Однажды в далекой-далекой галактике... Лифляндией зовущейся, дикие орды московитов и татар сошлись в битве не на жизнь, а на смерть с немецкими ландскнехтами за придорожный трактир... Смешно? А эпизод, меж тем, вполне реальный)
Не закончено...
Необходимое предуведомление:
Писалось в свое время по горячим следам эпического ЖЖ-срача о "битве за избушку лесника" времен Ливонской войны. Тогда серьезный, уважаемый в ЖЖ-шном историческом сообществе и обычно вполне адекватный блогер, Antoin, привел у себя в блоге цитату из Иоганна Реннера о якобы имевшем место быть еще в самом начале войны эпизоде, когда горстка немецких ландскнехтов (и трактирщик, что важно!) приняла неравный бой с полчищами московитов в кабаке в крошечном лифлянском местечке на прусской границе. Герои, конечно же, пали, но забрали с собою больше сотни схизматиков... Общественность, особенно в лице людей, куда как лучше, нежели Антуан, знакомая с история Ливонской и с тем, насколько вообще следует верить байкам Реннера, позволила себе усомниться в реальности, если не самой истории, то уж отдельных ее деталей точно. Короче, "ты осетра-то урежь", сказали блогеру. В ответ на что был включен банхаммер. В итоге довольно-таки скоро оппоненты уважаемого блогера (о, ужас! профессионально занимающиеся этой эпохой и этой войной) обнаружили в ливонских архивах реальное донесение, на основе которого Реннер и сочинил свою пафосную историю. Естественно, все оказалось далеко не так героично, и вообще не там и не так. Но... Антуан к тому времени уже прочно ушел в "я не я, и корова не моя".
Ну, а ваш покорный слуга тогда как раз попытался набросать реконструкцию, как на самом деле могли бы развиваться события в данной ситуации, если не подыгрывать ни одной из сторон...
__________
Непривычные для охваченного войною края жиденькие мирные дымы, поднимавшиеся в низкое февральское небо над деревушкой, что оседлала ливонско-литовский большак, видны были издалека. Отряд московской конницы заметил их еще до обедни, однако лишь через час после полудня полусотня головы детей боярских Тимофея Ивановича Воркули и сопровождавшие их татары Юсуф-мурзы вышли к последнему изгибу тракта, за которым открывалось просматриваемое и простреливаемое на добрых двести саженей вперед предполье.
- Стягов воинских в деревне нет, голова, - доложил скатившийся с прикрывавшего их до поры до времени от посторонних глаз холмистого кряжа казак. - Токмо людишки простые снуют туда-сюда. Да в нашу сторону, - он не глядя махнул рукою назад, - подвода груженая выехала. О трех человек. Скоро будет здесь, Тимофей Иваныч, так что, надыть... - старый рубака криво усмехнулся и развел руками.
Воркуля согласно кивнул и, придержав за поводья все еще разгоряченного после долгой рыси Огонька, перевел взгляд на сопровождавших его всадников:
- Все как обычно. Гришка, ты со своими заходишь справа. - Рыжебородый мужчина на рослом гнедом жеребце, явно из лифляндских трофеев, коротко кивнул в ответ. - Юсуф, - голова повернулся к молодому щеголеватому касимовцу, для которого этот разъезд был первым серьезным делом на большой войне, - ты слева. Никого не впускать и не выпускать. Кто сунется - вязать и мордой в снег, рыпнется бежать или полезет драться - стрелять и рубить без разговоров. Дальше крайних изб без крайней надобности не соваться. Не грабить. Не жечь. Пока что. Богданко, - бритый налысо и, не смотря на легкий морозец, единственный из всех пренебрегший шапкою, казак тронул коня, чуть выдвигаясь из строя вперед, - со своими двумя десятками влетаешь в деревню и рассыпаешься в поиске. Народ попусту не сечь и на баб раньше времени рот и все прочее не разевать. Смотри у меня! - погрозил пальцем. - Так, все, - голова снова опустил руки на поводья. - Я иду следом. С богом, мужики!
Рыжий детина еще раз молча кивнул, отрывисто перекрестился и, вздев над головою сжатую в кулак ладонь, пришпорил коня, увлекая за собою полторы дюжины детей боярских.
- Иншалла, - в свою очередь отозвался татарин, что-то еще, не оборачиваясь, резко гаркнул на своем языке, и его иноходец живой молнией устремился вслед за лифляндцем Григория.
Две параллельные, но не равные - касимовцев было раза в два больше, нежели русских, цепочки всадников обогнули край холмистой гряды и, стремительно переходя на галоп, рванулись в сторону ничего не подозревающей деревни. Постепенно растягиваясь и увеличивая интервалы между верховыми. Чтобы лишь в каких-то пяти-семи саженях от крайних домов, проигнорировав заполошно отпрянувшую на обочину, в снег и едва не перевернувшуюся телегу, резко взять вправо и влево. Вспахивая наметенную минувшей ночью и слабо еще тронутую человеком снежную целину, растекаясь округ деревеньки. В руках нападающих мелькнули луки, послышались первые испуганные возгласы жителей, разбегающихся при виде чужаков. А следом по тракту в деревню уже влетала третья, плотно сбитая по двое, группа всадников. Влетела и, миновав первые же несколько домов, парами брызнула, кто куда, гоня перед собою все нарастающую и ширящуюся волну паники.
Двигавшийся легким наметом сразу же за отрядом Богданки десяток Тимофея Ивановича осадил коней подле застрявшей в сугробе и опасно накренившейся набок подводы.
- А ну-ка, выловите мне этих ползунов, - распорядился голова, взмахом нагайки указывая на мелькнувшие и поспешившие вновь скрыться под спасительной телегой ноги одного из незадачливых путешественников.
Спешившиеся дети боярские сноровисто выволокли из-под подводы тут же залепетавших что-то на своем языке лифляндцев - пожилого дородного мужчину в плотном теплом плаще на меху и сбившемся набекрень мятом берете, и двоих дюжих молодчиков в коротких полушубках, смахивающих на купеческих служек.
- Яшка, - не поворачивая головы, окликнул Тимофей Иванович толмача, - вели этим балаболкам заткнуться, да вот у этого борова, - нагайка уперлась прямо в огромный красный нос немедля поперхнувшегося толстяка, - спроси, есть ли в деревне ратные люди?
Якоб Мейер, ливонский немец на русской службе, перевесился с седла, подцепил пленника за грудки и, вздернув его на себя, перевел тому вопрос сотенного головы. Толстяк быстро-быстро закивал в ответ и что-то торопливо закудахтал, порываясь помогать себе активной жестикуляцией. Однако угрожающе сверкнувшая у самого его горла сабля одного из русских заставила бедолагу вновь испуганно уронить руки по швам. Якоб резко перебил излияния пленного и, метнув встревоженный взгляд в сторону Воркули, задал еще один короткий уточняющий вопрос. Не дослушав, сплюнул в снег и порывисто выпрямился в седле.
- Пльохо, голова, - на ломанном русском сообщил немец. - В деревня ландскнехт. В трактир. Два дюжин или около. С аркебуз.
- Твою мать! - только и успел скривиться, словно от зубной боли, Тимофей Иванович, как со стороны селения, будто соглашаясь с ним, ощутимо так грохнуло. Тройным, а то и четверным залпом гаковниц. - Заррраза! - прорычал голова, взрезая воздух нагайкой и бросая Огонька в направлении, откуда только что прозвучали выстрелы. И почти сразу же еще раз. И еще. - За мной! Живо!
Бросившая троих совершенно обескураженных таким внезапным поворотом событий немцев группа всадников вихрем пронеслась по уже опустевшим улицам все еще остающейся для них безымянной деревни. Миновала небольшую центральную площадь с миниатюрной, но опрятной кирхой, свернула на окрик спешенного казака из своих и резко замерла, крутясь на рвущихся с поводьев лошадях, посреди небольшой тесной улочки, в самом конце которой, с правой стороны, прижавшись к стене дома, сгрудилось еще несколько казаков с Богданкой во главе. Воркуля рывком выбросил себя из седла и, продравшись через в беспорядке столпившихся людей и коней, оказался подле старого приятеля.
- Вашу мать, уберите отсюда лошадей! - рявкнул голова на подвернувшихся под руку казаков и, повернувшись к товарищу, уже спокойнее поинтересовался: - Что тут у вас?
- Стреляют, - немногословно пояснил тот, кивнув за угол.
Тимофей Иванович, не тратя время на лишние расспросы, плюхнулся в изрытый множеством ног снег и, чуть подавшись вперед, осторожно выглянул в указанном направлении. Его взгляду предстало приземистое широкое здание с двумя маленькими подслеповатыми окошками по обе стороны от низких дверей и под высокой соломенной крышей, угрюмо застывшее по ту сторону небольшой - шагов двадцать на тридцать, открытой площадки с двумя коновязями. Почти что возле самого входа в дом, над которым покачивалась потемневшая от времени резная вывеска с изображением пенящейся пивной кружки, широко раскинув руки, лежали двое его, как можно было судить по одежде, людей. Чуть поодаль и левее, придавленный мертвой лошадью, еще один. Причем, судя по обильно политому кровью снегу и тому, что Воркуля все же мог разглядеть из своего не самого удобного положения, головы у казака попросту не было. А почти по самому центру площади неуклюже ворочался пытающийся замотать какой-то тряпицей окровавленное правое бедро четвертый.
- Давай по порядку, - не глядя на товарища, потребовал голова.
- Сенька Сизый и Матюха въехали на подворье первыми, - проворчал Богданко, проводя ладонью по усам. - Их стрельнули уже спешенными, когда они хотели проверить корчму. Кони испугались грохота, ускакали. Андрейка, Ефим и мы с Рохлей, были рядом. Выскочили на майдан почти сразу, с двух сторон. Только толком и разобраться, что к чему, не успели. Эти, - казак кивнул в сторону мрачного строения, - у них там, походу, пищалей с десяток, не меньше. Мы только из проулка вынеслись, а они уже палят из всех окон по Андрейке с Ефимом. И тут же новые пищали в окна лезут, и - по нам. Но, видать, уже слишком дымно было - стреляли наугад, только коней нам шуганули. Я из седла едва не кувырнулся. Остальных наших успел завернуть назад. Кто здесь со мной, кого послал обойти корчму сзади, посмотреть, нет ли там второго выхода. Так-то вот, голова. Ефиму, тому, вон, - Богданко взглядом указал на придавленного лошадью покойника без головы, - почитай башку снесло. Да и Зорьку жалко. А Андрейка...
- Вижу, - отрезал Воркуля. - И добить не добьют и нам его вытянуть не дадут. Ждут, что мы за своим человеком полезем, тут-то они нас еще и положат.
Словно в подтверждение его слов раздвижные деревянные ставни на одном из окошек корчмы чуть приоткрылись, и в образовавшуюся амбразуру высунулось массивное дуло с расширением на конце. В кромешном мраке по ту сторону ставень мигнула яркая вспышка и в мгновенно вспухшем облаке дыма грянул оглушительный выстрел, вздыбив целый фонтанчик снега и земли всего в полушаге от попытавшегося было дернуться ползком к ближайшим домам раненного.
- Ух, зверюга! - с невольным уважением присвистнул казак, провожая взглядом новое, немедленно явившееся на смену первому, жерло пищали, жадно шарящее из стороны в сторону в поисках тех, кто осмелится бросить ему вызов.
- Аркебуза. Гаковница по-нашему, - сообщил голова. - Так, слушай сюда. В трактире две дюжины немцев. Люди опытные, одоспешенные и, cам видишь, с добрым нарядом.
- Две дюжины, - поморщился Богданко. - Плохо. Такую кодлу наскоком не возьмешь.
- Да-а-а, - задумчиво протянул Тимофей Иванович, собирая в горсть снег почище и совсем по-детски отправляя его в рот. - А уж если дотянут до ночи... могут и вовсе уйти. - Поймал недовольный взгляд друга и, сплюнув растаявший снег, пояснил: - В темноте мы их из луков особо не перестреляем. А в ближней схватке, кто кого порубит, это еще бабка надвое сказала. Хоть нас и больше, и мы верхом. Уж всяко кровушкой умоемся всласть. Так что, Богдашка, брать их надобно засветло. Но сначала, - Воркуля подался назад, поднимаясь с земли, - сначала вытащить своего. Пока они его все же не дострелили.
Богданко с сомнением покосился за угол, но перебивать голову не стал.
- Значитца так, - Тимофей Иванович отряхнул снег с колен и тягиляя, и обернулся к сгрудившимся позади них ратным. - Прохор, Иван, - взмах нагайки в руке сотенного вырвал из строя двоих детей боярских, - по коням и мигом - к Юсуфу и Гришке. Наказ им - собрать каждому своих в кулак и отойти на полста саженей от околицы, каждому особо. И ждать немцев. Как те появятся, рассыпаться и донимать их издали стрелами, растягивать арканами. В ближнюю свалку без приказа не лезть! Ежели шум боя будет с другой стороны деревни - спешить на помощь. Уяснили? Тогда айда!
Получившие приказ поспешно рванули к лошадям, а голова, найдя глазами, своего послужильца, продолжил отдавать распоряжения:
- Федька, возьми пятерых человек и пошарьте по деревне. Ищите лавку бочара иль еще что. Мне нужны деготь, смола, в общем, все, что хорошо горит. И лучше в бочонках. - Он бросил быстрый взгляд на низкое солнце, стертым талером просвечивающее сквозь серые облака: - День зимний короток, поспешай! Богданко, - Воркуля уже вновь повернулся к старому товарищу, - тебе задача - отыскать по дворам справную телегу. Нагрузите ее чем-нибудь... мешками со скарбом, тюками, поленьями, да чем угодно...
- Думаешь, остановит пулю? - с сомнением поинтересовался казак, сходу ловя мысль головы.
- Все лучше, чем ничего, - пожал плечами тот. - Какой-нито деревянный щит она уж точно прошьет и не заметит. Ну и мы с мужиками отсюда вас стрелами прикроем. Так что, больше одного залпа они вряд ли дадут.
- А выкатим мы телегу...
- Придется с разбегу, - кивнул Воркуля. - Вшестером управитесь? С улочки, что выходит на майдан справа, думаю, будет сподручней всего. Если с той, что слева, то телега наткнется на Ефима и Зорьку.
- А назад?
- Привяжете к ней сзади вожжи. Пятеро человек и пара лошадей останутся на улочке и по сигналу вытянут ее назад. За телегой пойдет кто-нибудь один, больше и не нужно. От него требуется лишь втянуть Андрейку за подводу.
- Я сам пойду, - мотнул головой Богданко.
- Уверен?
- Это мой человек, - коротко бросил в ответ казак. - И те трое, которых уже поздно вытягивать, тоже были моими. - Обернувшись к казакам, он отрывисто скомандовал: - Варлам, Потока, Мизгирь... Где Петро? Ты тоже. Ефрем... Пошли, мужики!
Голова посторонился, пропуская друга и занимая его место, удобное для безопасного наблюдения за превратившейся в поле боя площадкой перед деревенским трактиром.
- Тимофей Иванович, - окликнули его сзади. Воркуля обернулся, встретившись взглядом с десятником. - А нам-то что делать?
- Луки готовь, - бросил сотенный. - Будем стрелы метать. Да, вот еще что, - внезапно вспомнил он. - Двух человек со всеми лошадьми отправь назад к кирхе. Не хватало еще что б, если немчура пойдет на прорыв прямо сейчас, нас бы тут всех в суматохе взлезания по седлам и порубали. Или вовсе коней захватили.
Десятник кивнул и, хрустя снегом под тяжелыми сапогами, отпрянул назад по уже несколько опустевшей улочке. Раздались приглушенные команды. Тимофей Иванович проводил его взглядом и бегло окинул свое внезапно сократившееся войско. На губах невольно заиграла грустная усмешка. Из людей Богданко в его распоряжении оставалось лишь шестеро. Еще пятеро - из того десятка, что привел он сам. Да Яшка Мейер, присевший чуть поодаль на завалинке и с невозмутимым видом правящий оселком клинок своего палаша. Подле лифляндца застыла прислоненная к стене пищаль. Итого у сотенного головы прямо здесь и сейчас выходила ажно в два раза меньше народу, чем у засевших в корчме немцев. Если б только те знали, как легко им сейчас было бы смять этот невесомый заслон... Впрочем, одернул себя Воркуля, немцы - люди бывалые и прекрасно понимают, что куда страшнее будет иметь дело с московитами и татарами не на улицах деревеньки, а в поле за околицей. Пока светло, конечно. А вот когда опустится ночь...