1) в 16-17 вв. в Италии распространённое обозначение
одноголосных и многоголосных вокальных пьес
на тексты шуточного, игривого характера.
2) Инструментальная пьеса. Для С. типичны размер 3/4 или 3/8,
быстрый темп, свободная смена музыкальных мыслей,
вносящая элемент неожиданного. Подобно бурлеске,
часто связано с выражением юмора - от весёлой шутки
до мрачного, зловещего гротеска.
(Большая советская энциклопедия)
Нет ничего обыкновеннее, чем утро, которое приходит на смену ночи. Солнце не может не встать над горизонтом и, проникнув сквозь толстые шторы, не осветить спальню. Хотя оно может сменить цвет, стать, к примеру, нежно-розовым, чаруя влюбленных. Или, укрываясь за ватными дождевыми облаками, придать миру серый оттенок грусти. Или быть нагло-желтым золотым яблоком, подобным тому, что держал в руках мучающийся в своих предпочтениях Парис.
Интересно, участвуй она в подобном споре, чтобы смогла предложить судье? Свою красоту и своё ложе? Нет, этим не прельстишь! Прелестниц на свете хоть отбавляй: в хижине ли, во дворце - всегда найдешь статную волоокую девицу, что будет согласна на всё: идти ли ей с красавцем на край света или прилечь рядом на часок, ночку, всю жизнь. Такова женская доля - в положенный срок иметь супруга, а для иных это не доля, а смысл всей жизни.
Свою власть и богатство? Нет уж!
Королева открыла глаза и поежилась. Надо же, какие крамольные мысли изредка будоражат ее воображение - ни дать, ни взять бунтовщики среди спокойной и мирной паствы. Лучше немедленно выбросить их из головы, чтобы не повадно было сбивать с толку остальные - размеренно-взвешенные государственные, в которых все ясно и понятно.
Она потянулась, зевнула так, что заложило уши, и откинула покрывало. Подождала несколько секунд, прислушиваясь. Но не было привычного шороха, торопливых приглушенных голосов за дверью. Потянулась рукой к толстому как бычий хвост, шнурку и, резко дернув, раздвинула балдахин. Прикрыла глаза, ожидая, что в комнату, приседая и глядя в пол, протиснутся фрейлины. Как всегда будет небольшая заминка в дверях, толчки локтями и сердитые возгласы сквозь зубы - ведь каждая из них хочет быть первой. Но дверь не открылась, впуская придворных куриц. Раздражаясь, она схватила соседнюю подушку и швырнула ее через комнату, стараясь попасть, как обычно бывало, в высокое зеркало. Пролетев часть положенного пути, подушка с мягким хлопком приземлилась на каменный пол. И этот звук напугал королеву больше, чем тишина.
Она осторожно спустила ноги и тут же отдернула - ступни обжег холод. Мягкого, толстого ковра как не бывало. В панике королева спрыгнула с кровати и подбежала к двери, толкнув ее всем телом раз, другой. Тщетно она дергала ручку, ломая ногти пыталась подцепить край двери, надеясь, что та всего-навсего разбухла от весенних дождей, стучала кулаками и пятками. И только спустя какое-то время поняла, осознала, что ее усилия тщетны. На стук никто не откликнется - она заперта! Заперта в собственной спальне!
Сжав кулаки, чтобы не поддаваться начинающемуся страху, бросилась к окну, рванула толстую ткань штор так, что затрещали и порвались нитки, и вдруг остановилась. Сквозь прозрачные стекла были видны: мощеный двор, стена напротив, галерея - были видны слишком четко - до мельчайших деталей оконных виражей, краев сбитых при строительстве камней, травинок между плитами пустого двора.
Волшебство!
И сердце королевы опустилось. Страх ушел, но вместо него внутри поселилась пустота незнания. Что же произошло этой ночью? Неужели ее грозный замок, устоявший перед набегами восточных варваров, переживший множество осад взбунтовавшихся вассалов, подвергся нападению магов из древних легенд и детских сказок? Где ее двор и подданные? И... кому теперь она королева?
Отойдя от окна, она вдруг почувствовала, что ноги держат ее не так крепко, как хотелось бы. Даже во время коронации они не подкашивались, хотя и дрожали от волнения. Даже тогда, когда на осенней охоте бросился кабан и убил под ней лошадь, королева не испытывала такой растерянности. Она всегда хотела жить. Жить и править - вот в чем было ее предназначение. А все остальные события - лишь помехи: досадные и временные, но устранимые. Что же теперь?
Присев на край кровати, подобрала под себя ноги, обтянув их подолом ночной рубашки. От непонятности ли, или от холода, который только сейчас дал себя чувствовать, ее начала бить крупная дрожь, а желудок взмолился о завтраке.
Но долго сидеть и размышлять - не было в ее характере. Действовать!
Королева подошла к окну, потрогала холодное стекло пальцами - ничего не произошло. Осмелев, встала на цыпочки и, приблизив лицо к стеклу, дохнула. Ничего. Ничего, кроме туманного пятна на прозрачной поверхности, скрывшего часть галереи. А, если ничего не происходит, значит, можно действовать дальше! Ударила кулаком - раз, другой, третий, все сильнее и сильнее. Переждав мгновение, она поняла, что кары не будет. Молнии не ударят в комнату, свет не померкнет.
Она обернулась в поисках подходящего предмета, чтобы разбить эту волшебную преграду. Ее взгляд упал на небольшой табурет у дальней стены. Королева метнулась к нему, схватилась за одну из толстых кривых ножек, взвесила в руке. Подойдет! Не доходя пару шагов до окна, замахнулась и швырнула табурет. Звеня, стекло разлетелось, на подоконник упали крупные куски, крошка посыпалась на пол прямо под босые ноги. Она не поняла, когда раздался вой - в тот ли миг, когда стекло поддалось и, печально зазвенев, начало разбиваться, а, может быть, чуть позже, но этот страшный, заставляющий вибрировать все внутренности, звук заставил ее, бросив табурет на пол, взлететь испуганной кошкой на кровать и спрятаться под пушистым покрывалом. Дрожащими пальцами королева нащупала цепочку, перебирая звенья, вытащила крестик и, поглаживая его, забормотала молитвы. Слова путались, но она все равно заставляла себя шевелить неповоротливым, ставшим вдруг чужим языком:
- Ave Maria, gratia plena... Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis... Ave Maria, gratia plena... nunc et in hora mortis nostrae. Amen.
Внезапно вой прекратился. Королева крепко сжала крестик в руке - так, что перекладина вонзилась в ладонь:
- Господь наш, Дева Мария, сделайте что-нибудь!
И ответом на ее искреннюю просьбу был суть слышный шорох за дверью и звон подбираемых ключей. Борясь с желанием остаться под спасительным покрывалом, королева сжала челюсти и, выпрямив спину, задрала подбородок. Только потом она позволила себе непослушными руками стянуть толстую ворсистую ткань. Бросила искоса взгляд на открывающуюся дверь и остолбенела. Впрочем, как остолбенел и входящий.
Мысли, точь-в-точь испуганные белки в тесной клетке, заметались в голове королевы. Тюремщик? Подданный? Маг? Для подданного, будь он придворным, вассальным бароном или сервом, этот был слишком странно одет. Для тюремщика - возможно и обычно, но королева никогда не видела в глаза ни одного, чтобы сравнить и найти отличия. Тогда... тогда это - маг! Волшебник, который заточил ее в спальне собственного замка, лишил придворных и, возможно, трона! Что ж, посмотрим, кто кого. Пусть, у нее нет дара к волшбе, но кое-какие иные таланты имеются. Недаром ее страна уже три года живет без войн и восстаний. Три года ее правления.
Королева развернула плечи, проверила поясницей осанку и набрала в грудь воздуха. Но не успела произнести ни слова. Вошедший бросился к окну и начал горестно восклицать:
- Боже, дядя меня убьет! Утром он приезжает, а где я найду стекольщиков в субботу? Он меня просто убьет!
Он топтался возле разбитого окна, зачем-то трогал остатки стекла, не выпавшие из рамы, громко хрустел обломками, давя их странными башмаками, сшитыми будто из длинных полосок кожи трех цветов: черной, серебристой и серой. Башмаки были на толстой ребристой подошве, чуть пружинившей при каждом шаге, с длинными завязками и какими-то надписями. А еще на нем были старые светло-голубые штаны. Такие старые, что в дырах, которые ровными полосами расположились на коленях, просвечивало тело. С плеч мешком свисал грубая вязаная кофта без застежек: с круглым воротом, бело-серого цвета с вывязанными на ней какими-то рогатыми зверями синюшного оттенка. И только узкие прямоугольные кусочки стекла в золотой оправе, что вызывающе сидели на кончике курносого носа, заставили королеву, чуть успокоенную словами о неизвестном, но могущественном дяде, вновь подобраться.
Очки - это всегда признак учености! Все ее наставники, первый министр были людьми, носящими с собой круглые стекла: на ручке или без, вставляющиеся в глаз или висящие на переносице.
Но ей опять не дали сказать и слова!
Племянник неизвестного дяди крутнулся на месте и схватил королеву за руку:
- А ты что здесь делаешь? Где твои друзья? Под кроватью?
Рывком вытащил ее из кровати и поволок за собой, продолжая задавать непонятные вопросы:
- Как ты сюда попала, а? Вот сдам я тебя полиции, будешь знать, как забираться в чужую собственность!
Этого королева стерпеть не смогла. Она уперлась пятками в пол, так, что вздыбился ковер, а тащившему ее пришлось остановиться. Дернулась, пытаясь вырвать руку, но безрезультатно - хватка узкой ладони была сильной.
- Чужой? Чужой? Это мой замок, мой, мой, мой! - Она даже топнула ногой, но босиком это вышло нелепо. Голая подошва звучно шлепнула по паркету, заставив тюремщика поджать губы и хмыкнуть.
- Твой? Это Сент-Валери - твой? Изволишь шутить... ладно, пойдем, - он вновь дернул королеву за руку, - в полиции разберутся.
- Сент - Валери? - Растерянно прошептала королева, - но это же Шато-Коломб.
- Шато-Коломб этот замок назывался до четырнадцатого века, а потом стал Сент-Валери, в честь семьи, которая восстановила его и сделала родовым поместьем, - через плечо заученной скороговоркой бросил тюремщик и вдруг остановился. - Постой, а откуда ты это знаешь? Путеводитель штудировала перед тем, как залезть?
- Путе.. чего?
- Путеводитель, гид... откуда ты, прелестное создание? С другой планеты, что ли? Имя-то у тебя есть?
- Алисия, - не желая того, ответила королева. Только сейчас она заметила, что тащивший субъект был весьма молод. Не мальчишка, не юнец, но далеко и не убеленный сединами муж. Возраст большинства ее кавалеров на придворных балах.
- А я - Филипп. Вот и познакомились. А теперь, пошли дальше - сигнализацию я отключил, но в полицию не звонил. И, если не ошибаюсь, они вот-вот нагрянут.
Ноги королевы подкосились, и она села на пол. Неожиданно из глаз брызнули слезы, а в горле встал комок. Она не плакала с тех пор, когда умер ее Ветерок - любимый серый пони. Не плакала, когда ее мачеха отравила отца и уж тем паче, не плакала, когда подписывала ей приговор. А тут - слезы лились рекой, а из горла раздавались хриплые рыдания.
Филипп немного постоял, продолжая держать руку королевы, потом выпустил ее и присвистнул:
- Тю, теперь мы еще и плакать начнем! Нет уж, если пакостничать - так и отвечать надо.
- Не пакостничала я, неправда! Я не знаю, куда я попала, только я хочу обратно. Я хочу домой-ю-у! - Последнее слово утонуло в слезах.
- А где ты живешь? - Юноша присел рядом на карточки, осторожно погладил ее по плечу.
Сквозь всхлипывания донеслось:
- Здесь.
- Вот те раз! Да не можешь ты здесь жить. Еще раз повторяю, что с четырнадцатого века здесь живет наша семья, и точка!
- Я домой хочу-у.
- Вставай, - он обнял королеву за плечи и заставил подняться. - Пойдем на кухню, там чай есть горячий - попьешь, согреешься, успокоишься. А полиции я что-нибудь совру, не привыкать! - Он хитро усмехнулся и подмигнул, - был на моем месте дядя - точно бы ночевала в участке. А я добрый и доверчивый. Сам чудил...
Продолжая ее обнимать, Филипп повел королеву по длинным коридорам, столь знакомым ей с детства. Но теперь они были чужими - без факелов и светильников, с расставленными там и сям хрупкими на вид столиками и креслами, картинами на стенах вместо шпалер. Крутой лестницей, которая использовалась лишь прислугой, они спустились на первый этаж. Здесь и вовсе было незнакомо.
- Проходи! - Юноша открыл белую дверь со странным стеклом посредине - почти непрозрачным, на взгляд невесомым, в пупырышках и ярко-красного цвета.
Вместо привычного огромного зала, именуемого кухней: с расставленными столами, за которыми слуги готовили еду, с очагами и вертелами над ними, котлами и сковородами, она увидела небольшую, но уютную комнату, по стенам которой были развешаны аккуратные шкафчики, подле окна стоял полукруглый стол наполовину занятый вазой с огромными ярко-желтыми хризантемами. На краю стояла одинокая чашка.
- Сейчас будет чай! - Филипп подошел к кухонному столу и ткнул пальцем в кувшин кремового цвета. В ответ тот зашумел - негромко, но уверенно.
- Вода почти горячая, вскипит быстро, - не оборачиваясь, говорил юноша, поочередно доставая из шкафчика чашку и цветную коробочку, а из выдвинутого ящика стола - ложку. Он вытащил из коробочки маленький квадратный мешочек и, положив в чашку, свесил наружу кусок бумажки на тонкой нитке. Насыпал две ложки белых кристаллов, спросил, - тебе две или три ложки?
- Что?
- Две или три ложки сахара? Или ты вовсе без сахара пьешь?
Королева затравленно посмотрела по сторонам. Боже, как ей не хватает привычных советов наставников! И как же ей хочется сбежать отсюда - домой, в привычный мир, где она точно знает, что чай пьют, складывая в большой металлический кувшин всевозможные травы, и добавляют туда для сладости мед.
Не получив ответа, Филипп пожал плечами и положил в чашку еще одну ложку сахара. Затем схватил громко щелкнувший кувшин и налил воду:
- Там на диване есть плед, накинь его, а то здесь сквозняки. Где у тебя одежда?
- Что?
Юноша обернулся и, сведя брови, переспросил:
- Одежда у тебя есть? Ну, в чем ты сюда пришла - платье, джинсы? Не в ночной же рубашке ты сюда вчера притопала!
Гордо задрав носик, королева процедила:
- Меня перед сном всегда переодевают. Это верх неприличия - оставаться в дневной одежде, готовясь ко сну.
- Почему? - Искренне удивился Филипп, потом смутился, - ну, не то хотел сказать. Понятное дело, что переодевать надо, но почему - неприлично?
- Оттого, что, засыпая, человек предает себя в руки Господни и не гоже встречать душой...
Высокий трескучий звонок прервал королеву на полуслове, заставив подскочить и натянуть на плечи тонкий плед.
- О, приехали! - Скривил губы Филипп. - Ладно, держи чай, а я пошел разбираться с доблестной полицией.
Он сунул чашку королеве в руки и, пройдя мимо диванчика, ушел в темный коридорчик. Щелкнул замок, потянуло холодом. До королевы доносились обрывки непонятных фраз: сбой сигнализации, сервисный центр, обслуживающая фирма... Наконец разговор закончился и, хлопнув дверью, появился Филипп. Молча прислонился к шкафу, рассматривая королеву. Ей хотелось крикнуть что-нибудь негодующее, заставить его отвести глаза. Но вместо этого она неловко заерзала на маленьком диванчике и потупила глаза. Потом, осознав, что ведет себя неподобающе ее статусу как королевы, впрочем, как и дамы, вспыхнула, оставила чашку с недопитым чаем на маленьком столике и произнесла, искренне надеясь, что совладает с собственным горлом. Олднако, оно подвело, вместо звучного "сударь", издав хриплый звук, более похожий на мяуканье уставшего котенка. И опять королева смутилась, откашлялась, и уже совсем некстати, шмыгнула носом.
- Пиццу будешь? - Вдруг спросил Филипп, уже не так испытующе посматривая на свою невольную пленницу. Кинулся к огромному белому шкафу, открыл правую дверцу и достал большую коробку. Долго возился с ножом, раскладывая нечто плоское и покрытое овощами на тарелки, потом поставил их в маленький шкафчик. Опять потыкал в него пальцами, при каждом движении раздавалось тихое треньканье бубенчиков. Шкаф заурчал и осветился внутри. Королева увидела, как тарелки плавно кружатся - сначала по часовой, потом против часовой стрелки. Затем шкаф мелодично прозвенел и замолчал.
Филипп достал тарелки, придирчиво сравнил их содержимое:
- Тебе, наверное, лучше отдать кусок побольше. Ты ведь не завтракала? - Он поднял брови и улыбнулся, - или чипсы с собой брала?
- Что? - Опять не поняла королева и в душе рассердилась на себя. Ее вопросы не отличались разнообразием, и это удручало.
- Тебе надо вилку? Есть такие индивидуумы, которые пиццу вилками едят, -рассмеялся юноша и, не дожидаясь ответа, положил тарелки на столик. Сам плюхнулся на диванчик рядом, нахмурился и заполз рукой между диванных подушек, - где же он, черт побери! Вечно валяется где попало!
Взяв тарелку, королева внимательно рассматривала содержимое. Кажется, примерно такие пироги она ела на юге - плоские, круглые куски теста, которые деловитые пирожники мастерски быстро, прямо на глазах истекающей слюной очереди, покрывали толстым слоем перемешанного с маслом сахара. Завороженная ароматами, она тогда приказала остановить носилки и купить ей кусочек этого восхитительно румяного, с блестящими сахаринками наверху, пирога. Ее воспитательница фыркнула, но подчинилась, протянув укрытую расшитой перчаткой руку между занавесок, подавая монетку пирожнику. Вспомнив вкус пирога из детства, королева сглотнула и осторожно взяла этот - цветной, с тянущимися между кусками нитями. К ее удивлению, он оказался вовсе не сладким, а соленым. Или не соленым... чуточку, все же сладковатым. Она не могла уловить правильный вкус, но это не помешало съесть пирог без остатка. Аккуратно, стараясь ненароком не звякнуть, поставила тарелку рядом с чашкой и взглянула на юношу. А тот продолжал рыться в диванных подушках, потом поставил свою тарелку с дивным овощным пирогом на пол и сам залез под диван.
- Вот он! - Зажав в руки маленький прямоугольный предмет, сел на переворошенный диванчик и поставил тарелку на колени. - Что смотреть будем?
- Смотреть?
Филипп повернулся:
- Слушай, хватит уже переспрашивать, а то я точно решу, что ты - ненормальная и сдам тебя, если не полиции, то врачам. Ну, не с Луны же ты свалилась...
- Нет, - удивилась королева, - с Луны невозможно упасть - она на небе.
- Вот и слава богу - хоть один вразумительный ответ! Ладно, - юноша подкинул коробочку в руках, поймал и положил рядом с собой, - телевизор подождет. Ты мне скажи, откуда ты, прелестное создание? Не обидишься, если спрошу, сколько тебе лет? А то вы все дуетесь, как будто бы в паспорте не написан год рождения.
Конечно, она могла бы гордо вскинуть голову и процедить что-нибудь высокомерное, но отчего-то королева засомневалась в верности такого решения. Ее влекло к этой странной простоте вопросов и ответов, без галантных экивоков и дипломатических книксенов.
Забрав недопитый чай, она отхлебнула, бросила лукавый взгляд поверх чашки и ответила:
- Семнадцать. И я этим горжусь! Ведь я приняла власть в четырнадцать и сумела ее удержать!
- Приняла власть? - Филипп свел брови и покачал головой, - зачем? От кого?
Боже, какой непонятливый... королева покусала губы в замешательстве:
- После смерти отца осталась империя... - она вздохнула и поправилась, - не империя, конечно, так, крохи - маленькое королевство. Но забот достаточно.
- А, понял! - Просветлел лицом собеседник. - Майкрософт, Гинесс, Джонсоны... не повезло тебе. Теперь понятно, отчего ты такая странная - навалится такая забота, совсем с ума сойдешь! Можно считать, мне еще повезло: мама с папой - живы, дядька, если можно так сказать, правит своими корпорациями и фондами. За колледж платят - живи и радуйся!
- Повезло, - искренне улыбнулась королева.
- Кстати, Алисия, ты где учишься? - Филипп собрал посуду и поставил ее в большое металлическое корыто, прикрепленное к стене.
- Где? Здесь, конечно, - недоуменно ответила королева, но ее слова утонули в шуме воды, потекшей из кривой трубки, прикрепленной к корыту. - У меня наставники, учителя...
- Извини, не расслышал, - улыбнулся юноша и повернул рычажок. Как по волшебству вода перестала литься.
- Это не важно, - махнула рукой королева. Пока собеседник мыл посуду, она вдруг поняла, что ей нравится ее имя и еще кое-что... но в этом она побоялась признаться даже самой себе. Пока побоялась.
- Воможно-возможно, просто интересно было. Хотя, ну его к лешему эти выяснения про учебу - я их так наелся, - Филипп резанул ладонью по горлу. Как придут мамулины подружки, клуши такие. И дочки у них тоже клуши - только из отцовского кошелька деньги выщипывать годятся. И все разговоры - про учебу, да про отдых на спа-курортах! А чтобы по лесу погулять, я уж не говорю, лук взять, или, к примеру, арбалет - кого стрелять нынче? Нет, только по аллеям в парке. А там разве разгуляешься? Раз-два - и аллея закончилась! А они еще и первые целоваться лезут, ой! - неожиданно оборвал себя и хлопнул кулаком по колену. - Прости, лишнего сказал.
Королева продолжала сидеть тихо-тихо, не шевелясь и, не сказав ни слова. Она только чувствовала, как ее щеки заливаются краской, а уши горят.
Желая отвлечь ее внимания от разговора, юноша опять нащупал прямоугольную корочку и пробежался по ней пальцами. На противоположной стены зажглось бывшего до того черным, окно, показывая поочередно фигурки людей, какие-то разноцветные повозки... Королева украдкой нащупала крестик. Она, конечно, читала в старинных легендах о пророческих котлах и зеркалах. Видно, это - одно из таких.
- Посмотри, какая лялька! - Кивнул на волшебное зеркало Филипп.
В зеркале медленно ехала странная, чуть округлая повозка ярко-красного цвета. Она громко ревела, а ее колеса сверкали слюдяным блеском. Но странное было не в этом - она ехала сама по себе. Этого королева не выдержала:
- А лошади?
- Да... четыреста пятьдесят лошадок - это вам не "Пежо". - Филипп оторвался от зеркала и внимательно посмотрел на собеседницу, - странно, ты - первая девушка, которая задала приличный вопрос на эту тему. Обычно их волновал цвет, максимум - марка. - Он помолчал и вдруг выпалил, - а еще мне очень хочется тебя поцеловать. - Густо покраснел и отвел глаза, уставившись в волшебное зеркало.
Осторожно, словно боясь спугнуть лесную птаху, королева подвинулась к юноше. Не поднимая глаз, коснулась щекой его плеча и застыла. Потом почувствовала, как его рука медленно продирается между складок пледа и диванных подушек, чтобы остановиться на ее левом плече и чуточку прижать - так, чтобы слышнее было дыхание.
Расслабляясь, Алисия поняла, что мир, в который она попала, не так уж и плох, даже если в нем нет власти - ее власти. И еще она испугалась, но тут же успокоила себя, пообещав всю ночь не отрывать глаз от волшебного зеркала - в нем было столько интересного! И тут же укорила себя за вранье. Ведь она просто не хотела уснуть - уснуть, чтобы вернуться и потерять Филиппа.