Пожелтевшие от времени странички блокнота исписаны убористым, немного корявым юношеским почерком. Текст кое-где почти не читается, размытый попавшими некстати каплями влаги. В иных местах сами буквы превращаются в скачущие вверх-вниз едва понятные каракули - видимо автор делал записи в совсем уж неудобных условиях: где-нибудь на коленке, в уголке окопа, в отсутствие нормального освещения.
Дневник?
Не совсем. Хотя тут есть и хронология. Порой указаны даты и даже время. Но в целом это скорее писательские опыты, попытка разобраться в окружающем, в себе, в тех непростых ситуациях, которые так щедро подкидывает война. А иногда всё это очень похоже на исповедь.
***
Мы выгрузились из эшелона на станции Валдай, недалеко от большого озера. Из-за тумана дальнего берега совсем не видно, поэтому кажется, что озеро уходит за горизонт идеально ровной снежной плоскостью.
Дальше нам предстоит идти пешком вплоть до самого фронта.
Наконец-то выдали оружие и патроны. Мне досталась винтовка Мосина. Новая, только что из консервации. Патронов, правда, маловато, всего двадцать штук, но взводный, младший лейтенант Полищук, говорит, что на позиции подвезут ещё. Он молодой, но опытный, воюет с осени - уже полных четыре месяца.
Меня назначили командиром отделения ещё на сборном пункте, как только выяснилось, что я успел закончить полных три курса университета. У моих бойцов почти у всех начальное образование.
Два молодых городских парня: Саша Кольцов и Юра Синицын - хорошие ребята, спортсмены. Остальные - деревенские взрослые мужики, люди хмурые, неразговорчивые, но меня, как командира, слушаются безропотно.
А ещё у меня в отделении есть боец Алиев - моя, похоже, вечная головная боль.
На вид он совсем ещё мальчик, хотя по документам ему уже есть полных восемнадцать лет. Он, вроде бы, попросился на фронт добровольцем. Поэтому непонятно, зачем он делает вид, что не понимает по-русски и пытается отлынивать от тяжёлой работы. Он слаб физически и быстро устаёт. Может в этом дело?
Прибыли на позиции и сразу начали копать.
Всё копаем и копаем уже кряду три дня: сначала одиночные окопчики для стрельбы лёжа, потом стоя на колене, потом в полный рост. Потом роем ходы сообщения, запасные позиции, землянки и блиндажи. Сделаем одну линию обороны - возьмёмся за другую.Конца всему этому не видно. Командир роты и политрук говорят, что фронт стабилизировался и мы здесь надолго.
Земля мёрзлая, а с неба то и дело падает снег.
Перед окопами большое ровное поле с небольшой ложбинкой посредине. До немцев далеко - с полкилометра, если не больше. Они точно так же, как и мы, усиленно окапываются на другой стороне поля: вдоль опушки леса и на склоне небольшой высотки, расположенной прямо напротив нас. У них там, как минимум, два пулемёта и миномёт на вершине. А ротный наблюдатель, как говорят, видел ещё и пушку.
От непрерывной работы сильно болят руки и спина. Но ребята не сдаются, и мы всё копаем и копаем.
Труднее всех приходится Алиеву. От непосильной нагрузки он, как мне кажется, едва стоит на ногах. Бойцы его жалеют. Просят меня разрешить ему отдохнуть.
Как только я киваю головой, соглашаясь, Алиев чуть не бегом скрывается в своём окопчике и падает там на землю как подкошенный. Через мгновение он уже спит.
А мы продолжаем копать.
Где-то через полчасана позициях нашего отделения появляется младший лейтенант Полищук. Он очень доволен чем-то и радостно хвалит нас всех за отличную работу. Говорит, что в таких окопах мы не то что обстрел, но даже бомбёжку любую переживём. Потом останавливается на полуслове, словно споткнувшись, поворачивает голову и трижды плюёт через плечо - это чтоб не сглазить. А сам всё равно улыбается.
В этот момент Полищук замечает бойца Алиева, мирно спящего на дне окопа. Взводный замирает на месте.Выражение его лица меняется буквально на глазах, становясь злым и чуть ли не бешеным. Теперь он смотрит прямо на меня и зловещим шёпотом произносит всего два слова: "Что это?!" Я как могу, объясняю, что мол устал человек, что ребята не против, что я разрешил. Лицо Полищука слегка смягчается, но слова его, обращённые ко мне, строги и отрывисты, словно щёлканье винтовочного затвора: "Я объясню тебе в первый и, рассчитываю, в последний раз... Здесь на войне люди воюют, работают и отдыхают все вместе... Ты командир отделения и именно ты отвечаешь за то, что творится на этом маленьком в тридцать метров участке фронта. Сейчас твой боец дал слабину в работе, а завтра он точно также даст слабину в бою. И это не его, бойца, а твоя личная командирская слабина... а значит и моя тоже."
Младший лейтенант подходит к спящему вплотную и резко командует: "Встать!" Тот вскакивает, как подброшенный - похоже, не спал вовсе - и испуганными глазами смотрит на командира.
Полищук расстёгивает кобуру, достаёт ТТ и вдруг резким движением суёт пистолет затвором вперёд прямо под нос Алиеву: "На! Нюхай", - потом медленным движением возвращает оружие на место.
"Запомни, я больше предупреждать не буду, а просто пристрелю тебя прямо здесь по законам военного времени".
До вечера Алиев работает как заведённый наравне со всеми и даже не хочет останавливаться на объявленные общие перекуры - приходится говорить ему персонально.
Вечером из штаба полка приходит приказ: "Готовиться к наступлению".
Для меня это первая атака и вообще первый бой. Для большинства моих бойцов тоже.
Я вылезаю на бруствер окопа, долго и внимательно смотрю вперёд. С немецкой стороны в небо взлетает осветительная ракета и медленно снижается на небольшом парашюте, освещая округу тусклым мертвенным светом. Как только ракета гаснет, в небо с глухим хлопком поднимается новая.
Я понимаю, что будет трудно,потому что ровное поле перед нами хорошо простреливается, и даже в ночных условиях медленно движущиеся по глубокому снегу фигуры атакующих будут для фрицев лёгкой мишенью. Мне приходит в голову светлая мысль, что было бы неплохо, накинув маскхалаты, пролезть ползком поближе к вражеским позициям, чтобы усилить эффект внезапности.
Я иду с этой идеей к младшему лейтенанту Полищуку, но тут оказывается, что командиры придумали насчёт атаки кое-что поинтереснее. Нам предстоит наступать при поддержке танков!
Танков, правда, всего два. И это не какие-то сверхсовременные Т-34, а старенькие лёгкие "тэ-двадцать шестые" из личного резерва командира дивизии. Но само наличие в атакующих порядках бронетехники уже вселяет уверенность, и я с удовольствием замечаю улыбки на хмурых до того лицах своих бойцов.
Оба танка, появляются из темноты и останавливаются в небольшом овражке прямо за позициями нашего взвода. Танковые двигатели постоянно работают, и их гулкий булькающий звук далеко разносится в ночном морозном воздухе. Время от времени механики-водители давят на газ, и тогда танки ревут оглушительно и надрывно - это специально для немцев, чтоб напугать, запутать и скрыть момент начала настоящей атаки.
План придуман такой: танки с десантом на броне на полном ходу врываются в порядки немцев и отвлекают их от наступающей по полю пехоты.
Десант на броне - это моё отделение в полном составе. Т-26 танк небольшой, да ещё и башня у него находится почти в центре, так что места за ней остаётся совсем мало. Но кое-как я размещаюсь за ней вместе с ещё четырьмя бойцами. Мы держимся и друг за друга, и за какие-то проушины под ногами и очень надеемся, что никто из нас не свалится на ходу на землю.
Ещё четверо бойцов "седлают" второй танк. Пятым с ними отправляется политрук роты. В руках у него автомат ППД с большим круглым магазином. Я бы не отказался иметь такой же в предстоящей рукопашной.
Куда-то запропастился боец Алиев.
Я собираюсь пойти, поискать его, но взводный Полищук меня останавливает: "Некогда. Если не дурак - догонит... А если струсил и сбежал, то всё равно не найдёшь".
Танки взвывают на максимальных оборотах и резво срываются с места. Немцы не сразу понимают, что начинается атака и начинают беспорядочную стрельбу, когда мы уже находимся на середине поля. Наш танк на полном ходу влетает в ту самую ложбинку, которую я заметил в самый первый день, и замирает на несколько мгновений. Со стороны противника раздаётся пушечный выстрел, и снаряд с противным шелестом проносится прямо у нас над головами. Танк снова рвётся вперёд - механик-водитель рассчитал всё точно.
Оба танка без повреждений и потерь оказываются прямо над немецкими позициями и развернувшись вправо и влево начинают двигаться вдоль траншей, давя гусеницами и часто стреляя из пушек и пулемётов.
Мы спрыгиваем на землю с криками "Ура!" Стреляем. Колем штыками. Бьём прикладами.
Вскоре окопов достигают наши атакующие цепи.
Немцы бегут, и мы какое-то время преследуем их.
Победа!
Бойца Алиева нигде нет. Ни среди живых, ни среди мёртвых.
На захваченных позициях мы находимся уже вторую неделю.
Фронт по левую руку от нас ушёл далеко вперёд, а по правую - откатился назад, так что мы со своей высоткой оказались таким связующим звеном.
Немцы атакуют как полоумные, но мы вцепились в землю намертво и не отступаем ни на шаг.
От первого состава моего отделения в живых осталось всего четверо. Остальные новенькие, прибыли с пополнением. Геройски погиб младший лейтенант Полищук - подорвал гранатой вражеский танк, но и сам не уберёгся.
Сегодня получили новый приказ - отступать на исходные позиции, те самые, что мы обустраивали, когда только прибыли в эти места.
У наступающих с левого фланга что-то там не заладилось, зато правый фланг подтянулся, так что мы вынуждены отодвинуться назад, чтобы не остаться в окружении.
В старые свои окопы мы возвращаемся словно в родной дом.
Тут, правда, всё засыпано снегом, но это ничего. Расчищать и подновлять всё равно лучше, чем всё строить с самого начала.
Разгребая снег, мои ребятанатыкаются на тело бойца Алиева. Он лежит на дне своего окопчика, закрыв глаза, и на его длинных девчачьих ресницах сидят огромные нетающие снежинки.Он, очевидно, спал, когда в грудь ему прилетел случайный осколок от взорвавшегося неподалёку снаряда. Осколок совсем маленький, судя по дырочке в шинели. Крови почти не вытекло. Я уже знаю, что так бывает, если осколок или пуля попадают точно в сердце.
Что это был за снаряд? Может тот самый, который пролетел над нашим танком во время атаки?
Мне в голову приходит мысль, что если бы тогда, перед боем, я бы разыскал Алиева, то он бы не погиб так нелепо - ещё бы пожил хотя б немного.
Мне снится неприятный сон. В нём я смотрю на спящего бойца Алиева и не могу отделаться от мысли, что я его предал.