Аннотация: Рождественская сказка о бедняке, который волей случая обрел друзей и дом.
Неистовая яростная метель заставила Джона искать пристанище в первом же попавшемся на пути особняке. Дом стоял на отшибе и мог бы производить впечатление заброшенного и давно не жилого, если бы не ярко освещенное окно на первом этаже. Даже сквозь нескончаемый снегопад Джон разглядел множество горящих свечей, прекрасно одетых людей, пьющих вино или танцующих друг с другом, и сверкающие горки бокалов для шампанского. Один взгляд в это окно был способен наполнить душу теплом! Джону захотелось разделить веселье с этими людьми, а усиливающийся снегопад просто не оставлял ему выбора.
Джон закутался в свое куцее пальто, слишком короткое и холодное для этого времени года и толкнул невысокую калитку. К его удивлению, от калитки до парадной двери не было не только расчищенной дорожки, но даже и цепочки следов. Впрочем, наверняка снегопад уже все уничтожил. Ветер не на шутку разбушевался, казалось, еще немного, и Джон окажется в центре настоящего урагана. Мысль об этом тревожила и заставила двигаться.
Проваливаясь по колено в высокие сугробы, Джон медленно продвигался к двери. Волосы облепили лицо и превратились в холодные мокрые сосульки, и он давно не чувствовал пальцев рук. В пояснице что-то неприятно ныло. Такая непогода имела все шансы уложить Джона в постель на несколько недель... Но сначала следовало до оной постели добраться.
Сопротивляясь из последних сил, Джон почти вполз на каменное крыльцо и потянулся к медному кольцу, которое удерживал в пасти оскалившийся лев. Джон посмотрел на льва и на миг медные глаза вспыхнули огнем. Джон закричал. Крик потонул в реве снегопада, однако звук, с которым медное кольцо опустилось на дверь из мореного дуба, внутри дома расслышали.
Раздались торопливые шаги и дверь распахнулась настежь.
- Какой ужас! - воскликнул голос, который Джон счел бы приятным, не находись он в том состоянии, когда ничего не мог уже считать. - Вы совсем замерзли. Идти пешком в такую бурю!.. Скорее, проходите. Господа, пододвиньте кресло к камину. Кто-нибудь, пошлите согреть вина!
Джон не чувствовал в себе ни малейшей способности к сопротивлению. Двигаясь точно сомнамбула, позволил завести себя в дом, снять с плеч тяжелое, насквозь промокшее пальто и усадить поближе к огню. Жар и треск дров в камине успокаивал. Кто-то сунул ему в руки бокал с горячим вином, от которого одуряюще пахло пряностями, и он сразу сделал большой глоток. Вино обжигало горло, но Джон не обратил внимания: вся его суть устремилась к теплу. Оно разливалось по телу приятной истомой, и он постепенно начинал чувствовать себя хоть сколько-нибудь живым.
Вместе с теплом возвращалось осознание реальности. Осмотревшись по сторонам, Джон обнаружил празднично одетых людей, столпившихся вокруг него. Один из них, облаченный только в рубашку с жилетом, без фрака или сюртука, сидел на одном колене на коврике возле кресла и обеспокоенно смотрел Джону в лицо.
- Кажется, теперь все будет в порядке, - произнес он, и Джон узнал обладателя приятного голоса. - Вы даже не заболеете. Мэри-Лу варит замечательные праздничные пунши, ее травы способны забрать любую хворь и принести утешение. Никому не говорит рецепта, конечно.
- Спасибо, - прохрипел Джон и отставил опустевший бокал на столик возле камина. - Вы мне жизнь спасли.
- Похоже на то, - улыбнулся человек. - Прошу вас, располагайтесь.
- Меня зовут Джон Грей, - спохватился Джон. - И я шел в город.
Перед лицом снегопада приличия отошли на второй план, и он стремился как умел наверстать упущенное.
- Боюсь, до города вы бы не дошли и в ясную погоду... - лицо человека в жилете приобрело задумчивое выражение. - Ох, и я хорош: не представился. Я Найджел Уайлд, и это мой дом. Вы попали на мою рождественскую вечеринку. И, должен сказать, вам чертовски повезло. Такая буря...
Найджел поднялся с колен и повернулся к гостям.
- Это Джон Грей, он пришел со снегом, и он будет веселиться сегодня с нами! - громко объявил он, и гости нестройно зааплодировали. - Кто-нибудь, поставьте музыку!
На новый патефон легла пластинка с незнакомой Джону музыкой. Гости закружились в танце, и он позволил себе наблюдать за ними из кресла. Из ниоткуда вынырнул Найджел с подносом.
- Я подумал, что вы, должно быть, голодны и не откажетесь от закусок?
Джон вздохнул, выдохнул и понял, что на самом деле просто изнывает от голода. Это чувство сопровождало его повсюду, и он научился вполне осознанно игнорировать подобные позывы, но сейчас это казалось выше его сил. Он кивнул и с благодарностью взял с подноса, предложенного Найджелом, небольшой бутерброд.
- Это все вам, - Найджел пристроил поднос на маленький столик. - Пожалуйста, отдыхайте и приходите в себя. Попасть в такую бурю!
- Найджел! - позвал кто-то из другого конца огромной комнаты, и Найджел, виновато улыбнувшись, стремительно направился на зов. Джон проводил его взглядом. Найджел, растрепанный и какой-то излишне домашний для подобного рода приема, казался ему несколько... странным.
С другой стороны, если он здесь хозяин, то может позволять себе все что угодно. Например, пригревать усталых путников и поить их чудесным вином от Мэри-Лу.
- Помните, розмарин для памяти, а маргаритки помогают при несчастной любви, - прошептала ему на ухо красавица в бледно-голубом платье. Джону показалось, что запах тины и гнили смешивался с тонким ароматом духов, но, прежде чем он повернул голову, чтобы рассмотреть девушку получше, она уже исчезла в толпе. Он только успел заметить, что волосы у нее были длинные, золотые и неприлично распущенные.
- Не слушайте ее, - сказал, глядя Джону в глаза, возвышенного вида молодой человек в бордовом фраке. Он сидел у патефона и отстукивал ритм носком ботинка. - Лия всегда подозревает Мэри-Лу в самых низменных целях, но тут она неправа. Цели у Мэри-Лу самые что ни на есть высокие.
- А здесь правда розмарин и маргаритки? - спросил Джон, взмахнув для наглядности бокалом.
- Не только. Еще имбирь, мускатный орех и такая травка, многие называют ее ласково - орлик. В некотором роде яд.
- Яд?! - Джон поперхнулся и отставил в сторону кубок.
Молодой человек у патефона рассмеялся.
- Яд, именно яд. В том самом толковании, в котором разбитое сердце считают отравленным. Там, откуда я родом, неверность и любовное предательство считается худшим из ядов.
- И вы, надо понимать, отравлены?
- О, еще как. Я пытался добиться сердца самой холодной и недоступной красавицы, которая отвергала всех женихов. Меня тоже отвергла. С тех пор утешением мне является только музыка.
- А вы не пробовали... Ну, еще раз?
- На какие только уловки я не шел! - молодой человек вздохнул с некоторым трагизмом и улыбнулся. - Ничто не может растопить ее сердце.
- А я тебе говорил, друг мой Орсино: никаких уловок! Любовь - это не тактическое упражнение, она не терпит многослойных декораций. Будь прям и честен, в этом и рецепт, - весело сказал Найджел.
Он появился из одной из незаметных дверей в темной части комнаты, сообразил Джон. В руках Найджел держал новый поднос.
- Пора обновить напитки. Перченый пунш Мэри-Лу! Пришло время. Быстро летит, да?
- Кто-нибудь сядет за рояль? - из толпы вышел субтильный носатый человек и взмахнул длинными руками. - Лия захотела петь, но никто не хочет ей подыграть.
- Мы слышали ее песни уже много раз! - крикнул кто-то из толпы.
- Не обижайте Лию! - вскочил со своего места у патефона Орсино и топнул ногой. - Я хочу послушать. Я в прошлом году все проспал.
- Вот именно! Лия, просим, просим! - закричал Найджел, крутанувшись на месте. Бокалы чудом устояли.
Джон увидел, как высокая женщина с покатыми плечами нехотя поднялась с кушетки и отправилась к роялю.
- Корделия, ты сегодня еще более прекрасна. Например, своей покладистостью! - Найджел поставил на рояль последний бокал и снова исчез в глубине зала.
Та, которую он назвал Корделией, открыла крышку инструмента и пробежалась пальцами по клавишам. Лия выбежала в центр зала и неловко одернула подол длинного платья.
- Готова? - строго спросила Корделия, и Лия быстро кивнула. - Тогда как обычно.
Джон прикрыл глаза: так ему всегда удавалось глубже проникнуть в музыку. Корделия играла что-то печальное и нежное, похожее больше на средневековые мелодии, чем на современную музыку. По крайней мере, Джон никогда раньше не слышал ничего подобного. У Лии оказался голос чистый, как речная вода. Она пела на языке, на котором никто давно не разговаривал, пела об утраченной любви и о том, как кровоточит ее сердце.
Джон открыл глаза и понял, что едва сдерживает слезы.
Рядом громко хлопал в ладоши Орсино; он занял соседнее кресло и расположился вольготно, закинув ногу за ногу.
- Ты меня слишком часто хвалишь! - порозовев от удовольствия, притворно возмутилась Лия.
- Корделия, раз уж ты за роялем, сыграй нам еще? Может быть, и ты нам споешь? - Найджел уже был тут как тут, небрежно облокотился на рояль и смотрел на Корделию с нескрываемым обожанием.
Джон окончательно убедился, что уследить за передвижениями Найджела решительно невозможно: бодрый хозяин ухитрялся быть везде одновременно. И улыбался столь очаровательно, что строгая Корделия вновь не устояла под его натиском.
- Хорошо, что ты хочешь?
- Что-нибудь веселое. Чтобы склеить мое сердце, разбитое песней Лии. Это происходит каждый год, а я все забываю подстелить что-то для осколков.
- Ну хорошо, Найджел. Только ради тебя!
Корделия обворожительно улыбнулась, с какой-то задоринкой, заставившей сердце Джона екнуть и забиться вдвое сильней, а затем заиграла бодрый мотив. Голос ее был грудным и низким, в противоположность звонкому сопрано Лии, и оттого старинные слова звучали особенно магически.
- Нравится? - понимающе спросил Орсино, и Джон поспешил отвести глаза. - Не смущайтесь вы так, что вы!.. Корделия всем нравится. А вот поет она не каждый год. Думаю, Найджел специально ради вас расстарался.
- Найджел... Мистер Уайлд - гостеприимный хозяин, не так ли? - вежливо сказал Джон.
Вежливость требовала ответить Орсино, но продолжать обсуждение прекрасной Корделии он не был готов.
- Сама учтивость! Все делает ради гостей. И вечеринки у него самые лучшие!
- Как будто ты посещаешь другие вечеринки! - рассмеялась Лия.
Она возникла рядом с ними как светлый призрак и уселась прямо на коврике у камина. Джон увидел, как мелькнули маленькие босые ступни, а по плечам рассыпалась волна золотых волос.
Красивая девушка эта Офелия. Такая красота в нынешнее время очень востребована. Словно вышедшая прямо из книги про средневековых рыцарей и прекрасных дам... Она о чем-то щебетала с Орсино, и Джон понял, что теряет нить разговора. Откинувшись в кресле, он слушал ее журчащий голос, напоминающий свежий ручей, и наконец-то начинал по-настоящему ощущать покой и тепло.
- Специально для вас: особый грог от Мэри-Лу. Она сказала, вам надо, - вкрадчиво прошептал над ухом знакомый голос.
Джон скосил глаза: Найджел стоял у его кресла на одном колене, обеими руками удерживая поднос с единственным бокалом. Над ним поднимался густой дым, словно горячий грог налили в бокал секунду назад. Запах трав и специй, исходивший от вина, показался Джону умопомрачительным.
- Специально для меня?
- Для вас, - Найджел перехватил поднос и взял бокал, чтобы передать его Джону. Глаза его были серьезны и в чем-то печальны. - Вы... Извините, что так рано. Но Мэри-Лу сказала, что сочельник уже на исходе, ей виднее, у меня дома нет часов. А если вы задержитесь, вы... В общем, это не будет лучшим исходом. К тому же вы начали разговаривать с гостями. Признаться, я этого не предусмотрел.
- Ваши гости очень милы. Мне кажется даже, что я где-то их всех встречал.
Джон принял бокал, но перед тем, как сделать глоток, оглядел еще раз комнату. Орсино, чей наряд показался теперь кровавым в бликах огня, гладил по волосам что-то лопочущую Лию. Девушка склонила средневековую головку ему на колени и прикрыла глаза, как доверчивый олененок. Статная Корделия продолжала играть на рояле, гости танцевали, и Джону показалось, что в одной стороне мелькнула длинная седая борода, а в другой - разноцветный костюм шута, мелькнули и растворились в воздухе как мимолетный фантом. Сердце сжало неясной горькой тоской.
- А как же... кульминация? - через силу спросил Джон, и Найджел кивнул на бокал.
Джон понимающе вздохнул и улыбнулся:
- Спасибо, Найджел. Вы очень гостеприимный хозяин.
- Я рад, что вам понравился вечер, - чинно ответил Найджел и поднялся на ноги.
Через секунду его уже не было - исчез и появился на другом конце комнаты. А потом и вовсе скрылся за неприметной дверцей.
Наверное, пошел к Мэри-Лу, отстраненно подумал Джон и, не раздумывая больше, сделал большой глоток ароматного грога.
Мир вздрогнул, замер и пошел трещинами. Со стороны камина пол начал тлеть, как старинная бумага, сквозь трещины потекла темно-синяя жидкость, на поверку оказавшаяся обычными чернилами.
Джон поднялся с кресла и посмотрел туда, где сидели Орсино и Офелия, но успел увидеть зеркальное отражение - и в зеркале отразились только он и Найджел. И Найджел успел поднять руку с кудрявых волос Джона за миг до того, как зеркало разлетелось вдребезги. Остановившееся в зеркалах время снова прошло. Они бились в крошево, в мелкие куски, и ветер кружил их вокруг Джона так, словно он вернулся в страшный снегопад.
Он поднес с губам кубок и допил грог. Мэри-Лу, каким бы чертом она не была, угадала в одном: это был тот вкус, который Джон искал всю жизнь.
И эти зеркала были лучшим, что когда-либо случалось с Джоном.
В зеркальном калейдоскопе он видел теперь только свое лицо, в пятнах чернил, в сером пепле от сгоревших в камине бревен, в отпечатках грязных пальцев, в морозных узорах и потеках грязной воды, с бурыми пятнами запекшейся крови и идеально-чистых, все эти обломки отражений объединяло только одно: они на глазах превращались в бесполезную серебристую пыль.
Наконец, ничего не осталось.
Джон огляделся: метель ушла, оставив за собой тишину и покой звездной рождественской ночи. Дома не было, исчез, как исчез забор, и палисадник, и густые сугробы. Окрестности выглядели теперь как обычная городская окраина: сваленные в кучу полусгнившие деревянные доски, железные банки, пара пустых мешков и старой одежды. По всему выходило, что местные жители приноровились использовать это место в качестве бесплатной свалки.
Присев на груду скрипучих досок, он засунул мерзнущие пальцы под мышки, посмотрел на небо и провел так некоторое время: болтая ногами, задевая пятками старую древесину, да напевая себе под нос какую-то песенку. Прислушавшись к себе, Джон с удивлением узнал песенку, которую пела Лия. Удивительно, что все это - и девушка, и теплый очаг - произошло совсем недавно, а теперь осталось только белое безмолвие, искрящееся под мягким светом звезд.
Позади раздались легкие шаги: снег скрипел под добротными толстыми подошвами, а походка была стремительная, танцующая - казалось, не успевал человек сделать один шаг, как сразу устремлялся к следующему. Шаги приблизились к Джону и остановились. Джону показалось, что он определенно знаком с их обладателем.
- Хорошая ночь, Найджел, - полувопросительно произнес он, и только потом повернул голову.
Найджел обошел неровную груду досок и осторожно присел на них, постаравшись оказаться поближе к Джону.
- Это правда, - кивнул он. - Очень хорошая ночь.
Джон украдкой оглядел Найджела с головы до ног: на нем по-прежнему не было ничего теплее жилета и шерстяных брюк, но, казалось, это не доставляло ни малейшей тревоги. Найджел поймал его взгляд, рассмеялся и подмигнул:
- Отличное питье приготовила для вас Мэри-Лу, не правда ли?
Джон промолчал.
- Но вы ведь больше не мерзнете, так?
И это было правдой. Джон не обращал внимания на то, что совсем не чувствует холода. А ведь казалось: сидит по колено в снегу, в куцей шубейке, в которой недавно едва не окоченел в метель... А сейчас хоть босиком гуляй: холод не коснется.
- Это из-за пунша, да?
- В том числе, - кивнул Найджел. - Вы были особенным гостем, Джон. Совершенно особенным.
- Я был особенным гостем... где? - переспросил Джон совершенно ровным голосом, и сам этому удивился. - Здесь ничего нет, кроме пустыря и свалки. А ведь я готов поклясться, что дом был, и калитка была, и вы с вашими гостями... Да вот я с вами сейчас разговариваю!
- И это тоже совершенно удивительно. Мне невероятно повезло с вами, Джон, - лицо Найджела приняло серьезное выражение. - Я не солгу, если скажу, что ждал такого гостя как вы долгие годы.
- Мне лестно это слышать, но... Вы ответите на вопрос?
- На ваш вопрос сложно ответить. Скажем так, дом, в котором вы гостили, правда существовал. Просто... Очень давно, и совсем не здесь.
Джон побледнел.
- Хотите сказать, это дом-призрак?...
- Если вы так боитесь призраков, назовите его... воспоминанием, например. Или материально воплощенным слепком, - Найджел рассмеялся. - Нет ничего необычного в подобных домах. На самом деле их намного больше, чем вы можете себе вообразить. Чужая память - самый цепкий клей. Открою вам тайну, друг мой: это единственный работающий секрет бессмертия. Остаться в чьей-то памяти, обжиться там, завести свой угол и навсегда стать частью реальности. Удивительный опыт, вам тоже стоит подобное испытать.
- Не думаю, что мое существование - не стал бы называть это жизнью - заслуживает бессмертия.
- Разве это вам решать?
- Помилосердствуйте, Найджел, кому же еще? Бессмертие хорошо для выдающихся умов. Для создателей великих полотен и хитроумных изобретений... Что до меня - я всего лишь один из многочисленных уличных попрошаек, и, если бы не вы, я пополнил бы ряды мальчиков-со-спичками этой ночью...
- И вы еще спрашиваете, заслуживаете ли вы бессмертия! Да если бы я не нашел свой дом в вашей памяти, смог бы я вас сегодня спасти? И смогли бы вы, в свою очередь, спасти меня?
- О чем вы?..
Найджел снова рассмеялся. Спрыгнул с досок, прошелся по снегу взад и вперед, словно разминая затекшие конечности.
- Вы меня забыли, так? Вы были тогда очень юны. Но детская память как клей: все держит. Ваш разум выкинул из головы ужасающую аварию, в которой погиб человек, давший вам целый шиллинг. Но глубинная ваша память уже зацепилась: и за шиллинг, и за то, что человек этот улыбнулся вам и погладил по голове, и за то, как нелепо махнул руками перед тем, как попасть под кеб. Вы расстроились не из-за вида крови или смерти: несмотря на юный возраст, вы и не такое успели повидать в своей короткой жизни. Но я был добр к вам. Я первый человек в вашей жизни, который проявил к вам доброту. Это так?
Джон молчал. Он сидел, скукожившись, на досках, обняв руками колени, и старательно смотрел мимо Найджела.
- Не бойтесь, - мягко сказал Найджел и снова сел на доски, выйдя из поля зрения. - Я не призрак в том смысле, в каком подобные создания часто предстают в готических рассказах. Я не буду вас пугать и не причиню вам вреда. Просто вы были в беде, и никто больше не пришел к вам на помощь.
- Я часто возвращался к вашему образу, Найджел, - глухо сказал Джон. - Не к тому, под опрокинувшимся кебом, конечно... К тому человеку, улыбка которого согрела меня больше, чем шиллинг. Каждый раз, когда я оставался один, без друзей, без покровителей, потерянный и не знающий, что делать дальше. А потом все как-то само образовывалось. Вы стали для меня кем-то вроде личного святого. Но призраки ко мне раньше не приходили.
- Просто в этот раз получилось так, что помощь потребовалась более... материальная, - улыбнулся Найджел. - Вот этот дом, например. Люди, праздник и пунш Мэри-Лу.
- Вы только что объяснили мне, откуда взялись вы. Но дом? Я никогда не был в таком доме.
- И я не был. И вместе с тем мы оба были не раз. Я знаю ваш секрет, Джон. Знаю, чем вы отличаетесь от множества других лондонских нищих.
- И чем же? - Джон чувствовал себя неуютно под смеющимся взглядом призрака.
- Ваша душа испытывает потребность в прекрасном. Голод духовный говорит в вас громче, чем голод физический. Вы чаще, чем хлеб, воровали книги: из книжных лавок, со скамеек в парках, из школьных подвалов... Вы читали столько книг, сколько не каждый клерк вашего возраста, который исправно ходит на службу и получает фиксированное годовое жалование. Да и ума у вас побольше, пожалуй, будет...
- Вы правда так думаете?..
- Я это знаю, Джон. Я же существую внутри вашего разума.
- Так... откуда все-таки взялся дом?
- Из вашей памяти. Из книг.
- Из... Выходит, это дом, созданный моим... - Джон осекся.
Конечно, он всегда мечтал о доме: как любой уличный мальчишка, любой беспризорник, он выдумал его себе, от крыльца до флюгера на крыше, и из каждой прочитанной книги крал что-то для украшения любимого особняка: три ступеньки на крыльце, дверь из мореного дуба с большим кольцом, за которое надо было браться и стучать, чтобы слуга услышал и открыл дверь... Оттуда же были и высокие узкие окна, непременно со ставнями, и очаг с двумя креслами, и много дверей и крутых лестниц, и огромный рояль. Рояль был сердцем дома. Джону только однажды довелось подглядеть в окно богатого особняка, у которого он просил милостыню, как хозяйка дома играла на рояле и пела. С тех пор он точно знал: нет такого дома, уют в который не принес бы рояль и красивая женщина, поющая старинные песни. А еще обязательно пунш, свечи и много нарядных гостей...
- Корделия... - пробормотал он, и Найджел кивнул.
- Вы заметили, Джон? Эти люди: Корделия, Лия, Орсино... Вы ведь их узнали?
- Узнал, - вздохнул Джон. - Я люблю Шекспира. Но... почему они? Почему вымышленные персонажи?
- Потому что вымышленные персонажи были к вам добрее, чем реально существующие люди? - сочувственно спросил Найджел.
Джон промолчал. Он не смог бы сказать ни слова, даже если бы очень захотел: к горлу подступил тугой комок, казалось, одно произнесенное слово открыло бы шлюз, а плакать перед лицом потустороннего Джон решительно отказывался. Впрочем, Найджел, кажется, и не ждал от него ответа.