Случилось это давно. В то далекое лето я, еще будучи студентом, вместе с однокурсниками был отправлен на картошку в одну Богом забытую деревеньку. Мы тряслись в вонючем автобусе навстречу приключениям, распевая песни. Девочки-однокурсницы были ах как хороши, и никогда еще не казались более доступными. Шансов добавляли местные молодки. По рассказам бывалых картошечников, деревенские дамы готовы были отдать девичью честь любому, у кого в паспорте стояла волшебная метка - штамп с московской пропиской. Брезентовые рюкзаки наши дулись от бутылок с портвейном, на дне покоились бережно завернутые в тридцать три пакетика резиновые изделия под номером два, с большим трудом стыренные из родительской аптечки.
На месте нашу группу распределили по домам местных жителей, из расчета три человека на дом. Нас, четверых закадычных друзей, разделять не стали, и поселили к местному деду Митричу на самую окраину деревни. Митрич оказался мужиком мировым, он сразу приволок из закромов огромную, запотевшую бутыль местного самогона. Мы замечательно скоротали вечер, за беседой уговорив почти половину посудины, а потом гостеприимный хозяин затопил нам баньку. Все прошло великолепно, кроме одного неприятного происшествия - наш отряд, так сказать, потерял одного бойца. Из рядов выбило Санька. Наступив на скользкую мочалку, друг загремел в бане тазами. Смех смехом, а ногу Санек сломал, и был отправлен обратно в Москву на следующий же день. Больше самогона дед нам не предлагал, получив по шее от куратора группы.
Прошло несколько дней - мы пообжились, перезнакомились и подружились с местными аборигенами. Выбор девиц оказался невелик - всего-то три молодки, но зато какие!!! Ммм - Светланка, Танюшка, Людмилка. Все три барышни что надо - кровь с молоком. Большегрудые, румяные, крупнобедрые. Не чета нашим тщедушным однокурсницам, сидящим на вечных диетах, бледным от городской загазованности. Ах, Людмилка - глазищи в половину лица, коса на плече! Посмотрев в эти оленьи глаза, я влюбился с первого взгляда, но девушка не ответила взаимностью. И вообще местные красотки оказались девушками на редкость скромными и неприступными. Наши студенческие дискотеки игнорировали, да и на глаза нам попадались изредка. И каждый раз я млел, увидев Людмилу в огороде, или на реке, стирающей белье. За крепкие Людмилкины ноги, облепленные мокрой длинной простецкой юбкой, я готов был отдать оптом обнаженные ножки всех наших московских красоток. Никогда больше в своей жизни не испытывал я такой всепоглощающей нежности, такого счастья при виде объекта вожделения.
Поездка была омрачена вторым досадным происшествием. Потерей еще одного бойца, и опять в наших рядах, и снова в бане. Дед затопил нам ее с огромной неохотой, все бурчал себе под нос про какую-то Шишигу, которой, видимо, не понравились гости. Ну да деда мы уговорили, получив подробный инструктаж - в бане не безобразить, ни в коем случае не пить, не сквернословить, громко не кричать. Она этого не любит. Кто эта загадочная Шишига дед нам говорить категорически отказался, сославшись на ее нелюбовь к болтливости. - Вам, оболтусам, повеселиться, да уехать, а мне, между прочим, с ней еще жить - проворчал дед, добавляя в банную печку полешек. Мы торжественно поклялись вести себя примерно, и отправились париться. Достали припрятанный за печкой портвейн, употребили по стаканчику. Хорошо пошло! Хлопнули по второму - еще лучше. И пошло-поехало веселье. Баня находилась достаточно далеко от дома, поэтому дед нас не слышал. И, слава Богу, как мне кажется, потому как вели мы себя оооочень громко. И песни, кстати, тоже пели. Друг мой, Леха, попросил попарить его хорошенько. Схватил я одной рукой веник, другой ковш с горячей водой, да на спину Лехе из ковша и плесканул. Честное слово - я сам помнил, как воду в ковше разводил. Нормальной температуры была вода - горячая, как надо, но Леха почему-то взвыл, с полки соскочил, из бани бегом выскочил, да в реку рядом протекающую сиганул. Потом оказалось - в ковше неразбавленный кипяток был, я видно, по пьяни, развести все-таки забыл. Спина Лехина пошла волдырями. Ух, и нагоняй от Митрича мы получили, и полнейший запрет на баню. Поставил дед для нас во дворе корыто, воды из колодца натаскал. Мойтесь, гости дорогие. А Лешку утром домой в Москву отправили. И остались мы с Валеркой вдвоем.
Пролетела еще неделя. Неприступная Людмила даже в сторону мою не глядела - гордячка, а я готов был пойти на что угодно, даже жениться подумывал. Митрич подобрел. Воду в корыте он менял регулярно, заботился о гигиене молодого тела. В общем, жизнь наладилась. Неожиданно Митрича вызвали в соседнюю деревню - старик был ветеринаром на пенсии, причем лучшим на несколько деревень, поэтому его иногда дергали молодые, да неопытные. На этот раз, не могла растелиться какая-то бедолажница корова. Деревня находилась не близко, дед предупредил - заночует на месте. Мы, получив от хозяина ЦУ, оказались одни, сами себе предоставлены. - Жень, а давай затопим сегодня баню, да пригласим всех наших - предложил Валерка. Идея мне понравилась, и мы отправились собирать попойку. .
Споро приготовив стол, все сразу ломанулись париться, так как подобной экзотикой баловались только мы. Под хмельком я подзабыл свою зазнобу Людмилу, и решил присмотреться к Лялечке, моей одногруппнице. Ляля была хорошей девочкой, причем влюбленной в меня с первого курса, поэтому она с огромным удовольствием ответила на мои ухаживания, и уже совсем скоро мы целовались с ней в темном углу избы. - Пойдем, попаримся? - предложил я Ляле.
- Ой, Женька, я купальник дома забыла. Я сейчас быстро сгоняю
- Да ладно тебе, Ляль, какой купальник! Ты мне без него больше нравишься - жарко зашептал я в ухо своей новой зазнобе.
- Ах ты, Женька, нахал. Ну уж нет - побегу за купальником. Я мигом! И кто только придумал эти дурацкие клочки ткани. Глупая формальность Я пошагал в баню. Народ давно разбрелся по дому парочками. У реки слышался визг девчонок, пьяные возгласы парней. - Голые, небось, купаются, развратники - пробурчал я. Баню Валерка натопил знатно. Белый пар валил наружу даже из-за закрытой двери. Я решил посидеть и подождать Лялю там. Плесканул на полку ледяной воды, скинул простыню, в которую был обернут, и лег. И даже, кажется, задремал. Кстати, именно так погибают пьяные люди в банях.
Очнулся я от скрипа двери. В бане было сумрачно, я увидел в дверном проеме женский силуэт. Ага - Лялька вернулась. - Ляля, иди ко мне - шепотом позвал я и протянул руку. Пальцы мои легли на....голую девичью грудь. - Гммм, а где же купальник - первое, что пришло в голову.
- Любый мой, любый - прошептала Ляля.
- Надо же, даже уговаривать не пришлось - подумал я, и притянул девушку к себе. Огроменные, в пол лица оленьи глаза уставились на меня из сумрака.
- Лллюдмила - пролепетал я, и стал шарить рукой рядом с собой, пытаясь прикрыть простыней дающую знать о себе плоть
- Ну что ты напугался так, любый мой. Обними лучше, поцелуй меня. Не обо мне ли ты мечтал все время, не обо мне ли думал?
И я плюнул на все. Сжал руками груди, такие большие, наливные. - Странно, какие холодные - успел подумать я, и погрузился в пучину удовольствия. Уж что со мной выделывала эта недотрога - уму непостижимо. Никогда больше в жизни я не чувствовал такой страсти, такого удовольствия. Мы делали это снова и снова. Странно, но банного жара я совсем не чувствовал, хотя, как мне показалось, прошло несколько часов. Про Лялю, кстати, я и думать забыл. И вот мы с Людмилой, такие распаренные, утомленные легли рядышком на полку. Я гладил ее шелковые волосы, и строил планы. Как поедем мы в Москву, как поженимся, как будут у нас детишки - самые красивые на свете. Рука моя легла на Людино бедро, и я почувствовал...жесткую щетину между пальцами.
- Ой, а что это у тебя тут - я приподнялся и... обмер. Мама!!! Где красивые полные бедра? Вместо них красовался тощий, обвисший, обросший густой шерстью зад, из которого торчали две длинные прямые палки-ноги, заканчивающиеся огромными мохнатыми ступнями, с мясистыми толстыми пальцами. Из пальцев загибались длинные желтые заскорузлые ногти.
- Лллюдочка... аааа... вот...ччччееерт - вместо Людочки рядом со мной, раздвинув длинные палки-ноги лежало существо...Старушечье лицо в обрамлении жиденьких седых перышек волос могло вызвать разве что жалость, ну никак не вожделение. Длинные, тощие мохнатые веточки-руки удовлетворенно поглаживали то, что осталось от больших и наливных грудей - два волосатых мешочка.
- Замуж, говоришь? Ну, так я согласная. Давно тебя, соколик, заприметила. И детишек тебе рожу, красивых - не сомневайся. С этого дня забудь про всех других. Соперницу не потерплю. И ее сгублю, и тебе мало не покажется.
Я сидел, не мог пошевелиться - все смотрел и смотрел в ее страшные глаза без зрачков. Вместо глаз - белая пена, две мыльные дыры. Смотрел и осознавал - я попал, причем серьезно. Кажется, потом я потерял сознание. Очнулся уже в доме. Кто-то лил мне на голову холодную воду, кто-то пытался влить в рот портвейн, кто-то бил по щекам. Уже потом друзья рассказали - тревогу подняла Ляля, вернувшаяся с купальником, нашедшая меня еле живого в парилке.
Утром вернулся дед. После долгих раздумий, я решился-таки рассказать ему обо всем. Ждал, что дед поднимет меня на смех, двинет подзатыльник за непослушание, но он только мелко-мелко закрестился, и......заплакал.
- Ох, пацан, жалко мне тебя. Сгубил ты жизнь свою, отдал нечистому. А я-то, дурак старый, не предупредил - не рассказал. Подумал - зря только воздух сотрясать, все равно не поверите старику, шибко умные все стали. Шишига тебя совратила, банница. А ты, глупая твоя башка, повелся, да еще и замуж позвал! Ох, теперь и не знаю, как помочь тебе. Приедешь домой - попа позови, пусть квартирку твою осветит, авось поможет. Квасили мы с дедом всю ночь, а через несколько дней все тот же тарахтучий автобус увез меня в Москву. В подарок от Митрича я получил маленькую иконку "Казанская Божья Матерь" с рекомендациями повесить ее в ванной, что я и сделал перво-наперво, по приезду домой. Родители поохали-поохали, да смирились. Атеистами они не были.
Прошло несколько недель. Я старался все забыть, мне даже удалось внушить себе то, что банница мне просто привиделась спьяну. Ах, как я ошибался! Знаете что для меня теперь самое страшное? Тоненькая линия света между дверью и дверным косяком. Только что она была, и вот уже ее нет. Стоишь как дурак голый в ванной и понимаешь - там, за дверью кто-то есть, и этот кто-то наблюдает за тобой, а дома-то кроме тебя нет никого. Шишига пришла неожиданно. Кажется она стала еще страшнее, еще противнее. Седые спутанные космы заплетены в две тощие косицы - старалась, дрянь. Глазницы, заполненные белой субстанцией, похожей на рисовую кашу, широкий приплюснутый нос с огромными ноздрями, рот - корявое дупло высохшего дерева и огромный красный язык - слизень, с трудом помещающийся в дупле. Посмотрела на меня, обнаженного, языком удовлетворенно зацокала, руки-ветки свои вытянула и ко мне... Очнулся я от холода, тело ломило так, будто по мне проехало пять дорожных катков. Твою мать! Что делать, я не знал. Было одно желание - отмыться. Помниться тер я себя мочалкой до кровавых стертышей, тер и плакал, плакал и тер.
Прошло много лет, а я все забыть не могу ту вонь...Батюшка хороший оказался, понятливый. Мне сразу поверил, согласился квартиру освятить, от денег отказался. А когда молитвы читать начал, как пошла вонь по квартире, особенно в ванной, да как загромыхали материны тазы-бачки! Раковина новая, чешская упала и вдребезги, вода кранами пошла - кипяток. А батюшка не испугался - знай себе, читает. Спасибо ему и поклон земной, если бы не он, думаю, долго бы я не протянул, загубила бы меня Шишига. Я давно женат, у меня дети, внуки, но щель!!! Та самая дверная щель не дает мне покоя до сих пор! Господи милостивый! Спаси и сохрани!!!!