Старуха и поезд

***

В детстве я любил смотреть на летящие в разные стороны шпалы. Летящие шпалы напоминали мне параллельные прямые, которые почему-то сталкиваются, но, как меня научили в школе, все равно никогда не пересекутся. В этом было что-то очень противоречивое и вместе с тем магическое - скрещиваются, сталкиваются, но не пересекаются. И все же они были параллельны - параллельны относительно их собственной отдаленности друг от друга. Ни одна шпала не интересовалась траекторией других, подобных ей шпал. Шпалы разлетаются, как люди на пути к смерти, думаю я, сидя на перроне и снова вглядываясь в разлетающиеся шпалы. Люди встречаются, по каким-то им одним ведомым расписаниям, как поезда, а потом умирают - каждый сам по себе, сталкиваясь, но не пересекаясь, и смерть одного никогда не пересекается со смертью другого. Каждый умирает в своем поезде, потому что у каждого поезда есть свой тупик.

***

Милан. С каждым днем, сказали мне, диковинная старуха ест все меньше и меньше. Удивительно, как это у нее только сил хватает без устали бродить по вокзалу, катя перед собой тележку с двумя гигантскими чемоданами? Незаметно, как ей кажется, для тех, кто приносит ей еду, старуха старается накормить свою собаку - печального седого водолаза в желтоватых струпьях. Ее наивная воспитанность вызывает грусть и удивление - ведь все видят, как она потихоньку скармливает водолазу, которого зовут Паллино, несвежие кусочки пиццы и ветчины, а потом наливает в миску минеральную воду из бутылочки и ставит миску на пол. Вы не голодны, спрашиваю я, протягивая ей пакет с панино и кока-колой в картонном стаканчике. Я знаю, что она откажется, но все же настаиваю. Я не могу не предложить панино бездомной старухе. От панино разит спешкой, ожиданием, вокзалом. Пакет с панино грязно-желтого цвета, как билет на поезд, который я сжимаю в другой руке, чтобы не потерять. Грязно-желтый, как струпья, которые просвечивают сквозь нечесаные седины Паллино. Что вы, не беспокойтесь, молодой человек, я только что пообедала, отвечает старуха с обезоруживающей, растерянной, вежливой улыбкой. А вот Паллино пригодится несомненно, внезапно добавляет она и с благодарным поклоном берет пакет из моих рук. Я сажусь рядом. Некоторое время мы не произносим ни слова. Куда вы едете, наконец спрашиваю я, с сомнением оглядывая огромные чемоданы, которые она то и дело поглаживает прозрачными пальцами, проверяя, хорошо ли они застегнуты. Мне нужно в Геную, молодой человек, охотно отвечает старуха, там живут мои родственники. Моя мамочка умерла в сорок седьмом, на пять лет пережила папу. Мой старший братик пропал без вести во время войны. Я еду в Геную искать родственников. Я всю жизнь прожила в Лигурии. Паллино медленно ест, по-стариковски шамкая, отплевываясь и виновато поглядывая на хозяйку. У старухи совершенно сказочное лицо. Я никогда не видел такого лица. Теперь уж трудно встретить сказочных, настоящих старух - все старухи повставляли себе зубы, подкрасили жухлые веки, уложили в элегантное гнездо крашеные волосы. У этой же старухи нет зубов, поэтому ее рот причудливо, по-сказочному, изогнут, волосы длинные, волнистые, седые, нечесаные, но она не похожа на ведьму - это просто самая настоящая старуха из забытых сказок. Улыбка у нее - как у стародавних волшебниц, которых теперь на бывает - таинственная и виноватая. Длинный нос, как сказали бы, крючком. Да, я уж и не думал, что бывают на свете такие старухи. На ней много-много разных одежд, и все эти одежды истлели, приобрели оттенок вокзала, перепутались. Пальто, когда-то элегантное, длинная цыганская юбка, и серая мантилья, и полосатый шарф, изглоданный молью, придают ей неряшливый, бездомный и вместе с тем загадочный облик.

Вдруг старуха поднимается со скамьи, с неожиданной легкостью поднимает чемоданы и ставит их на тележку, слабым свистом зовет собаку. Извините, молодой человек, было приятно познакомиться, но нам пора, говорит она. Скоро подойдет наш поезд. Я вспоминаю, что мне, кажется, тоже нужно в Геную и что мой билет еще не прокомпостирован. Я встаю. Уважаемые пассажиры, неразборчиво говорит диспетчер, поезд Интерсити номер такой-то следующий по направлению Милан-Генуя отправляется с опозданием на шесть часов с шестого пути. Старуха неловко улыбается, снова садится и наливает кока-колу в миску. Паллино пьет, страдальчески икая и кашляя. Мне нужно в Геную, повторяет она. А мне? Да, кажется, я тоже еду в Геную. Нет, я совершенно в этом уверен, убеждаюсь я, взглянув на билет: я еду в Геную.

***

К старухе приближаются какие-то люди с телекамерами. А-га, понимаю я, эти люди из передачи 'Chi l'ha visto?'. Завтра ее увидит вся страна, кто-нибудь ее узнает, родственники - настоящие родственники - заберут ее к себе, и я больше никогда ее не увижу. Я больше никогда ее не увижу и буду ждать своего поезда в одиночестве, думаю я. Люди с телекамерами задают старухе вопросы. Я прислушиваюсь. Как вас зовут, спрашивают у нее. Она охотно называет какое-то очень длинное имя, я запоминаю только что-то вроде Мария Грация Тереза, а дальше - стрекотание слов, темнота наступающей ночи и забвение. Нет, я не могу запомнить такое длинное имя. Я курю и не отрываясь смотрю на табло, как будто от моего взгляда загорятся долгожданные знаки, предупреждающие о скором прибытии поезда. Поезд в Геную опаздывает на шесть часов, говорят ей. Ничего, я буду ждать, не беспокойтесь. Люди записывают ее слова и серьезными лицами смотрят в свои камеры. Трагическая серьезность - это для будущих зрителей, только на экране эту серьезность еще сопроводят тоскливой музыкой. Вот она, скажут они под музыку, таинственная старуха с собакой ниоткуда, живущая на миланском вокзале. Вы не хотите пройти с нами, мы поможем найти вам ночлег, предлагают люди с телекамерой. Я очень вам благодарна, молодые люди, вежливо говорит старуха, но я не могу никуда уйти. Я жду моего поезда. Поймите меня. Ночью придет мой поезд.

***

Верона. Сжимая билет на поезд в руке, чтобы не потерять (сколько раз со мной случалась эта досадная неприятность!), я уклоняюсь от настойчивых немытых ручек цыганских детей. Смуглые албанцы и веселые сенегальцы пристально разглядывают меня, видимо, пытаясь понять, кто я такой. Неуверенно просят сигарету. Босси-Фини, Босси-Фини - очень похоже на стук колес. Босси-Фини - шипение пара, Босси-Фини - нелегальные эмигранты на вокзале. Босси-Фини - новый Вавилон и притон одиночества. Поезд из Дортмунда, следующий в Милан, прибывает с опозданием на два часа на второй, а не на пятый путь. Я пью кофе - мне придется выпить еще много кофе. Я стою за стойкой бара, и на меня смотрят глаза негритянки - блестящие черные оливки. На ломаном итальянском она просит сигарету. Босси-Фини - куда вы идете, спрашивает она. Кажется, в Милан, отвечаю я, проверяя, находится ли еще билет в моей руке. Молодой человек, вы не знаете, на какой путь прибывает поезд, который идет в Милан? Услышав знакомый голос, я оборачиваюсь и вижу сказочную старуху с тележкой и седым водолазом. Мне обязательно нужно попасть в Милан этой ночью, извиняющимся голосом говорит она. У меня там родственники. Вы же ехали в Геную, говорю я, совершенно неуверенный в том, что она действительно ехала в Геную. Вы что-то путаете, мягко говорит старуха, я никогда не была в Генуе, и у меня там никого нет. Я всю жизнь прожила в Ломбардии.

***

Болонья. У меня очередной припадок бегства от рака - я дарю едва начатую пачку сигарет всклокоченному молодому человеку с воспаленными глазами ноуглобалиста и в шарфике а-ля Арафат. Ноуглобалист вначале не верит своему счастью, а потом бежит делиться неожиданной добычей с такими же всклокоченными и бессигаретными молодыми людьми. Здравствуйте, как поживаете? Я поворачиваю голову и вижу свою знакомую с собакой. Она улыбается и спрашивает меня, куда я еду. Действительно, куда же это я еду, задумываюсь я. А вы? Мне нужно в Чезену, осторожно, словно боясь меня обидеть, поясняет она, там живут мои родственники. А как же Генуя, спрашиваю я. Кажется, в последний раз, когда мы виделись, она ехала в Геную, и мы сидели на скамье, и было это на миланском вокзале. Я никогда не была в Генуе, удивленно отвечает старуха. Я всю жизнь прожила в Эмилие - Романье. Моя мамочка умерла в сорок седьмом году, а братик пропал без вести на войне. На второй войне, уточняет она. А билет у вас есть, спрашиваю я. Не беспокойтесь, молодой человек, не беспокойтесь, суетливо и вежливо отвечает старуха. Паллино прижимается к длинной истерзанной юбке. Кажется, на ней все та же длинная истерзанная юбка. Интересно, что же изменилось? Вокзал, город или время? Может быть, мы просто остались на том же месте? Названия городов - Генуя, Чезена, Флоренция, Милан - это часть какой-то нелепой игры, правила которой вовсе не нужно знать, как не нужно знать, почему никогда не пересекутся параллельные прямые. Ничего не меняется и не пересекается. Я никуда не уходил, а старуха никуда не уезжала. Мы сидим на перроне и ждем поезда. Когда наступит зима, и мы больше не сможем сидеть на перроне, мы молча поднимемся и уйдем в недра вокзала, в тепло, где греются печальные негры под стук колес - Босси-Фини, под шипение пара - Босси-Фини

***

Все дороги ведут в Рим. Обезумевшие от страха американцы несутся по перрону, катя перед собой тележки с багажом. Они не понимают, почему перрон, с которого отправляется поезд на Фьюмичино, находится так далеко. Они в ужасе - как бы не опоздать на самолет. Ротозеи. Я еду во Флоренцию. Черт, проклятая забастовка. Кажется, сегодня опять не уеду.

-- Молодой человек, благодарю Вас, я не голодна, мне нужно во Флоренцию. Конечно же, у меня есть родственники, мой брат умер во время войны. Моя мамочка умерла в сорок седьмом году.

Я снова вижу сказочную старуху, окруженную тремя монашками. Старуха с уже знакомой мне вежливой настойчивостью отказывается от пиццы с кока-колой, а потом все-таки соглашается их взять и незаметно, как ей кажется, для монашек, отдает их седому водолазу. Я начинаю вспоминать, когда же мы виделись в последний раз, куда это я ехал, и приехал ли по назначению, и какой нынче год, и тут же понимаю, что не знаю не только, какой нынче год, но и какой день недели. Я наконец-то понимаю, что всегда находился на перроне и всегда спрашивал у старухи, куда ей нужно, и каждый раз она отвечала, что ей нужно в противоположную сторону.

Старуха узнает меня, в глазах у нее радость и детское удивление. Паллино утомленно смотрит на табло и беззвучно шамкает обвислыми старческими губами. Мне нужно во Флоренцию, говорит она каким-то людям, наверняка, деятелям из "Каритас", не беспокойтесь обо мне, я не голодна. Мои родственники живут в Фабро и я родом из Тосханы. Нет-нет, прошу вас, не беспокойтесь, я прекрасно себя чувствую и никуда с вами не пойду. Я не могу никуда идти, извиняется она, поймите меня, ведь я жду поезда.

Почему я преследую ее, почему она преследует меня, и откуда я знаю, что найду ее именно здесь, что окажусь именно в этом городе?... Что я делаю на вокзале и куда мне нужно ехать? И когда же наконец подойдет мой поезд?

Темнеет. Скоро наступит осень, за ней зима. Нам придется перебраться в теплые внутренности вокзала. Пока не придет поезд.

Примечания:

*панино - разновидность сэндвича

*"Кто их видел?" - передача, аналогичная российской "Жди меня"

*Босси-Фини - авторы зверского закона об эмиграции, благодаря которому поток нелегальных эмигрантов только увеличился, а устроиться на легальную работу стало практически невозможным

*Тосхана - характерная черта тосканского произношения - "к" произносится, как "х"

Комментарии: 33, последний от 01/09/2006. © Copyright Клебанова Виктория Леонидовна (victoria100es@yahoo.es) Размещен: 25/05/2003, изменен: 17/02/2009. 12k. Статистика. Рассказ: Проза		Оценка: *8.215** Ваша оценка:
Аннотация: Я начинаю вспоминать, когда же мы виделись в последний раз, куда это я ехал, и приехал ли по назначению, и какой нынче год, и тут же понимаю, что не знаю не только, какой нынче год, но и какой день недели. Я наконец-то понимаю, что всегда находился на перроне и всегда спрашивал у старухи, куда ей нужно, и каждый раз она отвечала, что ей нужно в противоположную сторону.

Клебанова Виктория Леонидовна : другие произведения.

Старуха и поезд

Старуха и поезд