Дом стоял на отшибе деревни, у самой воды. Построенный еще далёкими предками, он давно обветшал: угол печи осел, у крыльца доски подгнили, и крыша понемногу просела от времени и сырости. Стены избы, когда-то светлые, потемнели, облезли, словно пропитались бедностью. Тут и там торчали обломки соломы, напоминавшие о тех временах, когда в доме ещё смеялись дети и когда его мать была крепкой женщиной, а не измождённой болезнью тенью, почти сросшейся с узким топчаном у окна.
Алексей вернулся домой с реки, на ходу отряхивая с грубых холщовых штанов мокрую землю. Весна ещё только начиналась, и солнце словно не спешило сюда, так что вокруг дома и везде, куда ни кинешь взгляд, был сплошной холодный промозглый серый цвет. Мужчина поставил ведро с рыбой у порога и задержался, смотря на дом, где когда-то вырос. Давно уже не было в нем того уюта, который он помнил из детства, - как только отец ушел на войну и не вернулся, в доме началось какое-то тихое увядание.
Входя в избу, Алексей услышал, как скрипнуло старое дерево под ногами. Мать была у себя, тихо лежала на топчане, прикрытая шерстяным платком. За долгую зиму её простуда превратилась в надсадный, мучительный кашель, который не давал ей ни отдыха, ни сна. Лицо её осунулось, оно, казалось, бледнее и тоньше того платка, что едва держался на её голове. Лишь глаза, всё так же глубоко посаженные и тёмные, по-прежнему светились теплом и любовью всякий раз, когда старушка смотрела на сына.
- Лёшка, ты, что ли? - едва слышно выговорила мать, услышав его шаги. Алексей кивнул, хотя знал, что она не увидит - зрение её почти ушло этой зимой.
- Я, мама. Рыбы принёс, - проговорил он, стараясь придать голосу бодрости, чтобы не беспокоить её. Но матери не нужно было видеть, чтобы понять, как ему тяжело. Она почувствовала это с первого же слова.
- Поставь к печке, сынок. - Она тихо откашлялась. - Сегодня у нас богатый ужин будет.
Алексей поставил ведро рядом с печью, смахнул с неё рукой мелкие крошки старого раствора, осыпавшиеся с потолка. Его взгляд неосознанно скользнул по старому сундуку, что стоял в углу избы. Там, под стопками давно выцветшего от частых стирок белья, лежала единственная вещь, принадлежавшая его отцу, - китель. Китель был из тёмной прочной ткани, но за годы ткань слегка выцвела и помялась, потеряв прежний блеск. Погоны, обшитые золотистыми нитями, выглядели так, будто пытались сохранять былую гордость, но они тоже потускнели и казались теперь бледным напоминанием о когда-то гордой воинской форме.
Отец Алексея был унтер-офицером, человеком строгим, суровым, но справедливым. Он много лет прослужил царю и стране, а когда началась война, добровольцем отправился на фронт. Он не вернулся. Алексей не знал, где его могила, - может, где-то в Китае или Корее, а может, и вовсе её нет. В доме остался лишь этот китель - старый, тёмный, с тёмно-зелёными пятнами, что когда-то были следами пота на воротнике. Погоны тускло блестели в слабом свете. Под мрачными складками ткани словно жила память о человеке, который был когда-то главой этой семьи, его голос, его привычки и его сила.
Сундук давно не открывали. Мать, казалось, всегда старалась обойти его взглядом, будто он содержал в себе нечто большее, чем просто одежду покойного отца. Вечерами, когда Алексей был совсем маленьким, она иногда касалась замка сундука, словно собираясь достать китель, но её рука всякий раз замирала, и она медленно отходила. Теперь же сундук был просто покрыт слоем пыли и заботливо завязан узлом старой верёвки, как будто никто не должен был тревожить отцовскую память.
Алексей, как и мать, тоже не решался трогать китель. Для него это была не просто ткань, не просто форма - это была последняя нить, связывающая их семью с прошлым, с его собственным детством. Китель напоминал ему о том времени, когда он знал мир и покой, о том, что когда-то дом стоял крепким и сильным, а жизнь была полной.
Глава 2. Перемены.
В деревне, казалось, всё шло по-прежнему - гуси всё так же плескались в мелкой луже у дороги, мужики возили воду на коромыслах, дети носились между кур и свиней. Но под этим привычным образом жизни чувствовалось беспокойство, скрытое за будничной суетой. Слухи о событиях, происходивших в далёком Петрограде, достигли и этих краёв, разрастаясь и обрастая новыми подробностями, как снежный ком. Алексей, как и многие, сначала отмахивался от этих слухов, не веря, что что-то на самом деле могло измениться. Но за последнее время разговоры становились всё настойчивее, и тревога словно окутывала всю деревню.
На одной из улиц, недалеко от дома Алексея, собралась небольшая группа мужиков. Они стояли кучкой, о чём-то оживлённо споря. Их разговоры прерывались, как только кто-то подходил ближе, и они кивали друг другу, переглядываясь, словно боялись, что кто-то подслушает. Алексей проходил мимо, не собираясь вмешиваться, но один из мужиков, дядя Гриша, заметил его и махнул рукой.
Алексей остановился, неуверенно подходя ближе. Он знал дядю Гришу как деревенского шутника, но в этот раз его лицо было серьёзным. Мужики вокруг кивали, подталкивая его говорить дальше, явно подстрекая к обсуждению.
- Что за новости-то? - спросил Алексей, оглядываясь на других мужчин, которые тут же подтянулись поближе, словно готовясь услышать что-то сокровенное.
- Петроград-то, Лёшка, большевики захватили. Власть взяли в свои руки, - тихо, но напряжённо сказал Гриша, как будто выговаривал что-то запретное. - Говорят, теперь власть у народа будет. Глядишь, и до нас доберутся.
Эти слова вызвали у Алексея двоякие чувства. С одной стороны, мысль о том, что всё вдруг перевернется, казалась ему почти нереальной. С другой - у него не было большого доверия к "народной власти", о которой так много болтали: ещё с детства он привык к строго определённому укладу жизни, где деревенские справлялись с трудностями сами, не полагаясь ни на царя, ни на каких-то политиков из дальних городов.
- Думаешь, дойдут до нас, в деревню нашу? - спросил кто-то из мужиков. На это дядя Гриша пожал плечами.
- А кто знает? Говорят, что большевики обещают всё общим сделать, землю крестьянам отдать, фабрики рабочим. Только как до нас дойдёт это, кто бы знал. А так, власть новая - может, и мир изменится.
Старый Пётр, стоявший рядом, качнул головой:
- Мир изменится, да не факт, что в лучшую сторону. У нас тут что? Пашем себе, хлеб сеем, коров доим. У кого земля есть - те живут, а у кого нет, тот... Ну что он, разбойничать пойдёт? Вон в прошлый год Васька Михайлов тоже пробовал - да его самого потом избили за кражу овцы. Не знаю, - заключил он, - верить или не верить в этих новых начальников.
Собравшиеся мужики озадаченно кивали. Они слушали новости, но в душе каждый из них сомневался, как же это всё коснётся их лично. Привычный уклад жизни уже давно вошёл в их кровь: подняться с восходом солнца, работать в поле, справляться с проблемами и жить по совести. А теперь, по словам дяди Гриши, откуда-то сверху надвигалось что-то, что, возможно, изменит всё это.
Алексей, прислушиваясь к их разговорам, пытался представить, как выглядят те самые большевики, которые теперь якобы правят страной. Он почти ничего о них не знал, кроме рассказов про революционеров, которые где-то в городах выходили на улицы с красными флагами и кричали о свободе и равенстве. Ему это всё казалось далёким и странным - в их краях, чтобы выжить, нужна была не свобода, а умение работать от зари до заката, чтобы прокормить себя и своих близких.
Он замолчал, погруженный в собственные мысли, как вдруг к ним подошёл старый дьяк Филипп. В его глазах было странное выражение - смесь тревоги и какого-то предчувствия.
- А ну-ка, мужики, расходитесь, - сказал он, оглядывая собравшихся. - Нечего тут слухи разносить. Вон что говорят - большевики, революция... Говорят, с церквями разбираться будут. Как бы на себя не навлекли беду эти революционеры.
Мужики помолчали, переглядываясь. Слухи о том, что новая власть враждебно относится к церкви, добавляли беспокойства в сердца. Для них вера и молитва были такой же частью жизни, как и труд в поле. Отказаться от этого было бы немыслимо, и в их глазах тот, кто покушался на церковь, был угрозой их укладу, их пониманию добра и зла.
Алексей ощутил тяжесть в груди. Он вспомнил мать, которая молилась каждый день у небольшого образа над печкой, молилась за него, за его брата и за душу их отца. Вера была её единственной утешительницей в последние годы. Если большевики действительно станут угрожать всему этому, то, чем тогда жить людям, которые знают лишь труд и веру?
- Лёшка, ты что молчишь-то? Что думаешь про это? - вдруг окликнул его дядя Гриша.
- А что думать... Нам работать надо, а не спорить. Наша власть - это земля под ногами. Пока она есть - мы живём, - ответил Алексей, стараясь казаться спокойным. Но, уходя обратно к дому, он чувствовал, что внутри него нарастает тревога.
Глава 3. Родной брат.
Вечер окутал деревню мягким закатом. Алексей сидел на пороге дома, подперев голову рукой, и смотрел на речную гладь, отражавшую багрово-оранжевое небо. Мысли его были тяжёлыми и путанными. Он часто возвращался к мыслям о брате Фёдоре - том самом, который служил в армии, ушел ещё до начала войны и о ком они с матерью уже долгое время не получали вестей.
Фёдор был старше Алексея на несколько лет и всегда был для него примером. Алексей помнил, как в детстве брат обучал его всему, что считал нужным знать мальчишке: как завязать прочный узел, как правильно загонять скот и как защищать себя. В отличие от Алексея, который всегда был спокойным и рассудительным, Фёдор был человеком действия. С юных лет он не мог смириться с ограниченностью крестьянской жизни и всегда говорил, что создан для большего. Сколько Алексей помнил, Фёдор мечтал стать солдатом, чтобы не просто служить Отечеству, а добиться признания и уважения. Ему хотелось чувствовать свою силу, испытать свою волю и, если потребуется, рискнуть ради других.
Алексей вспоминал день, когда Фёдор отправился на войну. Одетый в военную форму, он выглядел как чужой человек - даже походка у него была другая, уверенная, будто он уже не принадлежит их семье. В тот момент Алексей испытывал странное чувство - смесь гордости и тревоги. С одной стороны, он видел в Фёдоре героя, того, кто бросил вызов судьбе и отправился покорять новый, полный опасностей мир. С другой - у него было предчувствие, что брат может никогда не вернуться.
Теперь, сидя у порога, Алексей часто думал, какова судьба Фёдора. Был ли он ещё жив? Слышал ли о перевороте в столице? Понимал ли, что их страна, за которую он воюет, изменяется до неузнаваемости? Эти вопросы не давали Алексею покоя. Иногда ему даже снилось, что брат возвращается, - стоит у порога в потрёпанной форме, с глазами, полными какой-то неизведанной силы, и молчит, будто понимает, что его возвращение - это лишь мираж, который развеется с рассветом.
Слова дяди Гриши о том, что большевики взяли власть и обещают дать землю, вызывали у Алексея новые волнения. Ему казалось, что Фёдор не стал бы поддерживать такие изменения. Фёдор был человеком чести и долга, таким же, как их отец, унтер-офицер. Он считал, что порядок и дисциплина - основа жизни, а всё, что шло против установленного порядка, вызывало у него отвращение. Алексей знал, что Фёдор, если бы узнал о событиях в столице, скорее всего, взял бы оружие и пошел бы против всех этих новых законов и правил.
Мать же почти не говорила о Фёдоре, хотя Алексей знал, что она думает о нём ежедневно. Она часто сидела у окна, глядя вдаль, словно ждала, что он появится из-за холма, махнёт рукой и вернётся домой, как бы случайно задержавшись на несколько лет. Но её ожидание было молчаливым и долгим, словно внутри себя она уже смирилась с его отсутствием, хотя сердце её продолжало надеяться.
Глава 4. Ранний осенний вечер.
Ветер был лёгким, но приносил с собой свежесть, заставляя Алексея вздохнуть полной грудью, пытаясь поймать этот момент, как единственное, что осталось от старых, беззаботных времён.
- Лёшка, ты где? - услышал он тихий голос матери, и это сразу вернуло его в реальность. Он обернулся. Мать стояла у двери, держась за косяк.
- Я тут, мама. Всё хорошо, - ответил он, вставая с порога и подходя к ней.
Её лицо было бледным, как всегда, от болезни, но глаза сохраняли ту же живость и теплоту, которая когда-то согревала их дом. Она всегда старалась поддерживать его, несмотря на свои немощи. Алексей помнил, как она ещё в детстве говорила ему, что семья - это всё, что у них есть. И он верил в это. Всегда верил.
- Ты долго здесь сидишь. - Она улыбнулась. - Я думала, ты куда-то ушёл.
- Просто задумался немного. - Алексей осторожно поддержал её, когда она сделала шаг вперёд.
Мать вздохнула и присела на скамью рядом с дверью.
- Слухи эти... про большевиков. Всё ли это правда, Лёша? - спросила она, её голос был тверд, но с нотками беспокойства.
Алексей не мог дать ей лёгких ответов. Он не знал, что будет завтра, и тем более не знал, что будет с ними.
- Не знаю, мама. Слишком много слухов.
- Ты прав, Лёшка. Ты всегда был таким... Тихим, спокойным. Но помни одно - не забывай, кто ты есть. И что важно. Не забывай о семье.
Её слова отозвались в сердце Алексея, напоминая ему, почему он остался здесь. Почему он был готов стоять за свою семью и не искать лёгких путей. Он был здесь ради неё, ради матери, ради того, чтобы сохранить хоть что-то прежнее.
Слово "переворот" не имело для него смысла. Это было пустым, абстрактным понятием. Переворот, революция, большевики - всё это для него было чем-то чуждым, что не касалось его личной жизни. Но он знал, что если что-то произойдёт с ним, если он вдруг окажется на другой стороне этой новой силы, он всегда сможет вернуться домой, к своей матери, к своей семье.
Алексей вернулся к своему месту у порога, и на этот раз его взгляд не блуждал по реке. Он смотрел в пустоту, чувствуя, как постепенно все его сомнения исчезают, как будто жизнь в его доме, в его семье - это то единственное, что стоит того, чтобы бороться. Он не знал, как сложится его будущее, но понимал одно: пока он жив, он будет защищать то, что принадлежит ему.
Глава 5. На пороге.
На реке по утрам слышались первые трески льда, когда его ломали большие камни, катившиеся по течению, принося новые заботы для рыбаков.
На улице, где раньше не было ничего, кроме ворчания старых мужиков, сидящих на лавках у своих изб, появились новые лица. И не только новые, но и странные, с каким-то подтекстом в взгляде и особым, чуть напряжённым поведением. Мужики, сидя на порогах, шептали о них, боясь назвать вслух, но и не скрывая любопытства.
Молодые ребята, которым до революции ещё не было двадцати, теперь, как оказалось, могли быть не просто работниками или крестьянами, а носителями совсем других идеалов. На одном из собраний, куда Алексей пришёл по просьбе дяди Гриши, его встретил незнакомый, но заметно уверенный парень с красным флагом, прикреплённым к плечу.
Алексей, нервно стиснув руки, почувствовал, как будто с этим флагом пришло нечто, что разрушало его старый мир, старую уверенность в том, что всё в жизни должно быть неизменно. Он хотел что-то сказать, но слова застряли где-то в горле.
- Мы думаем, что землю нужно делить, - начал парень. - Зачем старым хозяевам? Им, может, уже не нужна. Но земля нужна тем, кто трудится, кто готов работать на ней. Народ должен владеть землёй, а не работать на хозяев.
Алексей повернул голову в сторону группы стариков, которые сидели у забора, слушая этот разговор. Они переглядывались, и в их взглядах было видно беспокойство.
Но что хуже всего: людей было много, и мнения расходились. Одни поддерживали, другие отказывались, третьи даже начинали приспосабливаться к новому порядку, будто бы из-за страха. Алексей видел, как под давлением перемен мужчины и женщины стали сторониться друг друга, а земля, которая когда-то была основой их жизни, теперь стала причиной раздора и споров.
Он шёл домой, чувствуя тяжесть в груди. Не хотелось думать, что все эти новые законы и разногласия скоро станут частью их жизни. Он бы и хотел скрыться от этого всего, забрать свою мать и уехать куда-нибудь подальше, но не мог.
С рассветом следующего дня Алексей снова встал рано, как и всегда, чтобы начать работать. В этот момент раздался чей-то голос из-за угла. Мужики собрались рядом, а Алексей, не успев услышать весь разговор, вдруг заметил странные фигуры на горизонте. Они шли, не спеша, но уверенно. Впереди их шёл тот самый парень с красным флагом.
Часть II.
Глава 6. Долгожданное возвращение.
Поезд, словно усталый старик, медленно катился по рельсам, время от времени останавливаясь в безымянных деревеньках, где на перронах толпились люди. Николай сидел у окна, подперев голову рукой. Ему казалось, что каждая минута пути длилась бесконечно, растягиваясь в серую дымку, как и небо за окном.
Напротив Николая, на жёстких деревянных лавках, сидели трое крестьянских мужиков в поношенных кафтанах. Мужик постарше, с седеющей бородой, привалился спиной к стене вагона, обхватив руками мешок, из которого торчала куриная лапа. Казалось, он дремал, но иногда открывал глаза и настороженно оглядывал попутчиков. Его грубые руки нервно теребили шершавую ткань мешка, будто внутри лежало что-то бесценное.
Рядом с ним сидел мужик помоложе, крепкий, широкоплечий, с загорелым лицом, обветренным до красноты. Его голос, низкий и негромкий, был едва слышен за шумом колес, но Николай различил отдельные фразы:
- Говорю тебе, если после дождя бороной пройтись - земля мягче будет, не камнем. Она ж как тесто становится, коли вовремя взять.
Его собеседник, щуплый парень с длинным лицом, настороженно кивал, но не соглашался:
- А ты попробуй подожди день-другой. Вода уйдёт, тогда и пахать легче. А так, глядишь, заляпаешь лемех - не вычистишь потом.
- Да что ты знаешь, сопляк! - буркнул первый, поворачиваясь всем телом к спорщику. - Землю надо слушать, а не ждать, пока она тебя уговаривать начнёт.
Щуплый, не сдаваясь, пробурчал что-то невнятное и отвернулся.
Все трое, несмотря на разговоры, время от времени украдкой посматривали на Николая. Его перевязь и тёмно-зелёная офицерская форма, хоть и изрядно поношенная, выделялись среди их простых кафтанов и засаленных рубах. Особенно привлекали взгляды его ордена, мерцающие слабым блеском даже в тусклом вагонном свете.
Мужик с мешком, не выдержав молчания, наконец заговорил:
- Барин, али офицер ты?
Его голос прозвучал не столько с уважением, сколько с настороженностью. Он наклонился чуть вперёд, чтобы разглядеть лицо Николая.
Николай повернул голову, чуть нахмурившись.
- Офицер, - коротко ответил он, не желая развивать разговор.
- И что ж.: вас тоже ранило? - не унимался мужик, кивая на перевязь.
Николай на мгновение замер, обдумывая ответ, а потом произнёс:
- Война не выбирает. Она всех касается.
Эта фраза повисла в воздухе, и на несколько секунд разговор прекратился. Мужик с мешком что-то пробормотал себе под нос, будто соглашается.
Крепкий, что спорил о земле, вдруг подался вперёд, явно не сдерживая любопытства:
- А награды-то за что? Орлов, что ль, били? Или австрияков?
Николай мельком посмотрел на него, уловив в глазах смесь интереса и скрытой зависти.
- За службу.
- Тихо, парень - одёрнул его старший мужик. - Не груби человеку.
Но тот не унимался:
- А что ранен? Раньше нас плетями били, а теперь сами, видно, по заслугам получили.
Николай выдохнул, чуть крепче сжав на коленях свою сумку. Он хотел было отрезать
какую-нибудь резкую фразу, но сдержался. Знал, что любое его слово в этой обстановке
только разожжёт угли. На следующей станции поезд остановился дольше обычного. Сквозь
грязные окна Николай заметил, как у платформы столпились люди: некоторые спорили,
размахивая руками, другие просто стояли, вглядываясь в сторону горизонта.
'Что за шум?' - подумал он.
Николай вышел из вагона, чтобы размять ноги и подышать свежим воздухом. На платформе действительно царила суета: кто-то кричал о том, что где-то поблизости начали отбирать у помещиков землю, кто-то размахивал листовкой с первыми декретами новой власти.
- Читали? Читали! - выкрикивал мужчина в кожаной куртке. - Теперь вся земля - наша! А этих... бар, дворян... всех вон!
Толпа слушала его с переменным успехом. Некоторые кивали, поддерживая, другие бросали настороженные взгляды. Николай встал в стороне, но его офицерская форма, даже потускневшая, все же выделялась среди грубых шинелей и ватников.
- Эй, офицер! - окликнул его мужчина с листовкой. - Ты откуда, с фронта? Или из госпиталя?
Николай не спешил отвечать, но несколько человек уже повернулись к нему.
- Из госпиталя, - наконец сказал он, крепче прижимая к себе сумку.
- Значит, за царя кровь проливал? - продолжил мужчина.
- За Родину, - ответил Николай коротко, но твердо.
Мужчина хмыкнул, но не стал развивать спор. А вот другой, молодой парень с горящими глазами, вскинул руку:
- Родина теперь другая! Чего ж вы, господин офицер, не соображаете? Народ теперь сам себе хозяин.
- Хозяин? - Николай подошёл ближе, пристально глядя на парня. - И что ж ты хозяин? Вон за тобой вся толпа стоит. Кто из них будет пахать землю? Кто разберётся, как кормить семьи? А кто будет только кричать, что ему всё должны?
Молодой человек замялся, но тут же снова вспыхнул:
- А ты что, думаешь, что мы хуже ваших бар? Мы справимся!
- Может, и справитесь, - согласился Николай. - Только сначала поймите, чего вы хотите.
Толпа зашумела, но тут паровозный гудок оборвал разговор. Пассажиры начали спешить обратно к вагонам. Николай задержался еще на секунду, глядя в глаза молодому парню, и сказал тихо:
- Ты подумай над этим, парень. Пока не поздно.
Глава 7. Неожиданная остановка.
Поезд медленно катился по рельсам, время от времени останавливаясь в безымянных деревеньках, где на перронах толпились люди. Николай сидел у окна, подперев голову рукой.
Внезапно поезд резко замедлил ход и остановился. Николай поднял голову и увидел, что они находятся в открытом поле, вдали от каких-либо станций. В вагон входили несколько вооружённых мужчин с красными повязками на рукавах. Они начали проверять пассажиров, выкрикивая приказы и угрозы.
- Всем сидеть на местах! - крикнул один из них, высокий мужчина с грубым лицом и настороженным взглядом. - Мы получили сообщение, что здесь едут офицеры из бывших.
Трое крестьянских мужиков, сидевших напротив Николая, нервно переглядывались, но молчали.
- Ты! - обратился к Николаю один из проверяющих, указывая на его погоны. - Почему не снял погоны? Ты что, не знаешь, что более их нельзя носить?
Николай медленно поднялся, стараясь сохранять спокойствие.
- Я офицер, - ответил он твердо. - И я заслужил свои погоны за службу своей стране.
- Страна теперь другая, - усмехнулся проверяющий. - А ты, видно, не понял. Вставай, пойдешь с нами.
Николая схватили за руки и потащили к выходу. Он не сопротивлялся, зная, что это только ухудшит его положение. В вагоне воцарилась тишина, прерываемая только шумом далёкими криками снаружи.
Когда Николая вывели наружу, он увидел, что поезд окружен вооружёнными людьми. Он понял, что его арестовали за то, что он не снял погоны, и теперь его ждёт неизвестность.
- Куда вы меня ведете? - спросил Николай, стараясь не показывать страха.
- В штаб, - ему коротко ответили. - Там решат, что с тобой делать.
Его толкнули в спину, заставив идти по узкой тропинке, ведущей к группе деревянных строений на краю поля. Один из конвоиров, молодой парень с усталым лицом, хмуро взглянул на него.
- Зря ты это, офицер, - пробормотал он почти шёпотом. - Теперь другое время.
Николай ничего не ответил.
Когда они вошли в деревню, взгляд Николая остановился на старом доме с покосившейся крышей. Там, на фоне серого неба, развевался красный флаг. Это зрелище наполнило его сердцем странной смесью гнева и отчаяния.
- Внутрь! - прорычал тот самый высокий мужчина, что командовал обыском в вагоне. Николая грубо втолкнули в небольшой дом, служивший временным штабом. Внутри стоял густой запах табака и пота, за столом сидел мужчина в кожаной куртке, устало просматривающий какие-то бумаги.
- Кто это? - спросил он, не поднимая глаз.
- Из бывших, - отрапортовал высокий. - Погоны не снял, и вообще, похоже, не понимает, где находится.
- Имя? - Мужчина за столом наконец посмотрел на Николая, его взгляд был холодным и цепким.
- Николай Петров, - ответил он, стараясь говорить спокойно.
- Петров... - повторил мужчина задумчиво, постукивая пальцами по столу. - Что ж, Петров, теперь ты - враг народа. Но мы решим, что с тобой делать. Возможно, пригодишься для дела, а может, и нет. Посмотрим.
Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вошла молодая девушка в грубой шинели. Её лицо было бледным.
- Товарищ комиссар, у нас срочные новости, - сказала она, протягивая мужчине за столом листок. Тот быстро пробежал глазами по тексту и нахмурился.
- Хорошо, я разберусь, - ответил он, затем обратился к высокому: - Забирайте его в сарай. Пусть сидит там до утра.
- Что с ним будет? - спросила девушка, мельком взглянув на Николая.
- Завтра решим, - коротко бросил комиссар. - Или стрелять, или в работу отправить.
Николая вновь схватили за руки и вывели из штаба. Ночь уже опустилась на деревню, и воздух стал холодным и влажным. Его завели в тёмный сарай, где пахло сеном и сыростью, и закрыли за ним дверь на засов.
Он сел на холодный пол, прислонился к стене и стал думать, что же делать дальше.
Глава 8. В плену собственных мыслей.
В сарае было тихо. Только за стенами из грубых досок доносились звуки далёких шагов, чьё-то ворчание и короткие приказы, отдаваемые грубым голосом. Николай сидел на холодном земляном полу, прислонившись спиной к стене. Он подтянул колени к груди, обняв их руками, чтобы хоть немного согреться. Вокруг пахло сырой соломой, влажной древесиной и чем-то едким, будто разлитым керосином. Над головой слышался шелест - крысы или мыши, перебираясь по балкам, искали свою долю в этом сарае.
Он попытался закрыть глаза, но сон не шёл. Мысли роились, как пчёлы, жалящие каждую часть его сознания. Он чувствовал, как внутри него борются два голоса: один - холодный, расчётливый, призывающий смириться с обстоятельствами, и другой - горячий, гордый, бунтарский, кричащий, что нельзя просто так сдаться.
В памяти всплыли обрывки недавних событий. Молодой парень с горящими глазами на станции, кричавший о свободе. Толпа, скандирующая лозунги. Мужчины с красными повязками, грубо выволакивающие его из вагона. И наконец, комиссар за деревянным столом с холодным взглядом, произносящий: 'Теперь ты - враг народа.'
'Враг народа,' - с горечью подумал Николай. Эти слова эхом отозвались в голове. Какая же ирония: вчера он защищал этот народ, проливая кровь, и был героем. Сегодня он враг. Как легко, оказывается, сменить маску. Кто теперь решает, кто герой, а кто враг? Народ? Или те, кто громче всех кричит от его имени?
Николай прикрыл глаза и попытался сосредоточиться, разложить свои мысли по полочкам. Он вспоминал лица людей, которых встретил за последние дни: крестьян в вагоне, их спор о земле, их настороженные взгляды на его ордена. Он думал о том, как их взгляды менялись от зависти до ненависти. 'Неужели они правда верят, что все их беды - от таких, как я?' - спросил он себя. Ответа не было.
'Гражданская война...' - произнёс он про себя, словно пробуя слова на вкус. Что это за зверь такой, что раздирает страну на части? Война, где нет фронта, где враг не за линией окопов, а за соседним забором, в соседнем вагоне, а то и прямо у тебя за спиной. Это не просто война за землю или власть. Это война за то, чьей будет правда. И чем больше Николай об этом думал, тем отчётливее понимал: правды нет. Есть только страх, ненависть и жажда выжить любой ценой.
'Но что же делает человека человеком?' - снова задал он себе вопрос. Внезапно он вспомнил слова старого офицера из своего полка, который как-то сказал: 'Человек - это его выбор. Это то, как он ведёт себя в самый тёмный час.' Тогда Николай слушал эти слова с юношеским скептицизмом. А теперь, сидя в этом тёмном сарае, он чувствовал, что начинает понимать их смысл. Выбор. Каждый делает его. Кто-то выбирает кричать о свободе, кто-то - размахивать оружием. А кто-то - молча терпеть. Но есть ли у него, Николая, выбор сейчас?
Он вспомнил мать. Её лицо, уставшее, но доброе, с мягкой улыбкой. Она говорила: 'Коля, всегда помни, что зло растёт от страха. А если хочешь что-то изменить, начни с себя.' В детстве эти слова казались простыми, почти бессмысленными. А теперь, в этой тишине, они прозвучали как заповедь.
'Но как начать с себя, если вокруг всё рушится?' - снова задумался он. На фронте всё было проще: вот враг, вот свои, вот приказ. А теперь? Где свои, где враги? Комиссар за столом говорил о народе, но что он знает о народе? О тех крестьянах, что пахали землю, не поднимая головы, о женщинах, что таскали воду из реки, чтобы напоить голодных детей. Что они знают друг о друге?
Мысли перескочили к тому парню, который шепнул: 'Зря ты это, офицер... Теперь другое время.' Другое время... Но что это значит? Время, где все равны? Время, где больше не будет господ? Или время, где каждый будет бороться за своё место под солнцем, забывая о других? Николай не знал ответа. Да и был ли он?
Он встал и подошёл к небольшой щели в стене сарая. Снаружи светил тусклый месяц, освещая окрестности бледным светом. Вдали виднелись деревья, их тени колыхались на ветру. Возле штаба кто-то курил, искры табака мелькали в темноте. Вдали слышались обрывки разговора, но слов разобрать было нельзя. Николай провёл рукой по шершавой деревянной стене, чувствуя каждую зазубрину, каждый сучок.
'Что будет завтра?' - думал он. Его могут расстрелять. Могут отправить копать землю или таскать брёвна для новых строек. Могут даже отпустить, хотя он сомневался в этом. И в каждом из этих вариантов был тот самый выбор. Что он сделает? Смирится? Попробует бежать? Будет ждать своей участи? Николай не знал.
Но одно он понимал ясно. Гражданская война - это зеркало, в которое боишься заглянуть. Потому что в нём видишь самого себя. Свои страхи, свою ненависть, свои слабости. Видишь, как легко можно стать тем, кого ненавидишь. И видишь, как трудно остаться человеком.
Он прислонился лбом к холодной стене и прошептал: - Господи, дай мне силы. Чтобы сделать правильный выбор. Чтобы остаться человеком.
Эта молитва, почти забытая за годы войны, прозвучала в его душе как слабый, но уверенный голос надежды. И в этот момент он почувствовал, что, как бы ни сложилась его судьба, он всё равно должен будет сделать выбор. И этот выбор будет определять не только его жизнь, но и то, кем он останется в собственной памяти.
Снаружи что-то скрипнуло, заставив его вздрогнуть. Кто-то подходил к сараю. Шаги, приглушённые землёй, остановились у двери. Потом послышался стук, и грубый голос произнёс: - Эй, офицер. Спишь? Николай ничего не ответил, напряжённо вслушиваясь в звуки. Но голос снова повторил, теперь тише: - Завтра увидимся. Готовься. Шаги удалились. Николай остался один, в компании своих мыслей, надежд и страхов. И в тишине сарая, среди холода и темноты, он дал себе слово: что бы ни случилось, он не позволит этой войне сломать в нём человека.
Глава 9. Побег.
Слабый рассвет проникал сквозь щели в стенах сарая, заливая внутренность серым светом. Николай не сомкнул глаз всю ночь. Его мысли метались от надежды к отчаянию, пока он сидел, прислонясь к холодной деревянной стене. Он знал, что утром его судьбу решат, но не был уверен, будет ли у него шанс на спасение.
За дверью послышались шаги, и Николай напрягся. Засов громко сдвинулся, и внутрь заглянул молодой парень с усталым лицом. Это был тот самый, что накануне прошептал: 'Зря ты это, офицер.' Парень подал знак, чтобы Николай вышел.
- Идём, - коротко бросил он, избегая встречаться взглядом.
Николай поднялся и вышел наружу. Холодный утренний воздух ударил в лицо, напоминая о том, что он всё ещё жив. Его вели к центру деревни, где собиралась группа вооружённых людей. На земле стоял небольшой деревянный стол, а за ним - тот самый комиссар в кожаной куртке. Его суровый взгляд скользнул по Николаю, когда тот приблизился.
- Ну что, офицер, - произнёс комиссар, вставая. - Время пришло. Ты знал, что погоны надо снять, знал, что старый мир рухнул, но решил пойти против нас. Теперь мы решим, что делать с тобой.
Толпа зашумела. Кто-то выкрикивал обвинения, кто-то просто молчал, избегая смотреть на Николая. Комиссар поднял руку, призывая к тишине.
- У нас два варианта, - продолжил он. - Либо мы отправляем тебя в трудовую колонну, либо : казним как врага народа.
Толпа снова загудела, и в этот момент Николай понял, что времени у него почти не осталось. Его сердце билось, как молот, но лицо оставалось бесстрастным. Он огляделся: вокруг деревня, за ней - бескрайние поля. Единственная возможность - бежать.
Комиссар что-то говорил, но Николай больше не слушал. Он вдруг заметил, что молодой парень, стоящий справа, чуть отвёл взгляд. Его ружьё держалось вяло, будто он и сам не верил в происходящее. Это была слабость, которую Николай мог использовать.
Когда комиссар повернулся к столу, чтобы подписать очередной приказ, Николай рванулся вперёд. Его толчок был настолько неожиданным, что молодой конвоир отшатнулся, уронив ружьё. Николай схватил его за плечо, оттолкнул в сторону и побежал. Позади раздались крики:
- Держите его!
Пули засвистели в воздухе, одна из них задела край его шинели, но он не остановился. Его ноги, казалось, сами знали путь. Сердце колотилось, дыхание перехватывало, но Николай не оглядывался. 'Если замедлюсь, они меня достанут:' - мелькнула мысль.
Поле было густым, трава казалась бесконечной. Николай пробивался сквозь неё, не обращая внимания на царапающие руки. Его преследователи кричали где-то позади, но их голоса становились всё тише. Он наконец остановился, упав на землю и тяжело дыша. Сквозь стебли виднелось серое утреннее небо.
Он лежал несколько минут, прислушиваясь. Шаги и крики исчезли. Видимо, они решили, что догнать его в поле невозможно, или просто махнули рукой. Николай медленно поднялся, его одежда была мокрой от росы, а сердце всё ещё билось, как барабан.
Он огляделся. Вдали виднелся лес. Это было его единственное укрытие. Он направился туда, двигаясь осторожно, стараясь не оставлять следов. Лес встретил его тишиной и прохладой. Он нашёл укромное место под раскидистым деревом, сел, привалившись к его стволу, и закрыл глаза.
Ему удалось вырваться. Но что дальше? Возвращаться назад он не мог - это означало бы верную смерть. Его ждала неизвестность, но он знал одно: он будет бороться за свою жизнь, как бы тяжело это ни было. Николай выдохнул, чувствуя, как усталость накрывает его, и впервые за долгое время позволил себе немного отдохнуть.
Глава 10. Скитания.
Два месяца спустя...
Лес шумел, как живое существо. Ветви деревьев гнулись под порывами ветра, скрипели, будто жалуясь на холод. Николай шагал впереди группы, осторожно оглядываясь. Его взгляд был сосредоточен и напряжён. За ним двигались тридцать человек - небольшая, но сплочённая группа, которую он смог собрать за эти долгие, изнурительные недели скитаний. Они шли полями, лесами, избегая дорог, мостов и деревень, где могли наткнуться на красногвардейцев или местных доносчиков.
После побега из деревни Николай долго скрывался в лесах, питаясь тем, что удавалось найти: кореньями, ягодами, изредка ловя рыбу или мелкую дичь. Усталость и голод были его постоянными спутниками. Но дух его оставался крепок - он выжил в окопах войны и знал, что и это испытание можно преодолеть.
Первые люди, которые присоединились к Николаю, были такими же беглецами, как он. Одинокие крестьяне, пытавшиеся укрыться от раскулачивания, солдаты, дезертировавшие из разных армий, и даже пара молодых городских интеллигентов, чьи взгляды на революцию резко изменились, когда их семьи потеряли всё. Эти люди искали не столько лидера, сколько ориентир, того, кто знает, куда идти. А Николай знал. Он говорил мало, но его уверенность и хладнокровие привлекали.
Первым к нему примкнул Фёдор Иванович, старый лесник, который знал местность, как свои пять пальцев. Это он научил Николая разводить костры так, чтобы дым был незаметен, строить укрытия из веток и находить съедобные растения.
- Ты, видно, солдат опытный, - сказал как-то Фёдор Иванович, разглядывая Николая у костра. - А война-то, брат, теперь другая. Тут не штыком возьмёшь, а хитростью.
Позже появились ещё люди. Григорий, бывший подпрапорщик царской армии, который помог наладить порядок в группе. Молодая девушка по имени Анна, бежавшая от расправы в деревне, - она стала их незаменимой помощницей в готовке и лечении ран. Семён, молчаливый кузнец, который мастерил ножи и копья из всего, что попадалось под руку.
Однажды ночью к ним привели троих мужчин. Они выглядели измождёнными, их одежда была в лохмотьях, а глаза полны страха.
- Нас сожгли, - сказал один из них. - Всю деревню. За то, что не отдали хлеб. Мы: мы ничего не сделали, просто хотели прокормить своих детей.
Эти слова разожгли в Николае ярость, но он сохранил внешнее спокойствие. Он знал, что эмоции могут стать причиной гибели, если дать им выйти наружу.
- Оставайтесь с нами, - тихо сказал он. - Вместе будет легче.
Так группа постепенно росла. Среди новых попутчиков оказались плотник, пастух и даже священник. Они делились всем, что имели, обучали друг друга. Николай раздавал указания, учил людей основам тактики и дисциплины. Это был уже не просто сбор беглецов, а отряд, который мог защитить себя.
Часть III.
Глава 11. На перегоре дома.
Прошло полгода с тех пор, как Николай начал своё скитание. За это время его группа из тридцати человек превратилась в боеспособный отряд, насчитывающий почти двести штыков. Это были люди разных судеб, но объединённые одной целью - выжить и дать отпор тем, кто лишил их дома, семьи и мирной жизни.
Деревня Заречье была небольшим, но стратегически важным пунктом. Она располагалась на берегу реки, через которую проходил единственный мост в округе. Красногвардейцы укрепили её, превратив в опорный пункт. Здесь хранились припасы, которые могли обеспечить отряду Николая пропитание на несколько недель, а также оружие и боеприпасы.
Штурм начался на рассвете. Николай разделил отряд на три группы. Первая, под командованием бывшего подпрапорщика Григория, должна была отвлечь внимание, атаковав с фронта. Вторая, во главе с Фёдором Ивановичем, обошла деревню с тыла, чтобы перерезать пути отступления. Третья, под личным руководством Николая, ударила с фланга, где оборона была слабее всего.
Бой был коротким, но яростным. Красногвардейцы, застигнутые врасплох, не смогли организовать сопротивление. Уже через час деревня была взята. Отряд Николая потерял всего несколько человек, но захватил значительные трофеи: мешки с мукой, бочки с солониной, ящики с патронами и даже пару пулемётов.
После боя Николай расположил штаб в доме бывшего сельского старосты. На столе перед ним лежали карты, испещрённые пометками. Он внимательно изучал их, сверяя с донесениями разведчиков. Его взгляд остановился на небольшой точке, обозначавшей родную деревню. Всего две версты отделяли его от дома. Две версты, которые казались теперь одновременно так близко и так далеко.
Он откинулся на спинку стула, закрыв глаза. В памяти всплывали образы прошлого: отец, работающий в поле, мать, готовящая обед, младший брат, смеющийся над какой-то шуткой. Как они сейчас? Живы ли? Или их постигла та же участь, что и тысячи других семей, разорённых войной?
- Николай Иванович, - раздался голос Григория, прерывая его размышления. - Люди готовы. Что будем делать дальше?
Николай открыл глаза и посмотрел на своего заместителя. Григорий был верным товарищем, но сейчас в его глазах читалось беспокойство. Они оба понимали, что следующий шаг может стать решающим.
- Мы двинемся к моей деревне, - твёрдо сказал Николай. - Там мы сможем укрепиться и собрать больше людей. Но сначала нужно разведать обстановку. Пошлите людей. Пусть узнают, что там происходит.
Григорий кивнул и вышел из комнаты. Николай снова взглянул на карту. Его рука непроизвольно сжалась в кулак. Он знал, что впереди его ждёт не просто деревня, а место, где он оставил часть своей души. И теперь, когда он был так близко, отступать было нельзя.
Глава 12. План.
После того как добровольцы вернулись с разведки, Николай собрал своих командиров в штабе. Комната была тесной, но уютной: стол, заваленный картами, несколько стульев и печь, которая едва справлялась с холодом. На стенах висели винтовки, а в углу стоял ящик с патронами.
Бойцы разведки стояли у стола, готовые доложить о результатах разведки. Их лица были серьёзны, но в глазах читалась усталость. Они только что вернулись из Григорьевки, и их доклад был важен для всех собравшихся в штабе.
- Ну, что там? - спросил Николай, обводя взглядом местных командиров.
Один из разведчиков сделал шаг вперёд и начал докладывать обстановку:
- Деревня охраняется довольно слабо. На улицах видны только местные милиционеры, их не более пятнадцати человек личного состава, вооружены они винтовками. Есть пулемёт. Но только один. На колокольне.
- А жители? - спросил Фёдор Иванович, поправляя свою старую шапку.
- Жители в основном прячутся по домам, - ответил другой разведчик. - Видимо, они боятся красной милиции. Но мы смогли поговорить с одним стариком. Он сказал, что красногвардейцы ушли неделю назад, оставив только небольшой гарнизон.
Николай кивнул, обдумывая услышанное. Это была хорошая новость. Местная милиция не представляла серьёзной угрозы для его отряда, но он понимал, что даже слабый противник может быть опасен, если действовать неосторожно.
- Значит, у них нет резервов, - сказал он, глядя на карту. - И они не ждут атаки. Это наш шанс.
Он обвёл взглядом командиров. Все смотрели на него с ожиданием.
- Мы начнём атаку этим утром, - начал он. - Григорий, вы возьмёте левый фланг. Ваша задача - отвлечь внимание и создать шум. Фёдор Иванович, вы поведёте правый фланг. Там есть овраг, который выведет вас прямо к церкви. Ваша цель - захватить колокольню и нейтрализовать пулемёт.
Фёдор Иванович кивнул, его глаза загорелись азартом. Он знал местность лучше всех и уже представлял, как его группа незаметно подберётся к церкви.
- Я поведу центральную группу, - продолжил Николай. - Мы ударим с фронта, как только Григорий начнёт отвлекать их.
- А что с жителями? - спросил один из командиров. - Мы не хотим, чтобы они пострадали.
- Мы постараемся избежать жертв среди мирных, - ответил Николай. - Но если милиция начнёт использовать их как щит, у нас попросту не останется иного выбора.
Он посмотрел на карту ещё раз, мысленно прокручивая план в голове. Всё должно было сработать. Они были сильнее, лучше подготовлены и, главное, у них была цель.
- Есть вопросы? - спросил он.
Командиры молчали. Они знали, что этот бой будет одним из самых важных.
- Тогда готовьтесь. Мы двинемся через два часа. Завтра на рассвете Григорьевка будет нашей.
Командиры разошлись, чтобы подготовить свои группы. Николай остался один в штабе. Он снова взглянул на карту, где была отмечена его родная деревня. Всего две версты отделяли его от дома. Две версты, которые он преодолеет любой ценой.
Глава 13. Встреча.
Утро началось с тишины. Туман стелился по земле, окутывая деревню плотным покрывалом. Но эта тишина была обманчивой - она предвещала бурю. Отряд Николая уже занял позиции вокруг Григорьевки, готовый к атаке. Николай стоял на краю леса, наблюдая за деревней через бинокль. Его сердце билось ровно, но в груди клокотала ярость. Сегодня он вернёт себе то, что у него отняли.
Атака началась без предупреждения. Григорий и его группа открыли огонь с левого фланга, создавая шум и отвлекая внимание местных защитников. Фёдор Иванович с правого фланга уже подбирался к церкви, его люди двигались бесшумно, как тени. Николай с центральной группой ждал сигнала.
- Вперёд! - скомандовал он, когда увидел, что красные бросились к левому флангу.
Его группа ринулась вперёд, как один человек. Гарнизон, состоящий из милиционеров, был застигнут врасплох и не смог организовать сопротивление. Пулемёт на колокольне так и не успел выстрелить - Фёдор Иванович и его люди захватили церковь в первые минуты боя.
Бой длился не больше десяти минут. Потерь среди бойцов отряда Николая не было, всё прошло по его плану. Деревня была взята.
Когда бой закончился, Николай медленно прошёлся по улицам Григорьевки. Его фигура, некогда прямая и уверенная, теперь была сгорбленной, словно эта война сломила его. Лицо, покрытое глубокими морщинами, казалось высеченным из камня. Глаза, когда-то полные жизни, теперь смотрели на мир с холодной отрешённостью. Война оставила на нём свои отметины: одна рука, та самая, что когда-то держала винтовку с твёрдой уверенностью, теперь слегка тряслась, напоминая о ранениях и пережитых лишениях.
Его военная форма, когда-то гордо сиявшая золотыми пуговицами и аккуратными погонами, теперь была изношена до дыр. От неё остался лишь один погон, едва державшийся на плече. Остальное было заменено на лоскуты, сшитые в полевых условиях. Сапоги, стоптанные и покрытые грязью, скрипели при каждом шаге. Николай теперь был тенью того человека, каким он был когда-то, до этой войны.
На центральной площади деревни собрали пленных милиционеров. Их было около двадцати человек - молодые и пожилые, с испуганными лицами. Их руки были связаны за спиной, а головы опущены. Бойцы Николая стояли вокруг, наблюдая за ними с холодной ненавистью.
Николай подошёл к толпе, медленно оглядывая каждого пленного. Его взгляд был тяжёлым, как свинец, и каждый, на кого он смотрел, невольно отводил глаза. Но вдруг он остановился. Среди пленных он увидел знакомое лицо.
- Брат? - прошептал он, не веря своим глазам.
Это был действительно он. Алексей, его младший брат, которого он не видел больше года. Тот самый Алексей, который когда-то смеялся над его шутками, который делился с ним последним куском хлеба. Теперь он стоял перед ним в форме красного милиционера, с потухшим взглядом и бледным лицом.
- Коля: - тихо произнёс Алексей, и в его голосе слышалась смесь стыда и облегчения.
Николай подошёл ближе, его трясущаяся рука непроизвольно сжалась в кулак. Он хотел кричать, хотел спросить, как его брат мог оказаться среди них, среди его врагов..
- Отведите его в штаб, - тихо сказал он своим бойцам. - Остальных - в сарай. Пусть сидят там.
Глава 14. Последний разговор.
Штаб был тихим. Тусклый свет керосиновой лампы отбрасывал длинные тени на стены, а на столе лежали карты, испещрённые пометками. Николай сидел за столом, его трясущаяся рука сжимала стакан с водой. Перед ним стоял Алексей, его младший брат, в грязной форме красного милиционера. Между ними висела тяжёлая тишина, которую не могли разорвать даже звуки за окном.
- У меня не было выбора, - наконец заговорил Алексей, его голос был тихим, но полным боли. - Когда началась эта, новая, война, всё пошло под откос. Красные пришли в деревню, забрали всю еду, сказали, что для фронта. Мама: мама заболела. Ей нечего было есть! Я видел, как она слабеет с каждым днём. А потом они предложили мне пойти в милицию, я не мог отказаться.. Мне нужен был большой паёк, понимаешь? Я не мог просто стоять и смотреть, как она умирает.
Николай поднял глаза и посмотрел на брата. В его взгляде не было осуждения, только усталость и горечь.
- Мама жива? - спросил он, едва слышно.
- Да, - ответил Алексей. - Она в деревне у тётки. Я не видел её с тех пор, как надел эту форму. Но я знаю, что она жива.
Тишина снова окутала комнату. Николай отодвинул стакан и медленно поднялся. Его трясущаяся рука легла на плечо Алексея, но это был не жест утешения, а скорее попытка удержать себя в руках.
- А ты знаешь, где я был всё это время? - спросил он, и в его голосе звучала горечь. - Я ехал домой. После войны я думал, что всё кончилось, что смогу вернуться к нормальной жизни. Но меня арестовали. Красные взяли меня на станции, обвинили в предательстве. Они хотели расстрелять меня, Алексей. Расстрелять, как собаку.
Алексей смотрел на брата, его лицо не выражало никаких эмоций.
- Я сбежал, - продолжил Николай. - Раненый, голодный, я шёл через леса, чтобы добраться до дома. Я собрал людей, таких же, как я. Мы скитались, голодали. У меня не было выбора. Потому что я не мог просто сдаться.
Николай подошёл к окну и посмотрел на улицу. Там его бойцы уже готовились к следующему шагу. Он знал, что должен сделать.
- Ты понимаешь, что я не могу тебя отпустить? - спросил он, не оборачиваясь. - Для них ты враг. Для меня: для меня ты брат. Но я не могу просить их понять это.
Алексей кивнул, его лицо было бледным, но выражало спокойствие.
- Я знаю, - прошептал он. - Я не прошу тебя меня спасать. Я просто хотел, чтобы ты знал правду.
Николай обернулся и посмотрел на брата в последний раз. Его сердце разрывалось на части, но он знал, что другого выхода нет.
- Прощай, Лёшка, - сказал он, и в его голосе звучала невыносимая тяжесть.
- Прощай, брат, - ответил Алексей, и в его глазах блеснули слёзы.
Николай вышел из комнаты, оставив Алексея под охраной. Он знал, что через несколько часов его брата расстреляют. И он знал, что будет жить с этим до конца своих дней.
Глава 15. Последний путь.
Небо над Григорьевкой было серым и низким, словно оно тоже скорбело. Николай шёл по пустынной улице, его шаги были медленными и тяжёлыми. В руке он сжимал пистолет, который когда-то принадлежал его отцу. Сегодня он шёл на кладбище, где в одной безымянной могиле лежали все расстрелянные. Среди них был и Алексей.
Кладбище находилось на окраине деревни. Оно было небольшим, заросшим бурьяном и крапивой. Николай остановился у свежей могилы, на которой не было ни креста, ни таблички. Только груда земли, ещё не успевшей осесть. Он смотрел на неё, и в его глазах не было слёз. Война научила его не плакать.
- Вот и всё, - прошептал он, опускаясь на колени. - Ты здесь, брат. И я здесь. Только между нами пропасть, которую уже не перейти.
Он положил руку на землю, словно пытаясь почувствовать тепло, которого уже не было. Ветер шелестел травой, и Николай закрыл глаза. В его памяти всплывали образы прошлого: детство, смех, мать, которая всегда ждала их с полевых работ. Теперь всё это было далеко, как будто в другой жизни.
- Зачем? - прошептал он, обращаясь к небу. - Зачем всё это? Зачем война, смерть, страдания? Мы ведь могли жить. Просто жить.
Но небо молчало. Оно было холодным и равнодушным, как и весь этот мир.
Николай сел на землю, прислонившись к старому дереву. Он смотрел на пистолет в своей руке. Это оружие прошло с ним через всю войну. Оно было его спутником, его защитником, а теперь стало его последним выбором.
- Я устал, - сказал он тихо, как будто разговаривая с кем-то невидимым. - Устал от боли, от потерь, от этой бесконечной борьбы. Я хотел вернуть дом, но что осталось от него? Пепел и воспоминания.
Он поднял глаза к небу. Там, в серой пелене, пробивался слабый луч солнца. Николай смотрел на него, и в его душе не было ни страха, ни сожалений. Только усталость
- Прости, мама, - прошептал он. - Я не смог. Я не смог всё исправить.
Николай поднял пистолет. Его рука, которая всегда дрожала, теперь была твёрдой. Он смотрел на небо, на этот последний луч света, и улыбнулся. В его улыбке была грусть, но также и облегчение.
- Прощай, - сказал он.
Раздался выстрел. Одиночный, громкий, разорвавший тишину. Птицы взлетели с деревьев, испуганные звуком. Но Николай уже ничего не слышал. Он лежал на земле, глядя в небо, которое теперь казалось таким близким.
Небо над Григорьевкой оставалось серым и низким. Ветер продолжал шелестеть травой. А на кладбище, среди старых могил, появилась ещё одна. Безымянная, как и все остальные.