— Кир, он только через три дня выздоровеет.
Я нахмурилась. Лёшка мастер приносить дурные вести. Эта как раз из таких. Обычно студенты радуются, когда препод заболевает, но когда из-за этого отодвигается последний в сессии экзамен — это меняет дело. И как меняет!
Какая-то всего лишь история зарубежных стран, предмет непрофильный, всякие там Бастилии и Варфоломеевские ночи, а и без того куцые зимние каникулы усекаются ещё на несколько дней. Как говорит Лёшка, все порядочные люди свиным гриппом давно переболели, теперь добаливают одни свиньи. Ну, о нашем историке я так не скажу, но свинью он всему курсу подложил жирную.
У меня были свои причины досадовать. Я соскучилась по лыжным прогулкам. Не по физровым, когда весь маршрут расчерчен, лыжня готовая и тебя по ней погоняют, скорей-скорей, а по неспешным, туристическим, когда идёшь по нехоженому снегу, на часы не смотришь, а смотришь, наоборот, на природу. Где захотелось, там и привал. Горячего чайку из термоса, а то и костерок разведёшь. У нас вокруг деревни такие живописные места есть!
Конечно, если захочется, то и гонки можно устроить, а потом опять на медленное скольжение, слышно, как снег под тобой скрипит…
Когда я приехала домой на свои первые зимние каникулы, мама на меня насмотреться не могла, первый раз дочка на целые полгода уезжала. Было бы чересчур жестоко оставить её ради долгой лыжной прогулки, удовольствие, что ни говори, эгоистическое, а короткая — не в кайф, раз на часы смотреть надо, к обеду ворочаться. Дни-то зимой короткие, всё бы светлое время суток выбрать до минутки…
На второй год мамина тоска поулеглась, привыкать стала мамочка, зато грянули морозы. Ходить-то на лыжах можно, но превозмогая себя и безо всякого удовольствия. А зачем гулять, лыжничать, если без удовольствия?
И вот сейчас, на третьем курсе, накануне каникул установилась мягкая лыжная погода, не ниже минус десяти, небольшая облачность, а так солнце. Я в Интернете нашла прогноз для нашего райцентра, а там и деревенька моя недалече. Прелесть, а не погода!
Всё сходится, и тут эта болезнь! В городе сугробы, по ним не погуляешь, да и будет ли лыжная погода ждать? Мы уж и апельсины историку в больницу посылали, и заграничные витамины, да всё без точку.
Может, он бюллетень решил до конца выбрать?
Лёшка походил, походил кругами, подождал, пока я совсем упаду духом, и только тогда преподнёс сюрприз.
Оказывается, он наводил справки на автовокзале. До моего райцентра, оказывается, утром идёт автобус (я же всегда ездила вечерним, сразу после последнего экзамена, на который с баулами являлась). Отправляется затемно, а прибывает, когда уже рассветёт. А оттуда есть автобус "наоборот" — уходит засветло, прибывает уже в тёмный областной центр. Не наводит ли это на мысль какую?
Навело. Мы условились вырваться из этого трёхдневного заточения, завтра же поехать ко мне — с лыжами, рюкзаками, побродить вокруг деревни как душа повелит. Домой я не захожу — и чтоб прогулку не сокращать, и чтоб не пришлось объяснять, кто это со мной. В деревне иначе чем "жених" не понимают, а это рано ещё. И сюрприз чтоб был. Лёшка зайдёт на деревенскую нашу почту, где его никто не знает, и опустит в ящик письмо, где я объясню своим, почему задержалась. Пусть почешут головы, глядя на два одинаковых штемпеля, исходящий и входящий… А последним автобусом возвращаемся в город, в свою общагу.
Мы поликовали, прямо как на картинке из учебника, где восставшие французы врываются во взятую ими Бастилию и освобождают тамошних узников. Душа моя освободилась, а скоро и тело!
По правде говоря, я боялась, что если зайду домой, то уехать потом трудно будет.
И вот мы едем в автобусе, два с гаком часа. Рассматриваем карту района, намечаем маршрут. Я показываю: вот от этой поляны с "Бастилией" видна околица, а почта вот тут, к ней пройти так и так.
— А что это за "Бастилия"? — вдруг спрашивает Лёшка. — У тебя в голове от зубрёжки не помутилось? Может, другое какое название, а ты перепутала?
Фу ты, слово вырвалось само, я и не подумала, что вне нашей деревни оно совсем другое значит. Придётся объяснять.
На этой поляне, фактически, на опушке леса, ветра почти нет, и снега наметает порядочно. Школьная молодёжь на новогодних каникулах строит тут снежную крепость с довольно высокими стенами, снег позволяет. Однажды наш председатель колхоза решил проверить, так ли уж высока конструкция, как о ней говорят, явился самолично и попытался проникнуть внутрь. Несколько раз сорвавшись, он плюнул и сказал:
— Да ну вас, прямо Бастилия какая-то!
Словечко прижилось. Все каникулы вокруг стоит визг, летают снежки и снежная пыль искрится на солнце, реют знамёна, воины ходят на приступ и обороняют стены крепости. В основном мальчишки, но и девчонок многих соблазняет игра, все себя Жаннами д'Арк считают, только на лыжах.
Лёшка возразил, что Жанна д'Арк и взятие Бастилии — это разные века. Я в ответ посоветовала ему в деревне об этом не говорить, особенно при девчонках — если хочет вернуться здоровым.
Так вот, все каникулы эту Бастилию берут, а потом она опустевает. Зимний день короток, пришёл с уроков, пообедал — а за окнами уже сумерки. И мороз. Если кто и захочет — родители не пустят.
В воскресенье пускали бы, но тут другая морока. После снежных игр аппетит у ребят волчий, а сон — сурковый (или сурчиный). Не добудишься их в понедельник утром. Отпускать на час — гиблое дело, увлекутся со всеми вытекающими. Легче самому эту Бастилию взять, чем отпрыска своего от этого дела оторвать. Лучше уж совсем не пускать.
Так и стоит по-французски окрещённая крепость пустой до мартовских каникул. Прибегут к ней ребята — а снег уж не тот, потемнел, порыхлел, водой пропитался. Охотников нет такие стены защищать, да и брать накладно, ещё просядет под тобой. Слепят кое-как снеговиков, якобы это они гарнизон, а сами снаружи штурмуют, но не столько на опасные стены взбираются, сколько рушат их нещадно.
Главное — ориентир хороший. Зимой это полянку ни с чем не спутаешь из-за снежной громадины. Лес голый, издали видно, сели присмотреться, да ещё в бинокль. А бинокль у нас был.
На этой полянке мы наметили привал и Лёшкин бег до почты. А если разохотимся, то и Бастилию повзимаем, чего там. Но сначала поосаждаем, с бивуаком, костром, чаем с дымком и прочими прелестями походной жизни.
Вылезли из автобуса, встали на лыжи и тронулись в путь.
Да, забыла сказать, что Ева получила экзамен "автоматом" и ещё раньше уехала домой. Как мучилась девчонка, что вынуждена меня покинуть, если задержится, дома решат, что захвостилась! Жаль, что она не знает, что я в четырёх стенах не мучаюсь, а живу интересной жизнью на природе. Ещё, чего доброго, солидарность проявлять начнёт, сидеть сиднем дома до этого злополучного экзамена.
Сказать честно, я немного приплутала. Давно уже зимой от райцентровского автовокзала к себе в деревню не ходила, подзабылись ориентиры. Но виду не подавала, вела Лёшку твёрдо, уверенно. Мы были в лыжных костюмах, с рюкзаками, свёрнутые куртки были засунуты в специальные кольца рюкзаков. Вниз я надела спортгальтер на случай бега наперегонки. Да и чуточку потеплее он, чем открытые лифчики.
Мы вышли у Бастилии гораздо позже, чем рассчитывали. Но вышли. Светило солнце, от деревни доносился лай собак и карканье ворон, несло самогонным, чего греха таить, дымком. Ветра почти не было, деревья уходили ветвями в синеву. Весело поскрипывал, повизгивал снег под лыжами, мы раскраснелись, даже чуточку распарились. Со смехом распили термос с горячим чаем.
Посмотрели на часы. Пожалуй, Лёшке лучше всего сбегать на почту сейчас, а заодно купить в сельмаге чаю и сахару, которые мы впопыхах забыли взять. Мужчина может думать, что обойдётся термосом, женщина должна предусмотреть нехватку.
Я пока пособираю хворост и разведу костёр. Но мой спутник решительно воспротивился. Хворост — это его забота, да и не сгорел бы он, пока прибудет сухой чай. Просто жди меня здесь или, сели хочешь, обойди кругом и приметь места с хворостом, потом покажешь.
Скинув на моё попечение рюкзак, Лёшка улыжнул. Я осталась одна. Стены Бастилии горделиво возвышались. На славу этой зимой их наши возвели, метра два с половиной, а где и все три. Вытянула вверх руку — они всё равно выше. Штурм славу принести должен.
Звуки — отдалённые, запахи — заносимые, и по виду деревенька далековато. А ведь она моя родная! Отсюда дома родного не видно, но знаю, где он. Тянет меня туда? Ещё бы! Но ведь уговорились же, да и приеду через несколько дней — увы, всего на несколько дней. Пока перетерплю.
Я остро ощутила своё одиночество. Настолько остро, что… Да, мы в городе думали, не уговориться ли, острых ощущений ради, туалет себе не устраивать, терпеть до возвращения. У каждого же есть опыт терпежа, кое-что тут описано, в рассказах. Решили не уговариваться, потому что на холоду терпеть вредно, удовольствие от прогулки уничтожается, да и расстаёмся мы ненадолго из-за почты этой, как тут проконтролируешь? Ну, я воспользовалась возможностью и отлила, не сходя с лыж.
Расставила лыжи пошире, присела и оперлась ладонями на лыжи сзади креплений. Окропила снег. Потом, когда вставала, лыжи поехали вперёд. Я огромным напряжением всего тела удержалась, чтоб не грохнуться назад, хотя упасть в замерзающую лужицу не грозило — отъехала я от неё, но со спущенными штанами и трусами я поскользила, пока не сумела остановиться, Надеюсь, не застудилась я за эти секунды… Рюкзак ещё назад оттягивал.
По моим расчётам, раньше, чем через полчаса, Лёшка не вернётся. Я объехала Бастилию круголя. Ни души. Ещё раз ехать не хотелось. День сурка, повтор. Его, кажется, в начале февраля и празднуют. Впрочем, можно объехать в другую сторону, всё какое-то разнообразие.
Ага, низ мой согрелся, а то всё холодил. Или холодел? Мороза-то особого нет, но всё эе. Стоять, пожалуй, холодновато. Что, если сойти с лыж и взять Бастилию? Там, наверное, снеговики понаставлены и мартовских каникул ждут. Страшного они всегда вида в марте, вроде как умирающие. Но сейчас должны быть ничего.
А то и спрятаться за стенами, напугать Лёшку. Куда он без меня-то пойдёт отсюда? Интересно, как заорёт: панически или гневно? Или всё-таки догадается, куда я делась? Следы же останутся.
Чтобы затруднить ему догадку, я объехала Бастилию, дабы взобраться на неё со стороны леса. Сошла с лыж и стала осматриваться.
Отсюда крепость тоже штурмовали, стены уже были изрыты, ногу есть где поставить. Но, если сорвусь, придётся скакать спиной и передом по твёрдым, почти ледовым выступам. Пожалуй, спортгальтер будет тут весьма кстати, если угораздит. Но лучше тихонечко, легонечко, не спеша и надёжно, снеговики подождут.
Раскорячивая ноги и не рискуя особо, я взобралась на стену и уже стала смотреть вниз, как бы половчее спуститься. И вдруг вздрогнула. Не просто, а очень даже сильно. Снеговиков в крепости не было, зато на снегу распластался человек.
Я аж присела и, если высунув голову, стала настороженно присматриваться, наблюдать. Не обмишурилась ли? Да, человек, ничком, причём голый, голова в белой шапочке, не разберёшь, кому принадлежит, руки пытаются прикрыть попку, но сбоку…
Впечатление наготы на расстоянии вызвано было тем, что тёмная линия между ножками продолжалась и на попке. Присмотревшись, я заметила, что на теле всё же трусы, белёсые и распопинку не скрывающие. Может, это просто складка? А-а, вон и полоска лифчика, такая же белёсая, через спину идёт. Женщина!
Мне тогда и в голову не пришло слово "бикини", настолько обстановка не походила на пляж. Просто женщина в белом, похоже, молодая. Может даже, девушка всего, по коже видно, по телосложению.
Глаза попривыкли к снежному блеску, и я заметила, что женщина лежит не на снегу, а на большой белой доске, сливающейся со снегом. Лежит неподвижно, трупом. Замёрзла? Неужели спит? Или это манекен? Отсюда не разберёшь.
Что делать? Лёшки под рукой нет. Спуститься внутрь? Или наружу и лететь на лыжах в деревню, взывая о помощи? А если… Да нет, не может быть, чтоб добровольно так. Что тут делать-то? И потом — она же босая. Как сюда добралась? Как уходить будет… если живая? Зачем попку прикрыла? Обычно ведь прикрывают голову или вцепляются руками в землю… ну, здесь — в снег. Я по телику трупов и раненых много видела.
Дышит ли, отсюда не разберёшь. Неподвижна, и всё.
Неподвижность эта сбивала с толку. Раздень меня… ну хотя бы до майки и рейтуз, я бы задрожала крупной дрожью. Лёшка меня пытался уже… ну, не раздеть, но щель сделать и руки просунуть, так меня передёргивало с ног до головы, да ещё руки у него холодные, у чёрта! О свой тело грей, так и сказала. Нет, морозец хорош и приятен, когда одета тепло, иначе он враг лютый.
У лыжных ботинок подмётки тоньше, чем у зимних сапог, им лыжи — подмётки. По ногам прошёл холодок, они же в снегу. Может, поэтому, но я не успела приготовиться, как во всю силу лёгких чихнула. Как вдохнула полной грудью, так чих и полетел. Спохватилась на излёте, попыталась заткнуться, но это привело к какому-то свинячьему визгу, носоглотка завибрировала, неприятно щекоча нёбо. Лучше бы не сдерживаться, честно слово.
От внезапности я присела и почувствовала, что… ну, в общем, что правильно сделала, что накануне опорожнилась. Быть бы беде, будь пузырь полон хотя бы наполовину. И так уж, чую, что-то пискнуло в трусики, капелька какая-то.
Любопытство взяло верх, я осталась подглядывать одними глазами, в смысле, минимально высунувшись. Ногами в это время пыталась нащупать уступ попрочнее. Когда "ныряешь" со страху, о ступеньках не думаешь, могла бы совсем свалиться, Но нет, удержалась вот.
Тело зашевелилось.
Но как-то странно и неторопливо. Сначала одна голова начала поворачиваться на отзвучавший звук. До предела повернулась, аж связки на шее напряглись и выступили струнами. Да, профиль женский и молодой. Поняв, что так меня не разглядеть, зашевелила туловищем.
Мне аж стало обидно за свой чих. Он вышел таким богатырским, что, право же, был достоин, чтобы на него быстро вскакивали и нервно оглядывались, озирались. Мелькнула даже мысль: а не робот ли это человекообразный, не инопланетянка ли замёрзшая?
Однажды в детстве мама показала мне пожелтевшую подшивку детской газеты, кажется, "Пионерская правда". Вот что она в моём возрасте читала, не заинтересует ли меня. Полистала, не обижать же. И там была напечатана повесть "Дрион покидает Землю". Девушку-инопланетянку, кажется, звали Миэль, она сильно отличалась от землянок. Правда, дело происходило в Средней Азии, но такие и на Севере не замёрзнут. Правда, эта Миэли была одета в особую космическую одежду, но, может, и эта вот тоже, под видом человеческой кожи, а бикини для неё — типа маскхалата.
Это я потом уже уточнила имена и названия, а в тот момент отметила: необычно как-то движется тело, не как у людей.
Девушка как-то странно дёрнула руками, не уводя их с попки, и я на расстоянии поняла, что они у неё связаны, и не попку она прикрывает, а просто держит их так, чтобы не мешались, чтобы можно было расслабиться.
Поняв, что руками себе не помочь, Снегурочка не спеша перекатилась на бок, подогнула ноги и, напрягшись всем телом и отталкиваясь локтем, попыталась встать, я так понимаю, на колени, но не дотянула. Не хватило рывка. Со стоном рухнула она обратно на доску.
Тут уж я не выдержала.
— Не бойся, я тебе помогу, развяжу тебя! — крикнула я в сложенные рупором руки (вдруг тот, кто её так уделал, поблизости?) и, перемахнув через стену, стала спускаться по снежным глыбам.
Не очень-то присматривалась, но, походе, Снегурочка лежала неподвижно. Правильно, чего силы терять, сказала "помогу", значит, сейчас и помогу.
Но ведь она меня не знает, правду ли говорю. Если честно, то я в это время вспомнила, как была предводительницей у юных разбойниц, совсем недолго была, но от власти над пленниками покайфовала. Если бы сейчас я спускалась с дурными целями, то всё равно бы она от меня не ушла, связанная-то, да ещё нагая. Лучше уж в самом деле поберечь силы, вдруг понадобятся, чтобы выстоять против моих издевательств.
Ну, это я в качестве фантазий, всего лишь.
Проваливаясь в снег (ну и Бастилия!), я подбежала к несчастной и — вот чем угодно могу поклясться, что не коснулась её ещё. Только присела и попыталась разглядеть, где тело связано. Но Снегурочка внезапно задрожала крупной дрожью. Когда я взяла её ладошки (девчоночьи совсем!), они уже ходили ходуном — вместе со всем телом.
Я не поняла, почему так, но чуточку успокоилась. Раз дрожит, как дрожала бы на её месте я, значит — такая же девушка, как и я, землянка. Ничего сверхъестественного, надо помогать.
Что интересно — руки были связаны в запястьях крепко, но несерьёзно как-то. Столько раз я видела в фильмах, как недуром вяжут вывернутые руки, да и в жизни, если рассказы читали, приходилось с этим дело иметь. Нет, здесь совсем по-другому. Как-то не выговаривается "с заботой". Где-то я такие узлы видела…
Потом вспомнила — в цирке. Так фокусники на глазах публики связывают руки своим ассистенткам, чтоб на них непостижимым образом мог появиться под верёвками пиджак или… ну, исчезнуть кое-что. Вязка по обоюдному согласию, чтоб удивить кого-то, кому-то что-то доказать.
Развязав ей руки, я стала растирать их, жарко дышать на всё, что могла. Девушка села на доску, повернулась ко мне лицом…
— Снежана, ты?!
Девочка из моей деревни. Вернее, была девочкой, когда я уезжала в город. Минувшим летом, приезжая на каникулы, я её что-то не видела, а вот в позапрошлом году она точно была девочкой ещё. Ну, может, подростком. Купалась она со своей компашкой, а потом подсаживалась к нам, "бывалым", почти что городским, послушать наши хвастовские рассказы. Мы рады были случаю перед мелюзгой повыпендриваться.
И вот теперь это — ну просто зрелая девушка. Нет, зреть ей ещё есть куда, но девочкой уже не назовёшь, и даже подросток — вчерашний день. Тем более, как я рассмотрела, она была в полу… не, трёхчетвертьпрозрачном бикини, через которое виднелись все атрибуты девичества. Есть, есть ей, чем гордиться, а завтра ещё больше будет. Только вот дрожит вся.
Я вспомнила, где видела почти такое же бикини. Но не на голом теле, а это усугубляет "почти". Одна моя однокурсница, Диана, однажды пришла на занятия в свободной майке и джинсах. Одёжка столь заурядная, что я и внимания не обратила, разве что подумала между прочим, что необтягивающие джинсы на девушке некрасиво выглядят, как-то по-мужски, вернее, по-мальчишески. Внимание я обратила только тогда, когда Динка, задержавшись в туалете, подбежала к стайке ожидавших её девчонок.
Ба, что это? Переоделась, что ли? Нет, та же одежда, да не совсем. Издали — будто наслоилось что-то. А вблизи — глазам своим не верю, руки тянутся пощупать — и не у меня одной. Прямо на мешковатую майку сверху надет лифчик из прозрачного пластика с бледным рисунком (исподний она, как оказалось, сняла за ненадобностью), классно обжимающие её формы, с минимумом складок. А на джинсах — такие же трусы. Поверх, понимаете? Тоже с бледным, наслаивающимся рисунком.
Мне тогда вспомнились детские воздушные шарики. В сдутом виде на них были яркие, насыщенные рисунки, просто поцеловать хочется, только надуй сначала. А начнёшь надувать — бледнеют на глазах, тускнеют. Так материя линяет, выцветает, а то ещё от намокания такое с ней приключается. Висит перед тобой огромное, по детским меркам, чебурашище, но блёклое, как джинн какой бесплотный, целовать-то и нечего. Облако, так сказать, в штанах. И просвечивает, если что на оборотной стороне — видно.
Дина марку не выдержала, всё наклоняла голову, проводила пальчиками там и сям. Тогда я и вспомнила, что зад у неё был никакой, утопали скромные ягодички в мешковатой джинсе. Глянула сейчас — поприжаты. Не так, как исконно жопотяжные джинсы, но гораздо лучше, чем "мешки".
Все шумно заахали, завертели девичью фигурку, зарасспрашивали. Потом стали узнавать, где такое можно достать. Оказалось, ей из-за границы прислал Интернет-знакомый. Нет, адреском не поделюсь, адресок самой нужен. Эта обновка не последняя, намекнула.
Сошло. Но я засомневалась. Рисунок на этих прозрачных чудесах был такой, чтобы если не покрыть анатомические особенности, то встроить их частичками в общую картину, как в боди-арте делают. Зачем это, если надевать наружу? Тогда уж лучше целиком прозрачное.
Улучив момент наедине, разговорила Динку. И правда, не совсем так было.
Оказывается, это бикини прислал её матери в подарок один знакомый, с которым она познакомилась в поезде дальнего следования (ей всего-то из райцентра в областной проехать надо было, а вот поди ж ты). Он оказался моряком загранплавания, ну, и купил за границей, прислал из порта. На маме это как влитое сидело, но… для дальнего знакомого подарок чересчур интимный, папа вряд ли одобрит. К тому же размеры подошли идеально, так что насчёт знакомого могут быть сильные подозрения — откуда это он их знает?
В общем, мама сделала вид, что подарок этот прислан дочке. Только вот размеры у той поскромнее. Кое-как бикини на ней сидит, но лишь в воду окунёшься — у тебя две "медузы" на груди, и одна — на животе, плещется там водичка, без обтяга неприятно, вроде как вот-вот ты из этого выплывешь голенькой. А вылезешь из воды, и что — выжимать? Обжимать, вытеснять воду… Не то.
И вот Динка догадалась надевать это поверх верхней одежды, чтоб ту к телу прижимать. Пойдут в ход и купленные мамой на вырост мешковатые пока майки, и джинсы слабого обтяга, и всё то, что носить она не хотела, пока не подрастёт. А подрастёт ли? Двадцать лет девке уже.
После этого Она поносила-поносила, а тут лето жаркое настало, стало жарко в этом париться. Да и нижний мысок джинсы скрадывают, а трусы-то на голое тело рассчитано, вот и "толпятся" в джинсовой промежности, и карманы задние блокируют. Кто привыкла туда лазить, для той неудобно. Вот если б это было специально для наружной носки, там бы и прорези для карманов, и дырочки для вентиляции. А подрезать самой опасно, ещё разойдётся, это же не обычная материя.
Так что стала она носить эти "прижимы" только тогда, когда сильно хотела выпендриться перед кем-то новознакомым. А однажды сильно хотела в туалет, расстегнула быстро джинсы, не подумав о верхних трусах, да и порвала. А тут мама передумала и собиралась отозвать подарочек. Так и кончилась оригинальность моей однокурсницы.
Я принялась массировать Снежанино тело, дыша на кожу ртом, и уже руками ощущала, что оно многообещающе. Во всех отношениях. Только согреть вот чуток.
Спохватившись, сгоняла за курткой, только вот холодная она, чертовка! Кто ж знал! Я бы, зная, на себе бы заранее согрела.
Снежана узнала меня, хотя зуб на зуб у неё не попадал, вышло что-то типа:
— Кира-кир-дыр-дыр-дыр…
Потом поболтаем, когда согреешся! Я накинула на неё развёрнутую курточку, но она скинула её на доску и попросила ей помочь… ну, в другом отношении пока, невмоготу ей. А потом уж утеплится.
Тяжеловато это оказалось. Страждущая встала на край доски, пятками к снегу, расставила ноги, спустила трусы. Я тогда рассмотрела, что это жутко прозрачная материя, даже родинки вон видны на ягодицах, блеск! Подхватила под мышки и стала опускать, чтоб она могла согнуть ноги и прицелиться в снег, не залив доску. Крикнула:
— Дуй!
Если честно, я не видела, куда там у неё, крикнула, когда поняла, что дальше опускать рискованно, уроню ещё в снег.
Снежана, как назло, не спешила. То есть тело не могло широкой струёй освободиться от лишнего скопившегося, приходилось напрягаться, пускать короткие струйки, девушка приахивала. Вся дрожит, мышцы напряжены, верно, боится, что уроню, вот и не может расслабиться, как полагалось бы для этого дела.
Правильно, вообще-то, боится. Я ведь из последних сил её держала. Тело почему-то становилось не легче с выходом жидкости, а тяжелее. Это у меня силы иссякали.
Привыложилась я на массаже, верно. Даже не могу сказать, сколько массировала, это ведь ЧП, типа реанимации, массажа сердца. Тут о своих силах не думаешь.
Под конец пришлось совершить почти что подвиг, подавить в себе острое желание резким рывком поставить её на ноги, сил только на такой рывок и оставалось. Но, сделай я так, последняя порция влетела бы в её шикарные трусы, да ещё доску залила бы:, а это на морозе чревато. Да что говорить, в одном белье само по себе чревато, а уж в обоссанном…
Вместо рывка я привалилась к её спине грудью, подпирая, рукам стало полегче. Вот где пригодился жёсткий спортгальтер! Чую её захолодавшее тело, его потуги, шепчу на ухо:
— Тужься, тужься сильней, чтоб всё до капельки вышло. Не бойся п-ть!
Заодно, заглянув через плечо, поглядела на полуспущенные трусы почти на просвет, под ними снег белый. Классно!
Такое бикини было у нас одно на всю комнату общаги, купили в складчину, жутко дорого. Приобрели, когда профком стал давать нам путёвки в солярий. Смешно было видеть в официальном документе "одна минута" (за тройку в сессию), "две минуты" (за четвёрку), "три минуты десять секунд" (отличницам). На полноценный сеанс денег, видно, не хватало, вот и разминучивали, развёрстывали. Парням же по пятку минут давали качаться на тренажёрах.
Вот, чтобы пополнее использовать эти минуточки облучения, и понадобилось прозрачное бикини, солярий-бикини, солярини. Совсем нагими в солярий не пустят, да и сожжёт кварц то, что с давних пор у женщин вне загара…
Увы, размеры у нас всех были разными, а вещицу взяли величины усреднённой. Думали, ну, растянется, всем подойдёт. Ан нет, не очень-то эластичен такой материал. Когда трусы, скажем, вне тела, они мутно-белёсые. Растягиваешь, чтоб надеть, они от этого прозрачнеют, но как только дойдут до какой-то черты — всё, жёсткие, что твой полиамид. Ни шире, ни прозрачнее. Так же и лифчик.
А у меня размеры самые обширные. Не знаю, как там у маломерок, спадало с них или просто мутнело, но мне так и не удалось позагорать в "прозрачках". Плюнула на свою долю — пользуйтесь, однокурсницы! Буду держать в уме, что есть такие, может, денег поднакоплю…
Когда я попыталась влезть в эту прозрачку, лифчик растянулся чуть не до радужной пятнистости, словно в больших мыльных пузырях мои грудки, медленно так колышутся и еле-еле держатся, норовят приобвиснуть. А трусы на боках вообще потерялись, словно камбала на морском дне. Минуту-то в солярии можно потерпеть, да как бы не лопнуло это всё, я уж на примерке дышать боялась, прахом ведь пойдут однокурсницыны денежки.
Перед Лёшкой, впрочем, примерку повторила. Сняла неожиданно халат, и всё наружу. Объяснила, почему не могу в этом долго, сверкнула — и к себе, сымать. Нет, ты мне в этом деле не товарищ, лопнет ещё всё к чертовой матери. Подразнила его — а тебе слабО в таком вот?
Он говорит — нет, полностью прозрачные трусы не наденет. То, что великолепно в боевой стойке на свободе, смотрится зело жалко в стиснутом виде. И девчонки думают, что я на них не реагирую, а я ещё как, только без движения. Нет, прозрачка неплоха, но в меру. Скажем, стринги на мужчинах плохо держатся, но можно нарисовать их на плавках-прозрачках нормальных размеров. Ребром ладони распопинку просёк, вбил в неё "полоску стрингов", впереди выпятилось, но всё прикрыто — и ты стрингачом на пляж или ещё куда. В игры спортивные играть, стринги против слипов, таких же липовых.
Так, кстати, и девушкам можно. Особенно стыдливым, типа Евки. Всё время вниз она ведь не смотрит, а чуять на себе будет трусы полноценные. И это успокаивает.
А прозрачная окантовка стрингов сродни прозрачным бретелькам летных бюстгальтеров, тоже крепление и тоже неприметное.
И вот у Снежаны — точно такое же бикини, подогнано по размеру. До моих форм ей ещё расти и расти, но те, что есть, охватываются знатно. Нет, Лёшку к ней подпускать никак нельзя! Даже к замёрзшей, жалкой такой.
Накинула она мою куртку, я ей ещё шарфик, обнимаю её, тормошу, по доске вожу туда-сюда — массировать осталось только ноги, торчащие из-под куртки. И, конечно, любопытствую, говорить она уже может.
Стуча зубами и заикаясь, Снежана поведала мне свою историю. Меньшую часть, если честно, но главную, а остальное досказала, когда я её в деревню вела, дойдём и до этого. Но я всё в одном месте передам, хорошо!
Несколько лет назад… а точнее сказать — зим — у Снежаны появился отчим. Напрягши память, я припомнила, что в семье у нас об этом судачили. "У Сугробовых-то мужик появился… Бу-бу-бу… Отчим девочке — это не родной отец, чего там не говори". Слово новое, пугающее какое-то, я даже в словарь лазила. Может, что нехорошее означает, с таким осуждением произносилось, почти как слово "сожитель".
Я уже говорила, что возрастА и компании у нас были разные, так что я обо всём этом быстро забыла. Ничто ведь не напоминало, да и мало ли чего у молоденьких бывает: у одной — отчим, а у другой — бабка сердитая. Ну и что?
А отчим этот, оказывается, мягко ужился с новой семьёй, в том числе с падчерицей. Душу она перед ним нараспашку не выворачивала, но и ссор, размолвок, тайной неприязни не было — а и это немало. Наверно, повезло, она ещё не вступила в подростковый, "трудный" возраст, когда он появился. И у него не было долгого опыта отношения к ней, как к ребёнку, а это для подростка самое болезненное — когда не замечают, что он позврослела уже и продолжает взрослеть. В общем, сладилась у них всех жизнь.
А отчим оказался ещё и "воздушным моржом". Привёз с собой эту вот пенопластовую доску (я посмотрела — пластик одинаковый, но с двух сторон вспенен, а серёдка сплошная, без пены, твёрдая) и стал в укромном месте двора ложиться на неё и загорать. Начал с марта, но за несколько зим до того закалился, что начинал загорать, лишь схлынут крещенские морозы. Место выбирал укромное, от ветров и глаз подальше, деревня не знала, не судачила.
Снежана сначала удивлялась, потом недоумевала, почему он сам не выпендривается и ей не велит о себе рассказывать. Приметила: после каждого сеанса, растёршись дома сухим полотенцем, отчим какой-то посвежевший, нисколько не замёрзший, бодрый, и как-то по-особенному сильно скрипит под ним и мамой по ночам кровать. Похоже, здоровью на пользу. Но как это противоречит всему тому, что с детства ей внушали! Без шарфа — замёрзнешь, без тёплой поддёвки — захолодаешь, без толстого свитера — почки застудишь, чуть раскроешься — заболеешь, сто одёжек и всё такое. О "моржах" даже по телику не давали смотреть.
Когда отчим увидел, что падчерица зело повзрослела, он стал говорить с ней о важных, серьёзных, "взрослых" вещах. Заговорили и о зимнем загаре. Оказалось, секрет прост: теплоизоляция снизу, постоянное солнце сверху и полное безветрие посерёдке. Тело, подстёгиваемое солнцем, нагревает тонкий слой воздуха и этот слой, если не сдувается, тебя одевает, согревает, ну, не то чтобы очень уж греет, но и замёрзнуть не даёт. И очень хорошие ощущения, непередаваемые.
Снежана не вполне поверила. Провели опыт с водой: скупнули ей лицо, постояла она неподвижно, потом пошла, обдувая личико ветерком. Ага! Чуешь? Ну-ка, ещё разок. В одиночестве раздевалась в прохладных сенях, стояла и ходила, сравнивала.
А окончательно её уверило стояние на том самом (то есть вот на этом, на котором лежала) пенопласте. Тайком от мамы, конечно. Разулась на крыльце, отчим подхватил и поставил на доску. Сверху ноги прикрыли шарфом. И ничего! Нет, ну как же ей врали, что замёрзнет!
И сам собой вырвался вопрос:
— А мне можно так позагорать?
Отчим с сомнением покачал головой. Мать не позволит, как пить дать, нечего и заикаться. К тому же, новичкам, да ещё женского пола, требуется полнейшее безветрие, а тут его нет. Ветерок небольшой поддувает кое-когда, как бы не надул в какое женское место. Или просто простудное. Нет, не надо лучше.
Как бы не так! Снежана вспомнила про Бастилию.
В самом деле, там сейчас безлюдно, мамин глаз не узрит, а стены высокие, любой ветер превратят в ветерок, в ветерок низведут до полного безветрия. Со стороны полуденного солнца стены низкие, потому что защитником оно в глаза, мало охотников защищать южные стены, а что не защищается, то и не возводится. Все три компоненты хитрости налицо, если взять доску. Ну, отчимушка, ну, миленький…
Была у девчонки ещё одна причина очень хотеть позагорать зимой. Года этак полтора назад побывала она на именинах у одноклассницы Алёны. У неё масса городских родственников и знакомых, то и дело в доме гости. Они и пировали весь первый именинный день, а на второй позвали деревенских, те скромнее, чего ж им в толчее городских теряться. По-свойски и попразднуют.
В подарок Снежана принесла Алёне настоящее японское кимоно, которое ей привёз отчим. Она помнила, как вспыхнули Алёнкины глаза, когда она впервые эту вещицу увидела. Выдала себя девочка, хотение своё. Почему бы не подарить? Всё равно его носить негде, по деревне же не пройдёшь, да и с лифчиками нашими эти кимоно как-то не очень стыкуются. А лифчик (японский) у отчима не попросишь.
Алёна оценила. Посреди "деревенского" пира она толкнула Снежану в бок и шепнула:
— Пойдём пописаем!
Городские не поймут, надо пояснить. Булочка, где полагалось делать эти дела, стояла в изрядном отдалении от дома. Идти туда в одиночку — значит, выключаться из общего веселья, общего разговора, девочке это нестерпимо (обычай идёт чуть ли с младших классов). Поэтому повелось ходить в туалет по двое, а то и больше, и не прерывать весёлой болтовни даже в процессе — благо в стенах есть щели. Потусуется группка возле клозета и возвращается к общему веселью.
Ну, и для секретных разговоров очень удобно уходить "пописать". Откровенных девичьих признаний. Когда хотя бы снизу гола, откровенничать легче, а если и так не получается, иди вместе в баню.
Но на этот раз всё вышло по-иному. Вместо того чтобы закрыться в будочке одной и искать щель, откуда щебетать, Алёна вдруг затащила попутчицу с собой:
— Зайди-ка!
Закрылись вдвоём. Именинница помолчала, нагнетая любопытство. Некоторые это умеют: выдерживают паузу, а когда жертва уже готова задать от нетерпения вопрос, перехватывают инициативу и берут быка за рога. Алёна так и поступила.
— Хочешь, чего покажу?
Раздеваться было недолго, время-то тёплое. Только платьице праздничное, яркое через голову стащила. Хозяйка повернулась к гостье боком, якобы тесно ей, стащив, сунула одежду в руки и эффектно повернулась передом:
— Ну как?
— Да-а! — только и произнесла Снежанка.
Приоткрыли дверку, чтоб светлее стало. На Алёне были целиком прозрачные трусы и лифчик! Ошарашенная Снежана приблизила лицо, поводила пальцами по кантам. В самом деле, всё видно, всё, что надо скрывать. А эта Алёна поразвитее её, как же ей идёт, подчёркивает взрослость. Нагнулась, насколько позволяло место, выставила попу. Эх, и здесь как видно всё! Даже крошечную родинку не скроешь. Классно!
Алёна подождала, пока в Снежаниных глазах не появился тот самый блеск вожделения, что и у неё с кимоно тогда, и сказала:
— Нравится? Бери!
— Да ты что, такая вещь…
— Бери-бери, мне их городские целых два вчера подарили. Думают, я взрослая уже, так мне это до зарезу нужно. Чудаки! Ещё, небось, надеялись, что я примерю и перед ними в этом появлюсь. Щас! Но вещь классная, тебе, вижу, нравится. Ты мне то, что что я глаз положила, ну, и я тебе, размеры у нас почти одни. Не заморачивайся и бери.
— Правда? Спасибо-о! Дай чмокну. Постой, а как же ты?
— Ну, давай махнёмся бельём. Заодно и облегчимся, за тем и пришли. Ты первая, потом я.
Когда Снежана надела прозрачку и приотворила дверку, чтоб оглядеть уже на себе, оказалось, что материя стало молочно-белой и через неё фиг что разглядишь.
— Как же так? На тебе ведь как стёклышко было!
— Это потому что я пообъёмистее тебя, на мне оно порастянутее. Ну-ка, растяни пальчиком… Вишь, как проступило. Знаешь, а тебе даже повезло, ты ведь расти ещё будешь, надевай регулярно и следи, как растущие телеса проступают из-под распираемого ими белья. Можно даже фотографироваться, а потом сделать типа мини-фильма о взрослении. Эх, мне уже поздно!
— А точно попрозрачнеет?
— Ещё побольше, всё остальное сделает природа. Ого, какие у тебя трусики!
— Извини, я же не знала…
— Да ну, чего там. Главное — трикотаж, то и не влезешь в твоё-то. Ну что, мы теперь как сестрёнки на брудершафт, да? Давай ещё поцелуемся. Не здесь, фу! Сначала оденься и выйдем на свежий воздух.
Вот откуда у Снежаны появилась эта вещь. Алёна не наврала, природа не обманула — тело росло и становилось всё виднее и виднее. Вот только надевать это удивительное бикини было решительно негде, разве что примерять время от времени, да иногда носить под одежду, щекотать себе нервы. В школе, если в туалете девчонки увидят, то пойдут сплетни, дойдёт до учителей… Нет не надо, обойдусь. Компаний, где бы обнажались, в деревне отродясь не было. Алёна тоже жаловалась, что пропадает её комплект, он же малоэластичен и скоро она из него вырастет, бюст уже как у некоторых женщин стал, бёдра. Может, всё-таки в школу, но в туалете не показываться и терпеть, сели приспичит? Не лучший вариант. Если поймут, что терпишь, засмеют. Это в младших классах боится девочка у училки отпроситься, аж крякает, а потом сидит на месте и ждёт, когда все домой уйдут, лужицы чтоб не увидели. А тут — взрослая почти девушка!
В таком бикини только загорать, но как это делать без чужих глаз? Солнышко не приватизируешь. На крыше? Но и оттуда тебя видно.
Отчим с его зимним загаром оказался как нельзя кстати. Теперь можно объяснить прозрачность не бесстыдством, а заботой о том, чтоб побольше солнышка прильнуло к холодающему телу. Впрочем, заранее говорить не стоит, когда разденусь на месте, тогда и увидит. Главное — держаться естественно, будто девушки только так и загорают, а все вопросы нескромны.
Договорились, что пойдут будто бы на лыжах в дальнюю прогулку. В Бастилии она ляжет загорать, а отчим дальше на лыжах в райцентр, потусуется там, купит чего-нибудь, чтоб показать, что там вместе были, и через два с половиной часа заедет за загоревшей.
Конечно, лучше бы постепенно начинать, да вот беда — не так часто они могли выбираться в такие дальние прогулки. Каждую поэтому на полную катушку надобно использовать. Ничего не поделаешь. Экстрим, как говорят городские.
С пенопластовой доской пришлось поконсприровать. Её спрятали под снегом в надёжном месте, ушли на лыжах с одними рюкзаками (как я с Лёшкой), сделали крюк и забрали. Если кого встретили, объясняли, что это чтоб на снегу сидеть у костра, если до земли расчистить не удастся. Но обошлось.
Отчим предупреждал, что, оставшись одна-одинёшенька среди снежных глыб, к тому же совсем раздетая (он тогда не знал ещё, НАСКОЛЬКО раздетая!), девушка может запаниковать, а ведь единственный для неё вариант — это лежать абсолютно неподвижно, медленно переворачиваясь, если почует, что этой стороне довольно. Несколько резких движений — и как ветром сдует с неё нагретый слой, окунётся она в холодный океан, замёрзнет. Новый-то слой не успеет образоваться, застучат зубки, ещё сойдёт с доски и побежит в панике…
Собственно, это и произошло, только резкие движения совершала не она, а я. Подбежала, думая помочь, а только навредила. Ну да, именно тогда её и бросило в дрожь, я же её не коснулась.
Так вот, Снежана сама предложила, чтобы её связали. Не было чтоб возможности резко двигаться, паниковать — так в одной душе. Отчим возразил. Связанную легче охватить панике, острому чувству беззащитности. Всё равно ведь не свяжешь, чтоб ничем ворохнуть не могла, на морозе (и даже морозце) это опасно — пережмёшь капилляры и отморожение гарантировано. Потом, связывать собственную падчерицу… В сказках так на съедение волкам оставляют.
Да — но мачехи. Сказочные отчимы в плохом не замечены покуда. Да и волков у нас тут сроду не водилось.
Сошлись на том, что свяжет только руки и очень мягко, нежно, ничего чтоб не пережать. Лучше сзади, потому что… ну, потому что она в этом бикини собиралась сразу лечь ничком. Перевернётся потом, уже одна, подставит солнышку грудки и лобочек.
Сделали, как задумали. И вдруг планы так вот сорвались!
Как она себя чувствовала? Ощущения непередаваемые, отчим это правду говорил. Прохладно, но как-то приятно, солнышко согревает, во всём теле приятная истома. Не смертельный сугробный он, а такое четверть-забытьё, кайф очень особенный. Вдали от всех и вся, есть о чём лениво помечтать.
И вдруг подбегает кто-то (я, увы), и как ветром сдувает всю зыбкую тепловую защиту. Словно в прорубь девочку голую кинули. Заколотило крупной дрожью тело, застучали зубки.
Я вывесила рюкзак, чтобы Лёшка, когда вернётся, понял, где я. Надеюсь, крикнет сначала, а не полезет сразу. Испугает ещё девочку. Она, впрочем, уже в приличном виде, это я в полураздетом, самой в дрожь охота.
Шапочка у Снежаны оказалась резиновой купальной. И это они с т"отчимом продумали (он-то коротко стрижен). Волосы у Снежаны длинные и тёмные, надо, чтоб они спину или ещё чего не закрывали, и надо, чтобы на солнце не грелись, н создавали ненужный контраст. Если голове будет тепло, остальное тело поймёт, что его дурачат, и запротестует дрожью. Или даже судорогами. Белая шапочка — как раз то, что надо. Сама по себе не тёплая, но воздушную прослойку создаст, от переохлаждения защитит.
Обувь. Отчим предлагал оставить лыжные ботинки с тёплыми носками. Но они ведь не спасут, верно? Даже с освобождёнными руками, даже в лыжных ботинках — куда она в таком виде пойдёт? И дойдёт ли? Нет, лучше уж босиком. Всё равно выручить её может один только отчим, ну, не выручить, а завершить их общий план.
А когда на выручку бросаются дилетанты, ничего хорошего не выходит — это я себе усвоила.
Вернулся Лёшка, завсивтел. Я вылезла из Бастилии, посвятила его в курс дела. Видели бы вы его лицо!
Присоединился к нашей девичьей компании. В рюкзаке у него оказался аварийный термос с кофе, и авария-то как раз была налицо. Львиная доля досталась Снежане, чуть согрела, но решать, что делать, надо было быстро.
Собственно, решение было очевидным. Оставлять здесь девочку до возвращения напарника нельзя, она потеряла много тепла и уже не сможет перестать дрожать и окутаться тонким слоем согретого воздуха. Надо вести её в деревню, но не к ней домой, где мать может упасть в обморок… да и вообще, это прямое предательство отчима. На загаре и связывании-то сама Снежана настояла, а о срамном белье он и не знал. Нет, вести её надо ко мне домой, и могу сделать это только я. Из раздетой провожатая никакая, выходит, одеждой поделиться должен Лёшка.
Против железной логики не попрёшь. Тем более, что верхняя лыжная одежды у женщин и мужчин почти одинакова, а бельё у девочки уже имелось… не при Лёшке будь показано, какое. Вопрос только в том, насколько его ограбить?
— Чего мелочиться? — сказал мужчина. Он, видимо, сильно согрелся, бегая на лыжах на почту. — Она смогла, а я что, мерзлее, что ли?
Вот это да! Он сам хочет позагорать тут на солнышке. Ну что же, это упрощает дело.
Ну, Снежана его раздела… потому, видите ли, что это надо делать медленно, постепенно, а она уже знает, как именно. Проинструктировала, как себя вести. Я заревновала потихоньку. Но ревность была убита чувством забавности происходящего: стучащий зубами человек говорит согретому лыжным бегом, как себя вести, чтобы не замёрзнуть.
Лыжные ботинки ей оказались великоваты, но кое-как ползти можно было. Махнулись и шапочками. На Лёшке оказались хлопчатобумажные плавки, не синтетика. Хорошо, не застудит самое важное.
Когда, заверив о скором возвращении, мы перебирались через стены, Лёшка меня притормозил. Дело есть частное.
— Слушай, свяжи меня, а! — прошептал он на ухо.
— Ты что, паникёр?
— Не в этом дело. Хочу ощутить себя беззащитным, обречённым. Буду представлять, что ты не вернёшься, вот нервам-то будет щекотка!
— Я не вернусь — отчим вернётся. Ты уже решил, что ему скажешь?
— Я буду думать, что вы его по пути встретите и с собой возьмёте. Ну, жалко тебе, что ли? Помоги мне, и потом я тебе когда-нибудь свяжу… или ещё чего нервощипательное сделаю. А?
Пришлось уважить, вспомнила, как фокусники вяжут своих ассистенток. По рукам и ногам пришлось, по просьбе загорающего.
— В какой позе она лежала?
Ясно дело, хочет мужика разыграть.
И в Лёшкиной одежде Снежана мёрзла, торопилась скользить на лыжах, часто падала. Намучилась я с ней, пока домой привела. Она сильно простыла, бедняжка, и когда я сдала эту чёртову историю-зарубежку и вернулась домой на каникулы, то часто навещала её, сласти носила.
Как дома мои отнеслись к появлению дочери со столь странной спутницей, рассказ отдельный. Я ни на минуту не забывала, что меня ждёт Лёшка. Если кто озорной взберётся на снежные стены, лучшей мишени для снежков, чем его плавочная попка, не сыскать.
Вернувшись, я подавила в себе желание этим заняться. Перемахнула через стену. Поза та же, но вроде ногами ближе к краю доски. Сполз, что ли?
— Ну, вот и я. Давай развяжу.
Злым голосом, не поднимая головы, он приказал:
— Помоги встать!
— Да развяжу давай, — не понимала я.
— Подними, ты! — и одними губами добавил нехорошее слово.
Ладно, помогла ему встать на ноги. Они хоть и связаны, но довольно свободно, стоять можно сразу на двоих. Лёшка неуклюже повернулся лицом к снегу и тем же тоном:
— Плавки спусти!
— Что?
— Делай, что говорю! Да сбоку, сбоку встань, дура, что ли?
Дурой я не была, всё, что из него засвистело, мимо пролетело. Как же тон наполнил пузырёк свой, наполнил и подморозил. Сама знаю, как это скверно.
Я тем временем развязывала ему руки. Плавки на место он вернул сам, а я, убедившись, что надо мной ничего не болтается, развязала ему ноги. Растёрла. Одела в принесённое с собой.
Здорово подмёрз, но весёлый. Перелез через стену, а когда и я за ним полезла, задорно закричал:
— Держись, Бастилия, буду тебя брать! 0 И мимо меня просвистел (когда успел слепить?) снежок.
Ах, вон оно что! Детская игра. Превосходный способ, чтоб согреться. Ну что ж, бастилия, так Бастилия, голыми руками меня не возьмёшь!
Он вскарабкался на крепостную стену, я швыряла в него снежок, чаще не попадала, но он всё равно валился. Я лепила новый снежок и озиралась. Фигура появлялась в новом месте, и всё повторялось.
Сначала Лёшка азартно кричал, я даже удивлялась. Вряд ли при штурме настоящей Бастилии люди орали: "Кесь кесе!" на манер "Ура-а!" С другой стороны, это, пожалуй, единственное, что мы знали из их языка. Я тоже не отличалась логикой, швыряла снежки с криками "Пардон!" (когда мазала) и "Мерси!" (когда попадала). Один раз даже вырвалось "Силь ву пле!"
Потом крики смолкли. То ли устал, то ли хочет подобраться незаметно. Я же не глупая, я понимаю: спрыгни он вниз и вступи с рукопашную, повалимся мы на этот пенопласт и за последствия не отвечаем. А нам ещё в райцентр возвращаться на лыжах. Нет, не бери, дружок, Бастилию, бастионом станешь!
Ну и повертелась же я! В голову пришли пушкинские строки:
"Ждут, бывало, с юга, глядь —
Ан с востока лезет рать".
Пару раз я чуть было не прошляпила немо возникающую на стенах фигуру, еле успевая метнуть снежный снаряд. Молча — это уже на грани нечестности.
Вдруг в голову пришла недурная мысль. Меча снежки, я инстинктивно старалась не попадать. Мне удаётся снегометание, девочки даже обижаются из-за синяков. С тобой, говорят, надо корсет надевать непробиваемый. А уж если в лицо…
Я и подумала: что, если бомбить на звук взбирания? Бросать снежок так, чтобы он сразу за стеной падал вниз? Кажется, это зов1ётся "навесной траекторией". Так чаще всего промажешь, но уж если попадёшь, то без зазрения совести. Сам виноват, дружок! Кроме того, по стильной настильной траектории можно швырнуть и кусок снега побольше, обхватив руками и раскачав несколько раз. Жестоко, если всё же попаду, зато хватит силы терять на этот вечный шах. Ничья.
Я притихла и обратилась в слух.
Вот заскребли лыжные ботинки с вон той стороны, снег сыплется, скрипит. Выжидаю и бросаю снежок, как планировала. Хэк! Наверное, полетел вверх тормашками. Может, влезть на стену, позырить, где он валяется, предложить перемирие?
Нет, на перемирие он явно не согласен. Уже заскрёбся, зашебуршил с другой стороны. Чёрт, когда только успел обежать? Бегу туда. Снежок слепить не успеваю, но вижу славный комочек снега. Хватаю, а он большой, но разбирать некогда. Начинаю раскачивать туда-сюда. И как только над стеной появляется макушка, плавным движением отправляю в неё эту глыбочку. В последний миг надеюсь, что промажу, настолько тяжёл снарядик и велико моё облегчение.
Пустые мечты! За стеной слышатся звуки "Эх!", падения снежных комьев и человечьего тела. На этот раз, пожалуй, точно, даже чересчур. "Эх" какое-то басовитое, не своим голосом. Наверняка контужен. Можно полюбоваться на результат, не опасаясь удара в спину.
Взбираюсь на стену. Внизу, в снегу, лежит человек и прикрывает руками голову. Кто это? Да, Лёшка и вправду не успел обежать крепость, он вот только сейчас бежит, грозит мне вверх кулаком и кричит:
— Ты что, сдурела? Это же отчим!
Я не дура, я это сразу поняла, лишь увидев, что это не Лёшка. Нечего себя таким умником выставлять! Лучше помоги по санитарной части, в чувство, что ли, приведи. Сам спровоцировал меня на стрельбу по закрытым целям, сам с поражённой целью и разбирайся. Тем более, одного с тобой пола и любезно предоставивший доску для загара на зимнем солнце. А я подожду спускаться, пока не установишь дипломатические отношения.