Давным-давно, в чьей-то переписке, я повстречал такой термин - всевидящий рассказчик; и, так как я имел весьма смутное представление о теории относительности, мне это мало что объяснило. Казалось бы, что может быть привычней сказки, где читатель подглядывает за погруженным в свои заботы джинном или сочувствует разбойнику, которого поджидает зловредный шериф в густых кустах у обочины? Правда позже, когда на лекциях по физике в нас пытались разрушить саму идею одновременности ( в космическом масштабе, разумеется), мне с трудом удалось отделаться от мысли, что истина на стороне сказки, а вовсе не маститых профессоров. И, когда я хочу представить себе двоих, мужчину и женщину, которые идут друг навстречу другу в непрерывном потоке случайных лиц и случайных явлений, когда слежу за тем, как любой отрезок жизни уплывает вдаль, превращаясь в жидкую субстанцию, - я всегда делаю выбор в пользу сказки.
Понаблюдаем героя этого рассказа - мужчину обаятельного, не растерявшего и поныне бодрой мальчишеской повадки, любимых лиц, веры в себя. Наш герой обладает всем, к чему так тянет девушек в цвету - здесь неизбежный поклон мсье Прусту. Имеют место: некоторая пресыщенность во взоре, чистая линия нижней челюсти, широкие плечи; не без приятности персонаж, что уж тут. Есть две почти неразделимые проблемы, и это едва ли не единственное, о чем он постоянно думает - как бы не захирел его процветающий бизнес, как бы не оказаться вдруг impuissant. Но, по правде говоря, он славный малый, у него доброе сердце, и он по-настоящему любит женщин.
Позднее утро. Он сидит в кресле у своего парикмахера и пролистывает пошлейший дамский журнал. Зеркала в позолоченных рамах ловят и ломают пальмовые листья, деликатно льется вода, надменный испод вывески за окном. Наигрывает респектабельный джаз, никакой попсы - ни Боже мой, - тут же вклинивается голос парикмахера, предлагающего целую стопку глянцевых изданий. Ну уж нет, где еще представится драгоценная возможность узнать "сто одну сексуальную фантазию твоего любимого" не дрожа при этом за свое, так сказать, комильфо. Глотнув напоследок кофе, он выходит на залитую светом улицу и жмурится; молодой человек в безупречном джемпере и с безупречными же висками поглядывает на него из зеркальной витрины напротив.
Чуть поодаль стоит барышня в белых туфельках на невероятно высоких каблуках и прилежно изучает творения Bvlgari. Эй, детка, не меня ли ты поджидаешь (делать куры, как выразились бы всего два столетия тому назад); впрочем нет, не стоит, день слишком хорош. Он мысленно выстраивает перед собой переполненный вечер, богатый обещаниями развлечений и дел, которые наверняка не оставят места ничему иному.
Примерно за два квартала до нашего эпикурейца идет молодая девушка по имени Ирис, идет вроде бы навстречу ему, но с какими-то что ли паузами, словно размышляет, не развернуться ли ей и не рвануть ли со всех ног в совсем другую сторону. Спустя минуту она продолжает идти, и постепенно шаг ее выравнивается, а личико приобретает решительное выражение, которое, кстати, ее нисколько не портит. На ходу девушка ныряет рукой в боковой кармашек своей сумки, шарит там некоторое время и, наконец, выуживает кособокий леденец с налипшими на нем табачными крошками, после чего преспокойно сует его в рот. Как негигиенично! У данной девушки вообще масса дурных привычек, как то: привычка приникать носом и облизанными до красноты губами к оконному стеклу в ожидании разносчика пиццы ( стекло приятно холодит, и отражение глаз близко-близко трепещет и улыбается); и привычка жевать кончик алоэ в том месте, где он только проклюнулся и не так горек; и привычка курить в ванной и оставлять окурки в мыльнице, прямо на глазах возмущенных мочалок и перламутровых шариков для ванн.
Сегодня же она, эта девушка, несмотря на тщательно взлелеянную внутреннюю собранность, допустила одну оплошность, а именно - ВЛТ. Как, Вы не знакомы с ВЛТ? Тогда мне непременно следует уделить этому вопросу хотя бы пару строк, дабы в дальнейшем Вы имели представление о сем немаловажном предмете. ВЛТ, видимые линии трусиков, возникают на безупречной сферической поверхности их обладательницы и сводят на нет лаконичную завершенность формы. У мисс-совершенство-во-всем есть на выбор две альтернативы: забыть о белье или, вторая возможность, весь день страдать в обществе невыносимо тесных, невыносимо трущих трусиков-танга. Наша героиня воспользовалась третьей. Бедра ее обвивал незатейливый платочек, купленный в районе не то Сен Жермен л"Оксеруа, не то Сен Жермен же, но де Прэ.
Ирис истово верит в приметы ( голуби, спешащие по краю проезжей части - к слезам, красная луна - к переменам и потрясениям) и пытается упорядочить эту бессмысленную вселенную, смотрящую сверху, снизу, отовсюду, бессмысленными же теориями. Например, одна из самых лакомых. Судьба человека поделена на настоящее - то, что происходит нечасто и потому бесценно, и прочее - именуемое рутиной, болотом и всякой подобной белибердой. Несколько настоящих событий, происходящих единовременно, образуют "башню", если же в прямой последовательности - то "акведук". Все эти эфемерные сооружения составляют счастье жизни; бывает и так, что они следуют одно за другим, тогда можно прикоснуться к полноте бытия, но этого почти никогда не случается.
Сегодняшний день сулил прочный, давно обещанный "акведук"; так паладин, устало бредущий домой, воображает родной город со всеми его крышами и колокольнями, и птичий гвалт, и крепостную стену города, и ведущий к нему последний поворот дороги.
Впрочем, это живописное сравнение мне тут нисколько не поможет. Есть в нем какая-то тень правды, но этого маловато. Потому что одно дело - двумерный персонаж глупой французской породы, и совсем другое - живая девушка, готовая разреветься в именно этот, данный, конкретный момент времени.
На плече ее парадной блузки темнеет противный склизкий след отвергнутой детской кашки; представляете, встретила сестру с малюткой-племянником, подержала его на удобно согнутой калачиком руке и вот вам! Так обидно! Через полчаса прослушивание, а она не сможет ни о чем думать, кроме мокрых подтеков на блузке, и ведь не факт, что удастся полностью отмыть. Девушка заворачивает в летнее кафе неподалеку от набережной и заказывает себе кофе по-венски. Торопливо закуривает: следует привести нервы в порядок. Кроме нее за столиками сидят лишь два-три посетителя, среди них и молодой человек, речь о котором шла выше. Настроение его безвозвратно испорчено, он пытается до кого-то дозвониться и тоже нервно курит.
Время задает ритм - звяканьем ложечки о кофейное блюдце, пульсацией мозга, дыханием, грохотом далекого трамвая. Ирис смотрит на мужчину за соседним столиком: подбородок, плечи, некоторая пресыщенность во взоре. Она даже улыбается ему, чуть-чуть, самую малость. Затем она встает, оставляет деньги под пепельницей, подбирает ноты, скрипку, мятую сигаретную коробочку, вешает сумку на плечо и исчезает. Только что вон там сидела девушка, и у нее была такая фигура, думает он; вот черт!
Скользя взглядом по второпях брошенному незнакомкой столику, он замечает листок, вырванный с мясом из нотной тетради, забирает его и принимается читать. Читает он долго, по многу раз возвращаясь к началу строчки и целиком отдавшись этому увлекательному процессу.
Нам же самое время вспомнить об "акведуке" Ирис; неважно на чем покоятся его серединные опоры (заботливо оставленный номер телефона подруги, расспросы в консерватории, наконец, добрый ангел в виде всезнающего официанта), повторяю, это - неважное, а важное - лишь их встреча в тумане золотистого "может быть".
Он уготовил одну из тех фраз, которые звучат правильно в снах, но очень уязвимы в реальной жизни; впрочем, фраза подзабылась, и пришлось ограничиться расхожим набором слов.
Брехт говорит: "Бессмысленно обвинять слова, они не лучше того, что они обозначают". И действительно, в самом тривиальном разговоре может вдруг шевельнуться зародыш сюжета, способного уравновесить целую жизнь.
Вот, к примеру, представим себе, наш казанова разглядывает темноволосую Ирис на фоне услужливой парчовой занавески и говорит : "Ирис, я хотел бы сказать тебе кое-что". Он говорит, и на лицо его ложится отблеск красноватого золота и теплых медовых тонов ее кожи, нетронутой пудрой.
"Ты ведь нарочно забыла одну из своих, м-мм.. теорий, да, теорий, тогда, в тот день, в том кафе. Это утверждение, заметь."
"Нет, нет и еще раз..."
"Мне нравится, как у тебя сужаются глаза, когда ты лжешь."
Как полагается реагировать в подобных случаях - улыбкой? Хм, весьма сомнительная реплика. Поэтому она сочиняет и тут же, по ходу, рассказывает ему свою очередную теорию о принцессе, драконе и единстве-чего-то-там.
"Помнишь, раньше, - начинает она, - всегда была принцесса, и был рыцарь, и был дракон, который, собственно, и заваривал всю эту кашу."
Она деликатно потирает нос и продолжает.
"Было заведено, уж не знаю кем, что дракон немилосердно докапывается до бедняжки, так докапывается, что ей ничего другого не остается, кроме как вопить дурниной, мол, отдамся первому встречному, тому, кто порешит гада, и пусть будет на то воля Божья. И все вроде бы довольны: принцессе - зависть незамужних подруг и вожделенные семь слоников на буфете, рыцарю - почет и уважение, а дракон - ну кто его спрашивал?"
Улыбаясь каким-то своим мыслям, она наливает себе шоколаду в хрупкую чашку. Хотя он уже изрядно подслащен, Ирис подцепляет ложкой кусочек сахара и наблюдает, как горячая коричневая жидкость растворяет сначала расползшийся на кристаллики уголок, а затем и весь кусочек.
"Я тебе не надоела, нет? Ну так вот, чем мы располагаем на данный момент: принцесса и дракон нынче единое целое, и рыцарю нужен не меч, а диплом практикующего психоаналитика, что, кстати, тоже не панацея."
"Рыцарю не позавидуешь."
"Именно."
"Но принцессе оттого никак не легче."
"Да."
Почему так трудно, так унизительно трудно говорить с полузнакомым человеком от своего лица? Сколько усилий, сколько ошибок, сколько раздражающей усталости! Где та единственная грань между двумя идеями: "нам надо так много сказать друг другу" и "нам совсем нечего сказать друг другу" ?
Что можешь ты сказать девушке, чья амплитуда чувств аналогична твоей, говорит себе он.
Во мне он ищет некую загадку, которая только и ждет своего исследователя, думает она.
Им бы следовало иметь в виду более простые темы, например, погоду.
А теперь вернемся на минутку в тот отрезок времени-пространства, где сближаются в витрине два силуэта - барышни в белых туфельках на невероятно высоких каблуках и молодого мужчины, только что вышедшего от своего парикмахера и уверенного в своей неотразимости. На нем его любимый парфюм ( Азарро), и до вечера еще очень далеко. Хорошо сбежать иногда от одиночества гулкой квартиры, от кипы бумаг, нарастающих к выходным, от себя самого, от мутного водоворота повседневности. Отчего некоторые никогда не знакомятся на улицах? Странный какой-то предрассудок.
Затем они не спеша огибают пассаж, вдоль шеренги модных кафе, сворачивают под арку, стучат подошвами о мощеный булыжниками внутренний дворик. Она идет с ним совсем рядом, прижавшись к бедру его тесно, как ножны, профессиональной походкой уличной женщины. Они едва перекинулись парой слов.
И вновь я стою на ослепительно яркой улице, чуть поодаль замерла девушка в белых туфельках, бежит рысью секундная стрелка - где я окажусь всего десять минут спустя? Трудно сказать. Согласно пресловутому здравому смыслу, оба эти финала равновероятны, но... У жизни, любви и библиотек нет будущего времени; поэтому я выбираю настоящее.