Как уж это произошло... и почему я вдруг - несмотря на вопиющий хвост до 5 курса (!!!) по металловедению - оказался на кафедре в числе преподавателей - большая загадка до сих пор...
Правда история этого "хвоста" не очень простая..... Где-то на 2 курсе, сидя на ужасно занудной лекции Мазурка, и давно потеряв нить его булькающего "повествования" о чем-то видимо очень страшном, т.к. он при этом сильно нервничал и дергался, я решил увековечить его в монументальном сюрреалистическом рисунке на развороте лекционной тетради в виде человека-станка, где был очень тщательно вырисованный станок, а вместо шпинделя - очень похожая заикающаяся голова Мазурка. Сидящие вокруг девицы прыскали и хихикали, глядя как появляется этот гибрид. И я так увлекся вырисовыванием деталей, что не заметил как вокруг меня образовалась пустота и тишина.
За спиной стоял Мазурок. Молчал, сопел и багровел. После этого, будь я хоть членкором по металлам, я не смог бы защитить у Мазурка даже лабораторку, не говоря уже об ЭКЗАМЕНЕ...
В общем встретились мы с ним только на 5 курсе, перед самым дипломом - после "последнего" предупреждения деканши... Конечно учебник металловедения я до сих пор знаю наизусть.
В итоге я оказался в самом невероятном месте - в ассистентах той самой кафедры Технологии металлов, на которой и процветал гибрид человека и станка. Вот уж странное наказание - только кого - меня, металлов, или гибрида? Но тот, кто "там, наверху" - большой озорник.
Поворачивается колесо судьбы - и я сижу за столом в приемной комиссии, перебираю документы очередного абхаза (или мингрела), которые небольшими группами, тренированным нюхом еще на берегах Кодори чуя мелкую сальную похоть к деньгам, жратве и водке далеких целинных преподавателей, оседали на берегах Ишима, груженые канистрами чачи и пачками новеньких дензнаков советского образца.
Вчитываясь в заявление сопливого красавца, богато усеянное такими ашипками, которые может сделать лишь второгодник национальной школы в селе Псху по фамилии Гогия. Перехожу к аттестату, и вижу печать, которая почему-то не круг, но эллипс. Ну эллипс, так эллипс, думаю я, мало ли какой формы печати бывают, особенно там... Но все таки, после того, как застенчивый Гогия покинул зал приемной комиссии, иду с его бумагами к самому председателю.
Подполковник Кулешов - синие галифе, руки в карманах и с лакированным козырьком вместо носа, увидев, задрав голову, неровный голубоватый овал печати, потрепал меня по плечу - "Яйцом!!" - и помчался к ректору. Через некоторое время появилась процессия во главе с одетым во все черное коротеньким цепкоглазым ректором, похожим на мистера андертэйкера.
Помня о том, что за полгода до этого, когда я со своей гитарной бандой на сцене Дворца Целинников заполнял Марией-Еленой мучительную получасовую паузу, во время которой наша команда КВН лихорадочно доделывала выездной конкурс, этот же ректор, сидевший в первом ряду, и видимо, как и все - раздосадованный потерянным временем, раздраженно спросил у кого-то - "это что за обормот?". А моя жена, сидевшая сзади ректора, конечно подумала, что это про меня. Хотя компания наша на первый взгляд была из одних обормотов - долговязый нескладный ухмыляющийся Зинков, Черныш, делавший "рожи" на ударных, Борька Гуляев на бас-гитаре с очень сомнительной физиономией, и конечно я, в черном голландском свадьбишном костюме, белой рубашке и с большим дамским кулоном с разноцветными камушками вместо бабочки. И к кому относился "обормот" - непонятно.
Тем не менее, я вытянулся по стойке смирно при появлении ректора, но он как-то по-домашнему замахал - "садитесь, садитесь" - вы уже не студент. Озвучив таким образом свершившийся факт.
Но факт свершился только через два месяца, а до этого была обязательная осенняя процедура сельхозработ, на этот раз на хлебоприемной пункте и элеваторе в каком-то драном калбитском районе. Директор ХПП - разъевшийся хряк, который знал два слова - "карашо" и "маладэс". Местная шпана - или бывшие или будущие клиенты зон для малолеток. Ну и конечно - особый контингент доверенных мне деканшей первокурсников - ее сыночек, его дружочек, его невеста, ее подружка и остальная сероватая масса поступивших, ну может еще один, который уже из армии.
Тому, который "из армии", в первый же вечер я влил полбутылки рома - но так и не расшевелил его скованность. До сих пор поди вспоминает, как он пил с "преподом".
Тем, кто "сыночек-дружочек", много раз пел блатные песни. "Фраер загибался там в пыли..." "Дружочек" донимал вопросами - "а что такое бумпер"? "Сыночек" с высоты своего родственного положения относился ко всему критически высокомерно. А его "невеста" обожала "Yesterday". Сколько раз я его пел - не сосчитать. И кто ей сейчас поет Yesterday?
В общем в итоге невесту чуть не трахнули местные урки кавказского происхождения. Меня они же заперли в комнате. Дружочек свернул себе чего-то и с сиреневым карбункулом попал в больницу.
В итоге благодарности особой от деканши я не получил, но т.к. невесту все-таки не трахнули, а скандал с урками я замял, то и выговора тоже не получил. И за то спасибо.
С началом учебного года я обнаружил, что только числюсь на Технологии металлов, а фактически - на кафедре СДМ. Дорогой мой человечек Салмин - тогдашний зав - ну очень отторженно-настороженно отнесся к ставленнику деканши с еврейско-турецко-цыганской физиономией и очень сомнительной репутацией загульного музыканта, НЕ КОМСОМОЛЬЦА, не получавшего стипендию ни одного месяца за 5 лет, и на самом деле, с трудом понимавшего - зачем он сюда попал???
Короче определил меня Салмин вести практические работы по ПТМ (за собой) и лабораторки по эксплуатации (за Адольфом - это однако Ким :о) и руководить курсовыми по ПТМ. За первый семестр я скрупулезно, шаг за шагом, осваивал нехитрые премудрости проектирования барабанов, крюков, колес, полиспастов, и мучил всем этим и без меня замученных студентов.
Тихое было время. Еще не вылез из студенческих коротких штанишек сосед Славик Григорьев, еще не вернулся из Капчагая Леха Дубицкий. И в общем безобразия еще не начались.
Однако, если человек сам не творит безобразий (а следовательно не попадает в им же созданные поганые истории), то чужие поганые истории сами втягивают его в себя, и творят с ним безобразия. А так как почти каждый живущий (а иногда даже и не живущий - от некоторых остаются такие будто "круги", водовороты на поверхности времени, которые еще много ...летий стягивают в себя несчастных), в общем каждый живущий, творя безобразия, создает воронки поганых событий, в которые может втянуть кошку, собаку, соседку (или ее мужа), а иногда и целый город, целую страну, а может быть и целое столетие, или даже (!) тысячелетие... или два.
И вот, тащусь я в раздолбанном ЛИАЗе через Соленую балку, к остановке Больничный комплекс, напротив которого еще недавно был только один вымученный лабораторный корпус недавно отметившего первый выпуск ЦИСИ. За мостом автобус разогнался и припустил по гололеду, дребезжа дверями. Приготовившись выходить, я встал напротив задних дверей прямо перед поручнем, разделяющем их. И тут автобус развернуло поперек дороги и понесло с той же скоростью как раз моей задней дверью на панелевоз с железобетонными плитами, который стоял на обочине. В оставшиеся до столкновения секунды я успел только повернуться боком к блестящей стальной дуге поручня и подумать о том, что я должен отсюда уйти. Но уйти уже не успел.
Инерция - сильная штука - бедром я попал в поручень, поручень отправил меня вверх - головой в крышечки над дверью, ну а крышечки уже вниз - к уже осыпавшемуся заднему стеклу. Самый лучший момент в таких историях - когда наступает полная тишина, и ты ее слышишь. Я услышал и позвякивание разбитых стекол. Это кондуктор собирала мелкие осколки на полу и складывала их в монетную сумку, что-то бормоча и озираясь. Половина автобуса, сидевшая по правому борту, не шевелилась, кое-кто стонал.
Сквозь разорванные двери в автобус пробрались две симпатичные девчонки и мы втроем кое-как выбрались. Я очень смущался при этом, что приходится опираться на плечи двух таких хрупких студенток - это были медички. А прямо перед нами - приемный покой огромного больничного комплекса. Такая вот гиперболическая омбилика - если классифицировать этот случай по теории катастроф :о)
Несмотря на множество носилок и больничного персонала, мы с девчонками добрались сами до приемного покоя, где меня, широко улыбаясь, встретил необъятный Дато - и я даже не удивился, зачем он тут. Это был один из первых квартирьеров от абхазов-грузин, самостоятельно пробивших путь к высшему образованию в бывшей Акмоле. Дато осмотрел мое черно-багрово-вишневое бедро и кровавый шрам на лбу (достал меня все же панелевоз автобусными частями), сделал обезбаливающий укол, поставил меня на ранетую ногу и сказал "пэрэлома нэт, ыды дамой". Правда "ыды" я все-таки не мог, а вызвал парикмахершу Людку (ну, супруга моя такая была). Она почему-то, увидев Дато, покраснела, а он, похлопывая меня по плечу, очень хвалил мой выбор. Я же чувствовал себя этаким Моней-плинтусом.
Наш нежный зав (кафедрой) долго подозревал, что я или загулял, или запил, и видимо даже нюхал трубку, и возможно сам себе и поверил. Но когда я наконец-то появился на кафедре, он поверил в еще более страшные вещи, когда объявил, что ко мне пришла милиция. Он изо всех сил пытался расслышать из своей каморки в какую же это историю я "опять" попал - может наконец-то убил кого, или на худой конец изнасиловал.
А следователь убеждал меня спасти несчастного водилу автобуся от тюряги и написать бумагу, что я вышел из автобуса, подскользнулся, и так упал, что земля ударила меня кувалдой по бедру и сотворила афигительную гематому. Мне совсем не жалко было зачуханного водилу, но уж слишком противно они ко мне приставали, и я написал. А зав не поверил ни одному моему слову про мента и водилу, и до самой своей отставки ждал, что за мной вот-вот придут. Но так и не дождался, т.к. в один (будь он неладен) день появился Жумабай. И Салмин, забрав свои рулончики, как-то жалко-обиженно улыбаясь, покинул кафедру навсегда.
Рыхло-стильная Валя Сапожникова, незащитившаяся выпускница аспирантуры ЛИСИ, восторгалась новым завом - аспирант САМОГО Домбровского, работал где-то в Мирном (!), даже писал (говорят) какие-то стихи. Правда середины у нее никогда не было - или восторг, или негодование. Она восторгалась стильными Питерскоми мальчиками, и негодовала насчет провинциальной стильности мальчиков Акмолы.
Блистательный Леня Гринберг - "бог" землеройных машин, первым пал от Жумабаевых планов выстроить послушную и управляемую кафедру - как машину для изготовления докторской. Интеллигент Леня до конца "носил картошку в портфеле" и отличал "Бебеля от Бабеля, Бабеля от кабеля, кабеля от кобеля, и кобеля от сучки". И несмотря на то, что Жумабай отличал только двух последних, Ленина судьба была предопределена, и он вслед за Салминым убыл в неизвестном направлении (говорят, правда, что выплыл он где-то в Томске, в виде заведующего кафедрой....), оставив после себя высоконаучный, облепленный тензодатчиками, стенд для испытания рабочего оборудования экскаваторов и забулдыгу Мазуркевича, который его и сделал. Жумабай приказал распилить и выкинуть стенд, а Мазуркевич так и пил по вечерам в вонючей каморке, уползая по темноте на автопилоте в свой микрорайон.
Вова Ужегов - следующий враг Жумабая, который не вписывался в его конструкцию. И вроде бы на одной кафедре в МИСИ они учились, правда Ужегов - у Ряхина. Правда он очень радовался, когда вспоминал разные скабрезные истории про Жумабая - аспиранта. Ну да какая разница - не лег бы он под Жумабая. Но он был не Леня (по национальности), поэтому не только выжил, но и получил свою кафедру - отделив от Жумабаевой солидный кусок, забрав Салминское наследство - крюки, краны, и прочую грузоподъемную муть вместе с шестеренками и редукторами, не нужную Жумабаю для диссертации.
Вслед за ним ушел и Юра Гривезирский, полно-плотный, смущенно-сосредоточенный, непреодолимый для студентов фанат профессора Вайнсона. Как-то утром перед Лекцией Юра спрашивал у всех проволочку, чтобы заменить истершуюся об асфальт. Она держала ему уже давно отставшую подошву растоптанного ботинка. Жил бедняка в общаге, в одной комнате со студентами, которые сильно потешались над нелепым преподавателем, и называли его "чайник". Видимо заварочный, который с красными цветочками. Когда Юра, уже 10 лет прожив в одной комнате со своими студентами, пришел к Хамиту (это ректор такой), с просьбой о квартире, или хотя бы комнате (!) в новом доме, Хамит сказал - "а ты пашему дэсят лэт квартиру не получил? Значит плахой ты прэподавател". Юра и ушел дальше ходить на лекции все в том же ботинке.
Ангелина Маслак - жена командира стройотряда, в котором я после 1 курса был комиссаром. И который меня из комиссаров выковыривал при ожесточенном сопротивлении всего отряда и при помощи инспекторши из ЦК ВЛКСМ. Я ему так благодарен за это!! Теперь моя биография чистая - ни каких комсомольских органах не служил! И выбыл из комсомола досрочно и по собственному желанию. А Ангелина так - просто жена. И преподаватель по совместительству. Когда я в пылу рассказа какой-то истории в ее присутствии нечаянно выдал очень интеллигентный мат (чего вроде и не заметил), она сделала красное напряженное лицо, и с тех пор много лет при встрече оно всегда было одинаковым.
И остались на кафедре Жумабай, Сагдат, Медео, Бауржан, Абдулла, Агыбай, и мы вдвоем со Славиком - соседом по площадке. Его назойливая мамаша каждый вечер звенела у нас в кресле ключами, донимая мою мать ковырянием в ее личной жизни. А была она РЕКТОР университета (марксизма-ленинизма). А Славик по-началу пил только сухое вино, и редко - пиво. И ел зеленый горошек, чтобы не было склероза. Ну и так же, как и я, оказался в кишке у Жумабая, переваривая для него докторскую информацию.
Хитроумный и озабоченный Славик превратился в изобретательного проныру, вездесущего по части халявных пьянок с заочниками и бесконечно меняющихся лиц женской национальности. Даже сам изощреннейший в околонаучных интригах Жумабай (правда не очень популярный у слабого пола) говорил, что если за Славиком просто ходить и записывать все, что он говорит и делает - будет история "куда там Бендеру".
Ну конечно, Жумабай нас втянул в свой бесовской водоворот - Москва, Домбровский, аспирантура, Уралмаш, договора с заводами, заводишками и отдельными покладистыми директорами. На меня была "положена" самая мутная часть его докторской - такое расплывчатое понятие как ремонтопригодность - т.е. приспособленность машины к ремонту. И я с таким энтузиазмом взялся за работу, что уже через месяц на конференции звучал мой доклад, а через два - подписывался договор со Щучинским РМЗ.
И я опять повторил свой студенческий подвиг, когда при помощи логарифмической линейки расчитывал программу предприятия методами линейного и динамического программирования. Баба Маня - наш ростовский супер-экономист с фигурой истопника и физиономией древесной жабки - после этого много лет каждому новому потому рассказывала об этом "великом достижении", осуществленном студентом 3 курса, самостоятельно изучившем и применившем такие высоконаучные методы в своей выдающейся курсовой работе. А мне просто было ни фига не понятно в ее куцой методичке, почему пришлось залезть в разные - уже не институтские книжки. Все остальные (точно так же как и баба Маня) принимали эти данные от балды. Но мне это не нравилось, т.к. нарушало некую мировую "гармонию", постоянно корячившуюся у меня в голове.