На черно-коричневой грязной мешковине поля, вдоль желтеющих увядшей ботвой межей, возились десятка два колхозников. Работа у них не то чтобы не спорилась, а так... вроде бы как этих селян в 1861 году забыли вывести из крепостной зависимости помещику и с той самой поры они ежедневно отрабатывают давно обрыдлую повинность. Поле с трех сторон окаймлено лесополосой, листва деревьев непривычно зелена для этого времени года; с севера поле заканчивается невысокими холмами, их нераспаханные склоны зелены от разнотравья, на одном из них торчит ориентир - тренога геодезического знака.
Солнце надежно спряталось за слоем облачности, но дождя нет. От земли и покрывающего ее слоя прелой листвы терпко пахнет сыростью и ушедшим уже летом. Обоняние человека в 200 раз хуже, чем у собаки, но, если напрячься, то можно почувствовать, как пахнет срезанная трава возле моей лежки, там, где я расчитил свой сектор. Слева от меня лежит инструктор, еще дальше - другой курсант. Самодельный камуфляж, изготовленный под руководством инструктора, делает нас настолько незаметными, что я с трудом могу разглядеть лица своих "соседей". Под проволочным каркасом, затянутым сеткой, ничего не разобрать. Человеческая фигура скрыта и силуэт ее размыт настолько, что поневоле задумываешься о том, что лежать здесь придется еще очень и очень долго. Дело в том, что в четырехстах метрах от нас, на другой стороне поля, в другой лесопосадке, точно так же лежат два курсанта нашей школы со своим инструктором, пытаясь расшифровать наши позиции.
Чтобы глаз не "замылился" от долгого наблюдения в оптику я периодически отрываюсь от него и рассматриваю кору рядом стоящего дерева, следы грузовиков на проходящей в нескольких метрах от нашей позиции дороге, копошение людей на поле. Когда мы затемно вышли сюда и оборудовали лежки, никаких людей здесь еще не было. В восьмом часу из-за холма протарахтел синий колесный трактор с разбитой тележкой и вывалил на краю поля гору пустых мешков и корзин, а спустя полчаса подошли с десяток женщин в сопровождении пары мужиков. С тех самых пор панорама изменилась незначительно, лишь работники продвинулись на два десятка метров.
Продолжаю наблюдение. Казалось бы, нехитрая игра, вроде, а заводит не по детски. Чувствую возбуждение охотника выслеживающего дичь, кровь толчками бежит по венам, не давая замерзнуть на остывшей осенней земле. Но, это все эмоции, которые нам описывал загодя инструктор и учил гасить. Ибо эмоции - вещь неполезная вообще, а снайперу так даже и вредная. Потому пространно описывать здесь свои переживания за те несколько часов, что от темна и до темна я лежал в этой чахлой посадке, я не стану. Ну, только одно, самое яркое...
Когда нас учат приемам правильной маскировки, мы воспринимаем это некоторым образом на веру, но более умом. Ибо лежа под самым великолепно изготовленным маскхалатом, ты все равно чувствуешь свою беззащитность. Это заставляет нервничать, что несет в себе потенциальную опасность для снайпера. Чтоб избежать этого и проводятся, в частности, вышеописанные тренировки. Но я расскажу, как я лично убедился в действенности маскировки. Это произошло в тот самый момент, когда напротив моей позиции остановился обшарпанный "беларусь", из кабины с трудом выбрался его водитель, размер брюха которого не соответствовал размерам как бы игрушечной дверки, и, отойдя на несколько шагов, извлек из ширинки свой агрегат он удовлетворил свои малые надобности. Как это связано с моей верой в маскировку? Да так, что если б он сделал еще пару шагов, то его струя несомненно задела бы ствол моей винтовки.