Бронзовый, старинный, в литой чугунной оправе, всегда сияющий, очень красивый маятник монументальных часов, вдруг как-то весь потускнел и... остановился! Даже старожилы не могли припомнить ничего подобного за всю свою жизнь и лишь удивлённо кивали головами и пожимали плечами: часы шли всегда, благодаря маятнику, качавшемуся вправо-влево, вправо-влево... Кто-то слышал перед этим, как часы издали странный звук, как будто кто-то вставил в маленький замочек маленький ключик и повернул его два раза, с интервалом в полторы-две секунды. Ещё кто-то, вспомнив позже об этом удивительном событии, уверял, будто звук был похож на звон двух, упавших на бетонный пол и разбившихся один за другим, хрустальных бокалов.
Маятник остановился всего неделю назад, но вот уже второй день ни это странное событие, ни что либо другое вообще нисколько не занимало людей с посеревшими вдруг лицами и потухшими глазами: тихо, почти шёпотом переговариваясь, они вытаскивали из квартир и выносили из подъездов большого дома свои пожитки, складывали их кучами, неподалёку от подъезда, под наблюдением судебного пристава и милиционера. Женщины хлопотали над вещами (как бы дождь не намочил, как бы не разворовали всё), мужчины таскали мешки и картонные коробки, мебель, стиральные машины, холодильники, горшки с фикусами и кактусами...
Говорили, что грузовые машины подъедут к 17 часам, а затем на них всех бывших жильцов этого дома перевезут (со всеми их пожитками) в барак номер АF 3927 (номер барака все почему-то запомнили очень хорошо). Тихо сетовали на то, что вывозить будут поздно - не то, что тех, из соседнего дома! - и будет совсем темно, когда их привезут на место: как тогда разбирать вещи и заселяться? Ну, ладно, потерпим, не привыкать, может быть, прожектор какой-нибудь включат.
Судебный пристав уже давно (очень добросовестно и толково) объяснил выселяемым, что бараки построены где-то в 200-х км от их бывшего дома, - на месте бывшего когда-то колхозного поля; что каждой семье будет предоставлена комната, а одинокие, группами в 15 - 20 человек, будут жить в больших комнатах с двухъярусными кроватями и тумбочками; что, вообще-то, им очень повезло: рядом находится тюрьма, и на обед они будут ходить в тюремную столовую, где им будет обеспеченно полноценное почти бесплатное питание.
Подслеповатая старушка вдруг громко пропищала дребезжащим фальцетом: "А почему мы куда-то едем?" Все испуганно зашикали на неё, но пристав, проведя ладонью сверху вниз по своему бледно-серому, усталому лицу, всё-таки сказал: "Объясняю ещё раз. Жильцы вашего дома задолжали государству больше, чем весь этот дом стоит. Теперь в нём будут жить, согласно утверждённому мэрией плану, рабочие: китайцы, узбеки и вьетнамцы. В соседнем доме - азербайджанцы, турки и чеченцы, а вон в том - трудящиеся из Камеруна и Гвинеи. Ну, и так далее... Понятно?" Заметив несколько испуганно-вопросительных взглядов, пристав с досадой продолжил: "Всё будет нормально, не бойтесь: вы теперь будете развивать русские национальные традиции, петь русские песни, делать матрёшки и балалайки, устраивать концерты для иностранцев, а вам за это будут платить деньги. Вас даже будут охранять..." Потом добавил, покосившись на милиционера, выдавил из себя с мукой: "А чего вы ждали? Чего, на хрен, ..." И, не окончив последней фразы, вдруг замолчал, ещё раз покосившись на скучающего милиционера. Отвернулся от толпы. На лицах некоторых женщин появились слёзы: какой хороший человек! На лицах мужчин не было ничего.