Аннотация: "It was many and many a year ago
In a kingdom by the sea..."
"Каблуки придумала женщина, которую целовали в лоб."
Хочется начать донельзя тривиально - "столько-то лет назад...". Тем и начну. Несколько лет назад, находясь на контракте в одном исследовательском центре, мучимый отголосками недавнего диплома и невнятной усталостью, я решил выбраться к морю, ненадолго, дней эдак на десять.
По словам Кита, местного старожила и отличного парня, ехать следовало непременно уютной компанией, вчетвером - самое оно, и непременно в последнюю неделю августа.
Каждый раз, когда мы оказывались вместе, вечером в баре "У Чарли" или по случайности в кантине за обедом, ни о чем, кроме поездки, говорить мы разумеется не могли. Я помню, сколько часов сам убил на тысячи объявлений "сдается" в газетах, туристических брошюрах, в интернете. Планы были самыми что ни на есть туманными - куда именно ехать никто толком не представлял.
Лысый по обыкновению своему воздевал брови чуть не до затылка и заранее соглашался со всеми.
- Лишь бы к морю и подиковинней как-нибудь,- говорил он.
Кит тут же заводился.
- Да пошел ты к черту с морем своим,- плевался он. - Тебя же просят конкретно сказать куда.
- Ну-у, - тянул опять Лысый.
Где-то в конце июля Лысый спешно уехал домой; я провожал его в аэропорт, растерянного и потемневшего лицом, за всю дорогу мы не перекинулись ни единым словом.
Разумеется, кое-что пришлось переиграть. Вожделенная половина виллы по соседству с выгоном, двадцать минут пешком от моря, край белых лошадей и призрачных фламинго - все это нам было теперь не по карману. Вновь был собран стратегический совет с обычным для русского человека вопросом "что делать?" . Машина была собственностью Лысого, и это все слегка осложняло, так как про доверенность мы позабыли. В конечном итоге я настоял на таком варианте - машина арендуется, по возможности неприлично дешево, жить мы будем в богом забытом городке по имени Борм-де-Мимоза. Место это довольно близко к бушевавшим в то лето пожарам, так что заодно мы экономим на собственном спокойствии; снимем же двухэтажную комнату с собственной террасой. В объявлении обошлись без картинки, и я плохо представлял, что такое два этажа в одной комнате, но решил не заострять на этом внимания.
Кит с Аней облегченно согласились; вообще я часто замечаю, что право выбора не такая уж полезная вещь, все то и дело норовят спихнуть ее на других.
Обоим им было около тридцати, они казались по-европейски открытыми и общительными, причем без малейшей толики снобизма, что позволяло им одинаково легко ладить как с недавними студиозусами, вроде нас с Лысым, так и с убеленными сединами мэтрами. Они считались превосходной парой : как люди, чувствующие инстинктивно желания и потребности друг друга, всегда готовые без единого слова прийти на помощь друг другу улыбкой ли, взглядом. Даже внешнее сходство бросалось в глаза - примерно одного роста, худощавые, коротко стриженные, только кожа у Ани была бледной и безукоризненно гладкой, а руки и глаза - неспокойными.
Кит имел обыкновение допоздна засиживаться на работе, жена его ничем особенно не занималась и, по-видимому, скучала. Пару раз мы поужинали вместе; я обнаружил в ней очаровательную спутницу, она как-то странно меня волновала. В ее манере держаться было что-то мальчишески непосредственное и вместе с тем лукавое; аккуратный, чуть вздернутый носик ее забавно морщился, когда она улыбалась.
Путь предстоял неблизкий. Впрочем, семь часов за рулем, постоянно подменяя друг друга, - не столь уж тяжкое испытание для двоих здоровых мужчин, но прибавьте к этому дребезжащую колымагу, многокилометровые пробки, воспаленное небо, жару и вам вскоре надоест это маленькое приключение.
Периодически мы сворачивали на боковые ответвления, так называемые "площадки отдыха". Они мелькали каждые десять-двадцать километров; были как большие, с парковкой не на одну сотню машин, ресторанчиками и детскими площадками, так и крошечные, безлюдные, с одинокой телефонной кабинкой и на диво чистеньким гигиеническим заведением.
- Очнись, эй! - прошептал мне на ухо Анин голос. Меня сморило и я проспал часок у нее на коленях, пока она держала у моего виска пластиковую бутылочку с колой. Она выбралась из машины и прошла несколько метров непослушными, затекшими от долгого сидения ногами. Кита поблизости не было. И вот еще странность: когда я кое-как вылез наружу, когда ткнулся горячим лбом в мучительно хрупкую шею, она просто отстранилась, ни улыбки, ни тычка, ничего.
- Стоит наверное умыться...Солнце вконец очумело.
А дверь за собой почему-то не заперла.
Эти странные отрывистые приближения начались не так уж давно, и раз они уже начали происходить с ее молчаливого согласия, теперь остановить это ей не удастся.
Я оглянулся, не смотрит ли кто, и скользнул внутрь. Сказать по правде, мне не очень-то хотелось рисковать - Кит мог подойти в любую минуту, но я решил для себя, что сделаю это и точка.
Свет струился через окошко под потолком, преломлялся в бисеринках пота у нее на шее и в ямочке над верхней губой. Справа виднелся краешек зеркала - что-то в нем призрачно растворялось, гибло, возвращалось вновь. Ресницы ее намокли - наверное, я был излишне груб.
Сразу за Тулоном мы попали в полосу дождя, то затихающего, то начинающего лить с каким-то злым недоумением, и чуть было не проскочили вывеску нашего агенства, с одиноким менеджером, прильнувшим к окну.
Особой радости по поводу нашего прибытия он не выказал - может, просто погода такая - и, не проронив ни единого лишнего слова, плюхнулся рядом с Аней. Затем мы тронулись - и пейзаж вокруг был едва различим: из-за дождя, а также по причине полного отсутствия дворников на ветровом стекле. Последние триста с небольшим метров дорога шла по окраине деревни, мимо спускающихся один за другим по склону серых, на старый образец построенных домов со сводчатыми резными дверьми на старомодных же петлях. Потом под вылинявшим трехцветным флагом мы сделали резкий поворот на сто пятьдесят градусов - и уткнулись в центральную площадь. Под оплеухами ветра гнулись молодые кипарисы; на обширных клумбах разметались, будто во сне, взъерошенные азалии. В Борм царило безлюдье, из-за дождя, а может тут всегда так. Владелец дома ждал нас в глубоком дверном проеме, накинув на голову мешок.
Ему было, наверное, лет сорок. Это был человек крепкого телосложения и с прекрасной головой. Вид у него был добродушный и сонный - обаятельная улыбка, ослепительные зубы, внимательные карие глаза; нечто похожее встречаешь иногда на рекламных плакатах турецких туристических фирм. Но воистину восточной была в нем главным образом та леность плоти, та роскошная безмятежность, с которой он воспринимал окружающий мир. Такой вид бывает у хамелеона, который застывает на ветке и, ни разу не сморгнув, час за часом созерцает бытие.
На первом этаже было сумеречно и тихо - и на удивление сухо, если учесть, что творилось снаружи. Я постоял немного, прислушиваясь к ритму собственного сердца и оглядываясь вокруг. Четыре высокие двойные двери были великолепны, как и оба выходившие в холл окна, закрытые деревянными, в мавританском стиле, резными ставнями.
Друзья мои что-то завозились с багажом, я не стал их ждать и попросил показать отведенную нам комнату. Она и вправду оказалась высокой и гулкой, наподобие колодца; где-то на полпути к потолку, поддерживаемый массивными балками, затаился просторный балкон. Я взбежал по хлипкой лесенке в это подобие ласточкиного гнезда - ничего особенного, впрочем, - и сразу спустился вниз. Кит, который наконец сумел перевести дух, приступил к детальному осмотру всего и вся, я же, по-прежнему одолеваемый смутным чувством узнавания этого дома, прошел в самый конец зала и принялся смотреть, как лупит по гранатовым листьям дождь.
Ужин был подан рано, что-то около семи, и все сидели какие-то притихшие, подавленные, пока наконец хозяин не удалился к себе, и не успел он выйти из комнаты, как само собой распахнулось окно и яростный ливень забарабанил по листве, а разговор за столом сделался оживленней и громче.
Клеенка была в розовую и белую клетку. Мы разлили остатки купленного по дороге вина, и Кит принялся рассказывать что-то об авиньонских виноградниках - он слыл знатоком. Аня искоса поглядывала на мужа, но молчала, будто думала о чем-то постороннем. Вскоре он это приметил и принялся громко шептать ей на ухо какие-то смешные нелепости, однако мне показалось, что говорит он вполне серьезно.
- Дорогой мой, ты пьян, - констатировала она.
- Пьян и печален. Нет, скорее наоборот, счастлив! А счастлив просто так не будешь, - он попытался еще что-то добавить, но передумал. - Мне просто хорошо.
- К чему эти излияния?
- Господи, ну будто тебе все это не по душе! А закончится отпуск, переедем в Женеву - уже нашел потрясающую студию. Как раз то, что нужно - увидишь...
Ее передернуло.
- Не выдумывай, мой дорогой, скажи правду - ты ведь на все готов, чтобы только не возвращаться. Он ведь тут с ума сходит, я ему такие сцены закатываю. Это если начистоту.
Мне стало неловко, я взял яблоко, откусил - трудно было не почувствовать себя туповатым зрителем, для которого весь этот спектакль и разыгрывался. Едва ужин закончился, я под каким-то благовидным предлогом улизнул в город.
Назавтра решено было поездить по побережью, оглядеться и достойно завершить день купанием в одном фантастическом местечке - чудо что такое, как сообщал вездесущий "мишлен". Мы катили по прибрежной дороге, и всякий раз, как между сосен и рожковых деревьев показывалось море, Кит в восторге вскидывался, попыхивая сигаретой, поблескивая очками.
- Давайте обо всем на сегодня позабудем - даже о внутренней ситуации, ладно? - он улыбнулся и поудобнее расположился на переднем сиденье с видом человека, который настроился на радости жизни - вопреки всему.
Чуть позже сидели в машине, выключив мотор, слушали ветер в верхушках деревьев и молчали. Реальность настолько превзошла все наши ожидания, что мы вдруг потеряли всякое желание сразу кинуться в волны, которые превратили этот безмолвный ландшафт в замершего дракона, полусонного, но по-прежнему настороженного.
Красота Средиземного моря - она-то никогда не надоест.
Мы долго бродим по длинному пляжу, на который огромными зелеными валами выкатывается настоящее Средиземное море, и небо замариновано до фиолетового цвета и переливается так, что тело приобретает в воде волшебный розовый оттенок. Море цвета горьких лимонов, зеленое, холодное и чистое, с песчаным дном; в первый раз за долгое время я почувствовал, что молод, свободен, ничем не связан. Купались нагишом. За нашими спинами дюны убегали к подножию заброшенной крепости времен крестовых походов - обглоданные башни сквозь марево, вылитый мираж. Странная атмосфера покинутого поля боя, где море пропитало краешки неба и старая крепость горит как драгоценный камень. По дороге изредка проезжает развалюшка ситроен. И пальмы погрохатывают на ветру, как старые коровьи шкуры. Столь же странное возвращение в разомлевший Борм-де-Мимоза , где понемногу зажигаются уличные фонарики и тени все длиннее и длиннее.
Дни напролет я валялся на пляже. Под закрытыми веками, притиснутыми к предплечью, проплывали смутные образы: Аня, девочка-соседка, с которой у меня начался стремительный роман, череда позабытых лиц. Я облюбовал себе полудикий кусочек берега - прерывистые выдохи моря и, изредка, объятия моей смуглой, невыразительно хорошенькой француженки.
Спустя восемь дней - я отчего-то запомнил эту малозначительную деталь, - в общем восемь суток, полные редких встреч за ужином, да вакуума Анькиного безразличия, как мне тогда казалось, и на девятый день я натолкнулся на нее по пути на пляж. Издалека, окруженная невысокой белой стеной, она была похожа на чайку, присевшую передохнуть на крутой морской волне, а мыс за ее спиной - прихотливое нагромождение изрезанных и изломанных морем гладких скал - зеркалом отражал яркий солнечный свет.
После того, что случилось в дороге, мы старались избегать тет-а-тетов, нас одолела какая-то головокружительная нерешительность - по крайней мере меня. Я с минуту постоял, мучительно решая, подойти или нет. Всегда найдутся тысячи способов самооправдания, но я-то прекрасно понимал ее желание помучить меня вволю - поводов к тому предостаточно, и не обо всех я догадывался раньше.
Мы посидели немного на песке, обсуждая наш "случай". Ее мысль движется, как мысль всех женщин: капризно, непоследовательно, от импульса к импульсу, подчиняясь исключительно сиюминутным настроениям. Оказывается, я эгоист и слабак - вот уж никогда за собой не примечал. Дескать, никого к себе не подпускаю, даже другом ей не стану никогда, разве что на тех условиях, что поставлю сам. Придумывать ответ на такого рода шпильки смысла не было.
- Что тебе от меня нужно? - спрашивает она все настойчивей.
- Ты что, не хотела со мной переспать? Значит, я ошибся.
- Кретин!
Тут я схватил ее за шею и ткнул лицом в горячий песок и, прежде чем она успела оценить ситуацию, вскочил и направился прочь. Пейзаж вокруг был на удивление будничным и даже сонным. Нарочно медленно шел, лопатками чувствуя ее взгляд - она была здорово вне себя. Остаток дня я провалялся на солнце, мельком ощущая какую-то давно знакомую, легкую, золотистую боль, впрочем, тотчас же исчезающую, стоило только о ней задуматься.
По некоему странному поэтическому совпадению мне удалось застать Аню в тот момент, когда она запихивала последнюю сумку в багажник выведенной из-под навеса машины.
Кит сидел в проеме двери, в каком-то бездумном оцепенении, и наблюдал за ее скупыми - ни единого лишнего жеста - сборами. Она деловито постучала по покрышкам, затем, все так же не глядя на нас, резко стартовала. На повороте машину занесло, после чего, не снижая скорости и поднимая клубы пыли, она выскочила на шоссе. Только тут Кит соизволил взглянуть на меня и как-то неопределенно пожать плечами.
Домой мы добрались только на второй день, в сумерках.