Сила и постоянство летнего солнца Якутии, каждый год приносят крымскую благодать, для нас, жителей и гостей Мачи. Со временем привыкаешь к мысли, что не надо расходовать деньги и силы на дорогу ради солнечных дней, их тут не меньше. Только желание, ехать куда - всё равно, куда только чтоб ехать, может заставить купить билет и временно умчаться отсюда.
Ты, милая , всё это почувствуешь, если, готова найти в себе силы пренебречь, атаками летающих тварей крупных и мелких до невидимости, но приносящих адcкую боль. Не бойся, моя дорогая, прошу тебя, к этому можно привыкнуть, даже научиться отражать и держать их на расстоянии, от себя. Местные жители научили меня этому искусству. Дети, можешь себе представить, к этому привыкаю быстрее взрослых.
В летние дни, здесь можно получить полное утешение за суровые морозы, с октября по апрель. К счастью, они здесь редко , несут с собой довесок из жгущего хиуса. В морозы безветрие и чаще солнечно, если не пересилит морозный туман.
А вот северные ночи, - это 5 месяцев каждого года. Зима - кудесница, вообще заставляет тут человека искать в себе силы и здоровье, о которых он не подозревал, проживая в каком - ни будь городке, сёлышке, а то - деревушке, на Волге, Вятке или Оке. Речь здесь, моя хорошая, не только о физическом здоровье. Речь о здоровье, при котором человек умеет быть искренним сам с собой. Он не может быть небрежным в отношении с людьми, носить в себе намерение лицемерия и вранья.
Сколько уж убеждался , что какими бы прочными, даже вечными , не казались такие постройки внутри себя, время порушит их обязательно. Время, мне представляется , имеет свойство, находить и брать силы для людей из неведомых нам, своих собственных, времени принадлежащих, складов и хранилищ , что бы сваливать ложь и обман в зловонную яму. Вранья, подлости и обмана самого себя, заслоняющих собой солнце истины, так, что бы, сквозь них не просочился хоть один его чистый лучик, не бывает. Само время, ступив из настоящего в будущее, своей логикой, раздевает ложь и правду до одинаковой степени наготы. Вот тут человеку поможет тот луч, увидеть, где ложь, где правда! (Милая, слушай, ещё лучше читай Высоцкого!!!).
Вот такие условия для своего существования с самовоспитанием даёт Север Крайний для отдельного индивидуума, оказавшегося там добровольно. HOMO SAPIENA Северный, так сказать.
О человеке, оказавшемся в неволе на Севере, разговор может быть только особый, и очень специфическим.
Ещё труднее разговор о групповом, а лучше сказать - коллективном вранье. Вранье людского сообщества на большом отрезке времени. Мне порой кажется, что некоторые, из почивших в неправде , готовы покраснеть и ещё раз скончаться от шлейфа лжи, мелкого и подлого вранья , который оставили за собой в этом мире. Тупики и несчастья живых людей - плата за ложь и враньё людей из минувших дней.
Живым становится дурно от смрада, оставленного за собой некоторыми из людей, жившими в прошлом..."Только хорошее или ни слова о покойнике", - похоже, стало не актуальным. В том смысле, что они оставили о своём времени слишком много неправды, лишь бы обелить себя.
Далёкая таёжная и отшельническая Мача, подарила мне встречу, из которой вынес убеждение: времени продолжительностью целый почти век, не достаточно , что бы обнажить до наготы ложь, враньё и обман, совершённые людьми в его начале. Истинность событий разбита на столь мелкие частицы, отдельные слова, что
для сложения их в целостную картину о времени Начала Века , потребуется, полагаю, не один век из Будущего. Кирпичи, изготовленные для Дворца Истины должны быть отменного качества. Хочу надеяться природа не остановилась в своём творчестве созидания Человека, в его совершенствовании, себе и ему во благо. Ну, могу я
надеяться, что они будут умнее? Простишь ли меня, за написанное, может остановить попытки этого нелепого творчества, не мучать тебя, а...? Сама видишь, куда меня оно уводит. Одиночество - пособник творчества, и провокатор суицида. Достижение жизненной цели - лазанье по отвесным скалам истины. Смерть - есть падение в пропасть собственной лжи.
*
"Дроби на промежутки.....", что б время двигать поскорей", - это здесь годится в отрезке октябрь - апрель.
Середине апреля приносит мне восторг, торжество и фантазию. Солнце тогда начинает играть в небесной синеве так, что, моя душа создаёт себе оркестр сродни Венскому филармоническому. Как бы я хотел, что бы музыка этого оркестра была услышана тобой и детьми!
Роскошь зимнего ночного небесного убранства заставляет тянуть к нему руки, чтобы прикоснуться к сверкающим бриллиантам , переливающимся жемчужинам на бесчисленных " ...переходах пространств и времён". В объятиях летних белых ночей, умноженных на бесчисленные гаммы нежных рассветных и закатных цветов, под дымками бесконечно удаленных сторон горизонта здесь, милая, побываешь одновременно с загаром и купанием в прогревшейся ленской курье, испытанием себя таёжным богатством под натиском мошки и комаров.
И всё - таки именно гаммы, потому что, летние и весенние, невиданные больше нигде , небесные акварели, сродни, звучащим Скрябинским струнам. Граница между звучащими и акварельными душа теряет, там они сливаются. Гаммы, отдельно для каждого человека нарисованные , как и гаммы , звучащие, - оставляют незабываемый след на всю оставшуюся жизнь. Вот увидишь, только приезжай и привези детей.
Днём, чистота и прозрачность воздушного наполнения окружающего мира такова, что перехватывает дыхание от расстояний, доступных взгляду.
*
Вообще то, я обещал тебе, не писать о прошлом. Прости, не получается. Виновато в том будущее, реализовавшее себя в наших с тобой детях. Всё, что было прекрасного между нами, полагаю, человеку дано лишь раз в жизни. Больше такого не будет.
Вольно или невольно о Прошлом приходится говорить, что бы предвидеть Будущее. С золотом на базар, ходить не надо, туда носят разменную деньгу. Мысль о будущем, связанном с нашими детьми, тащит за собой разменный мусор, от которого надо освобождаться. В этом мусоре хочется заткнуть уши, закрыть глаза и никогда ничего не читать, не видеть и не слышать. Малодушие, наверное, увы. Лезет оно в голову, до испуга в душе: и порой точит мыслишка: может, зачервивел? Вот и начинаю искать себе утешение в Прошлом.
Дед Миша помогает мне искать то утешение со времени нашего знакомства. Люди, только самые близкие ему, называют дедом, в его семьдесят три года. Он за сохатым, со своими собаками, в раз на любую сопку влетает. Так что, как видишь, я в числе избранных Михаила Петровича. Дед Миша, я тебе скажу, это, верховный мудрец на моём веку и главный мачинский дед на скончании века - волкодава.
Может, тешу себя надеждой?
(...)Ты удивишься, но долина, где сливаются реки Олекма и Лена, скопцами , высланными сюда в середине давнего века, была прозвана Якутской Украиной. Она, на три сотни вёрст севернее Мачи. Той самой Мачи, через которую, почти целый век приходилось двигаться старателям туда и обратно на Бодайбинские прииски .
Грузы и люди со всей России, сплавившись карбасами - ли, судами, шли в тайгу на три - пять сотен вёрст, через это село. Когда - то оно считалось и относилось к Иркутской губернии. Обратно шло золото в закупочные конторы и частным скупщикам. Точнее - перекупщикам и сколько их тут было только Богу известно. Сколько человеческих жизней взамен "безбожной" водицы, было загублено здесь, никто не знает.
Легенда гласит, что самый знаменитый скупщик - перекупщик золота , погубил друга, с которым прошёл тот последний для себя и очень удачный сезон. Земляки, говорят были, оба то ли из Калуги то ли Тулы, а не пощадил!
Церковка из жёлтого кирпича под крестом, школа, два деревянных дома под дранкой, с лепниной под высокими потолками , магазин - всё устроено по единому плану, в парке, засаженном лиственницами и соснами. Дом для прислуги, из вечных лиственниц, невиданной толщины, выстроен на проезжей улице, в стороне от хозяйских: парка и хором. Всё оставил селу, сгубив себя водкой и горькой мыслью, а всё равно не почитаемым остался. Говорят, тяжёлая дума сожгла, белая горячка свела в могилу .
На бодайбинских пятистах верстах до Мачи много переправ, распадков, болот и марей, ущелий, скальных отвесов, таёжных тропок и завалов, которые миновать нельзя. Взбесившийся весенним или осенним половодьем, ручей прижал тропу к отвесной скале. Чащоба, непроходимая, улеглась зверем, по всему распадку, загородив путь, заставляя путника с драгоценным грузом взбираться к лысой вершине горы, сопки. Следующий распадок между чередой чудовищных сопок с лысыми пепельными чёрными вершинами - гольцами может оставить лишь узкую, узкую, как ниточка, тропку по топкому болоту в три - четыре версты. Вот тут - то и ждали старателя те, кто был "привычен жить немилосердными справами грабежа да разбоя".
Человеческий череп, отбелённый временем, да каблук сапога, поныне отмечает какое - ни будь из тех не мест. Шайки паслись за сезонными ходоками по таким Крестам. Кто сейчас знает? Может, разбойничьей метки не должно быть на бывшем хозяине Мачи, как и туляках или калужанах, из которых он вышел?
Дом из почерневших снаружи, но жёлтых, как репа и железных внутри, брёвен, служивший, когда то, жильём немалой прислуге, теперь копит и бережёт драгоценное тепло для ребятишек района , которым не досталось родительского тепла. В начале каждого учебного года учителя и воспитатели собирают их сюда, летая и разъезжая по селениям . В самую красивую пору осени, многие соблазняются путешествием по реке на пароходе. Два раза за зиму по две недели за раз, на свидание с родителями, на каникулы, туда обратно, приходится летать промороженными Ан-2. Ребятишки всё - равно летают и ждут таких встреч, как самых желанных новогодних или рождественских подарков.
Постороннему человеку не представить некоторых из тех родителей папами и мамами. А сыночки и дочки забывают о казённом уюте и тепле ради нескольких дней свидания с ними.
Мача место, откуда не замеченным не уезжает , не уходит и не улетает взрослый человек; А ребёнок, тем более.
Почему то из этого дома, сельчане рассказывают, повезли чекисты одинокую хозяйку. Дом, в котором она жила с мужем, и ещё один - для гостей, стояли под замком, и были пусты, когда их открыли. Детей хозяин посёлка не родил. Для всех односельчан, потрясением стала пустота оставшихся домов. Богатство, растворились толи в окрестной тайге, то ли в Лене? Пустыми нашли огромные подвалы, склады с железными дверями, тяжёлыми замками.
Сколько уж кладоискателей, охотников до чужих богатств, сгубило себя в окрестностях, с надеждами разбогатеть. Пытливые исследователи ушедшего времени, пока не утешились хотя бы попыткой раскрыть тайну уходящего века.
II.
Здравствуй моя дорогая! Привет, мои милые, Анечка, Димка! Если бы вы знали, как я скучаю без вас здесь. А впереди ещё несколько месяцев до времени, когда смогу увидеть вас. Я попал в больницу, прихватив воспаление, и сколько придётся лежать, не знаю.
Отвалив на совсем из Джанкоя, побывав у вас, здесь я получил от директора школы два варианта моей дислокации. Первое место, у бабушки Анфилофихи, я бы назвал художественным осуществлением своих мечтаний о возвращении в детство с видом на дальние дали за Леной. Мечтал одолеть при случае это разделяющее меня с горизонтом расстояние, как в детстве! "Около сотни километров до самой дальней точки горизонта, которую видно с берега", - так мне сказал Иван Иванович, знакомый вертолётчик, который зовёт себя "Сталинские крылышки".
Начал летать ещё на Ми - 4, которые сейчас можно видеть только в музее под Москвой.
Какой мужчина не мечтает о том?
Но, уж очень мала, даже крохотной, показалась низенькая под самую макушку мне, комнатка с кухонькой в пристрое бабкиного дома. Поэтому я соблазнился роскошью высоких потолков под четыре метра с лепниной над центром комнаты - гостиной. Мне понравились два высоченных, хоть и узких окна в комнате и кухне. Даже рамы, шпингалеты и ручки с крючками, вымазанными синей краской, остались с тех, шараповских - дремучих, времён. Зато на ночь можно было закрывать окна ставнями. Это актуально белыми ночами. После ремонта, я туда поселился.
Побелённые комната , кухня, великанша - печь приобрели очень даже цивильный и в некоторой мере - уютный , хоть и холостяцкий вид. Этот марафет навели мне двое местных мужичка.
Деревянный дом под почерневшей дранкой постарел снаружи. Даже сухим летом дранка покрылась местами зелёным мхом. Удручал вид из окон на пустырь с репьём, крапивой, татарником возможно оставленных ещё раскулаченной хозяйкой. Но, думал, со всем этим смириться. Однако, исправная печь - великанша, прожорливостью стала напоминать мне ненасытную бабу - извозчика в брезентовом фартуке ,с бичом, которую видел в каком то фильме. С конца ноября она стегала меня денно и нощно, в свободное от работы время, заставляя себя топить, топить и топить, взяв себе пособником мороз с градусом под пятьдесят.
Перед Новым годом, я извинился перед бабкой Анфилофихой, и вынужден был напроситься на проживание в нее пристрое. Крохотную комнатку можно натопить, как угодно, в самый сильный мороз. Муж у неё видно, был толковый строитель, выстроив столь уютные хоромы в миниатюре.
Жил я, радуясь, до 7 марта, и вдруг... Зашёл после урока в учительскую , коллеги ошарашили: "Прилетел следователь республиканской прокуратуры. Вас вызывают в поселковый совет" .
В мозгах крутнулось: "Накажут за тот разговор(...)"
Ну же , помнишь, писал тебе о мужичонке, бежавшем из лагеря в Мохсоголохе? Его мачинские охотники помогли задержать на переправе через Солянку. Солдаты, взвода задержания посадили его , прикованным наручниками к сельсоветовской батарее отопления".
Капитан, прилетавший со взводом задержания, разрешил мне поговорить с ним сколь угодно. Что я и позволил себе в течение трёх с лишним часов.
В марте выяснилось удивительное дело, даже можно сказать удивительное и гадкое.
Захожу. С порога задают мне вопрос: "Ремонтировали квартиру?"
Да!
Какими силами?
Так и так, назвал: Иван да Ванька..., думаю, отшучусь, сколько возможно, что бы понять, в чём дело. Хотя вины за собой не вижу. Ты представить себе не можешь!
Оказывается, я жил в квартире, где свершилось преступление, в котором меня едва не обвинили.
Рот мой открылся, и сказать я ничего чувствую, нет сил.
Спрашивают, а я чую, мне уже не верят. Что говорить?
"Как я мог знать, если во время ремонта, временно жил в школьной физической лаборатории.
Когда водку отдавал, рабочие не предлагали Вам никакой сделки? (И т.д, и т.п.)
На какое - то время мелькнуло, что моя вина в том, что расплатился за ремонт с мужичками водкой, Хотя упрёк себе я имел, что водкой расплачиваюсь, но мужички от денег категорически отказались. Только водка, на худой случай "Красное...". Что прикажешь делать? Ну и пршлось... Мужики тоже, как я, приезжие, считались крепко пьющими , от денег отказались, а водке обрадовались.
В общем, три часа меня терзали. Сознаюсь, я вернувшись к себе, тоже выпил водки, что бы уняться, после такого угара.
В итоге, узнал, что работнички, при расчистке стены от осыпавшейся штукатурки, наткнулись на жестяную банку от китайского чая. Внутри оказались спрятанными золотые часики, несколько колье с бриллиантами , браслеты, кресты, кулоны из золота. И представь себе, мужички смогли сбагрить всё это , не выезжая отсюда.
Как это можно было сделать, представить не могу. Всё село дивилось, что оба пить бросили после ремонта в моей квартире. Я постеснялся выдать их, ни кому не сказал, что расплатился за работу водкой, хотя такой расчёт за работу, в здешних нравах. Отдал им три бутылки "Коленовала", купленные ещё в Джанкое, и отправленные мной в багаже. Кто то подсказал мне, что такого рода питьё в Сибири может служить валютой.
Из всего богатства, государству досталось только колье, И то - случайно. Его изъяли у человека, который пытался нелегально переправиться через границу Армении с Турцией в феврале. Вот так!
III.
Пусть бы помимо меня , ради любознательности детей, ты заронила им мысль, побывать здесь. когда они чуть, чуть подрастут. "Путешествия в детстве и отрочестве" развивают ум - как то услышал я в лесу под Ригой, где стоит изумительно красивое белое здание отеля напоминающее яхту , плывущую по зелёному морю. Так, якобы, родной дядя завёз туда подростком Джона Кеннеди, будущего американского президента. Того самого, что потом Америка собственноручно застрелила. Вот - ведь, демократы, стреляли у нас царей в 19 веке, у них - президентов вплоть до в 20-го. На целый век отстают от нас!
(...) Меня поразила огромная фотография 80 - х лет 19 века, в улусном музее Олёкминска. Она достоверно рассказывает о плодородии местной земли, достатке тепла и солнца. Грешные фанаты труда - скопцы выстроились для снимка большой дугой.
Мудрость с печатью увечья в лицах, которую оставляет человеку самый земной человеческий труд. Натруженные руки , скрещённые на груди. Только нет с ними ни единой женщины. Смиренно переместившись с берегов Волги на Лену, эти люди приспособились растить здесь арбузы, яблоки, ячмень, овёс, рожь и пшеницу с тяжёлыми, словно на Кубани или Дону колосьями. "Даже яблони и груши пытались растить, да что - то им помешало", - гласит легенда. На фотографии красуется гора роскошных снопов, клубней, кочанов, самого разнообразного полевого и огородного достатка, невиданного тут прежде до них. Гора так высока, что мужикам за ней пришлось устроиться на каких - то подставках, образуя собой арку из лиц. Верь после того разговорам о вечной мерзлоте в местном грунте, морозах за пятьдесят - зимой, летнем зное близким к той же цифре. Всё это в жизни есть, а для них как бы - нет! Достаточно оказалось нацеленности на труд и работу, которые из обезьян вырастили человека. Что =- то меня после того стало пугать в жизни: как бы с ростом комфорта и благополучия , вновь, обратно не появились хвосты.
Дома, выстроенные этими людьми, стоят, наверное, доныне. А считать грехи людей , оставивших за собой такой след, как на той фотографии, не нам. Всякий человек, привыкший к земному труду, волен спросить себя, взглянув на ту фотографию: " А тебе, безгрешному, слабо так трудиться?". Посмотришь, посмотришь вокруг, и не знаешь. Кого ещё спросить можно? Ведь, все, кажется, работают. Только. плоды всех трудов , почему - то не складываются в такую гору как гора у тех, "грешных", людей. Плоды всех трудов проваливаются в неведомую яму с пропастью, дна которой не видно. Почему? Мы потерялись? Или щедрость и дух земли, яркость и тепло солнца развеялись в космическом пространстве?
Согласись, милая, что радость восприятия окружающей жизни человеком , как зеркало, воспроизводит все его достоинства и недостатки.
Прожив год в пристрое дома, у бабки Анфилофихи, через дорогу от дома Михаила Петровича, я видел его только в трудах и заботах по хозяйству, шутливом покрикивании на внуков да свою жену , "бабу Оню", для внука и внучки - "Бусю", и "Бусинку ". У всех охотничьих и рыбацких костров, в каждом зимовье, где мне удалось побывать с мачинскими таёжниками, он упоминался с почтением, уважением и в соприкосновении с тайной, о которая я тебе писал. Глупости это, могут ли в этой тайне прятаться его охотничьи и рыбацкие удачи?
Спросить его постеснялся, но в первый год моей жизни здесь, мне нашёптывали: "Сам король советского золота ставил свой нюх на металл по его советам! ".
Летом, от нечего делать, я согласился поехать с ним в тайгу на покос. Поставил он семиместную палатку для нас двоих на большой фамильной поляне, пригревшейся на боку громадной сопки Турпан, в 12 километрах от села. Он привёз меня туда на тряской телеге, взгромождённым на гору из инструмента, ящиков с продуктами, спальным и прочим бутором. Ехали мы неспешно пару - нет, чуть не три часа. Дед в равном времени толковал со мной, а потом, словно боясь его обидеть невниманием, обращался к своему мерину, Буланко.
Этот, я тебе скажу, тип ещё тот. Если замечал, что хозяин о нём забыл, начинал, вдруг, двигаться скачками, так что телега слетала с дороги, которую торной не назовёшь. Или прикидывался, что засыпает: идёт всё медленнее, и незаметно остановится. Глаза закроет и прикидывается, что уснул. Михаил Петрович произносил короткий монолог уважения ко всему лошадиному роду. Буланко стоит. Движение возобновлялось, как только в монологе начинала звучать раздражение хозяина с добавкой из крепких слов. Ещё он остановился, с любопытством рассматривая громадного глухаря, вставшего на нашем пути. Ни пройти - не проехать! Стоит себе на дороге и не уходит, как будто нет нас. Неспешно двинулся в придорожную траву к соснам , когда я спрыгнул с намерением подойти потрогать его распушившиеся радужные перья.
Всё лето Буланко, когда для него не было работы на покосе, пасся без привязи, не стреноженным. Бродил себе вокруг покосной поляны в поисках травы, прохлады и ветерка , для спасения от летающих тварей. Если не находил, возвращался к нашей палатке, где круглые сутки курился костёр. Становился в струю дыма и прикидывался спящим. Дед тут же бросал косу , и разводил костерок на крошечной полянке, так, что бы Буланко убрался с жары - пекла. Так бы нам людям понимать друг друга, как дед и Буланко понимают друг друга.
Беда того лета, жуткая до пустынной выжженности, засуха, опустошила более чем на две трети Яшинскую поляну. Трава выросла лишь узкой полоской около пронзительно холодного ручья на болотистом в обычные годы дне распадка. Поэтому, нужное количество скошенной травы пришлось стаскивать на знойный откос почти два месяца. Сенокос, это я тебе скажу труд чудовищный по меркам сегодняшним. Он уходит в том виде, каким мы с дедом Мишей его исполнили. А с ним, мне кажется, уходит возможность человека делать себя сильным и выносливым посредством такого труда. Со всем этим и уходит необыкновенно лучезарное отношение к жизни, которым светится Михаил Петрович. Радость ощущения своих сил от бега трусцой, гантелей, даже плавания в бассейне, уж тем более от магазинных шмоток, это не радость, при виде двух скирд пахучего сена, сметанных собственноручно.
Справедливость - сакральное слово для Михаила Петровича . В том смысле, что все события, происходящие далеко или близко от него, все поступки людей , особенно властных, просвечиваются этим словом. И самая высокая справедливость, деду видится в том, что он и дорогие ему близкие люди живут во времени, когда нет войны. Одеты, обуты и не голодаем. Хорошо!
" Остальное - не бери в голову, учитель! Не переживай, что косить как я, не умеешь. Сегодня я тебе ставлю уже три. Вчера ты косил на два, А завтра, полагаю, будешь косить на четыре и пять!"
" Коммунизм дело хорошее, толь до него далеко. Законы в государстве у нас, кажись хорошие, только не применяются. Что бы хорошо жить, надо с людьми ладить. Делать плохо или хорошо другому человеку, от власти мало зависит".
Сколько не работай, лёгкая жизнь как в той же Франции, или у германца у нас не будет". Наши солдаты в 45 году в Германии не видели такой нищеты у как у нас.
"Василий, брат отца , вернулся в 19 году с Германской войны. Царь отправил их часть в 16 году воевать во Францию. Самых лучших русских солдат и офицеров, из отборных, так понимаю, отправил за французиков воевать. Они - французы, в штаны наложили, как их германец прижал. После войны, дядька женился там. Жену - француженку, Марью, привёз на Мачу. Рожать надо, а она ходить не может, как травинка, бледная, тоненькая. Болела всё время - не климат ей мачинский. Уехал, Василий, с ней обратно на её родину" .
" Почему пуля - стерва , сабля- змея, убивали друга, хотя мы рядом были. Наши плечи рядом были, а я жив остался. В такие дни , признаться. на фронте тяжелее всего. Думать времени не было, тем хорошо. И потом , уж все привыкли к смерти, смирились, как к погоде вокруг себя. После войны, кто от ран умер , кто от болезни. А кто спился, потому, как для жизни сил не осталось. Сперва, пили, что бы от войны, очухаться. Потом пили, поту что пили - никому дела не было, что народ спивается. Пьянка привычкой стала, больной привычкой. Меру, было время, я терял, да очухался ".
Михаил Петрович всегда говорит об этом чуть слышно, словно вина какая сидит с ним рядом; упрекает, перед сном у костра сенокосного табора. Тени и отблески огня причудливо метались по брезенту палатки , как тени его мыслей.
"Города, дома, заводы, дороги и машины построить не хитрое дело. Война рушит души людские.", - говорил ещё дядя Василий, возвернувшись с Первой Мировой на эту поляну.
"Отец мой после той Германской войны не долго, пожил. В деда был, силушки, хоть отбавляй. А, с войны вернулся весь израненный, скончался скорее деда Якова.
Так вот сидели они у кострища, как мы с тобой. До утра и сидят. Заместо палатки шалаш из коры построили. Я его потом перенёс на гору повыше, он доныне стоит памятником сделался, когда мне геологи подарили палатку. Ныне такой никто не построит".
Прилюдно, всякого воспоминания о войне - проклятой, Михаил Петрович сторонился . Уходил, если кто принимался рисовать картину своего участья в ней.
Ни один из сельских председателей, не смог вытащить его на трибуну митинга в День Победы. Бабушка Оня, дочь Оля младший и старший сын не смогли одеть его в новый чёрный пиджак костюма, к которому прикрутили все ордена и медали, полученные за войну. Придёт в фуфаечке, постоит, молча, послушает и уходит прочь, не дождавшись окончания. "Что остался жив на войне - случайность. Заместо меня могли жить другие".
В семьдесят с гаком лет, после участия в двух, а может и больше, войнах, Михаил Петрович остался молодцеватым, подтянутым, крепким и подвижным в пример молодым. Деревенская жизнь рентгеном просвечивает любого жителя. Уж тем более, если человек или семья , живут в селе постоянно не одними поколением. Тут все видят друг друга со всеми удачами и обломами, достатком и нищетой. Слово, поступок, взгляд, удачные , или некстати могут создать человеку миф, с которым он будет жить до конца дней своих . Охота, рыбалка, семейная жизнь, отдельные поступки, вовсе кажется несвязанные друг с другом....., всё ложится краской в общий портрет человека для односеленцев.
IV.
Армейскую службу Михаил Петрович начал ещё в тридцатые годы, когда конница Блюхера училась по - новому "воевать за Рассею" в Забайкальских степях. Не раз видел, общался с прославленным командармом и гордился тем. Вернулся домой к жене и сыну только в 49 году. На армейском коне побывал в порту Дальнем, изъездил едва ли не половину Китая.
Он успел, ещё перед службой, пообщаться с потомками тех фанатов труда, скопцами. Наверное, это были внуки и правнуки тех, кто остался на фотографии улусного музея Олёкминска.
Благодарность уже своему деду - дедушке, за привитую беспощадность к себе, в умении быть постоянным в своих убеждениях, службе, труде. Не щадя себя, нёс Михаил Петрович в себе это постоянство и кремневую твёрдость, жить без обмана людей и самого себя. Но, пре5жде - себя! Так жил всю жизнь, находя в той правде силы для любого, самого трудного дела. Человек горы свернёт, если находит в себе равновесие в душе, а его - враньём и обманом не наживёшь.
Жизнь деревенская, таёжная и речная, особенная, для которой нужны привычки с детства. "Грабельцы, вильцы мастерил нам с братом, пока мальцами, были. А, мы рады радёшеньки!". Салазки, лыжи, ходули, лапта, качели, турники..., каких только забав не придумывал нам! Бабушка ребёнком звала".
Сенокос каждый год на Яшинской - расчищенной дедом поляне, сезон охоты в тайге, на реке, огородные хлопоты, хозяйство: корова, бычок, куры, конь - Буланко в загоне, сложить зимовьё под крутым боком у сопки, или на скальном выступе над Каном ...- всё ему в радость.
ПРОЩАНИЕ БЕЗ ПРОЩАНИЯ.
I.
Как жаль, что ты так и не собралась мне написать ответ на мои последние письма. Я понимаю, виноват треугольник: дом - работа - магазин. Мне приходится довольствоваться той же фигурой жизни, только в пяти тысячах километров от вас. Лишь одно общее украшение на этой замкнутости - наши дети, пока они малыши. Каково будет, когда они вырастут?
Впрочем, возможно, ты права, Я надоел тебе со своими посланиями, и ты хочешь дать мне знать: "Не пиши!". Так я и поступлю, если не получу ответа на это письмо. Едва ли письма сохранятся до времени, когда вырастут дети. В том, что письма будут для них интересными, почему то не сомневаюсь.
*
Случилось ужасное, моя дорогая. Я схватил двухстороннее воспаление лёгких. Но, ужас не том. Тем более, что дело быстро идёт на поправку. "Нужно хорошо, что бы, не осталось последствий, реабилитироваться в течение лета" - сказал лечащий доктор Поляков. Неужели ты не отпустишь со мной детей к морю. Если останусь на лето здесь, с детьми не увижусь с ними до зимних или осенних каникул. Пощади!
Перед Ольгой Михайловной я сейчас в вечном долгу. Она достучалась телефоном из Мачи до райисполкома, что бы потребовать санрейс и вывести меня в больницу, где нахожусь до ныне. Это первое я услышал от лечащего врача, когда пришёл в себя, А ещё: "Она нашла гаммаглобулин и остановила динамику, когда я находился ещё в Маче". Ума не приложу, как это она смогла сделать, если по словам того же Полякова, в Якутске это лекарство не могут найти для партийного начальства"? Она первая в моей жизни, кого называю Святой человек!
Заболел я по собственной безалаберности. Надо было беречься. Бабуся Анфилофиха, у которой, в пристрое, я снимал жильё, выходит в ситцевой кофточке на улицу при морозе в сорок градусов.. Я в пиджаке без дублёнки, всего лишь выскочил на минутку на крыльцо школы, услышав выстрел в селе среди дня.
Ужас испытал и продолжаю его носить в себе , однако, не по причине болезни. Когда меня выпишут, я не представляю что смогу вернуться туда, где работал почти три года.
Анфилофиха выкормила на мясо, себе и семье дочери, огромного двухгодовалого быка. Для забоя, 21 ноября (День Мясоеда по календарю) она пригласила Женю - Евгения , сына нашего хлебопёка Анны. Той самой Анны , что пекла хлеб для Мачинцев, который тебе так понравился. Старатели со всей страны , мимоходом останавливаясь в Маче, прихватывали чёрные или белые буханки гостинцами для своих родных. "Такого хлеба больше нигде нет", - говорили. И вот, его не стало.
Женя, сделав дело, как надо, невзначай пристрелил из охотничьего МЦ -5 овчарку, председателя поселкового совета. Пёс в тот день сорвался с поводка, своровал и упёр за его спиной : печень, потроха, сердце, брошенные для вымерзания на снег, пока он снимал шкуру с забитого быка. Говорит: " Перепутал с волком". Как назло выстрел получился таким, что больше нажимать на курок не пришлось".
Дружок на самом деле смахивал на волка, но был добрым, не кусачим псом. Случилось то, что случилось. Владимир Прокопьевич, говорят, переживал до слёз, но вытерпел потерю любимой собаки.
Евгений с отцом умчались в тайгу, ставить капканы на соболя и норку, потому что давно наступил сезон охоты.
Тёща председателя с его женой устроили несчастной Анне жуткий футбол. Её буквально затравили, Она слегла, прихваченная инфарктом, и едва не умерла. Ольга Михайловна, тоже едва не умерла от переживаний, за
Анну. Мне порой представляется, что она сама начинает болеть, когда видит больным любого человека, когда ему плохо. Два дня лежала с температурой, но тревога за Анну подняла. Но, и это ещё не всё.
Деревенская жизнь своеобразна. Там все чувствуют себя зависящими друг от друга. Люди приехавшие из крупных городов, живущие там , волей - неволей, проникаются этой зависимостью. Всё решают личные качества человека, боюсь обобщений, но по - моему возникает некий стержень деревенской зависимости ,
за который, хочешь, не хочешь надо держаться.
Последствия трагичны. Учителя школы и воспитатели интерната числом в 2 десятка, с болезнью Анны перессорились друг с другом так, что раскололись на две не равных группировки : ростовские с московскими и владимирские с примкнувшими к ним челябинскими. Так переругались, что забыли о детях , столь проблемных, требующих неусыпного душевного, сердечного, как хочешь, зови, внимания и надзора.
И это два десятка людей, имеющих образование, зовущееся у нас высшим? Что стало причиной раздоров, точно не знаю. но полагаю, что Анна не одинаково благосклонно относилась к некоторым из них, пока была здорова. Её отношение к односельчанам, каким - то непроизвольным образом, стали лакмусом для оценки человека остальными жителями села. Тут гадать не надо. Её отношение к труду в хлебопекарне и дома, крепкая благополучная семья с достатком, какого нет, в других семьях, успешные повзрослевшие сын и дочь, вызывают раздражение тех, кому не повезло в жизни, кто терпит фиаско в отношениях семейных, с работой, деньгами, алкоголем и прочее...
Тамара Петровна с Ольгой Михайловной , приехав в Олекминска, по служебным делам, наведали меня в стационаре больницы и рассказывали так "Споры, брань и ругань в учительской были слышна на заснеженной, но уже с лужами улице. Детишки , из любопытства, стояли за дверью учительской , слушали. Они тут же поняли, что учителям и воспитателям не до них.
В ночь на 9 мая, пятеро моих воспитанников, интернатских пацанов, выкрались ночью из спального корпуса, пока сторожиха Надя бегала наведать спящего мужа с ребёнком. Пятёрка, возрастом от пятого до восьмого классов, забрались в поселковый магазин. Подтащили лестницу к пожарному чердачному окну и залезли на вышку. Там , подняв две потолочины, спрыгнули внутрь помещения. Набрали в карманы печенья, конфет, спичек, папирос "Беломор", три бутылки питьевого спирта и сколько - то банок консервов "Кильки в томатном соусе". Собственно взять там было больше нечего. Все товары и продукты, завезённые Ленской баржой с осени, к весне заканчиваются.
С набранным богатством , ребята ушли на берег озера, которое ещё не успело освободиться от льда. Воды, что бы запить спирт, смогли набрать в проталинках, покрывшихся на ночь тонким ледком. Все выпили спирта, уснули. Трое пацанов умерли во сне от переохлаждения и выпитого спирта у потухшего костра. Двое - проснувшись, вернулась в посёлок, сразу нашли и разбудили Ольгу Михайловну, а затем, председателя сельсовета, и только затем пришли в интернат.
Если всё - таки решишь, написать мне письмо, то с адресом на Мачу не посылай. О желании покинуть её, я сообщил в республиканское министерство в Якутске. Учитывая дефицит учителей физики, полагаю, найти новое место работы для меня, им не представится большим трудом. Пусть отправят хоть в Оленёк или на Колыму, я готов.
Целую и крепко прижимаю к себе моих милых сыночка и дочку.
ЛЕТО УЧИТЕЛЯ.
I.
Привычку и верность кропотливому летописанию изо дня в день , Михаилу Петровичу привил тоже дед, звавшийся Яковом. Дедушка Яков, по разговорам, молодым мужиком, только что женившимся на красавице из смеси татарской и русской кровей, был сослан на Лену, с южной окраины Вятского края. Сослан был, за драку с помещиком у которого работал каким то распорядителем на конезаводе. Что стало поводом для драки, Михаил Петрович забыл, а, может, не хотел рассказывать . Только упомянул как то, что бабушку Марину, жену Якова Ивановича запомнил необыкновенной красавицей, которую тот "берёг и лелеял пуще детей". Может она стала искрой для пламени, в котором едва не погибли оба драчуна?
Берегут ли сегодня внуки и правнуки те толстые, исписанные дедом и внуком от корки до корки , потрёпанные тетради? Почерк Якова Ивановича потрясает красотой завитушек и тщательностью выписывания каждой буковки. Почерк Михаила Петровича чуть небрежный, с мелкими неровными , словно провинившимися , буковками.
О лете на исходе семидесятых годов минувшего века, Михаил Петрович написал: "Мама - природа добавила силы да власти мачинскому солнцу. Небо выгнало зиму без весны, не уронило слезинки до конца сентября".
Вспышки тигровых лилий, сонные потягивания ирисов, на приленских цыганских коврах, упорхнули быстрее привычного. Знойный , едва заметный крадущийся ветерок спалил и унёс изумительную красоту весенних акварелей.
На месте Солянки в верхнем течении образовалась , лента траурного чёрного крапа, запахом , не подпускавшим к себе ничего живого. Белый налет, вскоре образовавшийся, на корке соблазнил и напомнил мачинцам и гостям из столиц, страдающим болями в суставах, спине, о лечебных свойствах таёжной грязи, которой пользовались их бабки и дедки.
От Кана осталось, вьющееся по тайге, широкая лента усыпанная белыми отполированными камнями , с чёрными пятнами гранитных осколков прибрежных скал, сваленных диким напором воды в пору разливов. Воображение не подчинялось, что бы увидеть взамен их по тем же местам, бешеные крутящиеся бирюзовые перекаты , украшенные барашками пены и салютами искрящихся на солнце брызг. От них в середине дня, над каким - ни будь перекатом вдруг, рождается радуга в рост человека. Скоро на тех камнях появился ржавый налёт, от которого каменное полотно стало напоминать небрежно брошенную, не нужную никому , изорванную шкуру африканского зверя.
Окрестности села, очищенные от тайги природой и людьми, покрылись панцирями бурой и рыжей масти, напоминавшие черепах. Под ними спрятались семена, корни, луковицы - все надежда растительности на будущую жизнь. Сверху погибло всё, чем добрые годы кормят лесных жителей: едкие сытные травы, сладкие побеги, олений мох - ягель; грибы ягоды, не успев родиться. Тайга опустела.
Редкая кабарга, призраком высекала охотничье вожделение на скальном уступе. Силы и время охотников тянулись только на поиски корма домашнему скоту для грядущей зимы. Птицы и те, растеряли свою болтливость с восходом, солнца. Хозяин зимовья, сенокосной палатки или самодельного балагана на сенокосной поляне , проснувшись утром, натыкался на пружинную тишину, в которой залетевший комар на свой лад натягивал струну времени.
Небывало осевшая, сжавшаяся Лена с притоками, в августе набычилась было недолгим вторым половодьем . Вода по притокам покатила обратно привычному течению, к истокам таёжным речушек. Жара добралась до снегов на вершинах гор, слизала лёд, скопившийся в складках и пещерах гор, по распадкам сопок. Кан, Солянка, Малая и Большая Патомы, с десятками мелких притоков вновь родили пенящиеся бирюзовые перекаты, с мгновенной игрой многочисленных радуг.
Ожившая вода на несколько дней развеселила птиц. Листья деревьев и кустов, хвоинки лиственниц посвежели, распрямились, вернули привычную зелень. Поляны около болот, ручьёв и озёр украсились травами.
Вскоре они исчезли. Новая напасть, припасённая зноем и тихим крадущимся ветерком , поползла в наказание тайге, птицам, зверям и людям. Сизая свинцовая пелена, щипавшая нос и горло с конца июня, через неделю сгустилась до ваты, которой окутала всё вокруг. Солнце, прикинувшись начищенным екатерининским пятаком на день - два, потом вдруг растворилось в ней, стало невидимым. Но жара, духота не унялись. Пожары из таёжных распадков, обжигая бока сопок, зачем то полезли к лысым каменным вершинам. Сухость озверевшего лета не размочил первый снег, крупой смешавшись с песком да пылью поселковых улиц в конце сентября.
Влага и сырость пришли только с недельным туманом, уже другой, не тяжёлой свинцовой, а лёгкой мышиной серостью, пропитав и спрятав в себе всё: дома, улицы, деревья, людей и собак на ней. Над тем туманом и прокрались лёгкие пушистые снежинки, за которыми ворвался мороз. То случилось в сравнении с обычной зимой, позднее на месяц, почти накануне Октябрьских праздников в ноябре. Вот, наконец, исчез скрипучий привкус песка на зубах, притухли пожары в тайге, оставшись хозяевами на торфяниках по краям болот.
Луна, страшная по размерам, оглушающая и слепящая заморочным светом, немигающее небесное зверьё на пыльном пути в украшении жемчугов и кораллов, отрепетировали, желанную в тот год, зиму.
II.
Таким летом украсился второй год жизни, работы на Маче учителя Сергея Юрьевича, интернатскими ребятишками награждённого кличкой "Шурик!". Лицом чуть моложе своих лет, с оборотами речи из точных наук, непременно учтивый, всегда в костюме со светлой рубашкой при галстуке, без семьи, рисовало местным умам загадочный абрис. В тесном селе, посёлке , деревне, каждый человек просвечен рентгеном всеобщего внимания. Увы, только не каждый находит в нём зеркальное отражение собственных фантазий. Кому то Шурик увиделся букой, другие нашли его добросердечным. Некоторые с придыханием, другие с не скрытой ехидцей, но называли "Умником". Другие называли "простодушный", а прилетавший в гости к брату и тётке, профессор из Москвы назвал непонятным словом "альтруист".
Лишь немногие заметили на его лице едва заметную, подчас с иронией, улыбку.
Все , видели соль с перцем волос, блеск карих с зелёнью глаз за шторами стёкол очков в металлической светлой оправе. Стёкла, однако, вываливаются после морозной улицы, при входе в тепло, Поэтому металл пришлось сменить на пластмассовую оправу.
Сельских ровесников удивляло его предпочтение держаться не с ними, а толковать да судачить со стариками, мужиками много старше его. Голос выдавал тренированную силу характера и бицепсов, хотя в детстве, говорит, намаялся болезнями.
Жизнь его складывалась и начинала катиться по обычным рельсам советского человека: деревенское детство, школа, институт, а потом обратно - школа только уже с Учительствование. На какое - то время попал ко Христу за пазуху, - как говорила бывшая тёща, да по собственной воле не захотел там быть.
Сергей родился в глухой деревушке на Каме, исчезнувшей в год, когда полетел в космос Юрий Алексеевич Гагарин. Поставленные только что белые столбы, провода для электричества, накинутые на них и протянувшиеся в избы, оказались ненужными. Маленький колхоз "Имени Дзержинского" объявили бесперспективным, ненужным. Движок - электростанцию, не успев включить, клуб, пилораму, даже колхозную контору, кирпич из стен двухэтажного дома , отнятого когда - то у трудолюбивого, разбогатевшего крестьянина, как и склады с амбарами свез себе богатый колхоз. А от полей он отказался через три года.
Увезли и дом, в котором вырос Серёжка.
Дед, по рассказам, уходил из него на Германскую войну. Не вернулся. Брат отца, Федот, - на срочную службу в Архангельский Саламбол, откуда попал на Великую Отечественную и пропал без вести. Отец ушёл и вернулся сюда с той же войны. Минуты прощания с домом, где все щели в каждом бревне, запомнились с младенчества, одновременно породили боль. На какое - то время отъезд показался предательством к дому. Потом . вдруг, мамины слёзы и хмурость отца , когда прощались с опустевшим домом, породили в нём ощущение почти реального полёта. И это на всю жизнь. Они сменяли друг друга в душе Серёжки, как неотличимые жаворонки ввинчивающиеся целый день в чистое небо. Боль затухала, и вовсе забывалась, если возвращалось то чувство полёта.
Серёжка учился в седьмом классе. Курчавый громадный тополь ещё не распустил пахучих липких листочков . Ласковый запах ромашки в траве - топтунице у его корней собирался понюхать, прикатившись на велосипеде будущим летом. Окно в доме уже было открыто первый раз после долгой зимы. Мама всё чистила, мыла, что бы встретить достойно и чисто праздник Пасхи. Бумажные цветы, которые смастерили вместе, что бы украсить икону, подаренную бабушкой, когда выходила замуж за отца. В этот день объявили, что полетел Юрий Гагарин.
"Откуда там в нём появился полёт? Понять невозможно!". Полететь, как Гагарин, он не смог. В каждом его возрасте, однако, приходил час, когда безрассудная страсть отштамповывала в сознании одну и ту же мысль: обменять все дни и годы оставшейся жизни на миг полёта, какой увиделся в то мгновение прощания с домом своих родителей.
Родись в девятнадцатом веке, Сергей стал бы реальным Пржевальским, или вымышленным Годуновым - Чердынцевым. Кровь закипала в нём при виде географической карты. Век пришедший, век - волкодав послал в удел карту , завораживающую и околдовывающую сразу движением со скоростью рек, замиранием в безбрежности океанов и морей, лазанье по горам до высот, где днём видно звёзды. Приложениями стали библиотеки, книги, журналы, газеты со статьями о стройках новых ГЭС и заводов и жизни людей, которым так повезло там работать.
Выхлопом стало Учительствование, совмещённое с переездами по всем направлениям необъятной страны.
Его затащить в партию не смогли. Но партийное начальство не оставило его без внимания, поэтому вместе с учительским начальством наградило званием "Летун". И оно стало единственным званием, доставшееся от жизни. Как желанное чувство свободы приводит в восторг освободившегося затворника, он покорно отдался невольной страсти, стараясь увидеть как можно больше вокруг себя.
Себе и всем окружавшим так говорил: "Еду, потому что хочу быть в дороге!"
Мача оказалась под номером два в длинном списке мест, которые смогли осветить жизнь Сергея Юрьевича в учительстве, пока трудовая книжка не соприкоснулась с обложкой пенсионного удостоверения. Первым был Джанкой, жаркий, наполненный степной колючкой, соблазнивший прибавкой "Крым", "Море" Терпения хватило на два года.
III.
А ведь ему находилась и могла захватить к себе другая орбита, называвшаяся наукой. Рельсы на станцию, откуда надо было туда не спеша тронуться, были уложены, он ,было, сел в тот поезд, успешно отметившись на станциях: аспирантура, защита, должность, три -пять командировок по стране. Только из всей этой сутолоки вызрел недоуменье. А где же здесь наука?! Бесчисленные терминологические споры с постоянной угрозой попасть в филологические завалы и ямы, сплошь пронизанные неусыпным партийным глазом, предполагали появление "Научной организацию руководства народным образованием". Все эти лекции, коллоквиумы, практические занятия с людьми взрослыми и неглупыми, породили в Сергее чувство лжи и обмана, что он охмуряет терминологическим дурманом , без относительным ко всякой реальности, всех приезжающих к ним на кафедру для учёбы и себя тоже. Беспощадное, колючее чувство стыда, как вызревшие колючки репья, заполнили до предела его сознание, грозило залезть, куда никак не следовало его допускать.
Реальным и счастливым приложением ко всей этой галиматье была жена, малыши, квартира, зарплата, искусством расходовать которую волей неволей надо было овладевать обеим без споров и крика. Увы, увы..
Из какой вдруг щели в нём выпорхнула неведомая вредоносная бацилла, трудно понять ? Может, многоцветное деревенское детство уронило в него неприятие времени, в котором слова надо произносить одни, думать - о другом, а делать - третье. Великое множество людей окружавших его, встречавшихся мимолётно, разделилось в его сознании на две когорты. Людей практичных и меркантильных, которых было в большинство и людей едва ли, не демонстративно пренебрегавшим деньгами ради пользы общего дела, будь то в производстве, искусстве или науке. Для него не стало вопросом место, в какой из когорт он займёт.
Душевное равновесие склоняло только во второй лагерь.
Пионерское детство, комсомольское отрочество, постоянное, всю жизнь общение с детским школьным бескорыстьем , но главное - нищенское но такое счастливое детство приучили к тому, что бы обходиться минимумом денег. Всякая попытка иметь их больше чем окружающие , подвергалась внутренней обструкции. Душевная щедрость, сердечная искренность оказались в жутком противоречии с расчётом и глубоким анализом жизни вокруг себя, что бы иметь и преумножать личные выгоды от неё. Мираж из которого вот - вот был готов материализоваться звериный оскал денежных выгод, рассеялся, Гнев, до анатомического пожара вспыхивал в нём, заставлял всей волей сдерживаться , что бы ни опалить ссорой до драки враньё и неискренность окружавших его людей. Может тайная, невидимая для него самого болезнь заставляла его так страдать?
IV/
Из потерянного прошлого, самым мучительным для Сергея стало ожидание встреч с сынишкой и дочуркой, прожившими , в сумме ещё только девять лет. Всё вместе обернулось Для Сергея, реальным хлыстом отрубившим прошлое. Три раза в год, бывшей женой было позволено прикоснуться к теплу щёк и ручонок, насмотреться улыбок, побаловать доступными магазинными радостями, нагуляться по тропкам городских парков , или повозиться в снегу у дома с квартирой, где прежде был хозяином. Он оставлял после себя для многочисленной малышни двора - сверстников собственных ребятишек, громадную снежно - ледяную гору, в виде головы пушкинского Руслана , во рту которого находилась пещера.
А потом..., с блюдом из немилосердной тоски и свободой полёта не штампованных мозгов, вновь и вновь Сергей улетал из громадного города, в холостяцкий быт комнаты - пристрою дома мачинской бабки Анфилофихи. Мир здесь развернулся к нему необъятным размахом горизонта в кристальной чистоте воздуха , на высоте длинного берегового плато, вырванного могучими потоками Ленских вод у гор и сопок .
Бабкин муж, хозяин дома, рассказывают: весёлый был старик, Воевал, остался жив. А потом до конца жизни ходил обозами до Перевоза и Бодайбо. Его плоскодонная лодка из почерневших от смолы и старости досок, задравши нос в высоту с оставшимся не снятым проржавевшим мотором "Топ - Топ", стояла кормой, врастая в грунт, за холодной стеной дома, где не бывало солнца. Лодка , словно неспешна догоняла бросившего её хозяина.
Крошечные оконца хибарки , выбеленной известью, вглядывались в полки и роты пологих сопок, до горизонта, одетых в лиственничную тайгу, выстроившихся по другому берегу громадной реки. Эти бесчисленные наёмники берегов Лены три раза в год меняют свой ближний и дальний окрас, растворяясь, в синей дымке необъятного горизонта.
Летом сопки растворяли свою зелень в чёрной крепости тайги, зимой - в пятнах и черточках безликой серости, обсыпанной снегами.
Зато, в осенние, даже самые серые сумеречные дни, кажется, что бархатное золото склонов сопок, возвращают тепло солнечного света, накопленное в знойные летние дни .
Излучину могучей реки, со всем её неохватной шириной ,стережет упавший на землю огромный камень - скала. Неведомый зверь, прилёг отдохнуть, нашёл забаву, сломав течение громадной реки.
Откинув голову, великан всматривается в бездонную небесную высь , щурится от нещадного солнца, и слушает, слушает, слушает бурлящие потоки вод, которые ударившись о его чёрную гранитную грудь, меняют земной меридиан на параллель. Летом, весной и осенью, пока не скована льдом, вода с грохочущим клёкотом бурлит и кидает в него белые хлопья пены, вытаскивая из своего нутра глубинный холод. От него рождаются упругие стрелы леденящего ветра в самые жаркие дни лета, которые пронзают невзрачные кустики, успевшие вырасти под гранитными боками зверя.
Пять или семь вёрст, река послушно катит свои воды, вдоль плато, что бы набравшись сил, вновь вернуться к меридиану на развилке у большого острова.
Две трети ширины река отдала спокойному течению, а оставшуюся треть - перекатистой протоке, словно напоминая о желании вернуть необузданность, потерянную в излучине.
Тихими летними вечерами игра золотых и малиновых разливов закатного солнца на чёрном, с серебрящейся рябью , зеркале воды неудержимо притягивали Сергея.
Зато утренние зори врывались в его крохотную каморку, полыхали негасимыми пожарищами, в сопровождении золотых, изумрудных и рубиновых стрел. Блики и отблески этих пожарищ выгоняли из неё темень и мрак. Комнату в избёнке он разделил на спальню с кроватью , и кухню - гостиную с печкой, столом, чёрным табуретом и железной бочкой для воды под деревянной крышкой. Ситцевая занавеска - перегородка, белая в мелких голубях и зелёных цветочках, охотно помогала игре рассветных красок.
"Мне помнится несравненная игра ярких многоцветных всполохов просыпающегося солнца в различных оттенках на каждое, встреченное на Маче, утро. Бог навещал меня мыслью долгой и настойчивой: "Будь художником!". Не внял. Остался свалкой ненаписанных шедевров", - жаловался Сергей в письме другу, оставшемся в своей неяркой полусонной, но любимой Вятке.
V.
Травянистый аэродром за усадьбой бабки Анфилофихи правым краем спускался к озерцу, из которого на другом берегу выползало болото, переходящее в марь, протягивавшуюся по распадку между двух гигантских сопок - гольцов. Две их вершины попеременно заслоняют собой солнце в предзакатные часы - воруют у мачинцев самые яркие закатные краски вечерних зорь около солнца, отправляя их на зеркало ленской воды.
Нижним ярусом под невысокими лиственницами и соснами на склонах сопок служит широкая полоса багульника, весной, сиреневым дымчатым пухом отделывающим подолы одежд, одетых ими к лету.
Поляны, укрытые зарослями брусничника силились подняться по склонам, вслед за багульником рису собой оборки и складки летнего убранства
Непроходимые завалы деревьев по скалистым камням, опоясали сопки, через которые люди не пытали нужным перебраться, что бы с каменных, пепельного цвета безлесных вершин увидеть места, где они живут. Сергей как то не вынес такого соблазна, что бы сутки отдать ради той высоты.
Марь, сужаясь до исчезновения, змеёй уползала по распадку. Её сменяли породистые сосны, лиственницы и ели , чёрной лентой тайги, устилающей всё пространство между гольцами. А дальше, уже в подёрнутой дымкой дали, распадок раздваивался , троился, бесконечно множился среди скалистых круч отступая к истокам бесчисленных ручьёв, рек и речушек, наполняющих Лену.
VI.
Днем, спрятанным в тяжёлый липкий снег, брёл Сергей Юрьевич со своими воспитанниками , интернатчиками, после уроков и обеда в школьной столовой к спальному корпусу. Еда и сырость нагрузили воспитателя и воспитанников сонливостью, в которой , безвозвратно, погибли все мысли, кроме мечты плюхнуться лицом в прохладу подушки до ненавистного часа подготовки домашних заданий. Даже приблудившийся пёс Амур, когда то оставленный геологами на попечение охотников, полусонно плёлся за ребятней в обиде, что никто его не ласкает сегодня. Он нехотя переставлял
мохнатые чёрные лапы, опустив хвост и почти втыкаясь носом в следы, оставленные ребятами в снегу.
Воспитателя тешила надежда блаженных минут в пустой воспитательской комнате, когда можно бросить руки на чернильные пятна тридцатых годов письменного стола, и упасть туда спящей головой.
"На подготовку, ораву уведёт Христофоровна". Его удел - разговорчивая до болтливости печка, холостяцкий ужин, да подруга верная в постели -
книга. Это, надо же "Наполеон" Е.Тарле остался почти новеньким в тутошней библиотеке. Нечитанный что ли? .Иосиф Виссарионович в сапогах из которых торчали голые пальцы, точно имел желание быть героем этой книги!
Порой "вражий голос" с завораживающим джазом, кантри, блюзом удавалось отсеять " Спидолой", из эфирного немилосердного хрипа, воя и визга. Ожидание нещадного дробления истины на множество слов правды с вырванными контекстами Бердяева, Цветаевой, Розанова...., вперемешку с дисиденской чушью Бориса Парамонова, чаще , заканчивалось сном, очнувшись от которого ночью на миг, Сергей вырубал приёмник.
"А - а - ай, мамочки!", - разбудил, вдруг, всех тоненький голосок впереди. Округлившиеся глазёнки Настеньки Макаровой заставили повернуть взгляды в сторону хранилище совхозного картофеля, за поселковой улицей , полудюжиной венцов и пологой двускатной крышей , высунувшимся, из земли. Громадный, тощий медведь в клочьях чёрной шерсти, стоял на задних лапах перед небольшим оконцем подсобки и гладил лапой стекло, сверкающее чернотой.
Пусть никто не верит, будто в Якутии медведи заходят в селения каждый день. Во времени, обозримом всеми стариками Мачи, они утверждают: окончание того злополучного лета впервые для них, вынудило, бедолагу, истерзанного бескормицей, старостью и бессонницей , к нелепому хождению около людей. Никто такого случая прежде не помнил.
Лучики ребячьих взглядов укололи затылок хозяина тайги. Со спортивной пластичностью сложившись, он стремительно вернулся на четыре опоры, развернулся, и растворился в снежной пелене проулка. Стекло оконца звонко провалились в темноту подсобки, и выпорхнуло обратно истошным бабьим плачущим воплем.
Как правило, большая часть совхозного картофеля успевала сгнить на протяжении бесконечной зимы. Но вечная хранительница холодной полуподземной темноты, тётя Дуся, днём редко покидала рабочее место, даже когда там оставались только мыши и паутина. Печка, сваренная совхозными мастерами из большой железной бочки, топилась ею беспрерывно.
Через секунду кричащая и вопящая на все лады, толпа, показала наставнику спины, и замелькала в его глазах пятками, ботинок , сапог, да валенок, облепленных снегом.
Амур, ожив от полусна, радостно излаяв, кинулся, было, следом. Вдруг, он остановился как вкопанный, испуганно взвизгнул, крутнулся волчком в месте, где начинались ямки с яркими капельками крови, и исчез. Куда, не известно, но в посёлке его снова увидели месяца через полтора - два, когда снега да морозы напрочь развеяли напоминание об испытанном шоке.
"Стекло, может гвоздь, державший стекло в раме, оцарапали или порезали лапу незваного гостя из тайги", - мелькнуло на миг.
Но надо же что то было делать? Стойте, стойте же, стойте. Он вас растерзает!", - криком пытался Сергей вразумить неразумных. Потом настиг самых маленьких. Кого за воротник, кого за рукав, остановил, поставил, цыкнул: "Стоять!" Новым усилием перегнал старших. Но они обтекли его слева и справа, как мелкая рыба через крупный садок. И малыши стали повторять старших! Он всё бежал, кричал, умолял и грозил остановиться, а они - большие и маленькие , невменяемо , упиваясь проснувшейся силой и набранной скоростью продолжали лететь по полю , уминая мокрый, тяжёлый снег.
Цепочка медвежьих следов - ямок в снегу , помеченных капельками крови, увела недозревшие плоды родительских изъянов на противоположный от домов край бывшего картофельного поля. Безрассудство толпы растворилось, как только её клубок размотался в нитку. Старшие ребята стали возвращаться к отставшим малышам.
Снежная пелена спрятала край поля, который в километре - полутора упирался в тайгу, с разбега поднимающуюся на склон гольца, прячущего летнее солнце. Другая часть поля, тоже запелёнанная в снежную пелену, была отпечатана в памяти. Она отрезалась кустарником, за которым имелся завал сушняка. Над ним высилась скала, торчащая из склона , которую обнимала зелёная поросль низких редких лиственниц, мужественно поднимавшаяся по склону, едва ли к самой макушке сопки, серой и лысой в ясную погоду. Чем выше по склону, тем меньше ростом и реже, располагались эти лиственницы. Цепочка следов ушла в направлении завала, может быть, с намерением достичь тех лиственниц и вместе с ними - какой - то высоты.
Сергей молча курил, наблюдая, как плетутся в его сторону , залепленные снегом и вытканные им, очертания Филиппков и Гаврошей якутского и эвенкийского разлива. Его короткие, расстроенные до спрятанной злости взгляды, заставили понуриться малышей, а птенцов покрупнее семенить за спину. Пересчитал всех, и никак не мог сообразить, кого же из ребят тут нет: " Кто успел забраться в кровать?"
Скоро, однако, всё заклубилось и захороводилось вокруг. Девочки исходили беспричинным хохотом и визгом, мальчишки - игрой драм и трагедий с ролью одного медведя и многочисленных охотников на него. Два невызревших баса, перебивая друг друга, бубнили: "Здравствуй, ну здравствуй, брат Топтыгин! Дай пожать твою раненую лапищу".
" Дурак, что ли! Лечить надо. Вообще - то, на, - жми. Только не стреляй меня".
Звонкоголосый Ярыгин, закатив глаза, силился: " Дяденька, голодный ты, голодный! На, съешь, меня, проглоти! Ой, не кусайся!" Он подрублено падал, вставал и обратно падал на ломкую корку утоптанного снега перед полным, как колобок, Васей Амосовым, по кличке Мих - Мих. Увидев зачинщицу приключения, он, ломаясь, скороговоркой заорал: "Ой, Настасья Ивановна, Настасья Ивановна! Я сидел на твоём стуле, я спал 6а твоей кровати, я ел твоей ложкой! И вообще, я сожрал, всю, всю твою кашу!"
Вдруг, почудилось, потом явственно для уха вызрело жужжание и завывание сзади, откуда бежали. Из-за снежной завесы вывалилась совхозная машина - водовозка с пьяным шофёром, Витькой , летящая на полной скорости. Ребятня успела брызнуть по сторонам перед самым носом у неё. Сергей, что было сил, прокричал : "Гад, Стой! Задавишь...!" Но, упавший червяк сливного шланга прощально вильнул ему по снегу, озеленив на миг брызгами ленской воды из цистерны. Оставив за собой грохот и рык, машина растаяла в снежной пелене. В глазах Сергея прыгали красные, белые и пятна, да чёрные дырки стволов берданы, торчащей из окна кабины. Витька, прижав её локтями к себе, крутил баранку, рассыпал матюги, едва слышные в тряском грохоте машины и визге мотора.
Рядом с Витькой , через грязное стекло кабины мелькнуло лицо Егора Габышева, старожила интерната. Сергей на миг попытался и не смог представить себе диалог, после которого Егорка оказался в кабине машины, рядом с пьяным водовозом.
А ты размечтался: "Кто - то ушёл спать?". Откуда он выпорхнул со своей машиной? Сергей быстро черкнул несколько слов в записной книжке, вырвал листок и вручил исполнительной Зиночке Орловской: "Беги быстро в поселковый совет. Записку отдай Владимиру Прокопьевичу, скажи, что надо быстренько ... ".
Ребячьи игры, в разбившейся на группки ораве ,тут же сменились спором "догонят - не догонят" медведя на машине ". Артисты зароились к посёлку, пытаясь незаметно взглянуть на угрюмого наставника. Он вышагивал позади всех, изредка пуская клубы табачного дыма.
"Ах, черт, обещал - ведь себе не курить при них!", - раздражение не уходило, перерастая в тревогу - "Как же этот тихоня попал в кабину? Может ли водовозка перевернуться на ровном поле? Тихого часа не получится. Лучше уж пусть бесятся в поле".
" Пьяного Витьку с пацаном, ружьём и машиной может остановить только поселковый начальник. Весь вопрос, найдёт ли его на месте, моя записка".
VII.
Егорку держали второй год в восьмом классе, так же держали по два года в седьмом, пятом и вовсе не по причине плохой учёбы. Учителя и воспитатели боялись отдать его во взрослую жизнь.
Учился он хоть ,не блестяще, но приемлемо для середнячка. Свои оценки на уроках, получал только посредством тетрадного листка да ручки. Мог бы учиться без двоек. Равнодушие к учёбе, составляло невидимою ,микроскопическую ,долю его общего равнодушия к окружающему миру, ко всем событиям которые происходили вокруг него. Эта беспредельность без словесного равнодушия украшена была способностью Егорки к рисованию и вырезанию. Карандаш, шариковая ручка, любой клочок чистой бумаги , по своему предназначению служили только для стремительно летящих оленей, коней, птиц, рыб или бегущего на лыжах охотника с ружьём. Перочинный ножик был неразлучным спутником и атрибутом его свободного времени во время прогулок на улице. Даже жуткий мороз не мешал ему наклониться и взять валяющийся в снегу сучок, древесную чурочку, что бы повертеть её в руках высматривая будущее творение. Он мог целый вечер сидеть у печки спального корпуса, выстругивать всё тех же олешек, коней из подвернувшейся чурки, выгибать из проволочек , или ковырять косточку вынутую из обеденного мяса или рыбы.
Его появление в сознании окружающих людей, как и исчезновения, происходили ,казалось только по его воле, и непременного с его согласия. Без словесное присутствие Егора перед глазами человека, напоминало мираж . Он тут и его нет !
Сверстники, как и взрослые, это свойство Егора расценивали не адекватно, может быть как зазнайство, или, может, ещё что - то такое, что им претило общению с ним, Как то Алёша Христофоров, когда учился в четвёртом классе, нашептал Сергею: "Дедушка Егора на Эейке живёт. Дедушка знает , где искать человека, если он утонул в озере. Дедушка умеет лечить людей и оленей. "Дедушка может разговаривать со всеми зверями: волком, соболем, песца если в лесу встретит. Даже с лисой может разговаривать. А ещё дедушка у Егора может говорить со звёздочками на небе и луной. Егорка любит деда".
Потом Сергей узнал, что дедушка Егора, коренной охотник, оленевод, кочует около Эйка.
Отца Егорки забрали из стойбища малышом. После окончания восьми классов, и его увезли в Москву. Поместили на полное государственное обеспечение в строительное ПТУ. Московские и ленинградские ребята не хотели до презрения учиться в ПТУ. Вот и пытались руководители тех училищ, да высокое партийное руководство выполнить план, ребятами из тайги и тундры. Мальчишка приехал через полгода испуганный, молчаливый пьющий. А потом женился, появился Егорка,
С четвёртого класса Егорка перестал ездить к родителям, в посёлок под Олёкминском, при большой совхозной ферме, запахи которой проникали во все потаённые места округи. Там они работали, когда были трезвыми. Все посещения родителей заканчивались для мальчишки чердаком, подвалом чужих домов, а то - каморкой охранника какой - ни будь кочегарки, склада или амбара. Вернувшись в интернат, он каждый раз привозил с собой пневмонию, чесотку, вшей. Двое учителей и воспитательница договорились поочерёдно брать мальчишку в свои семьи, на каникулы даже летом, когда другие ребята улетали к родители. Все интернатские ребятишки рвались к своим папам и мамам, какими бы непутёвостями те не блистали. И Егорку, первое время каждый раз приходилось убеждать, прибегать к несложному учительскому обману, что бы, не уезжал с Мачи. А потом в нём это желание исчезло. Так пока продолжалось в настоящем, а его будущее висело грузом для тех учителей и воспитательницы.
Хрумканье снега, частое дыхание сзади, заставили Сергея остановиться и оглянуться. Егор, не ожидая остановки, едва не налетел на него. Он остановился, упершись взглядом в ноги Сергея Юрьевича. Заготовленный упрёк, переплавился в слова: "Догнали медведя?"
И услышал неслыханное многословие Егора: "Там Яшин сено везёт. Лошадь прыгнула. Яшин упал, сено упало. Чуть лошадь не упал. Они там лошадь снова запрягают" .
"Вину чует! Всё благополучно. Слава Богу!". - пришло утешение.
VIII.
Слова директора , когда вернулись к школе, обернулись довеском к тяготам дня, который кое - как перевалил на вторую половину: "Анна Христофоровна забюлетенила. Проведи подготовку. Займи детей до отбоя. Арлетту попросим на подготовку завтра. Ты отдохнёшь целый день. По рукам? "
"М - м - м, да - а - а". Где - то по задворкам пролетело: " Дроби на промежутки время, чтоб скоротать ...!" Скривился, но руку подал.
Не срепетированный хор дружно взвыл : "Ура, Заболела!". И, улыбчиво перешептываясь, все дружно полезли за ученические столы. День, запелёнанный в снег, пригрел школяров вторым подарком. Из Шурика можно вытянуть подмогу по любому предмету.
Даже, если бы задание по пению.... Система Кабалевского(.,,) пение ох, ох, ох потерялась где то. Разные голоса себе под нос пели разные песни:"Арлекино, Арлекино...", "Эх, дороги(...)", " Степь да степь кругом( ...)", " Бродяга судьбу проклиная( ... )"? Из мёртвых букв, циферок, чертежей со схемами цепей, картинами и картами, фигур с углами и кругами, пирамид - со столбцами дат да чередою войн, рождений и смертей, открытий; абракадаброй непривычных слов, с участьем клеточек, тычинок, пестиков, молекул, червей, костей, приборов пронизанных названием рек, морей и океанов, зашевелилась кровь наук, замешанная на тоске в движеньях.
Для пленника полётов череда наук в ребячьем потреблении прошелестела лёгким и приятным кроссвордом. Неискушенное сердце трогало ребячье умение зацепиться за ясный лучик, по которому они добирались до ясного солнышка в языке, географии, ботанике, зоологии, физике , истории алгебре или химии. Учителей из больших городов здесь удивляло, даже восхищало ребячье чувство границы , на которой шалость становилась грешным хулиганством. Впрочем, о нём забыли.
Шушукаясь, кто рисовал, кто письма сочинял с Топтыгиным в конверте. А кто слюнявил нитку времени, втыкая иглы взглядов в потолок, со звенящей мухой. Кто сидел ближе к окнам, блуждал глазами в снеженной пелене, спрятавшей безлюдный, окружающий Мачу кусок мира.
Высота второго этажа в ясный день пускала взгляд в полмира. Сегодня же, глаза, ютились в тесном промежутке улицы, от школьного забора до низкой деревянной, сельской амбулатории.
Наставник, впрочем, пасся там же, событий скудный бисер, собирая в пригоршню сознания. Снежная пелена свалялась в клочья над пропастью к реке .
"Небрежные ляпы синевы приготовились соткаться в полотно, на котором могло появиться солнце, сопки, скала - зверь, охранник Ленского излома, в роскоши песцового убранства". Река засыпает, и прячется от грядущих зверств зимы. Весна придёт в мае.
Минувшее лето соединило остров у посёлка с другим, ниже. Маче осталась протока, с курьёй, песчаный берег которой напоминал Сергею Евпаторию. Только медузы да ракушки не появились
За протоками и островом спрятался крохотный посёлок Нохтуйск - когда то конец и начало ямщицкого перегона. В ясные тихие ночи оттуда слышится стрёкот движка, питающего усилитель телефонного сообщения Москва - Якутск. Легенда призрачно рисует в прошлом Нохтуйске ожидание свидания со своей родиной ссыльного, известного польского врача, инженера.
Телефон напомнил о звонке в город, который следовало сделать ещё вчера. Надо позвонить, иначе необязательные, но нужные плотские встречи могут прекратиться вовсе.
Ага, стервец, очухался! Загнанная водовозка со стонами и визгом крадётся по взвозу. Чьи бочки ждут воды с флажком, к которому приколот рубль? Жив, курилка! Или Витька упьётся к вечеру, и в машине уснёт на середине улицы?
А вот, дед Яшин, с сеном! Весело помахивая прутиком, в потёртой меховой куртке, летит впереди своего Буянки. Рыжий меринок шустро перебирает, мохнатыми крепкими ногами, увлекая возок с пропитанием себе, корове Мусе, тёлке и вызревающему к забою быку. Трактор притащит поздней зимой огромные стога, заготовленные летом с участьем Сергея.
Может, послышались хлопки буянкиных копыт по снегу, перемешанному с летней уличной пылью и песком, может, - звон и стуканье мухи о стеклянный плафон под потолком класса , На миг стихло шушуканье, ненужное шуршание и шевеление наблюдателей за воспитателем и улицею. Они потом переглядываясь, и хихикая принялись перешёптываться , по поводу взгляда Шурика за окно, показавшимся им чересчур подозрительным.
Едва достигнув амбулатории, Михаил Петрович громко и задорно свистнул. Там вела приём поселковый врач, его дочь, Ольга Михайловна. Свист опоздал. Ольга Михайловна выскочила , зажав воротник врачебного халата под горлом. Возок уже улетел довольно далеко. Отец, оглянувшись, поприветствовал дочь, махнув прутиком. Тряхнув чернотой волос разлетевшихся по плечам, она развернулась так резко, что тапка с правой ноги улетела в сторону, оставив дрыгающую ногу в белом носке. Хохоток прокатился по классу. Смешно, видеть врача без тапки! Назад отпихивая воздух белым носком, Ольга Михайловна допрыгала до тапки в снегу на одной ноге, одела, и упорхнула в чёрное больничное нутро.
Полусонная жертва необузданного труда дотянул время подготовки, отгулял с оравой положенный час, сводил на ужин, перемог ещё пару часов в спальном корпусе, перед ребячьим сном. Всех уложил в постели к приходу ночной няни. Со всеми простился, и без четверти десять захлопнул неподъемную дверь бывшего дома для прислуги купца - золотопромышленника Шарапова.
Короткие, рваные мысли всплывали из времени минувшего дня. Блаженство грядущего сна с червячком голода, усталостью в ногах, мог проглотить крокодил холода в его хоромах. Что лучше: печь на три часа, или обогреватель - ветродуй, под кровать?