Рассказ от имени юноши, только-только угодившего в младшую дружину князя Игоря Святославича и, более того, в личную охрану княгини Ефросиньи.
У главного героя рассказа по определению нет имени, оно нигде, никогда и никем не произносится.
Несказанная удача для четвертого, совсем уж лишнего в этой жизни, сына простого горшечника с городского посада, попасть в молодшую дружину новгород-северского князя. Да не просто в дружину, а в гриди княгини своего господина, в десяток, что приставлен хранить покой Ярославны. Кто знает, чем иль кому обязан не лучший, не самый сильный, не самый быстрый из отроков, что добивались в том году сей чести, таким подарком судьбы? Уж не последнее ли благословение почившей минувшей зимой матушки сказало в том свое веское слово? Как знать, как знать.
Но, ох и чудо ж чудное досталось нашему доброму князю, право слово! Не зря, видать, сказывают, что сватался когда-то за Ефросинью даже королевич угорский. И сам цесарь из Цареграда допытывал послов своих о красоте дочери князя галицкого. Смотреть не насмотреться, как истинною павою плывет она вниз по высокому крыльцу княжьего терема. Как, встряхнув тугими косами, поворачивает голову. Как расцветает в улыбке лицо госпожи нашей. Как, смеясь, подносит она ладошку с одиноким перстеньком к самым губам своим. Как, чуть склонив голову, одаривает тебя яркими искорками в глазах, что цветом своим соперничать могут со смарагдами. Отчего уши шестнадцатилетнего юнца вспыхивают нестерпимым жаром, взгляд поспешно упирается в землю, а княгиня, запрокинув голову, смеется, словно колокольчики серебряные звенят.
И какое же счастье мчаться вслед за госпожою по перелескам и луговинам по-над Десной. Не охоты ради. Лук и стрелы мирно спят в саадаке, притороченном к сумам за седлом. Но ради упруго бьющего в лицо встречного ветра. Ради стремглав мелькающих далеко внизу пенных бурунов на речных перекатах. Ради звонких выкликов княгини, когда ее Золотинка сходу, в длинном упругом прыжке преодолевает очередной ручеек, резво сбегающий вниз, к свинцовым водам Десны.
Но что это? Косой зайчишка выскочил из-под неприметного кустика да, в страхе диком поджав уши, бросился едва не под самые копыта Золотинки. Замер лишь в самый последний миг и, как умеют только они, косые, с места, почти без разворота, рванул совсем в другую сторону. Но кобылка княгини уже испугано вздыбилась, приподнялась на задних ногах, молотя копытами воздух перед собою. Пронзительно вскрикнула сидевшая боком, по-женски, в седле Ярославна и, естественно, не удержавшись, кубарем полетела наземь.
- Госпожа!
Я безжалостно пришпорил Вострого, мгновенно сокращая расстояние, отделяющее меня от княгини. И практически на ходу соскочил с седла, бросаясь к неуклюже пытающейся приподняться с земли повелительнице.
- Госпожа! С вами все в порядке?
- Нога, - негромко ойкнула Ефросинья, попытавшаяся было встать и тут же со стоном вновь осевшая назад. - Больно, - скривившись, пожаловалась она, хватаясь за поджатую к груди левую ножку.
Ругаясь про себя последними словами за то, что позволил госпоже так увлечься скачкой, опустился перед ней на одно колено и осторожно дотронулся до лодыжки княгини. Чуть ниже краешка подола ее простого белого платья. И чуть выше мягкого сафьянового башмачка. Скользнул пальцами по бирюзовому шелку чулочка. И замер, когда ее пальчики накрыли мои.
- Да, вот здесь. Болит, - чуть подавшись вперед, ближе ко мне, прошептала госпожа. И, с легкостью преодолевая неуклюжее мое сопротивление, потянула мои ладони выше. Позволяя им полностью охватить ее ножку, заключить ее в свои объятия. - Ступить не могу, - жалостливо сморщила она носик, демонстративно согнула ногу в колене и попыталась поставить ее на землю, отчего мои руки и вовсе исчезли где-то далеко под ее платьем, а ладони скользнули вверх по икрам едва не до колена.
Я нервно сглотнул и с трудом отвел таки взгляд от ножки госпожи. Расцепил взмокшие вдруг пальцы и, стараясь не встречаться с княгинею взглядом, потянулся к сумке, что всякий из гридей непременно носит при себе сзади на поясе.
- Растяжение, должно быть, - торопливо затараторил я, извлекая из сумы чистую плотную тряпицу, предназначенную для перевязки ран. - Сейчас наложим плотную повязку и поедем домой.
Над моим ухом кто-то громко всхрапнул. Я поднял голову. Золотинка Ярославны стояла над нами и с виноватым видом качала головою.
- А вот и ты проказница, - радуясь возможности отвлечься на что-то менее волнительное, чем через-чур уж смелые прикосновения к госпоже, улыбнулся я. - Что ж ты так с хозяйкой-то?
Кобылка встряхнула гривою, показывая, должно быть, что расстроена не меньше моего, и попыталась дотянуться мордой до плеча княгини. Та с готовностью вскинула руку, коснувшись ноздрей лошади.
- Ах ты ж моя дурочка.
Я, меж тем, захлестнул лодыжку Ефросиньи тряпицей. Она, помогая мне, повыше приподняла подол платья. Затянул потуже, но со скидкой на то, что имею все же дело с женщиной, а не с дюжим мужиком, и быстро-быстро замотал.
- Вот, так-то лучше. - Откинулся назад, оценивая свою работу. - Сейчас подсажу вас на Золотинку и...
- Нет! - внезапно отрезала госпожа, сурово насупив червленые сурьмою брови. - Я боюсь снова на нее садиться. - Покосилась на обиженно опустившую голову кобылу и поспешно уточнила: - Пока что. Лучше возьми меня к себе в седло.
- Но... - начал было растеряно я, однако спорить с тем взглядом, что одарила меня княгиня, было попросту невозможно. - Как скажите, госпожа.
Я поднялся с земли, поймал под уздцы княгинину кобылу и, свистом подозвав к себе, все это время отиравшегося в сторонке Вострого, привязал ее поводья к седлу своего мерина. Не сказать, чтобы та восприняла это так уж благосклонно. Да и Вострый покосился на меня так, словно хотел спросить, а не попутали ли мы оба немного берега? "Ничего, дружок, и так бывает!" - фыркнул я про себя, потрепав его по гриве, и повернулся к госпоже. Осторожно, словно величайшую драгоценность, подхватил ее на руки. Мгновенно, в силу необычайной ее ко мне близости, окунувшись в дивный букет ароматов, от нее исходящих. Пальчики Ярославны сомкнулись замком подле моей шеи, а ее волосы защекотали мне щеку. Медленно и глубоко вздохнул. Шагнул к Вострому и, приподняв княгиню, помог ей усесться боком у передней луки седла. И следом рывком взлетел сам.
Госпожа, вновь оказавшаяся в опасной близости от меня, повернула голову, взглянув снизу-вверх, и улыбнулась.
- Благодарю. - Ее пальчики коснулись моих, перебирающих поводья. - Прости, что доставляю столько неудобств своей неуклюжестью.
- Нет-нет, госпожа! Что вы! - отчаянно замотал я головою. - Это мой долг - всегда быть рядом с вами. И это моя вина, что вы все же смогли пораниться. - Я тронул Вострого пятками, пуская того легкой рысью. - Ох и задаст мне трепку десятский Давыд. Ох и задаст.
Княгиня привычным своим жестом запрокинула голову и звонко рассмеялась:
- Как я велю, так и будет. Велю - задаст. Не велю - слова лишнего не скажет. - Ладошка Ярославны легла мне на грудь, на расстегнутый по летней погоде ворот рубахи. Царапнула ноготком возле тесемки нательного крестика. - И ты помни, что все вы в первую голову в моей воле. - Подняла на меня смарагдовые свои очи. - Не князя, супруга и господина моего. Но моей. Понял?
- Да, госпожа, - нервно сглотнул я. - Понял.
***
Вызов к княгине вечером того же дня застал меня совершенно врасплох. Давыд, десятский наш, выдернул меня уже из полудремы. Я торопливо вскочил на полатях и вопросительно уставился на старшего.
- Госпожа к себе зовет, - коротко сообщил тот с ничего не выражающим лицом. - Живо давай.
- Так сегодня ж черед Летко у ее дверей стоять, - не понял я, но таки нырнул в штаны и принялся натягивать сапоги.
- Отпросился Летко, - уже на выходе из истопки, отведенной для княгининых гридей, через плечо бросил десятский. - В город, к сестре на именины.
Я лишь пожал плечами. Заправил в штаны рубаху, накинул кожух и, на ходу затягивая пояс с мечом и ножом, поспешил наверх, к покоям княгини Ефросиньи. Кто уж и зачем завел обыкновение в и без того как улей трутнями набитом дружинниками княжьем тереме на ночь выставлять гридя у дверей горницы госпожи, я не знаю. Но все те шесть месяцев, что я уже состою при особе ее, правило это соблюдается неуклонно. И даже тогда, когда домой из частых и долгих отлучек возвращается князь, всякий раз спешащий к жене и подолгу оттуда не показывающийся.
Разминувшись в сенях с озорно стрельнувшей глазками в мою сторону Оленой, ближней служанкой княгини, верно отосланной хозяйкой по каким-то срочным делам, я наконец остановился подле тяжелой дубовой двери. Привычно, как-никак не впервой на карауле, постучал три раза и, слегка приоткрыв, заглянул в щелку:
- Госпожа. Сегодня вас охраняю я. Летко в город срочно отпросился, - уточнил извиняющимся тоном. - Вы знаете, если что, зовите...
Ярославна, сидевшая на складном немецком стульчике у распахнутого настежь окошка, быстро повернулась ко мне и захлопнула книгу, которую читала до моего появления. Я не успел толком разобрать, что то вообще была за книжица - псалтырь, жития или же еще что. Княгиня отложила ее на подоконник и, вытянув в мою сторону руку, требовательно поманила к себе.
- Да-да, вот ты-то мне и нужен. Подойди сюда.
С этими словами Ефросинья поднялась со стула и, слегка прихрамывая, прошла к широкой, выполненной по иноземной моде на четырех ножках-лапах, постели, опустилась на нее. Постучала ладошкой по расшитому покрывалу подле себя, приглашая присоединиться к ней.
Я смутился, на всякий случай обернулся назад в сени, проверяя, все ли в порядке на доверенном мне посту. И проскользнул в покои княгини, прикрыв за собою дверь.
- Вам чем-то помочь, госпожа? - поинтересовался я, все же не в силах так сразу преодолеть робость и останавливаясь в двух шагах от повелительницы.
- Да, - улыбнулась та и неожиданно вскинула на постель перед собою ножку, принявшись как ни в чем не бывало повыше закатывать подол платья. - Повязка, что ты наложил. Наверное, надо бы уже ее снять. Но ты так туго стянул узелок, - она сделала вид, что даже ногтями не может подцепить кончики завязок в моем узле.
- Но повязку следовало бы оставить еще хотя бы на пару деньков, - попробовал было возразить я, не в силах, однако, оторвать взгляда от ножки госпожи, открытой мне почти до самого колена. Во всяком случае, я прекрасно видел ремешок, удерживающий чулок, поверх которого была намотана моя повязка.
- Мне в ней теперь и спать? - лукаво усмехнулась княгиня, поднимая на меня глаза. - И в одном чулке тоже? Ты ведь даже не удосужился снять его, прежде чем наложить повязку.
- Я не посмел бы! - вспыхнул я.
- А вот теперь это и в самом деле потребно сделать, - отрезала Ярославна и, пододвинув ногу ближе к краю кровати, велела: - Ну же!
Я нервно облизал губы и, шагнув вперед, опустился на колени у самой постели. Подцепил свой утренний узелок. Он на самом-то деле оказался не столь уж и туго затянут. Да как бы даже и не был уже ранее распущен и завязан вновь. И отрывистыми быстрыми движениями размотал повязку.
- Вот и все, - доложил, сворачивая тряпицу и откладывая ее в сторону.
- Ох, спасибо, - кивнула Ефросинья и, поймав мою руку, положила ее на свою лодыжку. - Как думаешь, она не опухла?
- Нет, что вы! - замотал головою я, но для очистки совести таки внимательно ощупал ногу госпожи. - Все нормально. Утром снова наложить повязку. И еще дня два-три походить с ней. Да особо на этой ноге не прыгать, - неуклюже попытался пошутить. - И все будет замечательно.
- Спасибо тебе, - почти промурлыкала Ярославна, подцепила меня за короткий рукав кожуха и потянула к себе, вынуждая присесть на постель рядом с ней. При этом вольно или невольно задев локотком вздернутое к самому колену платье. Отчего то с тихим шуршанием сползло назад и вниз, обнажив полное молочно-белое бедро.
У меня на миг перехватило дыхание. И лишь княгиня, кажется, даже и не заметила случившегося, напротив, еще больше придвинувшись ко мне.
- Я чем-то могу отблагодарить тебя за заботу о своей княгине? - прошептала она, и ладонь ее словно невзначай легла на мою ногу.
Как бы пытаясь покрепче опереться, она сильнее стиснула пальцы и качнулась вперед так, что колено ее уперлось в мое плечо. Я заполошно заметался, не в силах куда-либо пристроить свой взгляд. В равной степени боясь, что он ненароком упадет вниз, прямо меж так неосторожно разведенных ног моей госпожи. Страшась взглянуть ей прямо в глаза, дабы не прочла она во взгляде моем, куда сейчас его манит более всего на свете. Но и не смея проявить непочтительность и просто отвести взгляд куда-то в сторону.
- Нет... что вы... я же... - растерянно забормотал я.
Но в этот момент рука Ярославны скользнула выше, по внутренней стороне моего бедра, и замерла там, где ей решительно не следовало бы находиться. Накрыв всей ладошкою несомненное свидетельство отнюдь не целомудренного восхищения слуги своей госпожой. Впрочем, можно ли было то поставить мне в вину? Нет, конечно, если вспомнить рассказ святого отца Поликарпа о похвальной сдержанности преподобного Моисея Угрина, брата Георгия, что был возлюбленным слугою святого и благоверного князя Бориса, в схожей во многом ситуации... Но я не хотел бы, чтоб в этом месте в меня прилетело грязной онучей, а потому смиренно закрою рот и продолжу повесть свою без лишних нравоучений.
- Так вот о чем на самом деле ты думаешь в присутствии своей княгини? - с легкой укоризной в голосе протянула Ярославна, опуская взгляд и недвусмысленно стискивая предавший меня орган сквозь ткань штанов. - И тебе не совестно, мальчик?
Меня пробил холодный пот. Я открыл рот, чтобы попытаться что-то возразить или оправдаться, но не смог выдавить из себя ни звука. А затем наши глаза вновь встретились, губы госпожи, очутившиеся прямо напротив моих, слегка приоткрылись, и я почувствовал ее теплое, щекочущее дыхание на своем лице.
- Дрянной мальчишка, - едва не губы в губы прошептала госпожа и неожиданным тычком в грудь опрокинула меня на спину.
Миг - и она уже сидит верхом на мне. Щелкнула пряжка пояса, и тот, громыхнув ножнами меча, улетел на пол. Пальчики княгини опасно оттянули на себя пояс моих штанов.
- А может быть мне это всего лишь показалось? - задумчиво склонив голову на бок, усомнилась вдруг она. - А что если на самом деле...
И с этими словами, прежде чем я успел что-либо сделать или хотя бы просто подать голос, рывком стянула с меня штаны. Не сильно. Пяди на две. Но вполне достаточно для того, чтобы все необходимое открылось ее обзору во всей своей красе. И ведь негодник этот, с самого начала выдавший меня с головой, будь он неладен, даже и не подумал хоть немного съежиться в размерах. Ну хотя бы от необычайной силы волнения. Напротив, он приобрел прямо-таки небывалую для него несгибаемость. Аж самому немного больно стало.
- Нет, - склонив голову теперь уже в другую сторону, заметила Ефросинья, - не показалось.
Ее ладошка легла прямо на мой вздыбленный член и медленно скользнула по нему вниз. Аккуратно. Нежно. Так гладят по головке ребенка при первом знакомстве. А затем произошло нечто и вовсе немыслимое - убрав за ухо выскользнувшую прядку, Ярославна склонилась надо мной и самым кончиком языка коснулась даже слегка качнувшегося навстречу ей члена.
Я громко охнул. Нет, у меня, конечно, уже были раньше девушки. Вы не подумайте. Пусть мне и всего семнадцатый год, но у меня было уже целых две девушки! Два раза. С одной раз. Там, правда, не совсем все получилось... Но все же! И со второй еще разок. Но о таком... о таком я только слышал от старших товарищей. И уж тем паче вряд ли когда-либо мог хотя бы представить себе это в исполнении самой княгини!
Язычок Ефросиньи юрко пробежал по всей длине моего инструмента. Мазнул почти полностью обнажившуюся головку. Отчего я еще раз судорожно вздохнул и до боли стиснул в ладонях покрывало, не в силах ни поднять руку, что б остановить творившую что-то совершенно непотребное и невместное госпожу, ни оправдать самого за эту нерешительность, за то, что позволяю ей все это. Пальчики Ярославны обвили мой член у самого основания, чуть приподнимая его от живота, преодолевая естественное сопротивление плоти. Вполне достаточно, что б я больше сосредоточился именно на этих, скорее уже болезненных, чем приятных ощущениях. До предела оттянули вниз крайнюю плоть, и я с ужасом наблюдал за тем, как ротик госпожи медленно, но неумолимо опускается на мой член. Как исчезает меж ее влажных алых губ блеснувшая смазкой головка. Как носик княгини упирается в короткие жесткие волосы внизу моего живота. Как замирает она в миг, когда орудие мое касается ее верхнего неба.
Ярославна неожиданно протянула руку вверх и, не глядя, сдернула с головы шитую жемчугом сеточку для волос, высвобождая их, позволяя бурным каскадом обрушиться вниз, мне на живот, на бедра, полностью скрыв от моего взора все происходящее там. И тут же одним коротким толчком, с каким-то глубоким горловым звуком, насадила свой рот на мой член до упора. До самого конца.
Я всхлипнул. По-другому это и не назовешь. И запрокинул голову назад, выгибаясь дугой и, волей-неволей, едва ли не еще глубже норовя протолкнуться в горло своей госпожи. Та аж негромко замычала откуда-то снизу.
- Господи! Нет! - вскрикнул я, чувствуя приближение неизбежной развязка, но просто не в силах помыслить о том, чтобы сделать это... сделать это... прямо в...
Но все закончилось так же внезапно, как и началось. С громком хлюпающим звуком Ефросинья резко снялась с моего члена. Выпрямляясь, взмахом головы откидывая непослушные волосы назад. И густая белесая струя семени легла мне на живот. Толчком. Еще одним. Застыла на кончике головки последней крупной каплей, медленно стекающей вниз.
- И все? - внезапно улыбнулась слегка раскрасневшаяся Ярославна, наконец-то вновь встречаясь со мною глазами. - Так быстро?
Она протянула руку и мазнула кончиком указательного пальчика по одной из молочно-белых дорожек у меня на животе. Растерла подцепленную капельку меж пальцев и неожиданно потянула их в рот.
- Госпожа... - только и смог выдавить из себя я, совершенно потрясенный всем происходящим.
И тут же с удивлением перевел взгляд вниз. Туда, где ладошка княгини по-хозяйски обвила мой, как оказалось, и не думающий пока, не смотря ни на что, сникать инструмент.
- А, нет. Еще не все, - с удовлетворением отметила Ефросинья, облизывая вымазанные в моем семени пальчики. - Ах, молодость!
С этими словами она плавно повела плечиком, позволяя платью соскользнуть с него вниз. Высвободила из платья одну руку и уже быстрее сдернула его и со второго плеча. Качнулась ничем более не сдерживаемая и не прикрываемая грудь княгини. Я лишь тихонько застонал сквозь плотно сжатые зубы. Нет, ну ведь кто бы мог подумать, что от стояка может быть так больно? Но отвести взгляд от этих крупных, вишневого цвета, с темными ореолами, сосков было уже просто выше моих сил.
А Ярославна, меж тем, словно издеваясь надо мной и красуясь, подхватила обе свои грудки ладошками. Взвесила их. Стиснула меж собою. И, внезапно скользнув по мне назад и вниз, опустилась, накрыв ими мой член. Обволакивая его. Заключая в мягкий, шелковистый плен. Потянула чуть вперед, так что головка полностью скрылась меж ними. И тут же резко назад, смазав последнюю каплю семени, застывшую на самом кончике. Вперед. И назад. Вперед. И назад. Мне оставалось лишь тяжело и судорожно дышать, наблюдая за тем, как на прекрасной груди моей госпожи остаются все новые и новые белесые разводы. И как язычок ее все чаще и все требовательнее теребит мою головку, когда она снова становится видна.
В какой-то момент я тихонько зашипел, весь внутренне напрягаясь, готовясь к новому неизбежному извержению. Но именно в этот миг Ефросинья вдруг резко отпрянула от меня, подтянулась вперед, нависнув надо мною и почти касаясь затвердевшими своими сосками моего лица.
- Не так быстро, мальчик, - с улыбкой покачала она головой. - Не так быстро. Не смей забывать и про свою госпожу.
- Да... но я... - попытался было что-то пролепетать я в ответ.
Но пальчики княгини уже коснулись моих губ, призывая к молчанию. Ефросинья запустила ладошку под себя, перехватив мой член у основания, и властно направила его ко входу в свое лоно. Я закусил губу. Влажные складки ее пещерки с готовностью пропустили внутрь головку. Ярославна зажмурилась. Чуть приоткрыла ротик и медленно начала опускаться на мой ствол.
- О-о-о...
Я, казалось, даже перестал дышать. Это не шло уже ни в какое сравнение ни с чем из того, что было прежде. Мгновения тянулись вечно. Живое пламя плотными кольцами охватывало мою плоть, все глубже и глубже проникающую в запретное. Я впервые не сдержался, и дрогнувшая рука моя таки легла на обнаженное бедро госпожи. Жадно стиснула его.
- Да, вот так, смелее, - приободрила меня княгиня, глядя сверху-вниз с поощряющей улыбкой, и тут же, когда головка моя наконец-то уперлась в нечто, ограничивающее дальнейшее проникновение, хотя, признаться, размеры мои еще вполне позволяли, чуть сморщилась, болезненно зашипела. Поймала вторую мою руку и, направив ее к своему лону, помогла моим пальцам найти плотную кожистую складку чуть выше того места, куда был погружен член. - Здесь, - ставшим вдруг немного хрипловатым, прерывистым голосом велела она. - Очень важно. Тссс... - качнулась вверх на моем стволе. - Никогда не забывай помогать женщине. Ох... - вновь опустилась до конца. - Если не хочешь слишком часто разочаровывать ее тем, как быстро все кончается.
Я в первый раз нашел в себе достаточно смелости, чтобы открыто взглянуть прямо в глаза своей госпоже. Кивнул. Смял бугорок промеж пальцев, одновременно с этим потянув ее за бедро на себя. Отпустил, позволяя качнуться назад. Поймал губами мелькнувший перед самым лицом сосок. И снова потянул на себя. Поймал следующий и, аккуратно сжав его зубами, уже не отпустил, даже когда она попыталась откинуться назад. С неимоверным наслаждением впитал в себя звук ее протяжного, полного сладкой боли стона.
Обжигающая круговерть обрушилась на нас. Покрывало оказалось скомканным и сбилось в валик где-то у меня под поясницей. Платье Ефросиньи превратилось в жалкую тряпочку, болтающуюся чуть выше пояса и более решительно ничего не прикрывающую. Грудь и бедра госпожи испятнали розовые пятна, оставленные моими губами и руками. А ротик княгини более ни на мгновение не закрывался, то исторгая обжигающие мой слух стоны, то жадно впиваясь в мой собственный рот. Тогда же я впервые познакомился и с ее зубками.
А затем случилось это. То, о недопустимости чего я, в пылу накрывшей меня с головою страсти, даже и думать забыл. Пенистая струя моего семени ударила прямо в лоно княгини. Я замер в ужасе. Силясь хоть как-то остановить то, что остановить в действительности невозможно. И потому, наверное, лишь еще сильнее извергаясь в нее. Куда там первому разу.
Ефросинья захохотала. Даже и не думая сниматься с моего члена. Напротив, еще сильнее сжимая его колечками мышц своего лона. Содрогнулась всем телом. Смех как-то неуловимо перешел во всхлипы. И, разом обмякнув, упала мне на грудь. Только в этот момент я понял, что и она достигла того же пика, что и я. И потрясенно обнял свою госпожу. Быть может, мне лишь показалось, но, кажется, я и в самом деле почувствовал, как по моему плечу, куда уткнулся носик Ярославны, сбежала одинокая слеза.
Скрипнула дверь, и я едва не впустил ногти в кожу на спине Ефросиньи. На пороге горницы стоял десятский Давыд. Старший над нами, гридями княгини. Я судорожно сглотнул.
- Давыд? - не глядя, словно бы у нее и без того были глаза на затылке, тягучим, ленивым голоском позвала Ярославна. - Вот видишь, - она приподнялась надо мной, однако все так же не спеша оборачиваться назад. - А ты говорил, что он для настоящей службы слишком робок.
Это уже был даже не мороз по коже. Это уже было сродни чувству, как будто ту кожу с меня заживо сдирают. Еще и посыпая для верности солью.
Ефросинья вновь наклонилась ко мне, с улыбкой оглаживая мое лицо ладонями, и проникновенно зашептала:
- Но я знала, что из него на самом деле получится достойный слуга своей госпожи. - Выгнулась в спинке. - Хотя, конечно, ему еще многому предстоит научиться. Согласен? - промурлыкала она, поведя из стороны в сторону попкой.
- Вы как всегда правы, моя госпожа, - по своему обыкновению без следа каких-либо эмоций на лице кивнул Давыд. Расстегнул пояс и, уронив его на пол, шагнул к нам с княгинею, застывшим на краешке кровати.
- Цыц, - пальчик Ефросиньи накрыл мои дрогнувшие было губы. - Ты ведь не думал, что увидел и пережил уже все, что только можно, малыш? - усмехнулась она и укоризненно покачала головой.
Десятский остановился позади Ярославны. Из-за нее мне было плохо видно, что же именно он там делает. Я лишь слышал звук спускаемых штанов. Видел, как он облизал два пальца, а затем... А затем сквозь тонкую стеночку, отделяющую мой все еще остающийся в лоне госпожи член, я отчетливо почувствовал, как эти пальцы проникают в ее задний проход. О таком я тоже прежде только слышал. И лишь в совсем уж бесстыжих разговорах гридей постарше. Но даже и представить себе не мог, что это в самом деле правда. Что так бывает. Что так можно. Что это... приятно?
Я перевел взгляд на лицо Ефросиньи, и мой член внезапно свела судорога, наполняющая его новым притоком крови. Глаза княгини подернулись паволокой. Нижняя губка оказалась прикушена, а ноздри широко раздувались в такт толчкам пальцев десятского Давыда в ее попке. Я почувствовал внезапный укол ревности в груди и до боли стиснул пальцы на полных бедрах госпожи.
Давыд, тем временем, высвободил свои пальцы из ее задницы, придвинулся ближе, сосредоточенно замер... И княгиня издала долгий сладкий стон, когда одновременно со стремительно наливающимся новой силой моим членом, вновь протаранившим ее хлюпнувшую пещерку, сзади в нее проникла головка второго, толстого, покрытого узлами вен, ствола. Проникла и начала уверенно проталкиваться дальше вглубь. Поддавливая и едва ли не отталкивая прочь соперника по ту сторону хлипкой преграды из живой плоти, что разделяла их.
Пятерня десятского легла на волосы Ефросиньи и, сжав их в кулак, бесцеремонно потянула на себя, вынуждая княгиню еще больше изогнуться назад. Но и мои зубы вновь сомкнулись на одном из сосков госпожи, не позволяя ей слишком уж отдаляться от меня. И стоны женщины постепенно перешли в тоненький жалобный визг.
***
Несказанная на самом деле удача для четвертого, всяко лишнего при разделе скудного отцовского наследства, сына простого горшечника с новгород-северского посада угодить в княжью дружину. Да не просто так, а в гриди самой княгини Ефросиньи. Но явно не последнее материнское благословение за то стоит благодарить. Уж скорее смазливое, от матери же доставшееся, личико. Да непокорные, вьющиеся вихры. В которых так любит утопать ладошка моей госпожи.
И неизменно самым большим счастьем для меня будет оставаться стремительный бег Золотинки и Вострого по прибрежным холмам Десны. Навстречу взбирающемуся в зенит солнцу. Далеко опережая глухо барабанящую землю копытами коней прочую свиту. И долгожданная остановка в тенистой дубраве у пологого спуска к самому берегу. Возбужденное ржание лошадей да громкий смех Олены где-то позади - должно быть Летко опять торопится поскорее запустить свою лапищу в ворот ее рубахи. Но мой взгляд неотрывно прикован к неспешно идущей вниз, к кромке воды, княгине. Вот она повела рукою, распуская тесемки платья на груди. Поддернула его вниз и, прижав руки к бокам, позволила свободно соскользнуть к самым ее ногам. Переступила через него, оставшись в одном лишь наряде Евы. И, не оборачиваясь, но и ни на миг не усомнившись в том, что я стою в шаге у нее за спиной, приподнялась на цыпочках, вытянулась вверх тугой стрункой. Высоко воздела руки и блаженно зажмурилась, встряхивая густой гривой цвета воронова крыла. Позволяя солнечным зайчикам и порывам ветра с реки ласкать ее бархатистую кожу. И медленно опрокинулась назад. Прямо в мои ждущие объятия.