любовь не зла, любовь -- для умных. Любовь -- для гениев, для гения, для гении. И вот ещё: коль скоро говорю: как скоро будет продолжаться фарс под названием Россия, -- смею заявить: люблю -- люблю тебя, моя единственная женщина; люблю, как только умею, я люблю тебя: следи ритм: ритм! Период меланхолии, по гиппократу, называю засыпанием нор многоточием расширенных зрачков. Если уж на то пошло, загвоздка: с придаточным тире не нужно: загвоздка -- не в России: система -- централизованная структура избыточна: армия, полиция, тому подобное; я люблю тебя. Другие, шизофреники -- одно; я разве не болен? подобным? Но разве я?.. не болен?/ болен? Разве что другим; но не другими. Я тебя люблю.;: ритм ритма, -- ритма ритм. Я болен, -- тебе сказали, -- если я тебя люблю. Когда мы говорим по во'тсапу, в присутствии других, родных, я не кладу трубку. Год как тут -- но скоро я увижу снова -- : -- тебя; тебя. Тебя. Любимая. Я скоро тебя увижу; я тебя увижу снова.
И грянул гром среди ясного и хладнокровного майского неба. Россия гуляла. Шёл непреклонный и международный День Чинуши. Край Ночи благополучно пройден. Выброс радиации из озера в районе Большой Реки обратил Тасю в жирного рыжего карпа, жирного Золотого Рыбуна. Кота Рыбя Сеню.
Жираф Аграфена -
нет, жира-фа-диез Аграфена и не то свинка, не то тамаринка Тася взволнованно курили на причале. Скоро к ним подоспел и гиппо Тезаурус. Гиппо не курил, и ожидание судна, которому предстояло, в числе подобных, пусть и не столь колоритных участников путешествия, перевезти троицу на евразийский материк, представлялось ему космической, лишённой третьего измерения, волокитой. Пристань плыла от духоты и щетинистых золотистых далей в сонном далеке. Аддис-Абеба поощрительно щерился гладкими расплавленными дёснами. На жирафе Аграфене был любимый лимонный топ с бурёнкой, а густо-рыжая мольеровская химия подрагивала на ветру и духоте. Белый с островками чёрного колышущийся стойко листик Тася посасывал Гламур слимз и щурился на утлые эфиопские калоши, уступающие разморенному мягкотелому отливу. Для гиппо же портовые окрестности были покрыты серым запылённым панцирем, не прошибаемым временем суток и пушечными ядрами перемен.
Район Большой Реки города Дубан имел в своём распоряжении собственную озёрную достопримечательность. Не вулканические Зугала или Вончи, что в Абебе, да и диаметром поменьше, но загула тут хватало: внушительные катушки бабушек и матерей-кенгуру, самокаты, коляски и дымящиеся подмётки ядерщиков держали, подобно балеткам, перед собой в уме во время обязательных пируэтов собственного, ни того, что на Тверской, ни другого, что на Пушкина, в Аддис-Абебе, Пушкина; этими-то катушками и закрутило, замотало непробиваемого гиппо Тезауруса, стойкий листик Тасю и облечённую в топ с котофилином (что за зверь, не сегодня) на сей раз жирафу Аграфену.
Котофилин, к слову, не лекарство. Это помесь кота и филина; вернее, кот, увиденный как филин.
Любовь не зла; любовь -- для нас; люблю тебя; люблю. Отрез нескончаемой ткани бесконечного. Лазеек для сомнения нет. Неет. Нетсс. Я люблю тебя.
Несфокусированный огонёк молчания. Засыпал норы. Многоточием. Засыпал. Засыпал норы многоточием. Достаточно заимностей. Довольно; randez-vous dans le drand zavali'nka. Другие, родные, и ты; экий бред этот ваш разговор; Россия, и ты. Да при чём тут Россия. Во'тсап, и ты, и они. Говорить, говорить. Говорить... Говорить. Многоточием Засыпая... норы. Железные обрезки металлических цикад в ушах. Бордово-белая тишь-и-на[-шум_ву_шах.]. Возбуждение. Делири. Ум. В умах. В(~'W)om'е'н. Ву шах. Шумм. Металлический плач обрезков.