Это своего рода приложение с монологами моей подруги Киры, которые собраны из разных рассказов и просто. В рассказах они смотрелись бы весьма громоздкими, пока их читаешь, о сути дела забудешь, так что — отдельно. Стараюсь прежде всего для застенчивых, стеснительных, как вот я была, девочек. Кира моя — большая мастерица успокаивать, уговаривать, аргументы неотразимые приводить. Если я и не сбросила от её речей стеснительность в момент, то это из-за психологии, инертности психологической. Но, может, кому-то поможет и побыстрее моего от комплексов избавиться. Итак, читайте, девочки мои милые!

     — А ты помнишь, когда тебе в первый раз купили настоящий, фирменный купальник?
     — Конечно, помню. В школе, классе четвёртом или пятом.
     — Совсем-совсем настоящий? С косым крестом на спине?
     — Нет, попроще. Просто декольте спереди и сзади, и если растянуть пошире, то проходишь. Косой крест — это почти ведь как бикини, только сросшееся, как брови на лбу.
     — Ну, не совсем бикини. Покрывает дай боже как.
     — Это да, но не везде ведь. Почему же тут покрывает, а там нет? Ага, тут грудь, а её надо и прикрыть, и поддержать. Так же явно она обособляется, как и лифчиком бикини. А я ведь тогда совсем зелёной девчонкой была, ничего такого и не было у меня, и выделять незачем. Сплошное покрытие, кроме рук, ног и головы, и декольте, а я этого слова и не знала тогда, это чтоб надевать без застёжки.
     — А я вот свой фирменный куп выклянчила, когда стало что обтягивать, да так крепко, что чуяла, как крест на спине натянут. А тебе как купили? Просто так, подарок?
     — Не совсем. Просто родители заметили, что я в то лето как-то неохотно стала ходить с девчонками на речку. Сама я не очень понимала, почему, а они думали — стесняется дочка купальника, он ведь деревенский у меня был, типа "рябенький и в цветочек". Вот и купили хороший, городской.
     — Да-а… Зря я, выходит, бойкой росла да заводной, на речку хоть голой, робела бы — и купальник раньше бы появился. Погоди, выходит, ты маленькой охотно купалась, а подросла… Да это же даже не подростковый возраст, младший разве. Что же произошло?
     — Говорю же — не понимала, расхотелось просто. А когда подросла, стала понимать серьёзные разговоры, папа мне объяснил. И я согласилась — да, именно так и было.
     — И что же?
     — Понимаешь, маленькой я робела, тихоней была в общем, на уровне условных рефлексов: высунешься — схлопочешь. Ну, а как схлопочешь от таких же крошек? Купаться мне это не мешало. Вот в мальчишеских компаниях, где все друг перед другом выпендриваются, норовят рекорды ставить — там тихоням несладко. А девочки купаются ради собственного удовольствия, с ними мне неплохо было.
     — А потом?
     — Потом… Ну, подросла чуток, как-никак, несколько классов за спиной. Стала немножко разбираться в жизни. Мальчики от девочек отличаются не только брюками и отсутствием косичек, а более капитально, это другие существа, по сути, а я всего чужого боялась всегда. И тут наваливается такой пласт чужого! Потом, разница между богатыми и бедными, модными и немодными… Будто стою на льду, и вот зазмеились вокруг трещины, глядь — и я на маленькой льдинке в открытой воде, остальные льдины далеко и на них сплошь чужие. Вот тогда-то и поглотила меня робость, стеснительность, застенчивой стала. Раньше это была не робость, я поняла.
     — Да, тут мне больше повезло. Мне эти различия были по фигу. Ну и что, если девчонка модно одета, если по сути она корова коровой? И я всегда найду средства, чтобы ей это напомнить.
     — Я не такая. И объяснить не могла, что же мне не нравится. Родители подумали и купили мне модный купальник. Чёрный, блестящий и очень эластичный. Просто шик, как сказала мама, вертя в руках. Будешь в нём, дочка, первой среди подружек, только дома не сиди.
     — И ты воспряла?
     — Обрадовалась, да. Обнова, да ещё какая! Необычная очень, а у меня необычного долго не было. Как обращаться? Стала я растягивать, да чуть не порвала.
     — Да ты что! Фирмовый куп?
     — Да откуда же я знала? Надо надевать, а как? Непонятно. Мама мне руки сдала и выхватила из них купальник. Разве ж так можно, говорит. Он же тоненький, слабенький, кожица это твоя. Папа входит и говорит: если б он мог выдержать твоё дерганье, это была бы рогожа, а не эластан, она бы всё твой тело дерюгой грубой охватила, мешковиной. А мы ж тебе вещь модную справили, деликатную, аккуратней с ней надо. Мама: чего вошёл, ребёнок же не одет. Посмотрели на меня, а я в трусах.
     — Как — в трусах? Он же не гимнастический!
     — Нет, ты не думай, раньше я ничего не пододевала. Но с этим фирмовым купом я себя почувствовала, как с незнакомым человеком меня постарше: то ли к нему на "вы" надо, то ли на "ты" можно. Нехорошая неопределённость. Я подумала-подумала и решила, что пока на "вы", то есть осталась в трусах. Он же снаружи прямо как верхняя одежда, верх такой, что и в школу можно надевать.
     — Да ведь продавятся же трусы!
     — я и хотела посмотреть в зеркало, ощупаться, тогда и решать, как носить. Не успела просто надеть. Папа увидел, что не оплошал, и продолжает говорить: дочка, одежду носят не только из-за холода и из приличий, но и получают удовольствие от ощущения того, как она сидит на теле. Сейчас как раз тот случай. Трусы только помешают. Ласково обходись с купальником, вот сядет он на тебя, тогда и поймёшь.
     Это первый раз, когда зашёл разговор об удовольствии от телесного. До этого они не говорили об этом, напрямик, во всяком случае, опасались форсирования чувственности. Но тут — надо подружить меня с обновкой, вот слово и было сказано.
     Смотрю — мама что-то порывается сказать и не может. Ну да, при нём не скажешь же мне: "Снимай трусы!" И при мне ему не скажешь: "Уходи отсюда", чтоб дочка раньше времени не заинтересовалась, почему это родной папа должен убираться. Тем более, покупал купальник он и на свои, в основном, деньги, ему и радоваться первому от вида ловко обтянутого тельца и счастливого лица. Первым кого целовать? Его! Чего же уходить?
     Он у меня молодец, сам из положения вышел. Говорит: знаешь, дочка, я когда в городе был тебе эту обнову покупать, то несколько раз ходил на пляж — присмотреться, что модно, что носят. Видел много взрослых тёть в подобных купальниках, и ни одна из них не пододевала трусы. Хотя у них там не в пример тебе… Тут он на нашёл слов, махнул рукой и вышел.
     Что он не досказал, я потом поняла, когда у меня лобок стал становиться, как у тех "взрослых тёть". И это хорошо, что позже, не стали меня раньше времени посвящать, возбуждать нездоровый интерес. Созрею ведь, никуда не денусь, и сил прилагать для этого не надо, а когда созрею, тогда и просвещусь так или иначе.
     Мама облегчённо вздохнула и стала меня учить чуть-чуть растягивать жерло, присбаривать, влезать вовнутрь, осторожно продвигаться, всё время работая руками, расправляя-поправляя. В трусах я бы в нём застряла, верно. Это же не викини, а обычные деревенские трусы.
     И вправду, объял меня купальник так, как никакая другая одежда раньше. Сижу в нём, как в собственной коже, ни морщинки, если не сгибаться, так и хочется руками оглаживаться всё время.
     — Папу-то поцеловала?
     — А то! Спрашиваю на ушко: как ты угадал мой размер, я же расту. А он эластичный, это куп, дочка, безразмерный, будь ты поуже, он бы тебя чуть слабее облегал, а пошире — посильнее. Так что расти, не бойся, и он вместе с тобой вырастет, никуда не денется, это же "вторая кожа".
     — И ты полетела на речку?
     — Не сразу. Дав себя осмотреть папе с мамой, я сказала, что хочу побыть в этой одёжке пока дома, приноровиться, освоиться. Походу часок-другой, ладно? В ответ меня ласково шлёпнули по попке — как по голой будто, но не совсем.
     Вот если бы был у меня ещё один слой кожи, он так же бы тело облегал, как купальник тот. И ощущения в попке соответствующие.
     Обживалась я в своём "домике", прислушивалась к ощущениям. Подсовывала палец под кромку и убеждалась, что материя не просвечивает. А блестит так, что если бы и просвечивала, то фиг чего из-за блеска рассмотришь. Это для меня важно, тонко ведь очень. Одно дело дома ходить, другое — на речку, на чужих глазах. Папа, конечно, по "взрослым тётям" без трусов спец, но ведь маленькие девочки стыдливее взрослых тёть, которые, может, на пляж и не купаться ходят вовсе.
     Но нет, всё хорошо. Ноги раскорячивала, пальцами щупала, не отстают ли кромки, можно ли брассом плыть. Надёжно, хотя и тонко. Пощупала живот, волосики редкие — нет, на ощупь ничего. Пошла оглядеть себя в полный рост в зеркало, висело у нас одно в горнице. И вот когда взглянула на себя в целом, обратила внимание на лобок, промежность, посмотрела напрямую — у меня аж дыхание перехватило.
     Сам живот-то, выпуклый, хорошо облегается, "кисонька" незаметна, блестящая материя ловко обтягивает лонную кость. И, зверски блестя, круто уходит в промежность плоской лентой…
     Со сдвинутыми ногами незаметно это, а вот расставишь их, как говорится, на ширину плеч…
     Не смогла сразу понять, почему это меня так ошарашило — будто увидела, что просвечивает или расползлось там. Всё же прилично, а вот чувство обнажённости… ну, будто сильный привкус. Нехорошо. Некомфортно.
     — А потом-то поняла, почему?
     — Потом поняла. Оказывается, от одежды не местах, обнажать которые неприлично, требуется и покрытие, и смазывание форм. Пока бельё удовлетворяло обоим условиям, я ни о чём не беспокоилась и думала, что нужно только покрытие. И вот в первый раз увидела на себе то, что только покрывает, а обтягом, гладкостью и блеском форму воспроизводит и даже подчёркивает. И поняла важность смазывания.
     Я потом, когда допетрила, опыт провела. Клала в трусы, в промежность, монету. Все прежние мои трусы её не давали заметить, значит, а анатомические детали скрывали. А это купальник — да под ним, на этом самом "спуске", "нырке" в промежность даже самую мелкую монетку не утаишь, хорошо видны обтянутые её края, чётко.
     Такова цена приятного обтяга. На "приличных" местах это ничего, кожа-то там гладкая, лоснящаяся, но вот промежность… Я стала думать, что вот, скажем, побегу я к речке, за мной девчонки, и вся игра ягодиц у них как на ладони, мельчайшего движеньица не скроешь. Что толку, что я одета, они же знают цвет моей кожи, могут и вообразить её на месте чёрной материи, и тогда в их глазах я — нагая.
     Пришлось подумать ещё, почему так. И вроде придумала. В детстве мальчики часто подначивают девочек, а те отбрыкиваются: "А вот и нет!" Это возможно именно благодаря тому, что мальчики о чём-то догадываются, но точно не знают, и перепалка идёт на равных. Но если вся я обтянута купальником, как на ладони, я не могу ничего отрицать! Меня будут подначивать очевидным, я буду молчать, как дура, потому что согласиться — это выставить себя дважды дурой. Придумать быстро, как перейти в контратаку, я не смогу, буду всё время отступать, пока не почую, что загнана в угол.
     Должны быть в женщине какая-то загадка, сказал поэт. Но и девочкам недосказанность нужна.
     И хотя опасность — больше воображаемая, её осознание плохо влияет на ощущение уверенности, усиливает робость, застенчивость. Нет у меня опыта, как у папиных "взрослых тёть" выставлять тело, как лакомый кусочек, напоказ, приманочно.
     Из двух зол я выбрала меньшее. Стала заставлять себя ходить на речку почаще, но — в старом купальнике. Новый брала с собой и говорила дома, что если там многие будут в таких, то я переоденусь. Но ни разу этого не произошло.
     Разве только, собираясь идти домой, я надевала новый куп, поверх — юбочку, и шла неторопливо, наслаждаясь телом. Все думали, что это у меня маечка такая, лейбл-то сбоку на животе, не видно его.

     — И зачем только придумали эту гимнастику, — плаксивым голосом проговорила Ева. — Мне всегда так неохота на неё. Я боюсь. Боюсь всего — упасть с бревна, сорваться с брусьев, в ленте запутаться, обруч улетит в зал. А то ещё подбежать к опоре и е решиться оттолкнуться и прыгнуть. Ну зачем?
     — Положим, без минимальных физических задатков пускать на снаряды нельзя, — ответила Кира. — Но ты, кажись, катишь бочку на всю гимнастику целиком? Обобщаешь?
     — Но не будь гимнастики вообще, нам бы её в учебный план не тянули. А так — тянут, и попробуй возрази! Наверное, и в других вузах тоже. А боязливые девчонки везде есть. Только подумаю: сколько нас, каково нам… Раз дерево рубить — то под корень!
     — Какая ты решительная! Р-раз — и целый вид спорта пустила под откос. А теперь давай, придумывай его заново!
     — Как? Что ты имеешь в виду?
     — А вот что. Представь, что ты вышла на площадку перед группой незнакомых людей, которые обязуются сидеть смирно и на тебя всего лишь смотреть. Тебе надо… как бы это выразиться… показать себя, кто ты, что ты.
     — Типа как на защите курсовой?
     — Тьфу, и правда! Тогда поставим вопрос по-другому. Тебе и этой группе предстоит пробыть полчаса наедине друг с другом. Главное — говорить запрещается, морзить там, корчить гримасы и искать другие простые замены языку. Профессионально танцевать ты не обучена, язык танца, хореографии отпадает. Что будешь делать?
     — М-да… Просто стоять можно?
     — Можно. Но подумай, как это скучно и глупо — стоять и пялиться на тех, кто пялится на тебя. Время замрёт. Да ты не выдержишь.
     — Наверное, так. Ждать и догонять хуже всего. Но что же делать?
     — Прежде всего, спроси себя: а хорошо ли меня видно? Может, на тебе такая одежда, в которой любая выглядит, как ты. А показать надо именно себя, и тогда ты поймёшь, что надо раздеться.
     — Ой, да что ты! Стриптиз, да? Нет-нет, ты пошутила, правда?
     — Дай договорить-то! Ты раздеваешься, но не догола. Этого я не говорила.
     — Тогда, может, и в верхней одежде остаться можно? Или… докуда раздеваться?
     — Давай определимся с целями. Вот у тебя какие-нибудь уродства, дефекты, аномалии, отклонения — есть?
     — Нет вроде. Разве что родинки. Это не аномалия?
     — Нет, если не огромная родинка на носу. Шучу. Так вот, и покажи это всем, что нет, что ты физически нормальна, хот по вопросу о красоте мнения могут разойтись. Да, и ещё покажи, что на тебе татуировок нет, что ты не из сумасшедших, выпендривающихся. Видишь, какие преимущества у наготы? И нечего стесняться!
     — Так до чего раздеваться-то? Если всю кожу обнажать, значит, значит…
     — Знаешь, есть такой философский закон "отрицания отрицания". Мы начали с того, что в определённой одежде все девушки выглядят одинаково, посему начинаем её снимать. И доходим до того, что на теле есть места, которые у всех выглядят одинаково… или почти одинаково на фоне тех различий в телах, что уже открылись глазу. Запишем сюда соски, "киску"…
     — Ой!
     — Наоборот, не "ой". Ведь эти части можно оставить закрытыми. Вот и оставь на себе, скажем, бикини. Грудь у тебя скромненькая, никто не заподозрит силикон или поролон.
     — Это хорошо, что бикини. Как я сама не догадалась. А сплошной купальник можно? Ну, если людей очень много и все на тебя пялятся? Я так ярко себе это представляю.
     — Сплошной худе в плане татуировки. Кожу-то чего скрываешь?
     — Да я вот боюсь… ну, сдвинется ненароком или вообще слетит. Запаса прочности нет. А так ничего.
     — Даю тебе виртуальную гарантию, что не слетит и не сдвинется. Клеем подмажем под. Согласна тогда?
     — Конечно, согласна.
     — Я вон летом хожу на пляж смотреть пляжный волейбол. Ну, бюсты у них запакованы, а вот трусики такие крохотные, что перёд брей и попу до блеска вытирай. Но ничего, держатся трусики, эластичные такие, а ведь девчонки и прыгают, и сгибаются, и падают, иногда и по песку едут. А ты всего лишь стоишь.
     — Ну да, стою. И теперь не боюсь.
     — Вот и ладненько. Но долго просто стоять нельзя. Покажи им анфас, профиль, три четверти, сделай медленный оборот, подними и опусти руки. Так вот представилась обществу.
     — сделаю. А они смеяться не будут? Я ведь смеха, высмеивания жуть как боюсь.
     — Давай условимся — это твои друзья. Нет — будущие друзья. Давай так: положим есть какой-то клуб, скажем, воскресных пикников* И вот им предложили принять в него несколько претенденток. Квоты нет, принять могут хоть всех. Требования у них минимальные и только к физическому облику, потому что познакомиться наговориться успеете потом у костра. Даже имена принятых незнакомок они узнают только там. В принципе, если ты не уродина и не тату, как вышла, показалась — считай, что принята. И даже если откажут — ничего страшного, пикник мы с тобой и сами устроим. Но попробовать примкнуть к клубу стоит.
     — А они, случаем, не нудисты?
     — Не беспокойся. Были б нудисты, они бы тебя из всего уже сейчас вынули. На пикниках бикини только в исключительно благоприятных случаях мелькают, а если в лесу, скажем, и прохладно, а ещё и сыро… В любую погоду ведь пикники проводят.
     — Кстати, Кир, а почему для нудистов не действует твоё отрицание отрицания, почему они догола раздеваются?
     — Положим, когда ты мыться собираешься или спать в жару, он тоже не действует. Речь у нас шла об оптимальном восприятии индивидуального облика друг друга.
     — Так они же всегда голые! И для восприятия, выходит, тоже.
     — Видишь ли, для нас и них раздевание имеет разный смысл. Мы приводим то, что на нас, в соответствие с обстановкой и с учётом приличий. Повезло, что правила приличия совпали с логической нецелесообразностью открытия "общих мест". А они раз и навсегда решили друг при друге обходиться без одежды. Стало быть, учёт обстановки тривиален — свои вокруг или не свои, а при своих и приличия никакие не соблюдаются.
     — И логика у них своя? Насчёт "общих мест!?
     — Ну, они решили, что проще приучиться не обращать на них внимания, чем переделывать всю идеологию. Потом, я не совсем точно выразилась. Надо было сказать "последние открываемые взгляду общие места". А других-то навалом, просто они нестыдные, нечего было и говорить. Собственно, отсутствие уродств, дефектов и означает, что многие места тела девушки "общие", а индивидуальность создаётся их сочетанием. Если же идти от полной наготы, то половые органы — не последние открываемые, а первые закрываемые. И логика работает иначе: почему только два "общих места" закрывать? Почему именно эти два?
     — Пожалуй, так. Хорошо, что я не нудистка.
     — Да, но разглядывается бикинистка за более короткое время. А что делать дальше?
     — Да, что?
     — Выход один — надо двигаться. Ты ведь уже "двигала" одежду, теперь сама давай. И для разнообразия вообще, и чтобы разнообразить виды. Мышцы будут напрягаться, взбугривать кожу, жировая прослойка будет этот мужской вид гасить или пригашивать, создавать женственность, кому-то приглянется и дрыгающийся бюст. Ну, это не к себе. В общем, не зная точно, как именно ты лучше всего выглядишь, ты создаёшь разнообразные виды себя с условием, что дружественные глаза выберут и запомнят лучшее, а обычные и… гм, неудачные — похерят.
     — Поняла. А двигаться можно, как хочешь?
     — Ну, раз не получила хореографической подготовки — то как придётся. Как душа подскажет. Как радость обычно выражаешь, так и двигайся. Но помни — как можно больше разнообразия.
     — Вот бы так на физре! Как хочешь, как радостно тебе, так и двигайся. На снаряды, которых боишься, не лезь, сальто-мортале не крути. И пользы больше было бы.
     — Да, конечно. Но не забывай, что если ты двигаешься без специальной подготовки, с кондачка, то довольно быстро исчерпаешь все доступные позы и пойдёшь во второму кругу. А в шахматах, знаешь как — трёхкратное повторение позиции означает ничью.
     — Я слышала об этом, но не очень понимаю. Почему трёхкратное? Почему не по второму кругу? Ты знаешь?
     — Знаю. Меня ведь папа учил в детстве в шахматы играть. Да я ученицей бестолковой оказалась, всё больше занимательные истории слушала, папу на них сбивала, хотя ими он только науку свою сдабривал. Так вот, допустим, повторилась позиция. Если удастся доказать, что это повторение неизбежно, что позиция будет раз за разом повторяться и в будущем, крутиться по кругу, что сильнейшая сторона никогда не заматует неприятельского короля — тогда ничья точно. Но одного повторения мало.
     — Почему?
     — Давай рассуждать логично, в смысле, по-мужски логично, как мой папа тогда. Ничья всегда выгодна слабейшей стороне, так? Ей и с руки на круг бесконечный дело толкать. Возьмём теперь сторону сильнейшую. Вот стоит на доске позиция. Можешь ли ты узнать, что противник собирается её повторять, "не отходя от кассы".
     — А зачем? Играй себе на выигрыш.
     — Чудачка! Если замышлен повтор, то тебе прежде всего надо всячески этому противодействовать, не давать. Если же нет, тебя эта задача не ограничивает, ищи путь к выигрышу свободно.
     — Но зачем надо знать так сразу? Ведь сейчас ты делаешь ход, позиция меняется. Своим ходом противник её не воротит, твои фигуры двигать не может. Значит, надо не меньше четырёх ходов…
     — Вот это настоящая логика!
     — Но только после половины их станет ясно, что всё заворачивает на круги своя. Тогда и догадаешься. А пока позиция ни на ход не изменилась — как же?
     — Вот именно, что никак. Но может статься так, что противодействовать повторению ты сможешь лишь на первом ходу "с позиции", а потом у тебя все ходы форсированные, вынужденные то есть. Шахматы — игра открытая (кроме задумок противника), первое повторение позиции сродни шаху, объявлению задумки. Шах — акт нападения, повтор — акт защиты. Но от шаха король может уйти. И от повтора, когда мы знаем, что расчёт на него, тоже можно уклониться. Второй круг даётся как раз для этого. Сильнейшая сторона изо всех сил пытается от зацикливания уйти, а слабейшая — реализовать этот, порой единственный, приём защиты. И только третье повторение позиции доказывает неизбежность зацикливания. Только тогда — ничья.
     — Выходит, атаке даётся только одна попытка уйти от повтора? А если удачна не она, а другая?
     — Но королю тоже даётся один ход, чтобы уйти от шаха. Если его заматуют, он же не сможет сказать: давайте вернём позицию, я уйду от шаха иначе, тогда и мата не будет.
     — А разве короли говорят?
     — Хозяин за него скажет. Повторение позиции — это очень тонкий приём, требующий большого мастерства. Ты же сама сказала: чужие фигуры трогать нельзя, значит, их надо косвенно подталкивать вернуться на свои места, показать, что иного выхода нет, что если уклонишься о возврата, то хуже будет. Или будет ничья другим путём. Тот, кому это удалось, заслуживает вознаграждения, тем более, оно небольшое — ничья всего. Кроме того, ты сама сказала: догадаться можно на второй половине первого круга, когда часть фигур вернулась на свои места. Значит, атака может искать пути выигрыша целых полтора круга, во вторые половины обоих кругов пробовать разные варианты.
     — Хорошо, убедила. А в моей пляске сколько раз можно позы повторять?
     — Ну, это же не игра один на один, зрители не могут противодействовать повторам. Посему хватит тебе и одного круга. Впрочем, если я тебе и разрешу пройти по второму, время всё равно останется, из этого и исходи.
     — Что же делать?
     — Как говорится, "по сусекам поскрести". Может, ты чего не досмотрела. Как насчёт того, чтобы ножки пошире развести?
     — Чуть-чуть разведу, пожалуй. Но потом не пойдёт, связки только лопнут. Не шпагатчица я.
     — Верно, ряд движений с кондачка не сделаешь, нужна подготовка, то же растяжение, стретчинг. Мы молоды, если потренируемся как следует, то и шпагат сделаем, и многое другое.
     — А сейчас-то что делать?
     — Опыт наш воображаемый, откати назад и тренируйся себе. На сколько хочешь, настолько и откатим. Ясно?
     — Ясно! Шпагачу и… делаю сальто, только не мортале, хорошо?
     — Как хочешь. В общем, месяц тренировок обеспечивает тебе минуту выступления с новыми штучками — или около того.
     — А когда пройдёт минута?
     — Откатим ещё на месяц назад, вот и ещё одна приплюсуется. Но предупреждаю — до бесконечности не получится, телесные ограничения есть у каждой девушки, даже очень одарённой. Чем дальше продвинешься, тем труднее дадутся следующие успехи, а там и вообще стоп, ибо здоровью урон.
     — Может, хватит тогда выступления? Здоровьем, надеюсь, рисковать не заставишь?
     — Ни за что! Попробуем обойтись без риска. Вот, скажем, сделала ты сальто…
     — Ой, я же не могу!
     — Ты же тренировалась несколько месяцев… якобы. Представь, сделай. А вот двойное сальто без особых задатков не прокрутишь, упадёшь, травмируешься. А мы и не будем. Давай лучше так: сможешь встать после сальто, где раньше стояла?
     — Не знаю… Потренироваться надо.
     — Вреда здоровью тут нет никакого, тренируйся, сколько влезет. Затем поставим задачу приземлиться на шаг строго вперёд или шаг строго назад. То же самое, верно?
     — Да, вроде.
     — А теперь заметь, что мы, стремясь всего лишь продлить выступление, перешли к движениям, которые может выполнить не каждая… и даже после тренировок — не любая. То есть твоя ценность, степень исключительности повысилась, автоматически появилась установка на поражение воображения. Ничего плохого здесь нет… а если не согласна, потренируйся в поте лица хоть месяц, и поймёшь, что результаты надо где-то выплеснуть. И подчеркнуть мастерство. Скажем, приземлилась ты строго на шаг вперёд. Все ли это заметят? А ты встань на брёвнышко, чтобы тебе никуда вбок и приземляться не давало, да подними это брёвнышко на метр от земли, покажь, что не боишься свалиться.
     — Боюсь я бревна, говорила же!
     — Потому что тебя неправильно тренировали. А может, отбирали тех, кто в тот же день по бревну скакать способны — методом "броска в воду". Уверена, попади ты к опытному и деликатному тренеру, всё было бы иначе. Напрыгавшись на нарисованной по полу полоске, ты бы сама запросилась на бревно — сначала лежащее на полу, потом невысоко поднятое, потом нестрашно станет и повыше, и не только нестрашно, но и сальто при соскоке можно хорошее прокрутить.
     — Наверное, так. — Глубокий вздох. — Жаль, что это прошло мимо меня.
     — Мы перешли к использованию снарядов, — бодро продолжала Кира, не реагируя на вздохи. — Двойное сальто ты без опоры не крутнёшь, а вот на турнике — реально. На одном турнике скоро исчерпаешь запас крутежа — появятся разновысокие брусья. И так далее. Что у нас вырисовалось? Правильно — гимнастика. Ответила я не твой вопрос? Ты спрашивала, откуда она взялась.
     — Да. Но кто же стоял перед зрителями? Я что-то не поняла.
     — Так вот, в натуре, никто не стоял, а просто люди думали, как разнообразить движения, чтобы и нескучно было, и чтобы можно было посостязаться. На примере стояния перед зрителями я иллюстрировала принцип исчерпания вариантов движений и поиска новых, необходимость тренировок. Если сразу на снаряд — испугать можно, как вот тебя.
     — И зрители смеяться будут.
     — Не думай об этом. Лучше представь, что есть среди них один парень, который морально поддерживает тебя, если упражнения не заладятся. Мол, физрук видит тебя только с одной стороны, ты для него никудышная, а я любуюсь разными твоими сторонами, разносторонняя ты моя… то есть его, и вот этот срыв с брусьев — не более, как маленькая помарка, типа родинки на щёчке. Усиливает твою индивидуальность.
     — Значит, физрук всё-таки недоволен?
     — Да чёрт с ним, этим брюзгой! Была бы я тренером, так снаряды бы своим девчушкам и не показывала бы до поры, до времени. Пускай тренируюся на полу, без страха и с некоторой завистью посматривают не своих более тренированных подруг, что уходят на занятия в соседний зал и потом не говорят, что там и как. Надеюсь, ты не против замены страха любопытством?
     — Тогда уж — жгучим! — улыбнулась повеселевшая Ева.

     — Ну, хорошо, Кира, я согласна — когда выступаешь перед публикой, надо иметь тренированное тело, чтобы удивлять её точными движениями. Но только я вот вовсе не собираюсь выступать. Вуз наш не физкультурный. Удовольствия личного не получаю… да даже если бы и получала. Где найти снаряды, чтоб позаниматься, если не профессионалка и без тугого кошелька? И так хожу в вуз и в общагу пешком. Хватит, по-моему, этого.
     — Ошибаешься, подруга. Просто обязаловка тебя утомила, вот и отбрыкиваешься от гимнастики. Представь себе полненькую девушку, вроде меня. Можно даже жирной назвать. Вот я двигаюсь. Да, ты скажешь, что незаметно, чтобы жир трясся, но всё равно движения не такие ловкие и "уклюжие". Какое-то сопротивление движению чувствуется. Рыхлая плоть так неспешно усваивает усилия мышц, что отрыжки предыдущих усилий противодействуют приложению новых. И без внешней тряски худо.
     И вот я надеваю вместо просторного белья эластичный купальник или боди, подтягиваю, если есть шнурки. И сразу всё меняется. Мускулы сильнее на становятся, но подуплотняет их с жирком эластан, отрезает отрыжки катящихся по телу напрягов, и сразу же оно становится более управляемым. Что хочешь, то и делаешь. Я как-то примеряла купальник типа комбинезона, с рукавами и штанинками, так в нём вообще кайф! Руки невесомыми становятся прямо, ими чуть двинешь, они сами идут, горы, кажется, своротишь. Также и ноги. Словно сильнее стала, ловчее. Жаль, что не удалось тогда подольше в этой чуде побыть, а в магазине не найдёшь.
     — Ну, и носи подтягивающее. При чём тут гимнастика?
     — Да ведь в синтетике долго не проходишь! Есть другой путь — воспитание мышц. Надо их так натренировать, чтобы безо всяких боди уплотнились и сами себя подтягивали, а заодно и жирок укрощали. Не до рельефа культуристского тренироваться, как мужики, а для девичьей собранности и подтянутости. Всё своё ношу с собой. Тогда можно обойтись свободным хэбэ бельём, и даже без него можно ходить, наслаждаясь телом, ручным, управляемым. Вот и мотив для занятий гимнастикой.
     — А-а, ну это для полных, вроде тебя. Да и то ты отлыниваешь. А я-то чего? Я худенькая, у меня трястись нечему.
     — Ну, мне не удаётся заниматься постоянно. Солью в зале семь потов, потом перерыв и думаю — чего опять идти, раз не получается регулярно, а без этого без толку. А тебе надо идти с другой стороны. Да, у тебя нечему трястись, но и усилия прилагать тоже нечему. Мышцонки хилые, честно. Если у меня тело сопротивляется движению вереницей отдельных кусков, то у тебя — единым целым. Разве это лучше? Не можешь ты те движения делать, которые хочешь… и сможешь, но только после тренировки, развития мышц. И опять же не до мужского рельефа качаться зову. И не качаться вовсе, а гимнастировать. Учиться получать от тела удовольствие, а когда оно само поймёт, что усилия создают кайф, то для роста усилий этих и мышцы подвырастит, уплотнит, усилит. И будет у тебя тоже оптимальное соотношение между активным мышечным началом и пассивным инертным. Движения чтоб в резонанс шли. Не нужны снаряды, зал, публика без нужды. Жить станем так, что любое движение любо нам будет.
     В вуз и обратно мы ходим, да, но с натугой, а ведь можем ходить, словно танцевать. С таким же настроем, удовольствием. К доске преподаватель пригласит, и ты с радостью выкидываешься. Мышечное удовольствие снимает страх и даёт дорогу удовольствию интеллектуальному. Даже когда по тебе руки мужские шарят… ну, это тебе рано… но всё равно, тренированное тело лучше с ними общается, где прильнёт, где отольнёт, ёкнет. И всё остальное. Арсенал движений шире, вообще, возможностей. Стоит из-за этого попотеть в зале, а? А если правильно подойти, то и там кайф.
     Главное — вместе чтоб заниматься. Без тебя мне скучно, да и предательство чувствую: мол, я-то тело тренирую, а Евка остаётся на прежнем уровне. Давай вместе, а!
     Но всё что-то им мешало. Одна готова — другой некогда. Так всё и заглохло. Остались подружки при своих телосложениях.

     Когда я впервые в жизни надела цельный купальник, то испытала странное ощущение, так что пришлось разобраться в том, что чувствовала раньше, чтобы понять. Не понять нехорошо, неизвестность какая-то пугает.
     Когда я с раннего детства надевала (или позволяла на себя надеть) элемент белья, трусики, носочки или детский лифчик-полумаечку, то было быстро проходящее чувство прохладной материи на небольшом участке тела. Согревалось и проходило. Ну, а когда надевалась верхняя одежда, контакта с телом уже не было, и прохлады не чуялось, только стягивание, упакованность, тяжесть иногда. К тому и привыкла.
     А когда нырнула в купальник этот блестящий, как сейчас помню, всё тело моё, кроме рук, ног и головы, испытало матерчатую прохладу, да ещё проходила она медленнее: чем от хэбэ белья. Стереотип и завёл ум за разум. Раз холодит, значит, бельё, но почему тогда по всему телу? Раз по всему телу, значит, верхняя одежда, но раз она холодит его, значит… значит, белья на мне вообще нет! И хотя после согревания я почуяла приятный обжим всего тела, но это нырнувшее в мозг двойственное ощущение сохранилось: то ли я без белья, что нехорошо, то ли в одном белье на виду у всех, что ещё хуже. Одно ощущение прогоню, другое лезет. Так и не получила удовольствия от первого своего купания во "взрослом" купальнике.
     Потом всё наладилось, и я даже удивилась, когда физрук велел пододевать под купальник на гимнастике бельё. А когда стала пододевать, на речке стало без него как-то головато. Тем более, созревать стала, есть, что прятать…


     Однажды летом, в старших классах это было, пошли мы купаться в речке. Получилось так, что за учебный год мы сильно подросли, повзрослели, и когда поскидывали одежду, это сразу в глаза бросилось. Рост, вес — это само собой, но у парней ещё и плавки пучат, а у девчонок номера лифчиков совсем другие, кто "крепился" до прошлого лета — сейчас занадевали, в составе бикини. Лобки вперёд больше выдавались — или это вообразила я?
     Воды в том месте было нам по грудь, и хотя все умели плавать, много времени проводили стоя, плещась и брызгаясь. Плавая, не очень-то посудачишь и друг на друга посмотришь, а нам, с такими развившимися телами, хотелось именно общаться. Наплаваться потом успеем.
     Намокли наши купальники-плавки в воде, ослабли, рельефы наши сквозь них стали чётче вырисовываться.
     И вот тогда мне пришло в голову сравнение одно, морское. С кораблями сравнение. Мальчики — это заякоренные корабли, их "якоря" в плавках придают им устойчивость, точку опоры имеют они и могут выделывать, что хотят, своею надводной частью. Мускулы у них знатные. А девочки — типа лёгких катамаранов на двух буйках, стянутых бюстгальтером, это позволяет им носиться по волнам, свободно болтая снизу, и рукам какую-то опору это придаёт, гребёшь сильно, ращзмагшисто. Есть вокруг чего пукам орудовать, во имя чего, и чего защищать, если что.
     И если в воде встречаются парень с девушкой, то удачно дополняют друг друга. И в жизни тоже.


     Считаю, что мне в детстве повезло. Кратко, ясно и без нагнетания мама объяснила мне одну вещь. Кстати, это было ещё до моего повзросления, даже до школы ещё.
     Куда-то мы с ней… то есть она со мной собиралась ехать, и мне запомнилось, как собирали чемодан. Удивило, как мало и быстро положили в него моей одежды, и как долго мама грузила свою. Наверное, в глазах моих застыл вопрос: почему взрослые одеваются много сложнее детей? Тем более — летом, это же не шубы.
     Заметив моё недоумение, она и говорит:
     — Нам, дочка, надо прятать от взглядов совсем немного мест на теле, — и показала, где именно. — Но прикрыть, залепив, только одно местечко — значит, его выделить, внимание привлечь. Поэтому надеваем полностью большие трусы, вот эту штуку, бюстгальтер называется, ты тоже повзрослеешь и наденешь, а чтобы и живот с грудью после этого не слишком выделялись, поверх ещё надеваем платье или там юбку с блузкой. Я всегда требовала и буду требовать от тебя соблюдения приличий, одетости, как полагается. Но пусть твоя стыдливость не будет больше тех маленьких мест, которые только и должны быть прикрыты.
     Я так ей за это благодарна! Главное, вовремя сказала.
     Потом уже я припомнила: после этих маминых слов у меня спало какое-то напряжение, это можно выразить через "ф-фу-у!". Причём не рядовое "ф-фу", на конкретный случай, а глобальное "Ф-ФФУ-У!" на всю оставшуюся жизнь. Чем старше становишься, тем такой дар облегчения всё реже и реже становится, что в детстве усвоено, пока "поперёк лавки лежишь", то прочно и надолго. Так что повезти и должно с родителями, а то потом как себе ни долби, ни внушай, аутогенная там или какая ещё тренировка, толку мало выйдет.
     В школе у нас было много стесняшек, резинку на чулке показать боялись. Я повторяла им мамины слова, да без толку. Надо, получается, пока крошка ещё, такие вещи втолковывать, потом поздно. Поздно, когда стыдливость будет в размер всего надетого, а не только по площади сосков и диаметра пары дырочек.
     С тех пор, если указанное мамой оставалось "в тени", никакое раздевание не вызывало у меня чувство стыда, чего-то опасного в плане морали. Не заморачивалась я этим. Зато уж за "бастионы" свои могла постоять во всю силу своих детских силёнок. Когда груди в рост пошли, я пугаться не стала, привыкла уже, что здесь надо немножко скрывать, даже если сейчас… то есть в то время и не было тут ничего. Нет — так будет, а у меня уже всё готово. Растите, милые!


     Всё время так выходило: только сделаю живот средненьким, только натяну слабенько верёвочку и останется только завязать — мышцы вдруг дрыг! — и всё насмарку. Снова старайся, раз живот укротить не можешь.
     Мне это непроизвольное дёрганье напоминало о раннем детстве. Бывало, стою я в трусиках на скамейке, а мама возле меня то стоит, то приседает, портновский сантиметр в руках, мерку с меня снимает — платьице там пошить или юбочку, я не вникала. Но почему-то вместо того, чтобы прикладывать к телу саму ленту, она сначала упиралась в него пальцами кулаков, в которых зажат сантиметр, потом уже прикладывала его и, двигая ладони, ногтями отмечала деления, поднимала к глазам.
     Эти-то упирающиеся в тело кулаки меня и доставали. Они у мамы холодные, это не тёплые ладони, которые она ещё друг о дружку потрёт, прежде чем меня приласкать. Да и жестки кулаки, пусть и женские. В эти минуты мама отчуждалась от меня страшно, хотя и что-то ласковое приговаривала. Снятие мерок я воспринимала как экзекуцию какую-то, почти наказание не пойми за что.
     От холодных маминых кулаков меня пробирала дрожь, мышцы дёргались, сантиметр срывался. Мама ворчит, не понимает, что я непроизвольно.
     А у талии, животика ещё и щекотно было. Несколько раз срывается обмеривание, а потом мама со злости мне талию сантиметром окрутнёт и подтянет, будто придушить, наказать. Но не очень-то это помогало.
     И вот сейчас руки а талии мои, не холодные, не щекотные, но что-то осталось такое в подсознании. И живот сам собой — дёрг!


     А я дошкольницей даже радовалась, когда мальчишки подначивали меня на предмет описывания стены. Выходила на состязание. Конечно, повторить их "подвиг" не могла, зато дух захватывало от собственной смелости. Старалась побыстрее сбросить трусики, чем они — мол, отстаёте, мальчиши, уж не стесняетесь ли? Следила, чтоб руками не брали, я-то не беру, и вы тоже. Руки прочь от струи!
     Одному удалось, подпрыгивая и раскачивая, стену всё-таки обрызгать. Меня заело. Обычно я после их неудач демонстрировала свою толстую и сильную струю, резко прерывающуюся, когда кончалось. Попробуйте вы так натренироваться! А тут вдруг придумала. Выбрала сухое место, встала вплотную к стене, села, развела ноги, попу к стене вплотную. Легла не стену, разводя ноги, скользила ими по стене, не сводя до конца. Подвела руки под талию, поднатужилась и немножко приподняла попу над землёй, словно "берёзку" сделать собралась. Тут-то из меня и засвистело. Честно говоря, облилась сама славно, но и стене досталось. Умела бы делать "шпагат", угол бы атаки получше был, можно и в коленках ноги согнуть, да не догадалась.
     Поднялась, а мальчишек нет. Испугались, что заставлю желание исполнять, раз победила. А у меня одно желание было — сменку чтоб принесли, в чём домой идти, или хотя бы купальник, в воде бы поплавала, поплескалась у берега, мокрость дома и объяснять бы не надо.
     — А ты не стеснялась наготы?
     — Я знаю, что просто так раздеваться перед мальчишками нехорошо. Но когда они приглашают на состязание, ты можешь отказаться, но не отказалась — вроде бы ничего позорного и нет. Они ведь тоже голеют, и не чтоб на тебя броситься и овладеть, а для дела. Для мальчишек это, как ни странно, дело — хвастать мочеиспусканием, чего они ещё-то могут! Ни игр спортивных, ни учёбы. Не стишки же детские читать! Хотя теперь вспоминаю с улыбкой — какие глупые были!


     Валька и Лерка, Валерий и Валерия были близняшками, учившимися в параллельном классе, аж оторопь от сходства брала. Как и все в их положении, хотели походить друг на друга во всём, в одежде в первую голову. С первого класса школа давала им возможность носить одинаковые белые блузки, пиджачки, ну, а его брюки и её юбочка были выкроены, казалось, из одного куска материи. Дети росли, размеры менялись, но фасон, обеспечивающий одинаковость, оставался вплоть до выпуска. Разве что юбочка коротела, девичья грудь заслонялась пышным жабо, ну, и другие мелкие хитрости. Но была ещё и выходная, свободная одежда…
     С подростковых лет одёжные пути наших героев должны были начать расходиться, так что кто-то должен был под другого подстроиться. Мы, их одноклассники, гадали: кто под кого? Прямо буриданов осёл, только тут их два. Не без задней мысли Вальку познакомили с актёрским амплуа "травести" и даже устроили так, что в очередную культпоездку в райцентр класс попал на спектакль с актрисами именно в этом амплуа. Гавроша играла девушка, это даже в программке написано было.
     Хитрость возымела действие. Судя по внешним признакам, брат потребовал, чтобы сестра равнялась на него. Хотя в этом возрасте она его в росте опережала, да и в весе, в размерах — тоже. А может, и не требовал вовсе, а просто Лерке понравились эти актрисы, она ведь тоже с классом была на том спектакле. А как девочки поголовно в актрисы метят, это всем известно.
     Вот идут они, бок о бок, настолько похожие и единые, что даже за руки или под руки браться не надо — будто один человек идёт, причём гармоничный, подтянутый. Пострижены одинаково лохматенько, но если причесаться, тоже ништяк. На ногах одинаковые кроссовки с одинаковыми носками, у сестры почище, всё-таки женская натура себя знать даёт. На брате светло-розовые шортики, очень похожие на малышовые трусики, и только пара хлястиков с пряжками обозначает некоторое отличие, прилично чтоб на улице было.
     Насчёт материи ещё уточню: из такой шьют женские майки, через которые классно просвечивает чёрный лифчик, а если какой другой цвет, то теряется под материей, не разглядишь его.
     На сестре то же самое, но побольше, ведь зад у неё пошире, повыпуклее, помассивнее, да и ноги потолще, рядом это сразу заметно. Но если носить по-женски, то есть в обтяжку, то впечатление смехотворное будет: словно надели одинаково, но у одного зад в этом болтается, а на другой чуть не лопается. Да травести и не должно по-женски. Поэтому Лерка жертвует элегантностью и надевает шорты-болтанки, видно, что не облегают, морщат, при ходьбе там ягодицы свободно вертухаются. Ничего мужского нет, но свобода такая промеж ножек, что могло бы и вместиться. Кто с ней рядом дела справлял, рассказывали, что трусы у Лерки очень тугие, сжимают и выпучивают ягодицы, чтоб обойтись шортиками поменьше, не смотреться сзади очень уж широко. И цвета чёрного — когда розовое к чёрному не прилегает плотно, то и незаметно.
     Сверху тоже интересно. Валька изъявил скромное желание носить чёрную майку с вырезами вокруг подмышек — не такими громадными, как в городе носят, но всё же бретельки выглянуть должны. По сельским меркам неприлично так девушке.
     Лерка взяла ножницы, иголку и сзади бретельки перехлестнула косым крестом — не высунутся. Правда, при этом они захлестнули шею, сильно к ней придались, и братец, заметив, немедленно взял майку с широкой шейкой. Пришлось сестричке пришить изнутри по шейному контуру несколько маленьких крючочков и, надев майку, пропускать лямочки через них, чтоб шли по прикрытому месту только. Ну, на это ничем не ответишь, кромсать майку ему никто не позволит. даже пупок нельзя на селе высунуть.
     Пробовал надевать ещё ячеистую майку-сетку, но сестра загодя привезла из райцентра женскую майку телесного цвета с ячейками точно такими же. Забавно так смотрится: вроде как по цвету тело, а морщится, складывается, как материя, и пряжечки лифчиковые из-под "кожи" этой выступают.
     Потом помирились, видать. Однажды летом я их встретила на улице, одеты почти одинаково, юбка и шорты, не пойми что на ком. Верха покрыты материей, видать, из одного отреза. У него — рубашка с нагрудными карманами, в них что-то наложено, болтается, когда идёт. А на ней — топик ну такого же покроя, и даже "карманы" такие же, только без задней стенки, с той стороны они наполняются. И болтаются почти так же, несерьёзно. "Всё своё ношу с собой", одним словом. Клёво!
     И вот в старших классах где-то наша учительница передала с одним парнем из нашего класса приглашение этим двойняшкам прийти назавтра в школу пораньше, не помню уж для чего.
     "Поручик" благополучно поручение забыл и вспомнил только перед сном. Решил зайти назавтра пораньше, чтоб прямо с постели поднять и сонными в школу послать. А сам — досыпать.
     Собаки не было, и он прокрался во двор. Обошёл все окна, нашёл то самое. Через неплотно свешивающиеся занавески видна постель с двумя головами на подушке. Даже спят "в ногу", едино как-то.
     Что делать? Постучать, наверное, потихоньку. И тут нашему герою словно в голову стукнуло: кто-то говорил, что эти вот голубки спят нагими, настолько нет секретов друг от друга. Как же тут стучать? Что они сделают со свидетелем?
     К счастью, вопрос разрешился сам собой. Зазвенел будильник. Рано встают, черти! И как встают!
     Маленькая пауза после затихания звонка. Одеяло взметнулось и спало к ногам, будто отброшенное одной рукой. Проснувшиеся разом сели по обе стороны кровати, так дружно, словно один лежащий разом воздел обе руки. Единый организм. И подглядчик убедился, что молва не врала, спали, в чём мать родила.
     Вот сестра встала и надела трусы, а брат в это время потягивался, зевая и напрягая мышцы. Она села, и встал он, его попа оказалась на уровне её груди. Она стала надевать лифчик, а он — плавки. Снова движения слаженные, будто облегается единое тело. И совсем уж поразило соглядатая финальное одинаковое движение — типа подтягивания, взнуздывания, натягивания вожжей. Но-но, лошадки мои милые, спали на свободе, пришёл день, вали в неволю. И взнуздываемая плоть разом вздыбилась немножко, и разом спАла, словно подчиняясь взнуздыванию. Сестра встала, и в ход пошла уже верхняя одежда.
     Поручение было передано вовремя, но по восхищённому взгляду двойняшки должны были догадаться, что их секрет раскрыт.
     Вскоре в их дворе появилась собака.


     Однажды, в старших классах это было, угораздило меня весной простудиться. Если честно, то подворачивала одёжку по городской моде, чтоб пупок виден был, а ветерок холодные, и организм непривычный. Провалялась несколько дней, а когда поднялась, оказалось, что горло "требует продолжения банкета". Его пришлось лечить и холить, а мне — сидеть дома до полного выздоровления.
     Болеть я и раньше болела, но в первый раз попала в такую ситуацию. Лежать не обязана, сижу, хожу по дому, боль в горле сносная, но ничего не хочется делать. Ну абсолютно ничегошеньки. Ни читать, ни подруг принимать, не говоря уж о домашней какой работе. Аппетит тоже куда-то пропал. Апатия прямо, как ещё назовёшь.
     Лежать бы, да не лежалось. И стала я непроизвольно тыкаться туда и сюда в поисках соломинки, за которую ухватиться и она тебя выдернет из болота. Фигурки из бумаги делала, в цель плевала, да мало ли ещё какие глупости.
     Попались мне в руки две ленточки мои старые, для волос. Широкие, одна длинная — пышные банты закладывать на головке первоклассницы, я её помню, на первой ещё линейке голову мне грузила. Вторая покороче, для будней. Уж со средних классов они мне ни к чему были, но не выбрасывали, как память, что ли. Другие у меня стали причёски.
     Но, вообще-то, я думала свою часть шифоньера перетрясти как-нибудь. Некоторые девочки у нас выпендривались друг перед дружкой своими нарядами. Дошли в этом до того, что стали вместе ходить в школьный наш туалет и там показывать друг дружке нижнее бельё. А ведь и совсем маленькие девочки туда ходят, перед ними-то зачем? Ну, учительница раз увидела этот стриптиз, девки разделись до белья и по туалету дефилировали, выставлялись. И шугнула, разогнала. Мало того, учительницы взяли за правило патрулировать туалет на переменах. Не побалуешь!
     Тогда девки этого пошиба стали ходить друг к другу в гости как бы, когда родителей дома нет, и там осматривать друг у друга бельевой гардероб. Может, и на себе демонстрировали, не видела. Но дошло до меня, что они напрашиваются в гости и к тем, кто в такие игры не играет. И, посидев и попив чайку, просят показать, что у хозяйки под одеждой, запас её белья. Мол, почему бы девушке девушкам не похвалиться. И когда осматривают, умело так подкалывают. Некоторые по нескольку дней после этого в школе не показывались.
     Мне-то эти подковырки были пофигу, сама кого хошь подколю, но мысль о том, что могут нагрянуть и устроить благовидный шмон, не радовала. Надо бы убрать кое-какие детские вещички, а за текущее бельё я не боялась. По лифчикам не всякая за мной угонится, трусы тоже не до талии. Оставалась подколки насчёт детских ленточек — они там же хранились.
     Вертела я их в руках, вертела, взяла да и завязала длинную, чтоб петля получилась. Куда её? На бёдрах не держится, велика, повязка набедренная не выйдет. Мальчик бы пращу сделал, но я девочка. Мне к телу как-то надо.
     Перехлестнула, восьмёрка вышла, посередине ромбик симпатичный. Кружочки… хм, похожи на штанишки, по размеру ног. И ромбик этот… Не попробовать ли?
     Разделась до пояса. Снизу, в смысле. Сверху-то утеплена и горло в ватной повязке. А снизу — ничего, можно. Вдела ноги в петли эти и стала поднимать вверх. Забавные трусики будут, если выйдут.
     Когда коснулось, я немножко так ромбик вперёд подала, чтоб "киску" покрыл, а бока ещё вверх, чтоб по пазовым складкам лента легла. И смотри-ка ты — вплотную вышло. Верно, это от перекрещивания, и косости паха, просто так-то кольцо с таза соскальзывало, когда пробовала.
     Оно и сейчас плохо держится, хоть и вплотную. Лента гладкая, капроновая, и ноги у меня не шершавые. Гладенькие такие ножки, колготки по ним ого-го как, но те сами себя держат, а лента не может ведь. Надо помочь.
     Тоненький белый ремешок, наподобие пластикового — он у меня для юбок, да и платье подпоясать можно, если не тёмное. Впрочем, и к тёмному пойдёт, оригинально будет. А ещё оригинальнее — к трусам, да ещё таким, как теперь вот. Продёргиваю ремешок в обе восьмёринки, где они к бокам моим прилегают, подтягиваю, рукой шеружу, чтоб удобнее было и затягиваю, застёгиваю.
     Вот так! Ремешок прилегает хорошо, кожей чую, петли восьмёрками — похуже, перехлёстнуты они и для промежности, если честно, широковаты. Но можно попробовать, потом, зафиксировать можно ромбик, чтоб лучше было.
     Одеваю низ и вслушиваюсь в ощущения. Настолько стараюсь, что даже горло отступает. Ну, боль в нём. Всё же это не обычные трусы. Обычные — они для того, чтоб поменьше было ощущения от низа, телесное чтоб пригасить, чувство уверенности вселить. Эти же — типа верхней одежды, чуя я их, ягодицами, пахом, промежностью, ремешок ещё затянут клёво.
     Надо же, разошлась я, вкус хоть к чему-то обрела. Надо продолжать, пока чего-то хочется, не вернулась апатия.
     Беру ленту покороче. На этот раз не вяжу, а сшиваю иголкой, да ещё перехлестнув, чтоб мёбиусова была. Узел ни к чему, узел я низом своим ощущая, но он хотя бы под юбкой, а тут дело о видимом/наружном идёт. Как хорошо, что лента широкая! Перехлестнув, можно сделать почти что конусы, открытые такие вулканчики, если сшить как следует.
     Жаль, что примерить можно, только сшив уже. Не то здоровье у меня, чтоб с голой грудью сидеть. Да и на минуту не так-то просто её обнажить, когда готово, приходится поднимать и наворачивать всё на шею, включая "штатный" бюстгальтер. Ничего, теплее горлу будет! Только вот от такого утепления мне дышать трудно и заглянуть через этот ворох не получается, посмотреть, как там сел на грудь импровизированный мой лифчик с открытыми чашками. Больше на ощупь это проверяю, пальчиками. Откидываюсь назад, чтоб ворох не так свисал, и щупаю, щупаю.
     Хм, для сшитого без примерки недурно сидит. Правда, не держится, тут пояском не обойдёшься, тут и спинная планка нужна, и бретели через плечи. Пока верх не смогу оголить, пришивать их нет смысла, а когда смогу, то лучше купить новую ленту, словно для сестрёнки-младшеклашки, и сделать снова, уже с примеркой, по-серьёзному, зная, что выйдет, и стремясь, чтобы вышло как можно лучше.
     То же и для низа. Здесь можно поварьировать толщину ленты, не по паху — потоньше, но ягодицам — потолще, в промежности чтоб не заворачивалось и "киску" закрывало… хотя и подбрить можно, чего там. Сшивать косо, чтоб к бёдрам лучше прилегало. Может, липучку там приспособить, чтоб без пояска обойтись? Клёво выйдет, классно! Сама зазову тех девчат-"инспекторш" в гости, пускай от зависти поумирают.
     Пока же всё снимаю, прячу, возвращаю одежду в прежнее состояние. Дело своё ленты сделали, я духовно выздоровела. Уже и горло меньше болит, и вообще — жить хочется.
     Следующим утром повязку пришло время снять, и аппетит прямо волчий прорезался. А ещё через день отпросилась я у мамы в школу.
     Снова жизнь завертелась, так что бельё "восьмёрками" я не сразу себе смастерила. Через неделю или две даже. Лямки верха — из резинки, а из-под подмышек такие тоненькие резиновые верёвочки опустила, чтоб бока трусиков подтягивать. В школе пупок не разрешали открывать, сойдёт. А некоторые по деревне уже гуляют — ладонь по талии голой кожи, ёк-ёк пупок. Так, конечно, не пойдут резиночки. Липучку надо покупать.
     Но уж когда куплю — держитесь, девчонки! Трусы без пояса — это круто. А ромбик я сдвину так, чтоб задняя моя дырочка наружу оказалась. Под юбкой, конечно, не как пупок. Зато как-нибудь на прогулке у всех на глазах присяду, даже если мальчишки, к ним передом надо, и всё тип-топ. Большое своё дело сделаю, ничего не спуская, и снова на ногах. Пускай завидуют, самим-то слабО так. А мне — по плечу.


     Со мной ещё вот какой случай был. Точно помню время — когда мне купили второе бикини, его-то я лучше запомнила, чем первое. Первое — оно такое скромненькое, тёмно-серого цвета, материя какая-то обычная очень, почти грубая, если бы не гладкая подкладка, не носилось бы. И купили-то мне его в основном ради загара, когда я стала придавать значение красоте кожи, а не ради выделения бюста, в то время его толком и не было. Чашки махонькие, а чуть ли не болтались.
     И вот прошла зима, стала весной готовиться к лету, вдруг чую — не болтаются. Подсозрела я, груди уже выползают из-под чашечек, как тесто из квашни, а трусы просто жмут. И вообще, нужно менять купальник, цвета он никакого.
     Мне тогда на рекламных снимках нравились жёлтенькие бюстгальтеры в такую, знаешь, бежевую крапинку — словно загорелая кожа в дырочки глядит. Казалось мне, что такие бикини лучше других подчёркивают объём и мягкость бюста, красиво его в себе колышат… Конечно, родителям объяснила иначе, не помню уж как. И вот — новое, второе по счёту бикини в руках. Цвет, какой хотела, точно, но оказалось, что и от ткани многое зависит. Собственно, от неё всё и зависит, а цвет только подчёркивает. Новое бикини по грубости материи мало чем отличалось от первого внешне, но немножко помягче изнутри было всё же. А то, о чём я собираюсь рассказать, связано с трусами. В них вместо обычной резинки я обнаружила вдетую в поясок верёвочку с махоньким потайным карманчиком, куда прятать завязанные концы.
     Потом уже я поняла, что это из-за эластичных вставок в боковинки трусов. Дело в том, что бикини этой экономичной марки подбираются только по размеру бюста, а трусы с помощью этих вставок делаются безразмерными и завязываются по талии индивидуально. Да и в воду прыгать в этих бикини девчонки могут, не с вышки, так с крутого бережка, так чтобы не в одном лифчике выныривать.
     Непривычна верёвочка в пояске, но не помеха. Первый раз завязала я её небрежно… Ладно, тебе, Евка, скажу, пока завязывала, выпячивала всячески грудь, а таз назад отводила, чтоб рук своих не видеть. Мелкое самолюбование начинающей девушки, короткое очень, долго ли верёвочку завязать? Главное, что внимание не уделила, туго ли затягивать.
     Похоже, животик мой воспользовался закрытостью от глаз бюстом и втихаря выпросил у ладошек моих завязать послабее, обрадовался, что всегдашняя резинка жать не будет. В нём, животике, тоже кое-что девичье должно созревать. О себе только и думал он.
     Нет, трусы не то чтобы свалились, а просто начали сползать, когда я в комнате репетировала пляжную походку — и снова всё внимание направила на бюст. Спасибо репетиции, хорошо, что не на пляже. И с испугу завязала верёвочку, втянув живот, очень туго. Вот тебе!
     Сначала всё было путём. Уроки физры приучили нас переносить кратковременные телесные неудобства почти незаметно. Но вот когда загорали, рассуждая вслух, стоит ли лезть в воду, это же начало сезона самое, не прогрелась она ещё — тут-то и почуяла я, что жмёт мне в поясе.
     Можно было терпеть, но вообще-то на пляж я привыкла ходить получать удовольствие, поэтому стягивание талии чувствовалось острее, чем оно было на самом деле. Перезавязываться на глазах у всех я не хотела, из-за кармашка для завязок трусики выглядели, как на резинке, и вытащить на свет божий завязки, начать с ними возиться — это всё равно что для парня расстегнуть ширинку. Тем более и так повышенный интерес к бикини друг дружки.
     А тут ещё со всех сторон гундели: "Ах, какая вода, наверное, холодная, ну, кто первый?" Я и подумала — в воде лучше будет, попробую перезавязаться, стоя по грудь в воде, а если и не получится, размокнет и ослабнет хотя бы.
     Конечно, перезавязаться не удалось. Вода просто обожгла холодом, стоять в ней невозможно было, только двигаться, и побыстрее. За мной попрыгали остальные, пришлось оставаться лидером и в плавании.
     А когда я выходила на берег, почуяла спазмы мочевого пузыря. Холод стимульнул почки, они быстро накачали его под завязку. Не просто хочу "по-маненькому", а режет всё внизу живота.
     Виду не подаю, побегала немножко по бережку, чтоб незаметен был бунт живота. Под солнышком он успокоился чуток, резь острая прошла, остались только позывы слить. Но из девичьей говорливой компании трудновато выбраться, не дав понять, куда, да мне и приходилось попадать в такие ситуации. Когда купальник мокрый: всё ништяк. Приспичит — спускай потихоньку и при первой возможности беги к воде, плещись и довершай дело.
     Я легла на песочек спиной, чтоб на пузырь не давить. Солнышко ласковое, не в пример воде, девчонки говорливо-судачливые, мальчишки неподалёку плещутся, им рано выскакивать несолидно. Ни о чём не забочусь, зажимаюсь в меру, прижмёт — знаю, как быть.
     Солнышко меня и подвело. А может, и в теле после резкого охлаждения стало вырабатываться много тепла. В общем, когда я решила, что пора бы выпустить чуток влаги, то оказалось, что бикини совершенно сухое!
     Придётся пострадать ещё минуту, пока иду к воде. Но когда я попыталась сесть, живот пронзила острейшая боль. Потом-то, дома, выяснилось, что я застудилась, а пока все мысли о "пи-пи". Стало ясно, что подняться с песка сухой я не могу.
     Если бы кто меня за плечи крепко взял и поставил на ноги, чтоб в пояснице мне не сгибаться, ну, тогда бы я кое-как на негнущихся ногах доковыляла до спасительной воды.
     А девчонки, подлые, щебечут и снова в воду не собираются. Она холодная, я их понимаю, а они меня — нет. Позорься тут в окружении всех!
     Как вышла из положения? Ну, голь на выдумки хитра. Осторожно повернулась набок, согнула ноги в коленках и, опираясь руками на песок, поднялась-таки с него, встала на колени. Приходилось всё это время поддерживать разговор, но несколько раз мне казалось, что вот-вот брызну.
     Обошлось. Но когда, стоя на коленях, я попыталась встать, то поняла: сухой не останусь. Главное — опереться не на что, руками пока могу безнаказанно шевелить, если особо не напрягать, а ноги — на них тяжесть всего тела, "немножко" не напряжёшь.
     Глупейшее положение, будто связана по рукам и ногам, хотя почти нага. Внутренне связана. И мысль свербит: неужели стану старухой, и буду с таким же трудом подниматься с кровати, как вот сейчас с песка? И на пузырь не спишешь.
     Впрочем, и ещё одна мысль посетила, помоложе. Бывают ли у кормящих… то есть не-кормящих матерей обратная по вертикали ситуация, когда небольшое напряжение рук — и груди взрывает молоком?
     Что же делать? Вдруг осенило! Немножко потёрла себе бока, стала делать руками пассы, как колдунья. Говорю:
     — Девчонки, а меня в воду снова тянет.
     — Холодная же!
     — А я — с низкого старта.
     И снова руками так помахиваю. Главное — чтоб прикрыть лобок естественным жестом, логичным окончанием пассов, а не по-девчоночьи стыдливо. Они сами прикрывали, знают тот жест.
     Вышло. И, вскакивая с колен, я ощутила ладонями тёплую влагу. Вовремя!
     Несколько быстрых шагов — и можно отнимать руки, спиной уже или боком ко взорам. Бегу, по дороге отпуская сфинктер совсем. Да он и сам вырывается.
     Вообще-то он инерционный у меня, если зажмётся, то даже если его пробьёт и давление спадёт, то сразу он не расслабится. Несколько шагов пузырь меня рвал изнутри. Зато потом что-то во мне будто развернулось — и так хорошо стало! Бегу и брызжу, брызжу, бегу и, слышу, кричу что-то…
     Жаль, кругами бегать нельзя. Сиганула в воду, сразу мне как будто кран закрыли. Доссывала, когда, вылезя, мокрой брела по песку. Ничего.
     Но я не об этом рассказать хотела, а о верёвочке в пояске. Поняла я свою ошибку — а талии нет постоянной окружности. Живот всё время в движении, что-то в него приходит, что-то уходит, мышцы брюшного пресса играют. Резиночка за всем этим следует, то туго, то слабее, а вот завязать верёвочку — это уже искусство. Я потом училась завязывать, запоминать ощущения в немножко подтянутом животе, когда его следует опоясать вплотную, чтобы затем было комфортно и не спадало. Какое-то усреднение по движениям.
     Только вот это умение редко мне пригождалось. Больше нигде верёвочек у меня не было, а тренироваться надо постоянно, иначе разучишься, да и живот растёт… как это шутят — "вглубь", к нему надо постоянно приноравливаться.
     За зиму всё позабыла, а третье бикини снова было на резинке. Чистая синтетика, эластан, что ли, так груди мои баюкала, что к грубоматерчатым возвращаться уже не хотелось.


     Как-то мы с Лёшкой зашли в видеозал, где показывают невинные фильмы, перемежая их рекламными вставками из фильмов порно. Это и недорого, да и не такие уж мы пошляки, чтоб часами порнушиться — сами бестелесные, что ли? И там одна девчонка (хорошо сложена, но робковата для такого тела) с ним поздоровалась. Сдержанно выказала привет, опасливо на меня поглядывая. Ну, и он сдержанно ей кивнул, почти сухо. Дал понять, что не свободен пока. Но во всему видно, что их отношения позади.
     Чем мне она глаз зацепила — несоответствием в облике. Тело у неё такое славное, роскошное почти тело, да и движется она так, что ясно — телом владеет. Спортсменка или танцовщица. А вот одета неброско, старомодно почти что облачена — беленькая кофточка, серенькая юбочка — хорошо ещё, что не до щиколоток. Короткая косичка — с девочкиных пор не меняла, что ли? И немножко скованно держится. Да с таким телом она могла бы царить в любом обществе, правильно только себя поставь!
     Кстати, Арина — а Лёшка много о ней порассказал — пошла от нас в тот зал, где рекламы не было, и билеты подороже поэтому. Может, после встречи ей не хотелось в одном зале оказаться, но вполне может быть, что и с самого начала туда шла. При такой скромности неудивительно, что Лёшка с ней расстался. Пускала ли она его к себе?
     Сошлись они на вступительном экзамене, он мужественно признал своей вылетевшую от неё шпору, претерпел замену билета и закончил на полчаса позже всех. А она, оказывается, ждала его в коридоре — поблагодарить. Как тут не заходишь вместе? Потом, кстати, их разбросало по разным отделениям, потому и смогли разойтись безболезненно.
     Его в ней что привлекло — городская, не очень смелая, ему же в городскую жизнь вливаться, помощница очень кстати. Ей же нужна была моральная поддержка — и по жизни, и ещё поскольку занималась она гимнастикой с детских лет, но не очень удачно. Места занимала ближе к концу, но в зале всегда сидели родители, родственники, подружки по двору, они аплодировали своей Арише, радовались так, будто взбирается она на пьедестал почёта, то сглаживало горечь неуспехов. Спортсменка чувствовала, что приносит радость близким, ну, а что лучше её многие выступают — пускай своих родных радуют.
     Ещё что её привлекало в секцию — отношение к одежде. Не на первом месте стояло, но всё же. Расскажу поподробнее, как поняла.
     Когда Ариночка пошла в школу, родители изо всех сил старались поддержать авторитет учителей, чтоб ни намёка на раздрай требований не было. Когда дочка рассказывала, что их "Марь-Иванна" (так, кажется, учителей величают) говорила и делала, они всегда поддакивали. Но однажды нарядили её во что-то, уже не помнит она, во что, на дорожку похвалили и отправили в школу — формы ведь теперь нет. А Марь-Иванна возьми и ругни одёжку эту. Ариночка затаила горечь, на другой день слезами и упорством вынудила родителей отпустить её в школу в чём-то чересчур уж домотканом, что они уде спрятали "до внуков" — Марь-Иванна возьми да похвали…
     Очень скоро нашли компромисс "семья и школа", но осадок в хрупкой девочкиной душе остался. Оказывается, насчёт одежды может не быть единого мнения — у взрослых, кого она любит и уважает. Какое же мнение должно быть у неё самой? Ведь крошка пока ещё.
     Ситуация усугублялась тем, что дети в классе, выходцы из разнообеспеченных слоёв населения, одеты были очень пёстро. Насчёт каждого Марь-Иванна не выскажется, учить некогда будет, коли одёжку разбирать.
     И поэтому наша героиня обрадовалась порядкам, царившим в гимнастической секции. Тренер был против того, чтобы занимались в затрапезных трениках. Купальник, пусть поскромнее, чем на выступлениях, беленький там, серенький или тёмно-синенький — но того же покроя, что и парадный. Парадные тоже не блистали богатством, причём все были без рукавов — тренер не любил запах закупоренных подмышек. Лифчики под купальник надевали даже на крошек — для укрепления плечевого пояса, а уже со временем он обретал, следуя за телом, рельеф. Трусы до пояса, чешки, резинка в волосы.
     Кому-то это покажется нетерпимым однообразием, но так и должно быть. Состязаться с другими спортивными умениями, и ничем другим. Относительно всего другого должно быть душевное спокойствие.
     Арина и сама не помнила, когда именно она "зацепила", переключая каналы, передачу о хатха-йоге. Диктор говорил, наверное, в рекламных видах, что йога укрепляет позвоночник, в то время как у профессиональных гимнастов он якобы "убит" уже к тридцати годам. А то и раньше.
     Всё это прошло в тот раз мимо ушей, но однажды девочка проснулась ночью в холодном поту и вспомнила эти слова. Может, приснилась она самой себе тридцатилетней, инвалидной, вот и проснулась. Очень уж сильно сказано — "убит". Как убит, почему убит, что делать?
     Она постеснялась спросить родителей, а тем более тренера. Иногда заглядывала к соседкам-"художницам" — отчасти из простого любопытства, отчасти поглазеть, как они гнут свои спины, ещё почище их, спортивниц. Красоты соседкам, конечно, полагалось больше, но всё было довольно скромно, почти по-пионерски: белый верх, чёрный низ. То есть беленькие лифчики, чёрные шёлковые трусы, и поверх — платьице из черноватой вуали. Трусики сквозь неё проглядывали ещё более аппетитно, чем верх, и вокруг всегда было много мальчишек. Тренер не гнал, считая, что подопечным надо учиться купаться в восхищённых взглядах. Независимо от того, чем они восхищены — грацией или трусиками на выгляд. Сейчас пацан просто зырит, а назавтра, глядишь, очаруется художественным образом, красотой, пластикой.
     Так вот, исчез в Арине энтузиазм, желание выкладываться, особенно в упражнениях на гибкость. Делала очень осторожно, не надрываясь.
     Тренер, должно быть, воспринял это как отсутствие чемпионских способностей. Но отчислить Арину, как и ещё нескольких аутсайдерш, не стал. Очень уж хорошая команда у него сложилась, все друг дружке помогают, поддерживают, ни капли зависти. Чемпионки иногда болеют — кого вместо них выпускать?
     А главное — и не надрываясь, Арина выступала на удивление красиво и гармонично. Пусть не та амплитуда движений, пусть "шпагат" долго ей не давался — но было в её движениях что-то очень-очень симпатичное, трогающее, привлекательное. А в групповых упражнениях как она смотрелась!
     Но вот на последние в школьной жизни состязание родители не смогли прийти, да и подружки предпочли к ЕГЭ зубрить. После выступления Арину встретила тишина. Так горько стало! И когда объявили очки, она чуть не разрыдалась.
     Ещё что усугубило. Тренер, когда его подопечные начали становиться девушками, без экивоков заявил:
     — Мне часто приходится смотреть на вас снизу вверх, и если я увижу, чья грудь надо мной нависает, с гимнастикой придётся той расстаться.
     Выступ тела допустИм, "навес" — нет. Объяснять, почему, не стал, сами пускай догадаются.
     А у Арины тело было, как я уже говорила, роскошным во всех измерениях, и никакая часть его не понимала, почему должна жертвовать собой ради спортивных успехов, радующих один мозг. И ей приходилось носить не просто тугой, а просто-таки "тюремный" спортгальтер, чтобы тренер не воспринял её телеса над ним нависающими. То есть — идти на жертвы, причём не только на выступлениях, но и на тренировках. Подсознательно хотелось что-то за эти жертвы получать, да вот не судьба.
     Конечно, новому своему знакомому она не рассказала всего, но по скупым намёкам стало ясно — девушка гимнастику бросит, если… если не обретёт моральную поддержку от кого-то ещё.
     Ну, он и взялся поддержать девочку. Тем более, такой бюст городская, да и вообще — позырить на голоногих в разных позах. На фотках ему приходилось видеть, как заносит у гимнасток грудь, как раскидывают они шпагатливо ноги, хорошо бы и вживую теперь.
     И вот, доказывая мне, что с Ариной он только о гимнастике и говорил, Лёшка многое мне порассказал. Что особенно его удивляло — как она по-разному держится в разном облачении.
     Когда они шли по улице или ещё где, а она — в обычной девичьей одежде, чувствовалась некоторая скованность, настороженность. Не ударить лицом в грязь, не выглядеть хуже других, не случилось бы чего с одеждой. Оправляется, скрытно то и дело себя ощупывает, в зеркальце при любой возможности смотрится — не только на макияж. А когда в туфлях на "гвоздиках", напряжённость усиливается, под руку её возьми — чувствуется.
     А вот, надев гимнастический купальник, босая, она прямо-таки преображалась. Все заботы об одежде, о том, как бы не упасть с "гвоздиков" отпадают, и девушка становится более естественной — раскованной, красивеет лицом даже (телом-то уже). Теперь ей остаётся беспокоиться только о движениях, но постоянные неудачи выработали в ней подход к ним почти философский: сделаю, как могу, и будь что будет. Девчонки в гимнастической труппе хорошие, не заносчивые, так что беспокоиться и не о чем.
     Так что Лёшка с чистым сердцем аплодировал выступлениям Ариши, обнимал её, будто родственник какой, обслуживал, словно чемпионку. Потом, поскольку раздетость не прогрессировала, охладел. Другие интересы появились. Да и ей пора более капительно обзаводиться молодым человеком.


     Нет, я не храплю. С детства ещё. Знаешь, как меня отучили?
     Послали меня в младших классах в пионерлагерь. Это не такое безобидное место, как многие себе представляют. Это первый раз, когда мне пришлось ночевать в большом соседстве — порядка десятка малознакомых девочек в одной спальне. Мне с ними как-то сразу е повезло, хотя я и тогда была общительной. Но они все были из одной школы, из соседнего села (оно, кстати, хулиганистым у нас слыло), и я для них была чужачкой. Подселили, мол, а нам и так хорошо.
     Но вслух не говорят, отселять меня всё равно некуда, все бараки забиты. Койку мне в середине выделили, а сами — у стен, а кто и у окон. В середине нехорошо спать, тем более в детстве, как-то неуютно. Вокруг — не друзья, не подруги. Но так несколько коек стоит. Спят они, высплюсь и я. Ничего особенного.
     Всё произошло в первую же ночь, в её ранний час, ещё фонари не выключили. У нас всё пространство лагеря просто-таки простреливалось, просвечивалось этими фонарями, чтоб сразу увидеть, кто вышел из домика, нарушил режим. Выключали их часа в два, наверное, или в три, когда всех потенциальных нарушителей валил с ног сон, а заодно и ночных сторожей. Но тогда ещё не выключили их.
     Просыпаюсь я от храпа. Ну, не то чтобы просыпаюсь, но из глубокого сна "всплываю под перископ" — глаза закрыты, мысли еле ворочаются в голове, сон от реальности не отличишь. Где храпят — там или тут? Если тут — не я ли сама? Дома, вроде, за мной не замечалось такого, но место незнакомое, с непривычки и захрапеть недолго, угол-то у подушки с головой не тот, что дома. Запрокинется голова или ре так повернётся — воздуху на выдох уже с боем придётся прорываться. А то и на вдох.
     Пришлось проснуться покапитальнее, высунуться изо сна полностью. Глаз ещё не успела открыть, как поняла — храп продолжается, но вроде потише стал. Кто-то другой храпит, может, даже по соседству. А я, вероятно, подхрапывала, если и вправду потише стало.
     Закрытые мои глаза чувствуют, что комната слабо освещена, нет полной темноты. Открыть бы их, да я вспомнила, что днём нелюбезно вели себя мои соседки. Вдруг кто на меня смотрит? Увидят, что проснулась, потребуют объяснений.
     Но и с зарытыми неуютно. Что там, наяву, происходит? Неизвестность страшит.
     Открывать или не открывать?
     Вдруг храпящая засопела и, видимо, перевернулась на другой бок, храп сильно ослабел. Навостряю уши — вроде в остальном тихо. И тогда медленно, на щёлочку приоткрываю глазоньки…
     То, что я увидела в неверном свете наружных фонарей, испугало меня до души в пятках: девчонки одна за другой бесшумно вылезали из кроватей и так же бесшумно начинали красться, стягивая кольцо. Похоже, окружают меня…
     Кроме бесшумности и явной организованности, меня испугали их глаза: злые, сверкающие в полутьме. Не приведи господь попасть во власть хозяйкам таких "зеркал души"!
     Уходя в пятки, душа, видать, неловко прошла мимо пузыря. Мой живот сжало будто рукой и до слуха донеслось короткое журчание. Блин! Обдулась… Это со мной только с большого страху бывало. И пузырь-то должен быть пустым, чем нас на ужин-то поили, а вот поди ж ты! Как утром встану?
     Тёплая влага, воспоминания раннего-раннего детства, когда безо всякого страха я так поступала. Вернее, когда ещё не умела мешать телу так вот поступать. А сейчас — умела, но не смогла.
     Как я обрадовалась, когда поняла, что девчонки в одних ночных рубашках окружают НЕ МОЮ кровать, а соседкину! Ага, ко мне уже некоторые спиной стоят. Ура! Можно чуть-чуть повернуть голову и чуть-чуть пошире приоткрыть глаза.
     И я стала свидетельницей настоящей экзекуции! Да такой, что обдулась бы ещё и ещё, оставайся что в пузыре.
     Действовали маленькие чертовки очень слаженно. В момент с храпящей слетело одеяло, несколько пар рук посадило её в кровати. Пока бедная девочка моргала глазами, не понимая, что происходит, ей подвернули обе ноги под себя, пятки чтоб под попу, и одну ногу за пятку вытянули назад, а всё тело продвинули к "ножной" боковине кровати. Да так, что колено оставшейся подвёрнутой ноги прошло через прутья, а торс оказался к этой боковине прижатым.
     — Вы что? Зачем? Пустите! — жертва проснулась окончательно.
     — Тише, ночь на дворе! — сказали ей. — Мы тебя предупреждали, чтобы не храпела? Ну, скажи честно — предупреждали?
     — Предупреждали вроде, — со сна она и не подумала запираться.
     — Ну, вот и не обижайся.
     Я не сразу поняла, отчего она вскрикнула. Тем более, окружили её плотно, а шевелиться я боялась. Одна надежда, что они сместятся и я что-то между ними увижу. И увидела!
     Жертву взяли за ступню протянутой назад ноги и потянули вверх. Как за рычаг потянули, чтоб голень стоймя встала. Одна тянула, а остальные прижимали тело к кровати, чтоб ноги как в "шпагате" на прямой были. Вперёд не наклонишься — боковушка кровати не даст. Так что связки такое упражнение тянет не хуже "шпагата", но на него насильно не усадишь, тем более — в кровати, а с подвёрнутой ногой — можно вот.
     Я не уловила момент, когда бедняжке вставили кляп — ну, не настоящий, а скомканный носовой платок или часть простыни. Но она замычала.
     Раздавалось тихое и злое:
     — Будешь ещё храпеть? Будешь? Будешь?
     С каждым "будешь" ступню дёргали на очередной угол, немножко отпуская и потом снова дёргали. Не из гуманизма — просто не хватало девчоночьих силёнок на девяносто-сто градусов сполна и сразу. Голень, собственная голень выполняла роль рычага, помогая злодейкам насиловать собственное же тело.
     Я потом, втайне от всех, привязав к ступне бечёвку, проверила — связки тянутся ой-ёй-ёй! Если ты не профессиональная циркачка или акробатка, дело плохо. Хорошую пытку придумали ведьмочки!
     Не успела оглянуться — а ступня жертвы маячит уже возле её головы! Вот куда довели! Может, и к макушке бы прижали, не начни девочка задыхаться.
     Она же плакала, а когда рот забит, куда сопли девать? Не сглотнёшь, не высморкаешься. И они это поняли.
     Тогда-то и увидела я, что изо рта у неё вытаскивают что-то белое, а ногу дёргать перестали. Даже выдернули колено из прутьев и положили тело, как лежало. Девочка некоторое время жадно глотала воздух, а потом уткнулась в подушку и тихо-тихо зарыдала.
     Ей говорят:
     — Если мы правильно поняли, храпеть ты больше не будешь.
     — Вы… мне… порвали всю ногу.
     — Денёк отлежишься, днём храпи себе. Но если и ночью примешься за своё, есть и другая нога у тебя.
     Она от таких слов ещё пуще в слёзы. Я не могла сдержаться, зашевелилась. Они ко мне оборачиваются и говорят:
     — А-а, чужачка! А ведь ты тоже храпела. Видела, как мы от храпа лечим? Учти на будущее.
     И я учла. С тех пор больше ни звука ночью, тело как-то само усвоило.
     А за девчонкой той я ухаживала несколько дней, пока она лежала с растяжением связок. Потом мы стали втихаря помогать друг дружке потихоньку разрабатывать связки. Гимнасткам же нипочём! Для них это не пытка, а тренировка.
     Вроде, стало получаться, подвижки были, но тут смена закончилась.
     С тех пор я не храплю. Но, бывает, во сне мне снится, что я засыпаю, и вот в этом "втором сне" начинаю прихрапывать. Сразу тогда вокруг возникают и начинают придвигаться белые балахоны привидений, и в прорезях чистой злобой горят чьи-то глаза.
     "Второго сна" как не бывало, а чаще всего выскакивала и из первого. Сердце бьётся, душа в пятках и даже мочевой пузырь не совсем в порядке бывает.
     Вот как меня "воспитали"!
     С тех поря я… ну, парень сказал бы "побывал в разных переделках". Девушки так не говорят, просто, ну, в разных ситуациях я побывала, в том числе и неприятных, с угрозой здоровью и невинности. Позор, бывало, угрожал. Кое-что тут описано. Но ни разу мне не становилось так страшно, как тогда, когда мою (как мне казалось) кровать бесшумно, без предупреждения окружают полуголые девочки с горящими злостью глазами и неизвестными, а оттого и страшенными намерениями.
     Да, они были безоружны, с голыми руками, но — десяток на одну. А девичье тело беззащитно, да ещё спросонок, над ним можно так поиздеваться, так изнасиловать — не в мужском смысле слова, но и в женском мало радости. Одно лишение воздуха можно организовать разными способами…
     Правда, тут есть одно "но". Утром жертва должна выглядеть жертвой несчастного случая, немочь должна иметь безобидное объяснение. Вечером, после ужина, мы гуляли, и если бы кто растянул связки, ей бы помогли добраться до кровати, не вызывая врача, не жалуясь вожатой. Не любили мы врачей, вечно они лезут со всякими придирками. А вожатая, узнай она, непременно бы врача позвала, чтоб ответственность с себя снять.
     Этим и воспользовались злодейки, выбирая способ истязания. Подвернула ножку девочка, думала ночью отлежаться, а и утром встать не может. Симптомы налицо, десяток свидетельниц — тоже, кровать свидетельствует, что хозяйка ночью ворочалась и плакала, улик нет, всё шло с подручными средствами. А пожалуешься — и вторую ногу тебе загнут, а то и ещё чего.
     Но, конечно, спросонья о таких ограничениях не думается. Всё, решительно всё с тобой могут сотворить, кажется тебе. Или ты сама, испугавшись, сделаешь. Мне, кстати, тогда попало за пятно на простыне. Врач долго выпытывала, не страдаю ли я энурезом. Соврала, что приснился страшный сон. Почти правда. Могла же я подумать, что всё это мне приснилось?
     Будь моя воля, я бы всех этих малолетних злодеек отправила бы в сон. Проснулась — и нет их, пускай выживают там сами, как знают.
     Одно только мешает: я тоже не люблю, когда рядом храпят.


     Почему я не люблю качели? В обнимку многие качаются, знаю. Но я — нет. Почему? Послушай про один случай из жизни в пионерском лагере.
     У нас там был шикарный туалет в виде обширного такого павильона. Выделялся дизайном и свежей покраской, когда сквозь деревья новичок видел, то думал, что коттедж начальства это. Окна в крыше, стены глухие, модерн то есть. А сбоку, со стороны женского входа, притулился бедным родственником простенький сортирчик — шершавые доски, щели, скрипучая дверь на зыбком крючке — классика.
     Собственно, со дня основания лагеря он один и был, современный пристроили позже, когда деньги появились. Спонсор рассудил здраво: чтобы чаще с благодарностью вспоминали, надо соорудить то, чем пользуются чаще всего. Ну, и соорудили.
     "Старожила" же сносить не стали, оставили для разных робяшек-стесняшек, что одиночества везде ищут. Как девочек, так и замкнутых мальчиков. Таких немного было, но были. Кто боится ехать в лагерь, тот боится всего, а не только туалета. Ночью могут измазать зубной пастой, спрятать одежду и всё такое.
     Но туалет стоял — на всякий случай. В нём даже иногда убирали.
     Он выручал глупеньких девочек, которые почему-то торопились сделать свои маленькие дела так, будто вот-вот кто-то войдёт и опозорит. Сжимали живот сильно-сильно, гнали струю быструю-быструю, а напоследок пытались выжать всё до капельки, и порой грохали газами, которые и рады бы потаиться в глубине, да не выдерживают такого напряга. Хозяйка пугалась, краснела, быстро натягивала трусики, чтоб сбежать от позора, и в спешке мокрила их — а потом боялась, не проступит ли влага наружу.
     Зная всё это, девушки-воспитательницы проводили неафишируемые занятия, экскурсии, где показывали, как изолированы друг от друга кабинки, как надёжны задвижки, учили расслабляться над унитазом, не форсировать события — и так пойдёт, раз время приспело. Наоборот, затужишься — дольше не протолкнёшь, не вытолкнешь. А когда в расслабухе, то и напоследок не шумнёшь, не испугаешься, не перенапряжёшь те мышцы напрасно, что позже в жизни понадобятся, будет время и обтереться. И вообще, если умеешь расслабляться, справляя нужду, то и в обычной жизни легче будет, побесстрессовее.
     Девчушечки, а к ним и я примазывалась иногда, с удовольствием внимали, больше ведь нигде такого не услышишь, да ещё с практическими демонстрациями (я и демонстрировала). Ими не пренебрегают, не таят интересные вещи, опты передают. Некоторые и о других, смежных вещах спрашивали, ну, тут уж по обстановке — рано им ещё или пришло время начать объяснение анатомии и физиологии взрослой жизни.
     Однажды меня угораздило проснуться рано, и побрела я в туалет. У входа стояло несколько девчонок и раздавался стук то ли молотка, то ли топора — какой-то дядька орудовал над старым туалетом.
     Ещё бы не заинтересоваться! А раз заинтересовалась, то и вкруг заговорщиц вошла. Это они наняли плотника для деликатного дела. Какого? Потерпи, в смысле, не сливай пока, сама минут через десять узнаешь.
     И я узнала. Мало того — мне доверили опробовать устройство. Ну, не то чтобы доверили, а просто сами побоялись, очень уж устрашающе выглядело. Этот рычаг у боковой стенки — его же надо вдвоём ворочать. Ну, а я тогда была помоложе и полегче остальных заговорщиц, вот меня и втиснули.
     Когда плотник, повернув несколько раз рычаг, ушёл с одной из девочек — рассчитываться, меня остальные окружили и дали раздеться догола, так надёжнее. Неизвестно ещё, не намочишь ли одежду, дело новое, рискованное. Собственно, ради острых ощущений всё и затевалось, и деньги плотнику платили. Одного из парней, дюжего такого, удалось уговорить взять на себя вину за сломанные качели, чтобы ночью их можно было разобрать и утащить.
     Нижнюю доску и столбики качелей я узнала сразу же, как только вошла. Только в доске были проделаны отверстия для ступней, только-только ножки просунуть, а снизу была прибита ещё одна доска, чтобы не проваливаться. Отверстия были разнесены — ножки чуть-чуть раскорячить чтоб.
     Сверху на столбиках болтались ременные петли, в них надлежало вдевать запястья, несколько раз повернуть и ухватиться покрепче за обструганные концы деревяшек — сами-то столбики шершавы довольно.
     Снаружи спросили, хорошо ли закрепилась. Дёргаю руками-ногами, кричу:
     — Да!
     В ответ донеслось:
     — Крутим!
     Несколько девчоночьих рук навалилось на рычаг. Даже не верится, что сдюжат, не сразу получается. Жду. Наконец медленно, со скрипом ось стала ворочаться, доска начала уходить и-под ног, и ушла бы, не будь ноги в неё продёрнуты. Моё тело повернулось и почти в горизонтальном положении зависло над очком. Руки впились в рукоятки, под ложечкой защемило, как на аттракционе, в нос пахнуло запахом выгребной ямы.
     Девчонки приоткрыли дверь и сказали:
     — Давай!
     Ну, я и "дала" — зажурчала, сначала осторожно, потом всё сильнее и сильнее.
     Какой это для женщины кайф — изливаться, вот так, по-космически, не садясь и не сгибая в коленях ног! Я только сейчас это поняла. Что-то такое мужское, непривычное. Струя сначала по инерции идёт в сторону ног, они хоть и расставлены, но туалет — не место для "шпагата", кажется, что можешь замочиться. И тут струя теряет горизонтальную составляющую импульса и отклоняется вниз, в очко. Я попробовала и послабее, и посильнее. Даже жалко, когда опустел пузырь, неёмкий какой-то. Забыла, что когда вскочила, то не чаяла сухой добежать. А девчонки, те, что в дверь пялятся, все как одна с животиками, словно беременные, в полной боевой готовности к опробованию своей задумки. Чем-то надулись, наверное, с вечера ещё.
     Командую:
     — Майна!
     Головы исчезают, со скрипом поворачивается рычаг, тело возвращается в вертикальное положение. Руки раздались, выпутанные из ременных петель. Чёрт, красные полосы! И на ногах тоже. Только сейчас чую, что ноет. Что поделать, это черновая реализация смелого замысла, вот ежели пустить в серийное производство, то тут тебе и мягкие кожаные зажимчики будут, и металлическое всё, и моторчик в ручным управлением. Жмёшь рычажок, как на руле мотоцикла — тебя вертит, отпускаешь — зависла в воздухе. Сделала своё дело, кайф словила и жми рычажок на другой рукоятке.
     Я потёрла рубцы на ногах и руках, а меня хлопали по плечу, поздравляли. Оделась и влилась в число зрителей.
     Одна девчонка хотела по-большому, её пропустили вперёд. Встала задом наперёд и зависла над очком попой. Долго не удавалось её расслабиться, но потом дело пошло на лад. Как и струя: твёрдые отходы норовили вылезать в сторону ног, но тут же сигали вниз.
     Смотреть на это долго желающих не нашлось, и испражняющаяся сама вела репортаж с места событий, всё больше ахали да охали, а поскольку одновременно выходила моча, низ живота ею оказался залит. Из основного туалета принесли одноимённую бумагу с напечатанным именем спонсора, обтерли её. Всё-таки это здорово — не садясь, не сгибая ног.
     Потом пошли остальные. Лихие возгласы огласили раннеутреннюю тишину лагеря. Со смачным скрипом ходил рычаг, можно было подумать, что из колодца качают воду. Что-то к тому же лилось…
     Мне пришла в голову дельная мысль. По моему совету некурящие в общем-то заговорщицы запаслись сигаретами. Рычаг выходил в глухой угол двора, и те, кто шёл вместе со страждущей его ворочать, притворялись, что курят, чтобы никто не заинтересовался, чего это они тут делают. А всё, что надо, смазали, чтоб скрип не выдавал.
     Смазывать пришлось часто, не металлические же части — деревянные. Но ничего, работало.
     Я научилась пить на ночь так, чтоб неплохо спать и утром просыпаться с полным пузырём. Правда, под утро сны снились какие-то туалетные: ищу долго сортир, а найдя, опорожняюсь и опорожняюсь, но без облегчения. Страшная мысль: никогда не изольюсь! Облегчение приносили только пробуждение.
     И вот однажды у стенки рядом с рычагом не оказалось условленной бутылочки с постным маслом — не запасла почему-то дежурная. А пузырь я напила славно, рекордно. Чтобы облегчиться по-обычному, и думать не хотелось. Закрепилась в "качелях" и подала команду.
     Подружка налегла на рычаг, но несмазанность дурно повлияла.
     Мне, недвижимой, были слышны сопения, всхлипы и обещания:
     — Вот сейчас… налегаю-ю-ю-у-у… ну же!
     Жалко было слабосильную девчонку. Напрягается, а сама ведь тоже хочет, и одета к тому же, не опростается ли при напряге? Но себя, свой пузырь было ещё жальче, в душе зрела злость.
     Может, высвободиться и хлестануть по старинке? А если она повернёт? Не головой бы в очко, блин!
     Вдруг послышалось:
     — Раз-два, взяли!
     Это пришёл кто-то ещё. Ну, дело пойдёт! Рано паниковать.
     Не с первого раза, но повернули-таки девчонки рычаг. И как повернули!
     То ли разболтался механизм, то ли наложились пики девичьих силёнок, но моё тело не только повисло горизонтально, но и проскочило это положение, ноги поднялись выше головы. Руки вцепились в деревяшки пуще прежнего, ступни стало отгибать, пришлось напрячь и ноги, чтоб не вывалиться из отверстий.
     Почти оправдалось опасение — голова нацелилась в очко. Ну, не совсем уж, но волосы, чую, свободно не висят, значит, концы их лежат, и лежат не на самом числом месте этого не самого ароматного заведения.
     Надо бы крикнуть: "Назад, куда ты меня?!", но я, перекошенная и испуганная, издаю только какое-то бульканье.
     Не сглотнула слюну перед стартом, вот и получила проблему. Чуть не задохнулась, а потом поняла, что на крик не хватит сил. Руки, ноги сфинктер — всё напряжено, в ос лезет вонь, полной грудью не сдохнёшь, какой тут крик?
     Может, сама догадается вертлявая, что завернула слишком и чересчур? На это одна надежда. Через минуту должна обратно крутнуть. Главное, выстоять, то есть "вывисеть", выдюжить эту минуту.
     Секунд пять-семь это удавалось, а потом в глазах начало темнеть. Кровь прилила к голове, короткого, антивонного дыхания уже не хватает, а вдохнуть эту вонь поглубже — сознание потеряю.
     Мышцы вдруг задёргались, словно протестуя против безвыходности положения. Рот выплюнул слюну, всё-таки лучше дышать через него, нос больно привередлив — хотя аммиак и сероводород достанут и через рот. И вот в этих попытках наладить ситуацию я на сразу ощутила, что по животу поползло что-то мокрое.
     Упустила сфинктер, блин! Уже потом поняла, что надо было напрячься и пустить струю посильнее, оттолкнув её от тела, а уж вниз сама пойдёт, хотя и необязательно, что в очко. А так… Изо всех сил стараюсь зажаться, а моча всё лезет и лезет, противно липнет к телу и спускается всё ниже и ниже, к голове. Этакий ручеёк вверх ногами.
     Я тяжело дышу и с ужасом ощущаю, как влага заливает живот, минует пупок и ползёт уже вверх от талии, по грудной клетке. Немного напоминает медленное окунание в воду методом приседания.
     Блин, дошло уже до основания шеи! Ох, и шея уже залита, ручеёк уже примеряется, как охватить со всех сторон голову. За уши… блин, волосы не намочит, как с такими идти по лагерю?
     Захваченная опасениями за волосы, не сразу осознала, что инстинктивно сглатываю попадающее в рот… но уде не слюну. Ф-фу! А не сглатывать нельзя — нос уже залило, чтобы отфыркаться, надо вперёд вдохнуть, а чтобы ртом вдохнуть, надо его освободить. Вкус уже не важен, о выживании речь идёт. Плеваться — снова воздух нужен, без лишнего воздуха можно только глотать.
     Внезапно до тоже уже влажных моих ушей донеслись звуки удивительно знакомые — чмоканье с задыханием. Чмокал и чавкал мой собственный ротик — то закрывался, протестуя против вливания, то открывался, спасая от вливаний нос. Приходилось и глотать, не сообразуясь с ритмом дыхания. Да какой там, к шутам, ритм — хоть бы по минимуму воздушку втянуть, а в носоглотке набрякло уже, того и гляди соплями задохнусь.
     В звуках ничего особенного не было, всё логично и естественно, надо бы ещё погромче чавкать, чтоб зачесалась снаружи рычажница, поняла, что неладно внутри что-то. Но особенное всё же было. Знакомость! Я с ужасом узнала своё детское чавканье — из раннего-раннего детства, столь раннего, что, как и сейчас, слышишь и не сразу понимаешь, что издаёшь эти звуки ты сама.
     Так я ела суфле, крем с пирожного, розочки с торта, мягкое мороженое и всё-всё сладкое и нетвёрдое, чем лакомили меня родители. В простодушной уверенности что чем больше поток сладкого через рот, тем вкуснее, несмышлёная девочка Кирочка пыталась заглотнуть всё побыстрее, в рот не позволял, ограничивал, приходилось чавкать. Чавканье сродни топтанию на месте, пока справишься с заминкой из-за жадности, понимаешь, что ощущение вкуса ты пропускаешь — тоже, выходит, из-за жадности. А поскольку крошка не знала, что при глотке дыхательное горлышко перекрывается, и пыталась есть и дышать одновременно, то вместе с чмоканьем ещё и задыхалась — вкуса это тоже не добавляло.
     С возрастом научилась я есть культурно, и даже когда ела одна, не чавкала, разве что причмокивала чуток, знала, что жадность наказуема сразу же, на месте.
     И вот теперь, когда в рот лезет самая невкусная на планете жижа, когда пытаешься изо всех сил проявить антижадность — точно так же чавкаешь и судорожно глотаешь воздух. Ирония судьбы! Снаружи могло показаться, что девочка заперлась в нужнике, чтобы скрытно скушать купленное втайне мороженое или пирожное, не делиться ни с кем чтоб.
     О, с каким удовольствием я бы "поделилась", всё бы отдала, до капельки в чужие уста — в обмен на простой воздух!
     Попыталась напрячься, чтобы вышла струя в сторону от тела, но моча уже проложила свой путь по телу и не желала с него сворачивать, пошла потоком, кое-где жертвуя земному притяжению капельки. Чмоканье только усилилось, воздуха стало не хватать катастрофически, пришлось снова зажаться.
     В довершении всего залило и глаза. Барахтаясь в зажимах, глотая и плюясь, судорожно вдыхая воздух, я совсем потеряла контроль над сфинктером, шлюзы открылись широко — шире даже, чем когда тужилась нарочно. Волна по телу пошла погуще. Кое-что, правда, срывалось с тела, не доходя до головы, но и доходило прилично, чтобы от этого очуметь.
     Теперь рычаг заело в обратную сторону. Девчонки налегли, чуть не повисли на нём всем своим весом. Словно нехотя, качели вернулись в вертикальное положение, так что я залила ещё и ноги — остатками мочи.
     Видя, что долго не выхожу, они сами открыли дверь и оторопели. Лицо залито жёлтым, волосы промокли насквозь, да ещё собрала ими то, что вокруг очка валялось, промахнутое мимо него…
     Словно неживой робот, выхожу из туалета, делаю несколько шагов деревянными ногами и валюсь, как подкошенная, в траву. Девчонки с визгом разбегаются. А в это время к другому концу большого туалета потянулись мальчишки в утренних трусиках — другому-то другому, но не настолько отдалённому, чтобы не видеть распростёртое на траве девичье тело. Особенно, если оно абсолютно наго.
     О дальнейшем, извини, рассказывать нет сил. Да и сама плохо помню. Отложилось в памяти только, как меня с пристрастием допрашивали взрослые: кто это меня так? Никто не верил, что это моя собственная моча.
     Девчонки, которым я отдала свою одежду перед туалетом, не нашли ничего умнее, как незаметно положить её рядом с кроватью. И вожатые-Шерлоки Холмсы, конечно же, заключили, что меня похитили прямо из кровати, утащили к туалету, измывались там, как хотели… Забавно было слушать, как они избегали изо всех сил слова "минет", пытаясь выяснить, не домогались ли его от жертвы похитители. Рот капитально промыт мочой, если что в нём и было — сплыло.
     Приятного, конечно, мало. Но я никого конкретно не обвиняла, ссылаясь на крепкий сон и шок спросонья. Большого ущерба, говорю, мне не нанесли, так что после драки чего кулаками махать. Лучше охраняйте спальный корпус девочек получше, с собаками, ничто и не повторится.
     Но всякий раз, просыпаясь до подъёма, я прислушивалась, не скрипит ли рычаг, не слышны ли приглушённые визги, не проходит ли стороной чужое удовольствие… Но на качелях с тех пор не могут качаться.

     За этим туалетом, кстати, в безлюдном закоулке, стояли на маленькой полянке среди зарослей два тренажёра. Неумение плавать молодёжь не афишировала, стыдилась даже, вот и решили мудрые педагоги — выявлять незачем, кто хочет — приходи и тренируйся. А потом милости просим на пляж, обводнять свою сухопутную натренированность.
     Тренажёры были под брасс, по схеме из журнала "Наука и жизнь". Велосипедное сиденье под живот, рейки для предплечий и голеней, соединённые с механическим устройством, разрешающим движения лишь по одному контуру. С небольшой натугой движения, сопротивление воды имитировалось. Полагалась ещё миска с водой, чтоб вдыхать-выдыхать правильно, но её не было. Ходили слухи, что кто-то кому-то подлил в неё то ли едучей кислоты, то ли бесцветной мочи, в общем, удивил "пловца". Так что миски сняли, а приладили взамен по респиратору. Умельцы вогнали туда противогазные лапаны и так всё оснастили, что вдохнуть стало можно лишь с поднятой головой, будто из воды выныриваешь, а с опущенной можно было только выдыхать.
     Кто признавался, что ходил на тренажёры, кто нет, но мало кто прилаживал конечности к планкам как следует. Да в одиночку и не приладишь. Всунешь лодыжки-запястья и на шуровать: всё болтается, вихляется, полная расхлябанность, а не брасс. По правилам, надо принайтовать в запястьях и у локтей, а ещё лучше — и посередине тоже. То же и с голенями — в щиколотках, у коленок и посерёдке. Только тогда толк будет, только тогда механика через рейки покажет тебе верные движения, только тогда и сам оценишь строгость и чёткость движений — будто за руку тебя ведут.
     Сам так не привяжешься, если приходишь один, то приходится вприхватку, неэффективно.
     Но были в лагере паренёк и девочка, Толя и Моля, которые друг от дружки не таились. Вместе в степном казахском селе жили, где тут научишься? Он казашонок, ну, и она темноволосая. Вместе и тренировались. Приходили, трогательно держась за руки, один другого крепил ремешками и запускал тренироваться, а сам или стоял и смотрел, или ложился на соседний тренажёр и орудовал вприхватку, то и дело смотря на "правильного" соседа и пытаясь копировать его строгие движения. Минут через пятнадцать или когда выдохнутся менялись местами.
     Всё шло хорошо, и уже наши герои намеревались от "по-собачьи" перейти на воде к брассу. Но в той палатке, где жила Моля, девочки увлеклись поцелуями, просто так уже и не здоровались, только с причмоками, с облизами. Толя же краснел и отказывался, окружающие его мальчишки ничем таким не занимались. Чтобы скрыть свою детскость, он сказал подружке, что не выносит долгих задержек дыхания. И даже тренажёрить стал в быстром темпе, мол, не могу иначе.
     И вот раз Моля отзанималась. Толя стоял позади и от раскоряченных ног подружки взгляда, мягко говоря, не отводил. Первый раз, правда, он на это внимание обратил. Почуял, что плавки вспухают, что-то такое интересное наклёвывается, неизведанное. И, отвязав, быстро лёг на освободившееся место, чтоб живот сразу вниз.
     По-новому теперь чуялись прикосновения нежных девичьих рук, пристёгивавших его ручки-ножки. Промежность его реагировала, он сам не понимал, что происходит. Только бы она не смотрела ему в пах! Но не попросишь ведь, тогда обязательно позырит. Ладно, будь что будет, респир на нос — и пошёл.
     Как назло, хотелось задерживать дыхание подольше, но он не смел. Девочка была рядом и могла заметить. Занимался, как всегда, но с новыми ощущениями. Будто и вправду целовать учишься, голову поднимал, словно невтерпёж вдохнуть, а сам не вдыхал. Зато пытался вдыхать с головой вниз и балдел от закупорки…
     Увы, Моля приняла это за чистую монету. Надо же, какое недержание дыхания! Да, с таким не поцелуешься. Но он же свой, надо, стало быть.
     Толина тренировка выдохлась, а ц них был такой условный знак — не мычать сквозь респир, а как бы обмякнуть, отпустить все конечности и голову, мол, всё, выдохся, амба. Сымай респир и отвязывай тело.
     Вот это-то и подвело. Почему-то, может, потому, что стояла сзади (почему это?), но сначала Моля отвязала мальчишечьи ноги. И то ли догадалась, что парень умеет держать выдох, вон, голову не удосужился поднять вдохнуть. То ли не обратила на это внимание, зато поняла, что может сейчас, уникальный случай представляется, помочь Тольке потренировать задержку дыхания. Только вместо того, чтобы отвязывать дальше, изо всех девичьих силёнок пригнула голову брассиста вниз. Да-да, в то положение, в котором не вдохнёшь.
     А мальчик и так передержал пустые лёгкие. Ждал, что руку освободит, и он скинет надоевший уже респир. Сдёрнет. Ну, или она его сымет. Нет, ни то, ни другое. Хотел уж сам голову поднять, раз задержка такая, а поднять-то и нельзя!
     Стал задыхаться, запаниковал. Ногами мог брыкаться и лягаться, только девочка-то спереди стояла. И считала, чертовка, секунды безвоздушия. А руки в плену! В них, в руках, всё и дело. Даже одной он мог бы отбиться, да вот привязаны обе. Можно только головой бороться, поднимать во что бы то ни стало. А она чуть не всей тяжестью на шее повисла, сверху жмёт.
     Задвигались брассово руки, строго по заданной траектории. Не воду толкать назад, а отпихнуть стоящую спереди, а стоит она вплотную к его голове, чуть-чуть только её задеваешь, а будь её бёдра по-мальчишечьи узки — и вообще бы не задел.
     Что же, спускать флаг? Ну нет!
     Ларчик, как обычно, открывался просто. Просто, как рот. Для чего противогазные клапаны присобачили к респиратору? А не взяли целую шлем-маску. А чтобы не забаловали ребята, купоря друг друга в привязанном состоянии. Военруки хорошо знали, что оставь ребят наедине с противогазами — и взаимные пытки неизбежны. В респире же довольно раскрыть рот — и дыши через щель, свободно почти. Другое дело, что тренирующиеся поступали честно, рта в нижнем положении не разевая. Вода же кругом! Вот задрав голову, обозначали раскрытие рта, но дышали всё равно через нос, честно.
     Моля мгновенно поняла, что Толя сейчас разинет рот. Промахнулась она с этим респиром. Но это даже хорошо! Она развернула давящие на его шею ладони запястьями наружу, быстро присела, благо сопротивление ослабло, и, теперь уже обнимая его шею, держась за неё, оттолкнулась босыми ногами от земли, проскользнула под тренажёром. Хорошо, что купальник гладкий! Расставила ноги, чтобы не помешал столбик, на котором крепился лежак для живота. Теперь её голова была под Толиной, лицо к лицу. Вот, он уже начинает разевать рот, сейчас она толкнёт респир носом, рукой сбросит с его затылка ремешки и сольётся в долгожданном поцелуе с его освободившимися губами. И нечего ссылаться на задых через две секунды!
     Парню, однако, было не до хитрых задумок подруги. Он лишь почуял, что давление на шею слегка ослабло — девочка от попы и ниже лежала на земле, на его шее висел только её торс. Так что он не только открыл под респиром рот, он ещё и рванулся, отталкиваясь руками, вперёд…
     И его "шишка" в промежности, порядком подросшая за секунды борьбы, вползла на велосипедное сиденье. Скорее даже, сиденье её проутюжило снизу. И наступил кайф.
     А нужно сказать, что столбик, на котором крепился этот "утюжок", был неструганым, сучковатым. По конструкции тренажёра никакие части тела туда не должны попадать, чего ж строгать да фуговать понапрасну! И когда девочка, разводя ноги, на полном ходу въехала промежностью в этот столб, там оказался один сучок, который она сразу и не почуяла… в общем, купальник уцелел только из-за своей эластичности.
     Они целовались и кайфовали низами. Только вот руки… Разве он виноват, что ими можно совершать только брассовые движения? Ни обнять, ни приголубить, ни плавки приспустить, потому что тёплые уже до краёв. А она так страстно целует, словно они друг в друге уже…
     А потом они, она спереди, весело побежали купаться. Брассом. Научились уже. И не только ему.

     Лёшка мне признался в одной шалости. Дело в том, что вскоре после нашего близкого знакомства один его друг, живший в квартире один, начал подрабатывать по ночам. Незачем и говорить, что мы этим не просто воспользовались — мы в это вцепились.
     Сразу, как-то сам собой, выработался определённый ритуал. Лёгка приходил к другу первым, проходил в спальню, раздевался до трусов и начинал заниматься конспектами — студент всё-таки. А хозяин квартиры собирался на ночную свою работу.
     Я приходила тогда, когда на эту работу было уже пора. Фишка в том, что раздевалась до белья в тёмном уголке лестничной клетки, даже зимой, складывала одёжку и сумочку в большой пластиковый пакте. Звонила в дверь. Открывал хозяин, а я сним заранее договорилась и совала пакет ему в руки, сохрани, мол, до утра. Он и обнимал порой меня, ну да это в счёт арендной платы. Это для того, чтобы после его ухода, а он сразу же уходил на работу, постоять чуток перед закрытой дверью с ключом, нервы чтоб мне пощекотало. Мол, осталась в таком виде после грабежа, как по улицам идти, один путь — в эту вот квартиру, пока соседи не выглянули. А может, всё-таки рысью домой? Приятно тебя адреналинит, как представишь такое. Особенно зимой, когда против тебя не только глаза людские, но и мороз. Обута оставалась, кстати, в лёгкие чешки.
     А Лёшка в спальне терзался, не зная, приду ли. Может, ушла со знакомым? Пусть даже не с ним, а просто раздумала и ушла. А? И что — просто ложись и спи?
     Немножко мучили себя неизвестностью перед главным. Потом я тихо открывала ключом дверь, закрывала, тихо замыкала замок. Тоже элемент игры. Напрягай слух, мой милый! Или жди, когда я неожиданно появлюсь на пороге спальни.
     Чаще всего выходило так, что когда я появлялась в двери прихожей, Лёшка возникал в двери спальни. Нас разделяла довольно-таки удлинённая гостиная. Надо было это расстояние пройти, не спеша, медленно, наслаждаясь, созревая для спальни…
     Порой мы встречались на полпути, он поднимал меня и уносил на кровать. Такой беспомощной-беспомощной чувствовала я себя, одежды-то нет, не уйдёшь. Сердце замирало, мандраж брал — пока не начиналось основное.
     Но большей частью я шла по гостиной на своих двоих, а кавалер ждал неподвижно, промежность вспучивалась на глазах, он отступал внутрь, к кровати. Шла я медленно, покачивая бёдрами, колыхая бюстом, припоминая, как это делают порочные женщины из видеофильмов. Лёшка прямо балдел, особенно когда я и язык ещё высовывала, змеёю прямо.
     Бикини на мне было такое жёлтенькое, если присмотреться — полупрозрачное, только самое-самое скрывало кусочками подкладки, трусики низенькие, узенькие, на боках лямочка в два пальца шириной. Стрингов я тогда не носила, только собиралась, так что такие трусики — предел моей наглости, и попкина расщелинка сзади видна. А сверху так вообще не чашки, а сетка какая-то для груды плоти, переливается она там, перекатывается или просто подрагивает.
     Вот моё хождение в эдаком виде Лёшку просто-таки с ума сводило. Да, повторяла порой "на бис!", если он мог удержаться и не схватить меня, потому что если схватит — то и не отпустит. И вот та шалость, которую он тайно задумал, а потом признался, с этим связана была.
     Задумал моё паренёк научиться точно ток же ходить — вроде для того, чтобы лучше понять своей девушки внутреннее состояние, и чтоб дальше её лучше ублажить. Ладно, что тут такого. Только ему зачем-то понадобилось воспроизвести все детали, и поэтому он всё от меня на первых порах утаил. А какие детали? Купил он бикини, почти как у меня вот, притворился, что девушке своей покупает, а размеры свои сказал. Наигрался с лифчиком — надевал, перед зеркалом вертелся, что-то внутрь пихал. А это не чашки, я же говорила, так что просто так не вложишь, кататься будет. Тогда он взял длинный пакет молока и прискотчил к волосатой своей груди. Вот это то самое1 И скотч кожу от груди оттягивает, ощущения разнообразит.
     Потом, кстати, мы включили это в любовные игры, и я прогрызала пакет, выпивала весь литр на пустой желудок, играя мышцами живота, булькала им внутри, потом терпела позывы — весело, в общем.
     А вот с трусиками у него ничего не получилось. Он даже не смог надеть их как следует — ясно почему. Когда мужчина надевает нормальные плавки, как ни поддерживай, они тебе ничего не сожмут, ножные канты примут на себя всю нагрузку. Женские же трусики — дело другое, канты не сядут, пока материя не обляжет лобок и попку, то есть у мужиков они не сядут… не дойдут.
     Играться, впрочем, с этим можно, и Лёшка игрался, но и цели первоначальной из виду не упускал — научиться по-женски вертеть бёдрами. Для этого ему пришлось подобрать мужские плавки столь же узкие и низкие, как мои трусы, но посвободнее сами понимаете где.
     Имевшиеся у него не подошли — высоковаты, хорошо закрывали живот, верёвочка в пояске страховала от неприятностей при прыжках в воду, канты, с лихвой покрывавшие паховые складки, давали прилегание и держание всего "хозяйства". Но то-то и плохо, что живот чересчур закрыт, да и бёдра бы повыше открыть. Живот должен большей частью выглядывать и как бы налегать на нижнюю, покрытую материей часть, на поясок. Верхняя плоть живота должна диктовать кручению бёдер, сама не будучи стеснена.
     В специальных Лёшкиных плавках в воду не прыгнешь, да и просто плавать не рекомендуется — спадут. Верхняя кромка идёт по самому широкому месту (хотя что там у мужиков широкого-то!), резиночка слабенькая, на одном честном слове, расщелинка межъягодичная вот только не выглядывает — мужчина всё-таки, несолидно. Чуть встанет у него — плавки с щелчком слетают. И вот в этой несерьёзной одёжке Лёшка стал учиться ходить по-женски, сильно вынося одну ногу, поворачиваясь на стоящей и верти всем, чем только можно в этом положении вертеть.
     Не всегда закрыт пупок, но положив руки на талию, мизинцы всегда чувствовали поясок, а у моих трусиков до него им оставалось почти ладонь. Иначе не удержатся на мужчине.
     Плавки узенькие-узенькие, чтобы живот серединой своею из них выпирал, оставляя покрытой только часть второстепенную. Чтоб видно было, как на животе мышцы играют, как налегают влево-вправо.
     Правда, такие плавки узкими боковинками своими сильно жмут на бёдра, врезаются почти. Ведь на поясок при столь нагом животе надежды нет, а держаться надо. И лучше держаться, чем женским трусикам, тем более, что при упражнениях выработки женственности так и норовит там встать. Терпи, казак, зато всё плотно у тебя там.
     Вообразил, что трусики — это борта лодки, а выступающий из них живот — гребцы. Левый борт, правый борт. Мысленно командовал: "Правая греби — левая табань!", "Левая греби — правая табань!" Прислушивался, как у него там ходит плоть, стремился, чтобы она медленно перекатывалась, переплывала — живот, ягодицы, бёдра, в общем, всё. Поворот в движении чтоб происходил, когда движение исчерпается в прежнем направлении, когда исчерпаются возможности лёгких поворотов — тогда происходил бы крутой, так кстати, и легче, чем себя насиловать по типу "Ать-два, ать-два!" Жилы рвать по-мужски.
     Воспитал в себе женскую плавность движений, руки, голени, шея — всему разонравились былые резкие движения, рывки. Дефилируя, стал он воображать, как его таз как напоминающая кораблик кость плавает в море мышечной/животовой плоти, как кидает его стОроны вверх и вниз — и самому "морю" лучше, что оно на такой "кораблик" наслоено.
     Эту шалость от меня и скрыл. Чудак! Вместе бы потренировались. Хотя, когда я доходила до него, было уже не до этого. Ну так днём бы потренировались, целомудренно. Нешто ж я его заподозрю в извращении? Чепуха! Женщины и мужчины много чего друг у друга перенимают, те же джинсы, к примеру. Если он так вышагивать не на людях хочет, а для себя, дома только, так и добро. Я бы поняла. Я и поняла, только позже, когда он решился признаться.
     Теперь он дефилирует "женским" стилем по спальне кругами, когда меня поджидает в той квартире. Слушает, как журчит, переливается молоко в грудном пакете. В идеале сильно журчать не должно, ведь даже у кормящих матерей не наблюдается, движения плавные-плавные, лишь подрагивает "грудь". Надо будет сказать, чтобы наполнил свой пакет сметаной, я его поласкаю, чего там. Обоюдно поласкаемся, грудно. Или грудяно? В общем, грудные мы друг для друга, только вот я лакомится могу (сверху и снизу), а он — нет. Берёт на руки "грудную" девочку и даёт её ротику вцепиться в кормушку, баюкает, снизу опору готовит. А я вот его так могу, если только он в гамак ляжет, а я к себе пододвину, руки снизу подставлю и представлю, что держу его сама.
     Евке про всё это не очень-то и расскажешь. Хорошо, писать вот стала, кому-нибудь интересным покажется. Или, наоборот, скучно. В Интернете порнухи много, люди привыкли. Но, может, кто не хочет особо развращаться. Давайте делиться опытом, а?


     В том возрасте, который для одних ещё детский, а для других — подростковый уже, довелось мне побывать в пионерском лагере для детей элиты. Первый и последний (не девочка уже) раз в жизни, и не специально. Просто элита начала осваивать отдых на заграничных курортах, ну, и их детки с ними. Специально обустроенный лагерь в соседнем ("экологически чистом") районе оказался пустым, места стали гореть. Тогда решили поселить туда на первое время простых деревенских детей, хоть шерсти клок, как говорится, а уж потом думать, что делать дальше. Может, туркам продать, тогда курорт турецким будет и снова популярность обретёт.
     И я попала в эту струю.
     Лагерь ещё назывался пионерским, но это по инерции больше. Галстуки косыночкой ещё носили, но уже не кумачовые. "Всегда готов" ещё отвечали, но уже на новое обращение. Звучало она, дай девице бог памяти, вроде так: "Юный гражданин Российской Федерации! К реализации своих гражданских прав и исполнению обязанностей — будь готов!"
     Длинно, не "под язык". Конечно, укорачивали, и именно ту часть опускали, где обязанности. В таких случаях "Всегда готов!" звучало громко, можно сказать, мажорно. А когда об обязанностях всё же вспоминали, ответ был весьма вялым. Дураков нема исполнять там чего-то. Вот права свои общечеловеческие реализовывать — это да.
     Если бы ещё нам их предоставили или хотя бы разъяснили!
     Но я не о политике здесь. Наоборот — о моде. Причём моде мужской, которую от мальчиков наших мы не очень-то и ожидали. Они, впрочем, тоже. Обстоятельства особые эту моду продиктовали. Но обо всём по порядку.
     Первое, что бросилось в глаза, когда разношёрстная компания въезжала на автобусах в лагерь — это его изолированность. Хороший забор, следы пребывания по периметру собак — не следы на земле баскервильско-собачьи, а цепи с ошейниками и будки. Самих собак убрали, вернее, не завозили после зимы, не полагается собачья охрана простым детям. Ворота хорошие, турникеты, сторожки у ворот бронированные.
     Главное было в том, что лагерь не захватывал часть берега — наверное, чтоб с воды было не подобраться местным. Подобие пляжа находилось метрах в пятнадцати от задних ворот. Там тоже были следы охраны, которая нам тоже не полагалась. Но нам она и не была нужна, нужна была сама речка, вода, солнышко, ласковый ветерок. Всё это осталось на месте, не в силах элиты приватизировать природные блага.
     В силах только лежаки с пляжа убрать. В Турцию, что ли, повезли? Или на Канары? Ну ничего, мы и на песочке позагораем. Не впервой!
     Так вот, в задних ворот, рядом со сторожкой, был оборудован павильончик для переодевания. М-Ж, раздельный, всё честь по чести. Уютно весьма. Переоденешься из лагерной одежды в купальник — — и на ручку. Интересно, сами бежали или под конвоем их вели? А с речки вернулся, мокрое сбросил, вытерся — и снова в своё, в лагерное влезай. Очень удобно, хотя чем-то таможню напоминает. Или контрольно-пропускной пункт.
     Вожатые в лагере остались прежние, для элиты подготовленные из числа молодых студентов. Конечно, с нами они вели себя не так ответственно, тем более, что и оплату им опустили, поблажки давали, пофигизм некоторый наблюдался. Но кое-что из "старых порядков" и осталось, для того наверное, чтобы совсем уж бардака не было в первый же перестроечный год. И к числу этих порядков относились внешние признаки дисциплины, прежде всего одежда.
     Ну, парадная форма выдерживалась чётко — белый верх, чёрный низ, панама-пилотка и штиблеты-босоножки. Вне парада было посвободнее, но всё же по правилам некоторым. Так, мальчикам — шорты до половины бедра или чуть короче, но чтобы было видно, что это именно шорты, а не трусы. Девочкам — юбочки или нижняя часть платьиц до колен. То есть полагалось до колен, но поскольку мы не элита, то ничего ругательного, если укоротим на ладонь-другую… Хотя нет, если "на другую", то и отношение другое. А если на ладонь всего лишь, то нормальное отношение. Не путаться же коленкам в материи, да и проветривать девочкам надо между ножек, дело молодое.
     Цвет"низа", в отличие от длины, не регламентировался строго. Но регламент внесла сама жизнь. Понимаешь, хотя кормили нас далеко не элитарно, но птички по старой памяти на запах слетались ещё и не зря. Клевали чего-то птички. А "удобства" у них не то что "во дворе" — в воздухе удобства птичьи — к большим неудобствам человечьим. Случайно или нет, но скамейки, качели и прочие сидячие места как раз перед нашим приездом покрасили в цвет того самого падучего с неба вещества. Скорее всего — не случайно, а незаметно чтоб было, птичек-то не отвадишь. И по той же причине тёмным должно быть то, в чём на скамейках сидят, это мы очень быстро себе усвоили, вляпавшись с непривычки. Всё светлое быстро вышло из строя и плохо отстирывалось. А в тёмном хоть и противно, и вонюче, но всё ж-таки не так позорно.
     Теперь о "верхе". Здесь допускалась большая вольность, сводившаяся насмарку одним обстоятельством: должен был быть воротник. А должен он был быть из-за постоянного ношения галстука косыночкой, на голую шею не повяжешь. Галстук выдавался раз на сезон, стирке не подлежал, и вообще — не дело это болтаться на голой шее, и завернуться может, и задом наперёд. Стало быть, даёшь воротник!
     А ведь лето! Никто из нас летом доселе воротников никаких не носил и очень этим правилом тяготился. Как назло, соблюдалось оно строго, вплоть до отчисления.
     Девочки первыми нашли выход. Старшие девочки, которым очень хотелось покрасоваться не в топике, так хоть в маечке, и уже намечалось, что в декольте… нет, тогда так не говорили — в вырезе что проветривать. Они аккуратно раскладывали галстук гипотенузой по краям выреза для головы и прикалывали булавками. Потом догадались примётывать нитками. Таким образом, галстук не контачил с голой шеей, хотя сказать, что он был повязан, можно было с большой натяжкой. Кончики порой оставались столь махонькими, что с трудом сходились над грудью, даже завязать не всегда удавалось. В ход шли брошки: сколола, концы пересеклись, смотрят вкось-вниз — и достаточно.
     Зато под брошкой можно было опускать декольте, насколько тело позволит.
     Вид девчонки имели комичный, но при тех правилах и неохоте закупоривать шею иначе и быть не могло. Мальчики тоже последовали их примеру. Иной раз было видно, кто с кем дружит, таким одинаковым был стиль "ошейников". Чуть ли не семейные пАры вырисовывались, и начиналось всё с помощи в утреннем туалете.
     Конечно, на речку галстуки не брали. Купальные костюмы и там регламентировались. Так, были запрещены бикини и ещё почему-то профессиональные купальники с "пауком" на спине (кое-кто взял). Разрешались только "мешки", в которые впрыгиваешь сверху, продеваешь руки и сдвигаешь лямки на ключицы. Всё, мол, и малые, и повзрослее должны быть в едином стиле. "Малые" были рады — нечего "старушкам" гордиться приметами возраста своего, у них тоже такие будут, дай только срок! И ещё пообъёмнее, и покустистее (трусики-то пучило тоненькие, а намокнут — и облепят). П пока ходим все в одном.
     Вожатые испытывали трудности — как сообщить о правилах? Домой письмо не напишешь: мол, так и так, уважаемые родители, в том, что вы ей с собой дали, всё у неё просматривается, замените, пожалуйста, на то-то и то-то. При приёме? Но не будешь же таможенным образом проверять всех при въезде, рыться в чемоданах, а помещений для этого нет, при всех придётся чемоданчики шмонать… Ходить по комнатам уже вселившихся? Или собрать всех и объявить? А может, посмотреть, как оно выйдет самотёком и потом уже поговорить с теми, кто не в том? Так оно, пожалуй, поспокойней будет.
     И я только от знакомых мальчишек узнала, что с ними проводились беседы о плавках. Слишком узенькие не приветствовались, чем ближе к талии, тем лучше, о очень желательна верёвочка или шнурок. Вы ведь не элита, говорили им вожатые, спасатели на пляже не дежурят. Это если элитёнок станет в воде жертвой моды на узкое плавки, он орёт благим матом, к нему на ложке подъезжают спасатели с запасом плавок и спасают… от позора, а он ещё порыться, выбрать норовит, так что голой попой из воды высовывается иногда. Иной раз забавно выходило: тонешь, пузыри пускаешь и чувствуешь, что под тебя подныривают и норовят надеть ещё одни плавки. А вытаскивать не вытаскивают.
     После первых дней и первых конфузов с птичьими шалостями, галстуками и бикини жизнь мало-помалу устаканилась. Но где-то через неделю снова пошли перемены/затрясло.
     Девочки обнаружили, что мальчики за ними подглядывают — в раздевалке у ворот. Шёпотки, хихишки, поёживания. Ах, как я выглядела, когда меня разглядывали? Требования купанья в разные сроки, кольцо дежурных вокруг КПП…
     Потом уже, вспоминая эту историю, я не припомнила ни одного факта, ни одного намёка на факт, что кто-то реально за нами подзыривал. Всё сводилось к тому, что подгляд возможен, потому что между отделениями были трещины, дырочки, крошечные стеклянные форточки. Кстати, подглядывать через них можно было в обе стороны. Обе стороны и подозревали друг друга в неблаговидном этом занятии, когда "жертвы" обнаружили эти дырочки.
     Я лично думаю, что подсматривала друг за дружкой элита, она всё и устроила для этого, а мы, простые деревенские ребятишки, особо об этом и не думали, нам бы поскорее из лагеря на речку. Кстати, первой шум подняла та взрослая девица, которая упорно хотела купаться в бикини, много бузила и у которой галстук, мягко выражаясь, в груди не сходился. Может, у неё элитарное мышление?
     Скандала у неё не получилось поднять. С поличным, то есть приникшим к стене глазом, мальчишек не удавалось застать, но было много шёпота и круглых глаз. Даже шутка такая ходила между девочками: "Они тебя ВСЮ видели!" Доказательств нет, но действовало сильно. Минимум — жертва бледнела. Ругательство появилось: "Чтоб тебя ВСЮ рассмотрели!"
     Кстати, никто даже не пытался щели и дырочки заделать. Не догадались, что ли? Но ведь даже спиной к ним не поворачивались, наоборот, передом стояли и не очень спешили одеться…
     В общем, сначала самые робкие девочки, а потом и многие остальные стали переодеваться к пляжу в спальнях и потом бодро бежать к воротам. С рук сходило. Потом кто-то прошла не спеша — и тоже без выговора. Быстро стало известно. Стали ходить девочки в купальниках по лагерю вальяжно, прогуливаясь, а затем и готовиться к пляже заранее и после купания не спешить переодеваться. Всё-таки в купальниках легче, чем в обычной лагерной одежде. А бывает и такая жара, что из из купашек выпрыгнуть хочется.
     В щелястой раздевалке продолжали переодеваться немногие созревшие, во главе с "бикинисткой". Оттуда доносились какие-то ахи, звуки шлепков по голому телу, а проходившие в это время через КПП рассказывали, что переодевающиеся словно позируют перед дырами и щелями. Заглядывает, выйдя, в дверь мужского отделения — пусто, мальчишки уже на пляже. Ну, и мы к ним. А ты себя обшлёпывай, верти бёдрами, ахай и охай — тут тебе не Лазурный берег!
     Вообще-то, вожатые иногда спрашивали:
     — Девочки, а вы чего это так?
     — А мы на пляж идём, Галку вот только ждём.
     Никого с таким именем у нас не было, поэтому "Галку" можно было ждать сколько понадобится, по именам чужих детей вожатые не знали.
     Так прошла ещё одна неделя, устаканивая нашё бытие. Особо смелые стали в купальниках просачиваться в нашу столовую, где порядки были, вообще говоря, строгие. Но дежурным полагались большие фартуки, вот за ними-то они свою полуобнажённость и прятали, задом к поварам не поворачиваясь. С рук сходило, хотя и не всегда.
     На третьей неделе вновь пошли перемены. Мальчишек нельзя было обдурить никакой "Галкой", они нас как облупленных знали и видели, что просто облегчили себе жизнь их подружки. Ну, а мы чем хуже? Им это уже неделю как сходит с рук, сами видели. Почему бы не гулять по лагерю в одних трусах?
     Логично, кажется, но они не учли одного обстоятельства. Собственно, и я-то его поняла в дальнейшем только, вспоминая лагерную свою жизнь. Дело в том, что, по большому счёту, девушки-вожатые были не против купальников на воспитанницах, хотя явно этого не показывали. Просто смотрели сквозь пальцы, когда рядом начальства не было, а когда появлялось, больше давали знак, что "нельзя сейчас", чем проводили идею "вообще низ-зя".
     А почему? Да потому что когда обе в блузках с галстуками, тёмных юбочках и босоножках, отличить молоденькую вожатую от зрелой воспитанницы бывало довольно трудно. Особенно на первый взгляд. Это уже приводило к конфузам, когда начальство в лагерь приезжало, да и родители, бывало, путали. А ничего приятного в такой путанице нет, на "ты" назовут и вообще.
     Молоденькие вожатые чувствовали себя неуютно, прямо как джентльмены из честертоновских "странных шагов", ну, те, кто фраками от лакеев не отличался. Они придумали на речке носить купальники с широкими яркими лампасами, почти генеральскими, только те на брюках. Хоть как-то выделялись. А вот для внутрилагерной жизни ничего такого придумать не могли . И когда девчонки явочным порядкам стали появляться в купальниках, это вызвало тихую радость — вот оно, отличие! Как зелёные фраки в том честертоновском рассказе.
     А вот вожатые-парни в знаках возрастного отличия не нуждались. Они и так выделялись из толпы салаг — ростом, решительным видом, уверенностью в себе. Когда говорили с салажатами, то заставляли слушать себя с открытыми ртами. А что могли пообсуждать между собой воспитанницы и их вожатихи? Моду? Косметику? Да элитянки здесь сто очков вперёд дадут!
     И когда первая группа мальчишек в плавках, собравшись с духом, загуляла по лагерю, они была встречена группой вожатых и арестована за нарушение общественного порядка и дисциплины.
     Их поместили в полупустое помещение кухонного склада. Заперли. И почему-то долго не беспокоили. То ли решили помучать, то ли просто не знали, что с ними делать. Правила-то есть, а что светит за их нарушение — забыли прописать. Элитянам, конечно, ничего не "светило", их мягко уговаривали, если что. А нас, простолюдинов?
     Пришлось лихорадочно размышлять. А может, свою роль сыграла неразбериха. Как бы там ни было, в туалет не пускали, сидели скученно, вокруг продукты, за их порчу по головке не погладят — все едоки лагеря. Да и самим что-то кушать надо, а логично лишать еды именно испортивших продукты. И бедные "плавочники" героически терпели, вплоть до мокрых пятен не своей немудрёной одёжке.
     Когда бедолаг наконец отперли, сначала пришлось конвоировать в туалет, потом — за сменной одеждой, и уже после этого "судить"
     "Подсудимые" сразу же кивнули на девочек. Тем, мол, можно в купальных костюмах, а для мужчины купальный костюм — это плавки. Намекнули, что видели, как вожатые спускали нарушительницам с рук, вид делали, что не замечают. И девочек не волокут, не запирают в кухонном складе, не доводят до лопанья пузырей…
     Душ принять они не успели, и лёгкий запашок потерпевших катастрофу пузырей по комнате гулял.
     Вожатые-парни оглянулись на своих подруг — не мужское это дело заниматься практически нижним бельём, и вообще за девичьей одеждой следить. Вы, мол, чего не уследили? А те и говорят: мол, "сплошняк" удовлетворяет всем требованиям приличия, тело закрывает целиком, декольте почти нет и самое главное — допускает повязку… то есть ношение галстуков!
     Мальчишки недоверчиво ухмыльнулись — знаем, мол. Тогда одна вожатая вышла и вскоре вернулась с воспитанницей. Честно говоря, сзади, где хороший вырез помогает в купальник влезать, край галстука большей частью шёл "по воздуху", зато на плечах был подколот к материи и под подбородком даже завязан — тоже "в воздухе".
     И вообще, нехорошо с голым торсом, голой грудью, даже если это не женская грудь, и не мужская волосатая, раз положены рубашки. А раз надели рубашки, то и шорты надо надевать, а то враздрызг одежда получается, в правки рубашки не заправляют.
     Возразить мальчишки не нашлись чего. Разошлись понурые, пока без выговоров, но если будут упорствовать, то за этим дело не станет. А пока надо сполоснуться, а то запах туалетный на себе тащат.
     Надо отдать должное девочкам — они на стали бурно праздновать победу и задирать мальчишек. Наоборот, стали меньше "купальниться" и не акцентировать внимание, что мальчишки парятся. Солидарность, наверное.
     Ну, времени много прошло, фамилий и даже имён не называю, место действия тоже. И потому могу раскрыть главную причину девичьей скромности. Дело в том, что до нас дошло, что мальчишкам в заключении пришлось терпеть, и двое не вытерпели. Мы почти все деревенские и неразвращённые были, Интернетом не свихнутые, самого слова "писсинг" не ведали. Никак не называли, а просто договорились собраться и на виду друг у друга потерпеть и посмотреть, сколько сможем. Ели-пили все в лагере одинаково, сколько арестованные парились — знали. Некоторые даже под окнами того склада вертелись.
     Терпели на пляже: и друг у друга на виду, без взрослых, и смыть последствия — пара пустяков. Болтали, конечно, пока не припекало, так что и думать ни о чём не могли. Целовались, уговаривали потерпеть ещё, легче, мол, станет.
     Один за другим стали у нас пузыри взрываться, такое тихое журчание, "Мама!", на глазах мокреет низ, по ногам кап-кап-кап. Тогда это казалось пределом сил, возможностей, но позже я поняла, что не знали мы элементарных правил писсинга, да и спортивной злости не было. Потом — расслабляющая близость воды, капитуляция означает не поражение и общий смех, а сочувственные взгляды подружек. Много позже, уже в студенческой жизни, мне довелось наблюдать, как сдаются профессиональные писсингистки — иначе совсем. И сама сдавалась, чего там. Теперь думаю, что на добрый час могла бы продлить то, пляжное сопротивление, знай и умей я, что позже узнала и заумела.
     Выходило, что мальчики терпели бедствие много дольше нас. И хотя кто-то говорил, что это из-за мышц посильнее, анатомии и плавок, но общее мнение зачислило их в герои. Потому мы и решили не дразнить их, не носить вызывающе фактически разрешённые нам купальники, а очень умеренно этим пользоваться.
     Понятно, мы умолчали о нашем "опыте", не могли мы и похвалить их за долгий терпёж — они-то считали финал позором, да и не хотелось обсуждать анатомию-физиологию. Просто дружнее стали к нашим парням относиться, и всё. Они оценили.
     Видимо, нашей покладистостью и объясняется то, что недовольным остался лишь один, по имени… ах да, имён же обещала не называть. В общем, у него был брат-студент в городе, кому он и позвонил, украдкой пробравшись в административный барак. Брат обещал помочь, но как — никто не знал. Нас, девочек, снедало жаркое любопытство.
     Через день-другой брат приехал — с большим чемоданом. Теперь, когда я знаю о существовании магазина "Интим" и играх, в которые играют взрослые дяденьки и тётеньки, он не кажется мне таким уж волшебником. А тогда — казался. Да и не только мы, все девчонки как бы невзначай бродили неподалёку от спального домика, где встречались братья, а мальчишки — так те даже перед входом толпились.
     И вот герой дня выходит к публике. На первый взгляд, ничего особенного — чёрный шортовый костюмчик с галстуком, как водится, по плечам. Но это потому что первый взгляд был брошен из девчоночьего далёка, а вот мальчишки сразу разглядели, одобрительно зашумели. Мало-помалу рассмотрели и мы. Кто-то сказал: "Кожа! Блестит-то как! Классно!"
     Вообще-то, верх должен был быть белым у нас. Разрешат ли ему в блестящем, но чёрном? Пока мы сомневались, а герой скрылся из виду, обступленный товарищами, одна девчонка рассказала нам о нравах француженок. Под белое и даже полупрозрачное они надевают чёрный лифчик, а вот на белый только белое и идёт, надеть на белый тёмное — верх дурного тона. К чему она это? Может, он поверх чёрной кожи будет белую рубашку надевать, может, ему важнее кожей чуять кожу, а окружающие и так знают, что он стильно упакован?
     Ну, Сёмка не француженка… тьфу, обещала же не называть никого. В общем, он не обязательно должен был так поступить, подживём-увидим. И не прожили мы и пяти минут после этого, как — увидели. Когда он мимо нас совсем близко прошёл. Вернее — не увидели и намёка на щёлочку между верхом и низом, ни пояска, ни резинки по талии. И тогда нам стало ясно, почему мальчишки так восхищались — герой был упакован в мужской цельный "купальник" со шнуровкой на груди.
     Неординарная вещица! Вон как он совместил плавки с галстуком. Вдобавок — модно и классно. Воистину — герой дня! А то и всего сезона.
     Некоторые из нас засомневались — практично ли? Я и сама так подумала. Нам, купаясь, справить малую нужду в воде — пара пустяков, а вот приспичит по-большому — и беги пулей в туалет или ищи место поближе, где бы тебя минут десять не тревожили, ведь надо стянуть купальник, а он, чёрт, липнет телу, не спустишь сразу, того и гляди порвёшь. Стащишь, выжмешь — проблемы не кончаются. Ты абсолютно нага и в таком состоянии должн сделать свои дела, если кто возникнет, ты не можешь просто вскочить и спустить юбочку, как в туалете, хотя там никто и не возникал — кабинки запирались на задвижку. Приходилось действовать скорей-скорей, а это не лучший вариант. Тут и шумнуть можешь, и это лишь внимание привлечёт — любого, кто в лесу бродит, звери так не пукают. Сердце ёк — жди любопытствующего.
     Шёпотом передавался рассказ о том, как на выдавшую впопыхах "пулемётную очередь" девчонку вихрем налетел кто-то, она и не успела понять кто, в собственное навалянное не упасть бы. Вырвал из рук мокрую одёжку и убежал. Сердце, конечно, в пятки.
     А потом началась "охота на русалку". Лес наполнился мальчишечьими голосами. Крикнут где — шарахаешься в другую сторону, но вовсе не факт, что там не притаились глаза. Затем кричат с другого места. Им легче, чем охотникам, надо же просто увидеть, пусть издали, голышку. А чтобы не затаилась где, ходят, ходят, чёрт их побери, прочёсывают, вспугивают криками…
     В общем, и для девочки, для которой сплошной куп родной, он доставляет некоторые неудобства. А мальчишкам ещё и в воде спускать мочу не с руки, не то что нам. Практичен ли такой чёрный… как его назвать-то? Комби, наверное. Так вот, практичен ли он?
     Мы это узнали от мальчишек, а те увидели, когда привезённый братом чемодан раскрылся во всю свою ширь. Для чего, думаете, он чемодан привёз целый? А фарцевать. Младшак должен был окупить свой костюмчик, а выручит что сверх того — всё его. Урок бизнеса.
     Да, входила коммерция в нашу жизнь, можно сказать, вламывалась, брат брал деньги с брата, все жаждали красивой жизни.
     Особенно богатых, бравших толстый бумажник в лагерь, у нас не было, расплачивались, в основном, долговыми расписками, которые старший брат к вечеру с собой увёз — чтобы младшак не вздумал долги прощать. Всё-таки с покупателями в одном отряде, везде вместе…
     Так вот, в порыве рекламы узнали мы о комби много интересного. Несколько "молний" было в разных местах, а карманов под ними не было. Для красоты, что ли? Тогда мы не знали об особых привычках тех, кто облачается в такие комбинезончики, любит истязать других и чтобы его самого истязнули, тело приобнажили где и — р-раз! Брат, кстати, срезал и снял с товара лишнее, я уже потом, когда сама в "Интим" ходить начала, видела, как много там наворочено для острых ощущений. В лагере пионерском это ни к чему.
     Особенно интересной и практичной была "молния" с потайной петелькой вдоль попы. Расстегнул, развёл ягодицы — — и справляй спокойно свои "большие" дела. В то время мы и мальчишки не думали, что задний проход можно как-то иначе использовать. Неиспорченные были, молодые. Максимум испорченности — это шёпотом, оглядываясь, говорить, что если расстегнуть подальше к переду, то мальчик и малую нужду справит — в отличие от девочки. Так что костюмчик стОящий, пиши расписку, дружок, и получай в руки.
     Галстуки только подкалывать к обвороту приходилось, н втыкать же в коду булавки. Забавно выглядели такие галстучки.
     Опустевший чемодан захлопнулся, брат увёз его вместе с расписками, и тут счастливые обладатели блестящих кожаных комби начали на глазах грустнеть. Не радовались уже солнышку, ярко полыхавшему в небе.
     Они для чего до плавок раздевались? Прохладней чтоб телу было. Потом упорствовали, не желаю возвращаться к рубашкам, лазейки искали. Ну, и нашли лазейку — за свой счёт и на свою шею. Теперь уже пот, обильно выделявшийся под разогретой чёрной укупоркой, стал искать лазейки наружу. Бывало, плетётся устало бедолага, а по ногам пот струтся, словно оплошал "по-маленькому". Некоторые отходили в сторонку, дёргали заднюю "молнию" и сливали. Дышат тяжело, лицо печальное. Зато — вздутие в самом низу комбинезона, мужское естество в напоказ, мужественно очень, и блестит всё.
     К счастью, первый выход комби вместе со всеми наблюдала старшая сестра одного из "бедных" мальчиков — ну, кому не досталось ничего из того чемодана. Она запомнила фасон, уехала домой и там то ли сама, то ли с помощью матери сшила братишке такой же комби, но, разумеется, из лёгкой материи. Извинялась даже, что не из кожи, хотя бы "чёртовой", так брат на неё как на сумасшедшую посмотрел. Сама-то в лёгком ситцевом платьице, куда же меня запрятать хочешь? "Кожаки" к тому времени совсем скисли, того и гляди капитулируют. В х/б рубашках париться всё-таки комфортнее.
     Лёгкий материал комби вдохнул новую струю в дело летнего разоблачения, хотя никакой задней "молнии" на самостроках, конечно, не было. А под всеми остальными честно оказывались карманчики. Посыпались заказы. Сестра не успевала сновать между домом и лагерем, хоть швейную мастерскую тут открывай. Делу помогало то, что происходило оно в одной деревне практически и оплата шла деревенской натурой, как исстари и велось. Никаких расписок, рекламы, чистогана.
     С каждым днём всё больше и больше мальчишек оказывались облачёнными в матерчатые комби. В туалете они не снимали его целиком, а спускали под коленки, словно огромные трусы, а потом опять натягивали. Жить можно, хотя плавки не в пример удобнее. Но ничего не попишешь, галстуки…
     Особенно забавно смотрелись мальчики и девочки в одной компании, да ещё если и рисунок на их одежонках совпадал. Отличие небольшое всё же было: у девочек — вырез на спине без шнуровке, у мальчиков — спереди со шнуровкой. Мол, спереди нам нечего скрывать, а надевать так удобнее. Спину пусть девочки обнажают.
     Обниматься стали чаще. Мол, ничего плохого быть не может, в наихудшем случае, пока мальчик разденется, девочка убежать успеет. А глядя на старших, обниматься стали и мы, мелюзга. И я в том числе.
     Ну, это история другая.
     В этом лагере кое-какое имущество осталось от "старорежимных", не новое, на Канары которое не возьмёшь. Однажды нас, девчонок, собравшихся на скамейке, завхоз манит пальцем и зовёт в амбар. Показывает нам снаряжение для женского футбола, да не простого, а элитного.
     Решили примерить. И вот представь себе. Сплошной такой типа купальник, очень гладкий, такой объёмистый, тело въёмистый, словно надувной. Там не только воздух, там прощупывались поперечные рёбра жёсткости, поролон, что ли, в общем, падай — не хочу, и мячик тебе заедет — всё путём. Конечно, упадёшь — не подпрыгнешь мячиком и на ноги не вскочишь, зато без травм и воплей.
     Бюст — как у Жанны д'Арк защищён, не пробьёшь, латы. Хотя, если честно, размеры маловаты, для девочек. Нет тех проблем, что при защите объёмных бюстов, когда мяч может угодить в выдающуюся чашку и сверху, и снизу. Мне, кончено, всклень. На локти и коленки — насадки такие прозрачные, с силиконом, что ли, мягкие, пружинящие. Бутсы мощные, но по-женски элегантные. На голову — шлем типа велосипедного, но очень эластичный, беленький такой и подкрашен под короткий блондинистый парик. На бутсы, кстати, можно крепить ролики, но их в амбаре не оказалось.
     Всё гладкое, закруглённое, заоваленное, всё на предотвращение контакта путём скольжения. Если парень на всём скаку врежется в другого парня, дело кончится больницей. Девчонки же в этих гладких костюмах просто скользнут друг по дружке и разлетятся в разные стороны.
     Я даже думаю, что защита эта не столько от летящих мячей и невольных столкновений, сколько от актов преднамеренной мести. Девчонка ни за что не поверит, что с ней столкнулись неумышленно, затаит обиду и постарается при случае отомстить, тем более изнеженная, элитная. У них терпения ни на грош, у элиты. Легко и драки вспыхнуть могут, и надо предотвратить непоправимое, пока не подбежит судья и не урезонит. Для этого и очки пластиковые — от выцарапывания глаз. Нам что, нам это пофигу, но очочки классные, можно и пофорсить.
     Облачились (завхоз велел на его глазах переодеваться, он, мол, отвечает за всё это, мы только стыдливо отворачивались), повыставлялись друг перед дружкой, погоняли мячик. Но это только в прохладу клёво, а в жару паришься и пот по рукам-ногам льёт. Лучше уж сидеть на трибунах и следить за настоящим, мужским футболом, мальчишки обходятся лёгкими трусами-майками, им что. Болеть каждая за своего, потом лечить ему синяки и ссадины и убеждать, что вообще-то он самый-самый и только вот сегодня ему не повезло.
     Девочку всё-таки отличает не купальник, даже самый навороченный, а симпатия к мальчикам.
     Да, ещё о купальниках, кстати. Водить нас на пляж полагалось вожатым одного с нами пола. У мужчин это удавалось непременно, а вот у девушек график вечно срывался. То кто-то сгорит на солнце, то расстроится из-за лагерной еды желудок, то свиданка какая или критические деньки. То и дело приходилось заменять, а это проблема. Попробуй, сдёрни девушку на внеплановое дежурство! У неё свои уже планы. Хорошо ещё, если одна годная, а если несколько, то как заведёт каждая: "А почему я-а?!"
     А однажды и ни одной не оказалось, все слегли. Что делать? Попробовали заменить нам купание на свободное время, так мы чуть бунт не учинили. Мальчишки-то ведь уже ушли! И что за "свободное время", раз за ограду ни ногой? Нет, хотим на речку, и всё тут! Даже если пасти нас будет парень-вожатый. Вот тонешь ты, а тебя спасают сильные мужские руки…
     Но кому именно из парней? Хотели сперва кинуть жребий, но потом иначе решили. Девчонки по секрету рассказывали. Надели плавки, развели ноги и проверили, что всё путём, ничего не выглядывает, ни кусочка кожи какой, можно перед девочками. Затем сняли их и стали меряться шириной промежности, без растяжения. У кого короче, уже, тому и отдуваться. Девчонки-то, небось, иначе бы предпочли, а с таким они и впрямь купаться будут, а не с вожатым любезничать.
     Приём подхватили девушки-вожатые, стали меряться лифчиками, а "выигравшая" (по сути, проигравшая) потом брила "киску". В общем, поменьше зацепок глазам, побольше собственно купанья.
     Да, вот ещё, насчёт пищи для глаз. Один мальчик в том лагере повадился подсматривать за девочками в туалете, дырки вертел, прятался. Видел он, по-моему, мало чего, но дело своё любил, как рыбак рыбалку. Охотничий инстинкт плюс любовь к запретному. Ловил бы рыбку, был бы браконьером. И однажды риск не оправдался — герой залетел.
     Выбраться из своего засадного места он мог только мимо лавочки, на которую и внимания-то не обращал, пуста она была. А в том раз на ней сидели двое, причём разного пола, как было видно даже сзади. Солнце уже уткнулось в западные тучи, настроение было вечерним уже, и малолетний ловец острых зрительных ощущений шестым чувством ощутил, что его не похвалят, нарушь он их уединение.
     Правда, такое… почти такое с ним уже было. На этой заброшенной скамейке иногда сиживала со своим кавалером Гюрзязя, но они так были заняты друг другом, что обползти их можно было безо всякой опаски.
     Девушка эта выглядела нескладной: чересчур высокая, с широкой спиной, но не столь полная, чтобы смотреться увеличенной копией милых крошек. Хорошо хоть, не костлявая. Зимой можно надеть толстый пушистый свитер, пышнотелящий бюстгальтер, а летом?
     А летом она, помимо юбочки, носила лёгенькое корсетино. Перёд весь испещрён вырезами и вентиляционными сеточками, бретелек через плечи нет — значит, сзади, поперёк спины должны затягиваться ремешки или хотя бы шнурочки. Нет, там оригинальнее. Едва завернув на спину, края одёжки резко отлынивали от тела и вставали под прямым углом, заканчиваясь стилизованными ангельскими крылышками из прозрачного пластика, длинными и узкими. Вместо шнурочков от одного крылышка к другому тянулись нейлоновые струны. Конечно, их не завязывали, одно крылышко, поди, входило в паз края корсетино, как-то в нём крепилось. Почти вся спина смотрелась нагой, но снизу, к попе, нагота имела вид остронизого щита, как на старинных цельных купальниках, только те всю попу закрывали.
     Многие думали, что Гюрзязя носит это чудо из-за купания. Любила она, в маске и с трубочкой в зубах, опустить голову в воду и, еле заметно шевеля руками-ногами, медленно скользить под поверхностью воды. Крылышки тогда выступали, словно акульи плавники, хотя у акулы на спине всего один. Особенно впечатляло, когда она вдруг набирала ход и вокруг "плавников" начинала пениться вода. Как-то ещё купальщица умела забирать в рот воду, чтобы потом выдуть её в трубку фонтанчиком, походя ещё и на кита.
     Плавники со следом на воде — это круто! А струны, небось, чтоб вся спина загорела.
     Так вот, по широкой спине с крылышками наш герой и узнал сидящую на скамейке Гюрзязю, хотя уже смеркалось и загорать было не от чего. Кавалер обнимал её, то так рука, то эдак. И вдруг в вечерней тишине разнёсся басовитый звук. Колька не сразу понял, что парень использовал одну из спинных струн по назначению. Потом перебрал их все, словно гамму. Понятно теперь, зачём "щит" на попе — как в арфе, разная длина чтоб. И высота звуков.
     — Низковата октава, — сказал "арфист", закончив перебор. — Надо бы повыше. Слушь, напрягись в груди, а!
     Судя по высокому звуку, пожелание было исполнено. Девушка натужно выдохнула.
     — Ну, почти так. — Снова басовитое треньканье. — Нет, ты так минуту понапрягайся, может, любовную песню сыграю.
     — Не могу минуту, — с приятным восточным акцентом пожаловалась Гюрзязя. — И так уж напряглась до дрожи.
     — Правда? — Снова треньканье. — Нет, так не сыграешь любовной песни.
     — А ты начни с любви, песня сама и выйдет. Приласкай меня с груди, а! Тут же проёмов до фига, пальцы у тебя длинные.
     — А…
     — А лифчика нет.
     — Что, можно? — переспросил парень и осёкся. Так переспрашивать — только в девичьих глазах падать. Нет, набрасывайся, как голодный волк на любой намёк.
     Процесс пошёл. Пение струн, всё выше и выше, немного портили шумное дыхание, сопение, приахивания, шорохи. Парень перекинул ногу и сел верхом на девичьи коленки, низ в низ. Губами впился в губы, мычание, причмокивания. Обе руки закинул ей за спину, наяривал на струнах. Тут-то Колька и обошёл незаметно. Последнее, что он услышал сзади, было:
     — Не порви! Я сейчас сама…
     Но сейчас обе фигуры вплоть до самой лавочки были… обнажены. Не Гюрзязя это. Как Коля ни лупил глаза, один телесный цвет только и видел. Неужели? Как же спереди-то она выглядит? А он к ней так и льнёт, вот-вот к действиям приступит.
     Лучше пересидеть в лопухах. Хотя тут тоже есть неудобства. Пикантные наблюдения заставили вспухнуть его плавки, и когда напряг схлынул, сильно захотелось в туалет — тот, от задней стенки которого он ушёл, а к переднему входу подойти не мог. Прожурчать в лопухи — а вдруг эти услышат? В общем, помучиться пришлось. Зато себя на терпеливость проверил.
     Вдруг кавалер положил руку девушке на спину и стал ею елозить. Она всхихикнула. С еле различимого полушёпота они перешли на обычный голос, мальчик не всё разобрал, но кое-что пересказал. Мне пересказал, я с ним дружила. Кое-то я ему тогда объяснила, а сейчас могу восстановить и весь разговор.
     — Ой, что ты там у меня шаришь? Ну, не надо, а? Убери руки.
     — Пытаюсь найти, где у тебя это отколупывается. Тьфу, не найдёшь, как в скорлупе ты.
     — А-ай! Ногтем-то зачем?
     — Иначе не подковырнёшь. Да где к тебе зайти-то?
     — Не надо ко мне заходить! Я всё так хорошо приладила, как во второй коже сижу, ну что ты лезешь. Ещё порвёшь, она же тонкая, это же фирменный ню-эластан. Ой-ой, отпусти же!
     — Ага, нашёл. Да ты не боись, поглажу тебя по настоящей коже, а не по оболочке этой сосисочной, и всё.
     — Тихо, не тяни, порвёшь. Рук тебе мало, ног мало, шеи… Ай-ай, чего стрельнул?
     — Ф-фу, что это у тебя там? — Он посжимал ладонь, потёр пальцы, понюхал. — Дрянь какая-то на коже, не больна ли?
     — Говорю же — не лезь! Дрянь… какая ещё дрянь — грим!
     — Под купальнком?
     — А ты что думаешь? Это же не пластиковые лямочки для летних лифчиков, тут эластичность нужна. Думаешь, легко с широким тазом влезть в купальник, и чтоб потом он облегал? Ню-эластан не может быть абсолютно прозрачным всегда, когда он сжимается, то матовеет, и вот чтоб на коже заметен не был, я мажу её гримом ярко-телесного цвета. Ну:, то есть то, что под ним, а что вне — не мажу. Ты сам не мог догадаться, что ли? Да не вытирай ты об меня руку! Вон, сорви лопух да оботри.
     Подслушивающий еле успел отодвинуться, и то ли от страха, то ли потому, что устал уже терпеть, почуял, как в плавки ушла короткая сильная струя. Спохватился, зажался, но уже тёплая влага обуяла его "хозяйство", приглашая вылиться ещё и ещё. Будь на нём штаны, тут самое время и замереть сердечку — а вдруг проступит влажное! Теперь же оно ушло в пятки по-настоящему — как в таком виде появиться на людях?
     Кавалер тем временем обтёр ладонь от грима и выбросил лопух.
     — Откуда ж я знал? Я думал, матовость тут и тут, — судя по девичьему повизгиванию, её погладили по этим местам, причём Колька успел заметить, что сверху и где-то снизу, — специально, чтоб скрыть. А выходит, что не растянуто просто. Постой, как же здесь не растянуто? — Он снова провёл поверху, на уровне груди, девушка тихонько ахнула и тяжело задышала.
     — Здесь-то как раз… уф-ф, уф-ф… специально… уф-ф, уф-ф… не надо, погоди пока. А-ах, а-ах… Вообще, не надо, пока я в нём, его же быстро не снимешь, он же тонкий, порвать легко. Не раскочегаривайся, не начинай. И потом, я в этой дряни… гриме то есть, я ж неаппетитная буду, жирная, извазяканная.
     — Зачем тогда надела? Мы же повечерять отели.
     — Покрасоваться только. Когда нет прямого солнечного света, ню-эластан нигде не отблёскивает, ты же сам меня сперва за нагую принял.
     — Ну да, только без сосков и "киски", как детская кукла. Распалила, а дальше не даёшь. Купальник, мол, порвётся, а что мои плавки вот-вот лопнут — это ничего?
     — Послушай, ты же хочешь, чтоб мне было хорошо? Ну так вот, мне в этом "наготке" так уютно, так тепло… это грим себя знать даёт, что даже вот ветерок прохладный руки-ноги обвевает, и ничего, приятно даже. А мне всегда так продроготно на вечернем воздухе! Давай тогда свитер надену.
     — Не надо! Я тебя ревную к этому купальнику. Он облегает то, что по праву должен обнимать я, и делает тебе хорошо так, как должен делать это только я.
     — Ну… тогда и я ревную тебя к твоим плавкам. Он обжимают то, что по праву собой должна обжимать только я.
     Она, вероятно, что-то сделала, так как парень коротко, но тихо привскрикнул. Колька с ужасом узнал… свой вскрик, когда однажды он неудачно, в тугих плавках сел на велосипед. То самое ощущение вспыхнуло в голове и мигом нырнуло вниз, к тому самом месту. Сфинктер расслабился, и влажное тепло стало заливать весь его низ, а если прислушаться, то и прерывистое журчание услышать можно было. То л безуспешно пытался зажаться, то ли сами собой имитировались взрослые дела.
     Парень с девушкой уже лежали на скамейке и ничего вокруг не замечали, мимо них можно было прокрасться.


     — Джинсы — это мужская одежда, — сказала как-то Ева. Просто так сказала, мимоходом, не рассчитывая на долгое объяснение.
     — Ты что? Самая что ни на есть женская! — возразила Кира.
     — Но ведь первые джинсы именно мужскими были. Ковбойскими. Тогда женщины только платья носили, ну, юбки длинные. Брюки потом уже переняли, значит, и джинсы скопировали тоже.
     — Ты что же, и вправду думаешь, так взяли и штаны ковбойские у мужиков свистнули? Чтобы самим на лошадей лазить? — Разговор явно затягивался.
     — Я не так грубо, но… в общем, позаимствовали.
     — Не так всё было! Я знаю.
     — А как?
     — А вот как. Женщины, твоя правда, носили тогда всё длинное и закрывающее. Но жило в них желание показывать своё тело. Один вариант — вечерние платья с глубоким декольте, голой спиной и взвевающимся подолом. Но такое не везде и не всегда наденешь. Скажем, в городской уличной толчее вечернее платье даже вечером не того. Посему ищем другой вариант. Мораль велит нам закрываться? Хорошо, так будем обтягиваться. Смотрим, как это делать ниже пояса. Явить людям надо прежде всего попу. Её для этого нужно обтянуть, да потуже, не только сверху, как это юбки делают, но и снизу, а чтобы это сделать наиболее полно, и чтобы в этом можно было ходить, это должны быть брюки с раздельными штанинами. Понимаешь, не потому что мужчины носят, а мы на них равняйся, и даже не ради удобств ходьбы и нагибаний, хотя это тоже, а чтобы ягодицы выставить во всей их форме и красе.
     — А я думала…
     — Неверно думала. Это заодно с обтягом. Далее. Из чего шить. Конечно, сначала пошёл в дело шёлк и ему подобное. Но тут затык. Обтянуть попу шёлковыми брючками можно, но если как следует обтянуть, то не походишь. Лопнет, если не на первом движении, так при неудачном. А если сделать безопасным при ходьбе и наклонах, то не будет того обтяга, никакого выигрыша перед юбками, один шорох только и обезьянничанье перед мужчинами. Заметь, ни эластана, ни даже полиамида тогда не было. Так из чего шить?
     — Да, из чего?
     — Шить надо, прежде всего, из прочного материала, пускай оно и грубое попервоначалу. А что там у нас прочное? Ага, то, из чего штаны шьют, в которых ковбои попами по лошадиным спинам ёрзают. Синяя саржа, выпускаемая серийно. Устаивает против лошадиного трения, устоит и против напора женского мяса. Решено — шьём из саржи, взяв по возможности поглаже. И что же выходит? Те же джинсы. То есть другие, конечно, женские, лекала другие, со всеми особенностями втискиваемого таза, но относится эта одёжка к когорте именно джинсов.
     — Ага, поняла.
     — Карманов сзади не нашиваем, незачем скрадывать очертания наших форм. Зато можно убирать материю там, где она не очень-то и нужна. Юбки, платья коротеют мало-помалу, — ну, и мы за ними. Прежде всего, к голеням джинсы прилегают плохо.
     — Так ведь не натянешь, если и там прилегать будут, сама говорила — не эластан.
     — Верно, но есть повод укоротить. Вплоть до колен пойти, бриджи чтоб вышли. Вернее, то, что выйдет, назовём бриджами. Мост по-английски, между ножками. Но не у всех голени красивые, да и аппетит приходит во время еды. Смотрим посему вверх. Ремень идёт по талии — надёжно, плотно, но не сдвинуть ли пониже? Вместе с верхней кромкой, снять круговую стружку вокруг таза. Главное, чтоб самое широкое место оставить, хоть прямо над ним ремень призатягивай, будет ремень держаться. Материя ведь жёсткая, не сползут штаники, чего ж не пооголяться сверху? И пупок виден, животик проглядывает, и вообще — девочка телом гордится.
     — Но ведь не всё хорошо…
     — Верно. Многие джинсы с их грубым нижним швом ягодицы плохо разделяют, прямо единой покатой массой они под тело укатываются, когда взгляд скользит. Что тут поделаешь? Оборотная сторона прочности.
     — Но появился же потом полиамид, эластан.
     — Появиться-то появился, да джинсы-то уже давно на конвейере стоят, да и как бренд раскручены. Преимущества серийного производства. Мелкосерийное или штучное дорого, но иногда такое попадётся. Ой, чего я видела! Продавщица в этом ходила, чтоб, значит, рекламировать.
     — Да что, что ты видела?
     — От талии до широкого места таза — синие джинсы с широким роскошным таким ремнём. От середины бёдер до щиколоток — тоже джинсы, бёдра облегают, на голенях побалтываются, как обычно. Зато в середине… Типа велосипедных шорт из бледно-голубой, выглядящей полупрозрачной материи, эластан, наверное. Так прилегают классно, никакого белья, кончено. Вторая кожа! Веришь ли, даже "киска" этаким шершавым листочком выдавалась, словно гульфик какой. Притуманено в этом месте, конечно, но обтяг классный. Примерно так, как волосы на голове через полиэтиленовую шапочку для душа. А сзади — голубое стекло, вся попка, как на ладони, и даже этот… ну, анал светится. Как у обезьянки. Не всегда, конечно, если ноги только расставить, а когда сжаты, то и незаметно, только попа грудой упакованного мяса.
     Я смотрю на её живот и думаю: сколько можно стесняться, прикрываться, трусить? Волос не виноват, если вырос на лобке, а не на голове, он точно так же послужить женской красоте хочет. Если головными гордимся, то почему внизу иначе? Может же девушка с длинными, ухоженными волосами и нижние приголубить, пусть и не наружу, но хотя бы в виде курчавой выпучиваемости на полупрозрачке? Особенно если самое интересное эти волосы самоотверженно прикрывают, защищают. Дадим им пространство типа как на старых резиновых купальных шапочках выемка для волос была, чтоб не напрягать лишний раз резинистость там, где точно что-то есть и это можно предусмотреть заранее. Остальное лучше прилегать будет. Мужикам на груди можно волосы носить, хотя они их соски не заслоняют, а нам? А брови, ресницы? Тоже ведь для защиты, а мы ими красоту свою дополняем, подкрашиваем, длиной гордимся. Нет, правильно всё-таки такие сэндвич-джинсы придумали! Только вот цена…
     — И карманы…
     — В древних юбках их тоже не делали, в сумочках с тех пор всё носим. В штанинах, кстати, было что-то типа узких длинных карманов, типа тех, в которых ковбои револьверы носили. Как думаешь, упадёт цена вскоре, мода ведь схлынуть должна?
     — Ой, нет!
     — Что, не подешевеют?
     — Нет, я в смысле, если "киска" наружу, ни за что!
     — Если всё расчёсано, как следует, покрывает всё, что эти волосы и должны закрывать, то что же тут такого? Да и подбрить можно. Раз сами волосы не видны, а только вспучивание, то и бритый лобок не просмотрится, только влитое облегание. Я же говорила, там чуть выпуклость предусмотрена, и хозяйке спокойнее, нет такого обтяга, как по ягодицам или вокруг жирной поясницы. Не напоминает всё время, ощущение, должно быть, как в обычных джинсах, если не смотреть туда специально, то всё путём. Только лови мужские взгляды и следи, как у неопытных встаёт. Нет? Ну, как хочешь. Можешь у меня брать носить, при такой эластичности и размеры не нужны. Хотя бы кругами по комнате, чтоб привыкнуть. Долго не проходишь, на улицу запросишься!


     — Легковато на меня, — сказала Ева про топик, на который ей указала Кира, и поспешила отойти от прилавка.
     На самом же деле она даже и не посмотрела, то есть начала смотреть, даже пощупать руку протянула, но вдруг вздрогнула. За прилавком купавы, внутри всего этого закутка, завешенного и заваленного товарами, что-то произошло. Надо было отойти побыстрее, брякнув что-то извинительное. Вот и брякнула.
     Что же произошло? А произошло в два этапа. Ева уже привыкла ко всем этим полутельным, как у "Прозаседавшихся" Маяковского, манекенам — то ноги без туловища, но в джинсах, то бюст без всего остального, но в бюстгальтере. Висят и стоят они на виду, а продавцы прячутся по своим закуткам, ровно пауки в уголке своей паутинки. Сначала неприятно было видеть обрубки, потом привыкла. Волков бояться — в лес не ходить. Вернее, раз уж подружка тебя потащила в "лес" (а ведь и в самом деле, лес из джинсово-бриджевых-трусиных ног), то "волков" поздно бояться, привыкай.
     Бюстовые манекены висели и снаружи, и внутри закутков, только просунь голову разглядеть, тут тебя продавец в оборот и возьмёт. "Что хотели, девушка?" — и так далее, не отвертишься. Без покупки не уйдёшь, тебе объяснят, что именно ты хочешь, раз сама не понимаешь. Наша стесняшка и не совала нос, смотрела на что поближе, за спиной Киры держалась. И вдруг один такой "манекен" в глубине зашевелился. Как не вздрогнуть!
     Хоть и при ярком свете дня всё это происходило, а всё ж ощущение нечистой силы блеснуло. Нет, подальше, подальше от этого!
     Это оказалась девушка, залезшая туда примерить, вероятно, шорты. Сверху на ней был крохотный белый топик, на манекене такой вполне мог красоваться, голова пряталась в свешивающихся товарах. Чуть боком к прилавку, она чуток присела и начала спускать шортики или бриджи, не видно точно. Но не джинсы, очень уж легко вниз пошло, разом прямо. Ева отчётливо увидела тонкую полоску чёрных трусиков по паховым складкам и сам чёрный треугольничек на животе. Наверное, ждала, когда перед прилавком не будет мужчин, вот остались две девчонки… даже одна почти, Еву не сразу из-за Киры разглядишь, надо скорей переодеться, пока мужиков в виду нет.
     Еву так испугал этот закутковый стриптиз, что она бросила щупать топик и поспешила отойти. Хоть и девушка перед девушкой и не догола, а всё ж-таки неудобно как-то, будто подсматриваю. Не настолько ей нужен топик этот, а покупательница, может, хочет трусы примерить и эти вот, чёрные, стащит сейчас.
     Ева не только сама стеснялась, но и плохо ей было, когда на её глазах раздевались другие девочки. Ведь видно же всё, а у неё там всё такое же. Словно раздёв не только за себя, но и "за того парня"… ну, то есть девушку. Старалась отойди подальше, чтобы картинку женской наготы на неё никто не мог перенести. И сейчас так ноги автоматически сделали.
     Кира, наверное, не поняла, заговорила о "лёгкости" всерьёз.
     — Лёгкость, она разная бывает. Ощущения разные в лёгком. Запомнились мне два случая из юности. Выпускные экзамены, сижу дома в лёгком халатике (подожди, это ещё не та лёгкость), зубрю. Кличут меня в окно подружки, прошвырнуться чуток. Голова пухнет, не помешало бы, но… Но неохота выходить через дверь. Ещё родители заворчат, куда это да зачем, не пустят ещё или своим ворчанием всё настроение испортят. Хорошо бы, как в детстве, в окно — р-раз, и на воле, гуляй себе, как мальчишки поступают. Да и я, бывало, прыгала. Но именно "бывало". Сейчас-то в домашнем застиранном халатике не выскочишь.
     Размышляю, стоит ли соваться в зал к комоду, и вдруг падает мой взгляд на тюк в углу. Там что-то выбрасывать припасено или отдать кому, да всё руки не доходят. Помоги, тючок!
     Развязываю, роюсь и вытаскиваю старое моё, подростковое ещё, платьице. Чистое, слава богу, не рваное, отдавать кому-то заготовленное, но выросла я из него безнадёжно — ещё прошлогодним летом. Поднимаю в руках, верчу. Подружки всё понимают, сами страдают из-за предков своих. Давай, говорят, Кир, напяливай, будешь у нас младшей сестрёнкой. И смеются.
     К удивлению, влезла, не порвав. Похудела, что ли, из-за беспросветной зубрёжки? В груди тесно, не знай как, всё напряглось и посветлело, хорошо ещё, что такая широкая пелеринка на грудь падает, хоть чуток смазывает, а то прямо "рога". В бёдрах тоже неладно. Не просто коротко, понимаешь, а будто лезет платье вверх, с широкого места на поуже которое, талия, слава богу, не разжирела у меня. Ежели идти, ногами перебирая, кто его знает, насколько оно вверх улезет. Трусы в деревне показать — стыдоба. Одёргивай всё время.
     Пошла всё-таки в нём. И главное, знаешь, в том, что вот все эти рюшки, оборки, пелеринки, подол — всё движется с определённой свободой, не просто повторяя мои движения, а то опаздывая, то опережая, то просто развеваясь и трепеща. И создаёт ощущение настоящей одежды — сильнее даже, чем жим в груди и у попы. Одета я, чую. И неважно, кажутся там трусы или нет, гуляла свободно и спокойно, со всеми вместе смеялась.
     А вот другой случай. Тем же летом, но после экзаменов. Ходила купаться каждый день, а то и по два раза, накупываться, так сказать, перед городом. И купалась исключительно в цельном купальнике. Знаешь, почему? Если купаться в бикини, как я люблю, то предки, видя меня всё время в нём, чего доброго, сочтут, что не вполне прилично это и спрячут, чтобы в город не взяла, там в бассейне не срамилась.
     А так всё чинно-благопристойно, и я, собирая перед поездкой чемодан, в него, в уголок, бикини незаметно и положу. Можно, для маскировки, и цельняк положить, на глазах у родителей, хотя в городе он мне ни к чему, разве что с вышки прыгать научат. А можно и "забыть" благополучно.
     И вот однажды заплыла я в цельняке этом аж по самую середину речки. Надо же проститься с ней, родимой, год, почитай, не увижу. Не заплывала ещё так далеко. Нет, погоди пугаться, судороги у меня не случилось и щука в живот не клюнула, вода тёплая-теплая. Силы не иссякли. Полежала на спине, поворачиваюсь, чувствую — кролем, как сюда, лучше не плыть, брассом надо, сил тогда должно хватить. И поплыла неспешно.
     Вода, говорю, тёпленькая была, и купальник не очень-то облегал, трикотаж обычный, эластан до наших краёв не дошёл ещё. И вдруг — теряю чувство одетости. Непонятно, есть на мне что или растворилось. Когда брассом плывёшь, только руки свои и видишь, а они и так голые.
     Меня это сильнее испугало, чем едва виднеющийся берег. Доплыть-то доплыву, куда денусь, а вот как вылезать стану? В чём, то есть? Куда же могла деться моя купашка?
     Глупо, конечно, но мелькнуло в голове: стоит ли плыть, если не смогу вылезти? Но я же не на твёрдом берегу, смотрю на крутой противоположный. Плыть так и так надо, вылезать так или сяк придётся. Но мыслишка мелькнула, что было, то было.
     Надо бы как-то на себя посмотреть, в чём я. Но это на суше элементарно, Ватсон. А на плаву, да ещё брассом, да ещё не в прозрачной, как слеза, воде? В неё придётся повертеться, это уж точно. А берег далеко. Силы только потеряю, да воды наглотаюсь. А испугаться на таком расстоянии — это всё-о. Если уж заниматься самоосмотром, то у берега, может, встану там на глубине по грудь, тогда и посмотрю, что из воды показываться будет. Может, придётся плыть вдоль берега, до безлюдного места.
     И вот долго я плыла, не чуя на себе ничегошеньки. Представляешь?
     Мне и раньше приходилось плавать на пределе сил, но тогда я не особенно заморачивалась насчёт тактики. Просто выкладывалась, и всё. Получалось. Обычно это было в компании, кто меня подначил на быстрый и далёкий заплыв, тот и спасёт в случае чего.
     А теперь вот одна с двумя трудностями. Простым "выкладыванием" их, чую, не одолеть. Надо хитрее. Нужда тактике научит. Способом тыка ищу темп, в котором экономичнее всего плыть, стараюсь идти ритмично, глубоко дышать. Вхожу в лёгкую струю, так хоть до горизонта плыви. Страх растерять силы и пойти ко дну отступает, зато на смену ему приходит страшок оказаться всё-таки нагой. А темп не позволяет ни посмотреть на себя, ни пощупать, а то собьёшься, забарахтаешься, это на глубине хуже всего. Уговариваю себя. Ну, куда с меня могла деться моя купашка, никуда не могла, тут она где-то, на теле заблудилась, сидит себе потихоньку. Может, растворилась, услужливо подсказывает страх. Бред, отгоняю, я же в нём сколько раз… Моет, нитки перемокли, распались, и выскочила я из него, выплыла, а и не заметила, стремясь до центра реки доплыть? Да нет, абсурд, не может быть. Иначе бы груди болтались не знай как, а так они вроде культурно у меня там ходят, не очень мешают. Увы, последний раз я нагишом купалась, когда ещё не обросли жирком мои прелести, только соски набухали. И не вполне помню ощущения. Посему гипнотизирую себя: на мне купальник, на мне. Одета я, одета.
     И вот когда я себя так успокоила и сама поверила, страх наготы отступает. Но свято место пусто не остаётся. Чёрт побери, если бы я стихи сочинила на плаву и ритмично их себе читала, а так прозой уговаривала, руки-ноги волей-неволей под эту прозу подстраивались, и сбилась я с ритма и с темпа, вышла из "лёгкой струи" в обычную плотную воду. И не такая уж она тёплая, и берег всё так же далеко, и как бы судорога не схватила. Возвращается страх обессилеть. Голову высоко поднимать нельзя, сколько там до берега. Налаживаю оптимальный темп, ритм, дыхание выправляю. И весь круговорот страхов повторяется.
     На последнем этапе чую — не совладать с двумя противниками. Всё, не могу на два фронта, чихать мне на голость! Так себе и сказала: купашку сбросила намеренно, чтоб легче отсюда плыть было, плыву нагая, доплыть надо во что бы то ни стало. И чуть полегчало сразу.
     А? Если б не доплыла, то не шла бы сейчас вот с тобой, не рассказывала бы об этом. Спасать там на нашей речке некому, так и знай. Начнёшь тонуть — прощайся с жизнью. Это придаёт силы… как, знаешь, если нет другого тюбика, то из старого зубную пасту давишь, крутя изо всей силы. И что-то выжимается, как ни невозможно.
     Вылезла кое-как из воды, в каком виде — и не думаю даже. Главное, что твёрдое под ногами, что живая я. Несколько шатких шагов — и повалилась без сил.
     И знаешь, солнышко меня "одело". Высыхаю, чую, и возникает на мне что-то стягивающее, одевающее. А снизу, подо мной — мокро, но не просто мокро, а мокрая одежда болтается, не песок. Надо перевернуться и дать себя высушить, "одеть" сзади.
     В бикини я бы вряд ли потеряла ощущение. Чтобы на теле держаться, оно должно, особенно трусики, жать, и жим этот по всему телу не разбросаешь, как цельняк может. Ощущение одетости не пропадёт, хотя бикини и меньше сплошняка.
     Так что одна лёгкость ни о чём не говорит, надо мерить. Стесняешься, да? Да сейчас мерят без всяких, напропалую. Не заметила, там, в глубине, девчонка одна аж шорты снимала. Боком стояла, наверное, в стрингах, а у тебя и трусы нормальные, и лифчик, встала бы спиной, и ладушки. Так и без лифчика мерить можно. Или новый лифчик прикинуть. Не хочешь?
     А вон, смотри, смотри! Пробегает от купавы к купаве, мерит всё напропалую. Да смотри ты, ничего такого тут нет. Это не стринги, а танга, а грудь она рукой прикрывает. Такие уж топики нынче, безбельевые, что ж сто раз снимать-надевать? Да здесь одни женщины почти, это же женский ряд. Кого стесняться?
     Слушь, а пристройся-ка ты для храбрости в хвост этой вот примеряшке! Или, хочешь, я к ней примкну? А что, мне запросто. А ты в нашей тени держись, примеряй, что глянется. Продавцы — тоже женщины, они всё понимают. Мы же с ней девушки, в конце концов, что нам обнажёнка, ну, представь, что ты косметику покупаешь или бижутерию и смотришь, что другие берут.
     — Хорошо, только давай со спины, а то она, чего доброго, отошьёт ещё.
     — Мы же не парни. Ну, ладно, давай пока так.
     — Слушь, а чего это она надела? Косой крест на спине? Да, точно. Я такого на топиках не видела ещё. Это скорее на купальник похоже. Спортивный, полусплошной.
     — Да, косой крест. Ага, снимает, смотри, смотри. А вот сейчас она наденет… да, так и есть. Видишь? Шейка берётся в острые "ножнички", а от их "гвоздика" идут нижние лямки под малым углом, только чтоб на лифчиковые не походить. И встречаются с перелом где-то под нижними рёбрами.
     — А зачем так? Везде же горизонтально обычно.
     — Да как и на купальниках — чтоб под бюстом подзатянуть материю по нужному контуру и пленить груди, не давать им отвисать и дрыгать. Да, знаю, есть топики со встроенной полочкой, но такой вот затяг чище обрисовывает грудь, там нет швов, жёстких рёбрышек, вставок. Зашла бы вперёд да посмотрела. А ещё лучше — сама такой примерь. Ах да, ты же личик не снимешь тут. А жаль, при таком окутывании соски хорошо проступают.
     — Ой, что это? Попа её выглянула. А ведь на ней — купальник, точно, он.
     — Нет-нет, не может быть. Такие купальники не для рядов общедоступных. Это кажется, что купальник, потому что на ней стринги, а не джинсы. Такой напопник у топа, ну, типа фалд у фрака, он накладывается на джинсовую попу, через промежность пропускаются резиночки такие незаметненькие, и спереди идут по паховым складкам и крепятся к низу топика. Сзади — полная иллюзия купальника. Да вон, посмотри, она уже снимает. Видишь, ноги как осторожно двигает. Это чтоб резиночки не порвать.
     — Да, правда. А цвет приятный. Бледная морская волна.
     — Не только приятный, но и полезный. У девчонки нехилый бюст, но она знает, да и ты знай, что мало иметь формы — нужно, чтобы солнце их обрисовало. Светом и полутенями. А чтобы полутени не потерялись, все, без изъяться, создавали рельеф, расцветка должна быть однотонной и светлой. Спинка, низ переда должны ласкать глаз своей незамутнённостью, тогда всё, что на бюсте, пойдёт в зачёт его формы, сложится в трёхмерную картину, лакомую для мужского глаза.
     — Ой, мне так не надо!
     — Тебе и вправду не надо, но не потому что много, а потому что мало. Тебе бы с рисунком или тёмненькое что. Собственно, я на такой и показала тебе, а ты — "легковато". И ничего не легковато, наоборот, декольте выше некуда — для топика.
     — Ой, а я и не заметила. Так мне подходит.
     — Причина-то другая, глупышка. Тебе нельзя понижать передний вырез не потому, что стыдно открывать грудь, а потому, что нехорошо открывать такую грудь, без ложбинки. Посему поднимаем так, чтобы и у полногрудой ложбинка была прикрыта.
     — Но ведь многие малогрудые делают вырез типа V, искусственно ложбинку создают.
     — Это просто глупо. Второй взгляд брось — и увидишь, что грудки жутко порознь и поодиночке грустно ввисают в предназначенные им мешочки, чашки-висяшки. Не поддержка, а скорее ненапряжённое сосуществование. Какая же тут женственность? Пожалуй, заявка на будущее стародевичество. Нет-нет, это не для настоящих девчонок.
     Теперь так: верхние бретельки берём широкими, и опять-таки не потому, что узкие неприличны. Плотным прилеганием верха переда постараемся выдавить из-под ключично-подмышечных кантов складки плоти, мышцы там или жирок. То есть обозначим, что что-то у тебя может выдавливаться, плоть есть. Имитируем подножия грудей. Невинный трюк, но эффект даёт. Какой-никакой рельеф. Правда, не так свободно и просторно, как в купальнике ты, верно.
     — Да я и не против купальника. Перёд чтоб хорошо прилегал.
     — Это само собой. Болтаться не должно, то есть не должно иначе как под напором плоти. Очень плохо, когда у женщины, девушки материя на груди болтается сама. Вот и убиваем двух зайцев — избегаем болтанки и выдавливаем складочки. Тёмный цвет либо пёстрый рисунок скрадывают твою плоскотуру, ну, а пупок, как хочешь — открывай, не открывай.
     — Так бы раньше и объяснила! Идёт теперь покупать.

     — Хорошо помню первый класс, когда на спортплощадке предстояло показаться с обтянутым животом, без всегдашней юбочки хотя бы коротенькой, взвевающейся. Хоть и малы детские юбочки, то и дело трусы кажут, а всё ж-таки всегда можно стать смирно и подол вниз потянуть. И то дело — надень взрослой длины, и не побегаешь свободно. Ноги запутаются. А совсем без юбки, и не на пляже, где вода любую наготу спишет — как-то не так.
     Но, поскольку родители были "за", да и я шустрая была, без комплексов, всё прошло довольно гладко. У всех — родителей, учителей, физрука, одноклассников — был такой вид, что так и должно быть. Думаю, даже ты стесняться бы не стала.
     — Не стала, верно.
     — Но вот было одно ощущение, не столько неприятное, сколько странное, непривычное. Сравнились сами собой новые мои спортивные трусы со старыми исподними. Нет, не только по материи, хотя синтетику впервые на голое тело надела, с микроскопической подкладкой по лобку. Зад старых трусов закрывал у меня все ягодицы, целиком, канты шли уже по плоскому бедру, было тепло и уютно, и всё это перерастало в чувство безопасности — даже если трусы и покажутся и-под. Бывало, приходилось поправлять, если задерётся. А у новых трусов канты тугие (это хорошо) и по диагонали ягодицы пересекают. Полпопы чует себя на свободе, на виду, плюс напряг швов. Раньше я нижних кантов не чуяла, только мягкое облегание материей попы. Пришлось познакомиться. Потом шёпотом с девчатами обменивалась, у них так же, только не понимали они. А я всё поняла, объяснила, и мой авторитет у них вырос. То есть сначала появился, потом возрос. Об одежде стали со мной советоваться, потом — обо всём. Стеснительной мне быть стало никак нельзя.
     И ещё такая деталь — передние канты. Раньше они плотно прикрывали паховые складки, а ближе к боку от них вниз уходили и создавали такие широкие боковинки. Трусы на мне сидели плотно, это чуялось. А у этих — словно боятся перешагнуть через складки, на миллиметр от них, но отступают. Спасибо, милые, что о свободе движений печётесь, но вот надёжности как ни бывало. Ладно, много чего первоклашки приходится дома оставлять, всё новое, оставлю и это. Тут все по новым правилам играют, и я с ними. На то и повороты в жизни, по числу таких поворотов время жизни и отсчитывается.
     Мне это знаешь, что напомнило? Когда, бывало, я, маленькая, голову в дверь просуну, но не решаюсь куда-то войти, к гостям, скажем, так папа меня за плечи или мама рукой по попке и выталкивают. Глядишь, а здесь ничего неприятного и нет, одно хорошее, зря сама не выходила, хорошо, что помогли.
     И вот эти диагональные канты трусов именно так и помогли, как бы выперли часть моей плоти наружу, для физкультурных подвигов. Не так уж облегание и мешало движениям, эффект скорее психологический. Сама не поняла, откуда во мне взялось столько живости, активности, бойкости, озорства, когда стаскивала в раздевалке школьную форму, из-под которой выныривали эти трусы. Всех перебойчила и репутацию такую заслужила.
     С физрой у меня недурно дело пошло, и я быстро привыкла к трусам, даже на штатские уроки после физры норовила в них явиться. Но если мальчики были в брюках, то девочкам тоже приходилось одеваться, а то неудобно. А подбить мальчишек на урок в трусах не получалось.
     — А я вот не могла так, — грустно призналась Ева. — Если снимаю одежду, то чувствую себя в белье, даже если пододето приличное, как вот у тебя спортивные трусы. Надо явно что-то на себя напялить, чтобы почуять комфорт, готовность выйти на люди. До средних классов практиковала полное переодевание, копалась, хотелось ведь подальше от чужих глаз, даже девчачьих. Это и помогло, как ни странно. Раз задержалась в раздевалке, а уже достала физрука своими опоздашками. Не то мне мама в ранец положила, стою, дума, надевать ли. А сама уже раздета. Вдруг слышу грозный голос: "Ну где эта чёртова Ева?!" и дверь распахивается. Еле успела спиной повернуться и визг подавила. Хорошо, что в туалет только что сходила, а то прямо стало давить из меня струю из-за страха. С тех пор стала надевать школьную форму на спортивную, хоть и пучило у меня, топорщилось.

     В предподростковом возрасте начала я задумываться о том, что раньше мимо меня проходило, включая тело, но ещё не с "той самой" стороны. Например, меня заинтересовало, как это из рыхлой дрыгающейся попы трусы делают упругую красивую девичью попку. Ощущения совершенно разные. Перед зеркалом спиной, изгибаясь, примеряла все, что имела, трусики, и ловила момент, когда они "схватывают" ягодицы. Маршировала так и так, изгибаясь, чтобы взглянуть на задницу, вслушивалась в свои ощущения. Научилась тестировать трусы на "попирусность" при покупке. Покупать, кстати, тогда же начала, а то всё мама, да мама.
     А осматривая задницы окружающих, пришла к выводу, что в этой части тела от элегантного до безобразного — один шаг. И не поймёшь, почему одни смотрятся, а другие — нет. Но жиреть, зарубила на носу, вредно.

     — Если ты так волнуешься за бюст, погуляй перед обедом в сквере, — Кира назвала адрес. — Там собираются с колясками молодые мамы, аж четверо могут в ряд идти, то есть катить, не все любят сзади идти. Так вот, у них там — культ бюста. Полюбуйся, как гордо они их носят, выпячивают, холят-лелеют. А как же, это как хорошей хозяйке продемонстрировать славные запасы для пикника — будет что есть. Порой кажется, что они прогуливают не младенцев своих, а собственные перси, часто пьют воду, осторожно массируют, глубоко дышат. Всё прощается: кисейные верха чашек, глубочайшие вырезы, неприличные в ином случае колыхания…
     Особый шик, когда ветер раздувает лиф, ну, верх платья, и потом он опадает на крутой бюст. Мол, есть куда у меня ещё раздуваться, нагуливать, к кормёжке и вся эта "тара" заполнится, ещё и тесно будет. Вот какая я!
     Один раз я увязалась за одной такой компашкой, а это, как потом выяснилось, были сёстры настоящих мам, подружки незамужние. Решили причаститься культа бюста, чтоб свои скорей росли, на будущее. И правда, словно повырастало у них, сами признавались друг дружке, а я слышала. Небось, и лифчики особые одолжили, где груди как сыр в масле катаются, непринуждённость, никто взгляд осуждающий не бросит. Наоборот, немо спросят: а есть ли тебе чем накормить маленького? И тело отвечает: а то как же?!

     — Помнишь, мы говорили о женском бритье? Вдруг тебе подвернётся возможность примерить купальник для синхронисток.
     — Ну и что, что для синхронисток? Он даже не бикини, тело плотно запахивает.
     — Да то, что здесь нужно художественное впечатление, как и в художественной гимнастике. Цветастый красивый купальник — это хорошо, конечно, но по мере усложнения упражнений купальник начинает их "забивать", впечатление, как от дефилирующих по подиуму манекенщиц: девушка демонстрирует именно купальник, а её тело служит просто образчиков многих других тел, которых такие купальники и приглашают покупать. Движется же для того, чтобы все лучше рассмотрели купальник, и опять же её движения — это типичные движения будущих носителей этой одёжки. А синхронистки — это "штучный товар". Они демонстрируют именно себя, именно своё тело с его уникальными умениями, а купальник нужен для приличия, и вперёд выскакивать ну никак не должен.
     Так что от яркой расцветки переходим к принципу "узоры на теле". Материя тоненькая местами прозрачная, местами телесного цвета. Порой мне кажется, что подбирают по размеру полностью прозрачный куп и по нему устраивают боди-арт, только крепкой краской. А художник, ему свобода нужна. Скажи, что вот тут-то и тут-то надо обязательно закрасить, и он взовьётся. Ему и так сложно. Ведь многие элементы в синхронке выполняются вверх ногами, очень выразительно, по-балетному, ноги всё-таки легче туловища и их легче высунуть их воды надолго. Но в ряде случаев вслед за точёными ножками из воды показывается то, откуда они растут, говоря проще — попа.
     Да, конечно, это штука красива сама по себе, если красива, конечно, но тогда только, когда ноги — это именно ноги, руки — именно руки, торс — это торс и так далее, то есть всё на своём месте. Но когда ноги как бы заменяют руки, а то и туловище частично, работая за всех них, то не очень интересно видеть под ними столь прозаическую часть тела, подчёркнутую обычными косыми кантами. Форму не спрячешь. Поэтому художник должен нанести на нижнюю часть купальника такой рисунок, ну, рожу-не рожу, но чтобы он и вверх ногами и вверх бюстом смотрелся, как нечто неперевёрнутое, такое "лицевое", смазывающее впечатление массивной задницы и выпуклого живота, они же воздух помногу запасают. Это трудно, сложно, требует незаурядного живописного таланта. Тем более, нельзя ограничивать фантазию теломаза глупыми требованиями типа "здесь закрась всё погуще, потемнее, тут мне срамно".
     Максимум, что можно — это посадить три пятнышка телесной краски сама понимаешь где, а дальше кисть должна летать свободно, со вдохновением. А ещё лучше, чтоб не стеснять свободу боди-арта, помадой телесного цвета закрасить соски, губки нижние.
     — Ой-ёй-ёй! А разве нельзя малевать по непрозрачной ткани телесного цвета?
     — Думаешь, он один, этот твой телесный цвет? Если б видела соревнования:, знала бы: от белокожих блондинок-скандинавок до негритянок диапазон. Да вот ты сама. Подобрала себе телесный цельняк, а потом загорела или, наоборот, растеряла загар — и вот уже нестыковка по кромкам. А там даже мизерное разноцветье режет глаз — словно из дырки в лифчике выглядывает поролон. Налицо наивное, саморазоблачающееся стремление обмануть глаз. Кроме того, куп может наморщиться так, как настоящая кожи ни в жисть, или останется гладким там, где на коже будут складки, морщинки. Всё же видно, не в один раз, так в другой, эти купальники для того и предназначены, чтобы их разглядывали. Материя тонкая очень: можно различить как шёрстка её подпучивает — тебе же телесный цвет нужен, чтоб не бриться. И весь эффект от тончайшего облегания коту под хвост. Уж лучше носи одноцветный яркий.
     — Всё строго по телу, а если купальник сдвинется? Что не сбрила, выглянуть может!
     — Вот со стеснительностью придётся расстаться. Не можешь так — не иди в красивое плавание. Вернее, ты и так не пойдёшь, но примерить при случае, а то и купить для себя роскошный купальник недурно. Жаль, если помешает невыбритая вовремя шёрстка.
     Ой, что я вспомнила! При всех отелях в Турции, кроме живого моря, есть ещё бассейны. И вот по этим бассейнам там всё время гастролирует труппа синхронного плавания. Зрелище редкое, дорогое, в путёвки автоматически не включается, даже если "всё включено". Не каждый в свою неделю-две увидит. Но посмотреть стоит, мне рассказывали.
     Понимаешь, они — мусульманки, и купальники у них отвечают законам шариата. Верх, разумеется, полностью закрыт, бюст смазан, рукава есть. На головах — резиновые шапочки-шлемы, и "забрало" затянуто марлей — это водный вариант паранджи. Забавно смотрится, зато нос весь внутри. Можно заткнуть понадёжнее обычной прищепки.
     Но всего прикольней низ. Им же положено в шароварах ходить. И вот на ноги навинчивается каркас, а уже на каркас — водоупорные шароварчики, чтоб прогибались хоть чуток и было видно, что это не облегающее трико. А что, за этим там муллы следят. А вот живот обнажён, и им можно танцевать, высунув из воды. Небось, это очень трудно на задержке дыхания. Конечно, амплитуда движений ограничена, но в своём классе очень даже неплохо смотрится.
     Самые экстремалки, кто очень долго и резво животом пляшет, выступают со страховкой — пояс и две лески к разным сторонам бассейна. Их, бывает, подтягивают, не дают утонуть. Она рассказывают в анонимных интервью, что при пляске живота внезапно накатывает непреодолимое желание вдохнуть. Не просто воздух кончается, как при обычных упражнениях вниз головой, так что успеваешь перевернуться, а именно что и не успеешь, настолько остро. Это как чиханье, так же сильно и неудержимо, только внутрь, так сказать. Хорошо ещё, что нос зажат, а не будь, они бы втянули воду, тут не до осознания, что плохо это. Рот волевым усилием держат закрытым, зубы стискивают. Дыхательные мышцы мощно дёргаются и прямо-таки разрывают лёгкие, в глазах темнеет, сознание в воду булькает. Концы страховочной лески держат знающие люди, они видят признаки и вовремя действуют. А зрители довольны — вон как долго плясал животик. Какой ценой, не понимают.

     Эту историю я слышала от нескольких болтушек и всякий раз отличалось имя главной героини и почему она не нашла после сна трусы. Имена самые обычные, всякие там Машки да Юльки, но — "не из нашего района". То её парень спросонья или с бодуна эти трусы натянул. То с бодуна была она сама, а трусы мирно лежали, куда их закинули. То так подшутили над ней (но джинсы почему-то оставили). То парень решил попробовать, как оно там, по-женски, и запробовался, загулялся на улиц. Были и совсем экзотические версии.
     Общее то, что осталась героиня в пиковой ситуации. Раньше до этого она пробовала натягивать джинсы на голое тело, и зацепила волосики, да так, что до конца жизни зареклась. Дёргает за "молнию" и орёт дурным голосом, а чего орать, сбежались чтоб? И сейчас вопить незачем. В наличии одни мужские трусы, валяющиеся на стуле, типа "боксер". Вот и думай, что делать.
     Выбора большого нет: либо надеть то, что есть, либо ждать неизвестно сколько, либо обыскать квартиру, хотя вряд и у парня будет запас женских трусов. Не такой уж он развратник. Спросонья, кстати, да если надобно куда-то бежать, выбор сокращается до сакраментального "быть иль не быть?"
     Взяла в руки, помяла, растянула. Ничего особенного, типа шортиков, девушкам знакомых. Но с широкой промежностью, растягивающейся, если надо. На сей раз оказалось не надо, ибо наша героиня всё же рискнула примерить.
     Топорщится немного, складок полно, да сюда полдюжины пышных "кисок" поместится! Но эластичность скрадывает разницу анатомий. Просто срам прикрыть получилось, но на улицу так не выйдешь — нужно надеть джинсы, а они женские, то есть обтягивающие, согнали шортовые части вверх, в комки, и на них не желают никак натягиваться. Хозяйке абы как, лишь бы застегнуться, но не получается. Пришлось приспускать, расправлять и натягивая, придерживать краешки, чтоб вслед за джинсой не ползли.
     Возилась-возилась, но в конце концов всё-таки наделись джинсики и дали себя застегнуть, хотя и туго. Ура! Ура? Осматриваю, как вышло. Джинсы низкие, так что весь боксёрский верх наружу. Промежность, всегда такая по-женски чистая, ясная, формоотточенная, теперь будто чем-то набита, прокладками, что ли. Пощупала брючины, изогнулась — проступают шортинки из-под джинсов, да ещё скомканно, не расправишь как следует одними руками. В общем, спасибо джинсам, дают понять окружающим, что на хозяйке мужские трусищи.
     Выходить так на люди стрёмно. Но, похоже, новая мода зарождается тогда, когда кто-то находит оправдание той одежде, для которой все остальные оправданий не видят (или вообще в этом направлении не фантазируют). Хотя бы временное оправдание, потому что потом оправданием становится сама мода, сама динамика вербовки всё новых и новых сторонников.
     Вот и я что подумала, оглаживая и оглаживая бёдра руками. Чем, собственно, проступающие трусищи хуже наброшенного на плечи мужского пиджака? И то, и другое означает, что у меня есть любящий мужчина, не жалеющий для тебя своей одежды. Пиджак, правда, набрасывают, когда девушка не захватила потеплее одежды, лопухнулась, а уже похолодало. С трусами так труднее. Но выкрутиться можно. Скажем, было тебе с парнем хорошо, и не спали даже, а так, любовались друг другом. Вдруг в дверях гремит ключ — будущая свекровь. Одежда осталась в прихожей на вешалке, туда уже не проскочишь. Он, чертыхаясь, напяливает семейники, а тебе бросает боксеры, ну, а грудь полотенцем обёрни. Потом он завлекает мать на кухню, а ты, не скрывая (да и как скроешь?) своего присутствия, но и особо не светясь, проникаешь в переднюю и быстрей-быстрей одеваешься, бюстгальтер, джинсы, а трусы менять некогда, вот-вот войдут. А потом уже случая не будет сменить, выходи на улицу так.
     Или, может, свекровь так прямо и войдёт, и заулыбается, увидев тебя в таком домашнем виде. Ну, лифчик придётся надеть нормальный, всё-таки, полотенце чем-то банным отдаёт, а в ванной ни пара, ни брызг на зеркале. А если ключом гремит свёкор, то и так сойдёт. Наслаждаешься семейной обстановкой и потихоньку привыкаешь к несуразным трусам. Тем более, это твой любимый носил, пропитались они им, запахом его тела, и если в паху сильно насборено, значит, есть у него, чем так сильно растягивать материю, да и твоё нутро. Тебе это о нём и напоминает всё время.
     Ну, а потом, не желая расставаться, и в джинсы в этом влезла.
     Ещё вариант: любимый просит оставить ему предмет туалета в залог будущих встреч. А ты одета так, что кроме трусов и оставить-то нечего. А ему нечем их заменить, кроме как своими. Когда отдаёшь то, чему при тебе замены нет, это выходит доверительнее и интимнее. Это почище обмена обручальными кольцами.
     Вариант не слишком желательный: могут принять за лесби, причём активную. Всё равно ничего страшного. Раз активная:, то сама выбираешь себе "подружку", то есть не опасайся, что тебе навяжутся. А парни обычно любят соблазнять, перевербовывать лесбяшек, для них это особый престиж, если раскупорят ту, что на них поначалу и смотреть-то не хотела. Только сама с ними не кокетничай, будь понедоступнее и всё путём.
     Для полноты картины можно и рубашку его надеть. Желательно без лифчика, мужчинить — так мужчинить. Но если без него тебе никак? Как бы, как бы… А-а, вот тут кармашки на груди. Аккуратно спарываем задние стороны карманов и заполняем их со стороны тела понятно чем. Сверху прорези можно не зашивать, они всё равно под углом и обращены к телу. Декольте нет, так хоть пусть так посветится грудная кожа. Прохладится. Ещё бейсболку. Ну, а кроссовки — они и так унисекс.
     Оглядимся перед зеркалом. Да, целая полоса трусов из-под джинсов высовывается. Это хорошо, вышить на ней покрупнее: "Мужская собственность". Поди угадай, трусы или сама девица. Сначала, наверное, всё-таки боксёрчики, а уж девица воспользовалась готовым ярлыком, всунулась в него, обозначила свою принадлежность. Или даже имя любимого вышить, маленькую фотку налепить. Лучше сзади или сбоку-сзади, а то спереди не каждый рискнёт рассматривать.
     Это стоит закрытого пупка, как Париж — мессы, а игра — свеч.
     И я выбегаю на улицу.

     — Кир, ты меня просила вспоминать все случаи, когда я дома сильно стеснялась. Вот, вспомнила один. Может, пригодится.
     — Валяй.
     — Ну, это было на этапе выныривания из детства в юность, когда оказывается, что тебе надо стыдиться всё больше и больше, о чём и не подозревала раньше. Надумали летом белить потолки, а жара страшная накатила, то и дело голова кружится, папа и мама просто боялись упасть — табурет едь ставился на тумбочку, всё шатко и нестойко. Послали на штурм высот меня. Одета так: х/б трусики (синтетику дома мне не давали носить) и фартучек, который мне подвязали под самую шейку: чтобы обойтись без лифчика, он ведь тесно прилегает и жарит. Каждые пять минут — глоток воды или там квасу. Фартучек открыл, правда, трусики, но ведь и в лифчике так было бы.
     Машу кистью, горжусь, что доверили мне важное хозяйственное дело.
     Вдруг папа кашлянул и быстро вышел из комнаты.
     Я смотрю на потолок, белю, и чую, как по телу скатываются крупные капли пота. И вдруг мысль: а что, если промокли мои трусики до прозрачности или до облепления моего стыдливого самого? И знаешь, забоялась тут же посмотреть. Макаю кисть, а взгляд ниже банки не опускаю. Что всё промокло, и так понятно, но насколько видно стало?
     Когда слезла, всё оказалось не так уж плохо. Но папу побоялась спросить, чего это он вышел. Может, было срамно, а потом посохло?

     — А вот ещё. Насчёт груди. Был один случай в автобусе, я только-только в город тогда приехала. Между сёлами мы если в автобусе и ездим, то сидя, а тут стоят, хотя автобусы явно переоборудованы из междугородных. Главное, очень высокие поручни, я со своим росточком и не дотягиваюсь, вцепляюсь в кресла, в нижние поручни, а дёргало автобус страшно.
     И вот смотрю — стоит женщина, молодая, но девушкой почему-то не назовёшь. Девушки — они в джинсах, мини-юбках, топиках и почти что лифчиках, а эта в таком платье типа вечернего, но цветастого и чуть ниже колена. Спина голая, такой подковкой. Держится женщина за высокий поручень, и локоть у неё высоко, открывает весь бок, а по боку у неё кант платья проходит сверху вниз.
     Сбоку я её и видела. Платье из обычной материи, не эластичной — отсюда тоже впечатление зрелой женщины. И кромка отходит от бока, открывает край груди сбоку. Обычных декольте, из которых груди лезут вверх, я навидалась, твёрдо знаю, какие приличные, а чего я ни за что не надену. Но тут — вид с другого ракурса, боковое декольте, так сказать. И со своей спецификой.
     Бок у неё не очень толстый, скорее худой. Такое закругление грудной клетки, рёбра даже видны. И вот из этого утлого вдруг вываливается, вырастает или же присобачено к нему нечто, судя по началу, по подножию, толстое и большое. Между рёберным боком и этим подножием чётко видна складка, такая въёминка, мол, отделяется жирная молочная железа в кожаной упаковке от своего несерьёзного крепления. Несоразмерность какая-то видна. А вот целиком бюст мне был плохо виден, он ещё вздёрнулся, руки-то вверх у женщины, но не такой уж и большой. Да большой и не удержался бы, чем она его там держит: полулифчиком с перекидкой через шею или комочек силикона подпереть.
     Я отвела взгляд, а то будто в замочную скважину подглядываю. Хотя именно сама дама эту щель учинила, может, так и платье выбирала, чтоб проглядывала её плоть повыгоднее. Отзыркнув, глаза остановились на молоденькой девчонке, моих лет или помладше, причём она сидела, а я стояла. Простенькая беленькая маечка, сколько таких передо мной в городе промелькнуло, но из-под неё торчат выступы, иначе не назовёшь. Между ними натянуто некрасиво, складчато, будто мужская майка недоумевает, что это в неё сунули. Одёрнула бы, оправила, или взяла майку подружественнее к телу. Ну, это частности, а вообще-то нужно свыкнуться с новыми формами, признать их, включить в состав всего тела, общим чтоб было, и одежда общая. А то смотрит в окно, голова набок, а грудь сама по себе. У меня не так.
     А может, кто и воспринимает "так"? Я поняла, что даже скромные формы могут производить не то впечатление, если видны частями или отчуждённо. И я застеснялась, неуверенность в себе выросла неимоверно. Так ли выгляжу, как надо? Не так велик бюст, как отчуждён и оттопыривается. Если со мной об этом заговорят — со стыда сгорю. Вот так.


     Однажды у нас набралось много девчонок, которые хотели посостязаться в писсинге. Раньше они пробовали, но в малых компаниях, там просто надо было перетерпеть всех других, а теперь набралось столько, что страшно становилось — не перетерпишь такую ораву, лопнешь! И обиднее всего, если обойдёшь почти всех, и перед кем-то сдашься. Жаль собственного тела, его неоправдавшихся мучений. Как бы так сделать, что если не суждено победить тебе, то понять это и выбыть пораньше, не мучаясь экстремально?
     Кому-то пришла в голову идея — устроить командные соревнования. Тут надо обойти не всех, а только половину участниц, либо же вообще одну, кто тебе в соперницы достанется. Не так страшно, а кто кончит последней терпеть — видно, так что и личный зачёт будет. Стали разрабатывать правила.
     Сначала решили терпеть парами, один на один, но если победишь, что дальше-то делать? Не всегда ведь найдётся победившая с другой стороны, чтобы с ней "спариться", да и победа какая-то ненастоящая, если продолжать требуется. И не продолжать нельзя — другие-то ещё мучаются.
     Тогда решили сделать так. Встали в кружок, в спину друг другу, причём участницы разных команд — вперемешку. Чтобы не путать, пытались ввести бикини двух цветов, но не у всех нашлось то, что надо. Тогда решили отличаться так: трусы — стринги. Очень наглядно. Можно было и так: бикини — топлесс, но не решились пока. Или: бикини — простое бельё, но те, кто в простом, себя хуже чувствуют.
     Так вот, встали и дружно терпим. Лиц друг друга не видим, так что не обманешь. Когда кто-то сдаётся или просто обмочилась и выбывает, то та, кто спереди, и та, кто сзади неё, совместно решают, кому из них более невтерпёж, та и считается победившей в этой паре и тоже выбывает, выходит из круга. Таким образом, круг "чистится" от бесперспективных, кому и терпеть незачем, всё равно не победят, и выбывает каждый раз по паре, а не поодиночке. Хороший принцип.
     Когда попробовали, оказалось, что стринги двояки. С одной стороны, они слабее облегают талию, меньше давят на пузырь — когда он выпучится и пойдёт терпёж-экстрим. С другой же, все ягодицы на виду, видно сопернице сзади, как ты их напрягаешь, вертишь, лучше просекают твоё состояние, чем когда ягодицы покрыты трусами. Можно, конечно, схитрить, притвориться, что вот-вот выбудешь, или наоборот, не шелохнуться, заставить запаниковать, но это ж надо профессионалками стать, чтобы такое проделывать. А мы не профессионалки — просто обычные девчонки, желающие развлекаться на досуге. Не все имеют время и желание тренироваться а ля профи, все учатся и подрабатывают, так что стринги скорее выдают, чем скрывают.
     Конечно, можно чередовать одеяние: сегодня одна команда в стрингах, завтра — другая. Но тогда надо создавать постоянные команды, а мы-то решили по жребию, чтоб не было лишней обособленности, обид.
     Те, кто в больших трусах, говорят: давайте мы себе в компенсацию ваши свободные попы будем сдавливать — нам-то трусы сдавливают, мешают состязаться. Те: нет, трусы сдавливают чуть-чуть, а вы нас прессовать будете по-настоящему. И тут родилась идея. Составлены были правила командно-индивидуального писсинга. Кто-то предложил назвать их правилами девичьей борьбы "Яго".
     Первые пункты касаются одинаковости внутренних условий писсингисток — как, что и когда пить. Это всякая компашка может сама решить. Дальше пойдём.
     4. Снизу на участницах должны быть стринги, полностью открывающие ягодицы. Каждая команда имеет свой цвет стрингов.
     5. Участницы выстраиваются в кружок вперемешку в спину друг дружке, на расстоянии не меньше длины предплечья и не больше вытянутой руки.
     6. Трогать друг друга до сигнала запрещается. Сигнал может подать любая участница, крикнув: "Начали!" (то есть ей невтерпёж уже стало), или же судья, если кто-то обмочится молча. По сигналу участницы получают право воздействовать на ягодицы впереди стоящих.
     Можно: мять, щипать, месить, сдавливать, разводить в стороны, немного отводить в стороны лямки стрингов, работать языком, целовать губами, пускать в ход длинные волосы.
     Нельзя: причинять травмы, царапать до крови, бить ребром ладони, касаться чем-либо ещё, кроме ладоней, языка, губ и волос, совать палец в задний проход, пролезать рукой в промежность кпереди, оттягивать и отпускать лямки стрингов, пользоваться длинными ногтями, кусать зубами, менять положение ступней (кроме восстановления положения после шатания или паления), издавать членораздельные звуки, кроме "Сдаюсь!" и нечленораздельные, кроме непроизвольных. Толкать, сбивать с ног или побуждать переступить ногами, заходить на спину или бёдра (хотя по предварительному обоюдному согласию можно зону борьбы и расширить).
     7. Та, кто решает сдаться, говорит: "Сдаюсь", шлёпая по спине впереди стоящей и, обернувшись, повторяет это сопернице сзади. Эти двое сами решают, кому именно она сдаётся, и победительница раунда выбывает вслед за сдавшейся. Остальные при слове "Сдаюсь!" прерывают борьбу, а после выбытия пары проигравшая-выигравшая смыкают круг и снова ждут сигнала.
     Вариант: если ты ещё не протекла, то можешь сдаться любой участнице другой команды. Если же протекла, то другая команда решает, кому именно принимать твою капитуляцию.
     8. Когда останется двое, они встают лицом друг к другу, немножко боком, и нагибаются вперёд, давая сопернице доступ к ягодицам. По взаимному согласию можно дотерпеть и спокойно, не нагибаясь.

     На основе этого потом появились


     1. В схватке участвуют две женщины, не сумевшие поладить миром, но и не опустившиеся до подлых женских приёмчиков.
     2. Схватка состоит из нескольких раундов. Число раундов в схватке определяется по взаимному согласию, при расхождении берётся наибольшее из чисел.
     3. Одежда участниц должна быть одинаковой и облегающей, не больше сплошного купальника без рукавов и штанин. Допускается полная нагота. При расхождении берётся более закрытая одежда. Во время схватки одежда может меняться только в случае, предусмотренном п. 8.
     4. Участницам запрещается касаться одежды друг друга руками и ногами, иначе как непреднамеренно, по инерции движения. Если бретели лифчика прозрачные, касаться их можно, но нельзя срывать. При полной наготе нельзя касаться сосков и лона, залезать в промежность.
     5. Схватку судят двое судей — по бокам.
     6. В каждом раунде участницы сближаются по сигналу судьи и стараются схватить друг друга. Выигрывает раунд та, которой удастся обеими руками схватить соперницу, помешав ей сделать то же самое. Ладони захватчицы не должны касаться друг друга.
     7. Захваченная соперницей либо сразу прекращает сопротивление и сдаётся, либо, если было условлено перед схваткой, имеет несколько секунд (не более пяти, а то драка выйдет), чтобы освободиться и произвести собственный захват. Судьи отсчитывают секунды вслух. При обоюдном захвате (скажем, каждая схватила ключицы другой) раунд заканчивается вничью.
     8. Любая участницы может сдать раунд досрочно, крикнув "Сдаюсь!", вторая обязана сразу же её отпустить. Сдавшая раунд или проигрывающая в счёте имеет некоторые права: взять минутный тайм-аут, пересмотреть вопрос об одежде (см. п. 3), тогда вторая должна переодеться так же.
     9. Захваты за волосы запрещаются. В обнажённом виде захваты молочной железы допускаются только по обоюдному предварительному согласию и только по периметру у грудной клетки, а не в кулак на весу.
     10. Запястья допускается бинтовать, так как по ним могут наноситься отклоняющие руку удары. Не допускаются удары, толчки, оттеснения, валение в ног и другие действия, напрямую не связанные с захватом соперницы или уклонением от её захватов. Наказание — проигрыш раунда.
     11. В конце схватки соперницы должны обняться и поцеловаться. И больше в дальнейшем не драться.


     Обычно в дочки-матери играют маленькие девочки друг с дружкой, но в этой семье играли взаправду. Начиналась игра с подарка новой маечки. Малышка целовала маму в щёчку и тут же с забавно-важным видом инспектировала свой гардероб, отдаривая старой, поношенной майкой без длинных рукавов. Впрочем, особой поношенности не было, вырастала девочка из одёжек быстрее, чем их изнашивала. Отдарок клался в кастрюлю и заливался горячей смесью особого состава, намокал, пропитывался полчаса или час. В это время мама рассказывала готовящей бутерброды дочке истории из своего детства, а потом, посмотрев на часы, спокойно, не делая события, раздевалась до пояса. Если ловила любопытный взгляд, говорила: "У тебя такие же будут, дай только срок, ты же моя дочка". Мазалась маслом от загара, а девочка, натянув резиновые перчатки и забавно в них смотрясь, извлекала из кастрюли разбухшую массу и осторожно выжимала её. Потом обе, расправив, надевали, натягивали растягивающуюся майку на блестящий маслом торс, обволакивали упругие пышности, прилаживали, дочка ласкала мамино тело, перчатки снимала, ладошки смазывала тем же маслицем и словно скульптуру глиной обмазывала.
     Теперь, чтобы схватилось и заформовалось, влажная майка должна высохнуть — час или подольше, причём бюст должен в приподнятом положении побыть. Ставили в ряд несколько табуреток, свежеодетая ложилась на них лицом вниз, а бюстом в прогал, свисал чтоб свободно, ноги даже лучше повыше головы, чтоб с запасом подъём свисанием был. И так надо пролежать долгий для детей час. Тут-то и начиналась настоящая игра: женщины словно менялись ролями. Теперь младшая ухаживала за "беспомощной" старшей, баюкала её, пела песенки, читала стишки, кормила и поила, а та только рот раскрывала, притворно агукала и причмокивала. Да, баюкала, а когда убаюкивала, садилась на корточки и с любопытством разглядывала огромные "висюли", верно, вспоминалось ей, как сосала в младенчестве. Неужели и у меня такие будут?
     Иногда, устроив загодя меж табуретками второй прогал и подёргав ягодицами, поагукав, позволяла мама спустить с себя трусы и поухаживать за мочевым пузырём, горшок поднести. А что, может, и придётся так ухаживать за матерью в старости, так пусть теперь хотя бы попробует понарошку.
     Но вот кончалось время, майка высыхала, девочка будила: "Мам, вставай, превращайся обратно во взрослую, я устала ею быть!" Ого, какая клёвая на ней майка! Растянулась до невозможности, потоньшела, попрозрачнела, без намёка на лифчик грудь держит. Мало того, что держит — она и поколения соединяет.
     С трусами такую штуку проделывала без участия дочери, когда та у бабушки, издавая характерные для бани звуки.


     — Зачем так высоко подтягивают большие груди? — спросила раз Ева. — Они же ещё крупнее кажутся. Лучше бы приопустить немножко хотя бы, не так грандиознее вид.
     — Нет, ответила Кира, — если тебе волей судьбы и игрой генов достался роскошный бюст, на самотёк пускать его нельзя. Наоборот, надо поднять и держать повыше. Если допустишь обвиснуть, кожа растянется и потом ни так, ни сяк комфортно не будет. И, кстати, насчёт заметности. Не во всех случаях заметен именно объём, но всегда бросается в глаза площадь на грудной клетке, что выдаётся. У подтянутой груди эта площадь меньше, так что смотри. А если ещё и декольте оптимальное выбрать, чтоб верх бюста смотрелся по-плоскому…
     — Но зимой, когда всё закрываешь, видно же, как сильно торчит.
     — На этот случай есть кружевные воротники. Смотрятся они, как беленькие цветки, обрамляющие голову, но ясно, что чашкой такой "цветок" стоять не может, обязан опуститься, раскрыться, обнажить содержимое. И если что-то мешает опуститься спереди так, как он опущен на спину, то это только хорошо, голова выигрывает в оформлении, обрамлении. И это"что-то" вовсе не кажется таким безобразным, как ты, Ев, себе представляешь.
     — Вот почему ты так носишь!
     — Да, но только сегодня ты меня сподобила так подробно объяснить.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"