Хорошо, что родители отдали меня именно в скрипачи. Паганини или Ойстраха из меня, конечно, не вышло. В Москве столько превосходных скрипачей, что им уже не хватает мест в оркестрах, не говоря о сольной карьере. Но на кусок хлеба с моей специальностью заработать всегда можно. Даже играя в электричках и переходах. А летом - в скверах и парках. Думаю, что виолончель или труба не пользовались бы таким успехом. Баян - таскать тяжело, да и репертуар так себе. Не люблю. А рояль вообще никуда не утащишь. Скрипка - то, что надо.
Вообще-то я всю жизнь работал в музыкальной школе. Обычной, районной. Дети меня обожали. Я умел ставить руку и слух. И никогда на них не кричал. Может, за это меня и полюбила моя Вера. Она у меня в классе была концертмейстером. Пришла совсем молоденькой, только что из училища. А я считался уже мэтром. Но у нас получился чудесный дуэт. Мы и работали вместе, и выступали вдвоем на школьных концертах, и, естественно, вскорости поженились.
Да только не задалась наша жизнь.
Умерла моя Верочка. Ждали ребеночка - и вот тебе... Не спасли ни ее, ни дочурку. Все говорили, надо в суд на врачей подавать - а толку? Ведь их, моих девочек, не вернуть. А оценить свою потерю в деньгах - увольте, не могу я это, не надо мне от них ничего...
Ну и после этого начал я, как водится, пить. Сперва понемногу, потом всё больше и больше. И однажды вызвала меня наша директриса и сокрушенно сказала: "Милый Олег Евгеньевич, мы все вас любим и уважаем, но так дальше продолжаться не может. У меня уже пять заявлений от родителей ваших учеников. Просят принять меры или перевести детей к другому педагогу".
Я обещал взять себя в руки. Продержался неделю. И - ушел в настоящий запой. После этого, конечно, пришлось уволиться. По собственному желанию.
И что было делать? До пенсии еще далеко. Устраиваться на другую работу? Куда? Кому я такой нужен? Давать частные уроки? А кто сейчас учит дома детей играть на скрипке? Обычно, коли уж отважатся на такое, ведут в музыкальную школу, но подобных энтузиастов не слишком-то много. Это лишь на картинках малыш со скрипкой смотрится умилительно. А как начнет играть - уши затыкай. Фальшивят очень. Годы требуются, чтобы достичь сносного звука. Но просто умелые скрипачи, вроде меня, ходят по Москве тысячами. Замечательные - сотнями. Солисты экстра-класса - десятками. И так далее.
Вот я и начал играть, как говорится, на улице. Климат, правда, у нас такой, что под открытым небом только скрипку загубишь. Даже в подземных переходах зимой пальцы примерзают к струнам. Лучше всего - в метро. Чисто, тепло, светло. А какая акустика в некоторых вестибюлях! Ведь кругом же мрамор, хрусталь и гранит. Шумно только очень, да и гоняют нередко. Впрочем, постоянно работающих музыкантов не трогают - надо только примелькаться, познакомиться, поговорить по душам с милицией и станционным начальством, и они закроют глаза. Равно как уши. А с конкурентами можно договориться. Подавляющее большинство из нас - люди интеллигентные, не жлобы какие-нибудь, всем надо жить. Работаем по графику: у каждого свои часы и свои места. Так лучше со всех точек зрения. У некоторых даже появилась своя публика. Непременно остановятся, послушают, денежку кинут. И - торопливо - дальше. Москвичи ведь всегда спешат.
Я играю только классический репертуар. И стараюсь не халтурить. Не позволяю себе фальшивых нот. Не сокращаю повторений. Не упрощаю пассажей. Мастерство, как говорится, не пропьёшь; когда я не в форме, я просто отсиживаюсь дома.
Впрочем, всё это - прелюдия.
К самому главному.
В тот вечер я стоял в переходе на Курскую-кольцевую. У двойной лестницы, под светильником. Переход длинный, и мою скрипку было слышно еще с противоположного конца, так что люди, подойдя ко мне, уже созревали в своей готовности кинуть в футляр мелочь или даже десятку.
Играл я тогда "Мелодию" из "Орфея" Глюка. Вообще-то она, как известно, написана для флейты. Но на скрипке тоже звучит неплохо. Просто у флейты тембр немного не от мира сего, чуть стеклянный и холодноватый, и Глюку, видимо, был нужен именно этот эффект - ведь дело происходит в царстве теней. На скрипке та же самая музыка выходит куда более живой, страстной и щемящей. И я, когда играю ее, всегда вспоминаю свою Верочку, и сам начинаю плакать, закрыв глаза... Знаю, что в этих случаях подают больше, даже сотни порой опускают, но я - не ради денег, просто не могу без нее, этой "Мелодии", мы в последний раз ее с Верочкой в новогоднем концерте играли, потому что флейтист заболел...
Играю я, значит, глаза затуманены подступившими слезами, думаю о Верочке...
И вдруг - она.
Я ясно увидел ее бледное лицо с темными волосами. Она стояла за спинами двух хмурых ребят бойцовского типа и слушала меня.
Меня как током дернуло. Я едва не выронил скрипку и вскрикнул: "Вера!!"... Она метнулась тенью вверх по лестнице, где всегда бурлит человечий водоворот. Я знал, что нужно бежать за ней, но не мог бросить без присмотра футляр с деньгами, а пока спешно прятал скрипку и застегивал замок, конечно, упустил ее.
Вернувшись под лестницу, я долго не мог прийти в себя. Какой-то сердобольный мужик угостил меня водкой. Слегка отлегло. Разум опять обрел ясность. Ведь понятно, что это была совсем не Вера. Просто девушка, похожая на нее. Так бывает. Говорят, человеческих типов не так уж много. Потому что все мы в конечном счете восходим к одной паре. Кто-то верит в Адама и Еву, кто-то в чету австралопитеков. Не знаю. Не важно. И то, что на девушке был Верин плащ - тоже неудивительно. Массовое производство. "Мосшвейпром". Сам видел, сколько их в магазине висело... Верин-то я отдал ее подруге, не мог на него больше смотреть...
Однако с того вечера я начал пристальнее вглядываться в тех, кто меня слушал и даже в тех, кто проходил мимо.
Те самые плащи мелькали в толпе неоднократно. Но надетые совсем на других женщин. Нисколько не похожих на Веру.
Войдя в привычный ритм жизни, я как-то ехал к условленному месту работы - к переходу на Театральную, где мне разрешили часок поиграть, пока местный саксофонист пойдет пообедать.
Живу я в Новогиреево, возле МКАД, и в центр чаще всего езжу через Курский вокзал, пересаживаясь там на синюю линию. И вот в перегоне между Курской и Площадью Революции есть такое место, где в широком тоннеле встречаются идущие в обе стороны поезда. Скорость у них там небольшая, и обычно можно рассмотреть лица пассажиров. Дети иногда ручками машут. Я тоже обычно смотрю.
И в этот раз я ясно увидел поезд, медленно скользящий мимо нашего. Он был похож на длинный аквариум с подсветкой. Лица людей в том поезде тоже были какие-то рыбьи. Матовые, со снулым выражением, словно спящие наяву.
Лишь одно лицо выделялось. Это снова была она. Вера. Она стояла, как и я, у двери, оперевшись ладошкой на стекло с надписью "Не прислоняться", и глядела на меня в упор широко раскрытыми темными глазами. Я сделал ей жест, показывающий, что еду в центр. Она слегка улыбнулась и с сожалением покачала головой. А напоследок махнула рукой - дескать, пока, еще увидимся...
И опять я играл "Мелодию" из "Орфея" и плакал.
Но она, конечно, не появилась.
А я с ужасом поймал себя на мысли о том, что мне почти всё равно, настоящая это Вера или какая-то другая. И в каком из миров она теперь обитает, в нашем или в ином.
Я хотел быть с нею.
Любою ценой.
Ради этого я охотно продал бы душу.
Только кто ж ее купит?...
Ох, как я тогда вечером надрался.
Несколько дней был в отключке, извините за выражение. Единственное, что помню - это что я все-таки позвонил кому-то из наших и промямлил, что болен и не приду. Наверное, они только порадовались, заработают больше.
Кое-как оклемавшись, я обнаружил, что зверски голоден, а в холодильнике - пусто. Банка горчицы - и всё. Порылся в карманах. Ничего. А, вот: в подкладку пальто завалилась пятерка. Только что на нее купишь? Полбатона? Булочку? Ну, хоть булочку...
Кое-как приведя себя в порядок и слегка подкрепившись, я взял скрипку, немного разыгрался и отправился в путь. На электричке я езжу зайцем. А у входа в метро меня спасла какая-то милая дама, поверившая моей байке о том, что у меня только что вытащили на вокзале кошелек, а мне надо срочно ехать на репетицию, иначе выгонят из оркестра. Она с некоторым подозрением посмотрела на мое потрепанное пальто и видавшую виды шляпу, но скрипка молча подтвердила мою музыкальную профессию, и пропуск в подземный мир был получен.
Где мне доведется играть, я не знал. Забыл позвонить и условиться. Заглянул в переход на Курской. Там выступал дуэт - певица и аккордеонист. Это надолго, и эти не уступят, пока деньги из ушей не полезут. Решил попробовать поиграть на новой станции, Чкаловской. Там, правда, народу немного. Зато тихо. Между прибытиями поездов - вообще замечательно. Как в зале. Или в храме.
Я устроился, как обычно, рядом с лестницей, в торце станции. Милиционер, охранявший переход, смутно вспомнил меня и кивнул: валяй, мол, только недолго. Ему было скучно, а так хоть какое-то развлечение.
Искренне поблагодарив его, я вынул скрипку и тихонько заиграл. На сей раз это была "Песня Сольвейг" Грига. Ее любят даже станционные уборщицы. Еще больше им, правда, нравится "Полонез" Огиньского, но такого, извините, я принципиально не играю.
За "Сольвейг" последовала аллеманда из партиты Баха. В футляре - пусто, но мне было как-то уже всё равно. "Кантабиле" Паганини. Три рубля мелочью. На каприсы я уже не способен, техника не та, давно не упражнялся. "Адажио" из "Лебединого озера". Десятка. Душевные у нас все-таки люди... А вот мама с ребенком идет... Им - тоже Чайковский, "Старинная французская песенка". Клюнуло! Постояли, пошептались. Мама раскрыла сумочку, и детская ручка опустила в футляр еще десятку. Я поклонился, как на концерте. Они пошли вверх по лестнице. А я уже прикидывал, что бы такое сыграть молодой паре, собравшейся, вероятно, в театр. Крейслер, "Радость любви"? Да, пожалуй!... Сработало. Кавалер щедрым жестом метнул мне в футляр десять баксов!
Я тут же их забрал и спрятал во внутренний карман пиджака.
Собственно, на этом можно было и закругляться. Будешь жадничать - потеряешь последнее, придут какие-нибудь крутые ребята и всё отнимут. А десять баксов - это ого-го как много! Таких денег я давно в руках не держал. Неделю можно прожить. Особенно, если пить поменьше.
"Мелодию" из "Орфея" я решил сыграть уже просто так. Для себя. Дома руки не доходят, да и что за акустика в моей бетонной конуре? И кто будет слушать? Соседи попсу заводят, им этого не понять...
И тут вновь появилась она.
Я даже не сразу среагировал.
Она медленно спустилась по лестнице, держа на руках маленькую девочку в розовом пальтишке и смешной шапочке с торчащими ушками.
На меня она не смотрела.
Но как будто беззвучно звала за собой. Было в выражении ее спины что-то такое застенчиво-приглашающее.
"Вера, Верочка!!", - крикнул я, прервав игру.
Она не обернулась, но явно ускорила шаг, повернув к стоявшему у левой платформы поезду.
Левой - от меня. Той самой, над которой висит табло: "Посадки нет". От Чкаловской можно ехать только в Марьино.
На сей раз я не стал собирать футляр, ведь баксы лежали у меня в кармане, а прочим можно было пожертвовать. Прямо со скрипкой в руках я ринулся за ней, пытаясь лавировать между хлынувшим вдруг человеческим потоком: всем почему-то срочно понадобилось пересекать всю станцию и переться на пересадку.
"Вера, подожди, Вера!", - взывал я, прикрывая от толчков скрипку, как ребенка.
Я уже видел этот вагон. Там сидели странно покорные люди с сероватыми лицами. И - моя Вера с маленькой дочкой на коленях. Рядом с ней было одно свободное место. Она будто бы ждала меня, но не пыталась позвать или встать навстречу.
Двери начали закрываться. Безо всякого предупреждения. Инстинктивно я высунул скрипку вперед, чтобы ее не зажало, и попытался втиснуться внутрь. Обычно в таких случаях машинист на секунду раскрывает двери. Но этот даже не подумал. Меня жутко сдавило, так что я начал задыхаться. Половина меня трепыхалась в вагоне, другая половина, вместе с ничего не соображавшей от ужаса головой, снаружи. Наконец, чьим-то мощным толчком меня выплюнуло на платформу. Я упал. Поезд тронулся и с заунывным сигналом уехал в черный тоннель.
Ко мне, свистя и матерясь, бежали дежурные и милиционер. "Охренел, бля, не видишь - посадки нет!", - орал недавно столь мирно настроенный мент. "Пьянь проклятая!", - чуть не плевалась толстая дежурная, а худая верещала: "Еще раз тут появишься - сдам в бомжатник!"...
А я закрыл голову руками и зарыдал как малое дитя.
И тут вдруг тон этих фурий переменился. "Ну, ну, что случилось-то?" - грубовато, но не злобно спросила толстая. - "Я... совсем ее потерял... Навсегда, навсегда"... - "Скрипку, что ли? Найдем! - решительно обещал милиционер. - Никуда она деться не могла, вагон-то пустой"... - "Как... пустой? А... те люди?" - "Какие люди?! До белой горячки допился, да?!" - вновь взбеленилась худая. - "Да ладно, Тань, вишь, человеку совсем плохо", - урезонила ее толстая. И - ко мне: "Встать-то можешь? Пойдем в дежурку, чаем напою"... Тем временем милиционер принес мне футляр. Я пытался дать ему десятку, но он отмахнулся: "Иди ты!"...
Скрипка нашлась.
Я зашел туда через день. Когда дежурила та же смена. Я был трезвый. С коробкой конфет. Что дарить милиционеру, я не знал, но на всякий случай купил сигарет. Толстая тетка встретила меня как доброго знакомого. "Да, да, вот твоя скрипка". - "И... где же ее нашли?" - "Принесла какая-то девушка с ребенком".
Вера?...
Она что-нибудь сказала?...
"Сказала. Чтоб ты дурью больше не маялся. И тогда через год, может, свидитесь. Жена, что ли, бросила?"...
Да. Жена.
"Ну, вот видишь! Лечиться тебе надо. Приличный такой мужчина, играешь справно, а пьёшь... Какой же бабе понравится?"...