостью исходить. Ты разве не боишься?
     — Ничуточки! Не такое богатое у меня воображение. Но твою боязнь уважаю, не хочешь — значит, воля твоя. За меня можешь прятаться. Ну, пойдём.
     Через несколько шагов Кира остановилась.
     — Неужели они групповухой разглядывают? — как бы про себя протянула она. — Я об этом и не думала. Может, зря я подставлялась? — Шлёп-шлёп по полу девичьи подошвы. — А-ап-чхи!
     — Заразила я тебя?
     — Почти нет. Сморк! Я ведь чего недовольна — последнее слово не за мной. Посмей они меня в натуре рассматривать да опошлять, уж я бы им ответила, я бы им показала! Ну, ты знаешь, какая я. А когда фотку беззащитную терзают, похабят — чего доброго, вообразят, что им сама девушка с неё не отвечает, не может ответить, вот что обидно. Нагота — не суть. Ладно, вперёд умнее буду, подставляться только под хорошо знакомые объективы. А что было — не вернёшь, пусть себе регочут, позволяю. При мне, во всяком случае, никто ещё не пробовал, боятся, значит. ТрУсы! Что же, буду вдвое на язычок острее, чтобы компенсировать своё фотомолчание, безответность.
     Она повеселела и потащила подругу — два шага им оставалось.
     Вот и их привычный бассейн. Абсолютно пустым они увидели его впервые. Да, не зря охранник дежурил у ворот, всех заворачивал. Как-то тут сиротливо…
     А почему, собственно, сиротливо? Привыкли, что ими тут командуют, вот и теряются, когда командиров нет. А ну-ка, хозяюшки положения, вперёд!
     Ева окинула взглядом огромный бассейный зал. Зеркала, видать, заботливо протёрли — на всякий случай, и они яростно блестели. Вспомнился один разговор с Кирой — из тех, что постепенно развеивали её робость.
     — Что-то ты на плавание не очень активно ходила, — заметила тогда подружка. — Я уж удивлялась — плаваешь ты хорошо, у себя в деревне речку не стеснялась переплывать, а на дорожке и не узнаешь тебя.
     — А может, я врала, что переплываю речку, — улыбнулась наша героиня. Но не покраснела, а это многое значит.
     — Нет, умение у тебя есть, я заметила, а вот мотивация не на уровне. Что-то тебя страшит или беспокоит.
     — Мальчишек я стесняюсь.
     — Да ведь мы часто без них бултыхаемся. Их на футбол да бег со швырянием диска то и дело забирают. Бассейн — девичья епархия, и все мы раздеты одинаково в принципе. Никто с тобой не враждует, не подсмеивается над тобой раздетой. А настроение всё равно не ахти.
     Ева помялась, но решила признаться, Хуже не будет, а подружка, может, чего присоветует.
     — Понимаешь, там вокруг зеркала, в бассейне.
     — Они и должны там быть! Для всякой цели. Когда тренер движение на себе показывает, лучше смотреть на него и себя в зеркало, как получается повторить. Как ты выглядишь, когда тебя снимают. В порядке ли купальник — спереди и сзади. У одной, помню, порвался, когда она с остроугольного бортика в воду шмякнулась, она так испугалась, так возрадовалась, что выплыла, что и не почуяла, что на попе материя свободно висит. Идёт мимо зеркала — ба-а, приплыла! Ладонью прижала и бегом до раздевалки. И потом, бассейн визуально расширяется, просто здорово в таком огромном заниматься!
     — Так-то так, но там в углу есть зеркало, что тебя во всех видах показывает — и сбоку, и со спины. Несколько раз в нём отражаешься.
     — Говорю же — чтоб знала, какой на фортках выйдешь. И купальник чтоб вовремя оправить, как Надька. А то ещё будешь всё время сомневаться, а тут о другом думать надо.
     — Кир, я в своём купальнике не сомневаюсь, он со мной два лета на речке прошёл, а там глаз побольше, да и требования построже. В порядке всё с ним. Меня другое беспокоит.
     — Что?
     — Я наблюдала, как сзади при ходьбе выгляжу. И сбоку. Что-то мне неспокойно…
     — Да скажи же яснее! Всё, что надо, прикрыто, так ведь?
     — Если б не так, ты бы от визга моего оглохла. Нет, всё прикрыто, но… Понимаешь, я сколько раз видела идущую девушку сзади. И тебя тоже, кстати. Издалека и вблизи. Таз перекашивает влево и вправо, бёдра ходят, и это понятно, это ничего. Но вот в купальнике, особенно мокром… Видно, что тело у тебя мягкое, податливое, ягодицы подрагивают, даже отдельные их мышцы. Даже через материю видно, что мышцы под кожей как бы переливаются. Пусть всё прикрыто, но вот это впечатление мягкости, как… как устрица в раскрытой раковине, беззащитная, так и просящаяся в рот. Я думаю, если акула в море такую купальщицу увидит, ей грех её не проглотить. Я бы на месте акулы скушала обязательно, и жевать-то не надо, в желудке такая мягкая да податливая сразу распустится.
     — Да ты же тощая… ну, не очень полная у нас. Другие куда жирнее, и то не стесняются.
     — Наверное, не знают, не задумываются, как у них всё дёргается, дрыгается, какое-то мясное впечатление. Или холодцовое даже. А тут ещё и груди. Я вот по поводу верха ног и низа спины комплексую, а живот даже подбирать начала, чтоб как каменный был.
     — А-а, вот почему ты такая скованная там!
     — Но ягодицы же в ходу всё время, их не скуёшь. Да и живот трудно всё время так держать. А тренироваться перед тем зеркалом я боюсь, вдруг кто заметит. Пройду, скошусь, испугаюсь — и в воду. Там незаметно. Или бегом в раздевалку.
     — Слушай меня теперь. Когда ты плывёшь себе удовольствия ради, ни о чём таком не думая, тебе приятно?
     — Спрашиваешь!
     — А когда ходила по бассейну, не зная, как у тебя сзади — ничего было?
     — Просто здорово было — ничего не знать. Иду и предвкушаю ощущения в воде. Не знала, что мокрое так аукается.
     — То есть и на суше, и воде хорошо, но по-разному?
     — Именно.
     — А что лучше — стоять или ходить, держаться на воде или плыть?
     — Иногда и стоять приятно. Скажем, на стартовой тумбочке. Сердце так поёкивает…
     — Но со стартовой тумбочки ты себя сзади не видишь?
     — Как же с неё увидишь? Я, правда, стараюсь ноги смыкать, чтоб никак на "рака" похоже не было. Особенно когда мальчишки. Иной раз, когда сигаю, щиколотки друг о дружку бьются.
     — Какой там "рак", в купальнике-то! И вообще, если до тебя кто сзади дотронется, ты тотчас же полетишь в воду. Даже, наверное, желаешь, чтоб кто-то подтолкнул, самой-то стартовать страшновато. Опасаться надо, если к стенке припрут, вот чего… Но я не об этом. Ты сама видишь, что двигаться приятно, чем покоиться, если ты не устала, конечно. Особенно когда ты двигаешься именно ради удовольствия. Но кто тебе это удовольствие даёт? Мышцы, напрягаясь и расслабляясь. Разве не так?
     — Ну да, они, конечно.
     — И они же, другие то есть, помогают тебе улыбаться. Улыбки ты не стесняешься, ничего, если она показывает, что щёки у тебя не каменные, а мягкие?
     — Нет. А-а, вон ты куда загибаешь! Но ведь лицо у меня всегда открыто, а тут речь о том, что обычно под одеждой и только ради купания обнажается. Под джинсами, курточкой ничего такого незаметно. Наоборот, так спокойно в джинсах, так бронированно. И когда вижу, что вся мягкость наружу — ужас!
     — Незаметно, говоришь? Именно, что внешне незаметно. А ты-то , когда идёшь, чувствуешь, как под одеждой мышцы ходят?
     — Теперь чувствую. После того, как в бассейне обсмотрелась. Навязчивость прямо какая-то.
     — Вот и вспоминай почаще, что у девиц вокруг тебя всё точно так же под одеждой, и даже хлеще. Нормально это! Говори себе: "Ага, ты заковала попу в джинсы, но я-то знаю, как она ходит у тебя на свободе!" И от талии вверх движение идёт. И вообще, девушка мягкой быть должна — хотя и собираться уметь тоже нужно. А если всё время сжиматься, то когда устанешь, а устанешь эдак быстро, то будешь не мягкой, не женственной, а какой-то выжатой, измотанной. Так что даже по принципу наименьшего зла, сама понимаешь.
     И лишнего не думать полезно. Погляди в анатомический атлас и осознай, что и у тебя так же внутри. И что — комплексовать?
     — Кир, я этого атласа ещё со школы боюсь!
     — ага, глаза боятся, а руки делают. Атласа боишься, а живёшь со всеми органами — по нему. Значит, незнание иногда полезно — когда не можешь правильно отнестись ко знанию. Пойми это, подружка. Раз узнала, что мышцы у тебя играют — радуйся, что не старуха замшелая, не робот железный с угловатыми движениями, не вышагивающая цапля. Они же для тебя, дурочка, стараются! Что естественно, то красиво.
     Кира вдруг щёлкнула пальцами, что-то придумав ещё.
     — Кстати, ты боишься, что при виде твоей спины люди плеваться станут, или же что им понравится? Ты сама при виде чужих спин плевалась? Отворачивалась поскорее?
     — Нет, что ты! Выглядит-то неплохо, только уж чересчур завлекающе.
     — Значит, ты опасаешься неподходящих проявлений признания красоты. Верно?
     — Наверное, так. Без тебя бы не поняла.
     — Но в бассейне не может быть таких проявлений! Везде девчонки с такими же телами, тренеры, обслуга. И потом судачить никто не станет, всегда можно сказать — на себя посмотри.
     — Но иногда же мальчишки с нами плавают.
     — Вот именно — иногда. В тебя кто-нибудь впуривался?
     — Знаешь, у меня теперь такое чувство, что на меня все смотрят.
     — Это не в счёт. Почему именно на тебя? В поле зрения все. Пусть мальчишка видишь, как дрыгаются зады у всех купальщиц. Ты говоришь, что это здорово. Он выберет ту, у которой эффектнее всего, как думаешь?
     — Я всё больше о себе думаю. Но ты права, они глазеют на всех нас. Я иногда об этом вспоминаю, но чаще забываю. Забываю, что когда мальчик не смотрит на тебя, то — на кого-то ещё.
     — И что он сделает, выбрав лучшую и мягких? Познакомится — в смысле, поближе постарается сойтись?
     — Наверное. Раз понравилась. Лапать чтоб, как в бассейне не может.
     — А с тобой так пытались?
     — Нет пока. Так что — я всем проигрываю?
     — Прежде чем скажу нелестные слова, ты ответь: если проигрываешь, значит, на тебя и смотреть дальше не стоит, разве что случайно, раз смотреть не стоит — ты спокойна. А?
     — Выходит, так. Но что, если они нас всех потом обсуждают между собой?
     — А почему ты считаешь, что они всегда правы? Присоединяйся к моей компании, и мы всех мальчишек просто на кусочки языками раздерём! Начнём прямо сейчас. Представляешь, какие лопухи: перед ними девчонка в бикини постоянно вертит задом, мягким и очень податливым, а они до сих пор не познакомятся с ней поближе! Стеснительней тебя, видно.
     Вспомнив эту концовку, Ева засмеялась, как тогда, и уже собиралась спуститься по лесенке, но подружка притормозила её.
     — Не забудь, что погружаться надо медленно, чувствовать во всех деталях, как купальник на воду реагирует. Эх, и счастливая же ты, Евка! Первый раз в такой роскоши, и всё тебе внове. А я-то — второй уже. Но ничего, пусть и не первый сбор мёда, но уж удовольствие-то получу, так получу!
     Ева, медленно ставя ноги, спустилась уже до ступеньки, с которой можно отталкиваться и скользить по воде, как почувствовала, что её схватили за руки.
     — Стой опять! Извини, что нарушила. Ты уже успела почуять, как оно в воде?
     — По-моему, там прилипает всё. Но приятно. А ты чего?
     — Я вот подумала: мы ведь прыгать не будем, да? А проверить мои мысли на практике не помешает. Ну, насчёт груди и её защиты. Поэтому прыжок сымитируем. Хорошо, что ты верх не намочила. Спустись и стой, насколько можно ниже, но так, чтоб верх сухой был. А я наберу вон в то ведёрко, — там стояло такое, жёлтое эмалевое, с инвентарным номером на боку, — водички и окачу тебя сверху. А ты — всё внимание на грудь. Согласна?
     Да, здорово это Кира придумала! И как много воды в ведро набрала!
     — Голову отклони назад, глаза зажмурь, держись за поручни крепче. Вдохни полной грудью и зажмись. Ну, три-четыре!
     На Еву обрушился целый водопад. Как тут разберёшься, что к чему? Удержаться бы, не захлебнуться. Но всё же разобрала девочка, что грудки ей бросило вниз, и тут под ними появилось и укрепилось некое помогающее сопротивление. А-а, это заработал затяг. Он и вернул подопечных в их прежнее положение, снова исчез. Верный паж. Правда, появилось чувство прилипания, но слабое, ненавязчивое.
     Так она Кире и доложила.
     — Ага! А поправить купальник не тянет?
     — Да нет вроде… Славно меня окатило! Так и при прыжке было бы, да?
     — Посуровей, подруга! Сколько от тебя до ведра? Метр с гаком, выше я не подниму. А вышки и трамплины? Да ты же сама их видела. Скорость встречи тела с водой, ясно, выше будет. И потом, бьёт тебя вся вода, что телом своим тревожишь, а её побольше ведёрка будет. И когда в воде опускаешься, она всё на тебя давит. Гидродинамика, студенточка ты моя! Дай-ка я на тебя ещё плесну, когда весь купальник мокрый. Сработает прилипшее?
     Разница вышла только в том, что теперь Ева, вернее, всё её тело знало, что ему предстоит, и врасплох себя застать не дало. И ещё в том, что захотелось-таки поправить купальник.
     Но, поправляя, обнаружила она, что всё там нормально, а просто ноют грудки, чуть-чуть самую. Только в этом непорядок, а не в самом купальнике.
     — Естественно, — согласилась Кира. — У тебя ничего под затяг не проскочит. Потри снаружи малость. Заодно проверь, как они под купальником ходят, не прилипли ли.
     Ева чуть-чуть понажимала пальчиком. Несмотря на ощущение прилипания, грудь ходила под мокрой материей довольно свободно и снова давал знать о себе затяг, мягко перечил пальцевому нажиму, подталкивал несмышлёнышей вверх, где им и положено быть.
     — Это хорошо, что не липнут, — сказала Кира. — Значит, купальник может растягиваться сам по себе, не растягивая кожу. И не потянет груди туда, куда им незачем. А потом всё само срелаксирует и выровняется. В общем, защита, как в дзю-до. Там ведь принцип "уступая — побеждай". Гибкая веточка гнётся, не ломается, а ветер стихает — поднимается… Ну, теперь ты меня. Два раза — по сухому и по мокрому.
     Конечно, нашей слабосиляшке не удалось поднять полное ведро на всю высоту. Ливанула полное с полувысоты и полведра — с максимальной.
     Втайне загадали — не выбьет ли роскошные "дынки" под затяг, чтобы затянулся он над ними, как в подвал запер. Фига с два! Сверху ей было видно, как проседали и снова выскакивали неугомонные полушария, похожие теперь на огромные поплавки, но вот продавливались ли они хоть частью своей под тот затяг или только лишь прыгали на нём, как на батуте, видно не было.
     Кира тоже не могла сказать определённо, хотя дважды купальник оправляла.
     — Ладно, купальники наши, мы с ними хоть сотню опытов поставим. В душевой, например, или снимем номер в бане. И все возможности прокрутим, на своей шкуре ощутим. В конце концов, студентки мы, будущие научные деятельницы, спланируем уж эксперимент.
     Сзади у Евы похолодало — пятнами. Ага, это испарилась вода с голой кожи. А купальник — молодец, холодить не даёт, свой парень в доску.
     — Ну, промокли, теперь и поплавать можно. Алле-гоп! — и блестящая попка Киры сверкнула над водой.
     Ева, поставив ведро на место, снова спустилась по лесенке и, не поворачиваясь, оттолкнулась ногами, чтобы поскользить на спине. Руки вытянула вперёд. И тут же её поволокло вперёд!
     В голову стукнуло: "Кирка! Схватила за руки и тянет. Но как быстро!" Мозаика на потолке так и мелькала, рябило в глазах.
     — А-а, не надо-о-о-о! — закричала наша пловчиха, но тут же в рот хлынула вода. Не надо сбиваться с ритма дыхания, когда ты в воде! И пугаться ничего не надо, а то страх всё застит.
     Опрокинулась со спины, забарахталась, еле отдышалась. Тьфу, ф-р-р-р! Где это она? Ух, как далеко её затащила!
     — Чего не надо-то? — раздался с угла бассейна знакомый голос. — А-а, ты решила, что это я тебя тащу? Нет, дорогая моя, это всё твой толчок ножками. В такой обтягладкости на середину можешь улететь. Ну-ка, делай пару гребков, прощути всё насквозь.
     Ева поплыла обычным своим стилем. Но разве это по-обычному? Как-то легко очень. Но что конкретно легко и почему?
     Она сбавила ход и стала разбираться.
     Ага, раньше, когда делала гребок под себя, рука в воде двигалась, вода её обтекала, бурлила. А теперь этого ощущения почти нет. Рука входит в воду и будто стоит в ней, а тело очень легко выдёргивается и летит вперёд. Никакого проскальзывания, несёшься вперёд со скоростью работы рук. Так на суше ногами ходят. Или, скажем, возьмёт кто её за ноги, а она на руках пойдёт. Вот она, гладкость!
     И ещё груди… Но тут она наткнулась на бортик (надо же, весь бассейн проплыла!). Повернула назад и стала додумывать думу.
     Раньше она чуяла, как вода вливается в декольте, чашки ходят туда-сюда вслед за руками, лифчик то отрывается от тела, то снова приникает к нему, всё хлюпает… Теперь же там был полный порядок. Груди как бы лежали в лодочке, которая на полных парах неслась вперёд. Ощущения свободно омывающей тебя воды не было. В этом месте меньше всего было чувства "второкожести", зато тело стало каким-то более компактным, что ли, сглаженным. И быстрым, ловким.
     — Ну как? — донёсся голос Киры.
     Ответом был выставленный из воды большой палец. Ева перевернулась на спину и загребла, но тут же чуть не закрыла глаза — так стремительно понеслась перед ними мозаика на потолке. Ещё быстрее, когда просто скользила.
     Перевернулась, перешла на брасс. Обычно мышцы ягодиц при этом "ёкали", образуя глубокие впадины, купальник отставал от них и снова приставал, когда рельеф выравнивался. А сейчас ничего такого. Глазом не посмотришь, ну да потом придумаю что-нибудь.
     И ещё… Ну да ладно, скажу уж вам. Когда она подтягивала по-лягушечьи пятки к ягодицам, об особой беззащитности кричала её нижняя точка, там, где перемычка разделяла две девичьих дырочки. И хотя Ева хорошо знала, что там никто не ткнёт, не вопьётся, всё же уязвимость давала себя знать. Когда ноги сжаты или хотя бы вместе, туда не достать, потом, ногами всегда отпор дать можно. Сейчас же купальник убрал это чувство, толстокожесть вселяла уверенность.
     — А теперь вперёд нырни, — советовала Кира. — Только вглубь не зарывайся, а то на дно улетишь. И руками шуруй, только когда погрузишься.
     Ева вдохнула поглубже, ушла под воду и сделала сильный гребок.
     Ух, и понеслась же она! Руки и ноги вытянула неподвижно, так по ним и свистела водичка, да ещё мимо головы, аж в ушах зашумело. А остальное тело безмятежно ликовало под защитой своей "второй кожи". Да, раньше, над водой, это была не скорость. Настоящая скорость — вот она!
     На сколько ей раньше хватало гребка? Секунды на две, не больше. Теперь же она досчитала до пяти, а всё продолжала двигаться. Вот, наконец, призамедлилась. Гребнуть ещё? Да ну, в стенку врежусь или… Или на дно уйду. Я не забыла не зарываться? Не хотелось ей вдруг почуять под ногами склизкое дно…
     Подняла голову, но из-под воды не вышла. Хорошо, что не вдохнула машинально. Ой, да я на глубине! А дыхание на исходе. Скорей выгребать наверх!
     И снова понеслась мимо, зашумела в ушах вода. Дрожали от сдерживаемого напряжения мышцы грудной клетки, изо всех сил пытались не разводить рёбра. Ой, дышать щас начну! Где же воздух? Изнемогаю!
     Не успела девочка испугаться, как сверху резко посветлело и девичье тело, мокрое и блестящее, до пояса высунулось из-под воды. По грудь — уж точно. Так неожиданно, что и вдохнуть не успела. Плюхнулась, нос в воду, неудачный вдох, кашель, брызги, голову изо всех сил наверх.
     Через залитые водой уши донеслось:
     — Ну, теперь всё изведала. Поплаваем взапуски?
     Да, теперь Ева впитала всё, что скрывается за скучными словами: "снижение гидродинамического сопротивления". Она — ракета, да и только. Вперёд!
     Погонялась с Кирой на соседних дорожках. Эх, нет никого, кто бы время засёк! Но и без того ясно, что от стенки до стенки раза в три короче стало.
     Подустав, девочки отдохнули и стали плавать сами по себе. Ева стала разбираться в "мокрых" ощущениях. Подобно ощущениям "сухопутным", не голая, нет… но и чувства, что на тебе сидит какая-то определённая одежда, нет тоже. Одежда стесняет, а тут тебе полная свобода в рамках… Ну, скажем, плюс-минус сантиметр, а выйдешь за эти рамки, купальник сразу же о себе напомнит. Хочешь его не чуять совсем — не выходи за пределы! Не заплывай за буйки.
     Вдруг неожиданная мысль поразила нашу героиню. Она подплыла к лесенке и причалила передохнуть.
     — Устала? — тут же возникла рядом подружка. — Давай передохнём, а заодно и поорём, как обещали.
     — Не то, чтобы устала, а нашла я то самое слово. Ну, описать своё самочувствие в этом купальнике. Будто плыву я голая… нет, нагая… нет, лучше скажем, в первозданном своём виде…
     — Как та самая Ева, — подсказала Кира.
     — Да, в костюме Евы, а вокруг меня вьётся ангел-хранитель и тело моё так ласково обволакивает. Мол, защищу я тебя, д'Ева, от взглядов нескромных и от воды, в которой без меня вязнешь, от ударов по мягкому и от чувства черепахи…
     — Метафорично! — восхитилась Кира. — Как только к тебе такие слова пришли? Я тоже вот думаю, что это не обычный купальник. Тебе бы мои груди, мои проблемы с ними, а теперь их нет… проблем то есть, тогда бы ты его ещё сильнее зауважала. Да, Евка! Ангел-хранитель. Точнее не скажешь.
     Вспомнив об условии, они стали плескаться, дурачиться, покрикивать. Создавать впечатление, что полон бассейн пловцов-любителей и никакими прыгучими соревнованиями и не пахнет.

     Счастливые часов не наблюдают. К нашем героиням это относилось и в переносном, и в прямом смысле. Но счастье не помешало подустать. Да и руки-ноги, не защищённые ангелом-хранителем, стали замерзать. А где кожа не вторая, там — "гусиная".
     Вылезли из воды, шлёпнулись на скамейку.
     — Ты не заметила, кто-нибудь входил? — спросила Кира.
     — Ой, нет! А ты?
     — Я и не смотрела никуда. Мы тут хозяйки на это время. А зашёл — ладно, чёрт с тобой, любуйся! Мы в этом обличье ох какие красивые. Ой, Евка, да у тебя соски выпятились. Смотри!
     — Ой, и правда! А у тебя? У тебя тоже.
     — Это от холодной воды, — авторитетно заявила Кира. — Да не прикрывайся ты! И не вжимай, пощади своих крохотулек. Если купальник тебя защищает, верь ему, как самой себе. Это даже красиво, когда соски выпячены, но самих не видно. Они же коричневые, не тот это цвет, А помады для них ещё не придумано.
     — Но непривычно как-то.
     — А ты закрой глаза и спроси себя: хорошо мне или не очень? И если хорошо, плюнь на всё остальное.
     — Конечно, хорошо! Я теперь поняла, почему: они же всё время в розетки упирались, хоть и привыкли к этому, а всё же что-то не то. Как будто в тюрьме сидели с самого начала лифчиконошения. А теперь вот переселились в просторный дом и радуются.
     — Вот-вот, опусти руки. Может, они потому и коричневые, а не алые, как губы, что мы их утыкаем чёрт знает во что, крови течь не даём. Грубеют они через это. А всё из-за приличий! Топик бы из такой ткани сшить. Надо обдумать. Всё равно ту порванную лямку отдирать.
     Они пообсохли, потом снова поплавали. Устали и замёрзли по-настоящему и, усевшись на бортик, устроили концерт-речитатив, время от времени плеща ногами.
     Наконец и это им наскучило.
     — Давай закругляться, — предложила Кира. — Купальники мы им отработали, и обед, кажется, пропустили. Уй, как сосёт под ложечкой! Пойдём в общагу усталые и голодные.
     Последний раз оглядев глазами "хозяек" пустой бассейн, они вернулись в раздевалку. Их вещи никто не трогал, в сохранности были и "трофеи".
     Приняли тёплый душ. Купальники снимали очень осторожно, как медсёстры — прилипшие к ране бинты. Не то чтобы больно, но как-то разочаровательно, кожа аж тянулась за своей подружившейся оболочкой и отступала, недовольно краснея.
     Осторожно выжали снятое, сами хорошо обтёрлись полотенцами.
     — Давай теперь думать, как вынести, — озабоченно сказала Кира. — Прежде всего, выкинем всё малоценное. Впрочем, перед этим чудом всё никнет. Полотенца — вон, мыло — вон, мочалку — вон, тампоны — пошли на фиг, шапочку… ну, она крохотная. Очки — оставляем, юбочку капроновую…
     — Да выбросим давай юбки! — предложила Ева. — Всё, зачёт у нас есть, зачем нам они? И все купальники в мешки и запихнём.
     — Нет, на юбки у меня свои виды есть, — возразила Кира. — Давай их осмотрим. Так, моя побольше твоей. И пошире, и пониже. Это хорошо.
     — Что ты хочешь делать?
     — Маленький трюк. У тебя маечка длинная, под джинсы заправляемая. Недурно. Сейчас ты наденешь на голое тело несколько купальников… ну, сколько налезет. Сверху натянешь маечку. Снизу — мою капронку. Джинсы мы сложим и свяжем. Ага, перетянем очками для плавания, как обручами. Их понесу я, а если заметят, скажу, что порвала, что в туалете зашью. Даже иголку попрошу.
     — Ой, а получится?
     — Попытка — не пытка. Главное, мимо вахты до туалета дойти, а там перепакуемся. Теперь я. Но себя надеть не получится — пупок-то наружу. Оберну один вокруг тела под грудью, второй — вокруг бёдер под юбкой. Всё, что останется, пихаем в мешки. Согласна?
     Конечно, Кира это здорово придумала. Надо только получше осмотреть друг друга, чтобы ничего не выдало.
     Ева хотела было сложить выбрасываемые вещи в мусорное ведро, но подружка велела их разбросать по раздевалке. Вдруг после них кто сюда заглянет, сразу видно — были люди. И люди неорганизованные, любители, потому что официальные спортсмены казённым имуществом не разбрасываются.
     — Ты иди вперёд, проходи и сразу — в туалет. А я насчёт справки побалакаю.
     Так и сделали. Еве было неуютно под своим "вьюком", казалось, что все глаза смотрят на неё, такую внезапно растолстевшую и с трудом дышащую — как в корсете всё тело. Она не выдержала и, миновав вахту, ускорила шаг, задыхаясь. Кира пояснила вахтёрше:
     — Живот у неё схватило, в воде ещё. Не знаете, журналисты были?
     Но ответ, если честно, прошляпила. Внимание привлекло шуршание за окном. Дождь! Самый настоящий дождик! Не зря, стало быть, бродили по небу тучки.
     — Давно пошёл? — спросила небрежно.
     — Да только что начал, — ответила вахтёрша, разглядывая номерки и возвращая пропуска и часы. — Всё хотел, да никак не мог собраться. А как вы стали выходить, он и надумал.
     Гм, а как же справка? Размокнет ведь.
     — Тётенька, а что, если мою справочку вы пока оставите у себя, а потом отдадите нашим тренерам?
     — Какой вуз? — Услышав ответ, пробежалась глазами по графику. — Да, на днях они придут. А ты что, без зонта, что ли? Н-да, а дождь, похоже, надолго.
     — Да у нас нечему размокать! — засмеялась Кира. — Сами не сахарные. Даже мыло… — Она прикусила язык, но нашлась: — Мыло мы выложили, чтоб создать эффект былого присутствия людей. — "Но только мыло", — мысленно сказала она себе. — "Всё остальное — в наших мешках. Оттого-то они такие раздутые".
     — Ну, смотри, не простудись, — добродушно предупредила тётка. — До свиданья, не кашляй!
     — Всего хорошего!

     Ева корячилась в кабинке.
     — Помоги снять, — слабым голосом попросила она вошедшую подругу, задыхаясь. — Как железные они. Будто черепаха в панцире. Порвать боюсь.
     И почуяла лёгкий толчок в бок.
     — Толчок? — переспросила Кира. — Лёгкий толчок? А ведь я тебя со всей силы кулаком двинула. Ну ладно, давай потихонечку-полегонечку.
     Мало-помалу "черепашку" удалось освободить от "панцирей", дать свободно вздохнуть. Потом Ева сравнит удовольствие от этого вдоха со всем, что испытала в бассейне. Сама Кира мигом выдернула из-под одежды два скрученных купальника, которые на глазах развернулись и обвисли.
     — Давай джинсы, — попросила Ева. — Куда ты их кинула? Не спросили на вахте?
     Кира не сразу ответила, прислушиваясь к неутихающему шуму дождя за стеклом "метелица". Расходится, слыхать, дождик.
     — Вот твои джинсы. — Щёлкнув, сняла с комка резиновые обручи очков. — Только… Там такой дождино, всё ведь промокнет. Зонтов-то у нас нет.
     — Может, подождать? Пройдёт скоро, а? — жалобно, без особой надежды произнесла Ева, с удовольствием дыша.
     Кира что-то соображала. Посмотрела на очки, на капроновую юбку, на шапочки, вынутые из мешков и ещё не уложенные обратно.
     — У меня другое предложение. Вернее, оно старое, с новыми деталями. Помнишь, я предлагала славно погулять после бассейна? И ты согласилась. И даже обещала. Вот и составишь мне компанию.
     — Конечно, составлю. Только зонтов-то у нас нет. А в мокрых джинсах знаешь как плохо! Как в варёной каше ноги…
     — Да, придётся смириться с тем, что всё промокнет. Здесь ничего не оставляем. Туфельки у нас на низких каблуках, очень хорошо, ступни меньше скользить будут. Надеваем новые купальники, капроновые юбки, шапочки, на лоб — очки, если глаза заливать будет — опустим. Всё остальное кладём в мешки и берём их в руки. И медленно, спокойно гуляем до самой общаги. Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам… — замурлыкала она.
     — Да ты что! — воскликнула Ева.
     — Я? Всего-навсего предлагаю учредить новую моду — прогулки в купальниках под дождём. Знаю, ты скажешь — пялиться будут. Но пялиться с восхищением. Кто-то покрутит пальцем у виска — чёрт с ним! Кто-то подумает, что мы иностранки, приехали оттуда, где такая мода, кто-то, желая выпендриться, но не зная как, с нас пример возьмёт. Вот попомни мои слова, подружка: этим летом будут только робкие попытки подражания, о которых растрезвонят бойкие журналисты. На следующий год уже там и сям среди зонтов будут мелькать резиновые шапочки, примелькаются, а на третий… Раскочегарится промышленность, понаделают латексных непромокаемых сумочек, специальных туфелек, чтобы ступня не скользила, очков тёмных водозащитных изящного дизайна, шариков воздушных на гелии, чтобы вот так идти, а дождь по шарику так и барабанит, так и наяривает. И по батуту меж грудей будут капли стучать, можно даже ловить их на себя и наслаждаться. Да, все девицы будут жадно ждать дождя, чтобы так и высыпать гурьбой на улицы. У природы нет плохой погоды… А во главе всего этого дела — мы! Фотки в газетах, интервью в журналах, автографы, спецкупальники даром типа жёлтой майки лидера. Согласна на славу?
     Пока Ева переваривает неординарную задумку, я, автор, сообщу тебе, любезный читатель, что Кира забыла сослаться на прецедент. Физрук в её деревенской школе, ранее работавший в городской спорторганизации, любил рассказывать о том, что в его бассейне не работал ни один автомат с газированной водой, и девчонки-пловчихи, томимые жаждой (ни из-под душа не напиться, ни из бассейна хлебнуть!), осмеливались бегать через парк в соседний, "сухопутный" (но с газированной водой!) корпус, к гимнастам. Правда, ходили они не в купальниках, а в резиновых гидрокостюмах, это поприличнее будет, почти как бриджи и топик. Но всё равно на них пялились, и пытающимся остановить-постыдить приходилось объяснять, что гидрокостюм не так легко снять-надеть (попробуйте сами, бабушка, оттяните ну хотя бы вот здесь!), и что трусики через него и не должны проглядывать (потому что их нет вовсе — умалчивали). В дождь девчата надевали подводные маски и шли, дурашливо делая руками плавательные движения, кто-то прыгал бабочкой-баттерфляем. Забавно было смотреть на них, в блестящей от воды резине, стоящих в очереди к автомату и жалующихся, что умирают от жажды.
     Наверное, Кира забыла эти рассказы и сочла, что сама выдумала новый способ бесстыдства.
     Но, согласитесь, шаловливой украдкой бегать через парк и медленно гулять по городу, причём только под дождём — вещи разные. Так что Кира, несомненно, изобрела новое, и я бы её не слишком ругала за нессылку на первоисточник. Прототип, вернее. Тем более, проговорись она — и застенчивая Ева ухватилась бы за разницу между тоненьким купальником и гидрокостюмом, потолще и поприкрытистее.
     А так она прониклась подружьей идеей, и захватило дух. А что, и впрямь вот так, волей случая, и рождается мода. Но сразу не решишься, приличие требует покочевряжиться.
     — А сосочки?
     — Вот они-то и двинут нашу моду. Смотри, девушки уже обнажили всё, что могли. Декольте, пупочки, ноги практически на всю длину. Что ещё, чтоб парней удивить? Да вот это самое! Появятся специальные средства… пищевые добавки, выпила чаёк перед дождём — и всё у тебя выпятилось, обтягивай и вперёд. Женская виагра. А ты… Ну, надень тот двойной купальник для полногрудых, очки на глаза, никто тебя не узнает. А ещё лучше смотри на меня и не тушуйся. У меня всё это крупнее и все взгляды — ко мне. Да что я говорю! Сам вид гуляющих под дождём так необычен, что к деталям и присматриваться особо не будут. А?
     — А если простужусь?
     — Риск есть, конечно. Но ты же сейчас голодная, иммунитет у тебя повышен. Потом, лишь придём, сразу — горячий душ, обжигающий чай, массаж, аспиринчик для профилактики. И отдыхай до утра. Какие там занятия-то перед самой сессией! И вообще, Париж стоит мессы, а новая мода — простуды. Как считаешь?
     Еве всё больше и больше нравилась Кирина идея.
     — Ладно, давай только перевыберем купальники, чтобы верх поприличнее был.
     — Только мой не трогай, а! Раз он телесного цвета, значит, по-твоему неприличен для верха.
     Не сговариваясь, они взяли по угольно-чёрному с отблеском купальнику.
     — Помочь надеть? Или сама?
     — Попробую сама, как учила. Но сначала схожу по-маленькому.
     — А в душе чего не слила?
     — Слилось из меня. Но захолодала я чуток после долгого-то купания, ещё вот захотела. Ну, и "панцирь" этот прижал мне животик. Новые ощущения ведь предстоят, под дождём, надо опрокинуться.
     — Постой-постой… Новые ощущения, по-маленькому… Эх, ты!
     И Кира крепко чмокнула не ожидавшую ничего такого подружку в щёку, почти даже губы задела.
     — Ты чего?
     — Щас объясню. Только ты постой полминутки, потерпи, хорошо?
     — Хорошо, но зачем?
     — Да щас же объясню, сказала.
     И Кира, открутив на полную мощь кран, приникла к струе ртом.
     Ева не верила своим глазам. Кира, та самая Кира, что часами говорила о фильтрах для воды, сравнивала "Аквафор" и "Барьер" и ничего не ела на воде из-под крана, вдруг жадно глотает эту самую воду, со всеми её микробами, тяжёлыми и противными металлами и пестицидами! Взахлёб глотает, даже утираться не успевает, а уж по лицу течёт.
     Наконец напилась, утёрлась кое-как и обратилась к недоумевающей подруге:
     — Слушай теперь. Мы введём новую моду, но когда она привьётся, от модниц уже отличаться не будем, так? Все в юбчатых купальниках будут разгуливать под дождём. А хочется чем-то отличаться, верно? Так вот, для себя мы учредим тайную моду и дай-ка я тебя ещё раз за эту идею чмокну.
     Исполнив задуманное и рыгнув от выпитого, продолжала:
     — Вот представь себе, что идёшь ты по людной улице и вдруг чувствуешь — прихватило. Вот как сейчас тебя. И что ты в обычных условиях делаешь? Ищешь туалет или хотя бы безлюдную подворотню, без домофона, а то и заворачиваешь с прогулки поскорее домой. А тут представь — внизу тебя дерёт, а ты всё гуляешь, не подавая виду и ни о чём не заботясь. Транжиришь беззаботно те самые минуты, что дарованы тебе природой от первых признаков до лопанья. Ни капли страха в тебе нет, что опозоришься.
     — А что, чем-то зажато у меня?
     — Нет, ничем, в том и кайф. И рукой не вздумай зажимать. Руки легко помахивают, идёшь, миру улыбаешься.
     — А потом-то как? Ведь припрёт! Сколько раз уж так со мной было. Ужас, что пережила!
     — Транжиришь дорогие минуты и собираешься переживать неприятности по мере поступления. Вот когда припрёт, наступит время платить по счетам… Ну, тогда у тебя два варианта с разновидностями. Первый: продолжать бороться, но не каменной стеной на пути струи стоять, а с компромиссами. Пускай из тебя по капельке, по струйке выходит, а ты торгуйся: не хватит ли, не зажать ли после этой вот капельки шлюз на ближайший час?
     — Ой-й-й!
     — Ну, на полчаса. На десять минут. Не суть. Второй вариант такой: встаёшь каменной стеной, доводишь дело до апофеоза мук… до такого, знаешь, мочевого оргазма и сразу всё из себя исторгаешь.
     — Ой, мамочки! — Ева аж закрыла глаза ладонями.
     — И вот представь себе: уже побежало из тебя горячее, уже щёлочка и "киска" промокли, уже поток оттянул канты трусов от бёдер и заструился тёпленьким, заизвивалось вокруг ножек твоих — а ты всё идёшь с гордым видом, помахивая руками и улыбаясь шире некуда. И никто твоих шалостей сладострастных не замечает. А почему? Да потому, что идёшь ты в купальнике и капронке под дождём, и ничего этого людям НЕ-ЗА-МЕТ-НО! Представь, какой кайф писать, глядя прохожим прямо в глаза. Поняла теперь, зачем я напилась? Сейчас уйдёт из желудка и ещё приму.
     Ева открыла глаза. В самом деле, всё смоет дождь. Как она не догадалась?
     Кира продолжала:
     — Помнишь, на курсах нам рассказывали, что если припрёт, а рядом есть фонтан, то залезь в него, упади на колени, будто нечаянно, ненароком. Главное — замочить одежду снизу, а там уж дуй из себя, и всё незаметно будет.
     — Помню, — улыбнулась Ева.
     — Вот это и будет наша с тобой тайная мода. Думаю, она тебя раскрепостит, расстеснявит. Если можешь дуть, глядя в глаза людям, то заговорить-то с ними проблем точно не будет.
     — Но если я не смогу улыбаться? Если буду морщиться и кусать губы? Догадаются ведь…
     — Ну, на первых порах не доводи дело до взрыва. Раньше начни сливать. Контролируй поток. Прыскай толчками в такт ходьбе. Снова зажмись — на полуструе. Пить, кстати, надо чистую воду, чтобы цвета и запаха не было… В общем, пробуй, экспериментируй, всё в твоих силах. Только давай побыстрее — ведь и вахтёрша человек, она тоже может захотеть в туалет, и не под дождь побежит, а сюда.
     В животе у Киры страшно заурчало. Согрелась, видать, водичка и ушла в кишечник. Можно доливать, хоть до горла.
     — Счастливая, Евка, ты уже страждешь. А я, дура, всё в душе слила. Если что, я от тебя отстану, а ты беги скорее в общагу и готовь горячий чай. А в следующий раз я тебе сготовлю… Ну, решай, полминуты у тебя, пока булькаю.
     У Евы замелькали в голове мысли. Согласиться? Не соглашаться? Стыдно, конечно, но причин для стыда вроде нет… Зато есть шанс одним махом рассчитаться за все неудобства, что в жизни приносила ей сверхстеснительность. В самом деле, если оправляешься на людях безо всякого стыда, то другие "непреодолимые" преграды в общении отпадут сами собой. Ну, хотя бы в момент самого… процесса покажутся пустячными. А потом, уже в "сухопутной" жизни, можно вспомнить эти "по фигу всё" и это должно помочь… В крайнем случае, слить она сможет в безлюдном месте, присев, и очки на глаза надвинет. Если не решится с первого раза очень уж внаглую. Как вот хочет Кира.
     Та оторвалась от струи, положила ладонь на кран:
     — Ну что? Если в кабинку, тоже быстрей давай, нам ещё купальники паковать.
     Вместо ответа Ева решительно сняла её руку с крана и подставила под струю рот.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"