|
|
||
Отношения между мужчиной и женщиной во время войны зависят от многих обстоятельств, и послевоенная семейная жизнь - не всегда продолжение любви | ||
О том, что умереть за родину почётно, Маша слышала не раз, но в герои не рвалась, а добровольцем отправилась на войну потому, что в приуральском посёлке, где она жила, работы не было. Изба, огород, коза не вариант для девушки в восемнадцать лет и все женихи на фронте.
Надеялась, что со специальностью, которую получила в электромеханическом техникуме, на передовую не пошлют.
Весна сорок третьего года окутала сады облаком яблоневого цвета, птицы пели так, будто в сотнях километров от них не взрывались снаряды, губя все, что посажено человеком или выросло без его участия.
Христос на иконе в углу избы, подняв руку, благословлял и предостерегал. Мама перекрестила доченьку и велела хранить честь, не баловаться с мужчинами, чтобы не привезти домой дитя в подоле, предупредила, что сама она забеременела в первую же брачную ночь.
Маша её десятый ребёнок и последний. Отец, возможно, не планировал на этом не останавливаться, но выпил лишнее и попал под поезд, оставив жену, первую красавицу в округе, одной разбираться, чем кормить и во что одеть детей. Уговорить её на следующее замужество ни у кого не получилось.
Старшие детки разъехались, последней с вещмешком за плечами покидала дом Маша, мамина копия или, как сейчас сказали бы, клон.
Расчёты девушки оправдались, она попала в подразделение, где ремонтировали боевую технику.
Вопрос сохранения жизни остро не стоял, чего не скажешь про женскую честь. Третий год боевым товарищам Маши некого было любить. Ухажёров образовалось много, но ни одного подходящего.
Кривоногий азиат Ахмад с пятном от стригущего лишая на плоском затылке радостно дотрагивался до неё, дабы убедиться, что бывают на свете такие светлокожие красавицы с роскошной золотистой косой ниже пояса, но в остальном, ничего себе не позволял. Маша отмахивалась. А роскошь пришлось отрезать, мыть её на войне негде и некогда.
Шофёр Генка, постоянно хохотавший, широко раскрыв квадратный белозубый рот, подъезжал с обещанием жениться, девушка отворачивалась.
Старший лейтенант Додик, выпускник высшего радиотехнического училища, мастер острот и розыгрышей, во всём был шутником, кроме случаев, когда смотрел на Машу, брови становились домиком, глаза приобретали виноватое выражение. Однако, молодому человеку ниже красавицы на половину головы, с крупным носом, похожим на клюв, рассчитывать на успех не приходилось.
Серёга, молчаливый, нелепый парень надоел навязчивой преданностью.
А вздыхатель высокого ранга вызывал, только страх. Приехал к ним в часть, прошёл вдоль строя бойцов, замер подле неё, потом, сделав над собой усилие, двинулся дальше. Лет под сорок, высокий, худой, с ёжиком светлых волос и бесцветными холодными глазами, властный и резкий. Стал наведываться часто. Маша старалась не попадаться ему на глаза.
В части служила ещё одна женщина лет сорока, Шура. Она, насмехаясь над страстью военачальника, закуривала Беломорину и изрекала пожившим голосом, что конец этой истории ей известен.
Машу предлагаемый финал не устраивал.
И тут в части появился Василий широкоплечий, широкоскулый парень с густой вьющейся шевелюрой, прибыл из посёлка под Тобольском, куда был выселен с родителями по причине кулацкого происхождения.
Мужественная внешность, опыт тяжелой жизни переселенца, деревенская основательность, хозяйственная хватка взволновали крестьянку из нищего села.
Первое чувство расцвело внутри, как её сад весной, и Василий откликнулся на него. Со вздохом наблюдали поклонники девушки, как стояли эти двое напротив друг друга: оба подтянутые, высокие, стройные, сильные, красивые.
Послушная дочь ничего не позволила избраннику. Ждали дня, когда начальство отпустит в соседний городок, в ЗАГС, но Василия перевели служить в другое место. Подозревали, что жёсткий командир убрал соперника.
В ухаживаниях других мужчин Маша заметила осторожность, не хотели отправляться вслед за женихом.
Уехал любимый и будто его не было, писем не приходило, где служит, жив ли он, Маша не знала. Оставалось ждать и надеяться, но, снова, вмешался высокий командир.
Маше поступило распоряжение отвести документы на командный пункт, удалённый на шестнадцать километров.
Шура посмотрела многозначительно, мужчины тоже переглянулись. Шофёр Генка, хихикая, доставил привлекательный груз к штабу и отправился обратно.
Маша до вечера сидела на неустойчивом стуле в сенях избы с низкой крышей, мимо неё торопливо проходили военные, за стенкой работал радист. На улице стемнело, шёл дождь.
Наконец, её вызвали, вытянувшись по-военному, девушка доложила о прибытии и передала пакет человеку с холодными глазами. Командир сказал, что боец свободна, а поскольку уже поздно, она может переночевать в небольшой комнатке при штабе в этой же хибаре. Что это может означать, девушка догадалась.
Ни теплоты во взгляде, не снисходительной мягкости, ни желания расположить к себе. Перед ней был сгусток энергии и воли к победе.
Ей сказали свободна, и, ни минуты не сомневаясь, девушка отправилась в свою часть.
Крепкий мужик средних лет с пышными усами и проседью в волосах, возившийся с машиной под тентом около штаба, предложил подвести на своей полуторке, его путь лежал в ту же сторону. Сначала вёл себя прилично, но беспокоило напряжение в кабине, невидимые флюиды исходили от водителя. Проехав несколько километров, он свернул на лесную дорогу и начал атаку, в глазах появилась ярость самца перед случкой, казалось, он больной или сумасшедший и ничего не соображает, кроме секса. Оборонялась Маша отчаянно, но мужик был широкоплечий, кряжистый, руки цепкие, будто каменные. Почувствовав, что силы заканчиваются, девушка крикнула:
У меня ещё не было мужчин, я докажу изнасилование и тебя расстреляют.
Больной сразу же исцелился, хватка ослабла, потянулся за папиросами, Маша вырвалась, побежала к трассе не по лесной дороге, а между деревьями, чтобы злодей на машине не мог её догнать. Мокрая от дождя, игнорируя предложения водителей попуток подвезти, обрызганная грязью от крутившихся колёс, в порванной гимнастёрке, она добралась до сарая, где жила, разделась и рухнула в постель.
- Дура ты, - сказала проснувшаяся Шура, - таким мужчинам не отказывают, настоящий герой, высокий покровитель!
- Мне нужен не герой и покровитель, а законный муж и отец моих детей! Где же Василий, а?
Вздохнув, Шура налила половину стакана водки:
- Война, выпей, забудь и давай спать.
Первый глоток не пошёл, девушка откашлялась и влила в себя остальное.
Накатило тепло, голова закружилась, драка в лесу показалась далёким кошмаром.
Утром думала о том, что в машину к незнакомому человеку больше не сядет, но высокий командир, боец и победитель, не отступится, впереди у неё перспектива воспитывать детей, от неприятного и, возможно, женатого человека на двадцать лет старше.
Мама, что делать? мысленно обратилась к своей защитнице Маша, - от Василия ни строчки. Кто я? Кукла Бармалея?.
Товарищи по службе обсуждали между собой её ночное возвращение. Вечером на скамью у стены сарая подсел Додик с сочувствием в глазах. Смешной человечек не раздражал приставаниями, не протягивал руки, был деликатен, остроумен, мата от него не слышали.
- Додик, женись на мне, грустно предложила Маша самому приличному из поклонников.
Глаза Додика расширились, рот приоткрылся. Не ожидал он, что красавица для своего спасения выберет его.
- Так возьмёшь меня замуж или нет? сердитый вопрос.
После некоторой паузы решительный ответ:
- Да.
Шутник не шутил.
В ближайший свободный день, не откладывая на потом, отпросившись у командиров, они отправились в город и вернулись со свидетельством о браке, известив об этом окружающих.
Менять свою фамилию Макарова на заковыристую мужнюю с окончанием сон Маша не стала, в её деревне не поняли бы такого интернационала.
Действуя сгоряча, девушка надеялась, что военачальник остановит охоту на неё, так и случилось, он понял, наконец, толстый намёк.
А дальше что?
- Додик, - произнесла красавица-супруга, - я забеременею сразу же после первой брачной ночи, как моя мама, а война, лес и оружие вместо игрушек неподходящие условия для детей, поэтому близкие отношения отложим до тех пор, пока у нас не будет жилья.
Своим будущим деткам Маша не желала переживаний, какие испытала в пять лет. Тогда, в пору страшного голода её отдали бездетным родственникам, целый год девочка терпела тишину и мрак в чужом доме. Мать навестила дитя, дочь спрятала лицо в фалдах её юбки и попросилась домой, а кормили ребёнка досыта. Родительница выполнила просьбу, с тех пор Маша почитала её, как святую и делила с братьями и сёстрами скудную пищу.
Секс с Додиком девушка не представляла вообще. Влюблённый муж об этом догадывался и приготовился ждать.
Половину года Маша старалась полюбить хорошего человека и верного друга. Вместе с армией их подразделение продвигалось на запад, в одном белорусском городке для супружеской пары выделили комнату. Отступать было некуда, Додик сделался настоящим мужем, убедился в том, что предполагал раньше: Маша - человек строгих правил и Василию лишнего не позволила, она стала ему особенно дорога. К непреодолимому влечению добавились нежность и уважение.
- Додик, - через месяц произнесла супруга, - у нас нет кухни, чтобы кипятить воду и стирать пелёнки, рожать я поеду к маме.
Затеплилась надежда на окончание вынужденного брака.
Однако, супруг, стеснительный и деликатный, на этот раз проявил невиданную прыть: через несколько дней принёс направление в город, откуда был родом, в Ленинград.
Машу демобилизовали по беременности, а его перевели в военное училище преподавать курсантам радиотехнику.
Объяснение скорому возвращению с войны Маша получила, когда познакомилась с родителями мужа, про которых слышала, что они врачи.
Молодая пара ехала в трамвае, на стенах домов отметины от снарядов, на стёклах окон следы перекрещенных лент бумаги. Маше предстояло жить не в доме с садом и огородом, а в одной из ячеек-квартир.
Они сошли с трамвая у солидного здания, обнесённого чугунной оградой на гранитном цоколе, миновали распахнутые ворота. Рядом с массивными дубовыми дверями - вывеска: Госпиталь, потянули на себя дверь, оказались в просторном вестибюле, попросили дежурного позвонить.
По мраморным ступеням торопливо спустилась невысокая женщина в белом халате и колпачке, с формой носа, как у Додика, но меньших размеров. Подошла к сыну и молча уткнула лоб в его плечо. Трогательную картину: Возвращение сына с войны наблюдали проходившие мимо люди, некоторые знали Додика и кланялись ему.
- Мам, - нежно прервал сцену сын, - познакомься, это Маша.
Женщина подняла голову, выпрямилась, и произнесла как-то свысока при своём маленьком росте, будто милостивая царица обращается к подданным:
- Здравствуйте, Мария Степановна.
У Маши подкосились ноги, первый раз в жизни к её имени добавили отчество.
- Здрасьте, - она стояла, удивлённая, как нелепый истукан и, помолчав, вспомнила, - Анна Давыдовна.
В Машином посёлке любили и враждовали искренне, от души. Словно щелчок в нос, получила молодая женщина урок отчуждения и дипломатии одновременно. Так приняла её новая семья.
Мать Додика оказалась главным врачом госпиталя.
Она повела молодых людей к небольшому одноэтажному сооружению в госпитальном саду, там находилась комната, которая предоставлялась ей для отдыха между дежурствами. Вечером появился отец Додика, известный в стране инфекционист, академик.
Родители поведали печальную новость: война оставила от семейного гнезда груду кирпичей и следы обоев на стене, тоскливое напоминание о былом благополучии. Решили не ждать от государства жилплощади, а на вознаграждение за издание учебника по медицине, написанного отцом, построить в ближайшем пригороде дом, участок земли им выделен.
Дом лучше, чем ячейка, - подумала Маша, - впрочем, чтобы реже встречаться с царицей госпиталя, я согласилась бы на щель.
Молодым супругам предложили временно пожить в комнатке при больнице.
От Додика Маша узнала то, что было, итак, заметно, он - поздний ребёнок. Первую семью отец потерял из-за тифа, который сам принёс близким, заразившись от пациента. Бывший муж Анны Давыдовны эмигрировал.
По утрам Додик уезжал на работу, Маша готовила еду в небольшой кухоньке, свекровь заглядывала отдохнуть, выпить чаю и пообщаться.
Она по-прежнему, обращалась к невестке по имени и отчеству, вопросы формулировала чётко, ответы получала тихие и невнятные.
Иногда, Маша ловила на себе сверлящий взгляд, значения его не понимала, он не был любящим или, хотя бы, приветливым.
Женщины сидели за столом, когда резко распахнулась дверь, в проёме стоял сильный красивый военный, Василий.
- Машенька, я искал тебя, ты не представляешь
Изумлённая Маша поднялась со стула, живот навис над столом.
- Прости, - он закрыл на мгновенье глаза, - я опоздал, больше тебя не побеспокою, - и ушёл навсегда единственный мужчина в короткой жизни, которого она успела полюбить.
Маша опустилась на стул, ладонями закрыла лицо.
Когда пришла в себя, увидела, что свекровь стоит у окна и смотрит во двор. В гордом профиле, в посадке головы было нечто грозное, заставлявшее людей подчиняться и показывающее невестке, что в их семье понятие чести тоже имеет большое значение.
Маша ожидала тревожных вопросов от мужа, свидетеля её военного романа, но мать не рассказала сыну о госте.
Родилась девочка Аня, судя по носу, копия малоприятной бабушки.
Тебя это удивляет? - спросила себя молодая мать, - ты сама напросилась в чужую семью, Додик не решился бы сделать предложение, терпи.
Через полтора года семейство переехало в новый дом. Молодым предоставили квартиру на втором этаже, роскошь в послевоенное время.
Внизу располагались апартаменты учёного.
Рабочие, в соответствии с представленным им не бумаге планом, выкопали на участке ямы.
В гостиной был накрыт стол, приехало много гостей, привезли саженцы, и академик, под аплодисменты и вспышки камер, посадил яблони.
Притихшая деревенская Маша, в простеньком платье, с отросшей девичьей косой сидела между мужчинами в солидных костюмах и женщинами в модных платьях, вслушиваясь в умные разговоры, запоминая медицинские термины.
Подавала блюда с разносолами, домработница Люся, похожая на подрумяненный пирог, улыбающаяся, празднично одетая.
На следующее утро, дождавшись, когда все уйдут на работу, Маша спустилась в сад и пересадила саженцы. В отличии от академика, она умела это делать с детства.
Мой ли это сад, зачем я здесь? - мысленно обратилась к матери.
Устроила ребёнка с пупсом в руках на диване на первом этаже, где вдоль стен располагались стеллажи с книгами. В многотомной Большой медицинской энциклопедии отыскала объяснение терминам, которые звучали за столом, удовлетворив своё любопытство.
На столе, специально или случайно, свекровь оставила журналы с фотографиями модно одетых женщин. Полистав их, Маша почувствовала, что могла бы выглядеть не хуже. Они с Додиком тратили его зарплату только на свою семью, содержание дома обеспечивал свёкор.
Мамочки деток, с которыми гуляла в парке, познакомили её с портнихой из Дома мод. Маша смотрелась эффектно во всём, что примеряла на себя, в шляпках же казалась леди из высшего общества.
На очередном приёме у академика беседа затихла при появлении в гостиной прекрасно одетой женщины с фигурой Мэрилин Монро и царственной причёской, в которую были уложены пышные золотые волосы. Молодая дама заняла достойное место за столом рядом со счастливым Додиком под подозрительным взглядом хозяйки дома, смахивающей на нахохлившуюся птицу.
Превращение простушки в королеву у красивых девушек происходит быстро, Маше на это потребовался год.
А пока наступала первая осень в новом доме. Свекровь, уходя на работу, положила деньги на ломберный столик, сказала, что днём привезут дрова, придет Фёдор Иванович, чтобы разгрузить машину. Маша не сразу догадалась, что Фёдор Иванович - кочегар и пьяница из соседнего коммунального дома, его не называли иначе, как Федька-Пузырь.
Дрова привезли, Пузыря не было, водитель намекнул на то, что за ожидание придётся доплатить. Не надеясь на обязательность Федьки, Маша влезла на машину и в бешенном темпе сбросила тяжелые брёвна, отметив про себя, что они не высушены и топить ими будет трудно, потом расплатилась с водителем.
Тело стонало, голова шла кругом, ноги подкашивались, сердце трепыхалось. Она поручила ребёнка Люсе, изумлённой физической силой молодой женщины, поднялась к себе наверх, достала из буфета бутыль с водкой, наполнила стопку, опустошила её залпом и упала на кушетку.
Когда сияющий, с кожаным портфелем, Додик вернулся домой, Маша рассказала о происшествии.
- Молодец, - получила ответ и поцелуй в щёку.
Интересно, поднял бы он хоть одно такое бревно?, - проводила его недовольным взглядом жена и вздохнула о Василии.
На следующий день, со светлыми глазами алкоголика-пофигиста, явился Пузырь, они вдвоём с Машей два дня пилили и кололи дрова.
С тех пор их заготовка, как и доставка угля или торфа, закрепились за Машей.
Додик ходил окрылённый, в нём открылся талант преподавателя, каждую лекцию по самому скучному предмету он оживлял неожиданными сравнениями, остротами, отступлениями, воспоминаниями из военной жизни. Этот талант перенял от отца, работы которого по медицинской статистике читались, как детектив.
Вокруг общительного Машиного мужа постоянно собирались компании: однокурсники, друзья по службе, соседи. По вечерам в выходной день в саду было весело: слушали музыку, жарили шашлыки, пили вино.
Мужчины, женатые и холостые, без стеснения ухаживали за Машей. Ей ловеласы были неинтересны. Додик доверял жене абсолютно. Их брак, заключённый в жестоких условиях, где люди могли выжить только опираясь на друга, не предполагал предательства.
Анечку, крупного спокойного ребёнка с кудрями Маши, и фамильным носом бабушки, свекровь забирала к себе, учила общаться с людьми, сидеть за столом, пользоваться столовыми приборами, они вместе читали вслух книги и обсуждали их.
Лет с семи девочка поправляла маму, если та неправильно произносила слово или ставила ударение не на том слоге.
Маша забеременела второй раз, ей хотелось нянчить своё дитя, а не бабушкино.
О положении своём оповестила Анну Давыдовну, предупредила, что разгружать машины и заготавливать дрова больше не будет.
Та посмотрела на невестку недоумённо:
- Мария Степановна, Вам нужно было раньше сказать, если это тяжело
Видимо, эта больная слабосильная женщина с железной волей принимала меня за атлета, которому нравилось жонглировать брёвнами, - обиделась невестка, но промолчала.
Родилась вторая дочь Катенька, похожая на Машу или её маму.
Анна Давыдовна часто болела, продолжала вести приём в местной поликлинике, на младшую внучку у неё сил не оставалось. Хорошенькая девочка, как ангелочек, бегала по саду, все ею любовались, она была сыта, хорошо одета, получала любую игрушку. На слова взрослых не обращала внимания, тяги к знаниям не проявляла.
Маша поздно догадалась: не только мать воспитывала её, но и голод, и нищета, и необходимость делить всё с братьями и сёстрами.
Аня училась напряжённо, хотела поступить в ВУЗ, не пользуясь протекцией родственников.
Додик и Маша вступали в средний возраст.
У мамы Маши острый аппендицит перешёл в перитонит, скорая помощь из районного центра опоздала.
На деревенском кладбище в окружении многочисленных родственников Додик поддерживал жену.
Анны Давыдовны не стало потому, что, заболев повторно воспалением лёгких, она назначила себе новый антибиотик в повышенной дозе. Ослабленный организм отозвался на лекарство тяжёлой аллергией, которую женщина не пережила.
Ухаживали за умирающей Маша и Анечка. Внучка делала уколы и переворачивала больную с такой ловкостью, что Маша удивилась, почему дочь пошла учиться биологии, а не медицине. Она получила объяснение:
- Бабушка меня предупредила, что у врача не остаётся времени на собственную жизнь. Я убедилась в этом, когда увидела, как усталая и голодная она возвращалась с работы с большой сумкой, в которой были карточки больных и стетоскоп. У ворот нервно курил мужчина с беспокойным лицом, я сидела на скамье по эту сторону забора и услышала, что жена его в тяжёлом состоянии, а доверяют они только моей бабушке. Не сказав ни слова, не заходя в дом, она повернулась и пошла за этим человеком.
Прощаясь со свекровью, Маша думала о том, что они ни разу не поссорились, но отношения с этой, очень достойной, женщиной так и не стали близкими. Анна Давыдовна установила их такими. Почему? Наверное, мать видела, что невестка не любила сына, а, лишь, принимала его обожание.
Анечка была потрясена смертью бабушки, Катя не заметила потери.
Отец Додика работал до последнего дня, при нём, как при выдающемся учёном, трудился секретарь. Однажды, старику стало плохо с сердцем, он попросил не вызывать скорую. Просьбу врача, так много знавшего о болезнях, исполнили.
Старшее поколение покинуло землю и открылось супругам, что их дом требует трат, о которых Маша догадывалась, а её муж не думал вообще.
Сбережения академика потратили на переоборудование дома под газовое отопление и небольшое авто для Додика, чтобы ездить на рыбалку. Маша пошла работать. Додик устроил её секретарём кафедры в институт к своему приятелю. От услуг Люси отказались. Теперь Маша ездила на службу, убирала в доме, ухаживала за садом.
В прошлом остался тяжёлый взгляд свекрови, наведённый на невестку, как лазерный луч.
На работе Маше поручили отвезти в Москву отчёт.
В купе сидячего вагона, напротив неё сидел интеллигентный мужчина, у него были усталые глаза в тёмных тенях. Надежда на спокойную поездку разбилась, когда появились молодые ребята, сначала их было четверо, потом, мешая друг другу, протиснулись ещё трое. Они толкались, громко говорили, смеялись. Бессмысленно было просить их утихомириться, ибо нельзя погасить вулкан. Маша смотрела на попутчика, он - на неё. Обоим было немного смешно и грустно, что они не так беззаботны, что азарт жизни остался в прошлом. Безмолвный диалог.
Вдруг дверь отъехала, возникла взъерошенная голова в очках с известием, что соседнее купе освободилось. Компания переместилась туда, стена за спиной мужчины заходила ходуном, зазвучала музыка.
- Слава богу, - выдохнула Маша.
- Повезло, - улыбнулся симпатичный человек, - а не отметить ли нам это радостное событие? У меня есть лекарство от стрессов и усталости.
Мужчина открыл портфель, достал бутылку коньяка, попросил у проводника стаканы, они оказались гранёными, как на войне.
- Не возражаю, - ответила Маша без тени кокетства, почувствовав симпатию к попутчику.
Глоток, второй, несколько незначительных слов, потом уже значительных и искренних, мужчина и женщина открывали друг друга.
Маша смотрела на крупные кисти рук и гибкие сильные пальцы, наверное, предки мужчины много лет работали на земле, как её родственники. У Додика были небольшие мягкие ручки потомственного интеллигента.
Попутчик оказался профессором университета, ещё мальчишкой, он приехал учиться в Ленинград с Колымы.
Жена недавно погибла от онкологии, не вставала с постели. Жизнь мужчины была распланирована: лекции, проверка курсовых, семинары, магазины, аптеки, приготовление пищи, кормление больной, замена постельного белья, стирка. Завершал трудовой день стакан водки, он снимал напряжение.
Дети - студенты. Отец не хотел усложнять им жизнь.
Маша рассказала о себе.
Мужчина предложил на следующий день продолжить беседу в ресторане, она согласилась.
Потом стали встречаться в Ленинграде. Отношения переросли в страстный роман. Всё, что было у обоих зажато внутри, распрямилось и раскрылось в полную силу. Чудом казалась возможность дотрагиваться до дорогого человека.
Вести двойную жизнь Маша не собиралась, время пришло, и она рассказала мужу всё честно с самого начала, от встречи в поезде.
Додик уже чувствовал неладное. Семья разваливалась. Оставалось понять, как построят дальнейшую жизнь трое взрослых людей.
Состоялся семейный совет. У постаревшего Додика брови снова образовали домик, в глазах стояли слёзы.
- Машенька, ты знаешь, как я люблю тебя
Маша знала и молчала, ей было совестно.
Но я имею право быть с любимым, - оправдывалась перед собой женщина.
На обсуждении присутствовала старшая дочь.
- Мама, - сказала девушка, - ты можешь делать всё, что угодно, но мы с Катей после того, как уйдёшь, знать тебя не хотим и приходить сюда больше не нужно.
Она смотрела в сторону. О, этот профиль свекрови!
На развод с мужем Маша была готова, на потерю детей ни в коем случае.
Анна Давыдовна старшая лице в младшей защитила честь семьи.
Расставалась с любимым Маша болезненно, уходила, возвращалась, однако, понимала: оба достойных мужчины не заслуживали лжи. Отношения на стороне были прекращены.
Катя, с трудом сдав выпускные экзамены, выскочила замуж за моряка, с которым познакомилась недавно. Родители подозревали, что дочь избрала замужество, как избавление от нудных разговоров о поступлении в ВУЗ. Родилась девочка.
Пока моряк находился в плаванье, Катя ушла в загул, подкинув малышку родителям, познакомилась с латиноамериканцем и уехала с ним в Бразилию. Моряка ребёнок больше не интересовал, но от него поступали алименты.
Катя привезла из Бразилии второго ребёнка, тоже девочку, и, снова, оставила у родителей, потому что третий муж, немец-эстет, не переносил детского шума. Финансовой помощи от бразильца не поступало, Катя не работала и не просила третьего супруга помогать дочерям.
Аня увлечённо занималась работой, жила с семьёй в городе, часто привозила сына к родителям, поучая мать, как воспитывать детей. Маша молчала в ответ, обдумывая, каким образом поднимать девочек на алименты и пенсию Додика, недавно вышедшего в отставку.
Не существовало больше зарплаты академика, поэтому цену пирожного или игрушки дети научились понимать рано.
Ребятам жилось весело с доброй бабушкой и весёлым дедушкой, притащили собаку и беременную кошку. Додик принимал роды, выхаживал каждого котёнка, и с болью в сердце отдавал новым хозяевам.
Первый инфаркт случился у него, когда Маша уехала в Крым навестить старшую сестру.
Аня ухаживала за отцом, он поправился, но события между отъездом жены и инфарктом не связали.
Через три года Маша отправилась к племяннице в Москву, и с Додиком случился второй инфаркт, теперь стало понятно: он всё ещё боялся потерять свою Жар-птицу.
Мужчина ослаб, сидел в кресле, Маша занималась внуками, убирала дом, готовила еду, работала в саду.
Из кабинета свёкра, который теперь занимал Додик, слышалось:
- Машенька, открой пожалуйста форточку.
Он мог обратиться к любому члену семьи, но хотел, чтобы подошла жена, целовал ей руку. Потом следовали просьбы закрыть форточку, принести газеты, стакан воды и прочее.
Счастье больного заключалось в том, что любимая женщина рядом.
Он ушёл умиротворённым и запомнился любовью к людям и животным, шутками, которые цитировали домочадцы и знакомые, весёлыми рассказами об охоте и рыбалке, его стихи сохранились в домашних стенгазетах, к каждому празднику он делал их с дочерями, семейные фотографии демонстрировали мужчину рядом с чучелом, сжигаемым в Масленицу, около пушистой новогодней елки, на выпускном бале старшей внучки.
Ребята выросли здоровыми в благополучной семье и доверили постаревшей бабушке воспитание своих детей.
До ста лет Мария Степановна сохраняла достоинство и честь семьи. В торжественный день получила поздравления от родственников, знакомых, администраций района и города. Как участника войны, её поздравил президент.
Мария Степановна занимает главное место за столом под портретом академика. Теперь, чтобы встать со стула ей требуется помощь, шаги даются с трудом. Помогает ей симпатичная женщина из ближнего зарубежья, которую нанял муж внучки, бизнесмен.
Сидя в кресле на пороге дома, Мария Степановна смотрит на деревья, которые пересаживала после неловких стараний знаменитого свёкра. Яблони вытянулись до неба.
Композицию из одежды: брючный костюм кремового цвета и шляпку, прикрывающую поредевшие волосы ко дню юбилея, составляла сама.
Младшая дочь, которой семьдесят, ограничилась поздравлением по мобильнику. Со своими детьми Катя перезванивается редко, их жизнью не интересуется, любит оперу и путешествия, у неё нет привязанностей или чувства ответственности. Вся жизнь сплошное удовольствие.
Маша берёт вину на себя за то, что у внучек такая мать.
Заботу Ани Маша ценит высоко, но менторский тон старшей дочери её угнетает.
Права ли была женщина, отказавшись ради детей от любви, они же в тот момент были, почти, взрослыми?
И тут же спрашивает себя:
Если бы не я, какая судьба ожидала внучек? Чужие руки или в детский дом?
Женщина, выросшая в тяжелейших условиях, но не брошенная матерью, хранившая всю жизнь родственные отношения с братьями, сестрами и племянниками, допустить этого не могла.
- Не хотите ли водочки? - спрашивает симпатичный родственник, держа над столом бутылку Белуги.
- А то, - отвечает старая женщина, - наливай!
|