Терпеливый дозор

Мальчишки часто говорят - вот, мол, вы, девчонки, то и дело судачите о чём-то, прямо "болтучий колхоз" какой-то. Ни тайну сохранить, ни помолчать степенно.

А на самом деле это не совсем так.

Да, щебечем много, но без опаски можно щебетать лишь о вещах обычных, типа там кто к кому неровно дышит или кому что купили-подарили. Если же будет что сказать о чём-то необычном, нерядовом, то и не знаешь, открывать рот или нет. Засмеять ведь могут! Мальчишки и не знают, как это - когда тебя засмеивают подруги. У них если кто и оплошает, ну, подначат его, и всё это быстро забудется... нет того чувства позора, что у нас.

Поэтому, когда с тобой происходит что-то неординарное, из ряда вон выходящее, или ты что-то придумываешь эдакое, то и не знаешь, "щебетать" ли об этом. Может, лучше промолчать. Так что говорим мы, разговариваем, тусуемся, поглядишь на нас и не скажешь, что у каждой есть что от других скрывать.

Вот и со мной был случай, а я не решаюсь подругам о нём рассказать. Взрослым - тем более. А хочется узнать, что это со мной было. Может, и ещё у кого?

Случилось это в тёплый летний день - со мной. Мне четырнадцать лет, учусь в школе, живу в деревне на берегу речки. Наш берег довольно крутой, поросший травой и кое-где кустарником, мальчишки по этому склону с криком и гиканьем скатываются, а девочки - осторожнее, согнувшись, бочком, перебирая, перебирая ножками. Родители нас пугали, что одна нахальная девка пыталась как-то сбежать вместе с ребятами, да споткнулась ("каблуки, не носи таких"), упала и покатилась по склону, как бревно. А много ли оборотов надо, чтоб закружилась девичья голова? Так, вертясь, и ввинтилась в воду, не понимая, где небо, где земля, а сверху мальчишки попрыгали, им же не удержаться, даже если видят, крутой очень бережок. Ну, и притопили тело. Вроде бы та девка утонула - урок всем нам. Вот только как её звали, с какого она двора, в каком году это было... По-моему, преувеличено всё это, как у Марка Твена.

Но, что споткнувшись, покатишься, аки бревно - правда.

В моём возрасте девочки купаются отдельно от мальчиков, хотя любопытство проявляют. Вот мы так в тот день покупались, а потом собрались кучкой в выемке. Там, на этом крутом склоне, есть кое-где такие выемки-вымоины, как раз можно укрыться. С одной стороны берега тебя видно, с другого - нет. Есть и такие пещерки, что и с обоих сторон не видно, пока вплотную не подойдёшь. В раннем детстве мы тут играли в прятки, а повзрослев, облюбовали для кучкования и секретничанья. Снаружи визги, крики мальчишечьи, шлепки рук и ног по воде, а мы сидим уютно-укромно, и атмосфера у нас такая... В общем, хорошо сидим.

Из того, о чём судачили, помню о двух вещах. О береге крутом - раз. Кто-то "совершенно точно" знала, что недавно речка была полноводнее, и этот склон был её дном. Но как тогда объяснить то, что другой берег пологий? Если тут уровень был над нашими головами, то там должно было залить по горизонт, словно водохранилище какое. Сейчас там редколесье. Что-то не вяжется.

Ближе к телу была другая тема - о купальниках. Подростковый возраст ознаменовался переходом на раздельные. Не одновременно все, а одна за другой, и каждую мы осматривали со всех сторон, ощупывали, чуть ли не обнюхивали, расспрашивали. Считалось нехорошо, если в бикини придут сразу двое новых. А расселина так хорошо скрывала нас от чужих глаз, что можно было и попримерять по кругу.

В тот день "именинницей" была Мелитина, Мелька. Её одёжка поначалу показалось нам плотно-полотняной, потом - мелковязаной. Правда открылась на девичнике. Недавно девочку возили в райцентр - прибарахлить, и в первый раз в жизни разрешили выбрать себе бельё. И лифчик настоящий, а не плоский детский - тоже впервые покупала. Ну, прямо не поверила Мелька, что можно вот так вот мерить, отказываться и требовать новое, а не послушно надевать, что мама купила. И приобрела два комплекта очень удачного белья - помимо всего остального. Здорово тогда её семья на это потратилась.

А потом пришёл купальный сезон. Просить ещё денег - на бикини - было неудобно, и девочка задумалась - может, купаться в этом белье, очень и очень приличном, выходном даже - в смысле, можно к ровесницам в нём выходить. Всё прикрывает, нет ощущения "приниженности", приятно на теле - но вот тонковато и прозрачновато. Детали пропускает наружу ненужные.

На то оно и нижнее бельё.

Мелька посоветовалась с бабушкой, а была она у неё отличная вязунья. Ну, и обвязала переды лифчика и трусиков крючком, детали в вязанине и заглохли, утонули. А бока и зад остались. Они тело пущай кажут, попочку, спинку, здесь скрывать нечего. Ну, и рисунок какой-никакой, вязка всё-таки художественная, для любимой внучки.

Клёвая бикишка вышла. Мы её и щупали, и отгибали. Это как раз то, о чём девочки могут щебетать свободно.

Скажу пару слов и о своём купальнике. Он у меня скорее дачный, чем речной. Большие надёжные трусы до пояса, с тряпичным пояском, а лифчик напоминает отрезанный верх блузки, такие большие вытянутые треугольники, сверху поздно переходящие в лямки. Когда я впервые в нём перед зеркалом вертелась, то так и подумала. Сними меня фотограф "под грудку" - и получится, словно в блузке я. На паспорт можно. Вот эти вот треугольники грудные - они не смотрятся как специально для грудей. Их внутренние края - это границы опрокинутого треугольного выреза для шеи, у блузок такие часто бывают. А внешние - это такая подрезка, чтоб на спину узкая планка шла, а не широкая полоса. Блузини у тебя, а не бикини, как кто-то пошутил.

Такой спокойный наряд, я в нём целый день ходить могу летом. А вот в мини-бикини, на которые перешла попозже, под давлением городской моды - нет. Только покупаться, посверкать телом - и домой. Неуютно жить в одном таком. Да и не в чем там жить, если разобраться, это же фиговые листки одни.

Особенно хорошо, что перёд не очашивает грудки, а просто прикрывает их, больше, чем они сами захотят, не подчёркивает. В полном соответствии с деревенскими нашими обычаями.

А вот у Ксюши... Ну, раз я начала об одежде, то давайте и её опишу за компанию. Немножко задерживает мою историю, ну да ладно. Может, кто будет читать это моё сочинение именно из-за купальников и себе пользу какую найдёт.

Ксюша - это имя, данное в шутку. Всерьёз подошло бы Ксения, поскольку эта девушка... вот я и оговорилась, и высказалась. Именно девушка - высокая, крупная (высокую не всегда назовёшь крупной, иной раз жердь жердью), телесистая - но спокойная и даже тихая, можно сказать - застенчивая. В компании девочек и девочек-подростков выделяется, хотя и старается не светиться. Она почему-то пошла в школу на год позже, и учится классом старше, где её не особо жалуют, а в плане гуляний и купаний прибилась вот к нам.

Могла бы стать заводилой - но тут характер нужен. А у неё... Ну, в общем, само подвернулось имечко - Ксюша, словно миниатюрная девочка какая. Она не обижается, да мы обидно это и не выговаривали. Почти как Маша, Даша, Клаша.

Так вот, на бикини Ксюша перешла одной из первых - давно пора было. Мы не расспрашивали, но чувствовалось, что из семьи она небогатой, там ещё дети малые... в общем, по одёжке угадывалось. Коснулось это и бикини. Если у меня верх казался отрезанным от блузки, то у неё низ был точно отрезан от прежнего сплошного купальника, у которого перестал соответствовать телу верх. Семейная рукодельница (бабушка, может, мама, мы не уточняли) пустила поверх трубочку, вдела резинку, обвязала ножные кромки, чтоб подновить чуток. А вот лифчик пришлось заново шить из того, что осталось - при том, что со спины-то вообще сверху ничего не осталось, потому что и не было. То ли материи не хватило, то ли для красоты просто, но сшили бюстгальтер из кроя двух цветов, голубенького и телесного, и это ещё больше подчеркнуло шовчики и вытачки, создающие форму. Такой немножечко мультяшный видик, а телесный цвет ещё и теряется на теле, так что лифчик выглядел как-то компактно, высоковато поднято, почти что мини-передо-рюкзачно.

И вот что произошло. Впервые в этом наряде Ксюша появилась позапрошлым летом, когда он ей был тютелька-в-тютельку (виват бабушке!). Верх окоробочивал небольшие грудки, вытачки, швы выглядели ненатянуто, ненапруженно, немножко даже смято, кое-какие пустоты ощущались внутри - ну, типа на вырост, чтоб подольше купальничка хватило.

И вот прошло время, года два. Ну да: позапрошлое лето - прошлое - нынешнее. Поясок трусов сполз у Ксюши, мы по боку следили, от самой талии к широкому месту. Это она так подросла, таз начал вырастать из трусов, пупок уже сверху - тоже следить помогал. Ну, ничего, это даже модно выходит. "То самое" наружу не выскочит, если материя не лопнет.

С верхом ещё заметнее вышло. Прошлым летом грудь Ксюшина наполнила лифчик вплотную, расправила все швы, вытеснила все тайные пустоты, уже не "коробочка" спереди, в общем - клень-всклень. А на это лето... Ну, продолжало же всё расти, за зиму такой скачок. Смотрим - словно бык корыто на рога взял. Груди вскруглили материю, а снизу поперёк груди поясок шёл, так они сверху вылезать начали. Снова появилось внутри пустое пространство, посерёдке, и даже наружу стало вылезать - я о межгрудье говорю. Но нет того ощущения, что специально так подстроено, чтоб всё показать. Я подумала и поняла почему. В срамных лифчиках лоскутки еле соприкасаются, а у Ксюши перёд корытцем, выглядит, словно "ростки" растянули материю ещё и вширь и изо всех сил хотят под ней остаться. И не болтаются железы по отдельности, а стянуты... в общем, лето ещё походить можно. Дальше, наверное, тесно будет, да и трусы послезают или лопнут.

Мы немножко посидели, поболтали. Тут был ещё практический резон. У нас на селе девушкам и женщинам, вплоть до потери фигуры, разрешалось ходить летом в бикини. Только оно должно быть обязательно сухим, а если ты не идёшь на речку или с речки - то ещё и чёрным, закрытым. Даже взрослые тётки так ходили и даже на полях в жару так работали. Старухи ворчали, но дома и сами в белье оставались - или в халатах на голое тело.

В мокрых считалось неприличным. Тебя облепляет и всё проявляет. Я сама видела у взрослых девушек, как оно может тебя "просветить", выдать сокровенное. Правда, они все подкладки выпороли... Так что надо было выждать, обсохнуть, а потом уж и по домам.

Подружки разошлись на полдник, я ещё посмотрела вослед Ксюше - как она крутит ягодицами. Не нарочно, стеснительная она, но так вот всё у неё созрело, что иначе никак. Может, и можно не виляя, но такой походке теперь учиться надо, не легче, чем гимнастке - по бревну. А сзади себя не видишь, и застенчивость не поможет.

А я осталась. Никого это не удивило - я любила рисовать и на речку брала с собой альбом и фломастеры. Рисовала не то чтобы уж очень, но мне самой хватало - вспомнить и сам пейзаж, и чувства при его созерцании "в натуре". Альбом был на разъёмах, и я всегда оставляла только чистые листы - чтобы, пока купаюсь, никто не соблазнился моими рисунками. И не стал смеяться.

А что, и мальчишки, бывало, подходили, вынюхивали. Предосторожность не помешает.

Но задержалась я не только из-за охоты порисовать. На другом берегу реки, за редколесьем, я кое-что заметила и решила понаблюдать из укрытия. Придётся пояснить.

В скольки-то километрах за рекой был скаутский лагерь, из него к нам регулярно приезжала машина за продуктами. То и дело скауты уходили отрядами из этого лагеря в походы, и столь же регулярно появлялись на берегу реки - пить и умываться хотелось всем. Правда, обычно они это делали не прямо против нашей деревни, а выше или ниже по течению. То ли не хотели "дразнить диких гусей", то ли настолько неточен был их азимут. Раскидывали палатки и несколько дней жили в полевых условиях.

Наши мальчишки быстро об этом узнавали, разведка поставлена у нас хорошо. И, собравшись кучкой, незаметно переправлялись через реку - шли "бить скаутов". Бои, впрочем, шли с переменным успехом, гостей-то обучали в лагере всякому самбо и японской борьбе. Иногда с ними ходили и девчонки, некоторые - поболеть за своих, сбегать за подмогой, да и просто полюбопытствовать, что это за звери такие - скауты. Городские, а вот поди ж ты, зачем-то едут "комаров кормить". И у них есть свои девчонки, ночуют в одной палатке, выдержанные. Ну, совсем странно.

Если честно, скаутов не всегда именно били - особенно если накануне деревенские были биты сами. Старались играть по их правилам, захватывая знамя, однако они в мирном походе никакого знамени не поднимали и нигде ничего похожего не держали - наши всё обшаривали. Поэтому вместо знамени уволакивали из палаток матерчатое - плавки, купальники или просто нижнее бельё. Верхнюю одежду не трогали. С одной стороны, голыми не останутся, всегда без исподнего могут одеться, а с другой - позорно лишиться нижнего, в этом смысле оно не хуже знамени, только индивидуальное. Профукал - словно с тебя во сне стащили.

Особенно ценилось женское. Обобранные парни-скауты стискивали зубы и в очередной драке старались захватить кого-нибудь в плен, чтобы обменять на своё бельишко. Но своим девчонкам они в этом плане почему-то не помогали... впрочем, понятно, почему... и вот те иногда приходили к нам в село и пытались узнать, кто их обчистил, как с ними договориться. Обычно вступали в контакт с купальщицами, сидящими в выемках или загорающими на песке, с девчонками-то сподручнее, сжалятся, подскажут, может, сами поговорят с "трофейной командой".

Почему мы скаутов так не любили - они у нас в колхозе провизию закупали, я говорила. Ну, то есть, не рядовые скауты за наличный расчёт, а интенданты ихние. А мы видели только половину этой сделки, натурную, так сказать: как грузят мешки и бидоны на подводы, как едут те по деревне, с каким самодовольным видом сопровождают их скаутские интенданты, к рядовым колхозникам особого уважения не проявляющие. Зрелище грабежа какого-то: "матка, млеко, яйки". Вторую часть, оплату, мы не видели: то ли наличными наедине в конторе, то ли вообще безналом. Взрослым это казалось настолько само собой разумеющимся, что об этом незачем и говорить, и нам, детворе, казалось, что всё у нас забирают бесплатно. Наверное, скаутские лагеря расписаны по колхозам, чтобы те их даром кормили. Дань татарская или крепостное право форменное.

Вот мы и не видели ничего такого в том, чтобы потрофейничать у незваных гостей. Всё равно больше, чем они у нас, мы у них не заберём. Особенно без плавсредств.

У нас передавался рассказ о том, как, придя утром на речку и забравшись в выемку, чтобы раздеться, девочки обнаружили в ней совершенно нагую скаутиху. Когда она переплыла речку, на рассвете, что ли? Дрожа и плача, она рассказала, что у неё вчера украли всё - бельё, купальники, даже ленту для волос. То есть не украли, а взяли трофеем - война между "берегами" стала уже традицией, так что и термины употребляй военные. Не в шортах и майке же ей купаться, да и просто ходить в них без белья неудобно, особенно без лифчика. Не помогут ли ей ровесницы - вернуть её одёжку или одолжить свою. Вон, даже плавать не в чем.

Это всех растрогало, и девочки даже стали обсуждать, как помочь. Но тут одна вспомнила, как отделали скауты в драке её парня, сколько синяков насажали, как он мучился, пока не выздоровел. А у другой с брата, повалив, стащили плавки и в таком виде столкнули обратно в воду. Позор! И это при том, что сельские никогда не стаскивали ничего со скаутов, а брали только в их отсутствие, намного гуманнее.

Припомнили и то, что сельские, хоть и били скаутов, но никогда не брали их в плен. Ведь тогда бы пришлось переправлять пленных через реку, а как? И вообще, нет у наших парней навыков обращения с пленёнными, ни верёвок с собой не берём, ни ещё каких приспособлений - только свои кулаки.

А вот скауты - пленили! Побывавшие в их лапах потом рассказывали, как профессионально с ними обращались - обездвиживали, связывали, закляпливали, переносили, сторожили. Наверное, всему этому обучают по скаутской программе, вот они и умеют. И рады потренироваться. На людях в одних плавках, без ничего в руках, сильных только своей дружбой и верностью родной деревне.

Конечно, агрессия инициируется с нашей стороны, но ведь её можно только отразить, а издеваться зачем же?

Однажды скаутам удалось заманить в ловушку и окружить целую группу наших мальчишек. Показали, чем могут их бить, и поставили ультиматум: отпустят невредимыми только тех, кто сам снимет и отдаст им плавки. Тогда сигай в речку и уплывай себе. Остальных же возьмут в плен, свяжут и посадят... то есть положат под стражу. Не будут кормить, поить и, что самое грустное - пускать в туалет. Ходи прямо в трусы!

Разве так с пленными обращаются?

И лежать они будут, пока уплывшие не соберут в деревне все трофеи, уведённые у скаутов, и не вернут их. Тогда тому, кто всё это привезёт, его плавки вернут. Пленных отпустят, но каждый должен дать честное слово, что не будет "воевать", или... опять же отдать свои плавки. Вот так!

Припомнив всё это, наши девчонки разъярились, схватили голышку за руки-ноги и швырнули в воду. Уплывай, несолоно одевши!

Мальчишки потом жалели, что не им это дело поручили. Они бы её... ну, на середину реки закинули!

А в этот раз палатка обнаружилась прямо супротив пляжа, не очень видная из-за лесочка. Вряд ли это из-за наглости, скорее, из-за неопытности. Небось, дошли сюда вечером, поставили кое-как в темноте палатку, влезли, заснули. Проснулись, вылезли - а на том берегу, извольте любоваться, "вражье село".

Из-за крутого берега нашу деревню не очень-то и видно с той стороны. Очень даже можно ошибиться.

Насколько я могла видеть, у палатки мелькали только девочки - в ковбойках, бриджах и платках на пиратский манер. Вели себя очень осторожно, можно сказать, застенчиво - ведь наш берег жил своей жизнью, мы хихикали, мальчишки купались и всё такое. И я подумала, что они ждут, когда всё затихнет, наши уйдут, и тогда они осмелеют и будут открыто делать то, за чем пришли. Почему бы мне не понаблюдать за ними из этого укрытия? Они увидят, что галдевшие сельчанки стали выкарабкиваться наверх, а что одна осталась и замаскировалась - и в голову не придёт. Разведаю, понаблюдаю за ними, может, чего такое узнаю, что помогу нашим реванш взять. Если хорошо подготовиться, могут и пленную взять и в лодке сюда переправить. Тот-то отомстим за наших мальчишек, лежавших тогда связанными безо всякого туалета!

Я затаилась и начала наблюдать.

Ну, что я там высмотрела и какую мы потом к ним устроили экспедицию - это разговор отдельный. Сейчас о другом хочу рассказать. Меня же не учили специально разведке, всё пришлось постигать на ходу, специальных приёмов для облегчения сидения в секрете я не знала. Как сказал один учёный мальчик в очках - дилетантка. По-моему, это не очень обидное слово, если есть горячее желание помочь своим.

Я расскажу только об одной трудности сидения в дозоре - малой, но сильной нужде. Никому об этом не рассказывала, только вот пишу. Да, мне вскоре захотелось. Конечно, в воде я, как и все, расслаблялась, но ведь после вылазки из оной прошло время, и потом, когда вода с трусов испаряется, она холодит то место и вроде как тянет пописать. Ну, мы знаем, что это не по-настоящему, надо не обращать внимания и всё пройдёт. Не навсегда, конечно.

Когда приспичило, я решила потерпеть - хоть немножко. Конечно, всегда могла выбраться из укрытия и взобраться по откосу или даже спуститься к речке и поплавать, спустить - мне ничто не угрожало, даже камень вряд ли добросят. Но тогда они меня увидят, и моё наблюдение провалится, обратно уже не вернёшься. А так хотелось выведать побольше!

Ничто так не обескураживает противника в преддрачном противостоянии, как если начинаешь показывать, что знаешь о нём многое... то есть на самом-то деле кое-что только, но делаешь вид, что почти всё.

- Стой! Ты - Сонька-блондинка, лягушек боишься и плаваешь только на спине. Ты - Манька-поздновстанька, под куп трусики пододеваешь, смотри, видно, ха-ха! Плаваешь только медленно и недолго. А ты - Даша-никудаша, тебя поваром не ставь, всё подгорит и уйдёт, - и так далее, всё, что удастся почерпнуть из девичьих голосков, уже начавших до меня доноситься.

Начинается лёгкая паника: "Они всё про нас знают!" Значит, и слабые места тоже. И вообще, нападение было хорошо подготовлено, сильные места учтены, там не ударят, бить будут только по слабине. Может, уже и жертву для пленения присмотрели... Одним словом - атас, девчонки, спасайся, кто может!

Ради этого стоит потерпеть, из-за ценной информации, которая сама в руки идёт. А она идёт, вернее, доносится уже. Увидев, что на нашей стороне никого нет, скауты осмелели и начали выбираться из своих кустов на берег, набирать в котелки воду и даже подначивать друг дружку:

- Не хочешь ли искупаться?

Их можно понять. Полдник - полдником, а ведь в любой момент на взгорке может кто-нибудь появиться. Причём внезапно, издалека не засечёшь, на то он и крутой берег. И в лучшем случае вас просто засекут, ждите под вечер или раннее сонное утречко гостей. А в худшем...

Я размечталась. Вот на косогоре мигом высыпает отряд наших парней, пеленгуют беззаботно купающегося противника. Оголтелый командный свист - и "солдаты" мигом скатываются по крутояру и принимаются плыть... то есть форсировать водную преграду, они ведь уже в плавках, раздеваться не нужно. Спасайся, кто может! - наконец доходит до врага. Можно так испугаться, перетрусить, что потеряешь ориентировку и поплывёшь навстречу противнику - прямиком в плен.

Но даже если и выберутся на берег без потерь, оборону в такой панике организовать не успеют, а палатка их неподалёку. И деревенские о ней знают, прямиком туда - и за трофеи, да ещё погромчик небольшой устроят, чтоб поскорей смывались из наших мест, наших владений. Ну, сцену разорения лагеря каждый может себе представить, на свой вкус - и испуганных, продрогших девчонок в мокрых, облипших купальниках, не решающихся помешать...

Ради этого стоит потерпеть.

Тем более, подначки возымели действие, и в воде уже виднеется несколько голов. Эх, бинокль бы! Да кто ж знал? Ладно, глаза у меня и так острые, постараюсь увидеть побольше и запомнить подольше. Так сказать, личный состав вражеского подразделения. Имена, они же их безбоязненно называют, можно сказать, выкрикивают, и всё, что только удастся расслышать.

Время идёт, и нужда всё больше и больше начинает обращать на себя внимание. Надо бы сходить... Я уговариваю себя: вот, узнаю, как зовут каждую, для общего дела, тогда и своим личным займусь. Немного помогает.

Но вот уже надо решать, что делать. Припекло так, что с трудом добегу до своего двора, до нужника. Но тут же приходит мысль: они меня увидят и поймут, что я за ними, беззаботно резвящимися, всё это время наблюдала. Не спала же в тенёчке! Поймут, что обнаружили себя, и в скором времени снимут палатку и сами снимутся, отправятся восвояси. Все разведданные прахом пойдут - все, собранные с таким трудом, неподвижным долгим лежанием при жестоком терпеже.

Тогда, может, отползти в середину выемки и сделать свои дела там? Всё равно до своего туалета я не добегу. Уже делаю усилие, чтоб отползти, но тут же стукает в голову: это же скауты! Они обучены всем премудростям ведения военных действий, вон, даже пленить умеют, а уж разведывать - тем более. И тем более, к разведке, вернее, "боевому охранению", трепетно относится их женская, наименее воинственная и защищённая часть. Быстрые ноги помогут, если загодя заметишь опасность. Наверняка отрядили наблюдательницу, чтоб блюла за "той стороной". У них и бинокли есть! При мне мальчишки раз спорили, брать или не брать их из палаток. Вот бы ослепить супостатов! Но бинокль вещь дорогая, может, выдаваемая из казны, горячих голов остудили, решили не трогать. Вот если бы был постоянно действующий механизм обмена трофеями! Тогда всё просто: меняем бинокль на всех наших пленников, или, скажем, на все ваши трусики-лифчики, что на вас были в момент набега и потому уцелели. А так... Это уже кража выходит настоящая. Они и в сельсовет могут пожаловаться, Анискину нашему, и учинить со зла разбойное нападение, а хуже всего, если дойдёт до их скаутского начальства. Поди докажи, что уволок вещь возвратным трофеем, а не в порядке частной кражи!

А попробовали бы они подкатиться к Анискину на предмет возврата лифчиков-купальников!

Нет ничего хуже, чем когда выстраивают мальчишек в ряд и начинают допытываться, кто конкретно сотворил нехорошее. Виновник бы и рад под конец такого нажима сознаться, так родителей же подведёт! Фамилию, это что-то значит! А то ещё может найтись предатель, не в охотку, но после угроз и стращаний. Очень нехорошее зрелище этот поиск виновника.

Я чуяла, что где-то там у них засел наблюдатель, физически ощущала, как "луч" бинокля ведёт по нашему косогору, может, и по моей голове тоже. Я лежала удачно, наклонно, словно за бруствером, тут ещё трава, так что если не знать, что тут кто-то есть, а рассматривать весь берег в целом, то фиг заметишь. Но вот отползти и потом снова вернуться... Я же не вижу бинокля, может, он в тот самый момент сюда наведён будет. Тогда могут и засечь. Я раз в бинокль зырила, давали мне. Прямо как на ладонь мне даль садилась. А у них, может, и помощнее оптика, морская, скажем. Кто их знает? Ой, не хочу на ладонь к врагу!

Может, я и преувеличивала, может, и нет никакой наблюдательницы, а эти девочки и впрямь заплутали и случайно сюда вышли, а должны были "раскинуть шатры" в другом, безлюдном месте. Но не хотелось рисковать. Мало того, хотелось иметь повод похвастаться: ради успеха общего дела я о себе забыла, всё тело отлежала, голодала и много претерпела.

Поэтому отползать не стала. Начала - так доводи до конца. К тому же скоро на речке опять должны появиться наши люди, перекусивши, и этих скаутих должно как рукой тогда убрать к их палатке - не успев узнать, что за ними наблюдали. Скорей бы кончился этот полдник!

Но время, как назло, тянулось медленно. Хочешь наоборот - и тут тебе закон подлости!

Я не знала, сколько могу вытерпеть. Когда говорила "еле добегу" или "вот-вот", ориентировалась на то, как со мной бывало, но тогда я не ставила себе цели вытерпеть определённое время. Надо было сдержать позыв до уборной, и когда я в неё вбегала, то казалось - в последнюю секунду, больше уже не могу. А так, может, и смогла бы, отодвинь кто заветную будочку или укромный кустик метров на сто-двести. Кто знает свои возможности?

К тому же нужда не прямолинейно мучила. После первого резкого наката она чуток отступала и обернулась тупой тяжестью в пузыре. Так сказать, не кинжалом, так кистенём. Это ощущение медленно нарастало и уже ощущалось, как на борьбу с ним уходят силы. Похоже, польётся не когда сильно "стукнет" изнутри, а когда я ослабею и перестану сдерживать то, что раньше вытерпливала. Невесёлая перспектива.

Может, не убирая голову и не вставая, осторожно приподнять таз и спустить трусы? Но польётся же вниз, прямо на трусы или через трусы... Нет, не выход.

Я лежала, подтянув руки к подбородку, но порой медленно скользила ими, словно плавая брассом, опускала вниз и держала в таком положении. Когда надоедало, опять сгибала в локтях. И вот однажды, распрямив, принялась себя ощупывать, разминать тело от затекания. Чуть приподняв таз, пощупала лобок - твёрдо же выпирает пузырь! С костью какой поспорить может... ох! - только до костей не так больно дотрагиваться.

И вот, ощупывая себя, вдруг осознала, что лежу-то в бикини. Как-то даже призабыла об этом, потому что и тепло, и представляла я себя военной дозорной, а те посолиднее одеты. И бикини большое, ну, я говорила, верх - словно укороченная блузка. В общем, переосознала, что в купальнике.

Может, поэтому, а может, оттого, что допекло уже, в голову стукнуло: а что, если? Ну, спустить рвущееся наружу так, не спуская трусов? Под себя, если хотите. Я не никому не видна, а терплю, словно лежу у всех на виду. Раз купальник, значит, сильно не замочусь, а когда появятся на речке люди и я смогу выбраться, сбегу к воде, мокнусь - и все дела.

Тут же появилось сопротивление. Что-то в голове, типа совести или стыдливости, стало мне нашёптывать, что это нехорошо, что если купальный костюм приличен на вид, то ходить в него - неприлично, что так не делают, что если я так сделаю, то больше уже не смогу терпеть в одежде и буду проливаться, когда могла бы терпеть... и так далее. Вплоть до того, что жужжание струи в трусы услышат на том берегу.

Но всё это вскоре затихло, наступило какое-то равнодушие. Типа - а-а, всё равно, как будет. Тем более, в памяти всплывали обрывки когда-то услышанного и, казалось, позабытого: "моча в голову вступит", "растянешь пузырь или вообще лопнет", "кровью ходить будешь". Это страшило и звало решиться.

А я ведь всё это время всматривалась и вслушивалась, не могла всё внимание бросать на пузырь. Это помогло отважиться. В самом крайнем случае, если меня застанут мокрой, не позор, раз ради общего дела. Только бы здесь не позорили, не выдавали перед скаутами.

Осталось выбрать секунду, когда начать. Теперь я уже не хотела, чтоб полдник кончался и появлялись люди - в таком состоянии даже до воды не добегу. Неподвижное положение мне здорово помогало, попытайся я подняться - потеку. Лучше пусть придут попозже, чтобы я успела подсохнуть.

И тут я подумала, что последствия могут быть разными, смотря как я зашарашу. Если быстро, сильно - "забурю", то моча не успеет выходить через материю и заполнит мне промежуток под трусами, намочит там всё и ещё по ногам заструится, выливаясь из-под кантов. Бр-р, жуть! А если струить медленно, сдерживаясь, с таким расчётом, чтобы каждая порция успевала просочиться через материю прежде, чем пойдет другая, не давать накапливаться - то можно обойтись мокреньким "пятачком"... ну, это уж чересчур, но только низ замочится, вверх не пойдёт. А это так отвратно - трогать поясок, а он в этом... вонючем. А небольшое пятно и высохнет быстрее.

Ладно, в крайнем случае, выяснится, какое пятно будет, на будущее.

О будущем я подумывала. Скачала - сколько могу в случае чего вытерпеть, потом - что будет, если не вытерплю. Может, можно как-нибудь обойтись малыми потерями? Полезно знать это девочке, чтоб уж не неизвестного страшиться, а пусть страшного, но - знакомого.

Мои трусы были скроены из одного куска материи, без шва внизу, и ластовицы, то есть подкладки, там не было.

Я сосчитала "раз-два-три", набралась духу и... Но оказалось, что привычку оставаться сухой не так-то просто превозмочь. Напрягла живот и почуяла, как что-то кольнуло внутри. Плохо кольнуло, словно начало болезни какой. Так вот начинает дёргать зуб - начнёт и пойдёт, и пойдёт, хоть на стенку лезь. Неужто и сейчас будет так?

А тут ещё надо напрягать зрение и слух, они совсем разоткровенничались, малышки мои скаутские. Нет, на два фронта не стоит. Решила так: выпущу то, что невтёрпёж, и дальше тоже так, а что "втерпёж", пускай пока остаётся, сидит, ждёт своей очереди. Всегда ведь можно подвыпустить, нечего бояться.

И вот - перенос всего внимания наружу сработал лучше мощного напряга живота. Я почуяла сперва теплоту, потом мокроту и развела ноги, чтоб не по ним. Давно такого не испытывала, почитай, с пелёнок. То, чего всегда боялась - описиться в одежде.

Потому ни кем об этом и не поговоришь.

Организм и сам не спешил выливать всё, как когда присядешь с голым низом. Понимал подсознательно, что это плохое ощущение, что так не должно быть, не памперсы на тебе. Можно было приспустить трусы, чтобы он не чуял большой за собой вины, но тогда их все зальёт, не остановлюсь, я себя знаю. Нет, постепенно, малыми писсами. Даже лучше прижать материю к телу поплотнее, обжать, но так, чтоб не испачкаться. Рук-то я сполоснуть не могу. Кое-как прижала, вроде как лёжа подбоченилась.

Почему-то вспомнилось, как училась плавать. Когда голова уходила под воду, я, дурашка, мощным выдохом пыталась эту воду с лица "сдуть", отогнать. Конечно, воздух быстро кончался и хотелось вдохнуть. Ну, просто задыхалась я! Меня пришлось приучать в том числе, и терпеть задержку дыхания до "планового" вдоха под движение рук-ног. Как только я поняла, что не умру, если не вдохну немедленно, так сразу дело пошло на лад. Плавненько так головка моя выныривала из воды, и я даже иногда бравировала тем, что вдыхаю не сразу и жадно, а когда башка уже намылилась уйти в воду и как бы нехотя. Попугивала себя тем, что вот не вдохну и пустой "поднырну", плохо тогда будет - но я умелая, я в последний момент вберу так, что аж воронка воздушная у губ закрутится, с полными лёгкими и нырять веселее.

С мочево-пузырным "дыханием" что-то похожее. Конечно, направление нужды разное, там - на вдох, здесь - "на выдох", там дыхательный центр в голове командует, тут - механически копится объём и как бы раздвигает тебе ноги. Но если перетерпишь, потеряешь страх и приноровишься, то сдюжишь. Научишься себя вести в таких ситуациях и даже не без удовольствия какого-то.

И вот лежу я на пузе, стравливаю помаленьку из тела сырость, по мере надобности - столь же естественно, как кашляю, чихаю или пускаю ветры, когда живот надут, а вокруг никого нет. И наблюдаю, наблюдаю, зырю...

Уже не оглядываясь, по поведению пугливых скаутят, понимаю, что на обрыве стали появляться люди. Сельчане мои. Девочки быстро повылазили из воды, похватали свои шмотки и убежали в лесок, к своей палатке. Вот уже и склон залюднел. Значит, я могу выбираться.

И то пора - тело затекло уже. Если б не регулярные напряги мышц, помогавшие сдерживать позывы, совсем бы остекленела.

Сперва сажусь на попу, расставив ноги, и начинаю себя массировать, тереть, растирать всё тело ладошками. Гляжу и на промежность, как там? Да, влажно, и по ощущениям, и на взгляд, но не сильно. На таком уровне я могла и вспотеть в жаркий день, когда по телу катятся крупные капли пота, а купальник липнет к коже. Кстати, бикини лучше и в этом отношении, а то сплошняк замучишься отлеплять, к ровному телу хорошо липнет - именно там, откуда материю можно убрать вообще. А расцветочка такая, что влажные пятна и незаметны почти, даже если желтоватые.

Главное, чтоб не пахло предательски.

А внизу живота у меня тупая тяжесть. Есть что-то и, похоже, это почти полный пузырь, но устоявшийся, утрамбованный, что ли - так при частичной нужде я себя никогда не чувствовала. Но не ломится наружу, не скажешь, что "позыв шлёт", да и не совсем "нужда", не изнуряет, хотя чувствуется. Можно сравнить с нетяжёлым школьным портфелем - ты его чуешь, оттягивает он тебе руку, забыть о себе не даёт, но ты его можешь нести очень долго, не ставя на землю - и ты это чувствуешь.

Поэтому интересно, сколько смогу "проносить" эту вот тяжесть. Прирученную малую нужду.

Я встала и с хрустом потянулась. У-у-ух! Сейчас бы сбежать вниз - и бултых! Чуяла, что поплавать, размяться всем телом было бы сейчас в кайф, а заодно и спустить остаток.

Но я себя пересилила. Интерес к новому чувству в пузыре перевесил многажды испытываемый кайф от купания. Искупаться я ещё успею, а тут такой случай. Тяжесть есть, и наружу не ломится.

Я ещё раз придирчиво посмотрела - пятна почти незаметно. И то, что я знаю, что оно есть, а другим и причин нет туда заглядывать, смотреть девушке на трусы у нас считается неприличным, то есть открыто пялиться, тут ты можешь любое недовольство глядуну высказать. Потом, если ноги сомкнуть - то совсем почти ничего. На ходу, тем более, подсохнет. И потом у меня же есть альбом, всегда можно прикрыться.

Появилась задумка - сразу, прямо так, пойти к атаману наших мальчишек и выложить всё, что видела и слышала, не откладывая. Информация ценна, пока свежая. Может, наши уже этим вечером организуют рейд.

Подавила ещё раз желание искупаться - и пошла. Правда, выбрала дорогу побезлюднее, мало ли что. Зато она подлиннее прямой, можно и подумать, и попрочувствовать тело получше.

Пришла. Подхожу к забору с задней стороны, а Антон как раз в саду возится. Увидал меня - удивился. У нас на селе как-то не принято, чтобы малознакомые девушки сами ходили к парням на дом... то есть девушки ходили к малознакомым парням, старше их, без приглашения - и в таком наряде. Да ещё с заднего хода.

Отворил калитку, пригласил зайти. Показал на дощатый столик между двумя скамейками, а сам побежал куда-то к дому, вроде как переодеться. Но я с удовлетворением подсмотрела, как он нырнул в будочку известного назначения.

Это позабавило меня и придало уверенности. Я, девушка, терплю, а он, мощный парень - и не может, бежит "переодеваться". Прошла уверенным шагом и села за столик.

Потом, когда мы с Антошей познакомились поближе, он мне сказал, что была я в тот день такая смелая и уверенная в себе, ни капельки не стеснялась своего костюмчика, прямо пёрла к нему в сад, что он подумал, что я пришла к нему от имени всех девчонок с какой-то претензией. А в альбоме, верно, таится их полный список. И ещё то, что я ему показала сесть на скамейку с другой стороны стола, чтоб лицом к лицу сидеть - вроде как переговорщики. Ткнула прямо пальцем - садись туда и поговорим!

А на самом-то деле я хотела, чтобы он из-за стола мои трусы не видел. Когда мужская фигура скрылась в дверях нужника, я, закрепляя своё превосходство, сдвинулась на самый край скамейки и чуть приотпустила сфинктер, приувлажнила промежность. Знай наших!

Столик, конечно, подвернулся случайно. Без него я бы могла просто сдвинуть ноги или даже просто положить одна на другую. А так я их даже прирасставила, это придало уверенности. Ни от кого не прячусь, никого не боюсь!

Рассказала о своих наблюдениях, даже схему в альбоме нарисовала. Антон оторопел, не ожидал такой помощи. Потом задал несколько вопросов, и по ним я поняла, что он настоящий атаман. Слово "полководец" тут неуместно, со всей деревни едва ли роту всеми возрастами наберёшь, ну так скажу - "ватаговодец". Атаман - это слишком архаично звучит.

И ещё. Он спросил, не присоединюсь ли я к его ватаге в этом рейде, настолько большое впечатление я на него произвела, боевое. Говорит, если придётся иметь дело с девчонками скаутскими, то нужны девушки и с нашей стороны. Ну, для того, что парням неудобно. Я вежливо отказалась, объяснила, что разведку произвела чисто случайно, а не чтобы к ватаге примкнуть. И попросила его в этом рейде не заставлять бедных девочек раздеваться. Смекнула ведь, зачем им нужен "женский батальон". Можно ведь и без этого обойтись, верно?

И вообще, я бы предпочла, чтобы мне ничего не становилось известно о рейде. Хоть они и враги, а всё же - девочки, за проделки парней-скаутов вряд ли отвечающие. Так, попугать немножко. Победа нужна, но символическая.

Кроме одного, пожалуй. Очень хотелось узнать, есть ли у них бинокль. То есть зря я не смела головы поднять и терпела - или не зря. Хотя бы задним числом выяснить.

Удостоилась крепкого мужского рукопожатия. В общем, "хороший ты парень, Наташка!"

Уже выйдя за калитку, случайно обернулась и увидела, что Антон нагнулся и шарит рукой по скамейке. Тогда не придала значения, а отошла немножко, и словно обухом по голове: он, верно, заметил влажность сзади трусов и подумал, что на скамейке было мокро. Проверяет. Или... или заметил влажное пятно на самой скамейке, мой след. Сейчас понюхает - и я пропала, хоть рукопожатие возвращай.

Но нет, не должно так быть, я же на самый край сдвигалась и чуть-чуть самый выдавливала. Вот и сейчас ещё чувствуется. Не "пропотеть" ли в том месте ещё? Никто не видит? Напрягла животик - и готово.

Я прямо кайфовала, идя потихоньку домой. Главное, не опозориваюсь, не сумев удержать, а "подмазываюсь" умышленно, а так терплю и могу ещё долго. И сведения мои впрок пошли, скоро за речкой станет жарко. От невиданного чувства свободы и необычности и чтобы лучше прочувствовать влажность трусов, стала крутить-вертеть ягодицами. Новые ощущения! Не просто иду, передвигаюсь, а чем-то схоже с плаванием брассом, чтобы продвинуться, надо совершить массу движений и во многом - в боковых направлениях. Только в брассе я ворочаю массы воды, а тут - массы своей собственной плоти. Но приятно-то как "плыть"!

Бабки стали на меня коситься и хмуриться. Потом я уж поняла, что так ходят развратные девицы, а я мала ещё развратничать. Но с рук сошло, немного их на пути попадалось.

Придя на свой двор с задней стороны, я хотела ещё побродить по саду, может, напиться воды. Интересно всё-таки, что это за состояние такое, сколько смогу выдержать? Прорвёт ли меня наконец и как? В смысле - если зажмусь накрепко и никаких больше уступок. Если буду спускать по мере невыносимости, то так долго жить можно. Да сна уж во всяком случае. Интересно, засну с полным? И как во сне всё это будет во мне работать?

Но меня уже искали. Я ведь не пришла к полднику! Слышался тревожный мамин голос. А родную маму не обманешь, она твои трусиные шалости вмиг разглядит или унюхает. Поэтому я пошла в наш садовый душ, и на этом моё приключение закончилось.

Как прошёл рейд - не знаю, но назавтра палатки на том берегу уже не было. Так и подмывало сплавать туда и посмотреть, есть ли следы разора или хотя бы поспешного покидания места, но я остановила себя. Неинтересно - значит, неинтересно, и всё тут.

Никому о моём маленьком мочевом приключении рассказать я, конечно, не могла. Хотелось повторить, испробовать ещё раз это редкое ощущение, когда пузырь тяжёл, а терпится, и можно помаленьку спускать. Но тут нужно выбрать время, подольше ведь хочется так проходить. Но в деревне ты постоянно на виду, всё время кому-то ты нужна, кто-то тебя ищет. Даже не понимают люди, что девочке хочется побыть одной несколько часов. От силы на полчаса за тобой оставят право, а потом - в коллектив, в коллектив!

А мне получаса мало.

Провыбирав время несколько дней и так и не выбрав, я, наконец, поняла, что в тот день уникально стеклись обстоятельства и этому трудно повториться. Тогда я стала поступать упрощённо. Были в ящике комода старые трусы, и изношенные, и выросла я из них, так я их припрятала близ туалета. Стремилась нагнетать давление, терпела, чтоб пузырь раздулся посильнее, бежала в туалет из последних терпёжек, а там напяливала эти не жалко которые трусы и некоторое время боролась за сухость, представляла себе, что в одежде в людном месте. Потом в изнеможении сдавалась и, уступая, сливала в трусы - или сквозь оные. Притворно маялась, со страхом заставляя себя думать, да как же я теперь, а потом бежала в садовый душ и всё смывала.

А потом мама стала замечать, что вода в баке сверху душа не успевает прогреваться на солнце. То есть как - она встала под душ, смело открыла воду, предвкушая приятную теплоту - а на неё обрушился ледяной дождь! Это я слила тёплую себе водичку и тайком подкачала свежей. Освежила маму родную вплоть до простуды.

Так что опыты с пузырём пришлось прекратить.

А потом и вовсе не до них стало, интересы другие появились. Взрослела я, возраст такой. Но иногда вспоминала то лежание моё в засаде...

С кем бы я могла поговорить? Ровесницы не поймут. Со специалистом? Но с каким - с урологом? Гинекологом? Но это же не болезнь. Вот если б был знакомый врач, знающий всю нашу анатомию в том месте и сам попробовавший на себе... Может, со временем такой и появится, у нас каждое лето люди в город уезжают, кто и в медицинский поступает.

А если с кем такое и случалось, так она наверняка таит, скрывает. Как такую найти и разговорить? Вот разве в Интернете выложить. "Кто-нибудь услышит, кто-нибудь напишет..."

А история со скаутами имела такое вот продолжение. Зимой, уже в школе, Антоша признался мне, что тех девчонок они всё-таки раздели. Заставили переодеться в обычное бельё, а купальники отобрали. Собственно, это было сделано по их же просьбе, отбери что-либо другое - в лагере заметят, когда вернёшься. Поэтому брали только речное, купальное. К речке нашей теперь их и калачом не заманишь.

Но это полбеды. А вот что произошло в то лето, когда я перешла в выпускной класс и окончательно стала девушкой. На речке мы уже не баловались, купались только медленным женственным брассом, держались своим кружком. Кое-кто снова вернулся к сплошным купальникам, но тонким, блестящим, подчёркивающим фигуру. Детские шалости нас больше не интересовали.

И вот сидим мы однажды на нашем пляжике, о своём, девичьем, разговариваем, а кто и лежит, загорает. Неподалёку от нас группа мальчишек помладше посматривает на нас, но люди несерьёзные, сопли сперва утри. Наверное, интересуются, во что их собственные девочки чрез несколько лет вырастут.

И вот подбегают к ним девчонки их возраста и безо всякой конспирации, вслух, говорят наперебой, что выше по течению реки на том берегу раскинули свою палатку скауты и сейчас купаются. Молоденькие девочки, их можно взять голыми... я имею в виду, голыми руками. Скажем, если переплыть речку в сторонке, то можно отрезать купающихся от их одежды на берегу и самой палатки.

Я заинтересовалась. Не поленилась встать и подойти, расспросить. Опасливо купаются скаутятки? Нет, говорят мне, открыто, словно туристки какие мирные. Это показалось мне странным и даже подозрительным. Может, это вовсе не скауты? А если всё же, то почему ведут себя не как тогдашние "мои"? Они бы даже опасливее должны были себя вести, хранится же в лагере какая-никакая память о просчётах и поражениях. Или "мои", расставшись с купальниками, скрыли факт нападения?

Я сказала, что надо не торопиться и разведать всё как следует.

Если честно, то когда я разобралась в себе, то поняла, что немножко завидую. Этим сопливицам слишком легко далась информация, которую я в своё время заимела, добрый час лёжа на пузе и боясь шелохнуться. Вот я и усомнилась в её ценности.

Слушать меня никто не стал. Мальчишек как рукой с места сдуло. Побежали звать в дело своих, и не столько потому, что не рассчитывали справиться с малышками наличным числом, сколько чтобы в триумфе приняло участие побольше мужского пола. Даже маленьких братишек брали, которым совсем уж рано видеть, как плачущие ровесницы стаскивают с себя купальники...

Был бы здесь Антошка, он бы прислушался ко мне, а мальчишки - к нему. Но он уже несколько лет учился в городе, в военном училище. Из ватаговодца становился полководцем.

Я немножко устыдилась своей зависти, и мне даже полегчало, когда меня не послушали. В конце концов, девочкам могло просто повезти с наблюдением, а случайному везению чего завидовать.

А поздним вечером ко мне в дом стали стучать родители мальчишек и спрашивать, что с ними. То есть не только ко мне, а ко всем, кто был тогда на речке - или мог быть. Не вернулись их сыновья ни к ужину, ни ко сну.

И рассказать о произошедшем им не мог никто, потому что не вернулся ни один! Такого ещё не бывало! Если не брать того случая, о котором я уже говорила, когда скаутам в силу случайного везения удалось окружить сразу человек шесть наших, то обычно в плен попадали с боем два-три человека из десятка или дюжины. О том, что кто-то сгинул, зачастую узнавали уже после беспорядочного отступления и переправы на свой берег.

Неписаный сельский кодекс запрещал нашим парням переправляться через речку хоть с каким-никаким оружием. Мы хотели показать, что "местный с голыми кулаками всё равно сильнее скаута со всеми его штучками-дрючками". Так что отбивать пленных было просто нечем, соваться без ничего к ожидающим такого отбива - самому в полон попадать. А надо ведь успокоить родителей пропавшего, придумать, куда их сын на ночь глядя пошёл и почему вернётся только утром...

Ещё бытовал у нас такой лозунг: хоть местный и в одних плавках, а и пытай его - он ничего не скажет. Хотя говорить-то, по сути, было нечего, никаких долгосрочных планов войны не существовало в принципе. Ну, помучат чуток, но чтоб без особых следов, и отпустят. Ладно, проиграл - терпи.

А тут - все сгинули!

Даже не хотелось верить. Может, утонули, переправляясь? Может, наелись по пути волчьих ягод и полегли? Может, приняли приглашение посетить скаутский лагерь с визитом мира и дружбы? Ну, это просто чтоб об утоплении не думать. Но где же они?

Утром, однако, вернулись.

Да, их всех побрали в плен. Девочки, плещущиеся чуть не нагишом, без опаски, оказались приманкой, подсадными утками. Почти как я и подозревала.

Шли пареньки цепочкой, уже предвкушая, как удивят скаутянок. И вдруг - словно с деревьев на них попрыгали "индейцы".

Тут ведь что. Когда в плен берут в открытом бою, на одного нужно двое врагов, а то и трое даже. И кто-то должен отгонять, не пускать норовящих выручить из беды. Так что много не захватишь. А вот если нападать врасплох, со спины, да ещё владея приёмами молниеносного вырубания - тут хватит одного на одного и можно уже многих "накосить". Особенно если подготовиться.

А подготовился враг хорошо. Наши и понять не успели, как да что. Очухиваешься - а ты уже лежишь кулём, с кляпом во рту, и вокруг тебя все остальные. Это здорово деморализует. Кто успел побывать в руках врага до того, тот знал, что когда видишь или слышишь спасшихся друзей, это как-то успокаивает, и родителям есть кому сообщить, и у врага, выходит, силёнок и удачи не хватило всех повязать.

Когда же все полегли - это полный разгром, и свои ничего не узнают. Капитуляция. И не скажешь, как в прошлом, что, мол, я боец рядовой, а командир спасся и уплыл, что с меня возьмёшь? Раз все тут, значит, и командир где-то между ними, уже есть что выпытывать - кто из вас командир, а?

Я, кстати, вспомнила один эпизод, случившийся пару лет назад. Зашла я к одной девочке за чем-то домой, а мама и говорит - где-то она в саду. Ну, обошла весь сад, никого нет, только кошка. А потом смотрю - в окне бани что-то мелькнуло или шевельнулось. Я туда. Рву дверь - а там эта девочка и двое её подружек. И чем занимаются, вы бы думали?

Одна лежит ничком на полке, совершенно нагая (ну, лифчик и не особенно нужен, честно говоря) и с заткнутым ртом. На попе что-то очерчено, и двое подружек бьют её по этой попе прутьями. Да что же это такое?

Мне объяснили. Оказывается, брат лежачей попадал в плен и, возвратившись, по секрету рассказал сестре, что перед освобождением порют розгами по голой попе, но так, чтобы сечёное место полностью закрывалось плавками и видно не было.

Я тогда ещё подумала: может, поэтому наши выходят в рейд в одних плавках? Чтоб их не могли сильно избить. И, может, поэтому не берут с собой никакого оружия, что если его отберут, то имеют полное моральное право обратить против нападавших. В том числе и против беззащитных пленных. А так получается терпимо и почти что гуманно.

Узнавшая по секрету сразу же, под ещё более строгим секретом, разболтала это двум подружкам, а те сразу же разошлись во мнениях. Одна сказала, что одно дело - просто сечь изо всех сил, но если нужно попадать по строго определённому месту, то сильно не размахнёшься, а то промажешь. Другая возразила: может, это и так для маленьких девичьих трусиков, но ведь мальчишеские плавки покрывают почти всю попу и иссечь её изо всех сил нетрудно. Тем более, необязательно "рубить" с плеча, а можно розгу приложить, затем оттянуть и отпустить.

Тогда сестра поротого брата сказала, что они могут разрешить этот спор, попоров её. Приложат братнины плавочки, отметят разрешённое место и пройдутся розгами. Она скажет, насколько больно, и сама хочет узнать, как это выносится, пострадать из солидарности с любимым братом.

А чтобы не взвизгнула ненароком, рот ей закляпили. Такая вот банная процедура и такие слухи об обращении с пленными.

Но хуже всего, хуже полного пленения и пропажи без вести, оказалось другое. Оказывается, у скаутов началось запланированное (!) практическое занятие по обращению с пленными, на котором наши мальчики были подопытными кроликами. Обидно сознавать, что твои действия были предугаданы заранее, и ты сам совал голову в пасть льва. Обидно сознавать, что на тебе тренируются, как на учебном пособии, и ты не удостоен "боевого" обращения. Обидно видеть, что пленение и всё с этим связанное изучается у скаутов специально, что они достигли здесь хорошей обученности и что потом могут применить свои навыки на твоих соратниках - прямо хоть не ходи в рейды!

С другой стороны, было бы гораздо хуже, если бы скауты учились наносить нападавшим тяжёлые травмы или вообще уничтожать их. Неопасный рукопашный бой, пленение - вполне разумно и гуманно. Ну, а отпустить пленных сразу после боя смысла нет, надо зафиксировать победу, отучить соваться в будущем, отвести, если хотите, душу. Поскольку держать пленных больше одной ночи нельзя, к принудработам их не привлечёшь, к тому же это не лагерь, а временная стоянка, и работ особых нет, и охранять накладно.

Особенно удручало то, что обращаться с пленными умели даже девочки.

- Развяжите его, - командует инструктор с маской на лице. - Теперь беги. Ну!

Развязанный бросался наутёк, но тут откуда-то выныривает невзрачная девчонка, вроде тех, что час назад плескались в реке и завлекали. Казалось бы, её снесёшь одним напором, но она взмахивает руками или как-то по-особому подставляет своё тело - и вот ты летишь кувырком, а она уже на спине сидит и руки тебе крутит, выворачивает. Ой-ой, больно же, сдаюсь!

- Хорошо, Хвостенкова, - хвалит "маска", - только захват надо делать резче и подныривать глубже. Давай попробуем ещё раз. Развязывайте следующего.

И всё в таком духе.

Много пленных нужно было для того, чтобы на каждую пару скаутов пришлось по одному, чтоб не издали глядели, а вблизи, и работали, работали, приучались к грубому контакту с чужим телом.

Когда занятия закончились и людей, дав оправиться и попоив, попривязали к деревьям, начался акт второй, когда часть скаутов исполняла роль пленных и стремилась из плена вырваться. Грустные сельчане смотрели, как можно успешно противостоять тому, от чего они пали, но это уже не применишь, поздно. Да и не научишься одним смотрением.

Единственное, чему их "научили" - это долго держать во рту кляп. Ночи у нас тихие и крик с того берега вполне может донестись. Так что пришлось постоять у деревьев заткнутыми. Хотя голод это не заглушило.

Но меня во всей этой истории заинтересовало одно обстоятельство. Из-за кляпов и множества пленных одному из них не дали пописать перед сном, и он всю ночь простоял, привязанный к дереву и терпя нужду. Конечно, можно было бы и расслабиться, ведь домой утром всё равно плыть через реку, вода смоет позор. Но ему хотелось выказать своё моральное превосходство над скаутами, которые со смешками отправились на ночь "поодаль" и пошли спать. Вот, взяли меня врасплох, а если бы вышли один на один, честно... Вот, смотри, какая у меня выносливость!

И вот его ощущения, по скупым мужским описаниям, были похожи на мои - тупая тяжесть в пузыре после первоначальных позывов и зажиманий. Много он не стал говорить, особенно девочкам, жаль. Может, он тоже станет после этого... ну, экспериментировать с собой. Когда их отпустили, он вышел на самый берег, спустил плавки, присел и показал, какой объём он выдюжил за ночь. Потом поддёрнулся и поплыл.

Жаль всё-таки, что "мочевики" не могут найти друг друга, а когда и находят, как вот с ним, то не могут пооткровенничать. Почему-то считается неприличным говорить о таких вещах вслух. Вот и не знаешь, и можешь всю жизнь не узнать. А когда случайно испытаешь на себе, то и поговорить не с кем об этом.

Пишу поэтому "в стол". Может, когда и представится случай найти "единописенников". А пока развиваю свой пузырь в одиночестве. Как шутят юмористы, девушка должна расти вглубь!

Мешки

Председатель колхоза вредил нам не только тем, что не оглашал плату за продукты скаутам. Однажды он распорядился отпустить картошку не в обычных мешках, а в сеточных пластиковых, ну, знаете, таких, что в ладони смятыми уместишь, а потом они растягиваются на манер авосек. Очень прочные и вместительные мешки, товар виден и не вырвется, если хорошо завязать. Бери за концы и бросай в подводу с весов. И не кот в мешке, а видно, что картошка - и какая именно.

Ну, нам пофигу были эти председательско-кладовщические рационализации. Тогда пофигу. Но через какое-то время один из наших парней, из нападавших на скаутов и попавших в засаду, забыл одно нехитрое правило: на крайние меры иди лишь тогда, когда есть реальный шанс вырваться. То есть, если ты уверен в том, что после применения "крайностей" сможешь убежать. А он обстановку не оценил, или, может, в горячке борьбы забылся. И дал ногой в живот кому-то из засадников, а второму поломал челюсть. Вырвался бы - взятки гладки, герой, но его всё-таки повязали. Лежачих скауты не бьют, но отыграться хотелось. Ну очень...

И тогда они, развязав всех остальных по берёзкам, притащили этот авосечный мешок, растянули, и оказалось, что человек туда влезет. Стёпка сперва не особо испугался, ну, так связан, ну, эдак - какая разница? Но оказалось, во-первых, что заменить картошку в этом мешке можно только в скрюченном состоянии. Его попой посадили, ноги посильнее прижали к туловищу и стали снизу вверх этой сетью обволакивать. А во-вторых, придумали вот какую сволочинку: концы верёвок, которыми были связаны руки-ноги, продели в растянувшиеся дыры этого мешка, а когда туго-натуго завязали сверху, на макушке, за эти концы с двух сторон потянули, узлы развязались, и верёвки "ушли" изнутри. Наверное, такими развязывающимися узлами его с самого начала с умыслом связали, нет?

Стёпка сперва обрадовался, что верёвки его отпустили, всё рубцов не будет. Но радовался рано. Ничего друг к дружке не привязано, а движение какое сделать, самое простое - ни фига. Руки, которые были связаны за спиной, вперёд, в нормальное положение чуть не час переводил, перекатываясь, выпрастывая и снова вязня в этой сети. И в первое время - под взрывы хохота собравшихся. Потом почуял, что затекает, надо бы разогнуться.

Никак.

Снаружи его пугали:

- Может, рядом с муравейником положить, сон крепче будет.

- Не надо, а то муравьи такую еду у нас каждую ночь будут требовать. Положим лучше на берегу. Вдруг он от нас уплыть захочет, так чтоб короче было колобком катиться.

- Нет, лучше откатим его нашим девчонкам, и пускай они что хотят, то с ним и делают. Этот мешок - лучшее предохранительное средство, даром что дырявый.

Шутки шутками, а всю ночь скрюченным пролежать - это не слабо. Зачешется где - терпи. А то придётся добрый десяток минут перекатываться, руку заводить и потом обратно уволакивать. А если приспичит по-маленькому, надо так сложиться и такое положение принять, чтобы вылилось, а выливается-то через плавки, тоже учитывай, наружу, не намочить тело и потом по своей луже не кататься. Какой тут сон? Тут экстрим.

А когда стал от волнения раскочегариваться кишечник, Стёпка бога молил, хотя вне мешка в него и не веровал, чтобы пронесло. Не в смысле - понос пронесло, а совсем наоборот - чтобы успокоилось там, до утра хотя бы. Ведь даже не приспустишь с попы плавки, а уж чтобы в дырочку мешка попасть - это снайпером быть надо. Лучше терпеть, хотя бёдра к животу прижаты... газы пускать можно, это пожалуйста, жаль, что всё не выгазуешь.

Когда утром Стёпку освободили, он был весь в красных рубцах и такой ослабевший, что не мог плыть. Полдня лежал на берегу, отходил, собирался с силами. Сердобольные скаутихи его подкармливали. Только после обеда и решился пуститься вплавь. И то сперва покричал на наш берег, чтобы за ним наблюдали и в случае чего - спасали.

Остальные не поняли, насколько нестерпимо такое наказание, почему после него чувствуешь себя разброшюрованным, словно тебе кости на колесе переломали. Ну, не кости - мышцы, но в первые минуты после освобождения себя не лучше чувствуешь. Сами залезьте да ночку просидите, вот и почувствуете!

Они и стали залезать. Но не для лежания ночью, а из спортивного интереса. Сперва стали проверять, можно ли в таком положении снять плавки. И не просто спустить со срамного, а провести по всем ногам и вытолкать в дырочку, пошире её раскрыв.

Те, кто так смог, организовали чемпионат по быстроте раздевания - конечно, судили и болели одни только парни. Потом задание усложнили. Надо было снять одни плавки и надеть другие. Футбольный матч успевал пройти, пока в первом тайме они раздевались, а во втором - одевались.

Некоторые мальчишки стали проделывать такое со своими младшими сестрёнками, когда они в таком возрасте, что с радостью принимают это за игру и особо не стесняются наготы. Потом оказалось, что этим балуют и старшие сёстры, так что стали проводить и малышовые чемпионаты - в укромном местечке, подальше от взрослых. Победителей щедро одаривали игрушками и сластями.

Кроме забав, парни стали тренироваться сопротивлению на засовывание в мешок. Кто-то вспомнил, что в курсе истории Древнего мира им рассказывали о римских гладиаторах, об их обычаях - один выходил на арену в полном боевом облачении, с мечом и щитом, а у второго, практически раздетого, были лишь рогатина да сетка. И, бывало, удавалось в эту сетку поймать и обездвижить "тяжёлого", после чего, рогатиной, сняв шлем, добивали - если только зрители не заказывали милость.

Мы эту древнеримскую забаву модернизировали. У них сетка - орудие ловли, а у нас мешок - орудие пытки, а в такой затолкать трудно, просто накрыть уж во всяком случае не получится. Поэтому обороняющуюся сторону надо ослабить, наступающую - усилить. И довольно резко.

Оборонцем был парень, одетый в одни плавки, к которым очень скоро прибавились такие нетипичные для лета вещи, как тёплые носки и варежки. Дело в том, что, препятствуя засовыванию в мешок, жертва совала пальцы рук и ног в его дырки, а нападение сильно дёргало и могло пальчики погнуть и даже поломать. Вот и "округлили" всё под зимней одёжкой, теперь не зацепишься, скользить будешь.

Руки у жертвы были связаны в запястьях, ноги - в щиколотках. Руки спереди - борьба классическая, сзади - вольная. Не туго, чтобы подвижность была некоторая, но так, чтобы не вырвался.

Сторону нападения усилили тем, что добавили человека. Один на один не справиться, мешок-то узкий. Хоть за это спасибо председателю. Парадоксально - свободный не может справиться один на один со связанным. Но проверка подтвердила.

Нападающие могли одеваться по своему усмотрению и им многое запрещалось. Нельзя бить, душить, проводить болевые приёмы, стягивать плавки, щекотать, садиться на грудь или голову. Раз двое на одного, достаточно только давить. Переговариваться разрешено только по делу, без оскорблений и даже чертыханий. "Туше" - это когда жертва в мешке, и он завязан с обеих сторон.

Далее. Сопротивляющемуся тоже надо дать шанс на победу, ведь двое могут взять его на измор. Поэтому время "процедуры" решили ограничить. Продержался столько-то минут - молодец, празднуй победу. Ведь за это время вполне могла подоспеть помощь.

Но как выбрать ограничение? Помог в этом учитель физики. Нет, ему всего не рассказывали, а задали какой-то хитрый вопрос с безобидным содержанием. А столь же безобидный ответ переложили на "троеборье".

Провели опыт. Разбивались разным образом на тройки, и двое засовывали связанного третьего в мешок, причём он должен был вести себя пассивно, расслабленно, смиренно. Время засекали и усредняли. Потом всё повторяли с той лишь разницей, что связанный всячески помогал себя упаковывать. Время тут, понятно, сильно сокращалось. Потом большее время возвели в квадрат и поделили на меньшее. Округлили в большую сторону. Семь минут. Вот столько и продержись до победы.

Мальчишки начали тренироваться. Силовые движения в связанном состоянии имеют свою специфику, её и учитывали. Дома упражнялись обычным образом, а на сходках связывали друг дружку и отрабатывали силовики уже в боевых условиях. Учились дожимать и сопротивляться дожиму, правильно распределять силы. Здесь своя тактика, никем ещё не разработанная, простор для творчества. Жаль только, что тайно всё делать приходится.

Ходили слухи, что девочки тоже чем-то подобным занимаются, больно уж мешков сетчатых много пропадать стало. Но засечь никого не удалось. Крепко маскируется женский пол, даже рубцов от связывания избегает.

Результаты состязаний не замедлили проявиться. Скауты почуяли, что им труднее стало управляться с пленными. Никакого предельного времени на засовывание в мешок, конечно, у них не было, а просто, помучившись, они плевали и вели непокорного пленного привязывать к дереву. А это получше всё же, чем скорченное состояние всю ночь, одно выпрямишь - тебе другое согнёт.

Тогда скауты стали уже не бороться с нападающими деревенскими, демонстрируя технику борьбы, а просто бить по голове, оглушать. Парень очухивался уже в мешке...

Подло, конечно, но кому жаловаться, раз ты сам к чужим непрошенным гостем крадёшься? На войне - как на войне. Надо что-то придумывать. И придумали оставлять контрзасаду (арьергард), бойца, который остаётся близ берега и маскируется. Как на стрёме стоит. Если всё нормалёк, он вместе со всеми уплывает, а коли не вернулись ребята вовремя, он ночью пробирается в лагерь, ищет и режет мешки, освобождает своих. А если повезёт, то отвяжет и "подберёзовиков".

Идея хорошая, но сработала только один раз. Скауты догадались, кто режет мешки, и стали принимать меры. Арьергард брался в плен, будучи отыскан на берегу, вместе с остальными.

В это время одна сельская девушка, Фрося, узнала, что её милый участвует в нападениях на скаутов, и что те допетрили бороться с арьергардом. Она и подумала - девушку, мол, не заподозрят и не тронут, даже если найдут. Грибы, скажем, собираю или просто плаваю туда-сюда и отдыхаю на том берегу. Слабенькая девочка, в одном купальнике, потом, в лесу и вправду грибы есть. Велят уплыть подобру-поздорову - в худшем случае.

И Фрося, переплыв вслед за отрядом парней, затаилась на берегу.

Возможно, что всё так и вышло бы, как она рассчитывала. На поисковую группу напоролась и её легенде сперва поверили. Даже спросили, не видела ли на берегу кого, опять эти ваши бузят, к нам лезут. Даже почти отпустили с миром...

Но всё дело испортил нож. Конечно, он нужен, мешочные завязки даже днём с трудом развяжешь, а ночью надо быстро, в стане врага ведь. Фрося и взяла остренький. Надо бы спрятать где-нибудь на берегу, да не сообразила, в руке держала. И когда услышала, что идёт патруль, не желая расставаться с оружием, сунула его знаете куда?

В женских сплошных купальниках почти вся спина голая, вырез там почти до талии - чтоб надевать. Вот девушка и сунула ножик рукояткой вниз, а лезвием плашмя себе за заднюю часть, как бы в трусы. Спереди ну совершенно незаметно.

Поверили, отпустили, она повернулась, чтобы уйти - и тут же пожалела. Впрочем, отступать, пятясь - подозрительно, всё равно бы засекли. Нет, не сообразишь сначала - дальше уже выхода нет.

Нож, да ещё спрятанный, изобличил скаутам врагиню. Поздно врать, что грибы взяла подрезать. Фросю доставили в лагерь ("Не хочешь, чтоб лапали - сама иди!"), а там Гошка, её парень, ради которого она рисковала, невольно выдал себя и её. Главное, он уже успешно отбился от мешка, никак его туда не засунешь. И экзекуторы уже начали принайтовывать его к берёзе. Вдруг - крик:

- Отпустите её, гады, что она вам сделала?!

Ясно, кто ей он. Другие-то так не заорали. Только зря он это, скауты обрадовались:

- Вот мы их и поженим! Тащите самый большой мешок.

Гошка и Фрося запротестовали, но их припугнули:

- Будете рыпаться, поженим по-настоящему, без всего!

Их заставили плотно обняться за спины, подогнуть ноги в коленях. Так и вошли в сеточный мешок. Чтобы он завязался, пришлось ещё и головы друг дружке на плечи склонить. А напоследок скауты устроили, иначе и не скажешь, провокацию. Снова засунули Фросе нож в купальник, в то же место, но теперь уже рукояткой вверх, а лезвие перпендикулярно к телу, просунув его между ягодиц. Гошка мог до него добраться, но, вынимая, неизбежно поранил бы партнёршу или порезал ей купальник. Гадкий выбор ему оставили эти негодяи! Хорошо хоть, кляп не вставили, не лишили возможности посоветоваться, тащить нож с согласия его ягодичной владелицы.

Обо всём этом рассказали те парни, что стояли привязанными у берёзок, а кончали словами:

- Дальше наступила ночь, и мы ничего не видели.

Сами же "мешкожёны" ничего не рассказывали, отмалчивались, мало того, как-то после этого происшествия стали чураться друг друга. Но со временем отношения наладились, и дело пошло уже к настоящей свадьбе.

А деревенские отомстили вот как. Переправившись в очередной раз за речку, послали небольшой отряд пройти через посты скаутов и раствориться в ночи, а основными силами засели в засаду на берегу. Подстерегли группу охотников за арьергардом и всех повязали. Пришлось применить кляпы, а то на чужой стороне ведь, чтоб своих не позвали. Посажали без церемоний в мешки, в позе зародыша, а чтоб похуже было, до утра ведь не долежали бы враги, немножечко размотали нижнюю завязку каждого мешка, к концу нитки привязали рыболовный крючок и засадили его пленным под плавки, в самую попу. Так ничего, но коли начнёшь рыпаться или если тебя начнут в темноте неуклюже освобождать, то этот элемент неизвлекаемости сработает. Друзья сразу и не поймут, каково тебе, во рту-то кляп. Насадится прямая кишка на крючочек.

Вскоре, не без помощи добровольцев, сетчатые мешки кончились, и картошку продолжили отгружать в холщовых. Она не растягиваются, человека в них не посадишь. Да и плотные, черти, задохнуться запросто. Вот и кончился у скаутов один вид злодейства...

Верная сестра

Пленных у скаутов полагалось обыскивать: оружие, всё, что может послужить оружием или пособием к побегу, секретные донесения, документы. Когда пленный в одних плавках, казалось бы, обыск превращается в пустую формальность. Но и здесь можно найти свои варианты, не отказываясь от этой привилегии победителя.

Когда пленных выстраивали для обыска, это был своего рода смотр военной добычи. Прямые оскорбления запрещались, но осматривать человека с головы до ног, переговариваться - якобы между собой, и всё такое - этого не воспретишь. Каждый видел, что схватили всех из группы, так что помощи ждать неоткуда. Надо унывать, радуя победителей.

Далее шла дуэль нервов. Строили несвязанными, так полагалось по правилам, и всячески давили на нервы, провоцируя на побег. Убежать было практически невозможно, но раз пытался - тебя тут же связывают, и вообще, отношение уже другое. Нужно было проявлять недюжинную выдержку, чтобы остаться под какой-никакой защитой "обычаев и законов войны", положенной послушному пленному.

Начинался собственно обыск. Если на захваченном была купальная шапочка, её стаскивали, непонятно что пытаясь найти - бритую голову, что ли. Многие надевали такие шапочки именно для того, чтобы в случае захвата чем-то занять руки торжествующих победителей.

Далее тщательно осматривали рот, словно дантисты какие, давали пополоскать и велели сплюнуть. Проформа, а почуять над собой насилие даёт. Ощупывали живот в области желудка, не проглотил ли чего в мешочках. Будто они сюда прибыли, чтоб отрыгивать зелье и торговать им! Но можно и так больно ощупать, что и затошнит, и рыгать начнёшь.

Плавки разрешалось только слегка оттянуть и заглянуть, спереди и сзади. Спускать нельзя, но можно хмыкнуть так, словно узрел там невесть чего. Щупать можно было только на попе и ещё поясок, но щупали порой так, словно козявку искали.

У одного мальчика в пояске оказалась вставленная верёвочка. Его сперва подняли на смех:

- Боишься, что украдут твоё хозяйство? А на замочек, случаем, не запираешь? - Хотя концы были небрежно связаны и тугости не придавали.

Потом верёвочку попытались вытянуть - мол, ремни и шнурки у заключённых всегда отбирают. Хозяин не сопротивлялся, но оказалось, что в пояске ещё и резинка, так что заставить ходить, поддерживая "штаны" руками, не получится.

Это ведь для прыжков в воду верёвочка, в бассейне, чтоб не слетали плавки. Их нашему герою привёз брат, да и то, кажется, не сам прыгал.

Тогда верёвочку оставили, но велели затянуть как можно туже.

- Вот так, - и сдавили двумя ладонями горло.

Предчувствуя неладное, но подчиняясь насилию, мальчик затянул так, что и с десятиметровки сигануть бы мог - если б умел. Ему помогали, подтягивая по бокам к узкому месту талии. Рельеф сразу обозначился так, что наш "тугоплавкий" по сравнению с остальными "легкоплавкими" стал очень притягателен для девушек.

А после обыска пленных стали привязывать к деревьям - это у них называлось "развязать по берёзкам". Руки назад в обхват ствола и за пояс. Но ему зачем-то связали и щиколотки, но слабо, сомкнуты, но поворачиваются свободно.

Пленный почуял неладное.

Затем на концах короткой верёвочки сделали по петельке, обхватили ею ствол сзади и набросили петельки на большие пальцы ног. Как он догадался, сзади в верёвку всунули палку и начали крутить, укорачивая. Ступни стали разворачиваться в разные стороны.

- Зачем? - первый раз за всё время взмолился парень. - Больно же!

- Кляпа захотел? - пригрозили ему.

Те, кто "отстоял ночку у скаутских берёз", потом рассказывали, что даже так удавалось чуток прикорнуть, в полузабытьи, но всё же, а вот если своими рыпаньями зарабатывали кляп, дело худо. Эти черти скауты так научились их лепить, что заполняют тебе рот вплоть до нёба, до задней чести, и дышится трудно, почти как в противогазе. Каждый вдох надо проталкивать своим усилием, небольшим, но частым, и заснуть это не даёт. Несовместимо со сном.

Так что лучше уж молча, без кляпа.

Когда ступни разошлись так, что оказались на прямой линии, палку с силой воткнули в землю, зафиксировав. Боли не было, но сильное ощущение неудобства.

Потом жертве обвили толстую верёвку примерно на середине бёдер, сомкнув колени. Завязали на ней узел, но затягивать не спешили.

- Раз, два, взяли! - раздалась команда.

Попа нашего героя плотно примыкала к стволу, но кто-то умудрился подсунуть ладонь снизу и с силой протолкнул "хозяйство" вперёд. Тут же второй палач затянул узел на бёдрах - так, что подразвёрнутые ноги жертвы сомкнулись по всей длине.

- Ребята, может, не надо? - тихо попросил мальчик, чуя, как у него наливается орган.

- Постоишь ночку, мух покормишь, - сказали ему. - А будешь рыпаться - позовём комаров.

Тяжёлый вздох. Яростные попытки расслабиться, не усугублять, но в плавках уже начало дёргаться и пробиваться, с каждым разом усиливая ощущение запретной сладости...

Освободили его, смилостивившись, через час, но за это время много чего произошло. Он сбегал на речку простирнуть плавки, а потом спал на подстилке голый, чему-то во сне улыбаясь.

Если бы не этот разворот ступней... Он не знал, что этот приём был впервые опробован на его сестре, причём он сам явился виновником (косвенным, правда), что она такое претерпела.

Это было несколько лет назад, когда наш герой был слишком мал, чтобы участвовать в военных играх. Но шаловлив был без меры, и уплыть за речку вполне мог. Несколько раз его сестра Тося перехватывала аж на середине, боялась, что не доплывёт. И с лёгкостью поверила, когда ей на взволнованный вопрос ответили:

- Толик? Да он где-то здесь вертелся, вокруг. Наши пацаны поплыли за реку бить скаутов, он, видать, за ними и увязался. Очень уж просил с собой взять.

- А давно они отбыли?

- Да минут десять уже.

У Тоси упало сердце. Как она без братика вернётся домой? Там, за рекой, мало ли что может случиться? А главное, она по себе знала - было время, когда она речку могла переплыть только хорошо перед этим отдохнувшей. И обратно - не сразу, а полежав лёжнем. Чуть с девчонками побегаешь, на суше усталости и не чуешь - а в воду войдёшь и ясно себе представляешь - до того берега сил не хватит. Плавай здесь, поблизости.

Толик теперь вот впереди неё. А там, за рекой, может всякое приключиться - и улепётывать, а то и, не дай бог, драться. Бросится в воду сгоряча, силёнок-то и не хватит вернуться, забулькает, и до середины не доплыв. Ой, только не это!

Лучше уж попасть в плен к скаутам. Подержат они тебя до утра и отпустят. Отдохнёшь, соберёшь силёнки и поплывёшь потихонечку к отчему дому. Да, но как она вернётся домой вечером, что объяснит родителям? Может, он не в плену, а на дне реки?

Нет, как ни крути, а надо плыть вдогонку.

К счастью, на Тосе под платьицем был сплошной купальник - чтобы если подружки позовут, не пришлось забегать домой переодеваться. И сейчас, когда позвал в плаванье долг, а забегание домой чревато чем-то более, чем просто потеря времени, это оказалось как нельзя кстати.

Голов на речке видно не было, для "мирного" купанья время позднее. Значит - переплыли уже. Тося вздохнула, спрятала снятое платье под корягу, а шлёпки - под купальник, и поплыла.

На той стороне обулась. Что дальше? Когда ищут, полагается кричать, аукать, но тут тайная операция, ещё выдашь своих, и сама к врагу попадёшь. Пошла поэтому тихо, надеясь на чудо, всё время прислушиваясь.

И напоролась на пост-засаду.

- Стой, кто идёт?! - раздалось из-за кустов.

- Я...

- Кто это - я? Пароль давай, - её держали на прицеле арбалетной рогатки.

- Не знаю я пароля. А ты кто - скаут? - девочка поёживалась.

- Кто надо, тот и я. А ты-то кто такая? Имя, откуда?

- Тося я, из деревни. Брата здесь ищу, не видел ты его?

- Брата? - скаут уже не таился, понял уже, что перед ним не враг. - А почему это ты своего брата у нас ищешь?

- Ну... переплыть мог речку. Он у нас шалун.

- К нам только за одним плавают, сама, небось, знаешь. Он у тебя, случаем, не в отряде деревенских?

- Нет, что ты! Он у меня маленький, хиленький, без заботы пропадёт совсем. Не видел его, а?

- Все ваши хиленькие да больные, когда попадутся и ответ держать надо, - со злостью сказал дозорный, - а обчистят нас и вернутся с добычей - все здоровые и благополучные. Мы в бинокль видим всё. Так что иди-ка ты с нашего берега подобру-поздорову.

- А брат? Не могу ведь я без него вернуться.

- А это будь спокойна. Ежели он тут, о нём позаботятся. К утру жди.

- Как - к утру? Вы что же, значит...

- Вот именно - всех взяли, до одного. Ну и схватка была! Нет, ты скажи - а чего это ваши кусаются? Застукан - так дерись честно. А укусишь - и сам пощады не жди.

У Тоси заныло сердце.

- А брата - тоже взяли?

- Я его не знаю, не могу сказать. И вообще, я тебе ничего сказать... говорить не могу. И так уже много наболтал, выдал военную тайну.

- Какая же тайна? Брат ведь...

- А кто тебя знает, может, ты сюда разведчицей послана, вызнать, как дело обернулось. Ладно, теперь знаешь. И давай отсюда, давай.

- Нет! Мне надо посмотреть на схваченных. Пропусти меня в лагерь, а!

- Не могу, не положено. Пароля не знаешь, а гостей не принимаем.

- А как можно?

- Ну, вот если бы ты была парламентёром... Есть у тебя эти... как их... полномочия? И эти... чёрт, как же их, всё время забываю... верительные грамоты, вот!

- Нет, ничего нет. Только вот шлёпки... да купальник. А нельзя мне, как это, ну, как в газетах пишут, с ми-рот-вор-чес-кой мис-си-ей прийти? Я ведь хотела увести одного из нападавших на вас.

- Поздно уже с миротворческой. Мы сами уже такой мир им натворили... и ещё натворим, отучить чтоб. Совсем обнаглели местные. Нет, не пущу я тебя.

- А как ещё можно? Есть ли хоть какой способ?

- Ну, есть. Попасть к нам можно только пленным, это пожалуйста, это мне привычно, это нам плюс будет. То есть пленной - для тебя.

- И никак иначе?

- Никак.

Глубокий вздох.

- Ну, так веди меня в плен!

- Ты что, серьёзно?

Скаут сел с нею рядом на траву и стал травить страшилки про плен. Его оружие валялось рядом, и будь Тося обучена и решительна, она могла бы пленить его самого. Только что с ним потом делать, не плыть же заставлять, и крикнуть своим может. А главное - брат, его выручать.

- Не передумала?

- Нет!

- Лады, дело твоё.

Он достал свисток и вызвал старшего. Тося подала ему арбалет, а то несолидно, с валяющимся оружием.

- Разрешите доложить - вот эта взята в плен лично мною, - сказал дозорный скауту постарше, с сердитым взглядом и пугачом в кобуре.

- Разведчица?

- Так точно!

- Спасибо за службу. Ну, ты, пошла! - грубо понукнул он девочку.

По дороге в лагерь поняла - этот же не знает, что она сдалась сама, думает, что её взяли насильно, может, после сопротивления. Она ещё арбалет этот подавала! Если видели, то как будто она пыталась им завладеть, а дозорный вырывал. Минус ей за рыпанье - которого не было.

Пришли. Как раз заканчивалась церемония обыска, захваченные стояли с ногами врозь и руками за головой. Тося сразу увидела, что Толика среди них нет. Уф-ф!

- Тут все? - спросила она конвоира.

- Как на ладошке, - ухмыльнулся тот. - Тебя только ждали.

Да, это были парни из её деревни. Один из них смущённо кашлянул и опустил глаза, плавки на нём были самые низкие, похоже, малы. Это был Павлик, классом старше, друживший с её Толиком такой, знаете ли, дружбой старшего с младшим. Тосе он нравился, она с удовольствием и смущением говорила о нём с братом, но сама познакомиться не решалась. Поговаривали, он ненавидел девчонок.

Конвоир подвёл девочку к группе старших скаутов, руководивших обыском.

- Вот, Золян в плен взял. Разведчица. Ставить в общий ряд?

- Кто такая? - хмуро спросил один из командиров.

Тося назвалась, сказала и деревню, и даже улицу.

- Сюда проникла с враждебными целями?

- Да что вы! Я брата ищу, Толика. Ну вот, есть у меня брат...

Ей показалось, что Павлик слегка усмехнулся.

- И где он тут, твой брат?

- Его тут нет. Он маленький ещё. И глупенький.

- Нет? Подозрительно... Ты как считаешь? - обратился он к товарищу.

- Легенда для прикрытия, известное дело. Помнишь, как мы стояли у Лесостепного? Там валом девчонки валили, кто корову искал, кто козу, а находили ценные сведения. Нас потом местные шуганули, так уж шуганули.

- Она у Золяна арбалет пыталась выхватить, - встрял некстати конвоир. - Он еле отнял. Сам видел!

- Неправда, - по щекам девочки уже текли слёзы. - Он сам уронил, а я подняла. Ничего я не вырывала, сама вам сдалась, брата только чтоб найти.

- Ну ладно, сдалась, так сдалась, сама виновата. Пойдёшь на общих основаниях. Приступаем в развязке по берёзкам.

Тося не успела осознать, что ей всю ночь предстоит провести привязанной, как вдруг услышала:

- А обыск? Всех же обыскивали.

- Какой обыск, это же девочка!

- Но пленная. А пленных полагается обыскивать. Даже тех, кто в плавках, обшаривали, а тут целый купальник.

- Девчонок надо позвать, пущай они и обыскивают.

- Нет, нельзя. Они у нас жалостливые больно, ещё отпустят. Надо без них, самим.

- Как же самим, когда девочка. Неприлично, против законов и обычаев войны. Мы, скауты, не насильники или похабники какие.

Спор разгорался, и тут внезапно заговорил Павлик:

- Ну, что вы к ней привязались, граждане скауты! Не видите, что ли, что перед вами беззащитная девочка? Брат у неё вправду есть, я не просто подтверждаю - я с ним дружу! И с нами вполне мог увязаться - но сегодня не увязался. А вашего Золяна я знаю, его под рёбра ткнёшь - он в отключку. Сам только что тыкал, если б на меня трое не навалились, шиш бы меня взяли. Так что Тоська его одной левой могла бы, даже без арбалета. Значит, сама сдалась, добровольно, что ж вы её мурыжите! Среди вас есть кто так вот о младших своих печётся? Нет, вы ответьте, ответьте!

Страстность речи произвела впечатление, а саму Тосю удивила. Командиры решили допросить парочку по отдельности. Задавали вопросы на ушко, выслушивали ответы тоже на ушко, искали пробелы в легенде. Наконец убедились, что всё рассказанное - чистая правда.

- Хорошие вы ребята, - сказал старший. - Так бы и отпустил, а то ведь двоих в одном доме не досчитаются. Я имею в виду - её и её брата, он же не нашёлся, выходит. Но - у нас такой закон, за вторжение полагается отбыть наказание, хотя бы минимальное.

- Какое это минимальное?

- А постоять у берёзки до захода солнца, а потом катитесь на все четыре стороны.

Золян, когда травил страшилки, объяснил, что "постоять у берёзки" означает привязывание к ней, а порой и не вполне простое, а с пытошным оттенком. Но солнце и так было очень низко, вот-вот зайдёт.

Впрочем, её согласия никто и не спрашивал.

- Итак, решено. Тащите их к берёзкам "визави", а остальных - в наш основной ряд.

Скауты деловито зашумели, но в это время:

- А обыск? - повторил уже в который раз ревнитель справедливости.

- Да кто у нас на такое решится? - раздражённо проговорил старший. - Вот ты сможешь?

- Я? Нет. Я же из справедливости просто напоминаю, а сам не рвусь.

- А если я прикажу?

- В таких делах нельзя приказывать, не надо, шеф.

- Ну, если никто не согласится, то вопрос отпадёт сам собой.

- Кто её обыщет? - прозвучало громко.

У Павлика уже начали сжиматься кулаки, но тут послышалось здравое:

- Не надо её лапать, нужно просто привязать так, чтобы если что и спрятано, то не воспользуешься.

- Лады! - обрадовался старший. - Ты так можешь?

- Могу. Обучен.

- Вот и действуй. Бери их и веди. А всех остальных - в основной ряд.

Ну, Тося не дала себя "взять". Повели за плечо Павлика, а она сама пошла рядом, как раньше вот - с первым конвоиром.

"Могущий привязать" рассказал по дороге, что увлекается японским искусством "сибари", его даже прозвали за это Сибаритом. К изнеженности это отношения не имеет, а наоборот, означает эстетическое связывание верёвками, произошедшее от боевого варианта. "На гражданке" его услугами уже воспользовалось несколько девочек и один мальчик, а вот в лагере работы такой нет.

- Пленных мне не дают вязать, - почти жаловался он. - Говорят, жестоко, мучительно. Если снаружи смотреть, то да. А исподу же совеем другое дело. Но нет, не дают. Вяжут те, кто один-два узла всего и умеет.

Тут они пришли. "Берёзки" оказались клёнами толщиной в увесистое бревно, стоящими с промежутком метра в три. Пленных разместили лицом друг к другу.

- Так, ты иди к нему, - велел Сибарит помощнику, - и смотри, что я делать буду. И повторяй, да поточнее. - Он стал разматывать верёвку.

Тося думала, что её тут же привяжут, но скаут велел ей отодвинуться от ствола и сделал несколько витков по нему на уровне талии, а уже потом захлестнул и саму талию - не очень, впрочем, туго.

- Дышишь? - весело спросил он, завязывая узел.

- Дышу, - отозвалась жертва.

Ни ногами, ни затылком, ни спиной ствола она не ощущала. Вероятно, "прокладку" для того и сделали, чтоб отбывающий не мог опереться на дерево. До захода - ещё куда ни шло, но стоять всю ночь без опоры... Хорошо, что ему не дают вязать пленных.

А Сибарит орудовал дальше. Неплотно, но прочно связал щиколотки, если не рыпаться, почти и не чувствуешь. Затем у левой и правой ступней появилось по кончику верёвки с петелькой на конце. Тося догадалась - это одна верёвка, лежащая на земле вокруг дерева. Петельки были сразу наброшены на большие пальцы ног (шлёпки сняли ещё раньше) и захлёстнуты так, что не соскочат. Интересно, зачем, щиколотки же связаны?

- Теперь, извини, руки, - сказал Сибарит.

Ох, и навинтил же он витков на каждом запястье! Зато почти не больно, даже если дёрнешь. А главное - руки связаны не вплотную, между запястьями оставлен кусок верёвки длиной в талию. Почти как кандалы - только лёгкие. Очень гуманно, видать, обрабатывают японцы своих вязомых.

- Ещё одну продёрнем - и порядок.

Куда же это? А вот куда - он просунул ей конец верёвки под мышкой спереди назад, протянул за лопатками и подмышкой - вперёд. Затем зашёл сзади, взял двумя руками оба конца, точащие из-под подмышек, и, похоже, завязал сзади. Толстые верёвочные петли прижали плечи и немного стали отжимать их назад, так что неплотно связанные руки пришлись кстати, их же можно развести.

Помощник бегал туда и сюда, смотрел, как там, за стволом. Павлик терпел, ждал, слегка ухмыляясь. Надо же, как бывает: не решаешься подойти к парню, и вдруг оказываешься напротив, близко стоять почти час и в таком виде... Ну, по деревенским меркам, это почти нагота. Тем более, плавки на нём ну совсем крохотные, только-только покрыть это самое. Её братишка и то больше носит... или почти такие же. Ну да, он же не знал, что окажется в таком положении.

- Теперь начинаем самое главное, - возвестил Сибарит. - Терпи, девочка, таких ощущений ты больше нигде не испытаешь, а солнце вот-вот сядет. Только не кричи, а то как бы вас на всю ночь у нас не приютили. И ты тоже давай так же, - это помощнику.

За деревом стало происходить какое-то смутное мельканье, сопровождающееся сопением. Словно насос мужик качает. Нет, это Сибарит приседает и встаёт. И вдруг Тоськины ступни и плечи повело назад, к стволу.

Сперва было не больно, а просто неожиданно и непривычно. Но, странное дело, Тося испугалась больше за Павлика почему-то. С ним ведь то же самое делать должны, а помощник неопытный, ещё переусердствует... Или не в этом дело? А в чём? Почему она за него боится больше, чем за себя?

Тем временем затылок и пятки коснулись ствола, и тело прогнулось назад. Блин, казалось, он лишь пару витков сделал, а поясница на ладонь, на два от ствола. Как же это так? Наверное, там, на стволе, утолщение на этом уровне... ох, ох, уже не так это нравится, никогда так не прогибалась, даже на физре, дышать аж трудновато.

А за стволом всё сопят, а за деревом напротив всё мелькает фигура помощника. Они с шефом одним делом занимаются - вставили рычажки между стволом и верёвками, и теперь крутят их, то сверху, то снизу. Отсюда и мелькание, и сопение.

Вот петли потянули за большие пальцы ног, а щиколотки связаны, так что ступни начали разворачиваться в стороны. Плечи тоже стало воротить назад, руки разошлись на всю длину "кандалов", ладошки касаются тела где-то между животом и грудью. Вот почему их связали спереди! Свяжи сзади - она бы отвела назад, и верёвка соскользнула бы. А так - фиг с два, верёвка прессует твои плечи, ладошки уже прочно прижаты к телу и ничего не попишешь.

Вдруг что-то запотрескивало, а потом и затрещало. Кости? Нет, наверное, это в суставах.

- Нетренированное у тебя тело, - сказал Сибарит, приостанавливая свою костоломку и выйдя из-за ствола вперёд, давая передышку себе, жертве и осматривая свою работу, - а ещё пловчиха. Однообразные движения, суставчики и закостенели. Скажи спасибо, что разработать помогаю.

- Может, хватит? - еле слышно прохрипела Тося. Ой, и вдохнуть глубоко не получается.

- Ещё немного - и порядок! В нашем деле главное что? Чтоб равномерно натяг шёл, поровну чтоб было, без перетяга. Тогда и безвредно, и немного полезно, а некоторые даже кайфуют. Тебе тоже не воспрещается. Ну, тьфу-тьфу на ладошки...

Тося взглянула испуганно... а голову уже всё, не ворохнёшь, так что виден только Павлик. Его тоже прогнули и развернули пополам. Ох, как напряжены его мускулы! Не умеет поддаваться парень, даже тут пытается бороться, хотя с рычагом шутки плохи, ещё рубцы заработаешь. А плавки... ой, да они чуть не подслезли, ноги вывернуты в стороны и прижаты друг к другу, так что всё паховое выпирает, хоть не гляди. И не хочет парень, а целится своею "стрелою" в девушку. Изнемог от сопротивления, а никуда не денешься...

- Ну, ещё чуток подкручу - и порядок, - "обнадёжил" Сибарит.

Тося прикрыла глаза. Да, за время "перекура" ей стало полегче, тело как-то приспособилось, чему-то уступило. Дышать вот только легче не стало. А в некоторых местах даже приятное что-то проскочило... ой, не надо думать, что хорошо бы ещё, я ведь пленная, мне же должно быть плохо. Ага, пошли-пошли верёвки, ой, больно... блин, это же я сама себе внушаю, не так уж и...

На первый план теперь вышло другое ощущение - раскрытости, что ли. Груди, дотоле мелкие и незаметные, вдруг вытолкнулись рёбрами вперёд, обрели форму, выпятились, натянули материю купальника... ой, никогда так не чуяла! В двух плоскостях прогнута назад, и словно горки островерхие на мне сидят. А снизу - ступни уже на одной линии и даже взад идут, ноги донельзя развёрнуты в стороны, паховые складки сгладились, верхушки бёдер "отвернулись" от живота и лобок - да, блин, он выпятился, выставился, хорошо чует она, как материя переваливает через лонную кость и уходит в промежность. Девочке это не менее стыдно, чем парню в таких вот плавках, как напротив... и особенно стыдно, когда они там пучатся, а и к хозяину-то она неравнодушна, и вообще... Что там боль от выгнутых плеч, от развёрнутых ног.

- Всё! - сказал Сибарит, закрепив чем-то свои рычаги. - Постойте так до захода солнца, а потом развяжу.

Его помощник тоже закончил работу, распяв Павлика по полной. Скауты ушли ужинать. Стало тихо, только по соседству раздавались стонущие звуки от привязанных к деревьям узников. Но видно никого не было.

Так они и стояли, то прикрыв глаза, то несмело их открывая, чтобы бросить украдкой взгляд на визави. Острое чувство стыда схлынуло, она же не виновата, что её так раскрыли, она не может противиться силе... да и он тоже, хотя вон как напрягся. А парень он ого-го, сразу видно, когда в таком положении. Интересно, это у него просто от разведённых и сдвинутых ног, или же она ему хоть чуть-чуть нравится?

Они не пытались разговаривать, хотя рты были свободны. Старались как можно равномернее дышать, экономить силы, мелкими движениями или расслаблением мышц ослабить давление верёвки. Даже страшно сказать, под конец стала пробовать подать талию вперёд и оторваться от ствола, развернув ноги и плечи сильнее, чем фиксировали верёвки. Во вкус, что ли, вошла?

Неожиданно прозвучал голос Сибарита:

- Так, солнце коснулось горизонта, будем развязывать.

- Как - коснулось? - спросила Тося. Без хрипа, довольно громко. Надо же, и лёгкие приспособились.

- Велено подержать вас тут до заката, а потом отпустить.

- Но закат - это когда солнце совсем уйдёт с неба. - И не успел скаут удивиться, как добавила: - Подкрути-ка мне там ещё напоследок. И под талию хоть что подложи.

- И мне, - подал голос Павлик.

- Сильна девка! - восхитился Сибарит. - Вот что значит вязать парой. Ладно, не зыркай, не зыркай, сейчас уважу тебя.

Тут уж Тося намеренно обратила боль в сладость, ведь граница между ними так зыбка. Закряхтела и чуть-чуть приахнула.

А очень скоро пожалела. Сила, что ли, потратились, сникла девочка, одна боль кругом. Аж обрадовалась, когда её развязали. Медленно, но так и нужно, а то свалится ещё.

Пошатывающихся, их вывели за границу лагеря.

- Заходите к нам в плен ещё, - радушно предложил Сибарит, - если начальство примет такое же решение, рад буду обслужить по полной программе. Только пораньше, хорошо? А то сегодня заявились поздно. Я как раз хорошую вязку к закату бы и завершил.

Тосе хотелось потрогать грудь, потереть живот, но при Павлике не решалась. А он убирал руки, тянущиеся к плавкам.

Когда их уже никто не видел, как-то сами собой взялись за руки. Потом пошли по лесной тропинке, Тося шла сзади Павлика и массировала ему верх плеч, где верёвки оставили рубцы. Урывками трогала и себя, груди, увы, вернулись в прежние размеры, почти не видать их, на животе купальник, казалось, висит - после того славного натяга.

Вышли к реке. Расцепились. Возникла какая-то неловкость.

- Ты... извини меня, ладно? - выдавил, наконец, парень.

- За что? Ты же меня выручил, доказал, что никакая я не разведчица.

- Да, но... Ты ведь попала в переплёт из-за меня.

- Да ты что! Шутишь? Мы же с тобой, по сути, и знакомы не были. Я на тебя тут случайно наткнулась.

- Ты же братишку искала, верно?

- Да, ну и что?

- Узнаёшь?

Он слегка откинулся корпусом назад и подал таз вперёд. Что... что она должна узнать? Неужели это... ну, сейчас вошедшее в берега, не так стреляющее, но всё равно плавки маловаты, могло бы быть и поприличнее...

- Э-э, не совсем. А что?

- Это ведь его плавки. Смешно, правда?

- Кого - его?

- Ну, Толика твоего. Не узнала?

А как тут узнаешь, когда вся деревня из одного сельпо снабжается? Все плавки чёрные, одного покроя, разнятся только размерами, да ещё, кто помоднее, у того с блеском, а у остальных матовые. Немного различий, нет предмета для узнавания.

- Как же так?.. Шутишь...

Павлик прикрылся руками, устыдившись своего необдуманного движения. И впрямь, девчонка невесть что могла подумать. Но как с ней легко, оттого-то он и не думал три раза, можно ли.

- Сижу я сегодня но мостках у водокачки, ловлю рыбу. На мне семейные трусы, дома мне не велят плавки надевать, если в воду не лезу. Теперь-то понимаю, почему, - он хотел потереть, но не решился, потёр только целомудренно ягодицы, подтянул. - Смотрю, идут наши... ну, которых ты видела, "подберёзовики". И твой Толька с ними крутится. Идём, говорят, на скаутов, давай и ты с нами. Ну, рыба из головы вон. Лады, баю, с удовольствием великим, только вот за плавками домой сбегаю. А бежать через полдеревни. Они: мы ждать не будем. Ну, я упросил погодить минутку, завёл твоего мальца в водокачку, спрашиваю: что, с ними идёшь? Да, грит, пора и мне скаутов бить. Ну, я ему объяснил, что рано ещё... рукой по попе, уж извини, времени не было на дипломатию. Одолжил у него плавки, он не хотел, но я умею... одалживать, когда мне надо. А ему семейники свои оставил, завяжи, говорю, на пузе и сиди себе, лови за меня рыбу. Только он, по-моему, там и остался сидеть, в водокачке, смешно ведь, такой малец - и в таких труселях. Я говорю: вернусь, что моё - твоё будет, а ты пока рыбку посторожи. Вот он там сейчас и прячется, меня ждёт с добычей. А что я ему везу? Тебя вот только одну.

Тося фыркнула.

- Я, как ты там появилась, сразу понял - за ним. Он ото всех прячется, наверное, и на зов не отзывался, правда?

- Да. Но я к водокачке и не подходила. Там же твоё место... ну, рыбу ловить. Зачем мне туда?

- Ну, не отбери... не одолжи я у него плавки, он бы сейчас дома уже был. Так что ты попала в переплёт из-за меня, моих глупых и провалившихся замыслов. Всё равно сдулись мы, сама видела. Не понимаю, как это скаутам удаётся. Совсем недавно мы их славно били.

- Небось, одной дорогой к ним ходите, они и привыкли.

- Это верно, учтём. Но они ещё и вырубать умеют с одного раза. Золяна я ещё успел ткнуть, а тут меня - хоп! - и всё улетает куда-то, очнулся только, когда меня с земли поднимали и в общий ряд строили. Похоже, драки и не было особой, одно побоище и пленение. Ещё внезапно очень, понимаешь?

- Понимаю, Павлик. Я потому за Толика и боялась, что он в такое попадёт. Спасибо тебе, что отвадил.

- Да, но домой-то он не вернулся. Когда меня стали у ствола прессовать, я воспринимал это как наказание за то, что тебя сюда привёл, напрягался, чтоб больнее было, чем тебе. А тебе как было?

- Ты на меня... там, у берёзки... всё время смотрел?

- Нет, но... видел, в общем. Ты не стыдись этого, ты в любом виде ничего девчонка. Очень даже, верно говорю. Ну что, поплыли?

- Давай ещё постоим. Хорошо здесь...

Зашедшее солнце ещё пламенило облака, деревня на том берегу постепенно затихала, порывами дул ветерок.

- В плен мы больше не попадём, так?

- Ясное дело, не поплывём.

- В водокачке, ну, посерёдке, бревно толстое есть. Как раз подойдёт. Мы же знаем, что, а как - научимся. Перепробуем и научимся. Или ты не согласна?

- Не согласна. Там стояли вдвоём, и тут так надо. Второй столб нужен, вкопай, а? А с верёвочками пусть Толик возится. Он нас подружил, пусть и длит нашу дружбу дальше.

- Дружбу?

- Ну, пока что да. Или не стоит мальца впутывать? Сболтнёт ещё где. Сами управимся. Ну что, поплыли?

- Поплыли!

И их руки расцепились только в воде, когда пришла пора делать индивидуальные гребки.