У тебя руки изящные, как у художника. Как у молодой женщины, ни разу не утруждавшей себя тяжелой работой. Как у пианиста, из всех возможных ласк познавшего лишь холодное прикосновение клавиш.
Но: ты никогда не брал в руки кисть, ты не принадлежишь к племени Евы, а музыке предпочитаешь смех и рыдания своих кукол.
Единственное, чего касались твои пальцы - это тонких ниток-паутинок, незаметно вшитых в запястья кукол. Вшитых столь аккуратно, что они срослись с венами. Стоит потянуть чуть сильнее - и казалось бы невесомая леска взрезает нежную кукольную плоть. По коже бледных акварельных оттенков течет слишком яркая для этого мира кровь. Почти как настоящая.
Я люблю наблюдать за тем, как ты работаешь. С какой нежностью ты ведешь кукол по их недолгой игрушечной жизни, иногда придерживая, чтобы не дай Бог, не оступились. Иногда роняя нарочно - чтобы ни за что туда снова не сунулись.
Твои пути неисповедимы, и как только мне начинает казаться, что я угадаю твой следующий ход, ты уже ведешь куклу совсем в другую сторону.
Бывает, мне хочется взять тебя за руку. Такую тяжелую, умелую руку, которая видит больше, чем глаза. Кожа твоя гладка и холодна, как фарфор - так мне только кажется, ведь я никогда не осмеливался прервать твою работу-игру. Я лишь наблюдал за сплетением серебристых нитей в узор кукольной Судьбы.
А ты меня никогда не замечал - настолько увлечен был придуманными слезами, бисером блестящими в нарисованных глазах, настолько вслушивался в речи отчаяния и страсти, слышимые только тебе.
И куклы жили и любили, падали и разбивались, а порой тончайшая леска рвала их невесомые запястья и пол твоей маленькой комнатки заливала горячая, почти как настоящая кровь.
Ты был Богом и Царем в этом мирке - но единственное, что ускользнуло от твоего божественного внимания, так это ещё пара нитей-паутинок, тянущихся от твоих бледных запястий к моим рукам.