Всё началось с того, что родители купили моему младшему братику игрушечный пистолет, стреляющий стрелками с присосками.

Зря, по-моему, купили. У него ведь даже ладошка рукоятку не обхватывает, пальчик до курка не дотягивается. Мама зарядит, даст ему, он и пыжится, ковыряется. Кое-как одной рукой зажмёт, а курок тискает двумя пальцами другой. Бывает, спускает, и стрелка тогда летит всё равно куда. Неприцельно очень выходит. И очень опасно. Шальная пуля, то есть стрелка, эдак и в глаз угодить может, и испугать аж до потери пульса. Малыш же не понимает, палит себе и палит. А если б и понимал, прицельно всё равно не может.

А я что, я девочка, мне эти стрелялки-пужалки ни к чему. И вообще, я малышовых его игрушек из принципа не трогаю, даже если в его возрасте их не чуралась. Нет уж, выросла, большая уже, он меня уважать должен.

И не трогать моих кукол!

Повалялся пистолетик в ящике для игрушек, поваландался и вновь в дело пошёл. Братец набарзился его сам заряжать, а то всё маму просил и порой - меня. Там как - вставляешь стрелку в дуло и вдвигаешь, жмёшь до щелчка. Нажимается туго, там же пружина взводится, которая потом спускается и стрелку выпуливает. Даже мне попыхтеть приходилось, хотя виду не подавала.

Старшая сестра всё может! Иначе какая же она старшая?

Может, но не всегда хочет. Мало удовольствия от поминутного ожидания попадания шальной стрелки, к тому же с твоей же энергией. А тут, смотрю, он сам наловчился, упрёт оружие присоской в пол, у половичной щели, чтоб не присосалась, а сам сверху на рукоятку попкой садится, ножки так опасливо расслабляет, иной раз поелозит, попрыгает чуток. Но вес у него уже достаточный. Щёлк! - и оружие на взводе.

Я пугалась, когда слышала эти щелчки. И ведь не отберёшь! Даже если схватишь негодника, он не отдаёт пистолетик, а бороться - ещё выстрелит ненароком куда.

Или не ненароком - и куда больнее.

Ну ладно, зарядил, а как стрелять-то будет? Ручонки ещё маленькие. Так он знаете чего удумал? Стрелять из пистолета по-миномётному. Упрёт задом в пол, сам садится вокруг, обхватывает ногами и зажимает, фиксирует. Сопя, жмёт на курок. Дзынь! - и летит стрелка по навесной траектории, почти как мина.

Я потом узнала, сказали мне, что огнестрельное оружие развивалось от пушки к пистолету. А тут почти что наоборот. Малышу и пистолет - пушка. Как минимум - миномёт. Вот и приспособился.

Я сперва недооценила опасность. Если стрелка падает на тебя сверху, пройдя пик высоты, она не очень опасна. Надо только передом к "миномёту" не оказываться, чтоб в глаз случайно не угодило. А так - "клюнет" тебя маленько, так ты стрелку схвати и не отдавай сразу, обрати в трофей, пускай на уступки какие пойдёт.

Поначалу стрельба и была неприцельной. Малышу просто нравилось, что он может из чего-то палить, приводить в действие механизм, нравилось наблюдать за навесным полётом стрелок. Но очень скоро ему захотелось и начать попадать во что-то, чтоб удовольствие было завершённым. Но если стрелять не с руки, как тут прицелишься? А настоящего миномётного прицела у детского пистолетика, ясное дело, быть не могло.

У него и мушка-то ненастоящая.

Однако цели для навесной (почти что зенитной) стрельбы нашлись. И нашлись благодаря нашему мальцу, он, можно сказать, их сам себе создал. Проявлял интерес ко всяким бьющимся вещицам типа вазочек и статуэток, их и стали ставить от него повыше, чтоб не добрался. По одной стене у нас дома шла мебельная стенка, очень высокая, вот на её верху и выстроилась шеренга интересных вещей, недоступных для малыша. Манящих, можно сказать, дразнящих. Прикрыть почему-то не подумали.

И он устроил себе миномётный тир.

Не рукой, так стрелой достану, было его кредо. Дело облегчалось тем, что если не дострельнет, то стрелка попадёт в стену или дверцу стенки под косым углом и отскочит обратно, не прилипнет, заряжай снова. Поначалу главным было стрельнуть на нужную высоту, потому что фигурки стояли так плотно, без промежутков, словно у стены на расстреле, что промахнуться было невозможно.

А потом, когда ряд поредел, мой маленький миномётчик научился целиться и по горизонтали. Как-то пригибал голову к полу, сопел, пыхтел, чего-то осматривал, наводил пистолет и закреплял. Порой думаешь: неужели это может к чему-нибудь привести? А вот же: пук, дзынь! И всё не на прямом прицеле.

Пущенная с уровня пола стрелка с резиновой присоской, конечно же, не могла разбить вазочку или график, только повалить. Хорошо, если сваленное оставалось сверху, билось тогда лишь особо тонкостенное. Чаще только трескалось. Но ещё чаще вещь летела вниз, и тут высота, спасавшая её от шаловливых ручонок, оборачивалась спиной, становилась врагом - вкупе с жёстким полом. Осколки, осколки, крупные, мелкие, хруст под ногами - слёзы просто.

Родители не верили, что это сын, винили дочь. К счастью, я ещё не выросла настолько, чтобы даже со стула доставать до верха стенки. К тому же некоторые стрелки оставались сверху, они и выдали стрелка. Отобрать пистолет не получалось - рёв заводился нешуточный, соседобежный. Тогда надумали занавесить манящие мишени, да всё как-то руки не доходили.

К тому же парень был хитёр, не позволял застать себя за делом. Родители не могли до конца поверить, что виноват именно он, даже не могущий крепко зажать пистолет в руке. Подумывали всё-таки на меня. Ну и что, я в самом начале, то есть когда пистолет только подарили и он им хвастался, постреляла немножко, так, из любопытства, а вовсе не потому что мне нравятся малышовые забавы. Ничего особенного. И потом в руки не брала.

Пока родители недоумевали, жертвой стала дорогая вещь.

У нас в доме была стенная ниша, задёрнутая занавеской, и в ней среди всяких плащей и пыльников висело два футляра с фотоаппаратами. Вернее, фотоаппарат был лишь в одном, папином, зато хороший - "Зенит". В другом футляре когда-то был старенький мамин ФЭД, но он куда-то подевался ещё до моего рождения. Папа об этом иногда рассказывал.

Так вот, этот проказник пододвинул свою скамеечку (стулья ему были ещё не по зубам), взобрался и занялся манящей темнотой ниши. Выудил футляр, расстегнул, стал доставать что-то тяжёлое, интересное, блестящее, с кнопочками и рычажками...

Слава богу, напортачить не успел. Его вовремя остановили, и "Зенит" занял вроде бы недосягаемое место наверху стенки, с самого боку, причём его отвернули объективом к стене, чтоб не блестел.

Постреляв по вазочкам и переколотив их изрядно, братик заинтересовался чем-то продолговатым и непонятным, стоявшим с краю. Это "что-то" было, видать, тяжёлым, потому что даже прямое попадание стрелки его не опрокидывало, разве что чуть-чуть сдвигало. Что же это там такое угнездилось?

И что же он удумал, стервец! Стал палить под углом, чтоб ударами стрелок сдвигать предмет хоть на полсантиметра к краю. Казалось бы, в таком возрасте можешь ставить перед собой лишь сиюминутные цели, а тут хитроумный план на полдня чистого времени. Какое же терпение нужно иметь, ведь почти незаметен результат одного выстрела!

Стрель-пострель, сдвиг-подвиг, подбери и заряди. Пострелёнок, в самом буквальном смысле слова.

Я, когда слышала "дзинь", всегда выходила и смотрела, чем бы занята не была, что этот такое он опять вытворяет. Если удавалось, игру эту опасную пресекать. А тут ничего тебе звонкого, глухое "шмяк!" и всё. Ну, думаю, промахнулся, в дверцу попал. Слава богу, что не во хрупкое что.

Хотя к этому времени он уже не промахивался. Поднаторел. Руку набил.

И когда "Зенит", пододвинутый к краю, полетел вниз, ничего такого я не услышала - глухой стук, хотя довольно сильный. Сперва даже не поняла, почему так громко закричал папа. Он мне потом показывал - тонюсенькая трещинка в объективе, и не разглядишь даже в фиолетовом блеске. Но папа объяснил, что это всё равно что раскокать линзы на мелкие кусочки. Ничего уже с этим объективом не снимешь.

Он чуть было не убил шалуна, мама вовремя выхватила из рук. С тех пор всё сверху поубирали, и там выставили ряд цветных жестянок из-под кока-колы, чтоб увлечение стало безопасным. Папа долго куда-то носил "Зенит", чтобы подобрать новый объектив, а потом ему там, на месте, предложили продать за полцены. И он согласился. "Зенит" - это его молодость, сейчас фотоаппараты совсем другие, чего там.

И вторая "кобура" за занавеской осиротела.

Я тогда ещё предложила папе чего-нибудь подпилить в злосчастном пистолете, пластиковый же, чтобы он вышел из строя при очередном выстреле, как бы сам собой, и стрелку некого было винить. Но он больно щёлкнул меня по лбу и строго сказал, чтобы я не лезла в мужские дела. Приятно мне будет, если мне куклу подпилят и она развалится в разгар моих с нею ласк? Или если прижму я к себе плюшевого мишку от души, а "отжимать" придётся одни опилки с лохмотьями плюша. Или он сдуется, оставив одну шкурку.

Ладно, значит, стрельба будет продолжаться. По жестяным баночкам - это не опасно. Разве что в темноте такая под ногу подкатится, если вовремя не уберут, вот тогда и вправду плохо. Грохнешься.

Но, в общем, стрелковая забава стала безобидной.

Прошло довольно много времени - по детским меркам. Я совсем потеряла бдительность. То есть насчёт остального я была начеку - скажем, малец всё время норовил утащить и примерить мои трусики, путал майки, за столом шалил насчёт сладкого. Но пистолет я совсем сбросила со счетов, хотя о фотоаппарате иногда вспоминала.

Просто интересно было, как это раньше люди фотографировали, без электроники всякой. Ну, наверное, уже никогда не узнаю.

И совсем выпало из внимания, что братишка растёт, растут и его руки. А он и не спешил мне рапортовать, что уже может плотно обхватить рукоятку и положить указательный палец на спусковой крючок. Втайне от меня перешёл от миномётной стрельбы к ручной. Сначала ложился на пол, вытягивал руки косо вверх, под "миномётным" углом. Левой рукой придерживал, и стрелял. Такая поза мешала отдаче сбивать прицел. Потом стал стрелять с вытянутой руки стоя, прижавшись спиной к стене. Освоившись, начал палить уже просто стоя, иногда даже сгибал чуток руку в локте. По баночкам, по жестяночкам сверху стенки, но готовился к чему-то похлеще, недаром втайне. Набивал руку, щурил глаз.

И вот вожусь я однажды с куклой, наряжаю её, поправляю наряд, ласково разговариваю. Скоро ведь в школу, и с кукольным хозяйством придётся распрощаться, вот и разгорелась в душе нежность неимоверная. Прямо родные куклы мне стали, как никогда, прямо помолодела я, что к ним так приникать стала. Пора бы уж в этом возрасте и откуклиться, считают взрослые.

Наверное, просто денег на кукол жалко.

Ничего не подозревая, баюкаю, воркую и вдруг - бах! - кукла вырывается из моих рук и подскакивает в воздух. Сама?! Сердечко - ёк, струйка в трусики - писк. Чуть-чуть, от внезапности.

Братец стоит в дверях с пистолетом в руке и лыбится. Подстерёг, стервец, застал врасплох. Страх у меня мигом перешёл в ярость. Набросилась, отняла оружие, попыталась сломать - неудачно, тогда по попке нашлёпала. Он в рёв и в побег. Хватаю стрелку, сую в дуло и вдруг замечаю, что резиновая полусфера-прилипалка внутри мокрая. Он, похоже, пустил туда слюни. Нет, ну вы видели!

Братец в дальней комнате размазывает по лицу слёзы и сопли, а я подхожу к нему так зловеще и говорю:

- Становись к стенке, сейчас я тебя расстреливать буду. Ты ребёночка моего убил.

Он пошёл так покорно, мне бы его пожалеть, а я посмотрела на куклу, так ведь и не подняла её впопыхах, лежит она в растрёпанной одежонке, испачканной слюнями, и в потолок так жалобно смотрит. Вот ведь выбрал беззащитную жертву! И мне теперь трусики менять придётся.

Медленно-медленно поднимаю руку с пистолетом, прямо физически чуя взведённую пружину. Кукла - куклой, но я не могу нажать на курок. Если бы он хоть попой ко мне стоял, это типа порки, а то лицом, глаза в глаза. Нет, не могу, попугаю только.

Но тут братишка не вытерпел пытки медлительностью, повернулся и бросился вон из комнаты. Вспомнил, гад, что дверь рядом, незапертая. Я повела рукой с пистолетом, опустила её пониже и... нажала-таки указательным пальцем.

Это всё-таки была реакция на его побег. Первой я бы не решилась.

Шмяк!

Стрелка попала ему, кажется, в поясницу и отскочила. Но он повёл себя так, словно это была настоящая пуля. Сразу запнулся, выгнулся спиной и упал назад, раскинув руки и ноги.

Вряд ли он, такой малец, сыграл убитого намеренно. Просто видел по телику, как ведут себя убиваемые (то бишь прекращают себя вести), вот мгновенно вспыхнувшие в голове воспоминания и уложили на ковёр. А может, от неожиданности "отпраздновал труса", как вот у меня писс, не ожидал, что сестра так решительно поступит.

У старшей сестры всё настоящее. Даже когда игрушка к ней в руки попадает, она становится вещью. Пистолет стреляет по-настоящему.

Ну, я присела возле него, поглядела - дышит, пощупала - сердечко бьётся. Нюхать не стала, на медвежью болезнь проверять. Вот ещё!

Оклемался братишка, отогнал самоиспуг. Жаловаться и хныкать не стал, принял поражение, как подобает настоящему мужчине. Я демонстративно подобрала куклу и стала её "лечить" и "успокаивать".

Тем же вечером вижу - ходит вокруг меня кругами. Значит, хочет чего-то, но не решается.

- Чего тебе надобно, старче? - цитирую Пушкина.

- Слушай, Свет, - мнётся. - Ты, это... того... ну, выстрели в меня ещё разок. Я не распробовал. Решил, что убит, а потом смотрю - твоё лицо, значит, жив, и не болит ничего почти. А показалось, что больно, что наповал. Вот и не пойму. Повтори, а!

Раз сам просит, дело другое.

- Так же? - переспрашиваю. - В то же место? Или ниже, в попу?

- Лучше в то же. А потом... ну, может... Жарь меня туда же, только долго не целься, перегорю.

Зарядив пистолет, я пожалела, что взялась. Теперь для него попадание стрелки будет чем-то заурядным. Теперь его "расстрелом" не напугаешь. Игра выйдет.

- Штаны спусти, - пробую дать задний ход. - А то не выпалю.

Братец чуток спускает штанишки, где-то полпопы голые, но вниз, в мужское своё пространство, меня не пускает. По-взрослому, по-мужски.

Вздыхаю и нажимаю на спусковой крючок.

Шлёп!

Кряканье, он потирает место попадания.

- Классно!

Вот этого я и боялась. Ладно, всегда могу по попе отшлёпать. Я же всё равно сильнее.

- А чего такого? - делаю вид, что всё путём, - Не зря же там присоска. Это специально так сделано, чтоб попадать в тело не больно было. Только в глаз не угоди, а так можно.

- Эх! А можешь так стрельнуть, чтоб присоска присосалась?

- Попробую. В то же место?

- Давай я тебе всю спину подставлю, - и мигом скинул майку.

Раза, наверное, с третьего я "присосала" стрелку к его спине. Лизнула для верности, он же не видит. Не сразу и оторвал, заведя руку.

- Эх! А спереди можешь?

- Хватит! - говорю решительно. - Завтра посмотрим, нет ли синяков. Тогда и решим насчёт переда.

Отдаю ему пистолет и вдруг чувствую, что что-то не так. Только вот что? И вдруг понимаю. Он свой испуг изжил, даже в охотку ему попадание в тело, а я испуг показала, когда кукла у меня из рук вылетела, да с тем и осталась.

"Теперь они будут думать, что муровца напугать могут", - вспоминаю вдруг слова Жеглова из "Места встречи".

Так оставлять нельзя!

- А теперь ты в меня, - говорю спокойно, причём спокойно изо всех душевных сил. - Тоже в спину, я задеру платье. Только, - уступаю себе, - скажи, когда стрельнёшь, ну, типа раз-два-три. Попервоначалу, - добавляю спешно.

"Спина" была весьма кстати, спереди заметно было по трусикам, как сильно я тогда испугалась. Но сменить их не было пока возможности...

- Раз, два, три... Готова, Света? Чоп!

Я непроизвольно напряглась, и первая же присоска в меня всосалась. Вторая и третья попадали уже в чуток расслабленное тело и отлетали. Ладно, хватит, показала, что я не из пугливых, и сама выстрелить во гневе могу, и под дулом не испугаюсь.

Реноме старшей сестры требует постоянного поддержания.

Втайне от братика я потом поиграла со стрелками-присосками. Кое-что поняла. Когда резина сразу плотно прилегает к коже, в чашечке остаётся воздух, он сжимается и не пускает к телу кончик стрелки, на который надета присоска. А если не прилипает, то резина разворачивается, чуть не выворачивается, и этот кончик резко "бодает" кожу. Вроде не очень сильно, но если дважды попасть в одно место, на нежной девочкиной коже появится синячок.

Поэтому лучше, чтоб присасывались сразу. Напрягаться, что ли, надо? И потренироваться, чтоб знать, что к чему.

Назавтра мы с ним постреляли друг в дружку уже спереди. Я надела чистые трусы, всё тип-топ, он видел, что я не пугаюсь. Хотя глаза ладошками и прикрывала. Он-то нет, и я целилась особо тщательно, чтобы ненароком не ослепить только начинающего жить.

На другой день он снова сунулся ко мне со своей стрельбой, но я уже заработала синячок, да и не стоит сызмальства приучать к пальбе по людям. Намалевала ему мишень, повесили её, устроили нечто вроде домашнего тира, тренируйся, сколько влезет.

К Новому Году меня ожидал сюрприз - такой же пружинный пистолет.

- Как - не мечтала? - удивился папа. - А Алик сказал по секрету, что ты им просто грезишь. Вот мы и сюрпризом... Фу ты, наврал? Ну ладно, стрелять-то ты с ним стреляешь, ну так имей свой, чтоб интереснее было. Между прочим, хорошие стрелки пристреливают личное оружие по руке. Знаешь, как это важно?

Он даже позанимался со мной немного перед той мишенью.

- У каждой стрелки свой норов, - учил папа. - Одна вверх уйти норовит, другая в полёте вертится, третья "ныряет". Познай характер каждой, дай им имена, словно куклам, и ты всегда будешь попадать. Как знать, может, в тебе есть спортивный талант, и именно по части стрельбы. А и нет - не страшно, вещь не шибко дорогая, балуйся.

Теперь, когда пистолеты были у обоих, братишка стал лезть ко мне с предложением перестреливаться, но я строго это воспретила. Пытаясь опередить другого, плохо целясь, впопыхах можно попасть в глаз. Есть же мишень, баночки можно поставить в ряд, если хочешь, могу подбрасывать вверх одноразовые пластиковые тарелочки. Нет, кукол не дам, и не проси. Даже целлулоидных младенцев.

На этом ситуация замерла на несколько лет. Правда, то он, то я подстерегали друг друга врасплох и стреляли, но всякий раз сзади или чуть вбок, чтобы гарантированно не в глаз. Вздрагивание, испуг, затем погоня и возмездие - если повезёт.

Обычное родственное баловство.

Я тем временем пошла в школу, остепенилась. Долго ли, коротко ли - а пришла пора и Алику туда идти. В последнее лето детства его заласкали, задарили (меня и то меньше), в том числе достали путёвку в летний детский лагерь. Экипировали жуть как основательно. Плавки из очень-очень эластичного материала, блестят блеском, мой купальник и то скромнее. Купили, не пожалели, комплект маска-трубка-ласты, фирменный какой-то, красивый. Собственно, нужны там были в основном ласты, а остальное - за комплект, в таком возрасте подводное плавание не очень рекомендуется. Но, конечно, пофорсить кому не хочется.

Ну и "поплавал" же братец по комнате во всей этой экипировке, и стоя, в ходьбе, и лежа пузом на табуретке, и даже в ванне булькал. А потом, когда родители ушли, вдруг достаёт пистолет, заряжает и суёт мне:

- Ну-ка, выстрели мне по глазам, по маске, то есть.

Я опешила. Но задумку поняла. Я ведь и сама думала насчёт этого. Почему-то в голову приходило только сетчато-дырочное, как вот маска у фехтовальщиков или хоккейных вратарей. Но кто нам такие купит? Пробовала тайком дуршлаг, но он и есть дур... и видно плохо, и закрепить на голове никак. Я ведь тоже поперестреливаться не против, если глаза в безопасности.

Если б маску мне купили, я бы допетрила!

Инициативу отдавать нельзя. Возвращаю пистолет, решительно снимаю со счастливчика маску, надеваю на себя (маловата чуток, но это пустяки) и говорю:

- Нет уж, стреляй ты, я старше.

Сказала, как обычно, ртом, а вдохнуть хочу, как обычно, носом, а он теперь под маской. Ну, подзадохнулась, потом догадалась рот разинуть. Только бы в него не попал, раз так дышать придётся.

- А почему... я же хотел... ну хорошо. Ты только глаза зажмурь. Мало ли чего!

Заботится братец, однако.

- Стреляй скорей, - говорю. - Проверим масочку в действии. Это тебе не в ванне нырять.

И встала перед ним чуть не "смирно". Губы сжала, а в уголке щёлочку оставила, через неё и дышала.

- Ну, хорошо. Я скажу "раз-два-три".

Только теперь я поняла, что значит проявить волю, не давая себе зажмуриться. Даже в школе такого испытания мне ещё не выпадало. Иногда заставляла себя поднять руку, вызываясь к доске, но это когда была готова и просто побаивалась. Иной раз подумывала, не вызваться ли, когда не вполне готова и есть какой-никакой риск, знала, что мальчишки иногда так поступают, тренируя волю. И - не могла. Не решалась. Многие девчонки вообще руку не подымали, даже подготовившись.

А тут выбора уже нет. Стою "под огнём" и изо всех сил запрещаю себе зажмуриться. Хорошо хоть, дуло не пустое, то, что в меня сейчас вшлёпнется, присоска - на виду.

Он считал до трёх, а у меня на каждую цифру сердечко ударов десять, наверное, делало. И вот наступила кульминация:

- ... три! - Чпок!

Я не зажмурилась, нет, просто сморгнула от неожиданности. Маска ободком дерябнула меня по лицу. Будь шея расслаблена, голова бы откинулась. Открываю глаза, а к стеклу, то есть пластику маски, присоска присосалась почти посерёдке.

Отрываю её и говорю:

- Ещё! С другого угла.

С другого стрелка отлетела, не присосавшись, а ощущения от ободка маски другие. Но не сдвинулась она, крепко сидит. Может, оттого, что и ремешок маловат, сильно стягивает голову.

- Ещё! Не жалей, опасности нет.

Ну и пообстрелял же он меня! Потом поменялись ролями. Я выпалила сперва прямо по стеклу, чтоб присосалось, а потом вспомнила, что этот повзрослевший малец с "Зенитом" уделал, и стала угловыми выстрелами пытаться сдвинуть маску набок. Но у фотоаппарата не было рук, а у масочника - были, он ими её поправлял между выстрелами.

Эх, жаль, что пистолет не многозарядный!

- Ну, поняла? Можем мы теперь перестреливаться?

- Ну, нет. Сейчас мы проверяли, а вообще-то по безоружному неинтересно. И нечестно.

- А ты возьми свой пистолет.

- Маска-то одна, и стрелять может только один, не на ком она. А мне такой комплект не купили, и так, знаешь, сколько на тебя потратили!

После того как папа понял, что призового стрелка из дочери не получится, он охладел к выявлению спортивных талантов. Хотя плавала я неплохо, даже в классе, среди девчонок, иногда выигрывала гонки.

Братишка посуровел, смирился и укатил в свой лагерь. Вернулся перед учебным годом весёлый, загорелый, отдохнувший. Рассказал за семейным столом о своём отдыхе, а для меня наедине особый рассказик припас.

- Там, - сказал он, - я подружился с одним парнем, Олежкой зовут. У него тоже подводный комплект, а лицо пошире моего, вот как у тебя прямо. Его маска тебе подойдёт.

- Ты что, - спрашиваю в ужасе, - её у него выменял? Или... увёл?

- Не получилось, - вздыхает. - То есть не получилось выменять, а уводить я и не думал. А что, можно разве?

- Ни в коем случае! А что дальше?

- Он говорит, родители строгие очень, заметят - не поздоровится. А так ему маска не очень-то и нужна, он ластами здорово работает, а вот нырять слаб. Если б всё от него зависело! А то - родители, мелочный контроль...

- Не получилось, и ладно. Я же тебя ни о чём таком не просила. За инициативу спасибо, конечно.

- Да, но мы с ним кое-что надумали. Он нас позовёт в гости, и там мы представим тебя перспективной пловчихой-ныряльщицей, которая сейчас вот страдает от недостатка маски, потому что все деньги ушли на экипировку её не менее способного брата - то есть меня. Понимаешь, его родители не такие уж жлобы, они просто не хотят, чтобы их сын разбазаривал имущество, а так помочь не прочь, им надо только человека вживую увидеть, кому помогаешь. Вдруг Олежка тебя выдумал, а сам маску потерял или выменял на мороженое по дурости. Понимаешь?

- Понимаю.

- Пойдёшь?

Я подумала.

- Пойду, но с одним условием. Только как сестра его лагерного товарища. Пока я там, никаких разговоров про плавание! Терпеть не могу врать, тебе пример ещё покажу. Уйду, вот тогда и ври про меня, мои способности, проси маску. Можешь сказать, что я гордая и не завожу таких разговоров из принципа, а ты в курсе дела и мне помочь хочешь. А, впрочем, мне неинтересно, что ты там будешь говорить. Одолжишь маску - хорошо, будем с тобой перестреливаться. Не удастся - горевать не буду. Лады?

Он согласился, нехотя. Враньё хотел, видно, на меня перевалить. Нет уж, голубчик! Да, маска для меня, но стрелять-то хочется тебе! Сам план составил, сам и выполняй. И друг твой, я с такой мелюзгой не вожусь, даром что лицо широкое.

В Олежкином доме меня приняли радушно. Запомнилось, когда сидели за столом, листали фамильный альбом, и там была фотка молодого военного в мундире с портупеей. Так снято здорово, я позавидовала даже, как ловко тело у него перетянуто. Вот бы мне так хоть иногда! Интересно, какие тогда ощущения, когда так вот перехлёстнут?

Была бы у папы портупея - попробовала бы. Но он у меня сугубо штатский человек. Главное, особо облегающих купальников мне ещё не покупали, не такое у меня женственно-рельефное тело было тогда, обходилась "мешочком" из нетянущегося полиамида. Может, потому и об ощущении облегания тосковала, хотя бы в форме портупеи?

Ведь не воинственная я!

В конце концов, брательник мне маску притащил - вместе с трубкой. Раз я способная ныряльщица, мне и трубка нужна. Одолжили на неопределённое время, скажем, до будущего лета. Олежка Алика уверял, что родичи скоро обо всём позабудут, так что возвращать, может, и не придётся. Словно мы никогда не повзрослеем и всю жизнь будем с братом перестреливаться.

Чтобы уравнять вид, я ныряла в свой "мешочек", он натягивал трусики и маечку. Трубки сперва не брали, но однажды он раскровенил мне губу, попав в неё стрелкой, и мы воспользовались тем, что у трубок толстые резиновые загубники, предохраняющие губы от таких вот случайностей. То есть, конечно, их не для этого сделали, а чтобы трубка прочно сидела во рту и не выскакивала. Но раз есть, мы и приноровились.

Забавлялись, в основном, дома. Выработали кое-какие правила, чтоб не беспредел был. Например, "вертушку".

В большой комнате ставили две табуретки как можно дальше друг от друга, но не вплотную к стене. Заряжали пистолеты и ложились на табуретки пузом, ногами друг к другу. Один из нас считал "раз-два-три", и мы начинали поворачиваться друг к дружке, не касаясь пола и окружающих вещей руками и ногами. Забавно было посмотреть, как ужи на сковородке вертелись.

В том-то и фишка, чтоб трудно было выйти в боевую позицию. Повернувшись-таки к противнику, прицельно стреляли, кто первый. Братан вскоре стал применять "миномётный" выстрел через себя, вслепую, а когда вертелся, успевал перезарядить пистолет. Я стала отвечать тем же. Тот, в кого попадали, обязан был вскрикнуть, а при серьёзном "ранении" - и застонать. При возгласе "Сдаюсь!" стрельба прекращалась.

Как в шахматах, можно было предложить ничью. Стрельба также кончалась, когда один из нас подбирал все стрелки, но сам не стрелял.

Нам нравилось не только собственно стрелять, но и придумывать правила. Когда разобрались в себе, оказалось, что, во-первых, доставляла удовольствие смекалка, изобретательность, придумчивость, мы соперничали в этом друг с другом. Во-вторых, без правил мы разнесли бы всю квартиру, не смогли бы остановиться, а так что-то всё время сдерживало, заставляло сверять действия с "можно-нельзя". В-третьих, братику нравилось, что сестра соблюдает его (положим, частично и мои тоже) правила, как бы слушается его - косвенно. Ну, а я была рада побеждать его не в вольной беспредельной борьбе, а по правилам, то есть, как бы давая фору - и всё рано выигрывая.

Вот, например, что делать, если кто-то из нас подобрал все стрелки, сам не стреляет и другим (другой, другому) не даёт. Начать за них бороться - это далеко завести может. На больной тычок отвечаешь затрещиной побольнее, на выкручивание руки - заломом обеих ручонок, и всё быстро переходит в обычную драку, уже не пойми из-за чего. Поэтому мы ограничили способ борьбы. Надо было частично "связать" руки и одновременно сделать ставку на терпение, а не на переходящую в истерику молотьбу кулачками.

По собственным правилам, мы сближались, и одной рукой каждый затыкал дыхательную трубку другого. У одного из нас в другой руке были трофеи, и он мог только локотком отбиваться, другой же свободной рукой мог "откупоривать" свою трубку... или же пытаться отобрать трофеи. Загубники прочно сидели во рту, мы мужественно терпели нехватку воздуха, иногда на секунду вырываясь и "свистя", такой мощный проходил сквозь трубку вдох. Потом снова входили в клинч, иной раз надеясь, что соперник задохнётся раньше тебя.

Сдавшийся должен был широко раскрыть рот - так, чтобы из него можно было выдернуть трубку. И отпустить чужую трубку. Если побеждал собравший стрелки, это была его окончательная победа. Если другой, он за возврат трубки-трофея получал все стрелки, кроме одной. Отдышивались, и перестрелка возобновлялась.

Отбить стрелку ладонью считалось шиком, а схватить на лету, не дав попасть в тебя - хваткостью. Такой хват получал все стрелки, находящиеся у соперника. На неподобранный ещё боезапас это не распространялось, поэтому мы не всегда спешили подбирать - заприметим, куда залетела, и делаем вид, что не знаем. Лишишься своей обоймы - и летишь к заначке. А куда же ещё?

Попадание в попу считалось постыдным, и попавший получал право на тринальти - три раза мог выстрелить по сопернику с расстояния метра в три, причём тот не должен был отвечать, и обязан был принять любую диктуемую ему позу. У меня поэтому был приём: когда Алик без боезапаса, а я - с, стреляла порой мимо него, специально промахиваясь. Он поворачивался, чтобы бежать за стрелкой, и если я успевала перезарядиться, то влепляла ему присоску в самую задницу - особенно если он уже нагибался за трофеем. Отводила к ковру и "рассТРелИвала" - не торопясь, со вкусом.

Ну, и он меня тоже... иногда... реже намного, зато с ещё большим вкусом.

Я, как-никак, постарше, и ростом повыше, и руки у меня чуть-чуть подлиннее - и это преимущество использовала. Подпущу его поближе, позволю зажать себе трубку, и сама его заткну. Кончится воздух - я отодвигаюсь, его дырку не отпуская, вдох-выдох, а он уже ищет, шарит, машет ручонкой, иной раз и обеими. Передохнула - и я снова подставляюсь, разрешаю себя заткнуть, а в лёгких-то воздух свежий, ха-ха! Не чета тому, что в его!

Брат относился к этой дыхательной дуэли серьёзно, всё норовил меня "пересидеть". Смотрю, уже и задёргался, и заглотал, кадычок крохотный заходил на шее, и маска плотнее к лицу жмётся - это он носом воздух вытягивает, контроль над собой теряет. А всё пыжится, ждёт, что я вперёд него свалюсь и ротик покорно раскрою. На тебе!

Впрочем, бывало, что и он меня "сражал". Один раз я попыталась "пробить" его пальцы, выдохнуть в трубку, чтоб они отошли. Когда лёгкие полны несвежего воздуха, это не менее дурно, чем пустые. Стала выдыхать в расчёте на то, что заткнуто против вдоха, а не против выдоха. Типа клапана противогазного. Чую - не идёт. Я всё сильнее и сильнее. Неужто ж я, старшая сестра, не смогу одолеть?

И когда я как следует поднажала, поднапёрла, тут-то он пальцы и отпустил.

А я ведь знала, то есть помнила, как в нашем школьном медкабинете нас, медосматриваемых, заставляли дышать "в трубочку". Иной раз уже всё, кажется, в эту чёртову прорву из себя вывернула, выжала, а медсестра всё не отнимает ладонь от спины, а то и, не отнимая запястья, пальцами чуть постукивает - мол, продолжай, девочка, выдыхивайся до последнего кубика, есть ещё в тебе заначки, знаю. Типа воздушной развёрстки или выворачивания души наизнанку. Ох, и больно же под рёбрами, где-то внутри себя, а ослушаться не смеешь, младшеклассница ещё, жмёшь себя и жмёшь, пока над тобой не сжалятся и не отпустят.

Интересно, зачем они над нами так издеваются? Неужто ж только ради соответствия твоих мучительно выданных, выдохнутых показателей с нормативом из какой-то таблицы? Но нежели нельзя было просто уменьшить требуемое, чтобы остаться в рамках безболезненности? Уже в средних классах многие девочки стали отказываться проходить эту процедуру - тем более что в том же кабинете их норовили осмотреть и по-женски.

А тут я сама выдохнулась-вывернулась наизнанку. Словно из меня выпалили, как из пневматической пушки. Рёбра прямо-таки завернулись под лёгкие. Эдак-то и на открытом воздухе, во-первых, больно, во-вторых, не сразу оправишься и вдохнёшь. А тут свидетель моего объёма лёгких с радостью помешал им снова наполниться воздухом. Заткнул, стервец, трубку.

Я сперва не поняла. Чувство было такое, словно из пневмопушки мне попали мячом прямо под дых. Сразу же выпустила из рук всё, что держала, отпустила и "вдохновение" соперника. Только б справиться с заворотом рёбер! И вот чуть отпустило, я начала вдыхать - и тут стоп, заперто!

В глазах лопнули большие искры, и я вдруг почуяла, что оседаю, и что ощущения куда-то уходят, боль вместе с ними. Как говорится, вырубилась.

Очнулась, лёжа на полу, без маски, братик ползает вокруг на коленках и дует, дует в лицо. Настоящее искусственное дыхание не посмел сделать, изо рта в рот, зато дул от души. Мне аж приятно стало.

В тот день мы больше не баловались, потом на неделю отменили дыхательную борьбу. Потом восстановили, но я уже осторожничала и опрометчиво, залпом не выдыхала.

Вот так мы забавлялись, и с годами... нет, пожалуй, с месяцами - наши перестрелки разве что становились чуть реже, и то из-за того, что мы были всё более и более заняты. Я продвигалась к средним классам, братик втягивался в младшеклассность, уроки разные, вместе не сделаешь. Вот к куклам - к тем я охладевала постепенно, и вовсе не из-за недостатка времени. Стрелять же не разучивалась.

Гораздо позже я поняла, что так мы с ним удовлетворяли потребность в достаточно близком общении с другим полом. Раньше-то я его нежно лелеяла, потом он стал отвергать "телячьи ласки", большой уже, лет аж с пяти. Я тоже поняла, что как с ребёнком с ним уже не обойдёшься, но общение на других началах меня немножечко пугало. То есть, я имею в виду - близкое общение, с контактом тел и всем таким. И девчонки болтали, и папа с мамой закрывались в спальне, и братик стал стесняться своей передо мной наготы. В общем, мешало это нам.

А тут - такой предлог поперестреливаться, побороться, подушить - и даже попридушить друг дружку. Всё по строгим правилам, ничего такого не перейдёшь, если кто чего нарушит - в ближайшие дни его застанут врасплох и накажут. Так что стреляльное детство - это только на первый взгляд, а так это уже предвхождение в юность.

Однажды у нас вышел спор - в попу у меня попадание или выше. Что касается его, то всё просто - в плавки попадание или в кожу (если в поясок, он по-футбольному кричал: "Перекладина!"). Но на мне купальник, там сложнее, тем более, что присоска не сработала. И тогда я, обнаглев (а к такой наглости была уже подготовлена), сказала, что пусть этот выстрел он празднует, но что я с этого раза буду состязаться в одних трусах, и что он не жалуйся, что они у меня покороче его плавок, попасть труднее. Раз заставил девочку разголышиться, будь готов к особенностям её белья.

Но вот с некоторых пор я стала избегать перестрелок, и не знала, как брату сказать. Дело в том, что я начала меняться, подростковать. Ну, обо всём говорить незачем, скажу только о том, что помешало.

Соски стали выпучиваться над кружочками около, словно невидимая рука их тянула. Я даже вспомнила барона Мюнхгаузена: он сам себя за волосы вытаскивал из болота, а у меня невидимая рука тянет за пипочки, создаёт под ними пустоту, в которую скоро соберётся женская субстанция моего тела. Конусы уже намечаются, вот-вот попрёт уже. Ну, кто постарше, та знает, проходила уже.

И в таком состоянии сосочки стали очень уязвимы. Я для пробы позадевала их стрелкой, анфас и в профиль. Больновато, а если пустить с расстояния, то прямое попадание заставит меня взвиться от боли. И кто знает, не помешает ли такая травма развитию? А у соперника ничего такого нет, но ему не скажешь ведь, чтоб сообща подумать, как уравнять шансы. Лучше под разными предлогами поуворачиваться от перестрелок.

Конечно, лифчики у меня стали уже появляться, но всё детские какие-то, мягкие, только покрывающие. А тут нужны жёсткие чашки. Но мне их рано, они же почти пустые будут. И как маме объяснить? Подумает ещё, что я хочу бюстом фальшивым в школе хвалиться.

А мамины бюстгальтеры (примеряла уже) не лезли под мои майки и купальники, сминались, грудь почти не защищали. То есть, какую грудь - набухшие соски только. Даже порой натирали.

Как-то в девчоночьей компании я осторожно навела разговор на это самое: мол, мою соседку, девочку постарше, уже с грудью, обижают мальчишки, бумажными шариками из трубочек обстреливают, в тело пальцами тычут, могут хлестнуть тетрадью или сложенной газетой. Как ей быть? Мне сказали: пусть носит корсет.

Я не решилась признаться, что первый раз это слово слышу. Перевела разговор на другое. Но успела услышать, что в корсет затягиваются, он формует тело, жёсткий и может от всего такого защитить.

Мне почему-то вспомнилась портупея и затянутый в ремни военный с фотокарточки. Корсет - это не только неведомое, но ещё и недоступное, мне его не купят, дорого, наверное, и для более взрослых он. Портупея, ремни - это что-то более привычное, пообыденнее. Правда, папа мой - штатский сугубо человек, но ремни в брюках у него есть, да и у мамы к юбкам и брюкам тоненькие ремешки имеются, даже платье она подпоясывает. Может, поиграться пока с этими ремнями, попробовать позатягиваться, может, что в голову и придёт в плане защиты тела.

Да и вообще, позатягиваться - это круто. До сих пор моё тело охватывали только резинки, и то большей частью слабенькие, по талии. Верх оставался свободным. А уже чуется-чешется, что в облегании, затягивании могут таиться неведомые ощущения...

Однако намеченные ремни и ремешки оказались неудачными. Во-первых, с ними ничего нельзя делать, даже дырочку новую не проколешь - заметят. Во-вторых, таиться приходилось и от родителей, и от брата - пока, во всяком случае. Незачем обращать его внимание на то, что я обратила внимание на собственное тело. Вот если выйдет что удачное, тогда покажу и объясню, что это специально для перестрелки придумала.

При скрежете ключа в двери я еле-еле успевала всё снять с себя и сунуть под подушку или матрас, а вот вернуть на место, то есть вдеть в брюки, уже не получалось. Родители могли заметить непорядок в их вещах. Или станут перестилать мою кровать и наткнулся. Что я тогда объясню, какими глазами в их глаза посмотрю?

Надо найти ремешки где-то ещё, так, чтоб мои сугубо были, но где? Шарить по мусоркам мне претило, да и в те разы, что решилась всё же туда заглянуть, ничего подходящего не было. Оставалось только сэкономить на школьных завтраках и ремешки потом просто купить.

Жадность фраера сгубила! Я решила отказаться от завтрака вообще. Ну, чтоб побыстрей накопить, а кроме того, я боялась, что девчонки заметят, что я беру жиденький завтрачок, и пройдутся насчёт сохранения фигуры. А то кто сердобольный ещё и угостит... Лучше уж притвориться, что забыла пойти в буфет.

Только, боюсь, аппетит на моём лице был написан, а после большой перемены объявили, как на грех, контрольную. Учительница навела в классе тишину, а у меня громко переливалось в желудке, и я ловила на себе недоумённые взгляды. Учительница, расхаживая по классу, несколько раз останавливалась подле меня и будто порывалась что-то сказать, но не говорила. Я сидела, замерев, поджав живот, боялась, что вот-вот спросят с меня, а когда она отходила, ещё пуще страшилась, что мне ничего при всех не скажет, а вот на родительском собрании упрекнёт моих родителей. Почему дочери денег на еду не выделяете? И было очень скверно всё время.

А когда звонок закончил мою пытку, оказалось, что страх сдерживал голод, и вот теперь-то мне стало голодно по-настоящему. Я помчалась в буфет и там наскоро проглотила то-сё, не жуя. И на урок опоздала, и выговор за дожёвывание схлопотала, и потом ещё желудок от непрожёванного побаливал.

Называется, сэкономила!

Экономить на еде можно было только "по копеечке", но тогда когда всю сумму наберёшь? Поспеешь аккурат к сроку, когда тебе станут легально покупать чашечные лифчики и облегающие купальники, а о стрельбе и брат забудет. Придётся обходиться как-то по-другому.

И я вспомнила о тех ремешках, на которых висели в нише кобуры фотоаппаратов. Вернее, я вспомнила, что на них есть пряжки. Мне ведь предстояло затягиваться, для чего потребны были ремни именно с пряжками - можно даже с такими, как на бретелях маминых бюстгальтеров. А там как раз такие маленькие - чтоб регулировать высоту, на которой сбоку (или на груди) висит на тебе аппарат. Большие и не нужны, я же для удовольствия хочу смастерить "упряжь", а не для красных полос по телу, боли и мучений.

Вытащила обе кобуры, положила на кровать и села рядом, рассматривая.

Всплыло в памяти: семь раз отмерь, один - отрежь. Предстояло срезать ремешки, испортить вещь (даже две), и нужно было убедиться, что получится что-то другое, дельное. Иначе нечего и браться.

Ремешков два, можно из одного соорудить обжим для талии, а из другого - портупею. Поприкладывала и так, и сяк... Вроде что-то сварганить можно, но не совсем то это. Даже подумала: был бы ещё настоящий мужской ремень для талии, тогда из этих можно две портупеи выделать, тогда уж точно тело сожмёт. Не очень понятно, как при этом защитятся соски, но, может, что-то прицепить можно.

Потом всё сняла, положила на кровать и задумалась. Отрезать или не отрезать?

Футляры лежали "на спине", уставясь вверх усечёнными конусами для объективов. Я машинально поправила их, присоседила рядышком и вдруг вздрогнула. Мне изобретнулось!

Вот оно!

Конечно, это всё решает. Стрелкой с присоской, даже в упор, жёсткую кожу футляра не пробьёшь, а ремешки так фиксанут, что и не сдвинешь. Ну, мои холмики гораздо меньше объективов, едва ли на треть заполнят объём - зато на вырост будет.

Я тут же расстегнула кнопки и приложила кобуры к груди. То, в чём помещаются собственно фотоаппараты, пришлось недуром отогнуть назад, и всё равно мешали. Но главное было уловлено - дело это реальное, всё спереди поместится, и всё моё в нём поместится, надо только правильно отрезать. И приладить.

И закипела работа - когда никого не было дома. Для начала я подобрала картонные коробки примерно того же размера, что и кобуры, прорезала в них отверстия по размеру объективов и стала на них тренироваться. Отрезала, прикладывала, смотрела, где ещё и сколько отрезать.

Набила руку на картоне - тогда уж принялась за кожу. Конечно, семь раз отмеряла, но и один раз отрезать оказалось трудным. Кожа толстая, и не столько толстая, сколько заскорузлая, засохшая, обычные ножницы её не брали, пришлось позаимствовать из маминого ящика большие портняжные. Да что там большие - огромные! В девичью руку не сразу и возьмёшь, так брала в каждую по половинке. Но так или как - а всё равно недуром приходилось сдвигать, все силы напрягать. А такие напряги идут толчками, тут уж не смотришь, куда у тебя режется, и лезвия запросто могут уехать не туда. Чик - и в отход.

Хорошо, если недоотрезала, а если - пере? Обратно не приклеишь, придётся всю выкройку переиначивать. Слава богу, я переотрезала один раз только и чуть-чуть. Но нервы мне это потрепало. Всякий раз налегаешь на ножнищи эти, и сердце ёкает - а что, если их зловещее щёлканье разнесёт сейчас резомое в клочья, да ещё тебя саму поранит?

А без портняженок этих - никак.

Ну ладно, трудности были, но ведь после них - радости. Это же я сама, САМА для себя создаю одежду и защиту! В те годы я бельё и одежду не выбирала, что мама купит, то и носила, но и когда девушкой стала, бельё в магазинах примерять - и то не было такого хорошего ощущения, когда дело рук своих к телу своему прилагала, как захочу, так и сколочу - и подгоню по себе.

Что не так - тут же поправлю. А когда меришь готовое - тут или мирись с не тем, или бросай и переходи к следующей вещице, отбросив преимущества уже померенной.

Кроме того, придумывать по ходу дела приходится, и когда хорошо придумаешь - душа поёт. Вот, например, поначалу я думала ремешки отрезать и потом пришить уже по нужным местам, как на маминых лифчиках. Но нашла другое решение, так что - не поверите! - пороть ничего и не пришлось. Жаль, не нарисуешь тут, но словами опишу, как могу.

Возьмём правый футляр-чашку. От него ремешок проходит под правой подмышкой на спину, там идёт горизонтально под правой лопаткой, где ныряет в петлю из скрепки, из которой навстречу ему идёт второй, левый ремешок, сразу после этого поднимающийся вверх. А правый пересекает спину, под левой лопаткой проходит в другую петлю и тут расстаётся с левым, идёт вверх по левой лопатке. Чтобы петли не съезжались-разъезжались, каждую из них креплю к проколу на одном из ремешков, а второй свободно туда-сюда ходит - это для подгонки. Ну вот, правый ремешок переваливает через левую ключицу, спускается вниз, до левой "чашки", и ныряет в прорезанную в ней петлю. Там, внутри, я устроила скобочные крепления, чтобы направить ремешок в обход, не пускать его в саму чашку-объективяшку и выпустить в петлю в правом боку левого футляра, как раз где к тому крепится его собственный ремешок. А, выйдя, тут тебе и родное крепление слева к правому футляру, ничего резать не пришлось.

Так же петляет по телу и второй ремешок, зеркально симметрично. И всё это напоминает две укороченные портупеи, друг навстречу другу. Такие, женские портупеи, где кобуры две - для молочных желёз. Или для будущих, как вот у меня.

Конечно, мне не удалось бы это сделать, будь ремешки цельными. Но они разъёмные, с пряжечками, которые пришлись мне где-то на лопатки. Затягивать не очень удобно, одну руку через ключицу назад, другую за спину горизонтально... но в "боевой" обстановке мне должен помочь затянуться в "доспехи" мой партнёр и брат, я на это рассчитывала.

Пришло время сказать ему обо всём. Но не сразу. Сперва я осторожно выяснила, хочет ли он перестреливаться впредь, напомнила, как нам было весело делать это раньше. Он не против. Потом посетовала, что вот грудь у меня стала очень уязвимой, чувствительной. Даже так слегка приотвернула маечку, чтобы он увидел набухший сосок...

А что? Надо предупреждать жгучий интерес. Сейчас всё равно у меня там ничего серьёзного нет, вот так же сосок мог и у него вспухнуть, если, скажем, порежется и йодом не смажет. Зато он видит, что сестра не таится, не делает тайну из тела, что незачем тайком рыться в её лифчиках и воображать. Мало того, доверяет ему помочь ей облачиться в "доспехи".

В общем, угрозу для груди представляют не его глаза, а пущенные им стрелки.

Дала пощупать лифчик, от стрелки он не спасёт, нет. Предложила подумать денёк-другой, а за это время опробовала кобуру по-всякому, и под одеждой тоже. Ну, повоображала чуток, что это у меня настоящие... а что, когда-нибудь у меня и настоящие такие будут, может, и больше. Это же не для длиннофокусных объективов футляры, а для обычных.

И когда братишка ничего путного не придумал, я и явила ему свою самоделку. И не обманывала я его. Просто не сказала, сколько времени её мастерила. И если он решил, что это за те два дня, что он только лишь думал, то это его обманчивые мысли, не мои.

Зато восторг громче.

Потом я попросила его помочь мне затянуть ремешки на лопатках.

- Выдохни, - посоветовал он.

Я выдохнула и тут в первый раз почувствовала, кожей ощутила, что в доме растёт мужчина. Как запортупеил он меня, как сдавил! Никогда ещё так зримо его сила не проявлялась, аж косточки захрустели.

Хочу вдохнуть - и не могу. С болью расширяется грудная клетка.

- Расстегни, - мычу на остатках воздуха.

А он и не застёгивал, там и дырочек-то на этих длинах нет. Просто перегнул ремешки через пряжки и крепко держал.

- Хотел как лучше, как крепче, - оправдывался Алик.

- Не пойдёт, - говорю, отдышавшись. - Мне больно, во-первых. Дышать не могу, во-вторых. Наконец, от такой затяжки следы останутся, какие никаким лифчиком не объяснишь. Выдадут они нас, рубцы эти. Мама ещё решит, что я её лифчики ворую.

- А как же тогда застёгивать?

- Давай так. Застегни сперва на последнюю дырочку, я так побуду, освоюсь. Скажу - застёгивай на следующую. И так далее. Подберу сама, как удобнее будет.

Сама, конечно, слежу, когда он меня крепче застегнёт, чем я сама закинутыми за спину руками. И первая же дырочка после этого оказалась лучшей. Он по всем ремешкам провёл пальцами, расправил под ними кожу, чтоб по телу легли плотно, но не слишком.

- Вот так хорошо, - сказала я и ладошками пошевелила перёд.

Вздохнула несколько раз.

- А теперь обстреляй мне его, - показала на бюст.

Брат тут же притащил пистолет со стрелками. Маску я всё-таки надела, мало ли чего.

Вжик - шлёп! Вжик - шлёп!

Лёгкие приятные толчки. Словно кто согнутым пальцем стучит в дверь:

- Эй, кто в теремочке живёт?!

Как бы для сравнения братан угодил одной стрелой чуть ниже футляров. Щёлк! М-м-м! Нет, я выдержала, даже виду не подала, но ощущение неприятное. И какое-то внезапное, после тех деликатных постукиваний-пощёлкиваний по "доспехам".

- Теперь сбоку.

Судя по пролетающим мимо стрелкам, он целил в самый край, хотел сдвинуть мои чашечки. Фиг с два!

- Ты не дёргайся, а то не попадаю.

Щёлк! Щёлк! Футляры дёргаются, чуть смещаются, но тут же возвращаются на место. Будь они скреплены, скажем, скотчем, были бы поустойчивее, но тогда как оставишь крепление ремешков? Ладно, и так ништяк.

А вырастут грудки, и они кое-что на себя возьмут, помешают чашкам дёргаться.

- Клёво! Слушь, давай прямо щас перестреляемся!

Оба - за. Но я чувствовала себя не в равных условиях, не очень справедливо.

- Давай, это... ну, натяни вторые плавки, чтоб я могла без опаски стрелять.

- Да ну чего! И так выдержу.

- Ну, маечку хотя бы накинь, чтоб не так больно было. Понимаешь, мне там совсем не чувствуется.

Брат понял, потянулся за майкой, но тут же придумал другое:

- Дай-ка мне свою, покороче, как она там называется? Топик.

Я чуть-чуть схитрила, дала ему свой старый топик, из которого выросла. И не только дала, но и надела на него. А то он, чего доброго, не сможет влезть и потребует другой.

Ну и обтянулся же его торс! Чуть материя не лопалась. Даже что-то похожее на жировые складки по кантам проявилось.

- Дышать можешь?

- Могу... вроде.

- Тогда пойду переоденусь. А ты всё же попробуй себе сюда вот стрельнуть, толсты ли плавки.

Я ушла к себе и переодела низ, затянула в шапочку голову. И вдруг мне подумалось: если человек видит бесплодность своих усилий, ну, что от моего футляра как горох от стенки всё отскакивает, он может непроизвольно начать искать более уязвимые места...

И я воспользовалась сама данным ему советом.

Вниз надела маленькие трусики-слипы, а поверх - большие трикотажные трусы-полушорты. Если приглядеться, то видно, что в двоих, немного проступает. Ну и что? Всё равно не так плотно, как в груди.

Началась перестрелка-перепалка. И во время неё я ощутила, а потом и осмыслила кое-что новое.

Раньше я как реагировала на летящие в меня стрелы? Двояко: либо за чем-то укрыться, либо увернуться, хватать редко получалась. Теперь у меня появилась дополнительная степень свободы - подставить под стрелку неуязвимую грудь. Или трусы. Иной раз увернуться не успеваешь, а вот чуть повернуться или присесть - в самый раз. Я принимала его стрелы на грудь, можно сказать, ловила ею, а если не успевала нагнуться, то подставляла трусы. Когда напрягала живот или попу, подпирала изнутри, то выходило менее чувствительно. Да и с другими участками кожи тоже. Вот и ещё одна степень свободы - напрягом встречать летящую стрелку, делать "толстую кожу".

Очень интересно стало!

Ну, братан и раньше не боялся подставляться. Может, и напрягом сбивал синяконосность стрелки, да он всю дорогу в мышечном напряге, где его пробить! Разве что в пупок прямым попаданием.

Что хорошо в маске с трубкой - смеяться нельзя. Хохотать, умело увернувшись. Торжествовать раньше времени. Разжигать в сопернике желание быстрого реванша, от которого можно потерять голову.

И надо же, что я думала о нём, то случилось со мной. Я имею в виду выискивание уязвимых мест. В один момент братан упал на спину и стал поворачиваться на другой бок, взметнув ноги, чтоб вскочить уже в стороне. Я быстро навела пистолет и пульнула ему куда-то в пупок. Подумала, что вот сейчас коленка перекроет его живот и отобьёт стрелку. Но надо же так случиться, что на долю секунды всё не сошлось, стрелка пролетела аккурат мимо раскоряченных коленок, и присоска жахнула прямо между ног.

Ну и вскочил же он! Словно ужаленный.

Собственно, он и переворачивался-то, чтобы именно вскочить, но тут вскочил досрочно, мигом забыв о необходимости уворачиваться. Губы разжались, трубка из них выпала, а руки обхватили "то место". Мне даже показалось, что слышу тихое: "М-м-м!"

- Я тебя задела? - виновато спросила я, отпустив загубник.

- Ничего, ничего... - Он тяжело подышал немного, потом сказал: - Нет, ничего такого. Только я всё же надену вторые плавки, как ты советовала.

Он отсутствовал минут пять, а то и больше. Я не спешила на помощь, не надо. Знаю, как даже после жгучей боли трудно выйти из игры, это почти что сдаться. Нет, это злит и тянет взять реванш. Вот и сейчас он с новой злостью станет меня доставать своими стрелами.

И вправду, после перерыва его пистолет словно стал самозарядным. Щёлк-щёлк-щёлк! - кучно ложились по моей шкуре его стрелки. Хорошо ещё, что их число ограничено, а в запале скорострельность только вредит, мигом без боеприпасов останешься.

Вот и сейчас он расстрелял всё своё, немало меня "заболявив", но к сдаче не принудив. Я мигом собрала трофеи, резко повернулась с заряженным пистолетом. Брат снова применил свой трюк с падением и переворачиванием через спину, но, недоперевернувшись, вдруг "завис" и стал прикрывать ногами своё уязвимое место. Забоялся повтора.

Сударь, вы мне льстите! Прошлый раз я попала совершенно случайно, и не умею намеренно, и не садистка я. А он думает, что мне это раз плюнуть. Ладно, застыл, значит, подставился. Но по жёстким коленкам палить не резон. Резко нагибаюсь, кладу пистолет рукояткой на пол и выпускаю стрелку, словно торпеду, ему в незащищённую попу, ноги-то приподняты.

А он, верно, подумал, что я в то же место целюсь. Дёрнулся недуром и сам же мне его под стрелку подставил. Хорошо, что плавки были двойные. Только по некоторой замедленности движений я поняла, что ему больно, но загубник изо рта он не выпускал и перерыва не просил. Я уж и пожалела, что пустила "торпеду". Думала, ему в попу стукнет, словно старшая сестрица иногда ладошкой, а тут вон оно что!

Ну, стал беречься, хотя виду не подавал. Но больше мне уже ни разу не довелось попадать ему в плавки вообще, даже и в другом месте. Метила мимо. А когда мы схлестнулись в дыхательной борьбе и он навалился на меня, не давая оторвать свои ручонки от моего дыхала, я почуяла, как напряжено у него между ног. Немножко туда нажала и вырвалась из "братских объятий", а то без воздуха совсем уж дурно становилось. Мало того, привстала, поставила колено на его живот и намертво закупорила ему трубку, легко уворачиваясь от его шарящих по воздуху ладошек. Победила, в общем.

Ну, в дальнейшем-то такого не было уже. Второй раз ему было больно только потому, что боль от первого раза не утихла, а так в двойных плавках ништяк. Только в упор и нарочно не стреляй, и всё путём. Ведь ежели в упор, то, пожалуй, и третий футляр для "фотоаппарата" понадобиться может...

Вот так мы и возобновили наши детские забавы, несмотря на моё взросление. Груди потихонечку росли и постепенно заполняли всё пространство, отведённое изначально для объективов. Так сказать, взрослела объективно. А когда заполнили и тесновато стало, интерес к перепалкам у нас снова иссяк. Вернее, у меня иссяк, а брат всё чаще и чаще стал забирать снаряжение из дому. Говорил, что перестреливается с друзьями. Но, может, и девушки тут замешаны. Если я помогла брату начать иметь с ними дело, то очень рада.

А дома у нас остался один дартс. Здорово снимает злость, особенно когда попадаешь. Однажды я повесила на мишень мой футлярный "лифчик" и обстреляла его. Сняла и осмотрела. Изнутри торчали острия стрелок - уже настоящих, без присосок. Всю грудь бы изранили, черти...

А уж двойные плавки и тем более не сработали бы. Так что вонзать будем в бессловесное дерево. Клац! клац! - и твоя меткость как на ладони.

А ежели чего телу охота, так это вне дома. Выросли мы с братом. Тут и сказке, как говорится, конец.