Князев Олег Петрович : другие произведения.

Небесная лагуна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мистический детектив. Действие романа происходит сразу в двух измерениях. Один - современный минск, другой - страна чувств.

   Небесная лагуна
   1. Что бывает, если муж очень занятой человек
  
   В городе горела осень. Ярко, помпезно, нещадно сры­вая листья, шла она победительницей по паркам и скверам. Чёрные, пока бесснежные ночи едва освещались неоном минских проспектов. Смёрзшиеся морщины дорог шур­шали под шинами автомобилей, а утром расплывались в крошку, тянулись по сухому асфальту вслед за колёсами тёмным следом.
   Из окон своей комнаты на эту осень, на блестящее на солнце золото, на чёрную ночь с призраками одиноких прохожих, смотрела женщина. Её звали Есения.
   У Есении был муж. Удачливый бизнесмен, красивый, с примесью чего-то цыганского, брюнет - Шамилов Сергей Викторович. Дом, в котором жила Есения с ним, все эти бесконечные комнаты, окна с чёрной ночью пустынных улиц престижного района. Ореховая (не под орех, а орехо­вая) мебель, стулья, словно выкупленные у товарища Бен­дера. Телевизор в полстены со спутниковой антенной на крыше. Два охранника во дворе, садовник и... сама Есения, всё это была частная собственность Сергея Викторовича.
   Однажды в доме Шамиловых случилась вечеринка. Ве­черинка была скучна и слишком официальна. Присутство­вали разного пошиба иностранцы, богатые клиенты, бан­киры, друзья Шамилова.
   Есения играла роль гостеприимной хозяйки. Всем рос­кошно улыбалась, давала руку для поцелуя, поддерживала разговор. Тогда Шамилов познакомил её с Антоном.
   - Дорогая, знакомься! Актёр больших и малых театров - Антон Корсаков. - Есения изобразила дежурную улыбку, протянула руку для поцелуя.
   - Добрый вечер, мадам! - Антон склонился к руке, и, кажется, его поцелуй длился несколько дольше, чем того требовал этикет. Возможно, и нет, но Есении так показа­лось. Во всяком случае, она смутилась, и сердце отчего-то забилось быстрее. - Сергей Викторович, конечно, преуве­личивает мои заслуги перед театром...
   - Да ладно уж скромничать!
   - Мне очень приятно, господин Корсаков, - прогово­рила Есения, уже оправившись от смущения.
   - О, нет! Только не для тебя, дорогая! Для тебя он про­сто Антон.
   - Тогда я для вас просто Есения. - Корсаков кивнул, глядя ей в глаза.
   Так они познакомились с Антоном.
   С того дня Антон стал частым гостем в доме Шами­ловых. И как-то так получилось, что всё чаще оказывался с Есенией наедине. Шамилов, в силу своей занятости, не об­ратил внимания на частые визиты Антона. И зря. Вскоре Антон и Есения стали любовниками.
   Чаще всего так случается, что мужчина и женщина, до того как стать любовниками, очень целомудренно позво­ляют себе встречи у всех на виду, дома, но стоит только им перейти черту, как они начинают бояться быть обнаружен­ными.
   Антон перестал бывать у Шамиловых дома. У себя дома Антон свою возлюбленную принять не мог по той причине, что дома у него своего не было. Жил он уже де­сять лет в общежитии Театрального института, делил свою комнату с двумя студентами, а квартиру ему было пока снять не на что. Страх быть обнаруженными гнал любов­ников за город, в дешёвые гостиницы, на базы отдыха, где бы их никто не узнал, никто не заподозрил в чём-либо амо­ральном.
   В одной из гостиниц им встретился Логинов. Ло­гинов был давним другом Ша­милова.
   Антон как раз заполнял бланк у стойки администратора, когда, едва не снеся стойку, в фойе влетел Логинов в обнимку с двумя блондинками.
   - Номер люкс, красотуля, и побыстрее! Нам не терпится. - Логинов не держался на ногах, и если бы не сопровождающие его девушки, он едва ли добрался бы до гостиницы, однако Антона и Есению он узнал.
   - Опаньки! Антоша, кого я вижу! И Еська тут! Какими судьбами! - Тут, очевидно, до него неожиданно дошло, "какими судьбами". Он театрально прикрыл рот, потом уши и, наконец, глаза. - Моя твоя не видела, - он потряс перед Антоном пальцем, - и твоя моя не видела. О'кей? - Блондинки захохотали глупым смехом и поволокли Логинова вверх по лестнице, прихватив ключи от люкса.
   Антон, неожиданно вспотевший, обернулся к Есении. На той не было лица.
   - Попались!
   - Ладно, поехали отсюда!
   - Поздно! Логинов всё ему скажет.
   - Не думаю, но всё равно пойдём. Не хотел бы я его ещё раз увидеть. - Антон взял женщину за локоть, увлекая на улицу.
   - Так вы селиться будете? - кричал им вслед администратор, но Антон только махнул тому в ответ.
   Конечно же, Логинов не был сплетником. Однако вскоре о встрече его с Корсаковым и Есенией стало известно всем, в том числе и Шамилову.
   - Что ты там делала? - спросил как-то Шамилов, быстро войдя в комнату Есении.
   - Где? - её вдруг забегавший взгляд не оставлял сомнений.
   Пришла зима. Самая настоящая зима. Со снегом, с морозом, с чистотой белого декабря. Шамилов, казалось, забыл о происшествии в гостинице и не напоминал о нём Есении.
   Антон долго не появлялся даже поблизости и вдруг прислал Есении записку через местного дворника:
  
   "Встретимся завтра на Комаровке в 15.00. Я соскучился.
   Антон".
   Завтра, между прочим, это очень долго. Тем более, если не виделись целую неделю. Ровно в 15.00 Есения топталась на пороге рынка. День выдался довольно морозным, однако Есения не пряталась внутри здания, около получаса она простояла на сильном ветру в ожидании Антона.
   - Привет! - он появился совсем не оттуда, откуда она его ждала.
   - Привет! - и сомкнулись губы в поцелуе. И, кажется, совершенно плевать, что кто-нибудь увидит. Взялись за руки и побежали, со смехом влетели в подземный переход, отдышались, создавая целые облака пара. Скрипачка в подземке, совсем прилипшая к своей скрипке, обалдело глянула и заиграла "Эмануель". Антон и Есения услышали, засмеялись и руки сомкнули, и прижались телами, и закружились в танце.
   Потом бежали по улице, смеялись над башнями - кукурузинами. Были много раз обруганы старушками, и, наконец, оказались где-то в подворотне.
   - Где мы?
   - Здесь друг мой живёт. Художник!
   - Настоящий?
   - Ещё какой! Зайдём?
   - Конечно.
   Зашли. Но хозяина дома не оказалось. Однако в мастерской всё же побывали.
   - Давай здесь встречаться! - предложила Есения. - Здесь интересно.
   - Давай здесь! - согласился Антон, сам имеющий в голове подобные планы. - Здесь спокойно. Шамилов здесь не бывает, а тем более Логинов. Мне Андрюша разрешил иногда приводить кого-нибудь.
   - Ах, так! И как часто ты приводишь сюда кого-нибудь?
   - Раз в месяц, может быть. Не чаще.
   - Я тебя убью! - Есения, страшно скривив лицо, и растопырив руки, со стоном направилась к Антону. - Берегись меня, несчастный!
   - Помилосердствуйте, барышня!
   - Нет тебе пощады! - сомкнув руки на горле Антона, кричала Есения. - Только одно тебя спасёт!
   - Готов на всё.
   - Будешь меня любить в два раза сильнее.
   - И в два раза чаще. Согласен.
   После этого любовники прижались друг к другу и стали целоваться.
   Встречи в мастерской стали частыми. Казалось, здесь нечего бояться и некого. С хозяином мастерской Есении никак не приходилось познакомиться. По словам Антона, он то сидел на рынке со своими картинами, то отправлялся в Полесье на поиски натуры, то вовсе исчезал неизвестно куда. Возможно, это была неправда, и Антон просто никому, даже своему близкому другу, не мог доверить тайну с именем - Есения.
   И всё же Есения с ним познакомилась.
   Однажды, не дозвонившись в треклятую общагу Театрального института, Есения отправилась на поиски своего возлюбленного напрямую к художнику. Антона в мастерской не оказалось. Дверь ей открыл небритый мужчина неопределённого возраста, с глазами Христа и с замученной шевелюрой.
   - Сколько ж можно ждать? - воскликнул он, увидев пришедшую. - По-моему, ясно сказал - к девяти. А сейчас сколько? Вычту с тебя.
   - Я не понимаю, в чём дело? Вы меня с кем-то путаете, - смутилась Есения, всё же проходя в знакомую мастерскую.
   - Да? - художник ошарашено оглядел пришедшую. - Это не вы мне звонили вчера? Простите, я принял вас за натурщицу, - постепенно осознавая, что, действительно, зря накинулся на гостью, сказал он.
   - Меня? - Есения усмехнулась. - Разве похожа?
   Художник отошел на шаг назад, окидывая оценивающим взглядом пришедшую.
   - Я, конечно, понимаю, что вы не из числа тех, что приходят позировать мне, но...может быть, вы согласитесь.... Нет! Конечно, нет! Простите ещё раз, - сконфуженно улыбнулся художник. - Вы такая дама!
   - Это комплимент?
   - Простите, сам не знаю, что плету! Вы по делу?
   Есения задумалась, разглядывая хозяина мастерской.
   - А что нужно делать?
   - Как? Я думал, вы...
   Есения расстегнула и скинула свою рыжую шубку на диван и, улыбаясь, присела на стул.
   - Вы будете меня рисовать?
   Художник обошёл её со всех сторон, будто примеряясь.
   - Я рисую обнажённую натуру.
   - Мне нужно раздеться? - спохватилась женщина.
   - Нет, погодите! А, впрочем, да! Вон там ширма.
   Есения ушла за ширму и там села на табуреточку, обхватив разгорячённые щёки руками: - Вот ведь глупость!
   Художник почесал затылок, что-то прикидывая в уме. Потом сдвинул с места диван, поднял с него шубку Есении, постоял, секунду размышляя, потом прошёл к ширме и повесил, не глядя шубку на неё.
   - Наденьте это, и садитесь на диван! И, пожалуйста, побыстрее немного! У меня всё же почасовая оплата.
   - Интересно, сколько? - подняла голову Есения.
   - Я вам уже говорил. Не надейтесь, больше, чем всем, не заплачу.
   Есения усмехнулась неожиданному повороту дел. Она ещё некоторое время надеялась на скорый приход Антона. Всё бы сразу выяснилось, а самой ей не хотелось вступать в скучные объяснения. К тому же ей показалось даже забавным, если Антон обнаружит её на месте натурщицы. Раздевшись, она накинула на себя свою же шубейку и вышла из-за ширмы, плотно запахнувшись.
   - На диван? - Художник, кажется, совсем не обращал на неё внимания, разводя краски.
   - Да! Я сейчас. - Есения прошла голыми ногами по не очень чистому полу и села на диван. В комнате было довольно тепло, но всё же она поёжилась, наблюдая за мастером.
   - Как вас зовут?
   - Я не представился разве вчера?
   - Я уже вам сказала, что не звонила вам.
   - Ах, да! Меня зовут Андрей. А вас, видимо, не Анжелика?
   - Нет! Меня зовут Ес...Елена.
   - Тоже неплохо. Хотя Анжелика - было бы веселее.
   - Вы думаете? Хорошо, пусть будет Анжелика.
   Художник улыбнулся. Наконец, он кинул заниматься красками и подошёл к девушке. Усадил её, как ему было необходимо. При этом Есения пыталась сохранять спокойствие, что было для неё довольно сложно, потому как руки художника совершенно беззастенчиво блуждали по её телу от непослушных кончиков волос, до выгнувшегося совсем не так как нужно большого пальца на ноге. Однако, кажется, как женщина, Андрея она совершенно не интересовала, потому Есения быстро свыклась с ролью бездушного манекена.
   Оглядев со всех сторон предмет своего будущего "шедевра", Андрей принялся за работу. Около часа Есении пришлось сидеть в довольно неудобной позе. Тело затекло. Шея перестала двигаться. Есения была зла на себя, что пошла на это не очень приятное мероприятие, однако прерывать его не собиралась. Она была не из тех, кто сдаётся на полпути.
   - На сегодня хватит! - наконец сказал художник. Он бросил кисти и закурил, разглядывая нарисованное.
   Есения со вздохом поднялась и проследовала за ширму.
   - Душ у вас полагается, интересно?
   - Да, поднимитесь по лестнице. Там направо дверь.
   Есения, конечно же, прекрасно знала, где находится душ, а спросила только ради приличия. Захватив с собою вещи, она отправилась наверх. Там, в полумраке чердачного интерьера, проходили нечастые встречи её с Антоном. Довольно аккуратная обстановка резко отличалась от бардака, который творился внизу.
   Одевшись и получив свой первый в жизни честно заработанный гонорар, Есения ушла. Но на этом её знакомство с художником не закончилось. Как это ни странно, ей понравилось, а может быть больше от скуки, но она стала приходить к Андрею, позировать.
   Антону она рассказала сразу о своей "новой работе".
   - Зачем тебе это, Еся? - явно с нотками ревности в голосе спросил её Антон. - Впрочем, какое я имею право!
   - Имеешь! Если ты скажешь, я не стану больше этим заниматься. - Есения послушно прижалась к Антону как нашаливший котёнок.
   - Нет! - погладил её по голове Антон. - Я не против. Если тебе нравится - ради Бога. Только, пожалуйста, не при мне. Я умру от ревности.
   Есения тогда зацеловала его.
  
  
   2. Расстаться с мужем - не поле перейти
  
   Наверное, Шамилов приставил к жене детектива. Через месяц, когда город готовился к праздникам, однажды утром, в воскресенье, Шамилов лёжа в кровати рядом с женой, спросил напрямик:
   - Долго, Еся, это будет продолжаться?
   - Что?
   - Твои встречи с Антоном. Может, хватит? Погуляла... пора уж остановиться. Это переходит все рамки.
   - И давно ты...?
   - С самого начала, конечно! Если бы это был не Антон, давно бы... - Шамилов провёл у себя по горлу ладонью. - А так терпел пока. Но всему же есть пределы. Что скажут мои клиенты, если откроется?
   - Скажут, что Шамилов - импотент и не может справиться со своей собственной женой, не то, что с делами фирмы.
   - Ну, вот. Ты же всё прекрасно понимаешь. Завязывай с ним. И с художником тоже. Позорище!
   - И об этом тоже знаешь?
   - Знаю! Мне уже пора галерею в подвале из твоих портретов делать.
   - Значит, это ты всё скупаешь?
   - А ты думала он и впрямь гений? Бесстыжая ты, Еська! Но красиво, всё-таки. Я вроде как на тебя с другой стороны глянул. Влюбился, можно сказать, слышь? - Шамилов навис над женой, лаская пальцем сосок её груди.
   Есения отвела руку. Она, кажется, совсем уже не боялась признаться в чём угодно. Она не чувствовала больше себя виноватой, неверной женой.
   - Поздно ты, Серёжа, влюбился. Поздно. Я его люблю, Антона.
   Тогда Шамилов влепил пощёчину. Сильную и звонкую.
   - Не смей! Слышишь? Не смей больше так говорить! - Шамилов обхватил жену руками. - Я твой муж. Я тебя люблю, и ты меня любишь. Нет никакого Антона, слышишь? Нет!
   - Шамилов, отпусти меня!
   Шамилов уставился бешеными глазами на Есению. Она смотрела на него спокойно, без страха, без сомнения в своей правоте.
   С Шамиловым у неё никогда такого не было как с Антоном. Нет, ухаживал Сергей как положено - с чувством, с толком, с расстановкой. Дарил розы букетами по пятьдесят штук, золото и драгоценности, в которых Есения совершенно ничего не понимала, однако понимала другое - её оценивают очень даже не дёшево. Шамилов водил её в дорогие рестораны, театры разные. И, в конце концов, добился своего. Есения стала его женой. Пару лет они жили неплохо. Сергей уделял внимание молодой жене, возил летом в Турцию на курорт, одевал как королеву. Казалось бы, чего ещё? Но спустя какое-то время Есения стала ощущать себя всего лишь красивой игрушкой в руках ребёнка-мужчины. И как любая игрушка надоедает, надоела Шамилову и Есения. Он, конечно, никому, в том числе и себе самому в этом бы не признался, но Есения отошла на второй план, заброшена в дальний угол, просто забыта. При этом она всё равно была его.
   Сергей занялся бизнесом. Если раньше он просто работал, то теперь он стал этим жить. Он редко появлялся дома, иногда оставался ночевать на работе, разъезжал по разным командировкам, и никогда не брал с собой Есению.
   Ко всему этому добавилось ещё и проявившееся давнее заболевание Шамилова, затронувшее его половую сферу. Сначала Есения просто жалела мужа, но всему наступает предел. Всё же она была здоровой молодой женщиной, способной и желавшей родить ребёнка.
   Короче, рано или поздно должно было случиться то, что случилось. И странно, что это не случилось раньше. Антон и Сергей дружили с детства, однако ни на свадьбе, ни потом Антон в жизни Шамиловых не появлялся. Будто бы сам Сергей чувствовал, что всё это ничем хорошим для него не кончится. И вот теперь Есения в последний раз лёжа со своим мужем в постели, ощущала, что права.
   ...В тот же день она убежала к Антону в общежитие, но не застала его дома. Поехала в театр.
   Антон сидел в своей гримёрке у зеркала. Есения вбежала и обняла его за плечи.
   - Привет!
   - Есения, ты откуда взялась? - Антон обхватил её руки, согревая дыханием. - Совсем замёрзла.
   - Нет, с тобой мне сразу стало теплее. Что это? - Есения повернула к себе лицо любимого. На правой щеке краснели свежие ссадины. На виске синяк. - Кто тебя?
   Антон, целуя руки Есении, молчал.
   - Это Шамилов?
   - Вероятнее всего. Они просили, чтобы я перестал с тобой встречаться. Очень просили. - Антон потрогал пальцем припухшую губу.
   - Боже мой! Как он посмел тебя тронуть! Я убью его.
   - То же самое пообещали мне, если...
   - Я убью его!
   - Что ты говоришь! Иди ко мне! - Антон усадил Есению к себе на колени и жадно стал рассматривать её лицо, а она с ужасом и болью его.
   - Я думаю поговорить с ним сегодня.
   - Не вздумай! Его головорезы не отпустят тебя живым.
   - Костя Логинов устроил так, чтобы мы были одни. Мы просто поговорим. Сергей же цивилизованный человек, должен понять и принять наконец-то, что вы должны расстаться.
   - Я боюсь.
   - Не бойся! Всё будет хорошо.
   Есения припала к груди своего любимого. Нехорошее предчувствие теснило её душу.
   - Всё будет хорошо. Ты не возвращайся больше к нему.
   - Да, я не вернусь к нему больше. Только съезжу, заберу кое-какие вещи.
   - Хорошо! Но сразу же приезжай к Андрею. Я буду там ждать тебя.
   - А потом?
   - Потом снимем квартиру. Я могу себе теперь это позволить. Не бойся, главное - мы будем вместе.
   Есения ушла, надеясь на скорую встречу, надеясь на удачный исход переговоров. Она вернулась домой, собрала свои вещи и села в своей комнате перед зеркалом.
   "Что будет, если всё же Шамилов не смирится с её уходом. Он такой беззащитный, хотя и пытается выглядеть жёстким и непробиваемым. Всё же жаль его".
   От размышлений её оторвал звонок телефона. Есения вначале побежала к телефону, но вдруг испугалась и остановилась на полпути. Однако всё же подошла и взяла трубку.
   - Слушаю!
   - Еська, это Логинов.
   - Слушаю тебя, Костя. Только давай побыстрее, мне нужно уходить.
   - Я в курсе, Еся, что ты уходишь, Антон рассказал мне.
   - Он пошёл говорить с Сергеем.
   - Я знаю. Но я опасаюсь, как бы чего там не случилось. Я устроил так, чтобы Сергей с Антоном были одни, но теперь испугался.
   - Чего? Они просто поговорят.
   - Не знаю, не знаю! У Серёги есть пистолет в кабинете, да и Антону я....
   - О чём ты говоришь? Ты дал Антону пистолет?
   - Он попросил. Но ещё раньше. Сказал, чтобы поклонников пугать. Какие там у него могут быть поклонники? Короче, мало ли что. Как бы стрельбы не случилось.
   - Они же всё-таки друзья.
   - Друзья? - Логинов тяжело вздохнул. - Ох, и натворили же вы делов со своей любовью.
   - Ты думаешь, мне нужно вмешаться?
   - Думаю, да!
   - Ты не заедешь за мной?
   - Нет, боюсь, что ты быстрее доберешься на такси. Я пока что за городом.
   - Хорошо. - Есения положила трубку.
   Сердце Есении стучало как после двойного кофе. Ей стало дурно, голова отяжелела. Но нужно было что-то делать. Ведь мужчины способны на всё. Это в их природе - биться на смерть за женщину. Есения заставила себя собраться с духом и набрать номер кабинета Шамилова.
   - Слушаю! - раздался хриплый голос Шамилова.
   - Сергей, это я. Что вы там задумали?
   - Ты о чём?
   - Я о вашей встрече с Антоном.
   - Не волнуйся, дорогая! Всё будет хорошо... Извини, мне некогда.
   В трубке послышались короткие гудки.
   Есения бросила трубку. Шамилов явно что-то недоговаривал. Нет, нельзя было их оставлять одних в кабинете. Есения вскочила с кресла и выбежала из комнаты. В её голове звучала одна мысль: "Только бы успеть!"
  
  
   3.Дуэли словесные и настоящие.
  
   Антон прошёл холл, поднялся по лестнице. Как и обещал Костя, в офисе фирмы никого не было. Ни внизу, ни вверху. Нигде никого. В приёмной президента компании так же, как и везде, было тихо. Дверь в кабинет открыта настежь.
   Шамилов стоял у окна, заведя руки за спину. Антон остановился в дверях, ожидая какой-нибудь реакции от хозяина кабинета. Пауза несколько затянулась. Казалось, что Шамилов не заметил прихода Антона. В свою очередь, Антон не спешил начать разговор. Наконец Шамилов глубоко вздохнув, сказал совершенно не в тему:
   - Собаки во дворе. Сколько раз говорил Петру пострелять их к чёртовой матери. Без толку. - Шамилов усмехнулся. - Он их ещё и кормит.
   Антон продолжал хранить молчание. Тогда Шамилов наконец обернулся.
   - Ну что, брат, как будем бабу делить?
   Антон не выдержал взгляда и опустил глаза. Шамилов ещё минуту сверлил гостя глазами, потом тяжёлой походкой прошёл к столу и упал в кресло.
   - Есения не пирог, а мы не на именинах, - угрюмо проговорил Антон, - я не делиться пришёл.
   - А чего ж ты пришёл, милок? Может разрешения попросить увести у меня жену? Так ты и без разрешения её уже увёл. - Шамилов уставился на Антона, вцепившись руками в край стола. - Что ты молчишь, как нашкодивший пёс голову опустив. Скажи что-нибудь!
   Всё же Антон чувствовал себя виноватым. Ведь ещё с юношеских времён так повелось между ними, - женщина друга для тебя уже не женщина. То есть, конечно, оказывать знаки внимания ей было можно как даме, как представителю слабого пола. Но сердце и позывы плоти должны были умереть.
   Не раз так случалось, что друзья влюблялись в одних и тех же девчонок. Но никогда ни споров, ни драк по этому поводу не было. Всё решал случай и напорство первого. Остальным приходилось утереть слюни и искать подругу в другой стороне. Короче, всё было как в той песне: "...Уйду с дороги, таков закон, третий должен уйти". И уходили всегда с этой самой дороги, но вот сейчас, видимо, оказалась узковатой она для них двоих.
   - Я пришёл сказать, что между вами с Есей всё кончено. Она к тебе не вернётся. И твои попытки её вернуть бесполезны.
   - Да, что ты! - Антон вздрогнул. В полной тишине Шамилов вдруг ударил чем-то по столешнице. Антон присмотрелся, и по его спине побежали мурашки. Шамилов прижимал ладонью маленький револьвер. - А коли я тебя прикончу тут? - Шамилов поднял в руке оружие и крутанул барабан, и шёпотом добавил: - А что! Свидетелей нет. Скажу, мол, застал в офисе вора, вот и стрельнул, и по нелепой случайности..., - Шамилов наставил револьвер на Антона, - ...насмерть.
   - Это ничего не изменит. Тогда Есения к тебе тем более не вернётся.
   - Ошибаешься! Это изменит. Это многое изменит. - Шамилов, усмехаясь, ворочал револьвером из стороны в сторону. - Это изменит то, что тебя больше не будет. Это изменит, что никто у меня за спиной не станет хихикать.
   - Что ж ты меня раньше не прикончил? Нанял бы кого-нибудь, пока не стало поздно.
   - Во-первых, доброе дело сделать никогда не поздно...
   - Тоже мне, доброе дело!
   - ...А, во-вторых, убить тебя должен я, а не кто-нибудь. Понимаешь?
   - Ах, конечно! Сладкая месть, обеление поруганной чести мужчины.
   - Понимаешь! Всё ты прекрасно понимаешь. - Шамилов опустил револьвер и взглядом упёрся в какую-то одному ему видную и понятную точку. - И я прекрасно понимаю, что Есению это не вернёт.
   - К тому же я сильно сомневаюсь, что ты опустишься до того, чтобы стрелять в безоружного.
   - Хорошо ты меня знаешь, Антошка! Хорошо! Только всё равно одному из нас не жить.
   - Что, дуэль? - усмехнулся в свою очередь Антон.
   Шамилов не ответил. Он рассматривал револьвер, покручивая барабан.
   - Только для дуэли нужны хотя бы два пистолета, секунданты, - пытался шутить Антон, однако на душе скреблись усатые-полосатые.
   - А я тебе свой пистолет дам. - Шамилов, глупо уставившись, протянул оружие Антону. - На!
   - Ладно! - Антон, наконец, оторвался от косяка, про себя решив, что пора кончать этот цирк. - Короче, я всё тебе сказал, и если ты не собираешься мне стрелять в спину, то я пожалуй...
   - Стоять! - вдруг вскричал Шамилов, от чего Антон вздрогнул будто от выстрела.
   Шамилов встал.
   - Ты всё сказал. А я, представь себе, ещё не закончил. Я не шучу насчёт дуэли. И эта дуэль состоится здесь и сейчас. Здесь нам никто не помешает, да и откладывать это мероприятие не имеет смысла. Объясняю один раз! - Шамилов достал из кармана патрон и выставил руку вперёд, демонстрируя Антону жёлтый кусочек смерти. - Один патрон, один револьвер. - Шамилов вставил патрон в барабан и смачно крутанул.
   - Русская рулетка! - прошептал Антон.
   - Верно! - кивнул Шамилов. - на кону... жизнь.
   Антону стало страшно. Он понял, что Шамилов не шутит.
   - Кстати, есть и секундант. Вот он, - Шамилов указал дулом револьвера на еле заметную видеокамеру сбоку под потолком. - Так что всё честно. Всё записывается. После смерти одного из нас, другого будет не в чем упрекнуть. Чистой воды самоубийство. - С этими словами Шамилов поднёс револьвер к виску и нажал на курок. Раздался лёгкий щелчок. При этом Антона обдало холодным потом. Шамилов отвёл револьвер от своей головы, крутанул на пальце и протянул Антону. - Игра началась!
   - Ты сумасшедший!
   - Твоя очередь!
   Антон медленно подошёл и взял револьвер.
  
  
   4. Опоздание отравляет душу ядом неизвестности
  
   Во дворе офиса было необычно пусто. Ни охранников, ни машин на стоянке, даже в холе никого не было. Есения вошла в здание, поднялась по гулкой лестнице и по коридору направилась к кабинету Шамилова. Дверь в приёмную была приоткрыта, но и там было тихо. Есения вошла. Направо была дверь в кабинет юриста, налево в кабинет президента. Есения направилась в левую дверь. Дрожа всем телом, словно в тумане, она открыла дверь и застыла на пороге. В глазах её помутилось, ноги отказывались держать её, Есения сползла по стене на пол.
   Во главе длинного стола, безжизненно уронив на бок голову, в своём кресле сидел Шамилов. На его груди алело кровяное пятно.
   Минут пять Есения просидела как в ступоре в дверях, не имея сил подняться. В себя её привёл звук хлопнувшей двери. Её подхватили под мышки сильные руки.
   - Еська, что с тобой? - Это был Логинов. Он усадил девушку в кресло у дверей, а сам бросился к Шамилову, потрогал пульс на шее. - Чёрт! Я как чувствовал - добром это не кончится. Антон убил его.
   - Неправда! Он не мог его убить.
   - Кроме него здесь никого не было. Это он.
   - Нет! Боже мой! Он убил человека. Его теперь посадят.
   - Не посадят! - Логинов подошёл к Есении и присел рядом на корточки. - Я сейчас вызову милицию, а ты уйдёшь очень быстро, хорошо?
   - Что ты задумал?
   Логинов взял в руки лицо Есении.
   - Тебя здесь не было! Поняла? Я встречу милицию. Я всё устрою, слышишь? Уходи! - он поднял её на ноги и подтолкнул к двери, а сам направился к телефону, снял трубку. Есения оставалась на месте.
   - Ну, ты уйдёшь, наконец?
   Есения, казалось, не понимая его, глядела отрешённым взглядом на труп, на Логинова, на телефон. Тут её взгляд зацепился за что-то на стене. Портативная видеокамера светила маленькой красной лампочкой. А это означало, что шла запись. Запись всего, что тут было.
   " Вот где улика - так улика! - взорвалось у Есении в мозгу. - Сказать Логинову? Нет!" - Чисто инстинктивно Есения отказалась от этой идеи. Тем более что объяснять что-то времени уже не было.
   Есения вскочила с кресла и побежала из кабинета убитого мужа. Логинов в это время уже говорил по телефону. Он ничего не знал о видеокамере, о записи, Шамилов установил камеры видеонаблюдения совсем недавно, уже после ухода Логинова из компании. Есения задержалась на мгновение, думая остановить Логинова, просмотреть плёнку, но... было уже поздно. Скоро милиция будет здесь. Тем более ещё неизвестно, что на этой плёнке.
   Есения сбежала вниз, перегнулась через стойку портье, где на щите висели ключи, сдёрнула с гвоздика ключ от комнаты охранников, он, как назло, выскочил из рук, полетел на пол. Девушка переползла через стойку, спрыгнула внутрь. На четвереньках стала искать в темноте на ощупь потерявшийся ключ. Наконец, нашла.
   Через минуту она уже открывала дверь комнаты охранников.
   Несколько мониторов показывали происходящее в офисе. Вот холл. Входная стеклянная дверь. За ней видно подъезжающую милицейскую машину. Вот кабинет Шамилова. Логинов, сидя на столе, говорит по мобильнику. Под монитором горит кнопка записи "REC".
   Есения остановила запись и отмотала плёнку назад. По коридорам уже шли люди в форме. Есения включила воспроизведение.
   На экране возник тот же кабинет, только вместо Логинова у стола стоял Антон. В руке он сжимал револьвер. Есения в ужасе отключила магнитофон, вынула кассету. Дальнейшее для неё не имело значения. Сцена убийства была налицо. Нужно было срочно убираться отсюда и уносить кассету.
   Милиция была уже в кабинете Шамилова. В холле тоже топтались несколько человек. Как же теперь выйти?
   Есения тихонько вышла из комнаты охранников, притворив за собой дверь, повернула ключом. Замок предательски щёлкнул. Есению словно ошпарило. Она застыла, прислушиваясь. В холле было тихо. Есения выглянула из-за угла.
   Два милиционера стояли на улице, переговариваясь и посмеиваясь. В самом холле никого не было. Остальные, видимо, поднялись наверх.
   Есения прокралась на цыпочках к стойке портье и перегнулась, чтобы повесить ключ. Сзади послышался звук открываемой двери. Есения с быстротой кошки нырнула внутрь конторки и притаилась.
   - ...А он и говорит, мол, крути педали отсюда!
   - А ты?
   - А я ему удостоверение... - Разговаривающие подошли к конторке, облокотились на неё. Есения чувствовала крепкий запах дешёвых сигарет. Мужчины были в каких-то тридцати сантиметрах от её макушки.
   - Где тут у них сортир?
   - Не знаю. На первом, вроде, нет. Сам хочу.
   - Пошли, сгоняем. Один хрен, никто не придёт сюда больше. Чего здесь охранять.
   - А пресса?
   - Пресса пока не в курсе. Пошли!
   Говорящие отделились от стойки и направились наверх. Есения высунулась. Больше никого не было видно. Вход остался без присмотра. Девушка перелезла через стойку и побежала к дверям. Едва она коснулась ручки, как ей навстречу выросла фигура. Есения отпрянула назад, но было уже поздно. Дверь открылась, и вошёл начальник охраны Шамилова, Саня Панковец.
   - Есения Николаевна, вы здесь? Вы уже знаете?
   Есения не могла вымолвить и слова.
   - Давайте я вас домой отвезу!
   - Нет! - наконец обрела дар речи Есения. - Вы здесь нужнее. Я доберусь, не беспокойтесь! - Она печально улыбнулась и прошла мимо Панковца. Сердце её при этом колотилось, как будто желая быстрее своей хозяйки выскочить на улицу.
   Едва заставляя себя спокойно идти, Есения пересекла двор. В капоте милицейской машины копался водитель. Есения медленно проплыла мимо него, ступила за ограду, но едва зашла за угол, как ноги понесли её с быстротой неимоверной.
  
  
   5. Конец - это начало
  
   В воскресенье от Корсакова ушла жена. Без криков, разбитых тарелок, обвинений, топаний ножкой, хлопанья дверью и других дополнительных, причитающихся этому событию, действий. Она даже из вещей забрала только клетчатый чемоданчик с парой трусов, зелёными колготками, джинсами, беленькой кофточкой, платьем, подаренном самим Корсаковым лет пять назад, и ещё несколькими сугубо женскими штучками, о которых настоящему мужчине и знать не положено, а в приличном обществе и вслух нельзя упоминать. Она не взяла ни наволочки, ни простынки, ни одеяла. Даже телевизор оставила своему теперь уже бывшему благоверному. Да, поистине, она была очень интеллигентной женщиной, очень спокойной, уравновешенной, лишённой мещанских замашек женщиной.
   Пока Корсаков с поникшим видом сидел на табурете у окна в маленькой кухоньке, его дорогая Олечка погладила ему две сорочки, зажарила яичницу и сварила кофе. Не забыла разморозить холодильник, закрыть форточку, вынести мусор и даже принести почту. Попутно дала неожиданно осиротевшему мужу наставления на ближайшие две недели, описала божественное создание, к которому уходит, последние новости, погоду за окном и ещё много всего.
   Наконец, одевшись, села "на дорожку". Вздохнула, чмокнула Корсакова в нос и, взяв свой чемоданчик, ушла.
   Корсаков слышал, как прогудел на первый этаж лифт, видел, как Оля выпорхнула из подъезда, помахала на прощание, села во что-то красное с тонированными стёклами и уехала. Корсаков хотел ещё что-нибудь почувствовать, хотя бы боль, и не смог. Чувства будто атрофировались, душа опустела, можно сказать умерла.
   И, вероятно, чтобы привести своё физическое состояние в некое соответствие с душевным, Корсаков решил повеситься.
   Захватив с собой табурет, он отправился в гостиную. Как ему показалось, эта комната наиболее подходила. Он поставил табурет точно под люстрой, взобрался на него и, схватившись за звенькнувшую люстру, опробовал надёжность крюка на коем та держалась и, сказав про себя: "Пойдёт!", спустился с подготовленного таким образом эшафота.
   Удушение предполагалось осуществить с помощью ремня. Вот тут определилась первая сложность - ремень необходимо было найти.
   Ещё вчера ремень был в брюках, брюки на стуле, а стул в спальне. Спальня и стул отыскались, только вот брюк на стуле не оказалось.
   Однако этот неприятный факт не смутил Корсакова. По своему семейному опыту Корсаков знал, что по воскресеньям брюки, а так же носки, рубашки и другие полезные утром вещи, иногда оказываются в корзине с грязным бельём. Разворошив вонючую корзину, Корсаков отыскал брюки, только вот ремня в них не было.
   Корсаков проклял все воскресенья на свете, чересчур хозяйственную Олечку, а заодно и корзину. Подумав пять секунд, он направил свои стопы к шкафу и ожесточённо распахнул его. В шкафу висели две только что отглаженные Олей сорочки и, о радость, ремень.
   Вскоре ремень был затянут на одной из медных трубок люстры. Дело, как будто, налаживалось.
   Ещё, наверное, из какой-то энциклопедии, Корсаков знал, что чтобы комфортно повеситься, нужно мыло.
   Для добывания мыла Корсаков отправился в ванную. Как и следовало ожидать, мыла на его законном месте не оказалось. То ли Оля забрала его с собой то ли мыши съели. "Что же это? Без мыла вешаться? - обиделся Корсаков, - Не по человечески это как-то!"
   Итак, существовало два выхода. Первый - это идти за мылом к соседке, а второй - вовсе отказаться от самоумервщления. Хотя был ещё и третий вариант - придумать для себя новую казнь. Как известно, большинство, из всех возможных вариантов, обычно выбирают для себя самый невыгодный. Корсаков был из числа большинства. Он выбрал третий вариант.
   "Газ! Да, лучше газ!" - решил Корсаков и отправился на кухню.
   В три секунды плита засипела всеми четырьмя конфорками, да ещё и духовой шкаф, разинув пасть, щедро дышал смертью.
   Корсаков рухнул на табурет, прислонясь затылком к холодной стене. Вот и всё. Через несколько минут его не станет. А что изменится с его смертью в целом мире, в стране, в городе, да даже в этом доме, подъезде? Ничего! Никто не всплакнёт над бездыханным телом, никто не скажет пары добрых слов. Корсакову было тридцать два. И что? С чем пришёл он в это трижды проклятое им самим воскресенье? Необходимо было осмыслить прожитое...
   С детства он не знал, что такое - невозможно. Папа - профессор, известный писатель. Мама - профессор, тоже писательница, хоть и не такая известная. В профессорской семье всё было возможно, всего было вдосталь. Дом - "полная чаша". Пять комнат, личный повар, личный шофёр, няня, заплывшая добротой, с кучей сказок и колыбельных, потешек и поговорок в совершенно необразованной голове, которые она выдавала пачками, и деньги в семье были пачками, и никто их не считал, никто их не жалел, особенно для маленького Сенечки. Всё, на что была способна игрушечная и кулинарная промышленность советской страны, покупалось единственному отпрыску профессорской семьи.
   Всё было спокойно и закономерно в жизни Корсакова. Он с отличием окончил школу и без труда поступил на филфак. Проблем с выбором факультета у него, конечно, тоже не было. Даже время от времени Арсений с отвращением высказывался своему другу Аркаше: " Всё в моей жизни уже давно решено!"
   Когда Арсению исполнилось двадцать лет, профессор - папа усадил Арсения перед собой в кожаное кабинетное кресло, и едва скрывая волнение, открыл ему правду.
   "Сеня, - сказал профессор, - ты не наш сын".
   Сначала Корсаков ничего не понял. Не хотел понимать, не мог. В его душе вдруг, вот, как и теперь, всё перевернулось. Он тогда выслушал профессора, молча встал и вышел. За дверями кабинета стояла профессорша с мокрыми глазами. Хотела улыбнуться, развела руками: "Вот так. Ты уж прости!"
   Нет, не простил. Не простил того, что врали, того, что требовали от него преемственности традиций. Да даже того, что если бы он всё знал, то... Короче, он ушёл. Навсегда.
   Он сменил фамилию профессора на изначальную и стал Корсаковым Арсением Павловичем. Это был первый в его жизни самостоятельный поступок.
   Корсаков окончил университет, устроился в редакцию одного столичного журнала, женился на сокурснице Олечке. Она тогда его очень любила. За что? Разве любят "за что"? Да, Олечка любила "за что". За самостоятельность, за начищенные ботинки, за выглаженную рубашку, да и обыкновенной мужской привлекательности Корсаков не был лишён. Любил ли Корсаков Олечку? Любил, конечно, но по-своему, по-мужски, чисто по-мужски. Как любимую игрушку, как необходимую вещь. Она уже со студенчества стала для него и любовницей, и няней, и даже матерью.
   Среди сверстников, друзей - студентов, он считался талантливым. Что-то писал. И стихи и прозу. Даже пробовал печататься, но вот как-то всё это не имело закономерного развития, а главное, доходов не приносило, и он забросил писать. Просиживал свой рабочий день в редакции, разбирал почту читателей, вытаскивал на свет божий таланты, отсеивал бездарности.
   Жизнь Корсакова текла без взлётов и падений. Оля связалась с телевидением. С самого начала Корсаков видел в этом угрозу их семейному благополучию, но запретить ей не мог по своим интеллигентским соображениям.
   Оля продолжала держать весь дом на своих плечах. В квартире, которую они снимали уже пятый год, всегда было чисто, уютно, обед приготовлен, бельё постирано. Корсаков постепенно забыл что такое - гладить рубашку или стирать носки. Впрочем, Оля от него этого и не требовала. У неё это получалось быстрее и лучше. Корсакова это вполне устраивало.
   Вот так мирно и спокойно дожили они до этого дня. И, вдруг, утром Корсаков узнал, что, оказывается, их ничего не связывает. Как так? А любовь?
   Корсаков очнулся от размышлений. Он и не заметил, как выпил кофе. Корсаков посмотрел в пустую чашку, изучил тонкую трещину, протянувшуюся от края до донышка. Вот так же треснула его жизнь. Ни родителей, ни друзей, ни жены. Никого.
   Захотелось курить. Оставив в покое очень символичную чашку, Корсаков сунул в рот сигарету, чиркнул зажигалкой и...
   Он сразу не понял, что произошло. Уши заложило вдруг сильным хлопком. Что-то бросило его в сторону. Зазвенели стёкла и посыпались вниз за окно. На Корсакова что-то упало, и штора над головой полыхнула пламенем. И всё вокруг запылало.
   "Газ!" - уразумел Корсаков.
   Всего секунду он был в растерянности. А спустя секунду уже боролся с огнём. Сорвал шторы, и так резко, что гардина больно отомстила ему, дав по шее. Всё заполонил дым. Горели обои, буфет и собственная одежда Корсакова. Мечась, он сбил пламя с одежды и шторой стал забивать языки пламени вокруг. Бросился к плите, отключил газ.
   Минут через десять огонь был уничтожен. Ещё дымились обои и обуглившийся край буфета, но развитие пожара не предвиделось.
   В дверь застучали: "Оля, от вас что ль дымом несёт?" Корсаков сидел на полу у плиты, тяжело дыша, и открывать дверь не собирался.
   Вскоре крики и стуки прекратились, а спустя минуту в дверях кто-то стал поворачивать ключ. "Оля!" - отчего-то решил Корсаков и даже встрепенулся, готовый бежать к дверям и всё простить и... Дверь отворилась и влетела Нина Афанасьевна - хозяйка квартиры. Вероятно, её позвали соседи. Нина Афанасьевна жила тремя этажами ниже и, как назло, была в этот час дома и поспешила спасать свою квартиру. За Ниной Афанасьевной сзади приклеилась соседка Валя с волосатой бородавкой над губой и двое её ребятишек.
   - Арсений Палыч, боже, что тут стряслось?
   - Газ! - развёл руками Корсаков.
   - Ой-ёй-ёй! - запричитала Нина Афанасьевна, схватив свои сморщенные щёки. - Шторки ж погорели, а обои. Как же это?
   Что она, собственно, хотела услышать от бедного Корсакова? Историю неудавшегося самоудушения, или оправдания, или уверения в его, Корсакова, невиновности. Ни то, ни другое Арсений Павлович делать не стал. С трудом поднявшись, волоча за собой дымящуюся штору, Корсаков проследовал мимо вторгшихся гражданок, по пути отдал эту самую штору Нине Афанасьевне.
   - Я съезжаю сегодня.
   - Как это съезжаете? Как это сегодня? А что я со всем этим делать буду? - схватила Нина Афанасьевна Корсакова за руку, потрясая обрывком шторы.
   Корсаков не ответил. Он лишь тупо глядел на хозяйку квартиры, от души ей сочувствовал, но понимал, что помочь не может ничем. Не обращая дальнейшего внимания на причитания Нины Афанасьевны и качание головой соседки Вали, он отправился собирать вещи.
   Собрал он их удивительно быстро. Потому как брать ему совершенно ничего не хотелось. Он просто оделся. В мятые и уже успевшие, пропитаться запахом грязного белья брюки, в чистейшую выглаженную рубашку. Брюки держались и без ремня, потому утруждать себя отвязыванием ремня с люстры он не стал. Потом были ещё носки, ботинки и пальто.
   Бедная Нина Афанасьевна схватила его уходящего уже за рукав, упрашивала, молила и грозилась, но Корсаков смутно воспринимал децибелы воспроизводимые хозяйкой. В конце концов, до неё дощло, что всё бесполезно. Она обречённо выдула из себя всю злобу и оставила Корсакова в покое.
   Так, позорно сбежав с пожарища, с сумкой на плече, в которой всегда были документы, ежедневник с адресами и телефонами и ещё некоторые канцелярские принадлежности, Корсаков оказался на улице.
   Его лицо было несколько измазано сажей и от него несло дымом, потому прохожие как-то подозрительно на него поглядывали, но его это мало интересовало. Его интересовал вопрос: куда идти?
   Он стал перебирать в голове возможные варианты. Сослуживцы отпадали сразу. Все они люди женатые и замужние (у главного редактора была странная мания брать на работу только семейных). Любовниц у Корсакова не было. Конечно же, к профессорам он пойти не мог, хотя и жили они очень недалеко.
   Корсаков сел на скамью, достал из сумки свой ежедневник и стал перебирать знакомые страницы в надежде выудить из них телефон какого-то давно забытого старого друга, который, конечно же, с радостью примет в свой дом сироту.
  
  
   6. Встреча старых друзей
  
   - Ай-яй-яй! Какие люди, какие люди! Неужели, в самом деле.... Чёрт ты, конопатый! Объявился! - встречал Аркадий Васильевич Лясин своего старого товарища, однокурсника по университету Арсения Павловича Корсакова. - Три года ни слуху ни духу, а тут здрасте - пожалуйста. - Аркадий схватил в охапку Корсакова и сжал его со страстью любовника.
   - Привет, Аркаша! Ты уж извини, некуда мне больше.
   - А было бы куда, не пришёл бы, конечно, паразит? Эх, совсем ты заржавел в своей редакции, Сеня.
   Корсаков тяжко вздохнул, вероятно, соглашаясь, что он заржавел, но не от него это зависит, а просто жизнь у него такая нескладная. Короче, пожалел сам себя, как всегда.
   - Ну, пошли уже!
   - Пошли, - согласился Корсаков, хотя не очень понимал куда.
   Дело в том, что, выискав в записной книжке телефон Лясина, он решил, что Аркаша, конечно же, примет его, тем более что тот не женат, значит, место для старого друга найдётся. Однако, позвонив с мобильника по номеру, который Аркадий дал ему года три назад, на встрече выпускников, услышал на том конце странное: "Психиатрическое отделение. Слушаю...".
   Корсаков немедленно положил трубку, решив, что неправильно набрал номер. Набрал снова, и снова то же самое.
   - Простите, а... Мне дали этот телефон, может быть ошибка... Мне нужен Аркадий Лясин.
   - Минуточку подождите!
   Девушка, очевидно, пошла звать Аркадия, что говорило о том, что Аркадий всё-таки имел место там быть. Что он делал в психиатрическом отделении, было неизвестно.
   Через минуту знакомый бас Аркаши на том конце развеял все сомнения:
   - Слушаю.
   - Аркаша?
   -Сеня?
   - Узнал? Привет!
   -Сеня, ёлки-палки! Какими судьбами?
   - Аркаша, слушай, такое дело - можешь приютить меня ненадолго, у меня тут проблемы с квартирой.
   - А Оля?
   - Мы расстались. Ну, так как?
   - Нет проблем. Подъезжай, я тебя встречу.
   После этого Аркаша описал Корсакову, как до него доехать и указал место встречи.
  
   Друзья быстро дошли до небольшого желтого здания, расположенного за высоким чугунным забором. Сомнений не оставалось, Аркадий вёл Корсакова именно в психиатрическое отделение.
   - Ты что, тут работаешь?
   - Угу! И живу.
   - Это ж психбольница!
   - Ну! А ты не знал?
   - Нет. Как ты тут очутился?
   Аркаша не ответил, лишь вздохнув. Они направились в ворота и, минуя главный вход, обойдя здание сбоку, оказались у чёрного входа.
   - Заходи, - Аркаша распахнул перед другом железную дверь. Дверь невыносимо заскрипела, приветствуя гостя и самого Лясина.
   Пройдя полкоридора, Аркадий остановился у одной из дверей.
   Вошли.
   Комната представляла собой, очевидно, какой-то склад. Во всю стену стояли металлические стеллажи, на коих покоились самые разнообразные штуковины. От лопат и мётел до стопок чистого белья и огромных узлов с грязным бельём. За стеллажами у окна с решетками было достаточное пространство, где стояла больничная кровать, тумбочка, пошарпанный стол и две табуретки. На стене, на гвоздях висел халат и на плечиках чёрный костюм, белая рубашка и галстук. У той же стены стояли стоптанные тапки, резиновые сапоги и утюг.
   - Вот тут я и живу. Моя каморка.
   - Ты здесь живёшь?
   - Представь себе. Проходи, не стесняйся!
   Корсаков уселся на смятую кровать, а Лясин засуетился, забегал. Принёс откуда-то со стеллажей банку с огурцами, сало. Убежал и вернулся с тарелкой гречневой каши и несколькими кусками чёрного хлеба. Ещё принёс целую палку варёной колбасы и бутыль с нанесёнными на неё характерными рисочками.
   - Спирт, - пояснил он.
   Корсаков кивнул.
   - Давай, может, я колбасу порежу? - Корсаков освободился от пальто, повесил его рядом с костюмом на гвоздик и, вооружившись ножом, присоединился к готовке праздничного стола.
   - Так я не понял, вы с Олей расстались? Когда, почему?
   - Сегодня. А почему, не знаю. Видно я ей надоел. Я сам себе надоел. Хотел повеситься.
   - Ты? Врёшь!
   - Серьёзно. А потом газом хотел отравиться, и закурил балда. Спичкой чиркнул и... как шандарахнуло. Загорелось всё, еле потушил.
   - Офигеть! - Аркадий даже замер с ножом в руках.
   - Да. Вот так. Короче мне негде пока жить. Да и у тебя, я вижу, тоже негде.
   - Чё, негде? Типа я тебя не пристрою. Обижаешь.
   Лясин, разогнувшись, отряхнул руки.
   - Ну, что, Сеня, садись, давай! Помянём рабу Божию, твою квартиру, ну и за встречу! - он поднял железную кружку и залпом опрокинул её содержимое себе в глотку.
   Корсаков последовал его примеру.
   Вскоре бутылка-мензурка была пуста, а захмелевшие друзья окунулись в воспоминания. Притупилась боль Корсакова, связанная с уходом Оли. Он уже, так же как и Аркаша, всё чаще и громче восклицал: "А помнишь?" И уже не одна сигарета была выкурена у раскрытой форточки, и Корсаков уже предложил вновь наполнить бутылку горючим, но Аркаша, видимо, медленней пьянел и решил, что пока хватит. Корсаков его, конечно же, поддержал.
   - Хватит! А почему хватит?
   - А ты думаешь, почему я здесь?
   - Не знаю, а почему?
   Аркаша сразу как-то изменился в лице и съёжился.
   - Ты знаешь, когда умерла мать, я запил. Крепко запил. Аж до чёртиков. Страшно. Они маленькие такие чёртики эти, или не чёртики, не знаю, тёмные, как тени. Знаешь, вот как мурашки перед глазами. Не веришь? Ну, вот и мне не по себе стало. Ночью один боялся оставаться и ушёл.
   Куда идти? Вот пришёл сюда, ну и остался. А врач говорит: они, чёртики, света боятся электрического, особенно ультрафиолета, потому здесь не обитают, живи, говорит, спокойно.
   Месяц я в палате лежал, лечили вроде как от запоя. Потом выписали. Приехал я к себе на квартиру, ночь переночевал, а больше не смог. Сдал эту квартиру семейным, а сам сюда вернулся. Тристан Поликарпыч меня вначале дворником пристроил, а сейчас я вроде завхоза. Уже года четыре как.
   Так что и от чёртиков убежать можно, а вот от самого себя не убежишь, не спрячешься.
   Аркаша встал, вздохнув.
   - Так. Надо тебя пристроить. Пошли!
   - Куда?
   - Наверх, в отделение. Не обижайся, но с такой рожей, как у тебя сейчас, тебе одна дорога к нам.
   - Не понял, ты меня с сумасшедшими положить хочешь, что ли?
   - Сумасшедшие тоже люди. А у тебя какие-нибудь другие предложения будут? - Аркаша уставился на Корсакова. - Нет? Вот тогда и не возникай! Пошли!
   - А работа, редакция?
   - Успокойся. Тебе сейчас отдых нужен.
   - Да что я, больной?
   - Так, - развернулся Аркаша. - Кто сегодня повеситься хотел? Кто полквартиры разнёс?
   Корсаков вздохнул. Спорить бесполезно. Что было, то было.
   - А насчёт работы тоже лучше молчи. Не пропадёт без тебя редакция. Хватит гнуть спину на Бражника. Займись собой, наконец! - Аркаша снял с гвоздика связку ключей и подтолкнул вставшего Корсакова к дверям. - Стресс у тебя, это понятно. Душа, можно сказать, болит. Болит?
   - Болит, - согласился Корсаков.
   - Вот. А ежели болит, так нужно лечить.
  
  
   7. Сюжет для романа
  
   Вскоре, по протекции Аркаши, Корсакова определили в симпатичную одиночную палату. Никто его не осматривал, не задавал идиотских вопросов, не измерял рост и вес, не мыл, не колол, не переодевал.
   Аркаша сам выдал ему комплект белья, полосатую униформу больного, сам раздобыл серую папочку с надписью - "История болезни", пошептавшись с дежурной медсестрой Валечкой, вручил ей эту папочку, чтобы она записала в неё всё, что необходимо.
   Прописка Корсакова в больницу на этом и завершилась. После чего тем же путём, каким сюда поднялись, друзья вернулись в каморку Аркаши.
   - Быстро у вас всё, - констатировал Корсаков.
   - Балда! Это ж только с тобой так быстро. Ты ж вроде как ненастоящий больной. Хотя, ещё раз повторяю, отдохнуть тебе надо.
   - Отдохнуть, - сел Корсаков на кровать и пригорюнился, - сколько ж можно отдыхать. Вот Оля ушла, и я как-то осмыслил, что ли, свою жизнь. Мне уже за тридцать, и что дальше?
   - Ой-ёй-ёй! Ты на меня погляди!
   - Да нет, серьёзно. Я ж вроде талантливый был. Писал. И мысли были и стиль свой, вроде бы, намечался. Куда ж всё это потом подевалось?
   Аркаша собрал со стола остатки трапезы, кинул в мусорное ведро.
   - Я ж, говорю, Бражник ездит на тебе. Дела тебе стоящего не даёт. Помнишь, как мы мечтали журналистами быть, под пулями, в центре событий работать. Тогда точно не закиснешь.
   - Какие пули? Это у нас-то? Да, у нас новости больше похожи на программу "Сельский час".
   - Это точно. Но настоящий журналист должен находить себе сюжеты.
   - Значит, я не настоящий.
   - Вот, - повысил голос Аркаша. - Вот так ты всегда. Сдаёшься быстро. Тебе на блюдечке с голубой каёмочкой подавай. Напрячься даже на йоту не хочешь.
   - Ну, был бы хоть намёк на сюжет. Может быть, я бы и раскрутил.
   - Хочешь сюжет?
   - Хочу.
   - Хочешь? - Аркаша повис над Корсаковым как коршун.
   - А у тебя будто есть?
   - Есть, - гордо сказал, выпрямившись, Аркаша, будто закон тяготения открыл только что. - Представь себе, есть. Вот такой, - выставил он свой большой палец, - сюжетец!
   Аркаша закурил и задумчиво уставился в окно.
   - Ну, рожай уже! - нетерпеливо вскочил Корсаков.
   - А пообещай мне!
   - Что?
   - Что доведёшь всё до конца. Что книгу напишешь.
   - Сначала расскажи! Видно будет. Может ерунда какая.
   - Я тебе говорю, не ерунда! - обиделся Аркаша. - Обещай!
   - Ну, обещаю!
   - Не "ну", а обещай!
   - Хорошо, - усмехнулся Корсаков. - Обещаю и торжественно клянусь, что напишу книгу. Рассказывай!
   Аркаша отдал недокуренную сигарету Корсакову и сел у стола. Прищурился, будто размышляя, с чего же начать.
   - В общем, с месяц назад привезли к нам в отделение одного гражданина. С виду - синяк синяком. Волосатый, заросший. Глаза как кисель мутные. Пальто грязное, шарф как тряпка. Бомж, одним словом. Оказалось - художник. Живёт недалеко от Комаровки, на чердаке. Картины рисует под заказ, пейзажи разные, баб голых. Продаёт на Жданах на барахолке.
   И вроде неплохо раньше жил. Заказы были, деньги, друзья-товарищи. И вдруг ни с того ни с сего....
   Так вот! Месяц назад нарисовал он одну картину, не под заказ и не на продажу вроде. На картине той закат. Зимний закат над городом. Нарисовал и нарисовал. Только в тот же день оказался у нас - эпилептический припадок.
   Припадки с ним каждую ночь случались. Две недели полежал и выписался, а дня три назад его снова привезли. На этот раз он картину эту с собой приволок, так я видел её. Слушай, аж дух захватывает, как живо написана. Обалдеть!
   Я с ним пытался поговорить, да толком ничего не добился. Как-то подхожу к его палате, слышу: "Где ты, - говорит, - отчего плачешь по ночам, отчего мучаешь меня? Отпусти ты меня, ради Бога, слышишь"?
   Аркаша многозначительно поглядел на Корсакова.
   - Сечёшь? Во! - выставил он большой палец, - сюжетец, да?
   - Да что-то пока не очень понятно. Ты думаешь, есть что-нибудь здесь?
   - Думаю, да.
   - А я так подозреваю, свихнулся он просто, да и всё!
   Аркаша обиделся. Схватил остатки колбасы и заходил с ней по комнате.
   - Ну, ты дурак. Свихнулся. Да, знаешь ли ты, что это значит - свихнуться?
   Корсаков неопределённо пожал плечами.
   - А не знаешь, так и не говори!
   - Уж, извини, это ты в психушке работаешь. Тебе видней.
   - Люди сходят с ума, когда попадают под действие очень сильного потрясения, навязчивых идей, постоянных страхов. Если взять разум, то его можно сравнить с гайкой.
   - С чем-с чем?
   - С гайкой. А события жизни с болтом, бесконечным болтом. Вот так вкручивается болт в гайку постепенно, и вдруг - трах, - кто-то, или что-то по болту молотком. Что будет?
   - Ну, это смотря какой болт и какая гайка.
   - Вот именно! Один человек выдержит стресс и дальше по жизни пойдёт, а другому крышка. Застрянет болт на одном месте и будет прокручиваться на рельсах одной и той же ситуации. Так что свихнуться - это вроде как остаться надолго, а может и навсегда в условиях одного события. И если подобное событие с этим художником имело место быть, представь его силу, его воздействие, чтобы здоровый человек в результате стал галлюцинировать, закрылся в себе, потерялся.
   Аркаша ещё походил, потом сел.
   - Я тебе ещё не всё рассказал, - таинственно проговорил Аркаша, - и не расскажу. Захочешь, сам разведаешь, а нет, то.... Знай только, что тут женщина замешана.
   - Ты скажи, где она не замешана?
   - Оно, конечно так, и всё же.... Ну что, попробуешь распутать этот клубок?
   - А почему ты сам не займешься таким замечательным случаем?
   - Что ты! Я уж триста сорок восемь лет ничего не писал. А тебе нужно сейчас занять себя. Полезно.
   Корсаков задумался. История, конечно же, может быть и интересной, только хватит ли сил, способностей, да и, элементарно, средств.
   - С чего ж начать?
   Аркаша улыбнулся.
   - Вот! Давно бы так. Первым делом, конечно же, к нему, к художнику.
   - Что прямо сейчас?
   - Конечно! Пошли!
   - Он здесь, что ли?
   - Ну ты и тормоз! А я тебе о чём толкую?
   Корсаков со вздохом поднялся и поплёлся вслед за другом.
  
  
   8. Рассказ художника
  
   Палата, где обитал художник, ничем особенным не отличалась от других. Та же дверь, та же кровать и тумбочка. Обычная одиночная палата. В кровати, закутавшись по самую макушку в белую измятую простынь, лежал человек. Аркаша приоткрыл дверь в палату и подтолкнул Арсения внутрь. Корсаков обернулся и шёпотом испуганно спросил:
   - А ты?
   - Иди-иди! - кивнул Лясин и закрыл дверь, оставив друга наедине с художником.
   Больной лениво повернулся и уставился на вошедшего.
   - Добрый день! Корсаков Арсений Павлович. - Корсаков протянул руку.
   Андрей, с любопытством разглядывая гостя, поднялся и сел.
   - Надо же, как похож. Проходите. Я вас сначала перепутал с Антоном.
   - С Антоном?
   - Да! Но вы не он, конечно.
   - Да, я не Антон.
   Корсаков опустил руку, прошёл по комнате и примостился на табурете.
   - Я к вам, собственно, по делу.
   - Что же вам нужно?
   - Знаете, я писатель. Не так чтобы часто, но иногда бывает, что и пишу.
   - Замечательно. Я тоже не так чтобы часто, но рисую.
   - Да, я знаю. Кстати, я по поводу, как бы, одной из ваших работ. Дело в том, что я писатель...
   - Вы уже говорили.
   - Да. Так вот. От меня сегодня ушла жена.
   - Печально.
   - Да, наверное. Так вот. Ушла, и я поехал к своему другу Аркадию Лясину, вы его должны знать.
   - Лясина? Знаю. Я и Антона знаю.
   - Какого Антона? Нет, я... так вот. Аркаша мне посоветовал заняться делом. Понимаете, чтоб отвлечься как бы. И рассказал мне вашу историю.
   - Какую историю?
   - Ну, о том, что вы картину нарисовали, попали сюда, и что как-то всё это связано с той картиной.
   - А что вы знаете?
   - Да, собственно, почти ничего. Хотел вот от вас узнать.
   - Слушайте! А не пошли бы вы куда подальше со своим Лясиным, а? - художник вскочил и убежал к окну. - Что вам всем надо-то от меня? Что вы лезете ко мне в душу? Психотерапевты, блин!
   - Простите, вы не поняли. Я писатель...
   - Что ты заладил: писатель-писатель.
   - Нет, погодите... - Корсаков тоже прибежал к окну, - Я хочу книгу про вас написать. Роман или повесть.
   - Повесть? Какая честь, - художник усмехнулся. Он нервно схватил руками оконные решётки. Корсаков с интересом и страхом глядел на этого человека. Неизвестно чем, но он завораживал, сбивал с толку, казалось, он сам вышел из своих непонятных картин. Написан, крупными, нервными мазками. Упрямые глаза как угли, и в них искры. - Полно! Что рассказывать? Как не получилось любви? Как-то, чего я ждал всю жизнь, вдруг разлетелось осенней листвой, а я и не заметил, что было лето.
   - Может быть, пора и рассказать кому-то. Уже месяц прошёл.
   - Месяц! - Андрей страшно усмехнулся. - Что вы знаете о времени? Месяц может быть одним мгновением, а может растянуться на целую жизнь. Она ворвалась в мою жизнь, вот так же как вы. Ворвалась и поселилась навсегда. Вот тут, и там, и везде. Любовь! На что мне эта мука?
   Художник сел на табурет у окна и сжал голову руками.
   Корсакову было как-то не по себе.
   - А вы не похожи на писателя.
   - Я, пожалуй, пойду...
   - Нет! Постойте! - вдруг воскликнул Андрей. - Как вас там?
   - Арсений Павлович.
   - Роман, говорите? Хорошо! Тем более, что мне уж недолго осталось. Может и правда пора кому-нибудь рассказать. Сядьте!
   Корсаков послушно сел напротив художника. Андрей долго рассматривал гостя, от чего тот даже засмущался. Потом уставился в пустоту и начал свой рассказ. Может быть, сам Корсаков так расположил его к себе, а может, просто пришло время.
   - У неё были, кажется, странные глаза, или губы. Я не помню. Помню только её руки. Такие белые и холодные. Я как-то прижал их к своим щекам и грею. А она улыбается. Я думал она станет другом, а она не становилась им...
   Еся пришла тогда вечером. Вся в слезах. Я рисовал этот закат. Всё во мне клокотало. Я бросился её обнимать. Испачкал в краске. Потом вытирал. И слёзы и краску. Сказал, что люблю её. Она искала что-то в моих глазах и молчала.
   Я оставил её. Рисовал, рисовал, рисовал. Она вскипятила чай. Звала меня, а я отказался. Еся смотрела, как я работаю, и пила чай. Сказала, что всё уже закончилось для неё. Всё - и любовь и жизнь. А я смеялся, что-то шутил, и глупо, кстати.
   Потом она уснула в кресле. Я всё рисовал, рисовал, рисовал. Что-то добавлял, убирал. Злился на эту картину. Всё было здорово: цвета, огни. Но, чёрт! Картина была мёртвая.
   Я выбился из сил. Бросил кисти. Сидел, смотрел на неё.
   Еся заворочалась во сне, но не проснулась. Я укрыл её пледом и снова вернулся к работе.
   Она проснулась. Я стал жаловаться ей. Еся утешала меня, говорила, что это гениально. Я отмахнулся, стал громить всё подряд. Кричал, даже плакал. Она бегала за мной, хватала мои руки....
   Художник замолчал.
   - Что было дальше?
   - Дальше? Дальше ничего не было,... Может, мне это почудилось. Может быть, Еси вообще не было в тот вечер. Скажи?
   Корсакову было нечего сказать.
   - Она сказала, что попробует помочь мне.... Нет, не попробует. Как-то не так. Она сказала, что если мне так дорога эта картина, то.... Нет, совсем не то.
   Она просто подошла к картине, схватила её ладонями, посмотрела мне в глаза, а потом повернулась и ушла в неё....
   - Куда, в неё? - не понял Корсаков.
   - Ну, туда, в картину!
   Корсаков попытался представить себе то, что только что рассказал ему художник, но не смог. Он только помотал головой, будто пытаясь отмахнуться от необъяснимого.
   Андрей поднялся и ходил по палате взад и вперёд огромными шагами, мучая свою шевелюру.
   - Понимаете, это не просто закат. Нет, ну, конечно, закат, зимний закат. Много таких. И вы видели такой, и ещё тысячи видели. Но этот - не то.... Это лагуна. Небесная лагуна, понимаете? Там рыбак. Он рыбу там ловит, он живёт там, понимаете? И она где-то там! - Художник уставился на Корсакова. - Да вы же не верите мне! Ну, как же вы не верите?
   - Я верю, отчего же, - оправдывался Корсаков, но, по правде говоря, не верил.
   - Зря я вам рассказал. - Андрей с размаху завалился в койку, от чего по палате прошёл звон пружин.
   - Андрей! - Корсаков схватил Андрея за руку. - Ну, согласитесь! В это трудно поверить, но я пытаюсь.
   Художник чуть остыл, повернулся.
   - Да, конечно, это нужно осмыслить.... Вот уже месяц она со мной, каждую ночь. Плачет, зовёт меня....
   Художник снова поднялся, приблизился почти вплотную к Корсакову и прошептал:
   - А вчера, нет, понимаете? Даже страшно стало. Страшнее чем, когда слышал её.... Пишите вашу повесть, если хотите. Я вам всё рассказал. Прощайте! - Андрей блеснул совершенно безумными глазами и упал на кровать, завернувшись в простыню с головой.
   Выйдя из палаты художника, Корсаков был занят размышлениями. Рассказ художника, конечно же, казался ему нереальным, безумным, но тронул до глубины души.
   Однако, несмотря на это, Корсакову показалось, что писать книгу, основываясь на рассказе Андрея, бесполезная трата времени. Ещё стихотворение или песню, куда ни шло, а роман - извините.
   Аркашу, к удивлению Корсакова, нисколько не смутило превращение девушки в часть картины, его гораздо больше заинтересовал сам факт самопожертвования ради любви к другому.
   - Не, ты сечешь, какой сюжетец? Ты только подумай! Она отдала себя всю: и тело и душу, что особенно важно, ему. А он, скажу тебе откровенно, - скотина!
   - Ты действительно веришь, что всё это случилось на самом деле, или придуриваешься?
   - Я, действительно, верю, что Андрей говорит правду. Однако и отрицать тот факт, что всё это нереально, я не могу, значит, правда где-то посередине. - Аркаша сел прямо напротив Корсакова. - Телесно, то есть физически, конечно, уйти в картину она не могла, а вот душа её запросто могла там зависнуть.
   - Что ты несёшь, Аркаша? Ты сам уже свихнулся в этом дурдоме.
   Аркаша обиделся.
   - Во-первых, не в дурдоме, а в психбольнице, а во-вторых, если ты тупой, то и помалкивай, а я говорю дело.
   - Ну, какое дело? Ну, что я смогу вытащить отсюда?
   - Да вытащить всё что угодно можно, - загорелся Аркаша. - Если эта Еся существовала, значит, у неё есть, - Аркаша стал загибать пальцы, - имя, фамилия, отчество. Значит, есть адрес, есть друзья, есть какая-то работа или хобби. А раз она действительно потерялась, ведь, по крайней мере, у художника она с тех пор больше не появлялась, значит либо художник этот прирезал бедную девушку, а теперь душа её мучает убийцу, либо её прирезал какой-нибудь муж или любовник и, конечно же, из-за этого художника.
   - Интересно, а почему она не могла просто уехать куда-нибудь? Почему, обязательно, её кто-нибудь должен был прирезать?
   - Если уехала, об этом тоже кто-то должен знать. Куда уехала, с кем?
   Корсаков улёгся на кровать Аркаши. Ему уже порядочно надоела вся эта история с картиной, а повода тратить время и силы на бессмысленные поиски какой-то призрачной незнакомки Корсаков не видел. К тому же нужно сказать, что вся история больного художника могла оказаться просто бредом, выдумкой, игрой больного воображения художника.
   - Возможно, вообще не было никакой Еси. А если она и не плод его воображения, где уверенность, что когда я её найду, она не скажет: "Что вы, господин хороший! Я и не думала его любить. А о картине вашей вообще ничего слыхом не слыхивала". Аркаша, давай забудем об этой истории как о страшном сне и, наконец, выпьем, а? Не хочу я никакой книги писать. Если хочешь, пиши сам! У тебя получится.
   Аркаша поглядел на друга почти с презрением и ушёл в глубь комнаты за стеллажи за очередной порцией спирта.
   - Ты слабак!
   - Да, я слабак.
   - Ты, вообще, никто!
   - Да, я никто.
   - Ну и всё!
   - Ну и всё!
   Аркаша вернулся с наполненной бутылкой.
   - Пить будешь, урод?
   - Пить буду!
   - Вставай!
   Корсаков со вздохом поднялся.
   Они выпили и закусили холодной котлетой.
   От приятного тепла вздрогнуло тело, и к Корсакову неожиданно вернулось осознание того, что Оля ушла. Ушла, очевидно, безвозвратно.
   - Как ты думаешь, почему Оля от меня ушла? Что во мне не то, а в нём то? Чего ей недоставало?
   - Жизни, Сеня! Тихий ты. Работа у тебя тихая. А ей жизни нужно было яркой, может даже опасной, но жизни.
   - А любовь? Думаешь, и не любила она меня?
   - А ты-то сам её любил?
   Корсаков пожал плечами тоскливо.
   - Брось! Видно, так уж нужно. Так сказать, восстанавливается равновесие. Каждому своё. Может, побесится и вернётся, а нет, значит так лучше для вас обоих. - Аркаша встал решительно, извлёк из кармана два билета и вручил их Корсакову. - Всё, хватит киснуть. Мы сегодня идём в театр.
   Корсаков рассматривал билеты.
   - Где взял? Это ж дорого!
   - Где взял, там уже нету.
   - В гардеробе свистнул?
   - Не свистнул, а позаимствовал. Их хозяин всё равно никоим образом не попадёт сегодня на спектакль, потому как пребывает в глубоком наркотическом сне и раньше завтрашнего утра из него не выйдет. Одевайся, а то я передумаю и с Машкой пойду.
   - Кто это? - Корсаков принялся застёгивать пиджак, достаточно поспешно, боясь, как бы заветный билет и впрямь не достался неизвестной Машке.
   - Машка-то? Ой, брат - баба! Не баба, а вихрь. Санитарка здешняя. Разведёнка. Бегает за мной, слушай, балдею. Пару раз были с ней, еле живой к себе приходил.
   - Чего ж не женишься?
   - На фига? Чтоб как ты потом под юбкой сидеть? Прости, если, так сказать, вскрыл твои раны и грубо посыпал их солью. Ну, готов? Интеллигент!
   - Ладно, пошли! Нашёлся, тоже мне.
   - Ха-ха-ха! Вот такой ты мне больше нравишься. - Аркаша похлопал друга огромной своей лапищей по плечу. - Всё, выходим.
  
  
   9. Актёр поневоле
  
   В театре царила торжественная суета. Всё прибывающая толпа первым делом осаждала уже открывшийся буфет. Очевидно, дома никого не покормили, и голодные не только на зрелища граждане, скупали всё, что за пределами театра они спокойно обходили стороной. В ход пошли и бутерброды с салями и селёдкой, и пирожки трёх сортов, и даже засохший "Оливье", не говоря уже о фанте и спрайте.
   Аркадий тоже потащил друга в буфет. Он уже считал себя завсегдатаем, так как был здесь три раза. Аркадия не интересовали бутерброды и фанта, его нестерпимо тянуло туда, где опытный бармен-аптекарь разливал в мензурки коньяк.
   Наконец, остудив свой пыл и опустошив карманы, Аркадий с бутербродом уселся за пластиковый столик, Корсаков сел рядом, жуя пирожок с капустой.
   -Ты знаешь, Сеня, я в детстве хотел быть актёром, - вздохнул Аркадий, заведя глаза на лепной потолок, - в кино хотел сниматься, или режиссёром каким-нибудь, а ты?
   - Актёром? Нет!
   - А режиссёром? Кадр такой-то, дубль такой-то, мотор-р-р-р!
   Аркадий совершенно развалился на стуле и размахивал руками, показывая, как бы он "режиссёрил", Корсаков смеялся. Посторонние граждане, очевидно признав в Аркаше великого режиссёра, улыбаясь, перешёптывались. Вообще, на них стали поглядывать как бы с интересом. Корсаков особенно приглянулся мальчонке лет пяти. Тот затеял с Арсением странную игру: подбегал близко и заглядывал в лицо, потом убегал куда-то за угол, потом вновь прибегал и снова глядел на Корсакова и улыбался во весь рот, вытаращив глаза. Корсакову уже стало это надоедать, когда подошла, наверное, мама мальчонки и попросила автограф. Корсаков был удивлён, но автограф дал. Аркадий же был просто потрясён.
   - Вот никогда бы не подумал, что ты так известен.
   - Может, она спутала меня с кем-то?
   - Ну да! Она же сказала "Господин Корсаков", или ты не Корсаков?
   - Корсаков, конечно, кто же ещё? - вдруг затараторил неизвестно откуда взявшийся господинчик с шепелявой внешностью и таким же голосочком. - Что вы сидите здесь? Ах, ещё и пили! - господинчик помахал стаканчиком. - Коньяк "Наполеон". Отличненько, господин Корсаков, и это перед премьерой. Стыд, позор! - Потом вдруг так нежно прислонился к обалдевшему Корсакову: - Волнуешься? Не волнуйся, всё будет хорошо. - И вдруг обратился к Аркадию: - А вы не сманивайте мне его, не сманивайте. Я вас узнал. Узнал, милейший, и театрик ваш знаю, и скажу вам прямо - фигушки! - господинчик покрутил кукишём у себя перед носом, - не выйдет! Сколько он обещает вам? Ха-ха-ха! Ну, всё-всё, переговоры окончены, пора на сцену. С этими словами он схватил Корсакова и стал тянуть его к выходу. Корсаков лишь как рыба глотал ртом воздух и оглядывался на Аркадия, как бы прося помощи.
   - Эй, послушайте. Это какое-то недоразумение.
   - Доразумение-доразумение. Я вам Корсакова не отдам, так там и передайте.
   Поскольку было бы глупо утверждать, что Корсаков это не Корсаков, Аркадий, ничего не понимая, поплёлся за уводящим Корсакова господинчиком.
   - Ничего не понимаю. Куда вы меня ведёте?
   - Что непонятного? Немедленно на сцену! Немедленно!
   - Но он же не актёр, - протестовал Аркаша.
   - Послушайте, не преследуйте нас, идите по своим делам. Он актёр. Я, конечно, ему об этом не говорил, но актёр, как я понимаю, вот такой вот величины, и не пытайтесь меня сбить с толку.
   Вся нелепая троица протащилась по лестницам, коридорам, то и дело пререкаясь.
   По дороге им попалась под ноги какая-то скрипачка в ужасных очках. Корсаков нечаянно наскочил на неё. Футляр выпал из рук девушки, очки полетели следом. Арсений стал извиняться, а Аркаша помог барышне подняться.
   - Бросьте вы её! - запричитал господинчик и ещё яростней потащил Корсакова прочь. Лясину ничего не оставалось как пойти следом.
   Наконец они всё же достигли заветной двери с таинственной табличкой "Посторонним вход N5". Где находился этот "вход N5", было неизвестно, но господинчик совсем был здесь не посторонний, потому как смело вошёл, затаскивая Корсакова внутрь.
   - Так вы не режиссёр?
   - Никоим образом. Мы просто друзья.
   - Не верю! Хорошо, если так желаете, можете зайти, но не отвлекайте его. Актёру необходимо сосредоточиться перед выходом на сцену. Сцена, скажу я вам, это святое место, голгофа, если будет угодно. Вы меня понимаете? Нет. Конечно, как я мог подумать, что вы режиссёр. Нет и ещё раз нет. Режиссёром надо родиться, это не профессия, это призвание. - Господинчика уже не интересовал ни Аркадий, ни Корсаков, и он, громыхая своим шепелявым тенорком, пошёл по коридору. Корсаков закрыл дверь и сел на цветастенькую кушетку.
   - Ты что-нибудь понимаешь?
   - Я сегодня сойду с ума. Если уже не сошёл. Кто-нибудь ущипните меня! - Корсаков подозрительно рассматривал себя в зеркале, - Он меня, конечно, с кем-то спутал. Это определённо.
   - Но ты же Корсаков. Или, может быть, снова поменял фамилию?
   - Очень смешно.
   - Погоди! Это ведь, если тебя так легко приняли за этого актёра, значит, вы на самом деле как две капли похожи друг на друга. И эти взгляды в буфете, автографы.
   - Конечно, они предназначались ему. Я сразу подумал, что меня с кем-то спутали, но чтобы режиссёр... это ведь режиссёр?
   - Похоже так.
   - Но чтобы режиссёр обознался, - это уже чересчур. И вот что я думаю...
   - А фамилия? Он ведь тоже Корсаков. Да вы же, видимо, братья.
   - Видимо, так.... Так вот я думаю: нужно уходить отсюда.
   Аркаша остолбенел.
   - Ты спятил! Ты серьёзно? Да неужели же тебе не хочется его увидеть?
   - Очень хочется, но не сейчас. Позже. Может быть, после спектакля или совсем когда-нибудь потом, но сейчас нужно уйти.
   - Но почему?
   - Объясняю: до начала спектакля осталось меньше пятнадцати минут. Между тем, как видишь, висит костюм, парик и прочее, то есть моего двойника, видимо, даже в театре нет. Значит, если он скоро придёт, ему будет совсем не до нас, а если сию минуту он здесь не появится, меня вся эта актёрская братия во главе с этим плешивым, выпрут на сцену.
   - Здорово! - Очевидно, смысл сказанного Корсаковым дошёл до Аркаши в каком-то искажённом виде. Аркаша живо представил на сцене своего друга, и у него аж дух захватило.
   - Не вижу ничего завидного.
   - Как же, на сцене будешь играть. И еще на какой сцене! Мне так никогда не повезёт.
   - Это ты мечтал быть актёром, а я даже не думал никогда об этом. И вообще, это бред. Весь сегодняшний день - сплошной бред.
   Тут в гримёрку ворвалась стремительная, довольно полная женщина с объёмной причёской. Едва не придавив Корсакова, она резко усадила его в кресло, и, ни слова не говоря, начала причёсывать. Так же без слов она приклеила ему бакенбарды и нанесла грим. Посмотрела оценивающе на Корсакова и, удовлетворённо потерев руки, она так же молчаливо удалилась из комнаты.
   - Гримёр? - спросил Корсаков, оглядывая себя.
   - Гримёр, - согласился Аркадий.
   - Ну что я говорил. Они точно меня выпрут на сцену, - завёл глаза Корсаков, - нужно быстро сматываться.
   - Слушай, Сеня, а ты хоть кого играть-то должен?
   - Я никому и ничего не должен.
   - Ну, не ты. Этот, другой Корсаков.
   Корсаков долго рассматривал себя в гриме.
   - Судя по всему, Хлестакова. Ладно. Надо выбираться отсюда. Объяснить всё как следует.
   - И что же, сорвать спектакль?
   - Спектакль сорвётся, если я выйду на сцену. - Корсаков встал и принялся отдирать бакенбард.
   - Стой, ну ты же сам говорил, что всего Гоголя наизусть знаешь. Сеня, подожди, ну для меня ты можешь это сделать? Ну, прошу!
   - Тебе-то это зачем?
   - Я не знаю. Но ты же сможешь, пожалуйста!
   Корсаков стоял с бакенбардом в руке и обречённо смотрел на Аркадия.
   - Решайся. Он ведь брат твой. Это точно. Спасай братишку.
   - Похоже, что брат! Странно всё это. Весь день сегодня странный. Для полного счастья мне сейчас осталось только Хлестакова сыграть. - Корсаков стоял, примеряя к скуле оторванный бакенбард.
   - Надо Сеня, надо!
   - Конечно, в нашей жизни полно всяких парадоксов. Профессора торгуют на рынке, а балерины танцуют во дворе с метлой. Законопослушные милиционеры грабят банки, а банкирами в этих банках служат бывшие зеки. Актёры подаются в политику, священники продают наркотики, а абсолютные импотенты становятся секс-символами для большей части населения планеты. Почему бы писателю вдруг не стать однажды актёром. Давай костюм, паразит.
   - Браво! Монолог, достойный гения. - Аркаша кинулся к вешалке и принёс Корсакову чистенький, отглаженный костюм. - Одевайся! Я разведаю пока обстановку. - Аркаша выбежал за дверь и притворил её за собой.
   Оставшись один, Корсаков оглядел костюм, бросил его, потряс головой, будто пытаясь сбросить с себя узы сна, однако сон не проходил. Корсаков рухнул в кресло и, упёршись о стол, тихо застонал, разглядывая себя в зеркале.
   Аркаша вернулся взволнованный, восторженный и даже чуть суетливый.
   - Сеня, ты попал. Ты не поверишь.
   - Я так понимаю, сюда идёт мой двойник? Давно пора.
   - Нет, не идёт. Моя новость поинтересней. Знаешь, кто играет Городничиху? - Аркаша вцепился безумными глазами в Корсакова. - Сама Семёнова.
   Аркаша, вероятно, ожидал, что Корсаков, по меньшей мере, потеряет сознание, а тот остался совершенно спокоен.
   - Ты что, не знаешь Семёнову?
   - А кто это?
   - Ну, ты даёшь! Это ж прима Большого театра. Только сегодня из Москвы, мастер-класс будет. Юбилей - 150 лет на сцене.
   - Кто, Семёнова?
   - Ты что! Пьеса. "Ревизор" Гоголя на сцене 150 лет. Народ валом валит. Обалдеть!
   - Это точно. Обалдеть! На что я согласился?!
   - Нормально-нормально. Я рядом буду. - Аркаша потрепал Корсакова по плечу. - Ну, как ты? Готов?
   Корсаков натянул на голову фуражку и вздохнул.
   - Готов!
  
  
  
  
   10. Пиф-паф. Вы убиты
  
   Выход Корсакова был в начале второго действия. Осип - слуга Хлестакова, уже развалившись на кушетке, распинался по поводу того, что творится у него в животе, причём с таким видом, будто говорит о своей голове. По замыслу режиссёра, видимо, он не ел недели две. Актёра мучили страшные ломки и колики.
   Корсаков наблюдал эту сцену, стоя с краю, как вдруг сзади его с силой толкнули в спину.
   - Пошёл!
   Корсаков вылетел на сцену и мгновенно все слова, даже те, какие были в голове, из неё вылетели.
   Слуга тут же позабыл о том, что не ел две недели и, выздоровев, вскочил с кушетки и ждал реплики от Корсакова.
   Пауза несколько затянулась. Слуга стал губами что-то показывать Корсакову, потом глазами и, наконец, не выдержал:
   - Может быть, фуражку и тросточку принять?
   - Что? А, да! На, прими это! - опомнился Корсаков, оглядывая всё вокруг. - Опять валялся на кровати?
   Слуга счастливо схватился за фуражку и выдрал трость из рук Корсакова.
   - Да зачем же бы мне валяться? Не видал я разве кровати, что ли?
   И Корсаков вздохнул облегчённо. Столбняк прошёл.
   Постепенно он освоился на сцене и уже смелее как-то даже пытался сыграть. Единственное, что его смущало, - это зрители. Их всё же было видно, несмотря на уверения Аркаши, который точно знал, что "рампа всё забьет", и дальше неё он ничего не увидит. Особенно были видны верхний ярус и балконы.
   После первого действия за сценой объявился господинчик. Он целовал руки Семёновой, ругал Добчинского, уничтожил взглядом Бобчинского. Корсакова не заметил. Совсем. Тут же был и Аркаша. Он, напротив, никого кроме Корсакова не замечал, а Корсаковым был доволен, даже восхищён.
   Спектакль успешно продвигался к своей середине. Корсаков до того освоился, что стал помогать Добчинскому, плохо знающему текст. Семёнова-городничиха была великолепна. Всё же классом она была повыше других. Актёры немного терялись в её присутствии. Только Корсаков, толком о ней ничего не зная, вёл себя спокойно, настолько, насколько позволяло ему его положение.
   Шла какая-то сцена из третьего действия. Корсакова-Хлестакова уже приняли не только за ревизора. Он самолично приписал себе ещё и авторство "Юрия Милославского" и ещё что-то хвастал, и вдруг...
   Вначале Корсаков подумал, что ему показалось: вверху, над балконами, там, где и зрителей-то быть не должно, что-то блеснуло. Да мало ли что. Может бинокль или ещё что. Но нет. Блеснуло, и человек в чёрном поднялся во весь рост и переместился левее. Корсаков похолодел. Блеснул не бинокль, не очки. Блеснул оптический прицел винтовки. У человека в чёрном в руках была винтовка.
   Корсаков застыл на месте.
   - Я думаю, с каким там вкусом и великолепием даются балы. - Разбудила Корсакова Семёнова - городничиха.
   - Какие балы? А, балы! Да-да, балы. Просто не говорите. На столе, например, арбуз - в семьсот рублей... - Корсаков, вполглаза следя за человеком над балконом, перешёл на трясущихся ногах на другую часть сцены, и чёрное дуло винтовки передвинулось следом.
   Корсаков подпрыгнул от неожиданности.
   - Что ж я вру - я и позабыл, что живу в бельятэже. - Корсаков подбежал к стулу, на котором сидела городничиха, и с ужасом увидел, что дуло двигается за ним, а чёрный человек уже проявляет нетерпение.
   Корсаков обратился молящими глазами к Семёновой - городничихе и, уже совершенно не маскируясь, указал рукой в темноту зрительного зала.
   - А любопытно взглянуть ко мне в переднюю....А?
   Городничиха, совершенно не понимая, чего это Хлестаков - Корсаков такое увидел в зале, близоруко сощурилась туда, куда указывал ей тот.
   - Взглянули?
   Городничиха пожала плечами, очевидно, ничего не увидев.
   Но Корсаков-то видел, и видел, что смерть, черневшая дулом там, в высоте, отчего-то следила взглядом именно за Корсаковым. Он вновь стал пятиться на край сцены и... запнулся.
  
   Никто ничего не понял. Корсаков вдруг упал и накрыл голову руками. В следующее мгновение городничий вскрикнул и кинулся со сцены со словами: "Занавес, давайте занавес!"
   Только сейчас Аркадий увидел, что сидящая городничиха как-то нелепо запрокинула голову и на её богатырской груди растекается алое пятно. И это пятно уже увидели все. Кто-то закричал. Кто-то упал в обморок, кто-то кинулся бежать на сцену, но с опаской остановился. Наконец, кто-то всё же додумался опустить занавес, и тогда все, кто были за кулисами, тут же заполонили сцену, окружили городничиху и Корсакова.
   - Убили, не дышит, - объявил городничий, потыкав городничиху пальцем. И когда стало понятно, что это так, все потеряли интерес к городничихе и сосредоточили внимание на Корсакове. Аркаша в такт городничему, поднимая друга с полу, промычал:
   - Не убили, дышит!
   Тут же в толпу ворвался шепелявый господинчик с воплями и причитаниями, касающимися, впрочем, большей частью сорванного спектакля, он замер только увидев убитую. Замер, а точнее остолбенел и на глазах поседел. Это видели все.
   Следом за господинчиком явилась милиция в лице оперуполномоченного уголовного розыска капитана Зубко. Опер показал "ксиву". Он мало напоминал капитана милиции, потому как был в смокинге. Но собравшимся было не до сомнений.
   Зубко тут же навёл некоторый порядок. Велел всем оставаться на местах, хотя никто никуда и не бежал, и стал по очереди записывать показания присутствующих. Когда очередь дошла до Корсакова, картина событий прояснилась.
   Корсаков, в первую очередь, признался, что он вовсе не Корсаков и попал на сцену по недоразумению. Во вторую очередь, рассказал, что человек с винтовкой целился, несомненно, в него, и только благодаря тому, что Корсаков его увидел, ему удалось выжить.
   Зубко, практически, расстрелял глазами бедного Корсакова и сделал потрясающий вывод: это Корсаков убил актрису Семёнову. Все раскрыли рты.
   Тут прибыли эксперты. И уж они в один миг опровергли обвинение, легшее на плечи Корсакова. Стреляли с большого расстояния из винтовки. На руках Корсакова следов пороха не обнаружено.
   Тогда капитан сделал другой вывод: Семёнова была свидетельницей того, что Корсаков убил актёра Корсакова, и дабы обеспечить себе алиби, вышел на сцену. Все снова раскрыли рты, особенно Корсаков. Но эту версию опроверг шепелявый господинчик, сказав, что Семёнова не могла быть свидетельницей, потому как только час назад прилетела из Москвы, он её встречал и лично привёз в театр. Тем более Семёнова даже не знакома с обоими Корсаковыми, потому как она прима Большого театра, причём останется ею навсегда, и ей обязательно поставят памятник во всех столицах мира. После этого он расплакался у ног убитой.
   Это повергло в шок даже капитана. Зубко прошёлся по сцене взад-вперёд, сильно нахмурившись, после чего сделал третий, уже совершенно фантастический, вывод: Корсаков и господинчик заодно.
   Тут уж все не стали раскрывать рты, а просто возмутились. И среди присутствующих прошелся недовольный ропот: "Ерунда какая...! Чтоб Искандер Абрамович.... Зачем ему нужно убивать Семёнову?"
   - Хорошо, - разозлился капитан, - объясните мне, зачем нужно было убивать его, если как выяснилось, он вовсе не Корсаков. Кстати, тогда какого лешего он вообще тут делает? И почему именно в то время, когда на сцене появился самозванец, всем немедленно захотелось его убить?
   - А кто сказал, что стреляли в него? Очевидно, стреляли именно в актёра Корсакова, они ведь, как оказалось, безумно похожи, - влез в разговор Аркаша.
   - Зачем же убивать актёра Корсакова? - совсем растерялся капитан.
   Аркаша пожал плечами.
   - Кстати, а где настоящий актёр Корсаков?
   Этого никто не знал. Позвонили в общежитие, но вахтёрша сообщила, что Антон Павлович отбыл ещё с утра. Капитану ничего не оставалось как распустить всех, взяв с них подписку о невыезде.
   Убитую увезли. Корсаков показал, где он видел человека с винтовкой, но того, как ни странно, там не оказалось, не оказалось и винтовки и даже гильз. Дело зашло в тупик.
  
   Когда Корсаков и Аркаша вышли из театра, было уже совсем темно. Морозная пыль, как комарьё июльской ночью, клубилась в свете фонарей. Корсаков поёжился, поднял воротник. Аркадий задумчиво разглядывал здание напротив.
   - У тебя есть закурить? - спросил Аркадий.
   Корсаков достал смятую пачку, а из неё извлёк такую же измятую сигарету. Аркадий взял и стал её выпрямлять, когда к ним подъехала машина. Дверца открылась, и девушка внутри пригласила их сесть.
   - Спасибо, мы без денег, - печально ответил Аркадий, глядя себе под ноги.
   - Ещё пара минут и будете без голов, садитесь скорее.
   Корсаков ткнул Аркадия в плечо и показал на приближающийся джип. Те, кто был внутри, явно были здесь не на прогулке. У Аркадия выпала сигарета. Он стоял лишь одно мгновение, а потом запихнул Корсакова в открытую дверцу машины и сиганул туда сам. Девушка за рулём уже рванула с места и довольно резво, так, что Корсаков с Аркадием вжались в сиденья.
   - Какого чёрта, что им нужно? - запричитал Корсаков.
   - Да уж, приключения продолжаются! - осторожно оглянувшись назад, проговорил Аркадий. - Они за нами, нужно оторваться.
   Девушка сама прекрасно знала, что нужно оторваться, потому резко свернула куда-то в темноту, свалив друзей в одну кучу к правой дверце, потом когда маневр повторился, Аркадий с Корсаковым дружно оказались прилипшими к левому стеклу. Джип чуть отстал, а когда девушка вывела машину на оживлённое вечернее шоссе, стало ясно, что их не догонят.
   Пролетев два квартала, они свернули к сверкающему двухэтажному зданию. На крыше этого здания переливались буквы "Казино "Лагуна".
   - Приехали, здесь нас не станут искать.
   - Почему? - поинтересовался Аркадий.
   - Потому, что это Логиновские братки нас преследовали, а это казино принадлежит Логинову.
   - Ах, так? Тогда понятно! - закивал головой Аркадий, хотя всё было совершенно непонятно.
   - Зачем они хотят меня убить? - обречённо спросил Корсаков.
   - Ты ненужный свидетель. Разве не ясно?
   - Ясно. Что ж тут неясного? - закивал Аркадий, разглядывая девушку.
   - Стоп! Нужно, наконец, заканчивать эту комедию. Я не Корсаков, я не тот, кто им нужен, понятно? Я полагаю, что мы с ним очень похожи, вероятно, даже больше, чем просто похожи, но я к его жизни, а тем более к смерти, никакого отношения не имею. Понятно?
   - Понятно! Что ж тут непонятного? - закивал Аркадий, продолжая совершенно бессовестно разглядывать девушку.
   - Что ты заладил одно и то же. Ясно, понятно. Скажи лучше, что делать?
   - Ну, я так полагаю, нас приглашают в гости, а отказывать даме неприлично, тем более что домой мы сегодня явно не попадём.
   - Ты не Антон? - спросила с подозрением девушка.
   - Антон? Значит того актёра, возможно, моего брата зовут Антон?
   - Ну да. Значит, ты... вы не знакомы с Антоном?
   - Нет! Но сегодня меня уже однажды перепутали с каким-то Антоном. Неужели и тот художник тоже имел ввиду моего брата?
   - Художник? Как его зовут? Андрей?
   - Вы знакомы?
   - Не близко! А что вам сказал Андрей?
   - Рассказал какую-то нелепую историю про ушедшую в картину девушку.
   - В картину?
   - Ну да! Только, похоже, это просто бред сумасшедшего. Он в клинике для душевнобольных лежит. Мы сами только что оттуда.
   - Интересно, что вы там делали?
   - Я работаю, а он лежит, - вмешался в разговор Аркаша.
   - Сумасшедший что ли?
   - Не совсем. Это долгая история. Только всё это очень странно. Этот художник, вы. Не может же быть вот так. В один день я встречаю сразу двух людей близко знавших друг друга и моего брата. А я до этого самого дня о нём ничего не знал.
   - Земля круглая! - Аркаша бесстыдным образом разглядывал хозяйку машины. - А вы на скрипке не играете?
   - Нет, зачем?
   - У вас, возможно, тоже есть сестра. Кажется, пару часов назад я видел точь-в-точь вас. Только та скрипачка была блондинкой, в огромных очках и одета как ботаник.
   - Возможно, вам показалось. Я не играю на скрипке, и сестры у меня нет. Так что, идём? Кажется, нам всем не помешает чашка горячего кофе. Только давайте через чёрный вход. - Машина тронулась, и, прошуршав мимо главного входа, свернула во двор и остановилась, упёршись светом фар в кирпичную стену. Все трое дружно вышли из машины и направились к железной двери в стене здания. Девушка набрала код, и дверь открылась.
   - Похоже, вы тут тоже не гость, - заметил Корсаков.
   - Я хозяйка казино. Директор. Заходите!
   Они поднялись по крутой лестнице и оказались у двери. Эту девушка открыла ключом. Заглянула, и, убедившись, что в коридоре никого нет, пригласила Корсакова и Аркадия следовать за ней. Вскоре, миновав коридор с гудящими люминесцентными лампами, они вошли в некое помещение. Любому, кто попадал сюда, становилось ясно, что это помещение жилое, причём по всем канонам напоминает обычную квартиру.
   - Проходите, я здесь живу практически постоянно. Раздевайтесь. Здесь вешалка.
   В маленькой прихожей друзья, толкаясь, сняли с себя пальто и ботинки.
   - Я, собственно, не совсем понимаю, - размышлял вслух Корсаков, снимая ботинки, - хозяин казино Логинов этот, а вы хозяйка этого же казино, директор. Логинов хочет убить моего брата, вы спасаете. Зачем? И где Антон? Может, его всё же убили? Или он сбежал, зная, что его хотят убить?
   - Всё со временем разъяснится. К тому же я думаю, если вы не Антон, вам об этом знать не обязательно, - ответила девушка и пошла на кухню.
   - Меньше будешь знать, дольше будешь жить, - согласился с девушкой Аркадий и пошёл следом за ней.
   - Вам помочь? Кстати, давайте уж познакомимся. Я Аркадий, а вас как позвольте называть?
   - Марина.
   Корсаков топтался в прихожей, разглядывая себя в зеркале. Потом решил, что неплохо было бы обследовать квартиру.
   Везде было чисто и опрятно. Сначала он попал в спальню. Огромных размеров кровать манила обязательно сесть на неё, если уж не лечь. Корсаков сел и попрыгал на ней, проверяя упругость. Больше в спальне его ничего не заинтересовало, потому, вздохнув, он отправился исследовать следующую комнату.
   Здесь было поинтересней. Шкаф с книгами, на стене картина с какими-то каракулями, телевизор на столике и диван с креслами.
   Корсаков обследовал книжную полку и выяснил, что читать абсолютно нечего. Тогда он сел на диван и уставился на картину, пытаясь сообразить, что же на ней изображено. Но синие линии ему отчего-то напомнили глаза Олечки, и он, проглотив горький комок, вспомнил утренний уход жены. Ему стало себя жалко. Тогда он сосредоточился на красных кружках и завиточках на картине, заметил, что они гармонируют с цветом обоев, а узор на обоях напомнил ему узор на погоревшей утром шторе. Он снова стал себя жалеть, перебирать в уме всё, что напоминало ему о его невезении, о его бестолковой жизни. Вспомнился и художник, даже ему Корсаков умудрился позавидовать. Вот ведь полюбили его, и как полюбили. Корсакова так никто не любил.
   С кухни доносился негромкий разговор. Аркадий что-то упорно доказывал хозяйке, а может, и не доказывал, это Корсаков думал, что Аркадий обязательно должен что-то доказывать, а тот вовсе и не доказывал, а элементарно клеился. "Ну и пусть клеится, мне-то что!" - думал Корсаков, и сознание его как-то постепенно таяло в тепле комнаты и в объятьях удобного дивана. Через минуту он сдался на волю своего уставшего организма и уснул.
  
  
   11. Берег правды
  
   Сначала Корсаков долго падал в бездонную черноту. Сверху слышались смех Аркадия и женский голос. Кажется, говорили о нём. Но Корсакову было наплевать. Тем более что внизу его ждал редактор Бражник.
   Сидя за столом, он подписывал бумаги, одну за другой.
   "С удовольствием, с удовольствием!" - повторял он каждый раз, заворачивая уголок очередной бумаги, и ставил свою резолюцию. Корсаков знал, что это его заявления об уходе.
   Зачем только так много?
   За спиной Бражника стояла Олечка и после каждого очередного "с удовольствием", ставила на лысине Бражника печать, потом поглаживала редкие волосёнки редактора и, улыбаясь, чмокала его макушку.
   Корсаков облегчённо забрал кипу заявлений и печать и поспешил в отдел кадров. Но по дороге он половину своих заявлений растерял, и пока пытался собрать непослушные листочки, время ушло.
   Пешком не успеть, но тут к счастью подошла электричка. Корсаков сунулся в вагон. Голос объявил: "Наступная станцыя "Плошча Перамоги", и поезд тронулся. Корсаков было расслабился, но тут... она.
   Девушка с полевыми цветами. Стоит прямо перед ним, смотрит на него и улыбается, а в глазах слёзы. И глаза эти, такие знакомые. Хотя откуда?
   - Привет. Я уж думала, ты не придёшь.
   - Простите, вы меня, наверное, спутали. Меня сегодня все путают. Я не Корсаков, хотя...
   - А тебе идёт такая причёска.
   Корсаков тронул волосы.
   Вот так да! Когда же они выросли?
   Чёрные смолистые волосы развевались до плеч. Корсаков глянул в отражение и обмер: на него смотрел художник Андрей. Нет, он не стоял рядом, не летел за окном. Корсаков сам и был Андреем. В смятении Корсаков обернулся к девушке, но вместо неё стояла, неизвестно откуда взявшаяся, Нина Афанасьевна - хозяйка квартиры.
   - Как же так? Как же такое могло случиться? - причитала она, тряся в руках кусок обгоревшей шторы.
   Корсаков почувствовал, как его лёгкие наполняются газом. Стало душно и страшно.
   - Я съезжаю! А шторы я вам куплю потом, - пробираясь к выходу, пробормотал Корсаков и выскользнул из вагона.
   Едва придя в себя, он опомнился. Хотел, было вернуться. А как же эта девушка, цветы.... Но двери захлопнулись, и поезд унесло в жерло тоннеля.
   Корсаков сел на лавку, его душили слёзы.
   Рядом оказался умильный старикашка с раздвоенной бородой. Его седые волосы свисали засаленными космами. Почерневшими от времени ладонями он прижимал к себе бездомного котёнка. Он и сам был как тот самый бездомный котёнок. Словом, бомж.
   - Ничего, - утешал Корсакова старикашка, - поезд не последний, догонишь...да и пиджак сними, - вдруг зашептал он над самым ухом Корсакова, - а я одеяло дам.
   - Какое ещё одеяло? Я не буду спать, - возмутился Корсаков. - Мне ещё в отдел кадров надо успеть.
   - Успеешь, успеешь, - засмеялся сверху голос Аркадия.
   Корсаков на минуту проснулся, помог снять с себя пиджак, сонно глянул на Аркадия.
   - А ты где будешь?
   - Разберёмся, спи!
   Корсаков кивнул, и, уткнувшись в подушку, снова уснул.
   Горький ветер ударил в ноздри и взволновал пряди волос на голове Корсакова. Заняло дух от необъятности, открывшейся взору. Неспокойный, бесконечный, расплывающийся в туманности горизонта, дышал перед ним океан. И с покорностью, опустив букетик с цветами, стояла на берегу девушка.
   Кровавое небо красило всё вокруг неясными красками. Корсаков вперился в это небо и долго стоял недвижимо, рассматривая. Потом оказался рядом с девушкой и тронул её плечо. Она обернулась.
   Пылающее лицо девушки было как само небо. Нет, не отражение лишь заката так окрасило его, девушка сама была его частью, сама была небом, и звёзды глаз её, щурясь от ветра, сверкали, и рыжие волосы курчавыми тучами хлестали воздух.
   - Вот я вас и нашёл!
   - Вы меня искали? - её мягкий голос сплетался с шумом прибрежных волн, и Корсаков ещё плохо понимал этот язык.
   Девушка долго рассматривала его, потом подняла свой засохший букетик и, закрыв глаза, прижала его к губам и опустила со вздохом.
   - Они высохли.
   - Можно нарвать других.
   - И они высохнут. Не всё ли равно? - Она протянула букетик Корсакову. - Это вам.
   - Мне?
   Девушка не ответила и отвернулась к закату.
   - Вы меня искали? Зачем?
   Корсаков не нашёл, что ответить. Цветы в его руках рассыпались в прах, и прах этот стал прибрежным песком.
   - Они рассыпались, - смутился Корсаков.
   - Так всегда бывает.
   - Почему?
   - Старик говорит, они привыкают к моим рукам.
   - Какой старик?
   - Рыбак. Он здесь живёт.
   - Ах, да! Рыбу ловит.
   - Ловит. Но больше души. Человеческие души. А, в общем, и не ловит. Мы сами запутываемся в сетях. Сегодня вы.... А вот и он. - Она указала куда-то вдаль, где среди волн виднелась чёрная точка. Точка приблизилась и вскоре стала человеком в лодке. Человек помахал и ещё усерднее налёг на вёсла.
   Девушка зашла в воду и стала тащить лодку к берегу, Корсаков помогал. Старик тоже спрыгнул в воду. Его косматая борода расплылась в улыбке.
   - Сегодня неплохой улов. Будет мне старику на жарёху.
   Он ловко закинул на плечо груду сетей и вышел на песок и тут же стал их развешивать на торчащих кольях.
   - Что ж, дождалась, значит?
   Девушка ходила по песку, вырисовывая зигзаги.
   - Это не он.
   Старик поглядел на Корсакова.
   - Он. Я сразу понял, что он. Судьбу не обманешь.
   - Ты не судьба.
   - И меня не обманешь. Мне уж всё чайки рассказали. - Старик подмигнул Корсакову. - Пора, Есения, в путь, и так уж позадержалась ты тут.
   Девушка села на корточки и стала пересыпать песок из ладони в ладонь.
   - Это не он. Цветы, что я ему дала, рассыпались в прах.
   Старик усмехнулся.
   - Это не есть знак. Просто они знали лишь твои руки. - Он нагнулся, захватил горсть песка и протянул девушке. - Возьми свой букет.
   В руке старика и впрямь оказались цветы.
   - Мне не надо, - ответила она, даже не повернувшись.
   Старик пожал плечами, и цветы вновь стали песком, и рыбак высыпал его к своим ногам.
   - Темнеет. Нужно подкрепиться перед дорогой и отдохнуть. Пойдёмте, друзья мои!
   И не ожидая ответа, он взвалил себе на плечо мешок с рыбой и побрёл по берегу. Есения встала и пошла, шатаясь, вслед за стариком. Корсаков догнал её, хотел что-то сказать, но не нашёлся и просто поплёлся рядом, изредка поглядывая на неё.
   Вскоре они оказались у накренившейся хижины. Одним своим краем она висела над обрывом, рискуя обрушиться прямо в море. К хижине вела, отполированная временем и поросшая скудной травой, каменистая лестница. Над крышей вился дым, хотя трубы видно не было. Дым поднимался, казалось, прямо из соломы. Старик был внутри хижины и успел уже когда-то развести огонь.
   Есения привычно открыла дверь и вошла. Вошёл следом и Корсаков.
   - Пришли. Садитесь, грейтесь. Скоро в путь.
   Старик разлил похлёбку по чашкам и вручил гостям. Ели молча. Старик курил свою трубку и глядел на угасающий огонь. Когда остались одни угли, рыбак встал.
   - Пора.
   - Как, но ведь на дворе ночь, - смутился Корсаков.
   - Ночь - лишь отсутствие светила. Нет повода терять столь нужные часы. Попутный ветер - вот что вам необходимо.
   Старик принёс три факела и, по очереди поджигая их от углей, отдал два из них Корсакову и Есении, третий оставив себе.
   - Пора, - повторил старик, открывая дверь.
   На улице было тихо. Где-то далеко на востоке стало светлеть. Старик смело шёл к берегу, Есения и Корсаков едва за ним поспевали. Внезапно он остановился, отдал факел Корсакову, встал на колени и загрёб в ладони песок. Песок струился меж его пальцев и так же струился напевный голос старика:
   - Из песка времени я построю шхуну. Из соли и слёз сотку парус. И пусть ветер надежды наполнит его, пусть все течения моря правды будут попутными.
   Закружил, завертел ветер песок, сыплющийся меж пальцев, пылью окутал рыбака так, что и видно того не стало. А песок, поднимаясь всё выше и выше к небу, вдруг обрушился стеной и на волнах остался, тихо покачиваясь, парусник. Корсаков с открытым ртом наблюдал всё это действо, а Есения отрешённо сидела на траве.
   Старик встал с колен, опытным взглядом оглядел борт и парус, проверил крепость верёвок и вёсла. Потом обернулся к стоящим в изумлении Корсакову и Есении.
   - Друзья мои, пора! Ветер уже надувает паруса, и нам нужно прощаться.
   Есения посмотрела на старика и покорно встала. Корсаков взял её за руку, девушка грустно улыбнулась ему.
   - Куда же нам плыть? - спросил Корсаков.
   - Ветер сам укажет дорогу. Вас ждёт 12 морей и островов. Больше я не властен вам ничего говорить. Лишь один совет: не разжимайте ваших рук. Это поможет вам, - старик обнял их за плечи и подтолкнул вперёд, - прощайте!
   В следующее мгновение Корсаков с Есенией уже стояли на палубе, а старик махал им в след. Паруса надувались всё сильнее, и незримый рулевой направлял корабль к горизонту. Вскоре земля и старый рыбак пропали из виду, и всё затянуло мраком, только Корсаков сжимал в руке нежную руку Есении, пока... не проснулся.
   Он не сразу понял, где находится. Было темно и неудобно. Что-то ворсистое вместо подушки, а вместо одеяла - плед, к тому же он был в одежде. Было тихо как в склепе и жарко.
   Корсаков снял рубашку через голову и кинул её на пол, постепенно осознавая, где находится. Хотелось пить. Корсаков встал и на ощупь двинулся на кухню. Возможно, здесь спал Аркадий, ведь квартира же была двухкомнатная. Не положила же Марина его с собой. Потому Корсаков прислушался, ожидая услышать знакомое сопение Аркаши, и он его услышал, но совсем с другой стороны, из спальни. "Значит, всё-таки положила с собой", - решил Корсаков и уже смелее пошёл вперёд, нащупал выключатель и зажмурился от яркого света. Привыкнув, осмотрелся, нашёл кружку и налил воды из крана. Заметил на столе пачку сигарет, закурил. Перед глазами пронеслось всё, что с ним произошло ночью. Что это было: сон - явь? Настолько был реален старик, и Есения, и море, конечно же, и на губах, до сих пор, солёный привкус. Встряхнув головой, он затушил сигарету и поплёлся на своё ложе. Лёг, и лежал, размышляя над сном, уставившись в потолок. А потом вновь уснул. Но во сне он ничего не увидел, только тьму и сквозь неё слышал раскаты грома и шум бьющихся волн о борт корабля. И в голове была лишь одна мысль: "не размыкать рук, ни за что не размыкать рук".
  
  
   12. Утро приносит вести из прошлого
  
   - Вот так соня, - засмеялся где-то голос Аркадия.
   - Не шуми, чего ты, - ответил ему женский голос, - пусть поспит.
   Корсаков открыл глаза. Вот так да: в комнате было светло. Наступил день. Вдруг, так стремительно. Кажется, вот только была ночь, а оказывается уже надо вставать. Но Корсаков вставать не торопился. Он потянулся и стал ждать, что его придут будить. Но будить его никто не шёл, хотя было слышно, как на кухне аппетитно зашкворчала яичница, засвистел чайник - как тут улежишь спокойно. Корсаков встал, оглядел себя. Такими измятыми его брюки не были никогда. Рубашка, кинутая ночью на пол, исчезла, носки тоже. Поёжившись и бесцельно покрутившись по комнате, ещё со слабой надеждой отыскать хотя бы рубашку, Корсаков отправился на кухню.
   - О, Сеня, привет! - обрадовался Аркадий, увидев Корсакова. Лясин сидел за столом в неизвестном шёлковом халате. Волосы его были свежевымыты, а лицо выбрито. Он попивал кофе. У плиты хозяйничала Марина. Она тоже была в халате. Обернувшись к Корсакову, хозяйка улыбнулась.
   - Доброе утро!
   - Доброе, - согласился Корсаков, однако сильно позавидовав своим друзьям. Они спали на белых простынях, естественно без одежды. Как белые люди приняли уже и душ с утра и халаты себе раздобыли шелковые.
   - Можно, я в душ? - спросил он, почёсывая, заросшую щетиной щеку.
   - Конечно! Там всё есть. Полотенце, тапочки. Вот, только простите, халата больше нет, - смутилась Марина, но тут же нашлась. - Я дам вам костюм моего... друга, если не возражаете.
   Корсаков не возражал, он вздохнул и пошёл в ванную. Принял душ, побрился станком "друга". Что это за друг такой, что тут его вещи, костюм, да ещё станок, да и халат на Аркаше. Впрочем, Марина, конечно же, не девочка, должен же у неё кто-то быть, или был, а во-вторых, это не его дело. Одевшись, Корсаков осторожно вошёл на кухню, и тут же скромно опустил глаза - Марина сидела на коленях у Аркаши, они целовались.
   - Простите!
   По всем правилам Марина должна была бы вскочить, начать поправлять причёску или хотя бы покраснеть. Однако она лишь обернулась и радостно сказала, что костюм Корсакову очень идёт.
   - Совсем другой человек, - согласился Аркаша, поправляя съехавший с плеча Марины халат.
   На столе было всё готово для завтрака: на тарелочках ароматно дымилась поджаренная картошка с бело-золотистой лепёшечкой яичницы, уже полуопустошённая баночка шпротов, на блюдечке свежие огурчики и томаты. В графине, очевидно, коньяк. Ещё разнообразные вилочки, ножички, фужерчики, салфеточки. Корсаков оценил сервировку, как замечательную и был приглашён хозяйкой к столу. Пошли в ход и фужерчики и вилочки с ножечками и, наконец, салфеточки. Говорили немного, в основном о достоинствах еды.
   Когда с едой было покончено, Марина налила гостям кофе.
   Корсакову было безумно хорошо, однако тревога не покидала его. Те, кто вчера охотился за ним, наверняка не остановятся на полпути, и рано или поздно достанут его. Он поделился своими мыслями с друзьями.
   - Я думаю, ты можешь вздохнуть спокойно, мой друг. Два раза тебя никто убивать не станет, а один раз, похоже, уже убили, - Аркаша сунул через стол ничего не понимающему Корсакову газету, - читай!
   Корсаков прилип глазами к небольшой заметке в разделе "криминальные новости", куда ткнул пальцем Аркаша.
   "...Вчера вечером в театре комедии выстрелом в сердце была убита известнейшая российская актриса Анна Семёнова. Убийство произошло прямо во время спектакля на глазах у зрителей. Убийце удалось скрыться. Следственные органы пока не дают никаких комментариев по этому поводу. Но история убийства неожиданно получила продолжение. Сегодня утром был обнаружен труп актёра Корсакова, игравшего накануне в одном спектакле с Семёновой. Не являются ли эти два происшествия звеньями одной цепи..."
   - Всё сходится! У тебя действительно был брат.
   - Это уж точно - был, - хмуро заметил Корсаков.
   - И ты о нём ничего не знал?
   - Знал! Но мне сказали, что он умер при родах.
   - Ничего не понимаю! - помахала головой Марина. - То же самое говорил про тебя и Антон. Выходит вас обманули.
   - Не думаю! В личном деле, которое мне удалось раскопать, было написано, что в живых остался один ребёнок. Я был уверен, что это я, а Антон, вероятно тоже искавший своих родных и тоже прочитавший документы, был уверен, что это он.
   - Так и было, - покивала Марина.
   - А откуда ты знаешь Антона?
   - Мы с ним вместе были в одном интернате.
   - Вот как! Выходит, ты знала его побольше меня. Жаль, что судьба нас свела так поздно. - Корсаков сидел и ещё раз перечитывал строчки в газете: "...Сегодня утром был обнаружен труп актёра Корсакова, игравшего накануне в одном спектакле с Семёновой". Все за столом замолчали. Аркадий протянул руку и положил её поверх руки друга.
   - Всё нормально! Я в порядке.
   - Точно?
   - Да! Ладно, Аркаша, не пора ли нам с тобой двигать, что-то мы загостились.
   Корсаков решительно встал.
   - Ну, нет, - обняв Аркашу, запротестовала Марина, - побудьте ещё!
   - Действительно, пора! - согласился с другом Аркадий, - но мы сегодня же будем у тебя. Вечерком, а?
   - Обещаешь?
   - Обещаю!
   Тут снова пошли поцелуи, и Корсаков решил покинуть кухню.
   Вскоре Аркадий с Корсаковым благополучно, тем же путём, которым попали сюда, покинули здание. Погода была на редкость тёплая. Зима, неожиданно сменив гнев на милость, попрятала куда-то свои тучи, и солнце разливалось вокруг яркими лучами.
   - Нужно успеть до обхода, - поглядел на часы Аркадий. - За час доберёмся, как думаешь?
   - Тебе видней. Слушай, у вас, что-то было?
   - Во такая баба! - выставив большой палец, ответил Лясин.
   - Понятно.
   - Ха- ха! Понятно. Мне самому не понятно, а ему понятно. Понятливый какой. Кстати, никакой она не директор. То есть на бумаге, конечно, директор, а вообще... Логинов - сука, держит её за рабыню. Говорит, что любит. Да только разве так любят?
   - По-разному любят.
   - По-разному. Жалко её, а что сделать - ума не приложу. Она вроде и не в клетке, а уйти не может - боится.
   - А что такого знал про Логинова Антон?
   - Она мне не рассказала. Не суйтесь, говорит, в эти дела.
   - Как же не соваться? Он ведь всё же мой брат.
   - Ладно! Разберёмся потом, не переживай. Так просто уж точно не оставим.
   - Да, странная история. Ещё этот художник. Он тоже знал Антона. По-моему, всё это как-то связано.
   - Возможно! Даже, скорее всего. Вот! Не хотел сам за это дело браться, так судьба заставила.
   - Может надо в милицию сообщить.
   - О чём?
   - О том, что мы знаем.
   - А что мы знаем? То, что Антона убили люди Логинова? А доказательства, а мотивы? Нет! Сначала попробуем сами что-нибудь раскопать. Так интересней.
   - Это точно!
   Вскоре друзья подошли к остановке. Потенциальные пассажиры мерили шагами мостовую. Автобуса не было. Дворник, ругая всех на своём пути, жестоко царапал метлой.
   - На старика похож, - наблюдая за дворником, решил Корсаков.
   - На какого старика?
   - Да, сон сегодня странный видел. Вроде как я на берегу моря. Мы вместе с девушкой в далёкий путь отправляемся, а старик вроде как нас провожает. Так этот дворник, так же как тот старик, ходит, покачиваясь. Будто и не метлой метёт, а веслом работает. Смешно.
   - А мне ничего не снилось.
   - А ты хоть спал?
   Аркаша только заулыбался в ответ.
   - Море к переменам снится, - неожиданно вступила в разговор сидящая на лавочке старушка.
   Друзья переглянулись.
   - Мой-то, тоже говорил, что море снится, а через неделю и помер.
   - Может, и я помру, - вздохнув, решил Корсаков.
   - Типун тебе... Молодой ещё, помирать. Ты, деточка, поживёшь ещё. А море, оно к переменам снится. Перемены, они же разные бывают. Бывают и хорошие перемены. Если море тихое было - к хорошим переменам.
   - А я так думаю, что хорошего ничего уже и не будет.
   - Отчего же не будет. Будет, конечно. Мой-то, пока живой был, любил говаривать: "поживём - наживём", дурак старый, язык как помело. Нет, вообще, хороший был, войну прошёл, и не пил особо водку. Это от водки все несчастья-то. Вы не пейте, детки, водку. Курить-то, курите. Мой-то тоже смолил страшно. Через эти папиросы и помер. А кашлял, божечка!
   Тут подошёл автобус, и друзья были бы и рады отвязаться от бабуси, но едва сев, услышали за спиной её трещание. И пока ехали, ещё много узнали об её покойном муже, о детках ихних, которые разлетелись по свету, и о пенсии, которую отчего-то стали давать на два дня позже, и ещё о многом другом.
   - Всё, бабуля, будь здорова! Выходим мы.- Сказал ей на прощание Аркадий.
   - И вы не болейте, деточки. Будьте здоровеньки, будьте здоровеньки!
   Скоро Корсаков, как добропорядочный больной, лежал в своей палате, уже переодевшись в пижаму, и ждал обхода.
  
   13. Психотерапевтами не рождаются
  
   В это утро Дмитрию Васильевичу Сиволапову было немного не по себе.
   Вот уже два года он, дипломированный психотерапевт, работал бок о бок с Тристаном Поликарповичем, известнейшим в своей области специалистом, занимавшим должность главврача в психиатрическом отделении. Как говорили о нём коллеги, он мог поставить на обе ноги даже цаплю. Так же о нём думал и Сиволапов. И не только думал, а воочию убедился в мастерстве Тристана Поликарповича. Тот прекрасно владел гипнозом и просто даром убеждения, применял электрошок, специальную расслабляющую гимнастику (им же и разработанную) и многое другое. Сиволапов многому у него научился, но достичь высот Тристана Поликарповича для него было делом практически не посильным.
   И тут Тристан Поликарпович, очевидно, решив провести очередной эксперимент на Сиволапове, неожиданно отправляется в отпуск. Никто никогда не мог даже представить, что он может пойти в отпуск. По крайней мере, такого не было последние 10 лет. И на тебе: "Хочу, - говорит, - к морю!" Причём за неделю до этого, отправил в отпуск заместителя и другого опытного врача. Таким образом, весь груз неожиданно лёг на хрупкие плечи Сиволапова.
   Сегодня ему предстояло самостоятельно провести обход, дать рекомендации, провести лечение и многое другое, напрямую не связанное с врачевательством. Вроде того, чтобы утвердить меню для больных, провести планёрку с младшим персоналом, на которой дать всем наставления, обругать заевшегося Лясина, шляющегося неизвестно где, покритиковать макияж Люси Гороховой, кого-нибудь похвалить (потому как кого-нибудь похвалить надо обязательно) и вообще держаться так, будто ты старше всех лет на 30, как минимум. Вот это-то сложнее всего, ведь Сиволапову только исполнилось 25. И, конечно же, нельзя было упасть в грязь лицом, оказаться некомпетентным.
   Потому Сиволапов уже в 7 утра был на работе. Он хозяйским шагом прошёл по коридору, поприветствовал дежурную Валечку, раздающую полусонным больным разноцветные пилюли, и постарался как можно естественнее открыть ключом замок в кабинет главврача. Вот тут-то его ждала первая неудача. Замок, издеваясь над салагой - Сиволаповым, по старческой своей привычке, жилисто сопротивлялся, даже ключ, уже много лет ладивший с ним, очень удивился.
   Удивился и Сиволапов. Он вытащил ключ и стал рассматривать на свет его стёртые до блеска края, а ключ в свою очередь стал изучать гражданина, так бессовестно его разглядывающего. И при следующей попытке Сиволапова открыть дверь ключ уже понимающе подмигнул замку, мол: "мы так просто не дадимся".
   Сиволапов долго бы мучился, если бы не подошедший к нему, вездесущий Лёлик - больной из 3-й палаты.
   - Ох уж этот замок - колобок, ключ - переключ. Ваше благородие, дверь - мавродина. Давайте пособлю, есть у меня сноровочка, вот черти бы потопали да на полочку, верёвочку слопали.
   - Спасибо, я сам как-нибудь.
   - Ну-ну, баранки гну, - топтался Лёлик за спиной у Сиволапова, разговаривая сам с собой разными голосами. Первый был нарочито грубый, как у волка из мультика, а другой гнусавый и кислый как кефир, - не получится, придётся помучиться.
   Наконец, Сиволапов сдался и отступил в сторону, уступая место Лёлику.
   - Здравствуйте, милейший, замочек ржавейший! Что ж вы так-то издеваетесь над Тристаном Поликарповичем, а теперь и над Димой Сиволапычем? Нехорошо! - Лёлик как к даме на балу, подступил к двери и нежно взялся за ключ. Замок очень уважал Лёлика за умение говорить разными голосами. Потому уважительно поддался, а уж поддался, то и открылся. - Вот и умница-разумница. Заходите, Дмитрий Васильевич.
   - Как это у Вас получилось? - сконфуженно пробормотал Сиволапов. - Спасибо!
   - Всегда готов помочь... если что. - Лёлик поклонился и отправился помогать Валечке разносить градусники. - У нас сегодня дежурная - Валечка... Уж больно всем нравится лялечка. Градусники-гадусники, будят больных по утру - им они не по нутру...
   - Лёлик, не мешайся под ногами. Иди утки собери, с градусниками я сама справлюсь, - ругалась с ним Валечка.
   - Утки-незабудки не улетайте, мы к вам...
   Сиволапов вошёл в кабинет, в святая-святых, так сказать. Это был, действительно, кабинет. С рядами книг, кожаными оливковыми креслами и массивным двухтумбовым столом, подаренным любящими студентами Тристана Поликарповича и затащенным сюда ими же. Вообще, практически всё было здесь подаренным. На стене фотография в рамке, на которой Тристан Поликарпович со своими больными стоит напротив главного входа больницы и ещё другая, где Тристан Поликарпович за столом в своём кабинете.
   Сиволапов всегда относился с благоговением к этому кабинету и к его хозяину, и сейчас не мог отделаться от ощущения присутствия здесь Тристана Поликарповича, потому невольно, закрыв дверь, замер на пороге, осматриваясь.
   Но только на мгновение. А мгновение спустя он выдохнул из себя всё благоговение и решительным шагом прошёл и сел в чёрное кожаное кресло, в котором всегда сидел Тристан Поликарпович, и нажал на селекторе кнопку. В динамике зашуршало, и голос Валечки спросил:
   - Что-то случилось, Дмитрий Васильевич?
   - Нет, нет, принесите мне, пожалуйста, истории болезней.
   - Сейчас, Дмитрий Василь... - и замолчала, а через минуту уже вошла в кабинет со стопкой папок и положила их на стол. - Что-нибудь ещё?
   - Нет, спасибо, идите, работайте!
   Валечка тут же развернулась (причём нижнюю её часть соблазнительно занесло) и вышла.
   - Валечка - Валечка, синенькая маечка - ленточка в косе, - пробормотал Сиволапов, открывая верхнюю из папок.
   Просмотрев серенькие папки и сделав себе в блокноте некоторые пометки типа: Анкуде - сеанс гипноза, Рыбникову - электрошок, Сатуле - клизму тазепама и т.п., он глянул на часы - было почти восемь.
   Сиволапов вновь нажал кнопочку на селекторе.
   - Валечка!
   - Это Нина, Валя сменилась, - пробурчало из динамика.
   - Всё равно. Нина, пригласите всех на планёрку.
   - Хорошо Дмитр... - и замолчала.
   "Куда они все торопятся? Нет, что бы до конца выговорить - Дмитрий Васильевич" - думал про себя Сиволапов, надевая перед зеркалом халат. Надев, оценил себя. Смахнул с плеча еле заметную пылинку и, оставшись удовлетворённым своим обликом, пошёл в ординаторскую.
  
  
   14. Обитатели дома скорби
  
   Палата у Корсакова была самая обыкновенная: высокие белые потолки, голубенькие стены, тумбочка с закрашенными голубенькой краской на дверце писанинами, тщательно выведенными, очевидно, ранее отбывавшим свой срок больным:
   "Развейте небо над собою
   Усталым запахом цветов
   И чрево стильных городов
   полейте золотой слезою..."
   Корсаков долго пытался понять смысл сих стихов и пришёл к выводу, что это иносказание.
   Необычной была, пожалуй, только кровать. Она была совсем без спинок, высокая настолько, что забраться на неё было делом довольно трудным. На окнах чернели облезлые решётки, и их прелесть слегка прикрывали голубенькие шторы. Ещё из мебели на паркетном выкрашенном краской полу, лежал скучный истёршийся коврик. В этом, пожалуй, были все достопримечательности палаты. Изучив их все, Корсаков остался с ощущением, что если он проведёт здесь хотя бы неделю, то точно свихнётся. Но вот от чего точно было здесь невозможно свихнуться, так это от одиночества.
   Визиты в палату начались, как только Корсаков лёг на койку.
   Пришла медсестра и стала требовать градусник, а того, естественно, не оказалось. Она спокойно и методично всё обыскала и не нашла, после этого, проклиная какую-то Валечку, вышла. Тут же, следом за ней, ворвался взъерошенный полосатый больной с курносым носом и реденькой мягенькой бородкой. Юрко обследовав палату, решётку за окном и утку на тумбочке, он, наконец, обратил внимание на Корсакова и протянул ему трясущуюся ладошку.
   - Лёлик-болик, - пробурчал и пропищал он.
   - Арсений, - дружелюбно улыбнулся Лёлику Корсаков.
   Лёлик тоже улыбнулся и стал радостно трясти Корсакову руку.
   Знакомство продолжить не удалось (к величайшему разочарованию Лёлика-болика), так как в палату вошли сразу двое: врач - молодой чернявый хлопец с оттопыренной нижней губой и та самая медсестра, что 5 минут назад разыскивала градусник.
   Сестра тут же прогнала Лёлика и с деловым видом прочитала:
   - Больной, Корсаков Арсений, 1970 года рождения, минчанин. При поступлении жалобы на депрессивное состояние, слабость. Была попытка суицида. Со слов санитара Лясина, сопротивления не оказывал, жаловался на головную боль, частые обмороки и рвоту ("Ну и гад!" - подумал Корсаков). Назначение: тазепам, витамины, диетическое питание. Температура нормальная, стул нормальный, ночью спал, - совершенно невозмутимо врала медсестра.
   Врач подошёл, задрал веко Корсакову, изучая глазное яблоко, нащупал пульс.
   - В одиннадцать назначьте сеанс гипноза, - и, обращаясь уже к больному, - побеседуем, вы не против? Ну и ладненько.
   Корсаков был не против. Никогда ему не доводилось быть под гипнозом, поэтому было даже интересно.
   - Остальные назначения те же. Пойдёмте дальше.
   Врач и сестра вышли. Через минуту в палату проскользнул Аркадий.
   - Ну, как, нормально всё?
   - Что ты там наговорил про обмороки, чушь какую-то, про рвоту?
   - А-а-а...! Не обращай внимание, - махнул рукой Аркадий, - всем так пишут. Что врач сказал?
   - Сказал, что будет со мной беседовать. Сеанс гипноза в одиннадцать.
   - М-м-м! - кивнул Аркадий, - Ну, отдыхай пока. Извини, пойду, - и вышел.
   Корсаков сидел на койке, качая ногами. Скучно. Решил пойти прогуляться.
   В коридоре царил сумбурный порядок. На посту сидела медсестра, заполняя истории болезней. Рядом с ней яростно (как им казалось) спорили друг с другом два больных. Один пузатенький, другой щупленький. Оба в полоску.
   - Жизнь - она не столько сущность, как иллюзия, данная нам от рождения, как этап совершенства духа. Человек рождается уже для того, что бы умереть. И кто раньше понимает эту истину, тот быстрее переходит к следующему этапу своего развития, - говорил щупленький.
   - Так ты, выходит, нашёл эту истину уже, отчего же ты ещё топчешься здесь в своих тапочках, а не с крылышками уже по облакам гуляешь? - раздражался в ответ пузатенький.
   - Причём здесь крылышки? Это тупость думать, что совершенство заканчивается облаками и крылышками. И понять это не сложно, а вот осознать сложнее.
   - Куда уж нам. Только фигня это, не имеющая никаких доказательств. Одна голая теория. Я так думаю: пудрим мы друг другу мозги, а на самом деле всё примитивней - мы лишь микробы на клетке - земле, а считаем себя чуть ли не пупочками вселенной.
   - Вот как раз те, кто, как вы выражаетесь, считает себя пупочками вселенной, в итоге оказываются в ж...
   - Так, Северцев, что за выражения? - оторвала голову от истории болезни и вмешалась в разговор медсестра.
   - Прошу прощения, вырвалось!
   - А вот давайте спросим у постороннего, - предложил, не унимаясь, щупленький, и схватил за локоть ничего не подозревающего Корсакова. - Вы, кажется, новенький?
   Корсаков кивнул, нехотя подходя к спорщикам.
   - Рассудите, молодой человек, кто из нас прав. Что есть жизнь? Только ли, простите, пошлая физическая сущность, в которой каждый индивидуум - пылинка, ничего не значащая для всей системы мира создание, микроб, как изволил выразиться мой собеседник, либо этап познания, приобщения к мирозданию, а человек пусть винтик, но в духовном смысле этого слова, причём совершенно необходимый для всей системы.
   - Короче, жизнь - иллюзия, либо реальная, основанная на физических законах субстанция.
   - Я не знаю, - растерялся Корсаков, но, чуть подумав, решил: - "каждому по вере его".
   Спорщики некоторое время глядели на него.
   - Тоже мне Христос нашёлся, - отвернулся пузатенький.
   - А, между прочим, это подтверждает мою версию, - подхватил щупленький, отпуская локоть Корсакова, и, вероятно, сразу забыв о нём. - "Каждому по вере его", то есть каждый сам выбирает, как ему относиться к понятию "жизнь". Таким образом, ваше строгое понятие строения жизни рассыпается. Нет единого, общего...
   Корсаков решил отойти от спорщиков, с таким энтузиазмом копающихся в непроходимых дебрях философии. Ему навстречу выскочил Лёлик.
   - Гуляем, знакомимся? На глазах мозолимся. Провожу вас, хочу - хохочу! - Лёлик подхватил Корсакова за локоть и потащил в ближайшую палату. Оставив его на пороге, он быстро стал бегать, представляя присутствующих.
   - Это Шура - голова, как брошюра, - покачавшись руками на койке Шуры, объявил Лёлик. Самого Шуры при этом на койке не было. - Он потерялся, - постукал себя по голове Лёлик, но тут же постучал по тумбочке. - Тьфу-тьфу. На себе не показывают.
   В дверь, отодвинув Корсакова, вошёл пузатенький.
   - А это Лёва из-под Могилёва, - указал Лёлик на вошедшего и, схватив с тумбочки Лёвы огромное красное яблоко, вручил Корсакову. - Это вам от Лёвы, угощайтесь и чаще улыбайтесь.
   Пузатенький хмуро забрал яблоко из рук Корсакова и прошёл к своей койке. Лёлик пожал плечами и потащил Корсакова в другую палату, шепча на ухо:
   - Никогда не улыбается, потому что рот всё время занят. Ест и ест, а яблоко это не ест и не даёт никому. Буржуй недоделанный.
   В другой палате Корсаков познакомился с Тёмой "из кладовки тёмной" и с дедом Колей, который по выражению Лёлика, "без ума от алкоголя". Дед Коля пригрозил рассказать всё медсестре и заплакал, переминая морщинистые трясущиеся руки. Лёлик, увидев это, неожиданно упал на колени перед дедом Колей и ещё громче, чем сам дед, разрыдался. Успокоить их было совершенно невозможно, и только вошедший щупленький философ моментально привёл их в чувство, сказав:
   - Кто в туалет, мужики, собирайтесь.
   Корсаков никогда не думал, что слово "туалет" имеет настолько успокаивающее действие. Лёлик тут же высох и радостно запрыгал к дверям. Дед Коля, покряхтев, достал из под подушки пачку "примы", а Тёма вылез из-под одеяла и стал засовывать ноги в тапки.
   В коридоре, у зарешёченной двери с огромным амбарным замком уже толпились мужики. Со всех концов спешили сюда желающие опорожниться больные. Больше из интереса, Корсаков тоже присоединился к ним. Подошедшая медсестра объявила:
   - Пять минут, - и, отсчитав первую партию, в пять человек, открыла зарешёченную дверь. Счастливчики отправились вниз по лестнице, по пути закуривая.
   - Не курить, - потребовала медсестра, но никто не обратил внимания на её слова. - В туалет они хотят. Задымят только, не продохнуть потом.
   Вскоре в заветном туалете вместе с очередной партией оказался и Корсаков. К его удивлению, по назначению туалет никто так и не использовал. Все "стреляли" друг у друга сигаретки и, прилипнув к форточке, жадно вдыхали аромат табачного дыма.
   Вернувшись наверх, Корсаков обнаружил, что его там томительно ожидает Лёлик.
   - С облегчением, - увидев, наконец, своего подопечного, радостно выдохнул Лёлик. Будто Корсаков мог и не вернуться из туалета.
   Экскурсия продолжалась. Тем более что Корсаков не возражал.
   Лёлик повёл его в комнату отдыха, где все смотрят телевизор "без продыху". Телевизор оказался сломан, возле него возился электрик Петя. Но, несмотря на это обстоятельство, в комнате сидело человек семь. Двое из них внимательно смотрели на пустой экран. Причём с таким видом, будто там что-то шло. Женщина лет пятидесяти в сиреневом халате, которую Лёлик окрестил как "баба Саша - красавица наша" и подросток с лысой внешностью. Как его звали, не было известно никому. Лёлик называл его просто - "мультик", потому как тот всё время смотрел мультики, что бы ни шло по телевизору. И даже когда совсем ничего не шло, как сейчас, всё равно смотрел мультики, смеялся, комментировал сцены, пытался обсуждать сюжет с присутствующими, в остальное время был непробиваем. Баба Саша же смотрела сериалы. Ей везло намного больше, потому как она находила себе собеседников, да и сериалы шли одни за другим. Сейчас же она "смотрела" какую то смесь всех сериалов и по своему усмотрению строила сюжетные линии. Сидя перед неработающим телевизором, она то и дело вытирала слезу, видимо сюжет у неё получался очень эмоциональным. Лёлик шептал Корсакову, что её родственники обещали привезти ей портативный телевизор, но главврач наотрез отказал. Костик использовал экран как зеркало, выдавливая прыщи и смахивая свою чёлку то направо, то налево. Анюта и Сева играли на стульях в "дурака". Взъерошенный Стриж и Серёжа - "сурьёжа" помогали советами электрику Пете.
   Дальше пошли в женские палаты. Лёлик снова суетился, знакомил, помогал заправлять постель пенсионерке тёте Соне, сбегал за водой для Верочки, разнимал дерущихся из-за расчёски Алесю и Таню. Словом, был везде свой и, как ему казалось, везде нужен.
   В голове у Корсакова всё перемешалось: имена, прозвища, лица. И ему даже всё стало надоедать, когда за ним пришла медсестра.
   - Вот вы где? Обыскалась вас. Идите, Корсаков, к врачу на гипноз. А ты, Лёлик иди помогать на кухню.
   - Иду, Клавдия Петровна, иду! - Лёлик обнял медсестру и, отвергнутый, поскакал на кухню.
  
  
   15. Отдохните! Вам не помешает
  
   В комнате, куда проводила Клавдия Петровна Корсакова, было довольно уютно и тепло. Два мягких кресла, журнальный столик, спокойные плотные шторы на окнах и на стенах несколько акварелей в рамках. Корсаков рассматривал их, когда вошёл врач.
   - Добрый день, Арсений Павлович, - поприветствовал Сиволапов Корсакова.
   - Здравствуйте! А я на картинки засмотрелся. Хорошо написаны.
   Сиволапов, изучая, рассматривал Корсакова.
   - Ну, присаживайтесь, побеседуем, - он первый сел в кресло и положил на столик папку и блокнот. Корсаков с готовностью сел.
   - С чего начнём? - придвинулся Сиволапов к больному, словно от Корсакова зависело, с чего они начнут. И Корсаков, естественно, пожал плечами. - Ну, расскажите мне, кто вы, откуда, что с вами произошло?
   - Когда? - смутился Корсаков.
   - Ну, к примеру, вчера.
   - Ну, вчера от меня ушла Оля.
   - Ага, - зацепился Сиволапов, - это ваша жена?
   - Жена.
   - Ну-ну. Как вы отреагировали?
   - Я решил повеситься.
   - Ага, - для Сиволапова вдруг всё стало ясно и понятно. Налицо - стресс, депрессивное состояние, - дальше.
   - Дальше? А дальше пожар.
   - Какой пожар? Вы же повеситься хотели.
   - Хотел, но повеситься не получилось, - рассеянно ответил Корсаков. - Зато пожар получился.
   - Самосожжением решили заняться?
   - Да, нет. Я просто отравиться хотел, ну и... случайно как-то вышло.
   - Ну, ничего-ничего, - сочувственно потрепал по коленке Корсакова Сиволапов, - ведь всё позади? Согласитесь, самое ценное это ваша жизнь. А насчёт всего остального..., стоит ли так убиваться?
   - А я и не убиваюсь, - совершенно спокойно сказал Корсаков.
   - Как? - удивился, уже ничего не понимающий Сиволапов. - вас совершенно не беспокоит, что от вас ушла жена и сгорела ваша квартира?
   - А квартира не моя и жена уже тоже не моя.
   Сиволапов понимающе покивал.
   - Хорошо! Не будем терять времени. Сейчас я вас введу в транс, и вы мне расскажете сами, как в действительности у вас обстоят дела. Не возражаете?
   Корсаков не возражал.
   - Ну-с! С чего начнём? Начнём с начала. - Поговорил Сиволапов с сам с собой. - Прежде всего, объясню смысл применения гипноза в терапевтических целях. Как говорится, на пальцах. - Сиволапов выставил свою ладонь напоказ Корсакову. - Предположим, что вы страдаете глубокой депрессией. Ваше состояние грозит возникновению мыслей о бессмысленности вашего существования и даже о суициде.
   - Предположим. Это совсем не редкость в наше время.
   - Не редкость. Но дело в том, что об истинных причинах вашего состояния, скрытых в недрах подсознания, вы можете и не догадываться.
   - И вы с помощью гипноза копаетесь в моём подсознании.
   - Практически так. Это своего рода - психологическая хирургия, - продолжал Сиволапов. - Конечно, как любое хирургическое вмешательство, гипноз бывает опасен, последствия его применения иногда непредсказуемы, потому использовать его имеют право, с моей точки зрения, только морально уравновешенные, специально подготовленные люди. Психотерапевты.
   - Вы?
   - И я в том числе, - скромно признался Сиволапов.
   Сиволапов усадил Корсакова в глубокое кожаное кресло и попросил расслабиться. Причём очень ласково, но не приторно. Потом стал болтать у него перед носом маленьким блестящим шариком и говорить: "Ваше тело расслаблено, руки как цветы перед дождём склоняются всё ниже и ниже. Ноги легки как пушинки. Вы чувствуете тепло и спокойствие в каждой клеточке вашего тела. Вы не думаете ни о чём. Ваше тело становится легче и легче, ваши веки закрываются. Вам хочется спать. Спать, спать, спать...".
   Корсакову было и впрямь спокойно и приятно и, похоже, он отключился. Что же было потом, оставалось тайной.
   Очнувшись, Арсений Павлович обнаружил себя сидящим всё в том же кресле. Сиволапов всё так же сидел напротив. И Корсакову вначале показалось, что у врача ничего не вышло.
   - Всё уже закончилось?
   - В принципе, да!
   - И что?
   - Вы позволите? - Сиволапов поднялся разминая затёкшую спину, - я себе кофейку сделаю. - Корсаков кивнул.
   Сиволапов вернулся с чашкой кофе. Подхватил со столика свой блокнот, отхлебнул кофе и сел за стол.
   - Начнём! Я зачитаю стенограмму нашей с вами беседы. Итак...
   Вопрос: Как вас зовут?
   Ответ: Сафин Арсений Павлович. - Сиволапов вопросительно поглядел на Корсакова.
   - Сафины - фамилия моих приёмных родителей.
   - Вот как?
   - Выходит, в подсознании я остался Сафиным?
   - Выходит, так....
   Вопрос: Кто ваша жена?
   Ответ: Корсакова Ольга Юрьевна, журналист.
   Вопрос: Вы переживаете её уход?
   Ответ: Да.
   Вопрос: Что вы сейчас чувствуете?
   Ответ: Мне больно и стыдно, что я не смог сберечь её.
   Вопрос: Жену?
   Ответ: Нет. Есению. - Сиволапов отпил кофе. - Кто это?
   Корсаков сам был в недоумении.
   - Это девушка. Как вам объяснить? Я её видел во сне всего лишь.
   Вопрос: Кто такая Есения?
   Ответ: Моя спутница. Есения - знакомая художника Андрея. Она в картине. Ушла в картину. Только это не картина, это целый мир.... Её унесло волной. Мы держались за руки, но я не удержал её.
   Вопрос: Вернитесь к началу этого происшествия и расскажите, что вы видите и чувствуете.
   Ответ: Мы в лодке. Старик машет нам с берега, но постепенно пропадает в темноте. Ветер, волны качают лодку. Я говорю, что нужно убрать парус, надвигается шторм и отпускаю её руку. Пытаюсь справиться с парусом, но он не повинуется мне. Ветер усиливается. Лодку бросает из стороны в сторону, и...парус порван, мачта сломана и...Есении нет рядом... она в воде. Я кричу, но голос не слышно. Раскаты грома.... В воде. Плыву, пытаюсь плыть к ней, но меня относит волной. Забираюсь в лодку. Есении не видно нигде.... Удар. (Молчит.)
   - Это как продолжение сна. Вчерашнего сна. Понимаете, мне вчера приснился странный сон. Будто я на берегу моря. Там встречаю девушку и рыбака. А этот рыбак будто нас в путь отправляет. Он вроде как волшебник. Лодку нам строит из песка, и мы с этой девушкой на этой лодке отплываем.... Так это вроде как продолжение.
   - Интересно!
   - Очень интересно.
   - Вот на этом я решил пока закончить. Потом вывел вас из гипноза как обычно. И что вы думаете по поводу всего услышанного?
   Корсаков пожал плечами.
   - А я думаю, вам стоит всё-таки у нас задержаться. Хотите вы этого или не хотите. Лекарств никаких вам пока назначать не будем. Обойдёмся витаминами.
   После обеда Корсаков рассказал о сеансе гипноза Аркаше.
   - Да! Гипноз - это сила! Кстати, как тебе новое жильё?
   - Нормально! - вздохнул Корсаков, хотя, больше всего ему хотелось немедленно сбежать из этого жилья. - Осматриваюсь.
   - Осмотришься ещё, успеешь. Слушай, тебя Андрей зачем-то просил зайти.
   - Какой Андрей?
   - Художник. Что, забыл уже?
   - Ах, Андрей. Зачем?
   - Ему хуже ночью стало. Опять припадок случился. Валя еле его успокоила. Метался по палате с криками, голову себе всю разбил о решётку. Пришлось санитаров вызывать. Его связали. А он всё требовал тебя.
   - Меня?
   - Ну, да! Мол, Корсакова мне позовите!
   - По-моему, ему Антон нужен.
   - Может и так. Только Антона ему точно не дождаться. Так пойдёшь?
   - Зайду! А как он сейчас? Так связанный и лежит?
   - Развязали.
   Тут где-то в коридоре загрохотало.
   - Что это? - вздрогнул Корсаков.
   - Пойдём, глянем, - пожал плечами Аркадий, - похоже, это в кладовой. Может крыса. - Аркадий снял с гвоздя на стене связку ключей, и друзья пошли к месту, откуда слышали грохот.
   - Будто ведро упало.
   Лясин покрутил связку, нашёл ключ и открыл железную дверь кладовой.
   - Ну и крыса, - удивился Корсаков.
   На полу, между стеллажами, заставленными разными разностями, прячась за жестяное ведро, сидел полосатый человек.
   - Шура. Вот ведь дьявол. Какого чёрта ты здесь делаешь? - заорал Аркадий.
   Шура виновато поставил ведро и поднялся.
   - Вот ведь, загадка - человек. Уже который раз находим его неизвестно где. То в туалете уборщицу до смерти напугал, то в ординаторской. И ведь закрыто всё. Как он туда проникает? Шура, как ты сюда попал? Ну, говори! - Лясин тряхнул Шуру, но тот лишь весь сжался и глаза заплющил.
   - Да не пугай ты его. Видишь, он и так дрожит весь.
   - Напугаешь их, - выталкивая Шуру из кладовой, пробурчал Аркадий. - А дрожит он от наркотиков. Они все дрожат, как пламя свечей. Ладно, проводи его в палату, Сеня, добра? А мне нужно двор идти подметать.
   Лясин закрыл дверь кладовой, прихватив из угла метлу, и пошёл к выходу. Корсаков и Шура смотрели ему вслед.
   - Познакомимся? - спросил Шура, глядя Корсакову в спину.
   - Арсений, можно Сеня, - повернулся Корсаков и протянул руку.
   Шура как был, так и стоял, опустив голову, будто это вовсе и не он только что предложил познакомиться. Корсаков уже привык к странностям здешних обитателей, потому просто опустив руку, пошёл по коридору.
   - Пойдём, Шура, в палату.
   - Очень приятно, Шура, - раздался сзади голос Шуры.
   Корсаков замер на месте, потом обернулся, нос в нос столкнувшись с Шурой. Больной в ужасе расширил глаза и тут же их опустил. Корсаков, вновь развернувшись, пошёл.
   - Что же ты делал в кладовой?
   - Там тихо и нет посторонних глаз.
   - Я так и думал. Ты не любишь, когда на тебя смотрят?
   - Они смотрят, потому что им некогда чувствовать. Глазами проще. И можно взять чужое.
   - Что чужое?
   - Чувство. Ограбить меня через рот, когда я говорю.
   - Но ведь и ты смотришь глазами.
   - Глаза даны, чтобы смотреть, а чувствовать нужно сердцем, а они чувствуют глазами.
   - Что-то подобное, я уже слышал. Кажется, у Экзюпери.
   - Не совсем так. Экзюпери говорил: "Самого главного глазами не увидишь, зорко одно лишь сердце".
   - Да, что-то в этом роде.
   - Именно так. Глаза лживы - они от дьявола, а сердце чисто как капля дождя. Потому взгляд опасен. Взглядом можно убить.
   Корсаков, не оборачиваясь, поднялся по лестнице, зная, что Шура послушно идёт следом. Поднявшись, Корсаков обернулся.
   - Кстати, как вы оказались за закрытой дверью? У вас, может быть, есть ключи?
   Шура стоял перед Корсаковым, опустив глаза и руки, и молчал.
  
  
   16. Аркаша влюбился
  
   Корсаков тихо вошёл в палату Андрея.
   Широко открытые глаза художника неподвижно глядели в потолок. Заросшие щетиной впалые щёки, нос заострён. Чёрные, смолистые волосы расплескались по подушке. Андрей напоминал мертвеца, и Корсакову на мгновение он таким и показался.
   Арсений Павлович, осторожно ступая, прошёл к кровати. Глаза Андрея скосились в его сторону. Ссохшиеся губы вздрогнули.
   - Антон?
   - Нет, это я, помните? Арсений.
   - Антон, забери лагуну! - просипел художник. - Забери её или сожги!
   Корсаков присел у изголовья кровати.
   - Я не Антон. Антон умер.
   Художник непонимающе глядел на Корсакова. Потом, видимо, что-то прояснилось в его мозгу.
   - Арсений Павлович?
   - Да. Я к вам приходил, помните?
   - Вы сказали, Антон....
   - Антона убили.
   - Когда?
   - Вчера.
   - Простите! Вы поразительно похожи. Вы братья?
   - Видимо, так. Я не знаю.
   - Братья. Но кто? Кто его убил? Зачем?
   - Я не знаю. Его нашли мёртвым. Я из газеты узнал.
   Андрей отвернулся к стене.
   - Кто? Кто его убил?
   - Логинов. Я думаю, это он.
   - Кто это? - Художник повернулся. На его щеке блестел след от слезы.
   - Неважно. Вы давно знакомы... были знакомы с Антоном?
   - Мы работали вместе в театре. Я там работал художником.
   - Работали?
   - Да. Когда я попал сюда, меня очень вежливо попросили убраться. Этот подлый коротышка...
   - Искандер Абрамович?
   - Знаете? Гад!
   Художник помолчал.
   - Братья. Невероятно!
   - Мне самому странно.
   - Заберите "Лагуну". Возьмите её себе!
   - Кого?
   - Картину, помните? Закат? Ну, ту самую?
   - Да-да, помню. Зачем?
   - Я рисовал её для Антона. Эта картина ещё удивит всех. Не знаю, как, но удивит. И расставит все точки. Мне -то недолго осталось. Уже приходила она за мной.
   - Кто?
   -Смерть конечно! Она меня долго искала, - довольный сам собой говорил художник, - не меня, конечно, а душу мою. Все картины перебрала, перекрутила. Злилась страшно, а когда уходила сказала: "Всё равно найду!"
   - И какая она?
   - Смерть? Как и положено - вся в чёрном... А душа-то моя в картине была в "Лагуне", а я "Лагуну" рядом с собой держал, будто предвидел. Ты забери её! Я чувствую, найдёт она её всё равно, и тогда мне конец.
   - Душа? Что ж в этой картине такого особенного?
   Художник страшно улыбнулся, поднял руку с вытаращенным кривым и длинным указательным пальцем.
   - Тайна! Тайна о семи печатях. - Рука вновь упала. - А Антон на небесах, конечно. Эх, Антошка-Антошка. Ты картину забери. Недолго мне осталось. Ты подожди меня, Антошка, я скоро..., вёсла...становись уже... - слова его всё более путались. Андрей впал в горячку. Стал выкрикивать что-то бессвязное.
   Корсаков выскочил в коридор, едва не сбив с ног Аркашу.
   - Что случилось?
   - У него, кажется, припадок снова.
   - Сестра! - крикнул Лясин.
   С поста поднялась медсестра и неспеша проследовала к палате художника.
   - Что тут? Опять? - она вздохнула очень тяжко и, не обращая внимания на беснующегося в палате больного, пошла в обратную сторону. - Саня! Успокой больного в пятой!
   - Чего? - отозвался Саня, выглядывая из ординаторской и жуя что-то.
   - В пятую пройди! У Кургана опять припадок.
   - Иду!
   Корсаков и Аркаша ещё постояли, ожидая пока Саня закончит трапезу и вразвалочку доберётся до бедного больного.
   - А где картина? - спросил Арсений Павлович, когда санитар вошёл в палату и закрыл за собой дверь. Оттуда слышались звуки борьбы, маты санитара и скрип кровати.
   - Какая картина?
   - Ты говорил, что Андрей её с собой приволок.
   - А, эта! Пошли, покажу!
   Они спустились вниз. Аркаша, бренча связкой ключей, прошёл до одной из дверей.
   - Тут гардероб. - Корсаков кивнул. - Положил её сразу сюда, хотел у себя повесить, да только всё забываю.
   Друзья вошли в тёмную комнату со специфическим запахом нечистого белья. Здесь в несколько рядов стояли вешалки со множеством крючков. И все эти крючки были заняты одеждой, пакетами с обувью. Чуть поодаль от пола до потолка возвышался огромный стеллаж. На полках его громоздились самые невероятные вещи. Чего только тут не было: чемоданы, зонты, старый, покрытый толстым слоем пыли телевизор, два разломанных пылесоса, несколько приёмников, и даже керосиновая лампа.
   - Это всё больные оставляют. Приносят. А потом не забирают. И выкинуть жалко, и девать уже некуда это барахло. Тебе ничего не надо?
   Корсаков помотал головой, усмехнувшись. Аркаша ловко вскарабкался по полкам наверх и сверху достал завёрнутый в мешковину квадрат.
   - Припрятал подальше, чтоб никто не слямзил. Вещь хорошая. Гляди!
   Аркаша размотал бечёвку, которой была перевязана картина, и развернул мешковину.
   Корсаков взял из рук Лясина полотно и подошёл к зашторенному окну. Аркаша откинул край шторы, чтобы Арсений мог увидеть шедевр.
   На холсте, вставленном в объёмную золочёную раму, был изображён закат. Закат над городом. Внизу картины чернели контуры зданий, а над ними расстилалась красивейшая панорама. Небо и солнце, обёрнутое дымкой фиолетовых облаков, и впрямь создавало иллюзию лагуны. Картина была написана живо, страстно, крупными мазками. Но даже вблизи не казалась грубой лепнёй.
   - Как тебе?
   - Очень! Даже очень-очень! И ты прячешь такую красотищу здесь?
   - А где?
   - Хотя бы у себя повесь! Ей свет нужен.
   Друзья вышли из гардероба и проследовали в комнату, где обитал Лясин. Корсаков же во всё время перехода просто не мог оторвать взгляда от картины. В комнате на свету картина словно бы ожила, засветилась красками. Будто даже волны небесной лагуны заструились.
   - Ты был прав! Это просто чудо. Теперь я и сам готов поверить, что эта девушка там.
   - А я что говорил? - Лясин повесил картину на гвоздь на стене, скинув при этом халат прямо на пол, и отошёл к стоящему на расстоянии Корсакову. Друзья смотрели и не могли насмотреться. Не могли отвести взгляд. Лясин смотрел-смотрел, а потом скосил глаза и уставился с безобразной рожей на Арсения. Корсаков, оттолкнув его, расхохотался.
   - Да! Тут действительно можно спятить.
   Корсаков свалился на кровать, провалившись почти до пола на скрипучих продавленных пружинах. Аркаша уселся на стул.
   - Ну, что! Какие планы на вечер? К Марине пойдём?
   - Кто ж меня отпустит?
   - А кто ж это тебя не отпустит?
   - Не, я не пойду. Что мне там делать?
   - Слушай, как она тебе?
   - Кто, Марина?
   - Я что-то как-то себя не так чувствую. Будто не хватает чего.
   Корсаков заулыбался.
   - Чё ты лыбишься?
   - Подозреваю, что влип ты, дружище, по самые ушки.
   Аркаша вскочил и стал играючи душить, отбивающегося друга:
   - Кто влип? Кто влип, а? Я тебе дам, - влип!
   - Задушишь, чертила!
   Аркаша, отдуваясь, упал на свой стул.
   - Она какая-то....
   - Не такая!
   - Красивая....
   - Умная!
   - Смелая....
   - Сексуальная!
   - Да! Хочу её с самого утра.
   Корсаков вспомнил, как однажды он сам, вот также, почти тоже самое говорил Аркаше. Это было, может быть, лет десять назад. Тогда, на студенческой вечеринке, он пригласил танцевать девушку. Невзрачная, со смешными косичками и взглядом, направленным под ноги, но чем-то взволновавшая Корсакова. Она держала его на расстоянии, всё время молчала и смущённо улыбалась.
   После танца Корсаков сел рядом. Ухаживал и смешил её. Сам не зная почему. Она пила мало, так же мало смеялась, но когда смотрела на Корсакова, ему казалось, что она смотрит влюбленно.
   Они вышли покурить в коридор общежития с Аркашей, и тогда, качаясь от хмеля, Корсаков рассказал Аркаше о своих чувствах.
   - Лови момент! - сказал тогда Аркаша.
   Но момент не мог быть пойман. По одной простой причине - Корсаков напился и едва смог доползти до своей комнаты.
   На другое утро Корсакову было стыдно увидеть глаза его избранницы.
   Похоже, теперь настала очередь Лясина влюбиться. Корсаков с улыбкой посмотрел на Аркашу:
   - Она тебе звонила?
   - Да, представь себе! Нашла меня. Хотя я ей не говорил ни адреса, ни телефона.
   - Всё равно узнала.
   - Узнала. Я и не сомневался, что она узнает. Она такая!
   - Взрывоопасная!
   - Да! Бомба!
   - Замедленного действия.
   - Да пошёл ты! - засмеялся Аркаша. - Значит, не поедешь?
   - Нет! Я думаю сегодня немного поспать.
   - А что, у Марины плохо спалось?
   - Знаешь! Я будто бы и не спал.
   - Как это?
   - Не могу объяснить, но мне кажется, что я был там. - Корсаков кивнул на картину.
   - Та-ак! Похоже, тебе действительно нужно поспать.
   - Нет, серьёзно! Я был словно в другом мире. Настолько всё было реальным. Даже не знаю.
   Корсаков встал и снова стал вглядываться в картину. Всё было настолько знакомо и понятно, что Арсения аж дрожь проняла. Определённо, он был там этой ночью, и ещё в чём был он почти уверен, это в том, что сон продолжится.
  
  
   17. Остров страха
  
   Корсаков долго ворочался на скрипучей койке, насильно пытаясь заставить себя заснуть. В голове бесконечной вереницей проходили образы прошедшего дня. Сиволапов с улыбочкой, надоедливый Лёлик-Болик, Аркаша с метлой, вездесущий Шура. Все они лезли в мысли Корсакова как пауки, ворочались там, скребли лапками, шуршали на разные голоса свои идеи, предложения, просьбы, а, самое главное, не давали заснуть.
   Наконец, мозг, кажется, переварил всё, что насобирал за день, и сжалился над уставшим организмом Корсакова.
   Мысли стали путаться. Сиволапов смешался с художником и смешно растаял в конце коридора больницы со своей картиной, Лёлик-Шура с метлой расплескал содержимое мензурки..., и всё потонуло во мгле.
   Ощущение падения постепенно превратилось в ощущение полёта, точнее парения. И темнота стала белой дымкой тумана, а потом туман рассеялся, и Корсаков увидел внизу море, лодку и человека в ней. Человек этот был распростёрт на дне лодки. Причём как-то неестественно, неудобно. Одна рука его свешивалась за борт и окуналась пальцами в воду. На человеке были порванная рубашка и брюки, а на шее, совершенно не уместный посреди моря, галстук.
   Корсаков вгляделся в лицо человека. Где-то он уже его видел. Но где? Когда? Так это ж... Это был сам Корсаков. И когда Корсаков понял, что смотрит на самого себя, то потерял опору облаков под своими невидимыми крылами и с безумной скоростью устремился вниз к земле, точнее к воде, к этой лодке, к человеку, распростёртому в ней, к самому себе и очнулся.
   Первое его ощущение было, что он заснул на жёстких креслах вокзала. Шею свело от неудобной позы, и Корсаков едва повернул её, чтобы обнаружить, что он лежит в лодке, что рубашка порвана, а рука, совершенно лишённая чувства, свешивается за борт. Вверху чистое синее небо и солнце. Легкая волна качает лодку и от этого Корсакова мутило и мешало нормальной координации.
   Несмотря на это неприятное обстоятельство, Корсаков всё же поднялся. Разминая онемевшую руку, огляделся вокруг. Лодка хранила следы вчерашнего шторма. Сломанная мачта плыла недалеко от лодки. Парус и верёвки тянулись к лодке и не отпускали мачту расстаться с ней. Одно весло на дне лодки, другое уплыло.
   Корсаков облизал ссохшиеся губы. Боль в висках напомнила о ночном кошмаре и голова закружилась. Он прислушался. Откуда-то издалека неслась песня. Одинокий женский голос пел:
   - Слёзы мои о тебе!
   Кто ты мне, друг или враг?
   Кто для тебя я была?
   Что нас связало с тобой?
   Страсть ли, любовь ли свела
   Или холодный расчёт?
   Тонкая нить порвалась.
   И узелком не связать
   Тонкую-тонкую нить
   Веры, надежды, любви.
   Пулю, пронзившую грудь,
   Ты ли ваял незаметно?
   Ты ли благословил
   Каплю горячую смерти?
   Истины мне не узнать.
   Я как в плену в этом мире.
   Некому душу согреть.
   Некому за руку взять.
   Не с кем мне рядом идти.
   Некому душу открыть.
   Слёзы как море горьки.
   Слёз моих не удержать.
   Некому их утереть.
   Некому за руку взять.
   Я никому не нужна.
   Корсаков слушал этот голос, песню, что пела Есения. Он узнал её голос. И пусть не к нему были обращены её слова, но он чувствовал ответственность за неё, непонятную ему самому обязанность быть рядом, вести её, оберегать.
   - Есения! О чём твои слёзы? Тебе нужна помощь?
   Некоторое время голос молчал, а потом сказал:
   - Мне нужна правда.
   - Но я не знаю ничего о тебе и о твоем любимом. Я ничего не смогу узнать.
   - Я и не требую от тебя ничего. Мне просто плохо. Я одна. Я никому не нужна. Зачем ты отпустил мою руку тогда?
   - Я больше не сделаю этого. - Корсаков вскочил, глядя по сторонам. - Поплывём дальше. Ты достаточно наплакалась, дай мне свою руку. Может быть, вместе мы отыщем ответы на твои вопросы.
   И тогда голос замолк, а из воздуха соткалась плоть и стала Есенией.
   Корсаков протянул руку. Есения положила в неё свою холодную ладошку и в тот же миг разбитая штормом лодка сама собой стала восстанавливаться. Упавшая мачта поднялась, зажила, заросла на глазах трещина, парус, отряхнувшись от воды, взвился в небо и натянулся на ветру. Верёвки и канаты завязались, где им и положено было быть. И даже весло, словно рыба-игла, стремительно приплыло к лодке и само влезло в уключину.
   - Поплывём? - спросил Корсаков.
   - Поплывём! - согласилась Есения.
   Ветер надувал паруса всё сильней. Лодку несло по волнам. Солёные брызги моря слёз освежали. И с каждым мгновением становилось легче на душе.
   - Хорошо вот так плыть. Рядом, держась за руки, правда? - спросил тихо Корсаков.
   - Да! Только ты и я, только море, бесконечное море, на этот раз тихое.
   - Меня не было! Но я всё же был здесь? Как это может быть?
   - Не знаю. Ты говорил со мной, управлял лодкой, но всё же тебя не было. Это, наверное, как если бы ты был духом там, на земле, добрым ангелом-хранителем. Ты мой ангел-хранитель.
   Есения улыбалась грустно.
   - Хорошо, когда ты рядом. Рядом как сейчас. Мне намного спокойнее.
   И Корсакову было спокойно рядом с Есенией. Только вот море становилось всё неспокойнее, всё сильнее качало лодку. Вскоре путникам пришлось присесть и ухватиться за края, чтобы не потерять равновесия. Небо охватила рваная низкая туча.
   - Смотри! - поднялась Есения и указала вдаль. - Это корабль.
   Корсаков взглянул туда, куда смотрела девушка.
   На фоне неба ясно вырисовывался контур парусов, мачт и высокой кормы. Корабль твёрдо шёл навстречу лодке. Что-то было нехорошее, зловещее в этих парусах, грязных и рваных как нависшая туча, в чёрной корме и скрежете, издаваемом кораблём. Скрежет этот перекрывал плеск волн и завывание ветра. И ещё что-то неуловимое, что-то омерзительное было в этом корабле.
   - Он мёртвый! - вскричала Есения. - Он такой же, как ты, когда тебя нет со мной, только злой, ужасно злой. Злой дух. Ангел смерти. Я боюсь.
   Есения прижалась к груди Корсакова. Будто только он мог уберечь её. И Корсакову казалось, что это действительно так. Хотя сердце его ушло в пятки, а страх холодным потом прокрался вниз по позвоночнику, Корсаков чувствовал, что только он - ангел-хранитель - и может справиться с этим. С этим, чем?
   Корабль навис над ними всей своей тяжестью, кажется, готовый раздавить, но остановился. И тогда скрежет сменился леденящим душу визгом. От корабля во все стороны разлетелись призраки. Кажется, сотни призраков, сотни безумно визжащих призраков. Они всё более приближаясь, кружили над лодкой. Корсаков в безнадёжном порыве закрывал от них Есению, не отпуская её руки. Тогда их взметнуло неведомой силой из лодки, закружило в визжащем потоке и понесло неведомо куда.
   - Не тронь её! - кричал Корсаков, прижимая к себе девушку. - Убирайся! Изыди!
   Небо взорвалось страшным смехом. Этот смех смешался с визгом призраков, оглушая безумной какофонией. Достигнув апогея, пика неистовства, смех, а с ним и призраки внезапно исчезли, а Корсаков с обмякшим телом Есении на руках рухнул вниз на камни.
   Наступила необычайная тишина.
   Корсаков лежал, прикрывая собой тело девушки, и тяжело дышал.
   Он поднял голову и огляделся. Вокруг были джунгли. Корсаков в жизни никогда не был в джунглях, но сразу понял, что это джунгли. Но только джунгли эти были мертвы. Чёрные лианы, высохшие от времени, оплетали безмолвные чёрные же, словно выгоревшие, деревья.
   Кругом были камни. Корсаков приподнялся и увидел, что камни выложены по направлению к огромному плоскому серому камню, и позади него стоит высокий трон. На троне восседал карлик. Ноги его на метр не доставали пола, а чтобы дотянутся до каменных подлокотников, карлику приходилось вовсю растопыривать руки. Однако при этом держал себя карлик важно и надменно, отчего показался Корсакову очень смешным.
   Есения пошевелилась, приходя в себя. Корсаков помог ей приподняться. Девушка огляделась.
   - Где мы находимся? Что это за место?
   - Я не знаю.
   Есения обернулась по направлению к трону и со вскриком прижалась к Корсакову. В её глазах горел ужас.
   - Кто это? - проговорила она, едва снова не теряя сознание.
   Корсакова очень удивила реакция девушки.
   - На мой взгляд - это карлик. Успокойся! Почему ты так напугана?
   Есения не отрываясь, глядела на трон, на карлика и, кажется, видела совсем не то, что видел Корсаков.
   - Это чудовище! Оно ужасно. Его глаза.
   Корсаков всмотрелся в глаза карлика, сам, уже стараясь увидеть что-то, что, казалось, скрыто от него. Чёрные и пустые глаза глядели на них ехидно и зло, но ничего слишком уж ужасного в них не было. Но Корсаков продолжал глядеть, и вот уже ему открылось, что от этих глаз исходит что-то вроде серого свечения... нет не серого, а скорее жёлтого... нет красного адского свечения. И вовсе это не карлик. Нелепые, маленькие, сгорбленные плечи карлика вдруг разрослись, и голова, словно напитавшись энергией, страшной уродливой рожей поднялась выше спинки трона, а ноги, обернувшись огромными копытами, впились в....
   - Стоп-стоп! - встряхнул головой Корсаков. - Это никакое не чудовище, Есения! Не смотри на него! Посмотри на меня! Посмотри мне в глаза! Слышишь? - Корсаков насильно повернул обезумевшую от страха девушку к себе лицом, но лишь только они встретились глазами, та с ужасным криком отшатнулась в сторону.
   И тогда карлик захохотал. Тем же неистовым, безумным и безжизненным смехом.
   - Тебя ей не узнать, строптивый человек!
   Её судьба и жизнь теперь в моих руках.
   Ты ничего сказать не сможешь ей теперь.
   Из уст твоих лишь рёв расслышать ей дано.
   - Что ты сделал с ней? Оставь её! - Корсаков подобрал с земли камень и, замахнувшись, пошёл к трону.
   Карлик вновь захохотал, смешно катаясь во вновь ставшем огромным для него троне.
   - Не я, глупец, не я! Я только шут его.
   Как видишь - это страх её всему виной.
   Теперь в её глазах и я, и ты - не те!
   Я - страшный монстр, и ты не лучше.
   И это лишь начало, ты поверь!
   Лианы мёртвые как змеи шею обовьют,
   Деревья скрутят руки, ноги, тело,
   И камни ... об этом лучше помолчать.
   - Отчего же мой страх не шутит со мной такие шуточки? Я-то прекрасно вижу тебя и её в обычном обличии.
   - Ты - лишний здесь. Понятно дураку.
   Я не держу тебя, иди своей дорогой!
   А ей отсюда не уйти, и страх её силён без меры.
   - Откуда же он?
   - Страх смерти близкой!
   Корсаков выронил беспомощно камень и обернулся к девушке. Сжавшись в комочек, закрыв голову руками, Есения тихо скулила и дрожала всем телом.
   - Но как ей помочь? Что сделать?
   Карлик молчал.
   Корсаков понимал, что схвати он сейчас Есению, её страх увеличится стократно, но стоять просто так он тоже не мог. Он вновь повернулся к карлику.
   - А что будет, если я займу твоё место?
   - Место на троне? Это невозможно. Это моё место.
   - Но ты ведь всего лишь шут. - Корсаков всё ближе подходил к поджавшему ножки карлику.
   - Не подходи! Не касайся меня! Пошёл прочь, человечишка!
   Корсаков всё быстрее приближался к трону и, по мере его приближения, что-то происходило вокруг. Какое-то движение среди лиан, тёмных джунглей. Как будто лес удивился, ожил. Нет, это ветер тревожно зашелестел в его листве. И камни. Камни задрожали под ногами Корсакова, и широкая трещина вдруг поделила огромную глыбу - постамент трона. Корсаков приостановился на мгновение, но тут же двинулся дальше, переступив трещину.
   - Стой! Подожди! Давай договоримся.
   - Обязательно договоримся. Я сейчас кину тебя в эту трещину, и покончим со страхом. - Корсаков подхватил под мышки отчаянно сопротивляющегося карлика и поднял над головой.
   - Глупец! Страх не исчезнет сам собою.
   Ты лишь свободу дашь ему, меня убив.
   Он подчинит себе все чувства на земле,
   Чем станет жизнь? Подумай!
   Корсаков с размаху швырнул карлика обратно на трон.
   - Ты мне не нужен. И трон твой поганый мне ни к чему. Освободи её от чар, и мы уйдём.
   Карлик, задыхаясь, весь скрючился на троне, глядя куда-то через плечо Корсакову. Корсаков обернулся. Невдалеке стояла Есения.
   - Это всего лишь карлик. Нужно только понять, что это всего лишь карлик, нужно просто разобраться спокойно, и всё встанет на свои места, правда? - Есения говорила это, улыбаясь, но было ясно по её глазам, что не сразу, а постепенно монстр в её глазах съёживается в обычного карлика, а Корсаков, по-видимому, ещё раньше принял свой нормальный облик.
   - Иди ко мне! - прошептал Корсаков. - Не бойся!
   - Я не боюсь.
   Есения взяла Корсакова за руку и прижалась всем телом. Только сейчас, наверное, Корсаков осознал, как много он значит для этой девушки именно сейчас. И лишь рука коснулась руки, пропал лес, пропали камни под ногами, пропал карлик на троне, и страх, мучивший Есению, исчез.
   - Мы снова в лодке.
   - Да, это была лишь остановка.
   - Я с тобой!
   - Да, ты со мной. Но мне пора проснуться.
   - Не оставляй меня!
   - Это не в моих силах. Но мы встретимся совсем скоро. И я ведь всё равно с тобой. Моя рука в твоей, и я не отпущу твоей руки... не отпущу твоей руки... не отпущу твоей руки и...
   Корсаков проснулся.
  
  
   18. Заткнись и люби меня!
  
   Логинов долго просыпался. Вчерашнее предприятие сильно подпортило его здоровье. "Ох, уж эти стрелки-белки! Всегда одно и тоже. Девки, водка, базары. Надоело! Как я только в это вляпался?"
   Логинов пошевелился, хотя это вызвало у него приступ невыносимой боли в голове и желудке. Он страдал, и уже довольно долго, от язвы, но позволить себе не пить, когда все вокруг пьют, не мог. Одна. Две бутылки - это ещё куда ни шло, но столько! "Кстати, сколько? Сколько я вчера смог выпить?" Вопрос этот был направлен в никуда, и никто не смог бы на него ответить. Между тем вопрос этот задавался довольно часто, и отвечать всё равно кому-то нужно было, а отвечать за эту "стрелку", а точнее пьянку, приходилось в основном желудку.
   - Эй! - позвал он кого-нибудь.
   - Проснулся. - Отозвался голос совсем рядом. Голос принадлежал Марине, потому необходимо было изо всех сил "держать хвост пистолетом".
   - Мариша, сколько можно спать?
   - Вопрос радикально поставлен. Попробуйте изменить тон!
   - Хорошо! Где я?
   - Уже лучше. Ты у меня.
   - И чего я тут забыл?
   - Хам!
   - Дай минералочки глоточек!
   - Может лучше водочки?
   - Лучше водочки, но всё-таки, дай водички!
   - Вставай! Сам себе налей! Не собираюсь с тобой возиться. У меня скоро гости. И тебе здесь совсем не место.
   - Какие ещё гости? Что ты несёшь?
   - Хам! Что, у меня не может быть гостей? Или всю жизнь на твою рожу смотреть?
   Логинов не ответил. Было большое желание дать этой сучке сейчас промеж глаз, но отчего-то сил на это не было.
   - Братки меня принесли?
   - Дерьмо - твои братки. Если бы я хоть моргнула им, они бы имели бы меня вкруговую. Приходится всё время высушивать их похотливые слюни, между прочим, противными моему естеству словами.
   - Хорошо, что я обучил тебя этим словам.
   - Очень признательна. Слушай, ну вставай уже! Надоел.
   Логинов со стоном отделился от подушки.
   - Дай анальгину!
   Марина с тяжёлым вздохом встала.
   - Дай, дай, дай! Других слов ты, наверное, и не знаешь.
   - Слушай, заткнись, а!
   - Ах, простите! Ещё одно слово из вашего лексикона. Очень приятно.
   Анальгин, как, впрочем, и водку, и даже может быть воду, никто не принесёт. Это Логинов прекрасно знал, но потрепать нервы было в его правилах, точнее законах, которым ему приходилось подчиняться. Законам братвы. Никто и никогда не приносил ему ничего. Всё приходилось брать своими руками, своими мозгами, или руками и мозгами тех, кто был слабее, добрее, проще. Это было противно, но так уж повелось, и с этим никто ничего поделать не мог, а тем более Логинов.
   Сам он был не из этих.
   Он сам так считал: "Я не из этих".
   Казалось, ещё немного, он бросит всю эту канитель. Драки, пьянки, разборки, бабы на одну ночь, разного рода "форсы" - у меня джип круче, а у меня дача на Канарах, а у меня.... Бесконечное "а у меня". Но продолжал кутить, драться, хвастать, разводить лохов. Жизнь его была как замкнутый круг без выхода и резких ответвлений.
   Единственным "светлым пятном" в его жизни была юность.
   Друг на всю жизнь - Серёга Шамилов. Они вместе росли в детдоме, вместе убегали с уроков на реку рыбачить, любили одних девчонок, но при этом никогда не ссорились. Что за ерунда - ссориться из-за девчонок. Лишь одна девчонка всё время вставала между ними - Маринка - сестра Шамилова. Она всегда была против брата и всегда за Логинова.
   Стоило возникнуть спору между друзьями, любому малозначительному несогласию между ними, и Маринка была тут как тут. Нельзя было сказать, что брата она не любила, скорее она была по всем вопросам одного мнения с Логиновым. Иногда Логинову это не нравилось, и он посылал бедняжку куда подальше, но чаще, благодаря ей, он выходил в споре победителем (а побеждать он очень любил), и тогда Логинов приносил ей краденные с кухни конфеты или пирожки, а Маринка радовалась им.
   Став постарше, друзья были так же неразлучны. По отдельности их не воспринимали. Ни одно противозаконное событие в детдоме не обходилось без них. Вылазка ли на танцы в городской клуб, сидячая ли забастовка против изгнания любимого учителя Егора Дмитриевича за пьянку, или издевательство над новичком Антошкой Корсаковым, всё затевалось неразлучными пакостниками Шамиловым и Логиновым.
   Потом была армия. И снова вместе. Теперь к ним присоединился былой недотрога и плакса Корсаков. За время службы он возмужал, окреп, а главное стал своим. Он и был своим, поскольку так же был детдомовским, но по настоящему стал своим после того, как однажды не заложил неразлучную парочку, устроившую в казарме чуть ли не бордель. Логинов и Шамилов нашли в городе девчонок, а Корсаков, бывший в наряде на КПП пропустил всех, а потом прикрывал, как мог, задержал дежурного, напоил его, и пока ребята не натешились и не позвонили, рассказывал бедному майору всякие басни. И если бы какой-то "стукач" не донёс, девчонки спокойно бы покинули территорию части.
   Майора потом разжаловали, а Корсакова отправили на "губу". Зато оттуда Антона встречали как героя. Привели ему сразу трёх красавиц в каптерку, "духи" достали "трёхлитровик" самогона. От красавиц Корсаков отказался, чем не преминули воспользоваться остальные, а после выпитого совместно "трёхлитровика" Корсаков, Шамилов и Логинов поклялись быть друзьями на веки вечные, надрезали кончики пальцев и смешали кровь свою друг с другом братским прикосновением.
   Но чего стоит в наше время клятва на крови?
   Логинов наконец встал. Одеваться ему даже не пришло в голову. Он был в трусах, и этого было достаточно. Прошёл на кухню, выдвинул ящик стола, где валялись пригоршнями разные пилюли, выбрал одну, очень похожую на анальгин, хлопнул ящиком и жадно припал к крану. Сзади крутилась Марина.
   - Есть будешь? - не дождавшись ответа, она отправилась быстрым шагом в коридор, по пути застёгивая жилетку. - Короче, чайник горячий, в холодильнике колбаса, мне идти....
   Логинов прибежал в коридор и остановил ее, ухватив за руку.
   - Куда это ты? Постой-ка!
   - Отпусти! Больно же. - Логинов только крепче обхватил руку Марины и привлёк девушку к себе, дохнул перегаром.
   - Отпусти! От тебя несёт как из помойки. - Марина вырвалась и скрылась в ванной.
   Логинов усмехнулся, вернулся на кухню, открыл холодильник, достал початую бутылку водки, отвинтил крышку и жадно глотнул. Поперхнувшись, закашлялся, скрючился в три погибели и кашлял долго и мучительно. Прибежала Марина стала кулачком бить его по спине.
   - Ну что, нельзя в рюмку, что ли, налить? Алкаш!
   - Блин! Хватит колотить - дырку пробьёшь. Ну, подавился.
   Марина обиженно хмыкнула и убежала.
   - Ты куда? Далеко?
   - Я ж сказала - у меня гости.
   - Какие гости ещё? В такую рань только враги в гости ходят.
   - Всюду тебе враги мерещатся. Дикий ты стал совсем. Уйду я от тебя.
   - Уйдёшь?
   - Конечно, уйду, - поправляя воротник пиджака перед зеркалом, говорила Марина. - На кой ты мне сдался? У меня не бываешь, а когда бываешь, пьяный или с похмелья. Любовник из тебя никакой. Надоел ты мне.
   Логинов, слушая хоть и справедливые, но обидные слова, прищурившись, двигался в коридор. Марина не ждала опасности, и только в последний момент, вскрикнув, обернулась.
   Пощёчина отбросила её в сторону, догнала нога. Марина пролетела в спальню и упала на кровать. Марина укрывалась от ударов.
   - Не надо! Я пошутила, не надо!
   - Я тебе покажу, сука! Уйдёт она! На! На тебе пьяный, на тебе с похмелья, на тебе, никакой! Уйдёт она.
   Логинов чуть остыл и даже уже пожалел о своей вспышке ярости, но Логинова так унижать нельзя, Логинова так оскорблять нельзя, Логинов не должен такое прощать. Он прошёл на кухню, глотнул ещё водки.
   - Уйдёт она. Иди! Убирайся ко всем чертям, только потом не пожалей! Стерва! - Логинов снова вернулся в спальню. Марина не плакала. Она лишь лежала в прежней позе, ожидая новых побоев, и они не заставили себя долго ждать. Логинов набросился на женщину. Его душила ярость оттого, что Марина молчала, не плакала, не возражала, не оправдывалась, а лишь терпеливо молчала.
   - Иди! Или напомнить тебе, кто укокошил Старого? Вся милиция была у него на хвосте, вся братовская рать была не против перерезать ему горло, а какая-то потаскушка распотрошила старика и была такова. Молодец!
   - Я была не в себе!
   - Скажи проще - была под кайфом. Ты большую часть времени в приятном забытьи, в то время как я пашу. И, думаю, милиции наплевать на то, что ты была не в себе, да и подельникам Старого тоже. Сдам я тебя. Сколько можно тебя покрывать?
   - Ты не посмеешь!
   - У-тю-тю! Не посмею? Это почему же? Я чист.
   - Почему же ты не сделал этого до сих пор?
   - Потому, что я не хочу тебя потерять. - Логинов схватил Марину за плечи и упёрся в неё взглядом. - Но если ты меня предашь, я найду в себе силы отдать тебя на растерзание.
   - Что ты говоришь! У тебя нет доказательств. И потом, это было уже почти год назад. Всё забыто.
   - Ошибаешься! Дело ещё не закрыто. А старовские братки перерезали глотки половине проституток Минска. Конечно! Откуда им знать, что та, которая им нужна, совсем рядом с ними. Заправляет в их любимом казино, подаёт им коктейли и вышибает с них же денюшки.
   - Всё равно, ты ничего не докажешь. А я никогда не признаюсь.
   Логинов радостно посмотрел на Марину как на пингвина в зоопарке.
   - Твоё признание никому и не нужно. Тебя прирежут милая, до того, как ты откроешь ротик, - Логинов вновь оставил женщину и отправился за очередным глотком водки.
   Логинов на этот раз вернулся с бутылкой в руках и стаканом. Он встал в дверях, улыбаясь и наслаждаясь реакцией Марины. Медленно налил в стакан водки и протянул девушке.
   - Ну-ну! Как мы напуганы. На, глотни! На тебе морды нет.
   Марина взяла стакан.
   - Я не убивала его! Я не помню этого.
   Марина выпила водку залпом. Глаза заслезились от непривычного объёма выпитого. Марина выронила стакан и закрыла лицо руками.
   - Ладно! Не плачь!
   - С чего ты решил, что я стану плакать? - тут же оторвав руки от лица, спросила Марина. - Ты же не подставишь сам себя. Помнится, именно ты со своими дружками увёз его тогда. И, по-моему, у тебя было гораздо больше поводов покончить с ним.
   - В том-то и дело, дорогая. Мы повязаны одной ниточкой. - Логинов присел рядом с Мариной, обхватил её колени. - Ну, всё-всё! - Он всё больше хмелел и от того добрел. - Забудь об этом! Ладно? Я тебя люблю! Не уходи от меня! Когда ты пугаешь меня своим уходом, я просто теряю рассудок. Ну, прости! - Логинов ласкал шею и плечи Марины. Он прекрасно знал, как её возбудить. Поцелуй в ушко, в другое, губы, щёки, шею, плечи. Долой пиджак! Вот она застонала от наслаждения... Нет?! - В чём дело? Ну, забудь ты, наконец! Уж не больно сильно я тебя ударил. Ну, давай! Я хочу тебя. Прямо сейчас.
   Логинов навалился на Марину всем телом, срывая с неё одежду. Девушка безвольно лежала, уставившись в потолок, и плакала навзрыд.
   19. К вам посетитель
  
   Город шумел за окном обычными своими делами. Троллейбусы ползли, шелестя рогатинами по проводам, их обгоняли автобусы. Маршрутки нагло лезли вперёд и сигналили не поддающимся никому легковушкам. Люди, укрываясь от ветра, спешили куда-то, ждали зелёного светофора на перекрёстках, скрывались в метро.
   Корсаков сидел за столом, наблюдая эту картину. Всё время он был внутри этого потока. Внутри троллейбуса или автобуса, реже внутри маршрутки. Сам бежал, спотыкаясь и поскальзываясь по тротуару, ждал на перекрёстке зелёного светофора, каждый день его съедало и выплёвывало метро. Но никогда раньше он не подозревал, как это выглядит со стороны.
   Теперь это был словно другой мир. Со своими законами, своим распорядком дня, своим обеденным перерывом. Совсем чужой, но вполне имеющий право на существование. Ещё позавчера он был частью этого мира, а вот теперь принадлежит совсем другому. Причём днём одному, а ночью, во сне, к ещё одному. И сколько этих миров вокруг? Сколько ещё откроется ему?
   - Корсаков! К вам посетители. - Оторвал его от размышлений бодрый голос Валечки.
   "Кто это?" - Удивился Корсаков и поднялся навстречу пришельцам из другого мира. Дверь тут же отворилась, и в комнату с некоторой опаской вошли редактор Бражник собственной персоной, Стёпка - наборщик и водитель Бражника - Кривошей.
   - Привет, дезертир! - с улыбочкой протянул руку Бражник. Корсаков пожал холодную руку начальника, поначалу онемев.
   - Еле нашли тебя. Вот ведь, значит, куда тебя пристроили! - Бражник быстро оглядел палату, пока Корсаков пожимал руки остальным. Стёпка понимающе подмигнул, а Кривошей вообще сделал вид, что впервые Корсакова видит. - За что?
   - Я, думаю, недельку задержат меня тут, - пояснил невпопад Корсаков.
   - Чего ты? Лежи, отдыхай! Зачем ещё в больнице лежат? - ухмыльнулся Бражник Стёпке. Как будто Стёпка всю жизнь только и делал, что лежал в больнице. - А вообще, конечно, без тебя завал. Придумал ты не вовремя заболеть, да и чем. Кстати, что у тебя?
   - Я не знаю. Стресс, депрессия. От меня Оля ушла.
   - Какая Оля? А, Оля? Ну да, ну да! Слышал. Сочувствую. Но не больше. Что ты, маленький? Из-за бабы расклеился!
   Корсаков виновато потупил голову, всем своим видом, показывая, что расклеился он, конечно, зря, однако....
   - Однако засиделись мы, - взглянул на часы Бражник, - а дел по горло. Вот тебе тут фрукты, кефир. Бери-бери, ещё принесём! - редактор сунул Корсакову пёстренький пакет.
   - Выздоравливай-выздоравливай! - подхватили Стёпка с Кривошеем. - Всё! Давай! - пожали руку Корсакову и стали пятиться к двери.
   - И вы не поскользнитесь! - напутственно съязвил Корсаков, пожимая руку Бражнику, надеясь, что тот сейчас же уйдёт. Однако тот остановился на полпути к дверям.
   - А, кстати! У тебя ж сейчас полно времени. Ты возьми кое-что. - Бражник сунул ему довольно увесистую папку.
   - Что это?
   - Так! Кое-что. Покопайся! Материалы разных дел уголовных. Я для тебя вчера принёс, а ты....
   - Хорошо, я посмотрю. Но не обещаю....
   - Нет-нет! Отдыхай! Если только скучно станет, прочтёшь на досуге.... К пятнице, конечно, хорошо бы, хоть на страничку, а?
   - Хорошо! Я постараюсь.
   - Ну и отлично! А может, и больше странички? Не стесняйся! Ну, всё! Я пошёл. В четверг Паша заскочит. - Бражник снова пожал руку Корсакова и убрался за дверь.
   "Вот ведь! - усмехнулся про себя Корсаков, взвешивая в руках папку. - Пришельцы из другого мира".
   Он сел за стол, развязал тесёмки папки и открыл, вытащил содержимое наружу, а пустую папку отбросил прочь.
   Содержимым же папки были папки поменьше со скоросшивателями. Папок этих было пять. На каждой на обложке значилось: "ДЕЛО N такое-то", а ниже на всех приписано: "сдано в архив". Это означало, что дело раскрыть не удалось, преступник не пойман, и найти его не представляется никакой возможности. Бражник же, видимо, считал, что Корсаков, даже лёжа в больнице, может запросто раскрыть все эти дела, вывести всех преступников на чистую воду, арестовать их, вынести приговор и ... короче, за неделю сделать то, что за год не смогло сделать следствие.
   Впрочем, нужно сказать по секрету, редактор не первый раз подбрасывал Корсакову подобную работёнку, и тот прекрасно с ней справлялся. Дело в том, что никого Корсаков на чистую воду не выводил, никакого расследования не проводил. Всё, что требовалось от него, это придумать на основе подобных "глухарей" страшненькую историю с вымышленными именами, вымышленным расследованием, вымышленным приговором. Обычно на подобное "расследование" Корсакову требовалось часа три-четыре, и уже на следующий день читатель мог лицезреть результат на страницах суперпопулярного издания "ФЭД", что расшифровывалось как - "Фантастика, Эротика, Детектив".
   Подобная же практика проводилась и по другим направлениям. Фантастикой в редакции занимался Костя Свистунов. Представляя написанное как письма читателей, перепечатки из других представительных изданий, выдавая всё за чистую монету, Свистунов часто аргументировал свои сказки мнениями авторитетных исследователей, что на читателя действует особенно гипнотически. И, надо сказать, если бы "ФЭД" не была желтенькой газетёнкой очень дешёвого пошиба, и не читали бы её просто из желания как-то убить время в электричке, вероятно, редактора бы затаскали по судам за клевету и дезинформацию населения.
   Эротику штамповала скромная Верочка Шитик под разными псевдонимами, которые она даже уже не все помнила. В жизни она была стеснительной серой мышкой, очкастой старой девой. Зато в своих памфлетах иной раз выдавала такое, что аж дух захватывало.
   Естественно, Бражник допускал к печати и кое-какие перепечатки из других изданий, чаще всего зарубежных, откорректированные Корсаковым письма читателей, подходящие под формат газеты. А формат был прост - прочитал и забыл.
   Корсаков подумал о том, чем бы ему заняться в первую очередь. Решение возникло само по себе в образе самого Аркаши, который ворвался в палату Корсакова, первым делом обнаружил папки и тут же отправил их в мусорное ведро.
   - Так нужно поступать с тобой. Только так. Иначе ты ни черта не поймёшь. Дурья твоя башка! - пояснил он свои действия. Корсаков пытался возражать, но по отношению к Аркаше это было совершенно бесполезно.
   - Ну, это же моя работа. У меня сейчас навалом времени, почему бы и нет?
   - У тебя навалом времени? У тебя ровно десять минут, чтобы собраться, и я жду тебя внизу.
   - Куда уже опять?
   - Нет! Гляньте на него! У тебя точно с головой нелады. Ты что, забыл? Мы едем к Марише.
   - Ты же вчера собирался.
   - Собирался, но не поехал, - недовольно сообщил Аркаша. - Она позвонила, сказала, что поехала на какой-то пикничок. А что это значит?
   - Не знаю!
   - Это значит, что поедем сегодня.
   - В казино? - сморщился Корсаков. - Мне нечего надеть.
   - А шмотки Логинова?
   - Неудобно.
   - А ему удобно было в тебя стрелять? Считай это возмещением морального ущерба.
   - Ещё не доказано, что это он стрелял.
   - Ай-яй-яй! Какие мы законники! Всё, хватит! Одевайся! Ты мне надоел. - Аркаша повернулся и пошёл к дверям. - Жду внизу.
   Однако у Корсакова не получилось очень уж быстро одеться и спуститься вниз. Едва он расстегнул свою пижаму, дверь снова отворилась. На пороге стояла Олечка. Она осторожно заглядывала из-за двери, по-видимому, боясь заходить.
   - Можно?
   - Оля! - Корсаков опустил безвольно руки и встал как вкопанный.
   - Привет, Сенечка! - Оля осторожно вошла, будто по льду и боясь поскользнуться. - Я вот к тебе пришла. Как ты? - Корсаков смотрел на свою бывшую, явно полагая, что это фантом. - Это из-за меня, да? Из-за того, что я ушла? Я узнала от Нины Афанасьевны, что с тобой беда. - Оля поставила на стол пакет, из боков которого кругло выпирали апельсины, рядом с пакетом, принесённым Бражником. Пакеты оказались совершенно идентичны, только Олин был чуть пообъёмнее. - Я тебе апельсинов принесла и пирожков, как ты любишь. Почему ты молчишь? Ты не рад мне, что ли?
   - Оля! Ты уходи лучше! - Корсакова отчего-то стало подташнивать ни с того ни с сего.
   - Ах, так! Я-то думала, он переживает, а ты... гонишь меня? Может, я хочу вернуться.
   - А ты хочешь вернуться? - отвернувшись от гостьи, спросил Арсений.
   - Нет! Я просто гипотетически...
   - Не надо! Уходи!
   Оля опустила виновато голову и пошла к дверям. Корсаков смотрел ей вслед, зная, что больше она не придёт.
   - Выздоравливай! - пожелала она, уже выходя, и несмело улыбнулась. - Пока!
   Когда дверь за Олей закрылась, Корсаков сел на кровати и закрыл лицо руками. Увы! Он не обрадовался приходу жены, хотя ещё вчера, возможно, был бы на седьмом небе от счастья. Её приход, скорее, был для него неприятной необходимостью, как, наверное, и для самой Оленьки. Она всё равно рано или поздно бы пришла. Такая уж она. Однако это и не главное. Главное - он не хотел думать о ней сейчас. Корсаков встал, глубоко вздохнул и стал переодеваться. Внизу его ждал Аркаша.
  
  
   20. Шпаги наголо и мордой об косяк
  
   На этот раз друзья вошли в казино через главный ход. Швейцар, больше похожий на шкаф с ногами, однако вполне интеллигентного вида, отворил перед ними дверь. Блондинка со жгучей внешностью и умными глазами предложила свои услуги в качестве гардеробщицы. Друзья благодарно расстались с пальто, обменявшись понимающими взглядами по поводу блондинки.
   Поднявшись по глухой винтовой лестнице, Корсаков с Аркашей оказались в царстве вечного дня. Вдоль зелёных бархатных стен с ракушками светильников тянулись ряды игровых аппаратов. В дальнем углу располагался бар со скучающим барменом. Высокие стульчики пустовали. И во всём зале было только пять человек, двое из которых лениво играли в бильярд и были, скорее всего, охранниками. Девушка-крупье за зелёным бархатным столом мастерски тасовала колоду, как видно, от нечего делать. Двое парней, судя по одежде, тоже крупье, присев на край стола с рулеткой, негромко разговаривали. Пятым был упомянутый бармен.
   - Ну и нет никого. Зря только пришли, - проворчал Корсаков.
   - А кто тебе нужен? Ты что, играть собрался? - Аркаша подтолкнул друга вперёд по направлению к бару.
   Никто особо на их появление не отреагировал. Лишь бармен встал со своего места навстречу возможным клиентам.
   - Добрый день, господа! Что будете пить?
   - Добрый день, малыш! Плесни-ка нам виски со льдом! - развязно, присев на стул у стойки, просипел Аркаша.
   - Здравствуйте! - скромно кивнул Корсаков, садясь рядом с другом.
   Бармен, радуясь возможности немного размяться, принялся вертеть бутылками.
   - Что-то пусто у вас сегодня, - продолжал разговор Аркаша.
   - Рано ещё. К обеду начнут собираться потиху.
   - Марина тут?
   - Сейчас спустится.
   Друзья, чокнувшись, отпили по глотку.
   Через минуту через заднюю дверь вошла Марина. На ней была облегающая кофточка с длинным рукавом и воланами, широкая юбка клиньями и золотого цвета туфли на высоченных шпильках. Объёмные чёрные очки и чёлка завитком плохо скрывали запудренную ссадину.
   - Привет, ребята! Давно вы здесь? - она чмокнула в щёку Аркашу, неумело при этом, пытаясь скрыть свою ссадину. И, конечно же, тот, кто изо всех сил пытается что-то скрыть, таким образом, именно этим и выдаёт себя. Аркаша повернул к себе её лицо и приподнял очки. Марина убрала его руку, водворив очки на место и ещё сильнее сдвинув на лицо чёлку, потом с улыбочкой протянула руку Корсакову.
   - Хорошая маскировка! - процедил Аркаша.
   - Не твоё дело! Угости лучше даму водкой!
   - Малыш! Водки даме организуй!
   Марина усмехнулась, присев на стул между друзьями.
   - Это он?
   - Кто он и что он? Давай оставим эту тему! Я просто хочу выпить.
   - Хорошо! Мне и так всё ясно. Может, пересядем за столик?
   Марина не ответила. Приняв стакан с водкой, она тут же опрокинула его залпом и встала.
   - Потанцуем?
   Аркаша встал ей навстречу и с поклоном взял за руку. Они вышли на танцплощадку. Марина обвила шею партнёра, Аркаша обнял девушку за талию. Бармен сделал музыку погромче.
   - Они давно знакомы? - спросил, косясь на танцующих, бармен.
   - А что?
   - Не видел, чтобы хозяйка позволяла такое кому-нибудь.
   - Даже Логинову?
   - Хозяину? Ну, это другое дело. Они знакомы, кажется, целую вечность. Впрочем, кому я это говорю!
   - Вы меня знаете?
   - Конечно! Почему вы спрашиваете?
   Корсаков понял, что его вновь принимают за другого, и решил не выводить бармена из заблуждения.
   В этот момент в зал вошел Логинов. Он был в домашнем халате до пят, в тапочках на голую ногу. Его мокрые чёрные волосы были гладко зачёсаны назад. Он окинул уничтожающим взглядом танцующую парочку, потом увидел Корсакова. Его передёрнуло. Логинов побледнел, но, взяв себя в руки, улыбнулся и подошёл.
   - Арсений Павлович, если не ошибаюсь? Добрый день! - Логинов протянул руку.
   - Добрый день! Не ошибаетесь. А вы, вероятно....
   - Логинов Константин Евгеньевич.
   - Очень приятно! - пожал руку Логинова Корсаков так, как пожимают руку врага. - Вы меня знаете?
   - Теперь, да! Марина мне рассказала. Вы удивительно похожи с братом.
   - Вы знаете наверняка, что мы братья?
   - Нет. Но это и так очевидно. Жаль, Антон не дожил.
   - За что же вы его убили?
   - Я? Вы с ума сошли! Я его не убивал. Зачем?
   - Конечно-конечно! Расскажите это кому-нибудь другому.
   Бармен поставил для Логинова на стойку стакан с водкой.
   - Помянем Антошу. Я его любил.
   - "У попа была собака, он её любил..."
   - Слушай! Ты начинаешь мне действовать на нервы, - придвинулся Логинов к Корсакову. - Какое тебе дело до него?
   - Почти никакого. Если не считать, что он был моим братом.
   Логинов усмехнулся и, прислонившись к стойке спиной, стал глядеть на танцующих. Марина и Аркаша, конечно, сразу заметили вошедшего Логинова, но расстояние между ними отнюдь не стало больше. Марина по-прежнему обвивала руками Аркашу, а тот, видимо, собираясь совершенно разозлить Логинова, положил обе ладони на ягодицы партнёрши.
   - Твой приятель, видимо, желает расстаться со своими руками.
   - Я думаю, вам просто необходимо вмешаться как мужчине. Ведь вы мужчина? Или вы не мужчина?
   - Заткнись! Я разберусь с ней попозже.
   - Конечно! С женщиной справиться легче.
   - Слушай, не лезь, а! - Логинов схватил Корсакова за отворот пиджака. При этом Корсаков почувствовал, что даже Аркаше было бы нелегко справиться с Логиновым, ну а Корсакова тот просто разломит пополам. Однако внимание Логинова вдруг переключилось на костюм Корсакова. - Мне кажется, или это действительно мой костюм?
   - Ваш. Простите, я не думал, что вам больше нечего надеть. Марина любезно мне его предложила вчера.
   - Вчера?
   - Я присвоил ваш пиджак, а Аркаша отбил женщину, - совсем осмелел Корсаков. Отчего-то ему очень хотелось подраться, и ему удалось разозлить Логинова. - Пока вы отсутствовали, Аркаша занимался более интересным делом.
   Удара Корсаков не почувствовал. Лишь увидел яркую вспышку. Арсений отлетел под барную стойку и на мгновение лишился сознания, таким мощным и неожиданным был удар.
   Бармен совсем не ожидал такого поворота дел. Он отлично знал Антона Корсакова и хозяина как хороших друзей, и тут такое! Но самое интересное началось потом. Приятель Корсакова, только что зажигавший с Мариной, пришёл на подмогу другу, и через мгновение Логинов оказался сидящим рядом с Корсаковым. Арсений, в свою очередь, придя в себя, и обнаружив рядом Логинова, не мог не возвратить по возможности ему подаренный хук. Едва не сломав руку, он дал выход своему гневу. Логинов растянулся на полу.
   Тут в бой вступили охранники. Те, что только что спокойно играли в бильярд, прихватив с собой кии, тут же сбили с ног Аркашу, намереваясь просто затоптать его.
   Но Аркаша не зря служил в морской пехоте. Акробатически развернувшись на спине, при этом подарив охранникам по неплохому пинку, он оказался на ногах. Охранники поняли, что дело плохо, после того, как оба кия оказались сломаны ногами Аркаши. К тому же с пола поднялся Корсаков.
   От Корсакова, конечно, Аркаше пользы было мало, но всё-таки двое надвое - это уже не подавляющее преимущество. Однако, вскоре, видимо, услышав шум наверху, к охранникам присоединился швейцар, и Логинов пришёл в себя и готов был ринуться в бой.
   Но Логинову сегодня определённо не везло.
   Откуда-то сбоку к нему подскочила Марина, ласково обхватила шею любовника, и дуло маленького дамского пистолета уткнулось Логинову в щёку.
   - Всем назад! Или я прострелю твою чёртову башку. Я не шучу!
   - Ты блефуешь, - недоверчиво ухмыльнулся Логинов.
   - Хочешь проверить? - крепче прижав пистолет к щеке Логинова, кричала Марина.
   Охранники ждали. Корсаков с Аркашей подобрались к Марине. Аркаша перехватил у Марины пистолет и заложника.
   - У меня точно хватит сил тебя пристрелить. Таких как ты, мы в Чечне как свиней резали.
   - Чего вы хотите?
   Марина забежала за барную стойку, схватила какой-то пакет и сунула его бармену.
   - Всю выручку за вчерашний день!
   Бармен вопросительно глянул на Логинова. Тот кивнул. Бармен открыл кассу и, собрав всё, высыпал в пакет. Марина забрала пакет и вернулась к друзьям.
   - А теперь всю выручку казино сюда же! - она кинула пакет швейцару. - Только без глупостей!
   - Делай, что тебе говорят! - приказал Логинов.
   Швейцар открыл кассу казино, зашёл в неё.
   - Не вздумай сигналить ментам! - предупредила Марина. - Кто поверит, что хозяйка будет грабить свое собственное казино.
   - Ты совсем чокнулась, стерва! - проговорил сдавленно Логинов.
   Неожиданно Марина развернулась и острым кулачком дала Логинову по носу так, что Аркаша едва удержал того.
   - Теперь мы в расчёте.
   Из носа Логинова потекла тонкая струйка крови.
   Швейцар вернулся с полным пакетом денег и передал его Марине. Логинов зло смотрел на свою любовницу.
   - Никуда ты не денешься. На коленях приползёшь, сучка!
   - Заткнись! Пошли вниз, к машине.
   Логинов, конвоируемый Аркашей, двинулся к лестнице. За ними Марина. Процессию завершал Корсаков. С кием в руках он пятился, боясь, как бы охранники не приняли каких-нибудь радикальных мер для освобождения хозяина. Охранники же свободно пропустили всех. Соваться под пули из-за Логинова им совсем не хотелось.
   - Я пойду вперёд, заведу машину и подъеду к дверям, а вы потом кидайте его и залазьте! - Марина обогнала Аркашу и побежала по лестнице. Когда она исчезла из виду, Логинов прохрипел Аркаше:
   - На черта тебе эта наркоманка, парень? Иди лучше ко мне работать! Я хорошо плачу. Наверняка побольше, чем на твоей работёнке.
   - Пошёл ты к чёрту! Чем на тебя работать, я лучше сдохну.
   - Я не сомневаюсь в этом.
   - В чём?
   - В том, что очень скоро ты сдохнешь.
   Аркаша дотащил Логинова до дверей, как раз, когда Марина подъехала на машине к входу. Откинув Логинова к стене, держа его на мушке, он выбежал вслед за Корсаковым на улицу.
   - Быстро, трогай! - крикнул Аркаша, запрыгивая на заднее сиденье.
   Марину не нужно было просить дважды. Машина резко рванула с места и скрылась за поворотом.
   Тут же к входу подъехал джип. Логинов и два охранника выбежали из дверей казино. За рулём сидел швейцар.
   - Пошёл! - Логинов как был в халате, вытирая окровавленный нос, запрыгнул в машину.
   - Кажется, ушли! - констатировал Аркаша, когда машина с беглецами выехала на кольцевую.
   - Сомневаюсь, что они оставят нас в покое. Зря мы устроили эту заваруху, - проговорил Корсаков. У него назревал огромный синяк под левым глазом, и щека была словно раздута флюсом.
   - Куда теперь?
   - В больницу нам нельзя, вычислят мгновенно.
   - О чём вы! У нас же есть деньги. Снимем квартиру, переждём, - радостно предложила Марина.
   - Вы, я вижу, в полном порядке, - пробормотал Корсаков разбитыми губами, - а мне не по себе!
   - Да что ты такой кислый! - толкнул Аркаша друга плечом. - Подумаешь, Логинов! Нашёлся, тоже мне, мафиози! Давай, Марина, на Калиновского! Я там одно агентство знаю. Снимем квартиру, да пожрать чего купим. В этом казино совсем гостей принимать не умеют.
   Марина захохотала, её поддержал Аркаша, да и Корсаков не смог сдержать улыбки.
  
   21. Поживём - увидим!
  
   Агентство недвижимости "Замочек" располагалось в полуподвальном помещении одного из многочисленных в Минске административных учреждений, занимая две комнаты.
   В одной из комнат стояли два чёрных стола с телефонами, компьютер и чёрный шкаф со стеклянными дверцами.
   За столами сидели две наманикюренные девчушки и были все в работе. Обе наперебой разговаривали по телефону, выискивая квартиры во всех частях города, делились информацией с другими агентствами, заносили в компьютер данные о жилплощади, наличии мебели в квартирах предназначенных под съём, конечно же, о стоимости и других достоинствах квартир и домов.
   Во второй комнате сидел важный директор. На вид ему было около сорока, на самом деле едва чуть больше тридцати.
   Как ни странно, его телефон тоже был постоянно занят. Но разговоры он вёл совершенно не относящиеся к недвижимости.
   - Партия шампуней "Sunsilk" из Украины, - сообщал он кому-то. - Нет, не у меня. На складе...двадцать ящиков. Да, забирай! ... Металлочерепицу будете брать? Или я Казинцу сливаю.... На складе у Лёхи. Подъедешь? Короче, я звоню.... - Работа шла полным ходом.
   Время от времени к нему заглядывали девчушки с договорами о предоставлении услуг. Директор ставил свою размашистую резолюцию и печать фирмы. Иногда он сам выходил из своего кабинета, разговаривал с клиентами, уговаривал, отговаривал и снова возвращался к своим шампуням.
   Аркаша и Марина зашли в агентство вдвоём, решив представиться молодой супружеской парой.
   - Добрый день! Присаживайтесь! - встала им на встречу одна из девчушек и тут же села. Вторая, прильнув к телефонной трубке, придирчиво оглядела пришедших.
   - Нам нужна квартира...двухкомнатная. Где-нибудь недалеко от центра.
   - Купить или снять?
   - Снять.
   - В каких пределах? - деловито защелкав кнопками компьютера, поинтересовалась девчушка.
   - А какие пределы существуют? - ответил вопросом на вопрос Аркаша.
   - От стапятидесяти до трёхсот в месяц, - быстро сообщила девушка, в уме прикидывая примерный план действий.
   Дело в том, что положительное решение вопроса целиком зависело от платёжеспособности клиента. Если клиент выбирал наиболее дешёвые квартиры, девчушка, конечно же, тут же находила в своих списках 4-5 квартир по такой стоимости в приемлемых районах города. Клиент выплачивал немалую сумму за услуги агентства, получал список телефонов и отправлялся на осмотр квартир.
   Ему было и невдомёк, что предложенные квартиры, на самом деле никогда не сдавались и сдаваться не собирались.
   Клиент по телефону договаривался о встрече (если ещё договаривался), приезжал на место, хозяин показывал квартиру, договаривался об оплате, о времени въезда. Но назавтра у хозяина обязательно что-нибудь случалось, из-за чего въезд в квартиру клиента откладывался на неопределённое время.
   Обиженный клиент снова шёл в агентство, девчушки охали и ахали, давали клиенту новые номера, клиент снова отправлялся на поиски квартиры, и всё повторялось до тех пор, покуда клиенту не надоедало, и он не отказывался от мысли найти квартиру по приемлемой цене.
   Если же клиент не был лохом из провинции и не жалел лишних пятьдесят баксов, всё шло уже по совсем другому сценарию.
   Девчушка звонила агенту. Тот лично препровождал клиента на выбранную квартиру. Тут же составлялся договор и, как это ни странно, клиент становился жильцом.
   Только что пришедшие оказались очень даже платёжеспособными, и вскоре девчушка нашла приличный вариант. Всего-то за триста пятьдесят у.е., вызвала агента, и Аркаша с Мариной вышли из агентства на свежий воздух и стали ожидать. К ним присоединился Корсаков.
   - Ну, как, всё в порядке?
   - Квартира трёхкомнатная, двухъярусная. Все удобства, мебель, телек, все дела.
   - И сколько?
   Когда Аркаша ответил сколько, у Корсакова, как говориться, "в зобу дыханье спёрло". Он ничего не ответил, и лишь повертел у виска.
   - Дорого?
   - Нет! Очень дёшево! Нельзя что ли было не рисоваться? Сняли бы что попроще. Зачем, чтобы нас запоминали?
   - Слушай, Сеня, расслабься! Таких агентств в Минске сотни три. Вычислить нас практически невозможно. А запомнили бы нас, если бы мы изображали из себя засекреченных шпионов. Кончай! Жить нужно красиво!
   Корсаков только вздохнул. Он знал, что при Аркашином, да, видимо, и Маринином расточительстве, деньги очень быстро улетучатся, но спорить не стал. Он слишком устал, хотел поесть и выспаться.
   Вскоре явился агент в образе девушки в косухе и наворотах металлистки. Беспрерывно жуя жвачку, она умудрялась разговаривать. Словарный запас её был невелик, но дело она своё знала. Хозяин уже ждал их прихода в квартире. Всё показал, научил включать и выключать телевизор, дивидишник, музыкальный центр. При этом агент-металлистка повсюду моталась следом. Без проблем оформив с хозяином квартиры договор аренды, она вытолкала того за дверь и, сказав: "Чао!", - пропала.
   - Ну как? - довольно свалившись в кресло, спросил Аркаша Корсакова.
   - Хорошо, конечно! - согласился Корсаков, присаживаясь в соседнее кресло, - но надолго ли?
   Марина бренчала на кухне кастрюлями, от чего у друзей заскрежетало в желудках.
   - Нужно купить продуктов.
   - Сегодня гуляем. Отмечаем освобождение из рабства моей любимой женщины. - В это время Марина вошла в комнату и прыгнула на колени Аркаши. Их скромный поцелуй превратился в затяжной прыжок, и Корсаков отвёл глаза.
  
  
  
   22. Отыскать и прикончить
  
   Логинов сидел перед камином и глядел на пламя. День подходил к концу, а о троице обокравшей его, не было никаких вестей. Вначале они легко догнали "Шкоду" Марины, сели им на хвост, и только ждали удобного момента разделаться с наглецами. Полчаса Марина таскала их по всем улицам и закоулкам. Логинов с наслаждением наблюдал испуганные лица преследуемых через окно джипа, подмигивал, грозил пальчиком. Он был уверен - ещё немного и Марина совершит ошибку, и тогда.... И вдруг такая неудача - кончился бензин. Джип позорно заглох на повороте, а "Шкода" укатила, помахав хвостиком.
   Бывший за рулём Веня получил своё. Логинов, не церемонясь, дал ему по уху, но толку, конечно, от этого было мало. В бессильной злобе Логинов навалился на капот. Деньги, а главное Марина пропали в неизвестном направлении.
   Что, собственно, Логинов знал о беглецах? Этот Корсаков N2 - лох, но с чёртиками в голове. О нём ничего не известно. Его приятель - любовник Марины. Совсем уж личность тёмная. Ни имени, ни места работы. Хотя, судя по силе удара - профессионал. Возможно, охранник. Да, был в Чечне. Значит россиянин или наёмник. Это уже что-то. Наиболее предсказуемая - Марина. Однако куда она поедет, тоже было не очень понятно. Тем более с этими двоими. Но проверить, конечно, стоит.
   Логинов перебрал в голове возможные варианты. В принципе, возможность найти Марину была. Хотя и небольшая. В казино сейчас ему ехать не хотелось. Нужно было немного отойти.
   Пока Логинов размышлял, охранники раздобыли бензину, раскулачив проезжавшую мимо "девятку".
   - Куда едем, шеф? - осведомился Веня.
   - Домой! - Логинов сел в машину с тоскливым видом и закрыл глаза.
   По дороге в Боровляны все молчали. Наконец, когда уже свернули с кольцевой, Логинов дал указания:
   - Узнайте всё про Корсакова Арсения Павловича. Где живёт, где работает, кто друзья, жена, любовница. Ты, Саша, разузнай, о белорусах, участвовавших когда-либо в боевых действиях в Чечне. Алик, ты прошвырнись по кабакам. Хотя, нет... не стоит. Это займёт кучу времени. Мариной я сам займусь. К вечеру жду вестей.
   Оставшись один, Логинов стал обзванивать всех знакомых ему подруг Марины. Но по тому, как рады они были его слышать, он постепенно понял, что ни к одной из них Марина бы не поехала и даже не связывалась ни с одной из них, иначе весь город был бы уже в курсе сегодняшних событий.
   Он налил себе виски со льдом и уселся перед камином то попивая из стакана, то прикладывая холодный стакан к опухшей щеке. Всё-таки этот Корсаков N2 здорово ему дал.
   Наконец, когда разомлевший Логинов уже стал кивать носом, объявился один из сыщиков. Логинов предложил ему налить себе чего-нибудь и скорее говорить.
   - Значит, так! - сказал изрядно вспотевший от поисков охранник. - Этот Корсаков Арсений Павлович, ещё известный в узких кругах как Сафин Арсений Павлович, до недавнего времени работал в журнале "ФЭД", занимал должность...
   - К чёрту его заслуги..., где он сейчас?
   - Сейчас он находится на излечении в клинике для душевнобольных.
   - Во как!
   - По-крайней мере, такой информацией поделился со мной редактор этой газетёнки, в которой работал Корсаков.
   - Охотно?
   - Не особо, но... деньги его интересуют больше, чем Корсаков.
   - Хорошо. Дальше!
   - Дальше всё, шеф! Я был в клинике, проверил местонахождение Корсакова по данному адресу и... в списках больных он не значится.
   - Не понял. Редактор что, соврал?
   - Не думаю. После повторной беседы он уверил меня, что видел Корсакова сегодня в больничной палате, в больничном халате, короче, всё было при нём.
   - И что же это значит?
   - Это значит, что Корсакову помогают скрыться от нас.
   - Работники клиники?
   - Точно!
   - И значит, достать его будет проблематично. Так! - Логинов встал и прошёлся по комнате. - Где Веня?
   - Звонил. Сказал, скоро будет.
   Тут же на пороге появился Веня.
   - Шеф, я их вычислил!
   - Молодец. Заходи, выпей! Если бы ты ещё их сначала не потерял, то и не искал бы сейчас. - Логинов сам налил охраннику виски. - Ну!
   - Наш каратист - некий Аркадий Васильевич Лясин. Проходил службу в Чечне. Пять лет назад был комиссован по ранению. Были с Быком у него на хате. Там семейка живёт. Они мне и поведали о местонахождении хозяина квартиры. Лясин работает и живёт в психиатрической клинике...
   - Всё, дальше можешь не продолжать. - Логинов грянул стаканом о стол. - Поехали!
   Веня притормозил в метре от стены больницы.
   - Это здесь!
   - Давайте, парни, выметайтесь! Сделаем эту богадельню, - выходя с битой из машины, проскрежетал Логинов.
   Логинов распахнул незапертую дверь. Коридор был пуст. Рабочий день остался позади, и все, кто сейчас был в больнице - это больные и дежурный персонал - две медсестры. Логинов с охранниками поднялись по гулкой лестнице и оказались перед закрытой на тяжёлый замок решёткой.
   - Ломай! - подёргав решётку и отстранившись, сказал Логинов.
   Веня привычным движением вложил острие прихваченной с собой монтажки в скобу замка и резко дёрнул вниз. Замок жалобно звякнул всем своим механизмом и поддался. Веня безжалостно скинул искалеченные останки замка и растворил решётку.
   Навстречу взломщикам по коридору уже шла медсестра.
   - В чём... - Веня не дал ей договорить и свалил её с ног ударом кулака.
   - Веня! Как ты обращаешься с женщиной! - оттолкнув упавшую медсестру ногой, довольно проговорил Логинов.
   Веня уже открывал ближайшую дверь.
   В палате, тревожно прислушиваясь к происходящему в коридоре, были двое больных. Когда дверь распахнулась, они со страхом поглядели на вошедшего. Веня, оглядев присутствующих, захлопнул дверь и продолжил движение по коридору.
   В это время вторая медсестра, поостерёгшись выходить навстречу незваным гостям, закрылась в ординаторской. Стараясь не создавать много шуму, она набрала номер милиции. Но сказать хоть слово ей не дал настигший её неожиданно удар по голове.
   - Глупо, дорогая моя! - опуская биту, сказал Логинов.
   В телефонную трубку слышались короткие гудки. Аккуратно положив трубку, Логинов вышел в коридор.
   Из палат раздавались крики и ругань. Кое-кто из больных на секунду высовывался, но его тут же оттаскивали более осмотрительные.
   - Их нет нигде, - доложил Логинову озадаченный Веня.
   - Конечно, нет! - спокойно ответил Логинов. - Они же не идиоты ждать, когда мы сюда сунемся.
   - Но, какого тогда хрена мы тут делаем? - удивился Веня.
  -- Пусть знают, что мы их так не оставим.
  -- Так что, уходим?
   Логинов поглядел со вздохом на швейцара и направился к выходу. Что-то нужно было придумать. Но что? Он остановился у одной из палат. Из приоткрытой двери на него глядел безумными глазами больной с вытянутым личиком и жиденькой бородкой. Ласково улыбнувшись, Логинов поманил того пальчиком. Лёлик (это был, конечно, он) доверчиво высунулся из-за дверей.
  -- Где живёт Аркадий, ты знаешь?
  -- Знаю, но это большой секрет... он живёт внизу. Только его там нет.
   Логинов усмехнулся и, ухватив Лёлика за локоть, поволок за собой.
  -- Пошли, дружок, покажешь!
   Вся братва двинулась на первый этаж. Лёлик с ужасной улыбкой шёл впереди, подталкиваемый Логиновым. Дверь, ещё дверь. Вот и дверь в каморку Аркаши, но Лёлик прошёл мимо. Логинов остановился на миг.
  -- Не здесь? - недоверчиво коснувшись двери, спросил он.
  -- Не-е-ет, это склад. Я знаю. - Лёлик махнул рукой, зазывая идти за собой. - Другой вход. За мною идите!
   Он толкнул наружную дверь и вышел на улицу. Вдохнул глубоко и уставился на звёздное небо. Логинов остановился рядом и тоже поднял голову, а следом за Логиновым и охранники и швейцар задрали головы.
  -- Чего там?
  -- Там? Там небо, звёздочки, и я скоро туда полечу. Да! Буду петь с ними и разговаривать. - Лёлик улыбнулся и поглядел на Логинова.
  -- Придурок! - Логинов пихнул Лёлика, и тот словно слабая кукла полетел в сугроб. - Веди давай! А то точно к небесам отправишься.
   Лёлик не сразу встал, он зарылся с головой в снег, заваливая себя всё больше и больше, и только, видимо, став задыхаться, вынырнул весь белый, вскочил и вдруг, круто повернувшись, двинулся вдоль стены. - Пошли!
   Охранники загоготали. Логинов цыкнул на них и двинулся следом за Лёликом. Обогнули угол больницы, и тогда Лёлик вдруг побежал. Через сугробы к забору, смешно вихляя задом и размахивая руками.
  -- Помогите, люди! Помогите, тут бандиты! Помогите, пожалуйста!..
   Он почти добежал до забора, но упал, и крик его застыл на полуслове. На полосатой спине расплывалось чёрно-красное в зимнем вечернем свете фонарей кровавое пятно.
   Швейцар сжимал в руке пистолет. Сизый дымок клубился из дула.
  -- Идиот! На хрена? - прошипел Логинов. - Убираемся отсюда!
   За забором завыла сирена, в стену ударил свет фар. Логинов и компания бросились за угол к джипу. Сзади слышались голоса. Завизжала женщина.
   Джип дал задний ход, повернул и стремительно выехал со двора больницы.
  
  
   23. Совет в третьей палате.
  
   Его внесли и положили на пол посреди коридора. Лёлик уже едва дышал. С надрывом чего-то внутри, с пузырящимся кровью ртом. Он страшно оглядывал окружающих его и улыбался. Но улыбка его всё чаще искривлялась гримасой боли, а глаза всё более затуманивались. Наконец, он протянул руку к ближайшему, ухватился за неё крепко, рванулся вверх, будто пытаясь, что-то сказать, открыл рот, но тут же упал обратно и уже остался недвижим. С распахнутыми в потолок глазами, распростёртый на полу как Христос.
   Из дверей палат выглядывали больные. Кто был посмелее, собрались вокруг Лёлика. Медсестра с наспех забинтованной головой просила их вернуться в палату. Кто-то отходил, но другие отмахивались, просились остаться. Кто-то просто не слышал, кто-то плакал.
   Наконец тело решили убрать в процедурную, пока не приедет скорая. Больные разошлись нехотя, оглядываясь. Вскоре приехал следователь, опергруппа. Ходили, измеряли, опрашивали санитарок и вызванного срочно Сиволапова. Потом тело Лёлика увезли, милиция тоже не задержалась. Сиволапов домой уже не поехал, остался спать в кабинете Тристана Поликарповича на диванчике.
   Больных никто ни о чём не спрашивал, на этом настоял Сиволапов, ссылаясь на их сверхвозбуждённость и сверхвпечатлительность. И он был прав. Больные долго не могли уснуть, выходили в коридор, выглядывали в окно место гибели Лёлика, просто сидели без света в своих и не в своих палатах и переговаривались.
   В третьей палате собрался целый совет.
   Дядя Коля, Шура и Лёва - основные обитатели палаты, кроме них Корытько - философ из седьмой палаты, Мультик, а также неразлучные Стриж и Сурьёжа.
  -- Это ж безобразие какое. Ничто им не закон! - сокрушался дед Николай, покачиваясь на скрипучих пружинах кровати.
  -- Почему нас никто не спрашивал? Я, например, очень хорошо запомнил их морды... - ходил из угла в угол Стриж.
  -- Нас не ставят ни во что! - поддакивал товарищу Сурьёжа.
  -- Да просто никому мы не нужны. Кто такой Лёлик? Так - сумасшедший. Никто и расследовать не станет. Так, для виду посуетятся, походят, поспрашивают, если по пути будет, да и сдадут в архив, - сгорбившись на своей постели зло проговорил Лёва.
  -- В архив! Их самих нужно в архив. Гады какие!
  -- Точно!
   Мультик, в продолжение разговора, стоял посреди комнаты, мешая передвижениям Стрижа, и воодушевлённо кивал головой. Стриж его старательно обходил.
  -- Ну, уж нам их не достать. Да, если честно сказать, сами мы преступники перед обществом. Разве нет?
  -- Какие же мы преступники? - изумился и даже остановился Стриж.
  -- Уж скорее жертвы! - поддержал товарища Сурьёжа.
  -- Нет. Преступники. Жертв не сажают в зарешётчатые комнаты, - Лёва вскочил и прижался к ржавым решёткам окон, - жертв не водят по расписанию в туалет, жертв не пичкают наркотиками, чтобы загубить остатки их разума. Нет, мы не жертвы, мы преступники. Но... - Лёва обернулся к друзьям, и даже в темноте была видна блеснувшая слеза, - но мы преступники перед обществом, а они перед Богом.
  -- Мы должны их найти!
   Все вдруг вздрогнули от этого голоса. Кажется, никто его раньше не слышал. Все обернулись на этот голос.
  -- Именно мы должны найти их.
   Подняв глаза, в которых горел не только отблеск фонаря за окном, но горела сама решимость, прислонившись к стене возле дверей, стоял Шура.
  -- Заговорил. Вот те на! - удивился Стриж.
  -- Прозрел! - Сурьёжа шагнул к Шуре и потрепал его по плечу.
  -- Поликарпыч назвал бы это явление каким-нибудь умным словом, - перестав качаться, рассудил дядя Коля.
  -- Исцеление через повторный стресс! - печально улыбнувшись, покивал головой Лёва.
   Шура же, кажется, не замечал насмешливого тона товарищей. Он шагнул на середину комнаты с видом Олега Кошевого перед расстрелом.
  -- Я серьёзно считаю, что нам это по силам. Мы найдём их и накажем.
  -- Одна мания сменилась другой!
  -- Ты, может быть, возомнил себя Рембо?
  -- Не надо, сынок! Мы даже не в силах выйти отсюда.
  -- В силах! - убеждённо говорил Шура. - Мне подвластны любые замки, и чтобы вы ни говорили, я сегодня же отправлюсь на поиски.
  -- О-го-го! - помотал головой Стриж. - Пожалуй, нужно позвать медсестру.
  -- Не надо никого звать! - злобно обернулся Шура. - Я полностью контролирую свои действия и мысли. Я не идиот.
  -- Как же ты собираешься их искать, и, собственно, что ты сможешь сделать им? - махнул рукой Лёва.
  -- Один не смогу. И, вероятно, потеряюсь через пять минут, после того как выйду отсюда, но я пойду не один, я пойду с тобой.
   Лёва удивлённо вытаращился на Шуру.
  -- Я знаю о твоих способностях.
  -- Каких ещё способностях?
  -- Ты ведь тот самый Лев Северцев - мастер интуиции?
  -- Вы о чём? - Сурьёжа встал между двумя полосатыми больными и снизу вверх разглядывал их.
  -- Как видишь, я оказался не таким уж мастером.
  -- Расскажи всем!
  -- Нечего рассказывать. Что было, то прошло. Хорошо, ноги унёс.
  -- Что случилось? - все разом в палате захотели послушать. - Расскажи!
   Лёва понял, что от него не отстанут. Поэтому не стал терять время (поскольку уже знал заранее, что с Шурой он всё же пойдёт), а сел и начал почти непрерываемый никем негромко рассказывать. Суть рассказа сводилась к следующему:
   Ещё совсем недавно на весь Минск да и на всю страну славилась одна фирма. Название ей было очень оригинальное - "Экстрим". Нет, с экстримом деятельность фирмы совсем не была связана. Название составлялось из двух слов - "экстро" и "интим". Речь шла просто о глубоко личных проблемах клиентов, с которыми приходили разобраться клиенты, а приставка "экстра" означала, что в основном в штате фирмы были экстрасенсы, а так же гадалки, предсказатели и прочие шарлатаны. Лёва работал в этой фирме экстрасенсом. Хотя на самом деле никаким экстрасенсом не был. Просто его интуиция с детства была развита на необычайном уровне. Лёва без труда находил утерянные вещи, пропавших без вести, предсказывал судьбы людей на ближайшие дни и даже месяцы. Стоило клиенту лишь перешагнуть порог, Лёва знал уже о том, с чем тот пожаловал, и стоило клиенту высказать свою просьбу, в уме Лёвы проблема уже была решена. Всё у Лёвы было: и деньги, и уважение клиентов, и, конечно же, зависть коллег. Она-то его и погубила. Однажды пришла к Лёве женщина с проблемой - муж загулял. Что ж, частенько с таким приходят дамы. Отворот, приворот. Всё, что хотите, любой каприз. Лёва взялся. А она ещё говорит: вас все советуют, сами не берутся, случай сложный, только вы один можете". Как же, конечно! А женщина, надо сказать, просто ангел на лицо и фигура - полный финиш. Вот тут мозг Лёвы сбой дал. Затуманили голову гордыня да желание понравиться этому "ангелочку". А она ещё и корзину с яблоками Лёве суёт. Витамины, мол, для мозга нужны. Поговорил Лёва с женщиной, посочувствовал и, хоть и трудная это задача, мужа от других женщин отвадить, пообещал помочь. Дал он ей настойки на травах. Велел мужу в суп по ложке на обед вливать, он про свою зазнобу постороннюю и позабудет через месяц. Будет только на супругу свою глядеть да глаз не спускать. И не заподозрил Лёва неладное. За женщиной этой был хвост приставлен, и муж всё о визитах своей супруги к "экстрасенсу" через детектива и узнал. Дело бы, конечно, может быть, само собой утряслось. Травка безвредная, только сон крепче, а мужик такой, как её муж, бизнесмен, с посторонними женщинами редко постоянные отношения устанавливает. Через месяц она, женщина, сама собой бы ликвидировалась. Но... у мужика аллергия на травку обнаружилась. Весь пятнами пошёл, а от чего такая напасть никак в толк не возьмёт. И никакие лекарства не помогают. И сделал он вывод потрясающий, что Лёва на него порчу навёл. Представляете, его злобу на горе-экстрасенса! А жена ещё его к Лёве пришла благодарить. Муж гулять перестал. Ещё бы не перестать, если вся морда в волдырях. Благодарила-благодарила да и уселась к Лёве на колени и целовать стала. Вот ведь "ангелочек". Целует да яблочками из корзиночки Лёву кормит. Кусочек сама откусит, кусочек Лёве даёт откусить. Лёва от поцелуев разомлел, стал ей уже что-то непотребное шептать на ушко, а тут как раз дверь открывается, и Лёве аж плохо стало, входят трое. "Ангелочек" вскочила вся зардевшись, Лёву по щекам нахлестала, состроив из себя непорочную добродетель. Ну, это, конечно, ерунда. Потом было хуже. Схватили Лёву пришедшие, в машину посадили и увезли к чёрту на кулички, запихнули в подвал. Потом приходит муж Лёвиной клиентки. Морда красная, злая, глаза того гляди выскочат из орбит. А сам в руке корзиночку с яблоками держит. "Яблочки, - говорит, - любишь? Кушай на здоровье!" В общем, просидел Лёва в том подвале больше месяца на одних яблоках. Разум за разум стал заходить. Он уже и яблоки эти есть не мог. Только глядел на них, а поскольку более Лёве заняться было нечем, то стал он их изучать и пришёл к выводу, что интуиция его ни в какое сравнение не идёт с теми тайнами, что заложила природа в эти румяные плоды. Ведь всё в мире закономерно и просто как дважды два. Это только мы всё усложняем. А на самом деле все наши действия обусловлены, все события неизбежны как неизбежна и сама жизнь.
  -- И как же ты оттуда вырвался?
  -- Да никак! Когда стал я с голодухи сознание терять, выволокли они меня наружу, отвезли да и бросили здесь возле больницы. Аркаша меня и нашёл полумёртвого.
  -- Изверги!
  -- Не скажи! Слава Богу, ещё в кювет где-нибудь в сугроб не кинули. Вот так! А ты говоришь - мастер интуиции. Лохом оказался.
  -- А что фирма?
  -- Фирму прикрыли вскоре после моего исчезновения. Директора посадили за мошенничество и вымогательство и других тоже посажали, а я вот относительно легко отделался.
  -- Выходит, даже в этом случае тебе интуиция твоя помогла.
  -- Выходит так!
   Лёва встал, достал из тумбочки зелёный мохеровый шарф, накрутил его себе на шею, взял с тумбочки яблоко и подошёл к стоящему Шуре.
  -- Ну что, пошли что ли! Уже двенадцать.
  -- Рад, что не пришлось тебя уговаривать.
  -- А смысл? Я всё равно знаю, что пойду.
   Никто уже не пытался остановить Шуру и Лёву. Все поняли, что их уход - дело решённое. Их не остановят ни они, ни санитары, ни Сиволапов, никто!
   Свет в коридоре погас.
   Медсестра Нина вздрогнула от неожиданности, но, привычно открыв ящик стола, вытащила фонарь.
  -- Опять этот рубильник! Сколько ж можно!
   Она зажгла фонарик и отправилась вдоль по коридору к проклятому рубильнику. Как раз в это время дверь третьей палаты тихо скрипнула, и две тени быстро юркнули по коридору в противоположную сторону от медсестры. Спустя минуту свет зажёгся, и медсестра вернулась на своё место, а беглецы в это время были уже на первом этаже.
  -- Как тебе это удалось? Неужели ты серьёзно насчёт замков?
  -- Да! Мне под силу открыть любой замок, но это ерунда. Главное не это. Открыть замок может и простой взломщик. Я же обладаю необъяснимой способностью создавать магнитные поля. С помощью их я и открываю замки. Но отключить рубильник, находясь от него за двадцать метров, даже я не могу. Простое совпадение.
  -- А если бы она нас увидела? Ты об этом не подумал?
  -- Ерунда! Ты ведь владеешь гипнозом, не правда ли? - Шура улыбнулся своему подельнику. - Нам сюда!
  -- Что здесь?
  -- Гардероб. Ты же не собираешься идти по улице в больничной пижаме.
  -- Украсть?
  -- Что ты! Взять во временное пользование.
   Здесь Лёва еле подыскал себе по размеру чёрное полупальто и меховую кепку нелепо торчащую на его голове, а Шура одел синюю с красными и белыми полосками куртку на меху и вязаную шапочку. Остальную одежду и обувь они также выбирали очень тщательно, будто готовились на выпускной бал. Шура эту непредвиденную задержку оправдал тем, что в таком деле одежда должна быть удобной и практичной. Неизвестно, куда забросит их судьба. Через полчаса из боковых дверей больницы вышли два совершенно обыкновенных человека. Никто бы и думать не посмел, что это психи.
   Пройдя во дворы, они облюбовали неприметный, но довольно сносный "Фольксваген". Решив, что до утра хозяин его навряд ли хватится, беглецы его временно присвоили. Шура, легко справившись с замком и сигнализацией, открыл дверь. Лёва сел за руль. Бензина в баке оказалось достаточно, чтобы объездить полгорода.
  -- Хорошо! Теперь моя очередь. - Лёва достал из кармана красное яблоко, и бережно положив его на руку, стал разглядывать. - Пусть говорят, что я немного того, но я-то знаю, нет в этом мире ничего случайного. Всё закономерно. Каждый из нас делает то, что должен сделать. И каждое событие отражено в любом из нас, в любом предмете, созданном природой. Как это ни странно, каждого из нас, каждый его поступок, можно увидеть здесь, - Лёва подмигнул Шуре, - если знаешь, как смотреть.
  -- В яблоке?
  -- В яблоке. Можно и не в яблоке, но в яблоке удобнее. Поехали!
  -- Куда?
  -- Пока что прямо. Всё-таки и яблока недостаточно иногда. Одно ясно - Лясин укрылся от преследователей на съёмной квартире. У Лясина есть деньги, деньги большие. Вероятнее всего, эти деньги и есть причина, по которой его ищут. Раз у него есть деньги, то вероятнее всего, квартиру он снял небедную. За несколько часов снять квартиру можно только через агентство.
  -- Всё это можно было предположить и без дурацкого яблока.
  -- Осталось только найти это агентство, - не обращая внимания на сарказм Шуры, проговорил Лёва.
  -- Плёвое дело! - издевательски покивал Шура. - В Минске сотни три таких агентств. Естественно, что в данное время они закрыты.
  -- Вот для этого и необходимо моё яблоко. Суть в том, что Лясин из трёх сотен агентств должен был выбрать одно.
  -- И ты знаешь какое?
  -- Я нет. А яблоко знает. - "Фольксваген", не зажигая фар, тихо тронулся со стоянки. Машина выехала со двора и влилась в ночной проспект.
  
  
   24. Остров страсти.
  
   Как и следовало ожидать, Аркаша накупил столько всего, что можно было накормить целый взвод. Впрочем, ни один взвод такими деликатесами никогда не кормили. На столе, накрытом по поводу "удачного предприятия", не было разве что суши. Аркаша, видимо, решил восполнить своё недавнее бедное существование и попробовать, пока это возможно, всё что возможно.
   Тут была и чёрная и красная икра в баночках, и балык, и всевозможные колбасы и сыры, фрукты всех континентов, бесконечные банки с консервами, словно Аркаша решил держать в этой квартире круговую оборону целый месяц. Ну и, конечно, спиртное. Корсаков подумал, что если всего этого попробовать по очереди и в небольших колличествах, то можно смело отправляться в больницу на промывание желудка.
   Это было в духе Аркаши. Сколько бы не было денег в его распоряжении, он всегда их тратил в соответствии с их количеством. Когда у него были пусты карманы, он вполне довольствовался чёрным хлебом и водой, когда же откуда ни возьмись на него сваливались лишние деньги, то они так же быстро и бесследно куда-то и исчезали.
  -- Устроим себе пир!
  -- Сколько ты на всё это потратил?
  -- Неважно! Ещё осталось немного. Давай, режь колбасу! Ты, Маринка, помой фрукты, а я... я открою шампанское.
   Спорить было бесполезно. Аркаше был решительно непонятен недовольный вид Корсакова. Лясин открыл шампанское и наполнил бокалы.
  -- Друзья, выпьем за освобождение Марины!
  -- За наше безумие. Лучше давайте...
  -- Не куксись, Сеня! Всё будет... Давайте за то, чтобы было всё!
   Аркаша одним махом опорожнил свой бокал и налил ещё. Марина весело засмеялась, отпила из своего бокала и поставила.
  -- Я голодна как тигрица.
  -- Бери, угощайся! - царским жестом протянул Аркаша Марине банку с чёрной икрой.
   Скоро все захмелели, наелись. Марина уселась к Лясину на колени и беззастенчиво расцеловывала его. Наконец Аркаша зарычал, подхватил свою тигрицу на руки и унёс в другую комнату.
  -- Пир окончен, - прокомментировал Корсаков их уход.
  -- Мы ещё вернёмся.
  -- Идите-идите! Пожалуй, нужно вздремнуть. - Корсаков встал и отправился вверх по лестнице, попивая на ходу шампанское.
   Наверху, без всяких признаков отдельной комнаты располагалась кровать. На неё Корсаков сначала сел, а потом и лёг. Допил шампанское и поставил бокал рядом с кроватью на пол. Ему не так хотелось спать, как поскорее хотелось увидеть море, маленькую лодку с парусом и Есению. Он знал, что это случится, и ждал этого.
   Корсаков не пытался специально заснуть. Он лежал с открытыми глазами, пока веки сами не сомкнулись. Белый потолок вдруг наполнился утренними звёздами и окрасился багрянцем восхода...
  -- Привет! Ты сегодня рано.
   И вот Корсаков уже не лежит, а стоит в лодке и сжимает руку Есении.
  -- Привет! Что тут было без меня?
  -- Ничего не было. Только ночь. Но скоро будет, я чувствую.
  -- Что?
  -- Что-то сладкое и дурманящее.
   Корсаков огляделся и вдохнул глубоко, чтобы понять, что имеет в виду Есения. Это был воздух. Он не был свежим, но какой-то не солёный, а на самом деле сладкий, даже приторный, но манящий вдыхать его ещё и ещё.
  -- Что это? Чем так пахнет?
  -- Не знаю. Но от этого запаха кружится голова. Что-то, что, кажется, выворачивает меня наизнанку.
   Есения вцепилась пальцами в руку Корсакова, выгнулась, словно дуга, откинула свободной рукой рыжие волосы.
   Корсаков испытывал нечто похожее. В воздухе носился какой-то звук. Не то музыка, не то ритм. Хотелось извиваться, кричать что-то невнятное и притоптывать под этот мотивчик.
   Бум - бум - ля-ля-ля. Бум - бум - ля-ля-ля.
   Бум - бум!
   Ля - ля - ля!
   Ля - ля - ля!
   Бум - бум!
   Ля - ля - ля!
   Ля - ля - ля!
   Звук всё нарастал. Что-то первобытное было в этой музыке. Монотонный ритм, сродни африканскому, обрядному. Корсаков и Есения, вовсе забыв друг о друге, кружили в этом танце, извивались, покрикивали, повизгивали, строили друг другу рожи. И ещё захотелось скинуть с себя одежду. Корсаков стал рвать пуговицы рубашки, а Есения бесстыже обнажала ноги и живот, задирая платье. Лодка раскачивалась всё сильнее. Она, казалось, сама скакала в этом безумном танце. Она бы перевернулась, но неожиданно оказалась вовсе не на волнах а на суше. Да, волны расступились и под лодкой поднялась земля. И когда эта вибрирующая почва обнажилась вокруг лодки вся, безумный танец закружил всё вокруг. Из лощин и оврагов к лодке в безумном танце двигались тела. Мужские и женские. Обнажённые. Корсакову хотелось влиться в эту толпу, нестись в странном танце, он кинулся к ним навстречу, высунув язык, и, обгоняя его и отталкивая, к толпе бежала Есения, срывая с себя одежду.
  -- Я первый! - вдруг разозлился Корсаков.
  -- Я! Я красивее и умнее.
  -- Ха! Я закончил университет. Я умнее! Ты животное.
  -- Свинья! Меня любят, а ты свинья. Посмотри, какая я!
   Есения на мгновение остановилась, обнажила груди и выставила, показывая Корсакову. Этого было достаточно, чтобы Корсаков подскочил, оттолкнул её грубо и обогнал.
  -- Я первый! Я лучший!
  -- Он первый! Он лучший! - взревела толпа.
   На лице Корсакова застыло выражение безудержной дикой радости - ему аплодировали, хватали его за руки, за ноги. Он первый.
   Есения на миг упала, но зло вскочила, сорвала с себя остатки одежды и крикнула вслед толпе, вздымающей Корсакова на руках:
  -- Я! Берите меня! Я само совершенство!
  -- Она само совершенство! - взревела толпа, кинула Корсакова, ринулась к Есении, подхватила её на руки и понесла мимо кинутого Арсения.
  -- Нет! Она уродлива, недоразвита. Я прекрасен, я совершенен! - кажется, совершенно потеряв всякое человеческое самообладание, Корсаков сдёрнул с себя брюки, выставляя напоказ своё достоинство.
  -- Он совершенен! - взревела толпа, бросила Есению, и кинулась назад за Корсаковым. И снова он на руках, и снова он король.
   Есения на миг растерялась, но поднялась, выискивая в остатках своего разума что-нибудь, что подняло бы её в глазах беснующейся толпы.
  -- Остановитесь! Эй, мужчины, разве ж вам приятно мужское тело? Вам нужна я! Вам нужно моё тело! - Есения стояла, поглаживая своё идеальное тело.
  -- Несколько мужских тел странно покосились на неё, обдумывая сказанное, и отстранились от толпы, несущей Корсакова. Но Корсаков остался на руках. Женские тела и ещё несколько женоподобных мужских держали его и продолжали кричать:
  -- Он лучший. Он совершенен.
   Но другие, те, что вернулись к Есении, уже подняли её на руки и кричали:
  -- Она лучшая! Нам нужно её тело!
   И вот уже две разделённые толпы несутся рядом.
  -- Он лучший!
  -- Она лучшая!
  -- Бросайте его! Вот кого нужно нести!
  -- Не слушайте их! Он лучший, он совершенен.
   И тогда толпа ринулась на толпу. Безумная музыка дошла до своего апогея. В бешеном ритме тела бросались на тела, рвали друг друга, кусались и царапались. Есения и Корсаков сначала оказались в самой гуще этой драки и ещё кричали себе хвалу, и призывали нести себя, но их никто уже не слышал. Крики ненависти и восхищения слились в один непостижимый комок. Теперь обоим, и Есении и Корсакову, хотелось одного - выбраться из этой драки.
   Кто-то схватил Корсакова за руку и потащил в сторону. Избитый, весь в крови и грязи Корсаков только отталкивался ногами от преследующих его. Вскоре толпа осталась позади. Тот, кто оттащил Корсакова, оставил его и кинулся обратно в толпу. Толпа вобрала его и спустя минуту выплюнула.
   Это был рыбак. Тот самый, с берега правды. Как он здесь оказался, было не ясно, но Корсаков и не думал об этом.
   Рыбак тащил за собой обнажённую женщину. Он был одет, потому Корсаков вдвойне вдруг ощутил свою наготу. Эйфория, головокружение, безумие охватившие его недавно, вызванные бешеной музыкой, растаяли вместе с ней же. В воздухе остался только чёткий, но глухой стук. Корсаков совершенно пришёл в себя, когда рядом с ним упало тело Есении.
  -- Боже! Это мы. Это...что же мы сделали! - разглядывая свои окровавленные руки и ноги, простонал Корсаков.
   Рыбак пытался привести в чувство окровавленную Есению.
  -- Как вы здесь оказались?
  -- Потом. Давайте выбираться отсюда, пока эти твари не опомнились.
   Корсаков с трудом поднялся. Рыбак подхватил Есению подмышки, Корсаков ухватился за ноги девушки.
  -- Давайте, к тем кустам, там, кажется, река, - предложил Корсаков.
  -- О, нет! Нельзя доверять этому острову. Может быть эта река - ещё одна ловушка. Нам нужно к морю, к лодке.
  -- Но это невозможно. Мы не пройдём мимо побоища.
  -- Там, - рыбак мотнул головой в сторону, - моя лодка. Отплывём на ней. Здесь оставаться опасно.
   Они двинулись мелкими шагами туда, где тоненькой полоской тянулся на горизонте океан, и вскоре были на берегу.
  -- Она вся в крови.
  -- Ты не лучше! - улыбнулся рыбак. - Сейчас мы вас омоем.
   Старик зашёл в воду по колено, наклонился, загрёб ладонью и брызнул в сторону берега. Однако, странное дело, - брызги закружились маленьким смерчем и в две минуты объяли тела Корсакова и Есении и омыли их, а потом вернулись к морю и, упав, растаяли в нём розоватым пятном.
  -- Теперь вас нужно бы одеть. Негоже голыми вам больше оставаться.
   Рыбак вернулся на берег, нагнулся и захватил пригоршню песка и кинул Корсакову.
  -- Оденься!
   К ногам Корсакова пала его одежда. Чистая и невредимая. Рубашка, брюки, бельё и даже галстук. Корсаков подхватил свои вещи и стал одеваться, заранее зная, что старик уже занимается Есенией. Действительно, рыбак вновь наклонился за песком и, подойдя к лежащей девушке, бережно осыпал её. Через мгновение Есения оказалась уже в платье.
   Натянув свои вещи, Корсаков почувствовал себя ещё более отвратительно, его стошнило.
  -- Где же лодка?
  -- Вот она! - рыбак загрёб рукой песок и высыпал обратно.
   Корсаков понимающе кивнул. Старик с грустной улыбкой поглядел на осунувшегося Корсакова.
  -- Ничего! Так всегда. Никто ещё не миновал этого острова. Немногие и избежали вашей участи.
  -- Что это за остров?
  -- Остров страсти, - вздохнул старик. - Разве ты ещё не понял?
  -- Кажется, понял. А кто здесь хозяин? На прошлом острове был хозяин, а здесь, по-моему, таковой нам не встретился.
  -- Встретился-встретился! Хозяин здесь - толпа. Толпа здесь устанавливает законы, диктует правила, правит балом. Наверное, это один из самых страшных островов, что встретились и ещё встретятся на вашем пути. Потому-то я частенько наведываюсь сюда. - Старик сел на корточки, перебирая в руках песок. - Приходится вмешиваться. Иначе путники просто погибают. Правда не всегда жестока и страшна. Правда бывает и очищающей, освобождающей. Правда есть правда!
  -- Почему она не приходит в себя? Нужно что-то сделать. - Корсаков приподнял на руке голову Есении, другой, поглаживая бледные щёки девушки.
  -- Она женщина. Не трогай, ей нужно время.
  -- Конечно! - согласился Корсаков, хотя ему было не очень понятно.
  -- Кажется, нам пора. Слышишь?
   Корсаков прислушался. Что-то зловеще шипящее, недовольное приближалось, нарастало.
  -- Что это?
  -- Хозяин! - озабоченно привстал рыбак. - Вы им, видимо, очень понравились. Конечно, никто до вас не появлялся здесь вдвоём. Ваше шоу было потрясающим.
  -- Вы видели?
  -- Конечно! Все видели. Но хватит болтать. Хватай Есю на руки и в лодку!
   Старик опустился на колени, не обращая внимания на приближающиеся звуки, и начал читать свою мантру.
  -- Из песка времени я построю шхуну. Из соли и слёз сотку парус. И пусть ветер надежды наполнит его, пусть все течения моря правды будут попутными, - на этот раз почти скороговоркой говорил старик знакомые слова. Потом поднялся и швырнул горсть в сторону моря.
   Корсаков уже стоял с Есенией на руках, готовый сесть в лодку, но... ничего не произошло. Песок рассыпался по волнам и исчез в них, лодка не появилась.
   У рыбака вырвался вздох. Он с тревогой оглянулся (и Корсаков тоже), подхватил новую горсть песка. Снова прочитал слова заклинания и кинул песок, с надеждой глядя на результаты своего колдовства, но тщетно, лодка не появилась.
  -- Почему нет лодки? - с тревогой спросил Корсаков.
  -- Проклятый остров. Похоже, нам конец!
   На травянистой излучине появилась толпа. Появилась и остановилась, увидев жертву. Глаза налились кровью, скулы и кулаки судорожно сжались.
  -- Уничтожить! Предали! Обманули! Убить! - скрежетала толпа, сведя в ярости зубы, нависая над недавними кумирами, спускаясь всё ниже, разрастаясь всё шире.
  -- Что же делать? - спросил Корсаков.
  -- Тебе просыпаться как можно скорее, а нам...
  -- Погибать?
  -- Похоже, что так! - Старик подскочил к Корсакову, вырывая из его объятий бесчувственную Есению. - Просыпайся, немедленно! Беги! - Корсаков в ответ лишь увернулся, но неудачно. Нога проскользила в песке, и он сел на песок, но в то же время, бережно удерживая на руках девушку.
  -- Не пойдёт!
  -- Что не пойдёт? - на миг растерялся рыбак.
  -- Я не уйду!
  -- Дурак! Ещё минута, и ты покойник. На самом деле, понимаешь?
  -- Мне всё равно.
   Старик, тяжело дыша, отступил и оглянулся. Толпа стояла в пяти шагах.
  -- Наверное, теперь уже и поздно.
   Толпа двинулась вперёд. Медленно, сдвинув брови, нацелившись. Корсаков понял, что это конец. И тогда из толпы раздался голос:
  -- Они никчемны!
  -- Они никчемны! - хором процедила толпа.
  -- Они не стоят нас! - продолжал голос.
  -- Они не стоят нас! - повторила толпа.
  -- Есть другие. Они лучше, чем эта падаль!
  -- Есть другие! - подтвердила толпа.
  -- Не стоит марать об них руки!
  -- Не стоит! - решила толпа.
   Корсаков разглядел в толпе того смельчака, что остановил толпу. Что-то знакомое было в его лице. Да, у него было лицо. Он не был частью толпы, хотя был так же гол, как остальные, так же сжимал кулаки, но он был человеком. И тогда Корсаков его узнал.
  -- Слышите этот звук? Там, сзади?
   Толпа недоумённо прислушалась, и Корсаков тоже прислушался, но кто-то закрыл ему уши ладонями. Это был рыбак. Он подмигнул Корсакову.
  -- Не слушай! И Есении закрой! - сказал он одними губами и кивнул на девушку.
   Корсаков закрыл уши Есении и поглядел на толпу. Та прислушивалась, потом стала чуть кивать головами, руки расслабились, ноги сначала медленно, а потом всё быстрее завибрировали. И, кажется, от вибрации этих ног, завибрировала и земля. Знакомое ощущение наполнило тело Корсакова, отчего его пробрало холодным потом. Нет, теперь ему было отвратительно это чувство, и руки рыбака ещё сильнее прижались к его ушам. Корсаков не отрываясь, глядел на чужака в безликой толпе. Тот продолжал что-то страстно выкрикивать, от чего толпа приходила в восторг, аплодировала ежеминутно. Вибрация усилилась настолько, что было трудно усидеть. Будто происходило неслабое землетрясение. В это самое время толпа, подначиваемая чужаком, отвернулась от Корсакова, Есении и рыбака и вприпрыжку двинулась вглубь острова. Вибрация потихоньку стихала, хотя и не пропадала совсем, но рыбак всё же отвёл руки от ушей Корсакова. К Арсению вернулся слух, а с ним и знакомый звук. Далёкий, но зовущий:
  
   Бум - бум - ля-ля-ля. Бум - бум - ля-ля-ля.
  
   Корсаков, сам себя не контролируя, стал тупо кивать головой в такт звуку. Он даже разозлился на себя, но остановить нелепое движение не мог.
  -- Залепи уши глиной!
   Корсаков с трудом поднял глаза. Натягивая рубашку на хлипкое тело, перед ним стоял Шура.
  -- Шура, как ты здесь оказался? - глупо улыбаясь, спросил Корсаков.
  -- Молчи! - Шура вынул из кармана и протянул Корсакову кусочек хорошо размятой белой глины. - Держи! Залепи уши, а то ты очень смахиваешь на идиота.
   Корсаков, насколько это было возможно, сохраняя координацию, взял глину и торопливо залепил уши. Стало тихо, но одновременно, Корсаков почувствовал, как вибрирует тело Есении у него на коленях. Ещё не до конца придя в себя, девушка, полулежа, подтанцовывала дьявольскому ритму. Корсаков взглянул на Шуру. Тот уже протягивал ему кусочек глины. Корсаков залепил уши девушки. Сначала одно, а потом второе с помощью Шуры. Есения успокоилась и открыла глаза.
  -- Где я? - прочёл по губам Корсаков.
   Корсаков не ответил, а лишь улыбнулся и погладил девушку по голове. Есения, вспомнив всё, залилась стыдливым румянцем и зажмурила глаза.
  -- Ничего. Всё уже позади! - сквозь пелену услышал Корсаков собственный голос.
   Шура помог встать Есении и Корсакову. На волнах уже качался парусник, и старик крепил верёвки. Переговариваясь жестами, Корсаков и Есения поднялись на борт. Шура остался в воде и стал толкать лодку от берега. Когда он вошёл уже по пояс, Корсаков протянул ему руку, но Шура отмахнулся и стал отступать обратно на берег. Корсаков непонимающе развёл руки, но Шура жестом объяснил, что всё нормально, и Корсаков пожал плечами. Лодка быстро отдалялась от берега, но беглецы ещё увидели, как берег на горизонте почернел. Это возвращалась толпа. Корсаков тревожно глядел на Шуру. Тот выбрался на берег и сел. И вдруг исчез.
   Лодка отплывала всё дальше, пока остров не превратился в тоненькую полоску на горизонте, а потом и вовсе растаял. Только тогда Корсаков очистил уши от глины, услышал плеск волны и тихую песню рыбака. Есения сидела у борта на корточках, вся сжавшись. Корсаков подошёл к ней и тронул за плечо. Есения обернулась.
  -- Почему мы были так слабы? Я не могла себе противиться.
  -- Потому что вы люди. Люди слабы. Только цивилизация отделяет вас от тех тварей. А в прошлом вы та же самая толпа! - ответил за Корсакова рыбак. Есения слышала его слова, потому что ещё раньше Корсакова очистила свои уши.
  -- Пора мне домой! А вам пора дальше. Оставлю вам эту лодку, пожалуй. Она покрепче будет вашей старой. - Рыбак поднялся, подошёл к путникам, потрепал их за плечи. - Надеюсь, больше не свидимся. Прощайте! - и растаял в воздухе. Корсаков и Есения остались на лодке одни.
  -- Как он здесь оказался? - спросил сам себя Корсаков.
  -- Кто он?
  -- Шура. Это один сумасшедший.
  -- Спроси у него. Тебе пора просыпаться, а мне остаться одной.
  -- Ты не будешь одна. Я буду рядом.
  -- Нет! Это море пустоты и одиночества. Здесь мы не можем быть вдвоём. Просыпайся!
  -- Да, конечно. Но я вернусь ещё.
  -- Да, конечно! - эхом ответила Есения. - Просыпайся!... Просыпайся, слышишь? - Есения вдруг стала трясти за плечо Корсакова. - Просыпайся, хватит спать. Так можно и вовсе не проснуться.
  -- Хорошо! Я уже просыпаюсь-просыпаюсь!..
  -- Заговорил наконец-то. А я уж думал, что конец тебе.
   Корсаков открыл глаза. Склонившись, над ним стоял Аркаша, за Лясиным Марина и ещё двое.
  -- Вы чего? - потянулся Корсаков как невыспавшийся кот.
  -- Чего?! Да, мы тебя еле добудились. Если бы не Шура...
   Только тогда Корсаков узнал тех двух, что стояли за спиной Марины.
  -- Как они тут оказались?
  -- Долгая история. Главное, мы вас нашли. - Лёва пододвинулся ближе.
  -- А если бы не Шура, ты бы вообще, похоже, того!
  -- Что того? - Корсаков тряхнул головой. - Так ты что, действительно был в моём сне?
  -- Лёва ввёл его в транс и внедрил в твой сон. Ты уж извини, но ты был почти мёртв.
   Корсаков оглядел комнату. Было светло. Солнечный зимний день бился в окно.
  
   25. Планы - парапланы
  
   Немного позднее за завтраком Шура рассказал о произошедшем в больнице. Аркаша с Мариной эту историю уже слышали, и лишь иногда задавали вопросы рассказчику.
  -- Куда же девалась твоя болезнь? Ты, кажется, не мог глядеть никому в глаза, а теперь... теперь ты совсем другой человек.
   Шура с Лёвой переглянулись.
  -- Это уже совсем другая история, как сказал один классик, - ответил Шура.
   Корсаков кивнул и потупился.
  -- Значит, ты всё видел?
  -- Что?
  -- Остров, Есению, ...всё!
  -- Когда мы с Лёвой отыскали вас в этой квартире, сразу всё рассказали о событиях в больнице, но тебя едва нашли. Ты забился в угол и не подавал признаков жизни.
  -- Мы тебя перенесли на кровать. Думали, ты отравился чем-то. Я всё на хрен выкинул. И икру, и колбасу! - влез в рассказ Аркаша.
  -- Но я понял, что не в отравлении дело. Ты просто не мог проснуться. Нужно было вмешаться в твой сон. Аркаша нам рассказал о твоих снах. Согласись, это очень странные сны. А после того, что рассказал Шура...
  -- В общем, Лёва ввёл меня в транс.
  -- Он умеет это делать, понимаешь! - прошептал Аркаша.
  -- Я увидел тебя и эту девушку на острове. Ваше, мягко говоря, странное поведение. А потом понял, что дело в этих звуках.
  -- Почему они на тебя не подействовали?
  -- Сначала я был далеко, вверху. Смотрел вроде как со стороны. А потом решил...
  -- Мы решили, - вставил Лёва.
  -- Да, мы решили вмешаться. Мы могли и не успеть. Эти твари уже почти растоптали вас, но...
  -- Раньше вас появился рыбак, - догадался Корсаков.
  -- Да, он вытащил вас, но было ясно, что всё так не закончится.
  -- Я ввёл Шуру ещё глубже, - пояснил Лёва.
  -- Я оказался на острове, и первым делом заткнул уши, хотя и это мало помогало. Я едва не последовал вашему примеру и не помчался вскачь вместе с этой толпой, но мне пришла идея использовать способ Одиссея.
  -- Что за способ? - спросила Марина.
  -- Одиссей залепил уши воском, чтобы не слышать пение сирен, - сказал шепотом Аркаша Марине.
  -- Да! Воска у меня, конечно под рукой не оказалось, зато глину я раздобыл, замазал ей уши и почувствовал, кстати, себя уже гораздо лучше.
  -- Да, я тоже ощутил разницу! - кивнул Корсаков.
  -- Потом было делом техники управиться с этой толпой.
  -- Опыт у тебя, конечно, имеется, - с сарказмом, как показалось Корсакову, заметил Лёва.
  -- Дело в том, - нахмурился Шура, - что до больницы я работал в ... одном месте. Мы изучали психологические способы влияния на массы людей.
   Аркаша присвистнул от удивления.
  -- Существуют соответствующие разработки, по которым с помощью определённых слов, словосочетаний, интонаций и технических средств, которые, кстати, наиболее эффективны, осуществлялось влияние на людей.
  -- Двадцать пятый кадр?
  -- Ну, это вчерашний день. Хотя тоже используется.
  -- Сейчас?
  -- Конечно! В общем, мне удалось усмирить эту толпу на острове и направить её движение в интересном для нас русле.
   Все помолчали.
  -- Значит, Лёлик погиб из-за нас?- спросила Марина.
  -- Выходит, что так! - ответил Аркаша. - Не стоило бесить эту свору. Деньги - дерьмо! - Аркаша неожиданно махнул рукой, снеся со стола пару бутылок. Все охнули.
  -- Давайте помянем, что ли, Лёлика! - предложил убитым голосом Аркаша. Он взял оставшуюся на столе бутылку и разлил по рюмкам и стаканам коньяк. - Хороший был парень, хоть и со сдвигом немного. - Аркаша поднял свой бокал, никого не дожидаясь, и опрокинул его разом.
   Больше никто не притронулся к коньяку.
  -- Ладно! Хватит бесцельной болтовни, и подумаем, что мы можем сделать, - сказал Шура.
  -- А что мы можем сделать? Убить всех этих!..
  -- Погоди! Чем мы будем лучше, если возьмёмся за стволы? - Лёва вынул из кармана своё яблоко. - Нужно воздать им по заслугам. Уверен, - это не первые их злодеяния.
  -- Конечно, не первые! - усмехнулась Марина. - Если бы вы захотели, я рассказала бы вам о пол сотни таких злодеяний. Хотя и это, я думаю, было бы не всё.
  -- Почему же вы молчали всё это время?
  -- Что бы я могла сделать?
  -- Пойти в милицию.
   Простодушность Лёвы развеселила всех.
  -- Чего вы?
  -- Милиция, конечно, это хорошо, но боюсь мы ничего не докажем.
  -- Как это не докажем? Мы все видели этого Логинова в лицо.
  -- Кто поверит двум душевнобольным?
  -- К тому же этот вариант не подходит нашему случаю. Вы ограбили казино. А это не может остаться безнаказанным, - жуя, сказал Шура.
  -- Откуда вы знаете про казино?
  -- Отсюда! - указал Лёва на яблоко.
   Шура не удивился, продолжая спокойно жевать свой бутерброд, а остальные уставились на Лёву и на его яблоко.
  -- Яблоко у него - главный советчик, - пояснил Шура.
  -- Да! Кстати, только благодаря ему мы вас и нашли. Как, вы думаете, из сотни агентств мы нашли именно то, в которое обратились именно вы, а в этом единственном агентстве отыскали именно ту квартиру, которую выбрали именно вы, да ещё и ночью?
  -- Да уж! Мы полгорода объехали, пока до вас добрались.
  -- Очень интересно, - Марина протянула руку к Лёве, - а можно посмотреть?
  -- Нет! - отдёрнул руку Лёва.
  -- Он никому его не даёт, - сказал Аркаша.
  -- Ну и не надо! Сумасшедший! - шепотом добавила Марина.
  -- Ну, сумасшедший или нет, неизвестно, а вот о чём вам стоило бы подумать, так это о том, что если мы смогли вас разыскать, значит и Логинов найдёт. Не сегодня, так завтра, - ответил спокойно Лёва.
  -- Да, нужно сматывать отсюда.
  -- Что, так и будем всю жизнь бегать? - поинтересовался Корсаков.
  -- А что ты предлагаешь?
  -- По-моему, нужно идти навстречу судьбе.
  -- Правильно! - подался вперёд Шура. - Правда на нашей стороне.
  -- Какая ещё правда. В нашем мире кто сильнее, тот и прав.
  -- Но и бегать я не собираюсь. По-моему, настало время мстить.
  -- Правильно! За Лёлика.
  -- И за Антона.
  -- Кто это?
  -- Это мой брат. Антон Корсаков. Я уверен, что смерть Антона на совести Логинова. Антона убили. В тот же день в меня стреляли, очевидно, приняв за Антона.
  -- Интересно-интересно! - убрав яблоко в карман, сказал Лёва. - Расскажите-ка! Может это как-то поможет делу.
   Корсаков рассказал вкратце о том, что произошло с ним за последние три дня. Он вспомнил и о художнике Андрее, о картине, рассказал с начала до конца свои сны. Всё до теперешней минуты.
  -- Очень интересно! - вновь достав своё яблоко, задумался Лёва. - Я думаю, - сказал он с расстановкой, - все эти события - звенья одной цепи. Они абсолютно взаимосвязаны, хотя мне ещё не до конца понятно как. Что-то пока выпадает. Одно событие, повлекшее за собой все последующие. - Лёва покрутил яблоко, а все смотрели на него как на фокусника, ожидая очередного кролика из шляпы. - Дальше! Сны нашего друга. Как эта девушка связана со всем вышесказанным?
  -- Ну, здесь я помогу! - сказал Корсаков. - Я думаю, это та самая девушка, что, по словам художника Андрея, ушла в картину.
  -- Почему?
  -- Андрей упомянул в рассказе её имя. Её зовут Есения. Не часто встретишь такое имя.
  -- Есения?! - расширила глаза Марина.
  -- Да, Есения. Художник называл её Есей.
  -- Еся - Есения. Ну, да. Может быть. И всё же, какая связь?
  -- Ничего не понимаю! - помотал головой Аркаша. - Я, видимо, плохо спал. Объясните мне кто-нибудь!
  -- Всё понятно! Мне, практически, всё понятно! - прошептал Лёва.
  -- Что ты там шепчешь? Скажи всем! - потребовал Аркаша.
  -- В общих чертах - такой расклад. Шамилов Сергей Викторович был убит выстрелом в сердце в своём кабинете месяц назад. Его жена Есения Шамилова была найдена той же ночью мёртвой. Она застрелилась из того же оружия, из которого был убит её муж. Пистолет был у неё в руке. Следствие пришло к выводу, что Есения и застрелила своего мужа, хотя в деле было полно белых пятен, его закрыли.
  -- Это что, всё в яблоке написано? - уставился на Лёву Аркаша.
   - Нет, это было написано совсем в другом месте, и каждый, кстати, мог в свое время это прочесть в ...газетах.
   - Выходит, сны эти начались после посещения тобой палаты художника? - задумчиво спросила Марина у Корсакова.
   Корсаков мучительно тёр лоб. Что-то вспомнилось ему вдруг. Что-то, что было связано с фамилией Шамилова.
  -- Шамилов? - нахмурил лоб Корсаков.
  -- Шамилов!
  -- Стоп! Мне нужно съездить в больницу.
  -- Зачем?
  -- В моей палате в столе лежит папка с материалами того дела.
  -- Какого дела?
  -- Дела Шамилова. Мне Бражник принёс, чтобы я статью написал. - Корсаков вскочил и стал поправлять смятую за ночь одежду. - Я быстро. Ждите меня тут. - Корсаков накинул пальто, обулся и стремглав бросился к лифту.
  -- Стой! - догнал его Аркаша. - Ты никуда не пойдёшь. Что если Логинов пасёт больницу?
  -- Не беспокойся, я осторожно.
  -- Даже и думать не хочу.
  -- Аркадий! - твёрдо сказал Корсаков, взяв того за плечи. - Чем быстрее мы разберёмся с делом Шамилова, тем быстрее сможем засадить Логинова за решётку, и будем свободны. Понимаешь? И Марина свободна, и Шамиловы отомщены.
  -- Ты уверен, что всё это его рук дело?
  -- Конечно!
  -- А он прав, между прочим. - Шура тоже вышел на площадку, спокойно пожевывая бутерброд. - Мы ведь хотим наказать Логинова?
  -- Этим должна заниматься милиция.
  -- Знаешь, мне кажется, что Логинов уже подал на вас заявление в милицию.
  -- Не понял!
  -- Вы же ограбили его казино.
  -- Но Марина...
  -- Причём здесь Марина? Деньги есть деньги. Так что за папкой, я думаю, нужно съездить. Только, мне кажется, Арсения нельзя отпускать одного.
  -- Да бросьте вы! Со мной всё будет хорошо.
  -- Нет! Шура прав, я поеду с тобой.
  -- И я! - согласился Шура.
  -- Да! Сейчас будем толпами ходить. - Корсаков решительно отвернулся от друзей и нажал кнопку вызова лифта. - Я еду один.
   Шура и Лясин переглянулись, дружно пожав плечами.
   - Подожди! - Аркаша бросился в квартиру, а через минуту прибежал обратно и сунул Корсакову пачку денег.
  -- Держи! Мало ли чего.
  -- Не надо!
  -- Бери, говорят! Такси возьмёшь.
  -- Ладно, давай!
  -- Только не задерживайся! Мы тебя ждём!
  
  
   27. Остров памяти
  
   Корсаков добежал до метро, запрыгнул в вагон и упал на диванчик. Народу было немного. На Пролетарской вагон наполнился, потом через пару станций постепенно поредел, и тогда у средних дверей Корсаков увидел знакомое лицо. Это была Есения. Она стояла, прислонившись к поручням, и сжимала в руке букетик полевых цветов. Корсаков тряхнул головой, думая, что заснул. Посмотрел снова. Нет. Девушка на месте и грустно смотрит на цветы.
   Корсаков вскочил и с бешено бьющимся сердцем кинулся к Есении.
   - Осторожней! - укорила его женщина в бежевом пальто.
   - Простите, мне нужно.
   Корсаков подскочил к Есении.
   - Привет!
   - Привет! Ты уже уснул? Я не ждала тебя так рано.
   - Уснул?! Нет, я не сплю, - дрогнувшим голосом проговорил Корсаков.
   В этот момент вагон качнуло. Дунуло из открытого окна в лицо Корсакову. Что-то попало в глаз, Корсаков слепил на мгновение веки, а когда открыл глаза, вагон пропал, вокруг был океан, и только Есения по-прежнему стояла рядом в лодке, опершись о борт. Цветов в её руках не было.
   - Значит, всё-таки...
   - Я рада, что ты здесь. - Есения улыбнулась грустно, потом обернулась, указывая вдаль. - Смотри! Там земля. Мы плывём к ней.
   - Что это?
   - Не знаю.
   - Может, не стоит туда плыть? - осторожно спросил Корсаков.
   - Думаю, этот остров безопасен.
   - Откуда ты знаешь?
   - Я чувствую.
   Корсаков кивнул. Он и сам не чувствовал никакой опасности. Лишь лёгкая грусть витала в воздухе. Остров приближался. Корсаков разглядел не то скалы, не то забор. По берегу, заложив руки за спину и склонив голову, ходил человек в длинной засаленной хламиде. Когда лодка подошла ближе, человек, остановившись, стал разглядывать путников. Они же, в свою очередь, разглядывали его, опасаясь сойти на берег. Наконец, человек не спеша вошёл в воду, взялся за борт лодки и потянул её к берегу. Когда лодка упёрлась килем в песок, человек обернулся и протянул руки. Есения, лишь секунду подумав, спрыгнула с лодки, приняв помощь. Корсаков спрыгнул следом. Всё происходило в молчании. Путники боялись нарушить тишину, а встретивший их, похоже, был неразговорчив. Однако всё же разговор начал он. Когда они вышли на берег, он, не отпуская руки Есении, проговорил низким бархатным голосом:
   - Моя обитель!
   Есения кивнула в ответ. Человек улыбнулся печально.
   - Кто ты? И что это за остров?
   - Мне память вверено хранить.
   За годом год, за веком век.
   И остров этот землёю памяти зовётся.
   Здесь всё, что помнится и снится.
   А я... я клерк или... секретарь,
   А может просто собиратель.
   Вы так меня и называйте.
   Земное имя я утратил.
   Путники вошли в некое подобие ворот. От старости и ветхости камни, составляющие арку ворот, казалось, были готовы вот-вот рухнуть вниз. Корсаков не без опаски прошёл под ними. Но то, что он увидел за воротами, было ещё хуже. Вся местность вокруг больше напоминала свалку. Высоченные и бессмысленные нагромождения разных вещей. Здесь было всё. От плюшевого мишки до целого автомобиля, от запылённого ветхого ватного одеяла, до золотого "Оскара".
   Собиратель вёл их меж этих нелепых куч. То и дело с вершины какого-нибудь "айсберга" скатывалась вещица. Потёртый кошелёк или покрытый царапинами резиновый мячик. Собиратель поднимал беглеца и возвращал его к конкретной куче, никогда не путая и не высказывая при этом ни неудовольствия, ни интереса. Было понятно, что занимается он этим многие годы, а может быть века.
   - Что это? - спросил Корсаков. - Что это за хлам?
   - Здесь всё, что в вашей памяти.
   Всё то, что помните, что чтите.
   Любимый мяч и кошелёк,
   Автомобиль, в котором ехал на свиданье.
   Кроме того, все песни, звуки и слова,
   Что в памяти как штопор открывают
   Бутыль заплесневелую былого.
   Собиратель остановился возле одной кучи, разглядывая её содержимое.
   - Немыслимо, как много здесь скопилось.
   Я сам не в силах подсчитать.
   И смысла в этом нет.
   Я иногда, когда уж больше места нет
   Гружу в повозку часть и в море. - Собиратель усмехнулся.
   Иначе здесь и не пройти.
   Нет кары большей, чем печаль.
   Позвольте ж мне задать вопрос и вам!
   Что души ваши завело сюда?
   Чем вы насытиться явились или вспомнить?
   Коли вы с целью здесь, быстрее мы найдём
   Среди всего, что нужно вам.
   Корсаков переглянулись с Есенией. Корсаков пожал плечами. Собиратель, увидев их реакцию, угрюмо сдвинул брови.
   - Вот так всегда!
   Приходят, до конца не понимая,
   Зачем. И ищут в этих дебрях неизвестность.
   Хоть что-то, что притягивало б глаз.
   Собиратель недовольно скривился. Корсаков виновато вздохнул и отвел глаза, и в тоже время что-то его заставило вздрогнуть. Это что-то было игрушечным экскаватором. Не простым пластмассовым, а сооруженным из конструктора, из набора алюминиевых пластинок с дырочками, с ковшом, с тянущимися тонкими ниточками от ковша к чуть покривлённой кабинке. Внутри этой кабинки широко расставив ножки, сидел маленький медвежонок. У Корсакова подкатил комок к горлу. Он медленно подошёл к куче и опустился на корточки перед экскаватором.
   Это был он. Тот самый, его экскаватор, который давно-давно он соорудил сам вместе с няней. Корсаков взял его в руки. Экскаватор был чуть запылён, крепления болтов немного ослабли, но игрушка всё же была в полном порядке.
   - Это он! Это мой экскаватор. Я сам его сделал, а няня привязала эти нитки, и я дёргал их, и ковш поднимался и опускался как настоящий.
   Корсаков умилённо улыбался и поглаживал игрушку, стирая пыль. И вот металл блеснул на солнце, и отблеск этот разросся и затмил всё вокруг, а потом растаял. Корсаков стоял посреди своей комнаты в доме профессоров с экскаватором в руках, а рядом, буквально под ногами, на полу маленький мальчишка увлечённо скручивал пластинку с пластинкой маленьким болтиком и гаечкой.
   Конечно, это и был сам Корсаков, только маленький. Маленький "Сенёк", как называла его мама. Большой Корсаков обошёл трудящегося над машиной ребёнка, разглядывая не только его, но и свою комнату. Всё было так знакомо и так по-родному, что у Корсакова на глаза навернулись слёзы. Детская кроватка с голубым с картинками покрывалом и такими же голубыми подушками, возвышающимися сверху. На кровати рассыпаны в полном беспорядке детали конструктора, а рядом коробка от него. Возле окна стол с тремя выдвижными ящиками. На столе лампа с зелёным абажуром. Книги стопочкой на полке на стене. Сказки. Тяжёлая штора с пухлыми кубышками по бокам. Шкаф. Сейчас Корсаков отметил, что комната немного маловата, однако тогда, в детстве, она казалась ему огромной.
   Тут дверь открылась, и в комнату вошла няня. Корсаков даже вскрикнул. Няня умерла лет десять назад, а Корсаков ни разу так и не пришёл к ней на могилку.
   Няня, совершенно не обратив внимания на большого Корсакова, наклонилась над малышом и с улыбкой стала наблюдать.
   - Что это будет?
   - Эскалатор! - гордо ответствовал ребёнок, а Корсаков вместе с ним одними губами прошептал "эскалатор", и уже громче добавил с улыбкой: "не эскалатор, а экскаватор".
   - Не эскалатор, а экскаватор, - будто повторив его слова, сказала няня.
   По щеке Корсакова скатилась слеза. Он плечом вытер её и отвернулся к окну. За окном был знакомый с детства пейзаж: площадка, качели, песочница, невдалеке на пригорке школа, за ней дома, дома, дома.
   - Молодец, Сенёк! - услышал он позади себя и вновь вздрогнул.
   Корсаков обернулся. Няни уже не было в комнате, зато была мама. Маленький Сеня гордо показывал своё творение - экскаватор. Мама гладила сына по голове и улыбалась. "Пойдём, покажем папе!" - прошептал Корсаков.
   - Пойдём, покажем папе! - повторила слова Корсакова мама, подхватила Сеню за локоток и подтолкнула к дверям.
   - Нет. Он занят! - обернулся ребёнок.
   - Ничего мы его отвлечём, - взяв сына за плечи, ответила мама. И они вышли.
   - Он был занят?
   Этот голос вдруг вырвал Корсакова из детства и вернул обратно на остров памяти. Корсаков по-прежнему стоял перед кучей разных вещей, сжимая игрушечный экскаватор. А голос этот, конечно же, принадлежал Собирателю. Корсаков обернулся к нему.
   - Да, он был занят. Он писал что-то. Но экскаватор посмотрел.
   - И что сказал?
   - Спросил, не хочу ли я стать инженером.
   - А ты?
   - Я ответил, что хочу, - сказал Корсаков и поставил игрушечную машину на то место, где она и стояла.
   - А где Есения? - вдруг испугался он.
   - Её воспоминания здесь тоже обитают.
   Она средь них. Точнее в них.
   - Но где?
   - Воспоминания у каждого свои.
   Ни мне и ни тебе их не понять и не увидеть.
   - Ты не знаешь где она?
   - Нет!
   - Но...
   - Но если что-то связывает вас,
   Вещь или слово, может песня?
   Хоть что-то, что вы пережили вместе,
   Возможно, ты найдёшь её.
   Мне ж это не под силу.
   Пошла она туда.
   Собиратель указал корявым пальцем меж груд воспоминаний. Корсаков тут же бросился по указанному направлению. Он бежал, глядя по сторонам, думая увидеть Есению где-нибудь с каким-нибудь мишкой в руках, но девушки нигде не было. Он остановился и обернулся. Перед ним стоял Собиратель.
   - Так не найдёшь ты спутницу свою.
   Бежать - пустое, нужное - искать!
   Ищи, что связывает вас!
   Не далеко. Я складываю так,
   Что нужное всегда под боком.
   Иди, смотри и чувствуй!
   Корсаков понимающе кивнул и стал просто оглядываться по сторонам, в надежде что-то увидеть. Но что?
   - Нас так мало связывает. Я не знаю.
   - Ищи, что знаешь ты о ней!
   - Что же я о ней знаю? - опустил в раздумье голову Корсаков, но вдруг встрепенулся. - Погоди-ка! Но ты знал, где я. Ты даже слышал разговор там в детской. Ты ведь спросил меня потом: "Он был занят?"
   - Не в силах я за каждым уследить.
   Твое воспоминанье было светлым.
   Оно пришлось мне больше по душе,
   И я увлёкся им, прости!
   Корсаков кивнул и, отвернувшись, пошёл. Но ни на чём не останавливался его взгляд. Всё было незнакомо. И вот - букетик. Тот самый. С ним впервые он увидел Есению. Корсаков бросился к нему, схватил... букет рассыпался в прах. Да, это был тот самый букет. Но ничего не произошло. Лишь горстка песка осталась лежать у ног Корсакова.
   - Это не то! Ищи другое!
   - Но что? - Корсаков судорожно оглядывался по сторонам, и вдруг увидел картину. Картину художника Андрея - "Небесную лагуну". Лишь краешек торчал её из-под хлама. Но цвет... Корсаков тут же узнал её. Он осторожно подошёл и оглядел, будто боясь, что если он до неё дотронется, то и она подобно букетику рассыплется. На пыльной раме явно был виден след. Кто-то провел пальцами. Этот кто-то, конечно же, была Есения.
   - Да, это то, что я о ней знаю, - прошептал Корсаков и прикоснулся к раме.
   Тут же его будто бы накрыл туман, и из этого тумана соткался смутный образ мастерской художника Андрея. Постепенно некоторые предметы приобрели явные очертания, но некоторые так и остались мутными и размытыми. Среди явных оказалась и Есения. Она была такая же как всегда. Но другая, почти такая же, только нечёткая фигура сидела в кресле-качалке. И это тоже была Есения. Художник, вполне реальный, рисовал закат.
   Корсаков подошёл к "явной" Есении и хотел её окликнуть, но тут та другая встала с кресла и подошла к Андрею.
   - Сегодня моя жизнь закончилась, - сказала "смутная" Есения и прижалась щекой к плечу художника.
   Корсаков остановился и решил просто-напросто подглядеть за чужими воспоминаниями.
   - Ну, что ты! Ты совсем молодая, - усмехнулся Андрей и приобнял девушку, но тут же вновь принялся за работу.
   "Смутная" Есения вздохнув, отошла к стене, где стояли рамы, и присела возле них, потом встала держа в руках одну из рам.
   - Эта рама для этой картины?
   - Да. Мне один друг её давно принёс, чтобы я для него пейзаж нарисовал.
   - Ты подаришь ему эту картину?
   - Возможно. Если она ещё получится.
   - У тебя всё получается.
   - Да! Особенно ты.
   Художник обернулся к Есении и чмокнул её в щеку.
   Корсаков почувствовал себя так, будто подглядывал в замочную скважину, потому, наконец, решился окликнуть Есению. И как только он позвал её, тут же всё вновь покрылось туманом. И когда туман рассеялся, Арсений оказался стоящим среди куч воспоминаний... один.
   - Но почему! - воскликнул Корсаков. Он схватился вновь за раму картины, но ничего не происходило. Корсакова бросило в жар. С таким трудом он отыскал это воспоминание, которое связывало его с Есенией, и Есения была так рядом, и вот такой прокол.
   - Ищи другое! - услышал он голос сзади. - Воспоминания влекут, и, увлекая, к другим воспоминаниям ведут.
   Корсаков огляделся. Что ещё могло связывать его и Есению?
   Чёрный предмет привлёк его внимание. Чуть поблескивающий ствол, кольцо с курком, барабан. Это был револьвер. На пыльной кромке его был виден свежий след. Корсаков лишь коснулся его.
   Вновь всё окутал туман, а когда рассеялся, Корсаков оказался на незнакомой улице. Скудный фонарь освещал мокрый асфальт. На тротуаре стояла Есения. А невдалеке быстро шла "смутная" женская фигура. Тут два ярких пятна вылетели, заскрипели тормоза. Глухой удар. Женская фигура осталась лежать на асфальте и, все более набирая скорость, мимо проехала машина
   - Есения! - позвал Корсаков стоящую на тротуаре девушку и ухватил её за рукав, боясь, как бы она вновь не оказалась в каком-нибудь другом воспоминании. Есения обернулась. Они встретились глазами. Тогда темная улица пропала, и они вновь оказались на острове памяти. Рядом стоял Собиратель.
   - Это была я! - сказала Есения и уткнулась в плечо Корсакова. - Кто был в машине, ты видел?
   - Нет! Свет фар ослепил меня.
   - Это была машина Аниона. Но за рулём был не Антон?
   - Я не знаю.
   - А я верю! - убеждённо сказала девушка. - А ещё он найдёт кассету и всё сразу выяснится.
   - Какую кассету?
   - На кассете этой должна быть записана сцена убийства Сергея.
   - Твоего мужа?
   - Да!
   - И где же эта кассета?
   - Только Антон может найти её. И он найдёт её.
   Корсаков замолчал и... ему было трудно это сказать, но необходимо.
   - Он не найдёт кассету, потому что...
   - Почему?
   - Он... - Корсаков не мог сказать последнее слово. Оно никак не вылезало из горла.
   - Нет! - Есения попятилась назад.
   - Он мёртв! - наконец тихо выговорил Арсений.
   Есения закрыла уши руками, зажмурила глаза и как полоумная замотала головой.
   - Нет! Этого не может быть!
   - К сожалению, это так! Я сам бы хотел, чтобы это было неправдой, но это так. Нам так и не удалось познакомиться. - Корсаков хотел было успокоить девушку, но она лишь отмахнулась от него, села на корточки и уставилась в одну точку не мигая.
   - Зачем тебе с ним знакомиться?
   - Разве ты не догадалась?
   - О чём?
   - Мы братья, родные братья, близнецы, мы похожи как две капли воды.
   Есения уставилась на Корсакова.
   - Вы совсем не похожи!
   - У сходства разные обличья.
   Есть сходство душ и сходство тел.
   Вы братья, лица ваши схожи,
   Но души разные, конечно, - вмешался в разговор Собиратель.
   - Да, я поняла, - отозвалась Есения, - здесь только наши души.
   Собиратель почтительно кивнул.
   - Но если он мёртв, то это значит, что мы встретимся?
   - Коль вы не встретились доныне,
   Вам встретится пока что не дано.
   Мешает что-то вашему свиданию.
   Ищите в прошлом будущего нить!
   Собиратель с этими словами поклонился и, повернувшись, пошёл прочь. Корсаков и Есения смотрели ему вслед. И пока Собиратель проходил меж груд осколков минулого, некоторые из них будто оживая, стали переливаться, сверкать и будто звать к себе.
   Есения поднялась в полный рост и, посмотрев на Корсакова, указала рукой туда.
   - Что это?
   - Наверное, то, что позволит нам найти ответ!
   - Отчего мы с Антоном не вместе...
   - Отчего я с тобой...
   И поняв это, Корсаков и Есения пошли по "следам" прошлого.
   Мир вокруг будто раздвинулся, закружился, и в этом водовороте помчались одно за другим события.
   Белые стены, люди в масках. Женщина кричащая, хватающая скрюченными пальцами белую материю. Крик ребёнка. Коричневый комочек в резиновых руках врача. Улыбка счастливой матери, но лишь на минуту. Снова муки.
   "Мы её теряем!"
   Скальпель ползёт по жёлтой коже от пупка вниз. Капля крови, расходящаяся плоть. "Нет пульса!" Резиновые руки внутри, они торопятся, они достают ещё один комочек, покрытый полупрозрачной плацентой. Отрезают пуповину. "Она мертва!" Наконец, крик ребёнка, и Корсакову кажется, что кричит он.
   Другое видение...
   Мужчина и женщина. Они улыбаются, склонившись над кроваткой. "Он такой хорошенький!" Удаляющийся крик ребёнка. И в ответ ему другой крик. Боль расставания. Акушерка уносит по гулкому коридору маленький свёрток. Навсегда!
   Ещё одно видение...
   Девочка с косичками сидит на заборе и кидает яблоками в мальчишек, которые играют в мяч. Погоня. Лестница, чердак. "Попалась!" Он хватает Есю за ногу. Он сверху. Девочка улыбается, и мальчик смотрит в глаза. Поцелуй.
   Ветер времени...
   Комната Сенечки. Няня сидит у кроватки, читает большую красивую книжку. "И я там был, мёд, пиво пил..." Сенечка на руках у отца. Взлетает вверх. Детский смех. Смех отца. Голос мамы: "Осторожнее!" Смех мамы. Море. Папа выходит из моря. Он в маске и со смешной трубкой. Нагибается к ребёнку и даёт раковину.
   Снова вихрь несёт...
   Свадьба. Есения в белом платье. Гости кричат: "Горько!" Улыбающийся жених с бутылкой шампанского. Свидетель - молодой Логинов целует взасос отбивающуюся свидетельницу. Это Марина. Лестница. Молодые бегут оглядываясь и смеясь. Улица. Ночь. Белая "Волга" с шариками. "Прошу!" Есения падает со смехом на сиденье. Дверь хлопает. На крыльце гости. Логинов, Марина. "А букет?" Через окно отъезжающей машины летит букетик, разваливаясь на лету, падает на асфальт.
   Бездонная воронка...
   Коридор университета. Студенты с конспектами, с книгами. На скамейках, на партах, на корточках. Дверь открывается. Молодой Лясин. "Сдал?" Кивает, снимает наушник с передатчиком, отдает молодому Корсакову. "Профессор лопух, приём!" Корсакову страшно. Он входит в аудиторию. Профессор вовсе не лопух. "Берите билет!" Корсаков садится подальше. В ушах голос Лясина: "Какой билет? Отправь записку через Аньку!" Профессор смотрит. Заметил? Корсаков выдёргивает из уха наушник. "Передай записку..." Корсаков вырубает приёмник. "Сам сдам!"
   Воронка затягивает...
   Кабинет. Кожаные кресла. Лысый человек за столом. Бумаги на столе. Перед столом Есения и Шамилов. А ещё Логинов и Марина. "Поздравляю!" Логинов жмёт руку Шамилову: "Теперь мы - фирма!" Шампанское. Есения улыбается, берёт бумагу и рассматривает договор. "Закрытое Акционерное общество "Ламанш"...основная деятельность - продажа легковых автомобилей... президент - Шамилов Сергей Юрьевич...".
   Безудержное кружение...
   Городской загс. Четыре человека. Корсаков, Оля, Аркаша и ...ещё одна девушка, кажется Ира, а может быть Наташа. "Ваша очередь" Вальс Мендельсона. "...Согласны ли вы..." Корсаков натягивает Оле медное колечко. Поцелуй.
   Острые иглы вихря вонзаются в плоть...
   Гостиничный номер. На столике бутылка Шампанского, два бокала пустые и коробка конфет открытая, но все конфеты на месте. Два тела сплетаются на белых простынях. Это Есения и Антон.
   Ветер становится виден...
   Редакция. Редактор Бражник за столом. "Ваш кабинет последний слева. Поздравляю! Работать у нас большая честь", секретарша улыбается: "Поздравляю!", все улыбаются: "Поздравляю!"
   Ветер - раскалённая сталь...
   Пустое фойе, пустая гулкая лестница, пустая приёмная, кабинет. За столом сидит человек, нелепо свесив на бок голову. На груди красное пятно. Есения входит и вскрикивает, зажимает рот рукой, съезжает по стенке вниз. Входит Логинов. Запыхался. "Всё-таки Антон его убил,... уходи...!" Пустая приёмная, пустая лестница, комната охраны. Телевизоры. На экране Антон с револьвером в руке. Есения достаёт кассету и бежит к выходу.
   Сталь испаряется...
   Чердак художника. Андрей рисует закат. Есения склонилась возле рам и прячет кассету в углубление в раме. Лёгкий щелчок. Тайник закрывается. "Ничего не получается. Она мёртвая!" Андрей кричит и бегает по комнате. Есения хватает его за руки. В руке у Андрея нож, художник бросается к картине, Есения закрывает картину собой. Андрей падает. У него начинается приступ эпилепсии. Пена изо рта. Несвязные звуки. Есения бросается к нему, потом за дверь, кричит: "Помогите!" Стучит в двери. Бежит по лестнице вниз. Улица. Ночь. Две фары летят навстречу. Удар и темнота.
   Темнота.
  
  
   28. Потеря памяти
  
   Темнота расплывалась и таяла, как чернила в банке с водой. Причудливыми каракатицами распускала щупальца, и щупальца эти умирали. Из темноты возникли звуки. Сначала далёкие и глухие, эхом раскатывающиеся из уха в ухо.
   - От-от-от-крой-крой-крой-те-те-те гла-гла-гла-за-за-за!
   И ещё много других звуков, описать которые Корсаков и впоследствии бы не смог. Целый океан звуков плескался в его голове.
   Вслед за звуками пришли и ощущения. Ощущения эти были мерзкими, как слизни. Запахи тошнотворными, прикосновения противно влажными. Корсакова передёрнуло.
   Свет.
   Корсаков открыл глаза, но тут же сощурился.
   - Он открыл глаза! - женский голос, кажется знакомый.
   - Приходит в себя, - облегчённо вздохнул голос Сиволапова.
   - Пульс стабильный, в норме.
   Корсаков вновь открыл глаза, прикрываясь одновременно от света ладонью. Это яркая лампа во весь свой десяток глаз светила на него. Корсаков лежал на больничной кушетке в комнате с кафельными стенами. Корсаков узнал процедурный кабинет. Вокруг него стояли, улыбаясь, люди в белых халатах. Слева - Сиволапов, справа - две женщины, одна кудрявая, а вторая просто молодая.
   - Как вы себя чувствуете? - поинтересовался Сиволапов.
   - Могло быть и лучше! - просипел Корсаков, едва узнавая свой голос.
   - А могло быть и хуже! - обрадовала кудрявая.
   - Спасибо!
   - Не за что!
   Корсаков, опершись на руку, приподнялся.
   - Где я?
   - Где и положено. В больнице.
   - Почему положено? - Корсаков встряхнул головой. - Ах, да! Я ведь и ехал в больницу, но, кажется, заснул.
   - Откуда ехали?
   - Мы...неважно!
   - Арсений Павлович, - нежно взяв Корсакова за плечо, проговорил Сиволапов, - вы ниоткуда не ехали. Вы помещены в отделение нашей больницы и находитесь на излечении.
   Корсаков поглядел на врача в недоумении.
   - Хотелось бы предложить вам отдохнуть, но боюсь, спать вам сейчас не придётся. Пришлось вколоть вам... хорошее лекарство. Но Валечка сейчас проводит вас в вашу палату и посидит с вами. Поговорит. Хорошо?
   Корсаков тем временем оглядел себя с головы до ног и обнаружил, что одет он в больничную пижаму, ноги голые, а тапочки стоят возле кушетки, что, по-видимому, должно было означать, что сюда он пришёл своим ходом.
   - А где моя одежда?
   - Не беспокойтесь! Она в гардеробе.
   - Можно мне принести её? Мне нужно спешить. - Корсаков сполз с кушетки и влез ногами в тапочки. - Я только возьму кое-что из своей палаты.
   - Ну, что вы! Куда вы собрались на ночь глядя? - проявила инициативу кудрявая Валечка, и с неженской силою ухватила Корсакова за талию, увлекая к дверям. - Сейчас пойдём в палату, почитаем что-нибудь, поговорим.
   - Ничего не понимаю! - стал выдираться Корсаков из цепких объятий медсестры. - Что значит, почитаем! Я же говорю, мне нужно спешить. - И, уже обернувшись к Сиволапову, сказал:
   - Мне нужно срочно идти.
   - Арсений Павлович! - скрестив руки на груди, сказал Сиволапов. - Правила больничного распорядка для всех одинаковые. А срочно вам идти, на самом деле, не нужно никуда, это вам просто приснилось, что вам нужно куда-то идти. Ведь так?
   - Что за чушь! - неуверенно возмутился Корсаков. - Вы что, меня за идиота принимаете?
   Сиволапов знаком показал женщинам выйти. И когда дверь за ними закрылась, предложил Корсакову сесть, и сел сам.
   - Итак, что же вас тревожит?
   - Простите, сорвался!- Корсаков усмехнулся. - Подумал, будто вы, и правда, меня в сумасшедшие рядите. Но мне на самом деле нужно спешить. Меня там ждут Аркаша, Шура с Лёвой и ещё одна женщина. Я пришёл только забрать кое-какие бумаги.
   - А кто эти Аркаша, Шура и...Лёва? - спросил Сиволапов.
   - Как кто! - недоуменно уставился Корсаков. - Аркадий Лясин, что работает здесь, а Шура с Лёвой сбежали сегодня отсюда, после того как Лёлика убили...
   Сиволапов изучающее смотрел на Корсакова и, казалось, не верил ни одному его слову. Корсакова пробрал жар.
   - Почему вы так смотрите на меня?
   - Нет-нет, ничего! Просто дело в том, что никакой Лясин у нас не работает, а "сбегать" отсюда пока что никто не пытался, да и делать это просто глупо. Здесь лечатся, Арсений Павлович, а не бегом занимаются.
   - Что вы несёте?!
   - Позвольте, я скажу! - подался вперёд Сиволапов и взял со столика папку. - Вот, смотрите!... Вы были доставлены в нашу больницу четыре дня назад на "скорой". "Скорую" вызвала ваша соседка Нина Афанасьевна, после того как обнаружила вас с признаками удушения газом в вашей квартире. Она имела свои ключи, поскольку сдавала вам это жильё, и это обстоятельство спасло вам жизнь. Она оказалась в нужное время в нужном месте.
   - Что за бред вы несёте. Я пришёл сюда сам, своими ногами. Аркаша устроил меня сюда как больного...
   - Ещё раз повторяю, никакой Аркаша у нас не работает. Привезла вас "скорая". Не верите мне, обратите своё внимание на запись, сделанную дежурным врачом. - Сиволапов подставил Корсакову под нос папку и ткнул пальцем.
   - Хорошо! - усмехнулся Корсаков. - Если так, то отчего "скорая" привезла меня к вам, а не в больницу скорой помощи?
   - Арсений Павлович! Неприятно напоминать вам, но вы ведь пытались покончить с собой. Газ, и... ещё ремень на люстре. Таких больных везут к нам.
   - Вы что, хотите сказать, всё, что было со мной за эти дни, мне привиделось?
   Сиволапов встал и стал прохаживаться по комнате, скрестив руки.
   - Дело в том, что ваше сознание сейчас отчасти затуманено. В этом есть и наша вина, а точнее препаратов, которые вы принимали всё это время. Скажу вам только, что вы много спите, и ваша реальность, возможно, непредсказуемым образом, переплелась с вызванными препаратами галлюцинациями. Галлюцинации настолько реальны, что вы естественно принимаете их за реальность.
   - Этого не может быть...!
   - Может! - Сиволапов присел на подоконник. - Но могу вас обрадовать - вы на пути к выздоровлению.
   - Хорошо, допустим! - кивнул Корсаков. - Но у меня были посетители?
   - Да, к вам приходили коллеги и жена.
   - Вот! - обрадовался Корсаков. - Коллеги приносили мне... кое-какие материалы по работе.
   - Очевидно, они у вас в палате.
   - Отлично! - Корсаков вскочил. - Разрешите мне пройти в палату?
   - Да, конечно! - спокойно ответил Сиволапов. - Пойдёмте, я вас провожу.
   Они вышли из процедурной и по тускло освещённому коридору проследовали к палате, в которой обитал Корсаков. В палате ничего не изменилось со времени ухода хозяина. Стол, решётки на окнах, тумбочка со странной надписью, на тумбочке утка. Только кровать заправлена. Корсаков вошёл, и первым делом бросился к столу. К счастью, бумаги были на месте, в мусорке, куда и бросил их Аркаша. Корсаков вытащил их и аккуратно сложил на столе.
   - Так! А Лёлик? Он жив?
   - К сожалению, этот больной позавчера скончался, - спокойно ответил Сиволапов.
   - Отчего же?
   - Сердце!
   - Этого не может быть. И я знаю - его убили. А Шура и Лёва сбежали. А Лясин работает здесь. А вы мне врёте. Интересно, зачем? - Корсаков наступал на Сиволапова, но тот не сдвинулся с места. - А, может быть, вам заплатили, чтобы я оставался на месте, чтобы было легче меня достать?
   - Вы знаете, у вас возникла, кажется, ещё одна мания. Да! Мания преследования. - Сиволапов на миг обернулся к дверям. - Сестра! Сюда с уколом жи...
   Сиволапов не успел окончить фразы. Корсаков схватил первое попавшееся под руку - утку с тумбочки и, вложив всю силу в удар, громыхнул Сиволапова по макушке. Утка звонко крякнула о голову врача и, выскользнув из руки Корсакова, отлетела на пол, а следом за ней посреди комнаты растянулся и Сиволапов.
   Корсаков, подскочив к дверям, прислушался. За дверями было тихо. По счастливой случайности, дежурная медсестра куда-то отлучилась с поста и не слышала зов Сиволапова. Убедившись, что никто не бежит на выручку поверженному, Корсаков начал действовать.
   Первым делом он присел и нащупал пульс у лежащего. Пульс был слабый, но был. Потом Корсаков раздел безжизненно валяющегося Сиволапова и перетащил на кровать, заткнул ему рот бумажным кляпом и привязал руки свёрнутой простынёй к спинке кровати. Сбросил с себя больничную пижаму и облачился в костюм Сиволапова. Сгрёб со стола папки, черновики и свою историю болезни и, подойдя к дверям, выключил свет.
   Твёрдым шагом он вышел из палаты и отправился к кабинету заведующего отделением. Краем глаза он успел заметить, как возвращается откуда-то дежурная медсестра и идёт к посту.
   - Вы домой?
   - Да, - пытаясь имитировать голос Сиволапова, ответил Корсаков. - Только захвачу кое-что.
   Медсестра, вдруг уловив что-то чужое в голосе заведующего, остановилась на миг, но, встряхнув головой, пошла дальше.
   Корсаков облегченно вздохнул и открыл кабинет Сиволапова. Как он и предполагал, здесь на вешалке в углу висели коричневое пальто, шапка-формовка и шарф с пронзительными белыми иероглифами на синем фоне. Корсаков натянул всё это на себя и не медля вышел из кабинета, закрыл замок и быстрым шагом, делая вид, что поправляет шапку, а на самом деле прикрывая лицо, проследовал мимо поста к выходу.
  
  
   29. В поисках утраченного
  
   Уже на улице Корсаков остановился вдруг и стал обшаривать карманы. Как оказалось, в карманах не было ничего. А самое главное - не было денег. Сейчас они очень бы пригодились Корсакову. Квартира, где ждали его друзья, а то, что они его ждали, он не сомневался, находилась довольно далеко. У Корсакова же не было денег даже на метро. Нужно было бы вернуться, ухитриться пробраться в гардероб и взять в собственном пальто пару сотен и мобильник.
   Корсаков тоскливо обернулся, но только на миг. Нет, возвращаться назад он не хотел, тем более что в пальто денег может и не оказаться. "А кто сказал, что оно, пальто, там вообще есть? - спросил сам себя Корсаков, - кто сказал, что Сиволапов блефовал? Может, действительно, всё привиделось мне. И Лясин, и Лёлик с Шурой, и Марина. И может нет и не было у меня никакого брата, и Есения - лишь плод моего воображения!" Корсакова передёрнуло от этих мыслей. Он не стал возвращаться за деньгами, а ещё решительнее зашагал прочь.
   Февраль накатывался леденящим дыханием, мёл по пустынным ночным улицам голубой позёмкой. Редкие автомобили, лениво шурша, катили мимо. На перекрёстке дрожащий милиционер проводил Корсакова озверевшим взглядом. Но, видимо, не заметив ничего противоправного в его походке, отвернулся и поспешил к машине с мигалками.
   Корсаков шёл быстро. От того даже согрелся. Мёрзли только руки и уши. Корсаков пытался решить эту проблему, поочерёдно прикрывая то одно ухо, то другое ладонью, но потом просто натянул воротник повыше, а руки поглубже упрятал в карманы и сжал кулаки.
   Так он шёл часа два. Ни на минуту не останавливаясь и не глядя по сторонам, пока, наконец, не оказался на Калиновского. Ничего так не добавляет сил, как близость и видимость объекта, к которому направляешься. Корсаков увидел знакомый дом. Сейчас он показался ему почти родным. Даже сердце забилось радостно, и ещё и оттого, что дом он узнал, значит, видел его раньше, значит, всё, что было, действительно было.
   "Впрочем, ничего это не значит, - мысленно противоречил сам себе Корсаков. - Можно подумать, я не был здесь много раньше. Конечно, был! Может быть, это всего лишь более ранние воспоминания. Успокоюсь только когда увижу заспанную рожу Лясина и услышу его противный бас".
   Корсаков зашёл в "знакомый" подъезд, поднялся на "знакомый" этаж и, приблизившись к "знакомой" двери, нажал на кнопку звонка.
   Корсаков тревожно прислушался.
   За дверью сначала было тихо, но потом к радости Корсакова, послышались шаркающие шаги.
   - Чего надо?
   - Аркаша, это я!
   - Нет здесь никакого Аркаши, мужик!
   - А кто это?
   - А тебе не всё равно? Иди спать, мужик! Съехал твой Аркаша вчера, наверное.
   - Как вчера? Я ж только...Куда съехал?
   Но ответа не последовало. Шаркающие шаги стали удаляться. Корсаков оглушено опустил голову. Щёки и уши вдруг загорелись, словно застыдившись чего-то. И накатила такая лень, что Корсаков тут же у дверей скатился по стене на корточки.
   Лясин и компания свалили в неизвестном направлении, а может, их и вовсе не было...
   Он, конечно, ожидал такого поворота, но совершенно не обдумал заранее, а что же в таком случае делать? Теперь, само собой, приходилось что-то предпринимать.
   Корсаков сидел, тупо разглядывая заплывший ржавыми пятнами потолок. Мозги не соглашались слушаться, мысли путались. Единственно реальным представлялось вернуться в больницу и сдаться на волю победителя. Но, во-первых, возвращаться он не хотел, а во-вторых, не мог (снова два часа идти по морозу). Ни за что!
   Почти автоматически он стал перебирать бумаги в папке. Открыл историю болезни. "...Рост такой-то, вес такой-то, температура нормальная, жаловался на то-то..." Скучно! Обнаружил знакомую стенографию гипнотического сеанса. "...Сафин Арсений Павлович..." Корсаков усмехнулся. Надо же! В подсознании он до сих пор Сафин. Сложная вещь - подсознание, а главное его не обманешь. Себя можно бесконечно обманывать, других, но "супер-эго" невозможно обмануть.
   Корсаков закрыл папку и задумался. Вспомнился недавний сон. Игрушечный экскаватор, няня, большой дубовый стол в кабинете отца. Интересно, жив ли ещё тот экскаватор, жив ли стол, живы ли они - те, кто вырастил его. Нет, не родители, но всё-таки, не чужие люди.
   А если нагрянуть. Вот так - вдруг. Как снег на голову. Спустя пять лет. Примут ли?
   - Нет! Нет, Сеня! Ты сам оборвал все корни, - прошептал Корсаков сам себе. Но где-то там внутри его тот, кто называл себя Сафиным, тут же отозвался:
   - Корни могут и прорасти, если их поливать. Они наверняка ждут тебя. Мама каждый вечер ложится спать и молится за тебя, а отец украдкой разглядывает альбом с фотографиями.
   - Даже если так, они не простят. А я не смогу простить самому себе, а главное не смогу прийти к ним теперь.
   - Тебе ничего другого не остаётся. Судьба загнала тебя в тупик. У тебя никого нет, кроме них. Тебе некуда идти кроме как к ним. Отдайся на волю чувствам, и твои ноги сами приведут тебя в знакомый с детства двор, который снится тебе ночами.
   - Раньше снился. Сейчас снится совсем уж неизвестно что!
   - Это потому, что ты теряешь себя. Ты сам уничтожил своё прошлое, а настоящее так и не создал. И как ты думаешь, что же ожидает тебя в будущем?
   - Всё наладится. У меня есть друзья, работа. Я забуду Олечку. Уже забыл! Встречу кого-нибудь.
   - Вроде Есении?
   - Есения - только сон! Хотя она мне стала очень близка за эти дни.
   - Ты жалок! Ты живёшь под чужой фамилией, ходишь в чужих шмотках, "сблизился" с несуществующей женщиной. Работа твоя - сплошное нагромождение лжи. Признайся, тебе самому кажется нелепым всё, что ты пишешь. А друзья? Нет у тебя друзей. Были бы - не сидел бы ты тут под дверями.
   - Что же делать?
   Голос внутри Корсакова вздохнул то ли обречённо, то ли с облегчением:
   - Начни исправлять свои же ошибки.
   Корсаков закрыл глаза, переваривая всё, что сам себе наговорил. Он понимал, что внутренний голос прав. Но ошибки исправлять гораздо сложнее, чем совершать. Но если иного не остаётся, то...
   Корсаков резко встал, отчего кровь ударила в голову, застегнул верхнюю пуговицу пальто и пошёл вниз по лестнице. Идти было и страшно и легко. Он шёл домой.
  
  
   30. Возвращение блудного сына
  
   Ничего не изменилось во дворе. Протоптанная в снегу тропка, срезая угол, вела прямо к подъезду. У подъезда качели, удивлённо скрипнули на ветру: "Ты-ы-ы?!". Песочница с грибком с шапкой снега, будто сказочный гриб-боровик в окружении сугробов молча разглядывала старого знакомца. И Корсаков разглядывал песочницу, качели и два высоченных, оголившихся зимой клёна. Всё было таким родным и близким.
   Корсаков не спешил заходить в подъезд. Медлил. Уверяя себя, что не заходит, потому что ещё очень рано, все, конечно же, спят, а на самом деле просто боясь. Кроме того, в подъезде поставили дверь с домофоном, и Корсаков теперь стоял и обдумывал, что сказать, когда мама или папа спросят:
   "Кто там?"
   Он уже приблизил палец к кнопочке с цифрой 25, но в этот момент сработал домофон, и дверь открылась. Корсаков отстранился, пропуская женщину с собакой. Собака затявкала, напугав Корсакова, но ещё больше напугалась хозяйка собаки.
   - Ой, божечки! Кто ж в такую-то рань...
   - Здравствуйте!
   - Здравствуйте! Лялька, фу!
   - Не узнаёте? Это я, баба Катя! Сеня.
   Старуха сквозь сумерки пыталась разглядеть лицо пришедшего, но, видимо, не признала былого соседа. И, стесняясь, своей забывчивости, только улыбнулась.
   - Здраствуйте! А я с собачкой погулять. Лялька, пошли! Не трогай дядю.
   Собака обнюхивала подозрительно странного субъекта. Баба Катя оттащила Ляльку в сторону и стала отдаляться, а потом вдруг обернулась, открыв рот, и быстро перекрестилась три раза, произнеся что-то вроде: "Чур меня! Изыди!"
   Корсаков пожал плечами и вошёл в подъезд. Дверь за ним закрылась, а баба Катя ещё долго стояла, охая и крестясь.
   В подъезде сделали ремонт. Было чисто и светло. На площадках в вазонах цвела герань, словно и не был за окном февраль. Исчезли со стен старинные надписи. Потолок был белый и даже без паутины по углам. Как странно. Кажется, Корсакову надо было бы радоваться таким переменам, но вся эта чистота лишь вызвала в нем грусть и даже разочарование. Словно с теми исписанными стенами что-то исчезло, растаяло, унеслось в никуда.
   Корсаков с дрожью в груди медленно поднялся на третий этаж и здесь остановился перед дверью.
   А дверь осталась прежней. Хотя ей тоже досталось: старый лак соскоблили, покрыли новым акриловым, ручку, а может быть и замок, заменили. Но сквозь новый лак в знакомом месте пальцем нащупал Корсаков корявую надпись, сделанную когда-то соседской девочкой: "Сеня, я тебя люблю!" Пальцы привычно пробежались по лакированной доске и простучали почти беззвучно знакомый ритм.
   Тишина.
   Корсаков напрягся всем телом в ожидании, потом постучал ещё раз. Так стучал только он. Не то стучал, не то скрёбся ногтями. И мама всегда знала, что это он.
   Тишина. Но тишина насторожившаяся, готовая бежать, как сам Корсаков готов был сейчас бежать вниз по лестнице, но не побежал бы ни за что.
   Но насторожившейся эта тишина была ещё и потому, что там за дверью от этого стука в дверь проснулись два человека. Он включил ночник, а она села на кровати, вслушиваясь, не веря, но ловя каждый шорох. И когда знакомый перестук в третий раз нарушил предутреннее молчание, женщина подскочила со своего места и, по пути накидывая пуховой платок на плечи, быстро пошла к дверям, а профессор Сафин дрожащими пальцами стянул со столика очки в перламутровой оправе и неловко надел.
  
   Они сидели за круглым столом в гостиной и пили чай. Мама бегала, суетилась, приносила варенье в вазочке, вчерашние пирожки (винилась перед Корсаковым за то, что они вчерашние), отец был молчалив, и взгляд подозрителен. Корсаков не поднимал глаз, говорил маме, чтобы не беспокоилась, и пирожки не трогал, и чай остывал в его чашке.
   Мама, украдкой утирая слезу, подошла сзади и обняла морщинистыми тёплыми руками его голову и поцеловала в макушку. Корсаков взял её руку в свою и стал целовать.
   - Что случилось, сынок? - спросил профессор так, будто и не было этих пяти лет разлуки, а сын лишь вчера был здесь.
   Корсаков, прижав руку матери к своей щеке, молчал.
   - Мне некуда было идти. Ещё вернее будет сказать, сегодня я не мог не прийти...к вам. И...простите меня, если сможете!
   - Не за что нам тебя прощать.
   - Это ты нас прости с дедом! - заговорила мать. - Но никак мы не могли тебе раньше сказать, что ты нам ...
   - Не родной! - закончил Корсаков.
   Мать вновь смахнула слезу, взяла со стола полотенце и порывисто ушла из комнаты.
   - Не говори так! Ты нам родной!
   Корсаков протянул руки через стол и обхватил руки отца. Они молчали и смотрели друг на друга несколько минут, изучали друг друга.
   Вернулась мать. Она села рядом с Корсаковым и прижалась к его плечу.
   - Мне вам нужно столько рассказать. Столько всего за последние дни случилось.
   - Ты ушёл от Оли?
   - Нет, она ушла. Собрала свои вещи и ушла к кому-то. Наверное, правильно. Мы были почти чужие...
   Корсаков говорил долго непрерываемый. Ему иногда казалось, что они не слушают смысла его повествования, а лишь голос. Тогда он обращался будто за советом к ним глазами. Они кивали ему в ответ - они внимательно слушали. И только когда он поведал о брате, отец откинулся всем телом на спинку стула, от чего тот скрипнул, а мать ахнула.
   - Значит, это он умер?
   - Вы в курсе?
   Отец не ответил, а встал и принёс из кабинета вырезку из газеты. В графе "соболезнуем" был напечатан портрет Антона и ниже соболезнования "родным и близким покойного Корсакова Арсения Павловича от коллег по цеху", именно Арсения.
   - Я знал, что это опечатка!
   Корсаков усмехнулся. Но одновременно стал изучать портрет. Да, Антон, и правда, был, практически, одно лицо с ним.
   - Вероятно, те, кто верстали номер, были моими знакомыми и заменили Антона Арсением.
   - Руки бы оборвать таким знакомым. Мать чуть инфаркт не хватил.
   - Но я знала, что это ошибка. Сама не знаю почему, но не верила, что это правда.
   - То-то баба Катя меня молитвами отгоняла. А я думаю, чего это она?! Она меня у подъезда встретила, собаку вышла выгуливать. Так вот...
   Корсакову не терпелось рассказать всё. Он продолжал говорить. Об Аркаше с Мариной, о больнице и её обитателях, о Шамилове, о снах.
   - А вчера приснилось, будто я с Есенией на острове воспоминаний. Старик, который встретил нас, там вроде смотрителя. А воспоминания собраны в огромные кучи. Бессмысленные кучи, никак не связанные предметы были отчего-то вместе. Кстати мне раньше всегда казалось странным, что иногда воспоминания в голове возникают одно за другим, однако иногда совершенно не связанные друг с другом и с предметами, что их вызвали. Смотришь на чайник, а вспоминается, как однажды смотрел телевизор. И ничего, вроде, и нет в этом воспоминании, а вот приходит, и уже думаешь, а что же в нём такого. Глупость да? Вот и там столько всего перемешано, что и не знаешь, что вынырнет вдруг в голове, если прикоснуться к чему-нибудь. Но это только на первый взгляд, а на самом деле всё закономерно, всё там, где и должно быть. Одно плохо - закономерность эта известна, по-моему, одному только этому смотрителю.
   ...И попал я вроде как в воспоминания Есении, и многое мне открылось благодаря этому. Только теперь я не знаю, верить ли сну? Вроде, глупо, но уж больно странно мне то, что так цепляется этот сон за реальность. Будто и не сплю я, а в собственной душе копаюсь или в душе Есении этой. Как сказала она однажды: я её ангел-хранитель...
   Конечно, всё, что я узнал, невозможно отнести к фактам, но всё же... Помогите мне разобраться! Пусть это только сны, но ведь говорят, человек во сне продолжает переживать, осмысливать ситуации, в которых он был наяву.
   - Сеня! Ты ж не спал всю ночь. Тебе нужно отдохнуть. Давай, я тебе постелю!
   - Это невозможно! - помотал головой Корсаков, удерживая за руку вставшую было мать. - Я не хочу спать, потому что мне вкололи что-то, и, кроме того, не могу спать. Как я уже говорил, меня еле вытащили с острова страсти, а последний раз врачам пришлось прибегнуть к реанимации. Не думаете, что в следующий раз я могу совсем не проснуться?
   - Так что же теперь, совсем не спать?
   - Я не знаю! И поэтому и прошу вас помочь мне разобраться со всем тем, что навалилось на меня в последние дни. Мне это необходимо. Возможно, если я всё выясню, если сложу эту мозаику из снов, воспоминаний моих, чужих и просто фактов, возможно, тогда смогу спокойно спать.
   Профессорша села.
   - Я ничего не понимаю.
   Профессор же встал, задумчиво прошёлся по комнате, остановился у посветлевшего окна.
   - Слишком уж накручено всё. Но давай пока что отбросим всё, что касается снов, и посмотрим на чистые факты.
   - Я согласен. Но, думаю, без снов мы тоже не обойдёмся.
   - Сны потом! Сначала факты.
   - Хорошо! Факты так факты!
   Первое - месяц назад в своём кабинете был убит выстрелом в сердце Шамилов Сергей Викторович. Главная подозреваемая в этом деле его жена - Есения застрелилась в тот же день, точнее ночь.
   - Были свидетели убийства Шамилова?
   - Камера наблюдения засняла сцену убийства, но кто-то похитил кассету. Других явных свидетелей не было. Правда, известно, что незадолго до смерти Шамилов разговаривал в своём кабинете с Антоном Корсаковым.
   - Откуда это известно?
   - Из материалов дела. Антон сам явился к следователю и рассказал о встрече.
   - Так может быть, это Антон и убил Шамилова?
   - Может и так! По крайней мере, Есения выкрала кассету, подозревая, что на кассете именно Антон убивает Шамилова.
   - Это не факт. Это тебе только приснилось.
   - Да, это не факт. Но сбрасывать со счетов возможность того, что это Антон убил Шамилова, всё же мы не можем, ведь так?
   - Подожди-ка! Если Есения унесла кассету, подозревая, что на кассете запечатлено убийство, а убийца - Антон, значит, она точно не убивала!
   - Опять же - это не факт! Даже не факт то, что это она выкрала кассету. Значит, убить могла и она и Антон.
   - Хорошо! А если посмотреть с другой стороны. Кому была выгодна смерть Шамилова? Зачем Есении или Антону убивать его?
   - Ну, с мотивом-то у них всё в порядке.
   - Они...
   - Да, они были любовниками.
   - Это, надеюсь, факт?
   - Да, это факт. Есть много свидетелей. В том числе и сам Антон подтвердил это.
   - Хорошо! У них был мотив. А ещё кто-нибудь был заинтересован в смерти Шамилова? Ведь могут быть разные причины. Бизнес, деньги, месть.
   - Это вполне возможно, потому как Шамилов руководил большой компанией по продаже автомобилей.
   - Кому сейчас принадлежит компания?
   - Не знаю! В деле об этом не упоминается. Следствие было закрыто, едва начавшись. Ведь Есения погибла, а именно она была главной подозреваемой. Её видели на месте преступления сразу после убийства, и при ней нашли револьвер, из которого и был убит Шамилов.
   Профессор достал из буфета трубку и закурил, раздумывая. Он курил очень редко, в час особого настроения, а потому трубка по большей части занимала почётное место в буфете, служа скорее украшением.
   - Ты похож на Шерлока Холмса, - усмехнулся Корсаков.
   - Переходим к снам! - проигнорировал усмешку профессор.
   - Хорошо! Хотя это всё не факты, кое-что добавить можно. Если восстановить хронологию событий, картина будет следующей:
   Из воспоминаний Есении я узнал, что учредителями компании были четверо. По крайней мере, они присутствовали при её оформлении. Это сам Шамилов, его жена Есения, Логинов и Марина - сестра Шамилова.
   Мёртвым Шамилова первой обнаружила Есения. Следом за Есенией в кабинет вошёл Логинов. Именно Логинов вызвал милицию, но перед этим спровадил из кабинета Есению. Есения же не торопилась покинуть здание, а ухитрилась похитить кассету с видеозаписью убийства, и только потом ушла. Несколько часов она была неизвестно где, а к вечеру пришла к художнику Андрею на чердак. Там она кассету спрятала в тайник в одной из рам.
   - Тайник?
   - Да я видел в её воспоминаниях эту раму. Видел, как она прятала кассету.
   С художником случился припадок. Есения побежала за помощью, но на улице её сбила машина.
   - Подожди! Сначала ты сказал, что она покончила жизнь самоубийством.
   - Так написано в деле. Её нашли с простреленным виском и с револьвером в руке. Но, судя по воспоминаниям Есении, её сбила машина. Кстати, в деле присутствует загадочное заключение об осмотре некоего автомобиля марки ВАЗ.
   - То есть, следствие всё-таки подозревало, что Есению сбила машина?
   - Выходит так.
   - Может её сбили не насмерть?
   - Не знаю! Но на этом столкновении воспоминания Есении заканчиваются. И ещё - Есения узнала машину. Это машина Антона.
   - Антон её сбил?
   - Водителя мы с ней не смогли увидеть, - всё забил свет фар. Но, как бы там ни было, в результате Есения мертва.
   - Ты прав! В любом случае, он либо сбил её машиной, и от этого она умерла, а потом прострелил ей висок и вложил пистолет ей в руку, либо стрелял ещё в живую.
   Корсаков посмотрел потрясённый на отца.
   - А ведь так всё и было.
   - И если машина Антона, то вероятней всего, он и убил Есению.
   - Я не верю в это. И Есения не верила. Кстати, я уже подумал, что Антона могли просто подставить с машиной. Угнать. Единственное, что прольёт свет на эту историю, - это кассета, спрятанная в раме.
   - Ты искал эту раму?
   - Пока нет! Я узнал о ней только вчера.
   Профессор вытряхнул из трубки пепел в пепельницу и водрузил её на место в буфете.
   - Кто этот Логинов? Что за человек?
   - По-моему - подонок. Почему ты спросил?
   - Во-первых, если это не Есения убила мужа и не Антон, то, скорее всего, Логинов. Он был одним из четырёх соучредителей, следовательно, повод у него был. Кроме того, он оказался на месте преступления.
   - Но он пришёл после Есении.
   - Кто сказал? А если он просто не успел уйти и прятался где-нибудь, пока Есения проходила мимо. А потом вышел из своего убежища, изображая из себя верного друга. Кроме того, про кассету он, очевидно, не знал. И ещё... Вспомни! Антон был найден мёртвым, а в тот же день в тебя стреляли, очевидно, приняв за Антона. Значит, Антон что-то знал или выяснил. И если бы Марина не увезла вас, то мы бы с тобой не разговаривали сейчас. Скажи ей спасибо!
   - Уже сказал.
   - Всё сходится. Я думаю, это Логинов застрелил Шамилова.
   - Но это ещё нужно доказать.
   - Лучшее доказательство - кассета. Нужно её найти.
   - Я думаю, Антон что-то большее знал, если и без кассеты вышел на Логинова. И Логинов убрал его. А я должен закончить дело брата. Потому и сны мне эти снятся. И Есения не может успокоиться, а застряла в стране двенадцати морей и островов. А я - проводник её в этой стране. И пока не выясню правды, пока не докопаюсь, не будет ни мне покоя, ни Есении.
   31. Пустые рамы от картин
  
   Адрес художника Корсаков узнал из материалов дела. Точнее в деле фигурировал адрес места гибели Есении. А из сна Корсаков знал, что когда Есению сбили, она только что вышла из дома, где жил Андрей. Оставалось только выяснить номер квартиры, но Арсений надеялся на то, что стоит спросить, где тут у вас живёт художник, и каждый тут же укажет.
   После долгих поисков, Корсаков наконец оказался на нужной улице. Он её сразу узнал. Да, это была несомненно она. Арсений узнал и дом. Он видел его во сне.
   Подойдя к дому, Корсаков остановился. На том самом месте, где стоял во сне рядом с Есенией и наблюдал как та - другая Есения вышла, как вынырнули фары и, набирая скорость, вылетела машина...
   Корсаков постоял у подъезда, поджидая кого-нибудь из жильцов. Наконец из подъезда вышла женщина. На вопрос Арсения, в какой квартире живёт художник Андрей, она ответила:
   - Ни в какой! Он на чердаке живёт. Идите по лестнице до конца наверх, не ошибётесь.
   Корсаков последовал совету женщины и стал подниматься по лестнице. Наверху раздавались голоса:
   - Поворачивай... Сашка, держи за ножки!... Угол, смотри!
   Корсаков поднялся выше и обнаружил дверь чердака художника раскрытой. А в дверях застрявший диван. Двое мужиков в домашнем одеянии, очевидно соседи, пытались сдвинуть его с места. Третий стоял в стороне и командовал.
   - Нет! Так не пролезет. Разбирать надо.
   Корсаков стоял и наблюдал, не зная, что предпринять.
   - Мужики! А что вы делаете?
   - Не видишь? Диван тащим.
   - Но это же диван Андрея.
   - Тебе дело? Иди, куда шёл. А диван ему теперь всё равно не нужен. Умер вчера Андрей.
   - Как умер? В больнице?
   - Ну, да! Нервное истощение. Псих.
   Корсаков, конечно, не был большим другом художника, но подобный вандализм удручил его.
   - Что ж вы сразу-то так.
   - А чего ждать? Не мы, так другие вынесут всё. Да там и нести-то, в общем, нечего. Диван да стол.
   - А картины остались? - встревожился Корсаков.
   - Зайди да сам посмотри! Мы как-то на картины не обратили внимания. Только, может, поможешь, а? Застряли мы.
   Делать было нечего. Корсакову было необходимо попасть внутрь, а сделать это, не убрав диван, было невозможно.
   Диван крепко застрял в дверном проёме. Попробовали тащить вчетвером, но сдвинулись буквально на полметра. Тогда Корсаков предложил снять дверь с петель. Решение всем понравилось, но осуществить снимание дверей тоже оказалось невозможной задачей. Дверь была крепко прижата диваном. Тогда диван стали толкать в обратную сторону. Изрядно взмокнув, всё-таки диван выдернули в комнату. Отдышавшись, Иван (так звали организатора выноски дивана) снял дверь с петель, а, подумав, и сами петли открутил.
   - За них цепляться будет.
   После этого взялись снова за диван и легко протиснули его через проём. Поставили на площадке. Иван дал подельнику пятёрку.
   - Сбегай! Возьми бутылку и закусить.
   Посыльный ушёл. Оставшиеся сели на диване.
   - А вы знали Андрея близко? - спросил Корсаков.
   - Знал, конечно! Соседи ведь. - Иван поковырялся спичкой в зубах и вздохнул. - Мужик неплохой был. С придурью, конечно, но жить никому не мешал.
   - А Есению знали?
   - Кто это?
   - Женщина одна. Она у него натурщицей работала. Светловолосая, одета хорошо.
   - К нему всякие приходили. Всех не упомнишь. А ты не из милиции чай?
   - Разве похож? Нет, я писатель. Книгу пишу. В основе книги история этой женщины - Есении.
   - Да ну! - Иван обернулся к приятелю. - Слышь, Гена! Писатель с нами рядом. Первый раз живого писателя вижу.
   Гена согласно закивал.
   - У Андрея вроде эпилепсия была? - осторожно спросил Корсаков.
   - Ну, да! Было дело! Я его таким однажды нашёл. На полу валяется, дёргается, изо рта пена. Жуть! Если б не я, преставился б он уже тогда. Захлебнулся бы слюной. Я его перевернул, язык пальцами высунул и "скорую" вызвал. Сижу, жду. Этот вроде отходить стал. А глазищи вытаращил. "Она, - говорит, - ушла туда!", и пальцем в картину тычет.
   "Скорая" только через полчаса приехала. Врач говорит, ехали к вам, а на улице возле дома труп. Девушку с собой покончила. Так пока милицию вызвали, пока то да сё...
   Корсаков слушал с открытым ртом. Иван описывал события именно того злосчастного вечера. И самое удивительное, то, что он описывал, в точности совпадало с тем, что видел Корсаков во сне на острове воспоминаний.
   - А вы ту девушку видели?
   - Не! Её увезли. И Андрея увезли. Сначала доктор вроде не собирался его забирать, но как услышал его бредни, меня в сторону отвёл и говорит: "У вашего друга, похоже, психическое расстройство. Повезём в клинику". Так и увезли его... Где ж этот гонец? - Иван поднялся с дивана и присел возле грязного окна выглядывая на улице посыльного.
   - А второй раз?
   - Что второй раз?
   - Второй раз, когда Андрея снова забрали, тоже вы "скорую" вызывали?
   - Нет, это без меня было... О! Идёт, наконец-то
   Наверх поднялся "гонец".
   - Тебя за смертью посылать.
   - Принёс! - посыльный достал из-за пазухи бутылку и вручил Ивану.
   - А закусить?
   - Сырок.
   - Нормально!
   Иван сбегал в каморку художника и принёс гранёный стакан, налил водки и подал Корсакову.
   - Ну что, писатель! Помянем раба божьего Андрея. Держи!
   Корсаков взял стакан и выпил.
   - Молодец, писатель. Пьешь, как полагается.
   Корсаков кивнул, отщипнул кусочек сырка и занюхал.
   Стакан пошёл по кругу, а Корсаков поднялся и направился в мастерскую.
   - Больше не будешь?
   Корсаков только помотал головой и забрался на высокий порог.
   Чердак, где жил и работал художник, до этого, видимо представлял из себя нечто вроде электрощитовой. Вдоль ближней к выходу стены стояли большие железные серые ящики с полузакрашенными молниями на дверцах. Большая комната с потолком-стеной давила, будто начинающая закрываться крышка гроба. В этом потолке-стене было единственное в комнате большое круглое окно, рамами поделенное на четыре части. Одно из стёкол разбито. Посреди комнаты две деревянные колонны, упирающиеся в потолок и, видимо, поддерживающие саму крышу. Эти колонны как и все стены и электрошкафы были покрыты всевозможными вырезками из газет и журналов, автографами и просто надписями оставленными здесь десятками людей. Возле окна станок. С противоположной от окна стороны лестница, ведущая наверх. Корсаков поднялся по этой лестнице и очутился в более привлекательном на первый взгляд месте. Здесь не было такого сумбура на стенах. Их украшали недорогие, но чистые обои. Здесь стояла огромная кровать, видимо самодельная и приколоченная к дощатому полу намертво. В углу две деревянные двери в туалет и в душ. Корсаков заглянул и туда. От туалета осталась только зияющий обрезок канализационной трубы, а в душе разбитая ванна.
   Очевидно, что Иван и компания были не первыми, кто покусился на имущество Андрея. Корсаков осмотрелся наверху и снова спустился вниз. Из картин остались две порванные. Они валялись в углу. Тут же стояло несколько разных по размеру и состоянию рам. Одна была большая со сбитыми краями, с дырками от гвоздей на задней части. Две поменьше новые, даже не покрытые лаком, запылённые. И ещё несколько обломков.
   Корсаков внимательно осмотрел все рамы, ощупал края, выискивая тайник. Однако он уже заранее знал, что рамы с тайником здесь нет. Ни одна из рам не походила на ту, которая приснилась ему во сне.
   Арсений ещё раз осмотрел всю комнату, заглянул даже в электрошкафы. Рамы с тайником не было.
   И всё-таки, Корсакова не оставляло ощущение, что раму, приснившуюся ему во сне, он уже видел когда-то.
   - Ну, конечно же! - вдруг воскликнул Корсаков.
   Рама с тайником была одним целым с картиной, в которую по словам Андрея, ушла Есения. Иначе и быть не могло. Когда Корсаков видел раму во сне, "Небесная лагуна" ещё только рисовалась, рама же стояла отдельно. А потом Андрей вставил холст в раму.
   Картина же находилась в больнице, в комнате Аркаши. Необходимо было пробраться в больницу и выкрасть её.
   Больше в каморке художника находиться было бессмысленно. Корсаков попрощался с Иваном и его друзьями, которые уже допили "бутылёк", и спустился на улицу.
   То, что Сиволапов именно блефовал, пытаясь внушить Корсакову, что всё ему привиделось, становилось всё очевиднее (зачем ему это было нужно, оставалось загадкой).
   По крайней мере, художник Андрей существовал и Есения. И даже то, что квартира, в которой был приют Аркаши, Марины и Арсения, была именно съёмная, а новый жилец заселился только вчера, лишь подтверждало, что всё не просто галлюцинации Корсакова.
   Что же заставило Аркашу и всех остальных так скоропостижно покинуть временное пристанище?
   Может быть, люди Логинова всё же выследили друзей? Нагрянули, под дулом пистолетов вывели, посадили в машины и увезли куда-нибудь. Зачем? Куда? И, главное, что же теперь делать?
   "Однако, - думал про себя Корсаков, идя к метро, - если заселили нового жильца, значит, в агентстве было известно, что прежние жильцы выселились. Следовательно, Аркаша и компания выселились намеренно, поставили в известность агентство. Где же они сейчас? Почему не дождались меня?"
   Корсаков присел у подземки, чтобы завязать шнурок, а когда поднялся, то ощутил, как загудело в голове, помутнело в глазах, и он едва не упал. Действие лекарства прошло, а Корсаков почти сутки не спал. Организм требовал своё. Но спать пока что было некогда. Корсаков решил сегодня же достать кассету из тайника. Для этого необходимо было попасть в комнату Аркаши в больнице. Туда-то он и направился.
   Корсаков спустился в метро, купил жетон, прошёл, шатаясь, через турникет. Вахтёрша подозрительно оглядела его с головы до ног, решив, что он пьяный. Спустившись по эскалатору, Арсений едва ли смог понять в какую сторону ему ехать. Зашёл в вагон, но садиться не стал, боясь заснуть. В его голове гудело как в доменной печи, а перед глазами плясали чёрные кляксы. В душном вагоне ему стало в сто раз хуже, чем на воздухе и, наверное, впервые он мечтал лишь о том, чтобы поскорее объявили его станцию. Наконец это случилось. Обливаясь холодным потом, он поднялся из метро наверх в город. На улице ему стало полегче. Корсаков, тяжело отдуваясь, дошёл до ворот больницы. Однако как плохо ему не было, но без брода он не собирался соваться в воду. Здесь его могли ждать. Возможно, люди Логинова, возможно, милиция. Встреча и с теми и с другими сейчас была бы крайне нежелательна. Поэтому, прислоняясь к столбу, он стал наблюдать за задним выходом.
   Внешне всё выглядело очень спокойно. Никто не входил и не выходил. Подъехала машина с продуктами. Водитель выпрыгнул из кабины и направился к двери. Постучал. Дверь открыла медсестра.
   - Валя сегодня дежурит, - подумал вслух Корсаков, - сама открыла.
   Водитель привлёк женщину к себе что-то ей говоря, но Валечка отстранила его, кивнув в сторону двери. Тогда водитель глянул через плечо женщины в проём, а потом очень уж покладисто и быстро стал открывать дверь кузова машины. Забрался туда, загремел ящиками. Валя в это время махнула рукой кому-то: "Помогите!" Через минуту вышли двое в штатском и довольно неохотно стали помогать Валечке, спускать из машины ящики с продуктами.
   - Так! А вот эти товарищи - чужие! Вот, чёрт! Что же делать? - продолжал свой монолог Корсаков. Он спиной навалился на сугроб, взял горсть снега рукой и растёр по лицу. - Нет! Сюда соваться одному нельзя. Мигом схватят. Чего же они за мной охотятся, интересно?
   - А, по-твоему, казино грабить, это нормально?
   Корсаков аж потерял равновесие и чуть не скатился вниз по сугробу на дорогу. Но сильные руки бережно подхватили его и вновь поставили на ноги.
   - Здорово, пропажа! - удерживая Корсакова в вертикальном положении, рядом стоял Лёва. Его блиноподобное лицо расплылось в улыбке, также как и пуговицы на его полупальто. Они изо всех сил пытались не оторваться. За Лёвой так же радостно осклабившись, стоял Шура.
   - Блин! Так же можно инфаркт схватить. Здорово! Вы не представляете, как я рад вас видеть. Вы куда запропастились?
   - А мы хотели у тебя тоже самое спросить. Ушёл с концами. А чего ты тут стоишь? Не пускают?
   - Очень смешно!
   - Пальто на тебе чужое. Где-то я его видел.
   - У Сиволапова вчера позаимствовал.
   - Так ты был уже в больнице?
   - Был да сплыл. Сиволапов меня явно хотел попридержать до приезда милиции или ещё кого, но я отказался от настойчивого желания задержаться, дал ему по башке, кляп в рот сунул да в его шмотках и смотался. Пришёл пешком обратно на квартиру, а вас и след простыл. Вы чего меня не подождали?
   - Уж извини, но тебя очень долго не было, а Лёва почувствовал, что нас вот-вот на этой квартире накроют. Пришлось переехать в другое, более надёжное место.
   - Так! Хватит болтать! - Лёва оттащил друзей подальше от ворот. - У тебя что, Сеня, в больнице дела какие-то неоконченные? Ты зачем сюда вернулся?
   - Нужно проникнуть в комнату Аркаши.
   - Зачем?
   - Там висит картина, её нужно забрать, или хотя бы забрать то, что в ней спрятано.
   - Где спрятано, в картине? Разве можно что-нибудь спрятать в картине?
   - Там в раме тайник. А в тайнике кассета с записью убийства Шамилова.
   - Опа! А как же она туда попала?
   - Есения спрятала её там. О тайнике знала только она и Антон. Однако Антон, скорее всего, до тайника не добрался.
   - А откуда у Есении была кассета с записью убийства Шамилова? - спросил Шура, явно ничего не понимая.
   - Ребята! - заговорщически зашептал Лёва. - Уходим! Тихо, неспеша уходим.
   - Что случилось?
   - Менты.
   Тут же из-за поворота выехал милицейский "бобик". Машина прямиком проехав до ворот больницы, притормозила. Из открытого окна на друзей подозрительно глянул сержант.
   - Ну вот! - активно жестикулируя, вдруг громко заорал Шура, дружески толкая Корсакова в спину. - А она ему и говорит: ты гад недорезанный, кобель. Я тебе отдала лучшие годы своей жизни, а ты...
   - Эй! - окликнул их сержант.
   У Корсакова, кажется, тут же отказали ноги. Шура, скалясь во все свои тридцать два зуба, обернулся.
   - Что-то не так, сержант?
   - Чего орешь на всю улицу?
   Лёва нервно сглотнул и больно сжал руку Корсакова.
   - Извините сержант, у меня друг глухой. Приходится громко говорить.
   - Идите домой! Там и орите, если глухие!
   - Уже идём. Извините, если я громко, просто друг плохо слышит...
   Сержант покачал головой, и "бобик" въехал на территорию больницы.
   - Давайте двигать отсюда! - нервным голосом проговорил Лёва.
   - А кассета? - спросил Корсаков, больше обращаясь к Шуре.
   - Не сегодня. И тебя и нас здесь знают. Допустим, дверь в комнату Аркаши я сумею открыть, но как пройти мимо этих. Нет, здесь нужен кто-то посторонний, кого в больнице не знают. Давайте-ка поедем домой и обсудим этот вопрос спокойно.
   - Куда это, домой?
   - Увидишь.
   И друзья быстро почти в ногу, не оглядываясь, пошли к метро.
  
  
   32. Убежище
  
   Дом, куда Лёва и Шура привели Корсакова, ничем не отличался от многих других в Минске. Обычный двор с детской площадкой, на которой главной достопримечательностью являлась железная с погнутыми столбами арка, некогда бывшая качелями, однако теперь более напоминавшая зловещую виселицу, от перекладины которой свисали ржавые остатки прутов некогда бывшие поручнями. Остальные детали площадки смутно угадывались в обрезках труб торчавших из-под снега. Подъезды дома, с незакрывающимися никогда дверями, были тщательно изрисованы местными граффити. Обычный дом. Но в этом обычном доме была необычная квартира. Пока друзья добирались до далёкого от центра квартала, Шура очень слегка посвятил Корсакова в истинное назначение квартиры, где им предстояло провести эту, а может и не только эту ночь.
   Насколько понял Корсаков, квартира эта служила чем-то вроде гостиничного номера для сотрудников одной очень секретной организации. Убежищем для тех, кому некуда идти в большом городе, жаль государственных денег на оплату, собственно, гостиницы, а чаще всего была местом, где можно отсидеться самому, довольно надёжно укрыть кого угодно от кого и чего угодно и просто неплохо отдохнуть. Что это за организация, Шура умолчал, но сказал, что много лет был сотрудником этой таинственной организации и сохранил в ней много друзей, один из которых любезно предоставил ему ключи на неограниченное время.
   Друзья вошли в один из подъездов и пропали в темноте, поскольку лампочки здесь были редкими и недолгими гостями. На ощупь поднявшись по лестнице, Шура, а за ним Лёва и Корсаков, оказались на грязной, но хотя бы освещённой окном площадке. Шура прислонился ухом к двери, а потом, тщательно соблюдая ритм, в котором обычно болельщики Московского "Спартака" скандируют свои лозунги, постучал. Спустя секунду дверь распахнулась. На пороге стоял Аркаша.
   - Наконец-то! Я уж думал - всё, тебя схапали. - Аркаша схватил Корсакова в свои объятья и затащил через порог в прихожую. - Где был-то? Что это на тебе? Это ж не твоё, - ощупывая воротник пальто Корсакова, спросил Аркаша.
   - Он ограбил, раздел и убил Сиволапова.
   - Совсем насмерть? - спокойно воспринял шутку Лёвы Лясин. - Жаль! Он мне нравился иногда.
   - Да жив твой Сиволапов. Просто мне пришлось срочно убираться из больницы, а в пижаме как-то неудобно по улицам бегать.
   - Давай, проходи! И рассказывай, я за сутки извёлся совсем.
   Из комнаты вышла Марина. На ней было всё новое и со вкусом подобранное. Джинсики, упруго обтягивающие соблазнительные ножки, кофточка и тапочки в виде двух невыспавшихся собачьих мордочек. Из казино Марине пришлось бежать в чём была, поэтому, не долго думая, они с Аркашей сегодня же обогатили один из бутиков в центре Минска на пару тысяч долларов. Накупили Марине десятка два абсолютно необходимых в жизни женщины вещей. От нижнего белья и косметики до прелестной пушистой белой шубки.
   - Привет, Арсений! Аркаша тебя уже потерял. Замёрзли?
   - Да уж! Неплохо бы выпить, - потирая и дуя на румяные пальцы, предложил Лёва. - И поесть, если есть.
   - Есть, конечно!
   - Маринка здорово готовит. Если бы вы задержались ещё хотя бы на полчаса, я всё бы съел сам. И не посмотрел бы на то, что вы голодные. Сами бы себе готовили.
   - Извини, Аркаша! Раньше у меня никак не получилось, - сказал Корсаков, с интересом оглядывая "убежище".
   Квартира была небольшая, с одной комнатой, малюсенькой кухней и общим санузлом. В комнате, именовавшейся залом, стоял серый диван с засаленными подлокотниками, накрытый красно-чёрным покрывалом. В углу допотопный лакированный шкаф на ножках. По середине интересное сооружение из чёрных полок, главным на которых был телевизор. Вот уж телевизор был не допотопный, а вполне современный "Горизонт" с широчайшим экраном. Ещё на полках сверху телевизора стоял проигрыватель DVD и безвкусные керамические статуэтки. Портьера на окне, а на полу затоптанный до предела коврик. В крохотной прихожей едва помещался Лёва, пыхтя и снимая ботинки, поэтому Шуре и Корсакову пришлось раздеваться на пороге комнаты.
   - Извините, ребята! Я тут раскорячился, но я уже почти.... Всё! Где тут кухня? - повесив своё пальто, Лёва протиснулся на кухню, освободив изрядное пространство в прихожей, поэтому и Шура с Корсаковым смогли повесить своё холодное одеяние на крючки и аккуратно поставить плачущую тающим снегом обувь рядом с Лёвиными ботинками.
   Кухня была обставлена поприличнее "зала" и включала в себя частично собранный кухонный гарнитур с дверцами под мрамор и стол с табуретами такого же мраморного цвета. Корсаков долго рассматривал гарнитур, придумывая где же найти крепления для дверок. В это время все остальные занимались полезным делом - устройством ужина.
   Наконец все расселись за небольшим прямоугольным столиком в кухне. Кто на табурете, кто на стуле, а кто и на тумбочке. Больше всех повезло, конечно, Корсакову. Он устроился на не очень удобном посылочном ящике, поставленном на попа, и его голова едва возвышалась над столом, что, естественно, являлось препятствием для доставания пищи. Тем более, что с обеих сторон возвышались мощные плечи Лёвы и Аркаши. Но Арсений не остался голодным. Друзья буквально завалили кусочек стола предоставленный Корсакову, а так же руки Корсакова всякой вкуснятиной.
   - Ешь-ешь! - подбадривал Аркаша Арсения, заботливо по-отцовски подкладывая тому очередной бутерброд с огурцом и кусочком колбасы на слое майонеза с чесноком, а сверху ещё добавлял толстенный шмат копчёного мяса. - Голодный, небось? Ешь и рассказывай!
   - Да пусть поест спокойно, - урезонивала Марина Аркашины домогания.
   - Вы так меня кормите, будто я два дня ничего не ел.
   - А ты ел? - продолжал допрашивать Аркаша.
   - Мы просто предполагаем самое худшее. А что может быть хуже голода? - поддерживал разговор Лёва.
   - А что может быть хуже информационного голода? Мы его кормим. Пусть и он нас покормит, так сказать. Давай, Сеня! Рассказывай! Что там случилось с тобой в больнице? Ты ведь туда ехал.
   - А хоть доехал? - поинтересовался Шура.
   - Доехал. Но не так, как вы думаете, - говорил, тщательно пережевывая пищу, Корсаков. - Я заснул в метро. И, вероятно, очень долго катался взад и вперёд по Московской линии, пока меня не обнаружила какая-нибудь уборщица. Короче, в больницу я попал, но не своим ходом, а на "скорой". Меня отчего-то привезли именно в нашу любимую больницу.
   - Может быть, потому что она была ближе?
   - Может быть. А там уж Сиволапов привёл меня в чувство. И вот дальше начинается самое интересное. - Корсаков бросил обглоданную куриную косточку на стол и, принявшись за огромный бутерброд, продолжал рассказывать. - Доктор хотел меня уверить в том, что у меня обширная потеря памяти, что всё, что со мной было до сих пор, лишь плод моего больного воображения. Будто бы не было никакого Аркаши, Лёвы, Шуры и так далее. Будто бы меня привезли на "скорой" три дня назад, и с тех пор я очень редко приходя в сознание, лежал в больнице в своей палате, никуда не ездил и не происходили со мной все те события, свидетелями которых и вы тоже являетесь. Он был так убедителен, что я едва не поверил.
   - Значит, Сиволапов хотел тебя задержать. Для чего?
   - До приезда милиции надо полагать.... Но утка меня спасла...
   - Какая утка?
   - Обыкновенная больничная утка. Я саданул ей Сиволапова по голове, связал и оставил лежать в теперь уже бывшей своей палате, а сам, присвоив его вещи, сбежал. Пришёл на квартиру, а вас и след простыл.
   - Мы ждали тебя долго, но подумали, что что-то случилось, и ещё Лёва сказал...
   - Я почувствовал опасность. Совсем рядом. Логинов явно напал на след и, скорее всего, мы разминулись с ним на какой-нибудь час.
   - Тогда Шура предложил нам перекантоваться здесь в "убежище".
   - Кстати, я ни черта не понял. Если это конспиративная квартира, значит Шура у нас шпион? - Корсаков, облизывая пальцы, поглядел на Шуру.
   - Да, Шура! Если уж ты привёл нас сюда, значит доверяешь. А если доверяешь, значит...рассказывай! - Аркаша разлил по пластиковым стаканчикам водку и подал один из них Шуре.
   - Что рассказывать? - спокойно приняв стаканчик из рук Аркаши, спросил Шура. - То, что вам положено знать, я рассказал, остальное...
   - Военная тайна?
   - Вроде того. И даже не пытайтесь разговорить меня. Я и так попал в больницу из-за этого.
   - Из-за чего?
   - Из-за того, что кое-кому очень хотелось меня разговорить.
   - Какой-нибудь шпион?
   - Следователь?
   - Гад?
   - Ну, скажем, сотрудник иностранной организации.
   - Ясно. Шпион.
   - Что же такого он хотел у тебя выведать? Какие у нас могут быть тайны? - усмехнулся Лёва.
   - Устройство и принцип действия сеялки "Беларусь", - заговорщески прошептал Аркаша.
   - Поверьте, тайны есть у каждого государства, организации и даже у каждого отдельного человека. Только тайны личности затрагивают лишь его самого и немногих близких ему, тайны организации затрагивают интересы этой организации и её сотрудников, а тайны государства затрагивают всех проживающих на территории данного государства. Поэтому, извините, но тайна есть тайна. - Шура опустошил рюмку.
   - И ты этому шпиону что-то рассказал?
   - В том-то и дело, что нет. Но далось мне это очень дорогой ценой. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что дело касалось разработок работы с психикой. Естественно, что и этот как вы говорите "шпион" тоже был не дилетантом в области психологии. Вколов мне снотворного, он привёз меня в отдалённое место и подверг ряду опытов, целью которых было выведать у меня интересующие его данные. Разговорись я - он бы меня убил. Поэтому я держался сколько мог. Он использовал всё, и психологическое и техническое оружие, что было у него под рукой, но... Тогда он прибегнул к ещё одной пытке, в результате которой я стал тем, чем вы меня видели в больнице.
   - Ужас! А его поймали?
   - Нет! Он бросил меня умирать, а сам скрылся.
   - И тебя нашли?
   - Отнюдь. Это только в дешёвых детективах все только и делают, что друг друга спасают в самый последний момент. Ни у кого просто не было повода меня искать. Нет, мне пришлось выбираться самому. Я не помню, как я выбрался, но вероятно именно тогда у меня появилась способность открывать замки. Потому что последнее, что я помню, это то, что был прикован наручниками и так подвешен к трубе, идущей под потолком.
   - Ясно! - закивал головой Корсаков. - А почему ты боялся смотреть людям в глаза, и что избавило тебя от твоей болезни?
   - Сейчас я не могу до конца объяснить своё поведение. Может быть, потому, что в подсознании я продолжал висеть на той трубе и хранил свою тайну. А что повлияло на моё выздоровление, тоже очень странно...
   - Это случилось в ночь, когда убили Лёлика.
   - Да! Мы сидели в палате, когда Логиновские братки нагрянули в больницу. В палате было темно, как там, где меня пытали, а потом открылась дверь, и в проёме её вырисовалась фигура человека с битой. Тогда во мне будто что-то переключилось.
   - Эта фигура тебе что-то напомнила?
   - Да! Так же тогда вошёл тот другой. Он тоже был с битой, точнее с инструментом, похожим на биту. Тогда началась моя пытка...
   - Выходит, этот налёт на больницу принёс тебе пользу, - произнесла Марина, до этого слушавшая молча и не встревавшая в разговор.
   - Хоть кому-то. - Лёва тяжко вздохнул, в памяти ещё раз прокрутив события той ночи: крики в коридоре, распахнутую дверь, человека с битой в руке, бегущего по снегу Лёлика и труп его же, лежащего посреди коридора. - Лёлика жалко.
   После этого все молча подняли свои стаканы и выпили.
   События всего дня, а так же выпитое и съеденное окончательно разморили Корсакова. Его глаза смыкались, но друзья требовали, чтобы он рассказал всё в подробностях. Что он узнал, что ему приснилось на этот раз (а то, что сон его имел продолжение, никто не сомневался). И Арсений, едва держась, чтобы не клюнуть носом в кучку куриных костей на столе, рассказал им свой недавний сон, где ему с Есенией посчастливилось оказаться на острове воспоминаний. Новые факты очень заинтересовали всех присутствующих.
   - Значит, существует прямая улика - кассета? - Воскликнул Аркадий, когда услышал, ради чего Корсаков снова пришёл в уже охраняемую больницу. - Надо было с этого начинать. Ведь она была всё время у нас под носом. Это ж надо! В картине. Но для чего Андрею понадобилось заказывать раму с тайником?
   - О-о-о! Это последняя фишка, - махнула рукой Марина, показав тем самым, что это совсем не редкость, - делают рамы с тайниками для документов, драгоценностей, тайных писем. Только что же это за кассета, что может уместиться в тайнике в раме картины?
   - Я думаю, это возможно, - сказал, размышляя, Шура, - кассета цифровой видеокамеры чуть больше спичечного коробка. Поэтому вполне вероятно, что она вошла в тайник.
   - Да! И, я думаю, Есения с Антоном в этом тайнике оставляли друг другу послания...Уф! Может спать? - Корсакова клонило ко сну.
   - Какое спать! Рассказывай!
   И Корсаков обречённо рассказывал обо всём. О машине, сбившей Есению, о том, как Есения нашла Шамилова мёртвым, как следом за ней в кабинет вошёл Логинов, и о том, как кассета попала в руки Есении. Рассказал о том, что умер художник Андрей, и о том, что он не найдя друзей на съёмной квартире, ничего другого не придумал, как прийти в дом профессоров.
   - Я, может, уже не помню, - начал Аркаша, - но чего ты тогда всё-таки так на родоков своих осерчал? - И, обращаясь к остальным, объяснил: - Сеня раньше был Сафиным, а потом изменил свою фамилию на изначальную.
   - Дурак был. Мне казалось, что они заставили меня жить по своему образу и подобию. С детства я хотел быть инженером. Очень любил с конструктором возиться. Машины всякие строил, дома, даже целые кварталы... А родители хотели, чтобы я по их стопам пошёл, писателем стал или профессором. Профессора в советские времена хорошо жили, не то, что инженеры. А я очень любил своих родителей, уважал и ценил, и они меня любили. И главное, за то, что они мои родители! Конечно, лучшего для меня хотели, но мне тогда казалось, что я и шага не могу сделать без их подсказки. Когда же я узнал, что они мне не родные, что в моих генах совсем не обязательно должна течь кровь литератора, а, скорее всего, инженера, конструктора или, на худой конец, художника, тогда я возненавидел их. Глупо. Но тогда казалось, что я прав. Помнишь, я хотел бросить институт? Вы ещё всей группой меня уговаривали остаться?
   - Угу! Как девочка ломался: "Не хочу быть писателем..." - вспомнил Аркаша.
   - Так вот! Я ведь серьёзно думал поступать в политехнический.
   - Сейчас бы был знаменитым конструктором.
   - Не думаю. И хорошо, что вы меня тогда отговорили.... Вот тогда и фамилию поменял, чтобы ничего меня не связывало с профессорами Сафиными.
   - А отчество?
   - Как ни странно, отчества у нас с Антоном совпадают. Мы оба Павловичи. Так что отчество менять не пришлось.
   Аркаша вновь разлил по стаканам водку. Однако никто пить уже не хотел да и не пьянел.
   - Не надо! Пустой перевод продукта, - прикрыл ладонью свой стакан Шура. - Так значит, первое, а может и самое главное, что нужно сделать, это проникнуть в больницу и вытащить из тайника в картине кассету.
   - Да! Но... нас там всех знают как облупленных, - возразил Аркаша.
   - Не всех! - Шура выразительно посмотрел на Марину. Марина же почувствовав на себе взгляд Шуры, даже вздрогнула, будто выйдя из глубокой задумчивости. Отчего-то она была сегодня очень тиха. Лишь слушала.
   - Марина? - удивился Аркаша.
   - А почему бы и нет? Она спокойно может пройти к Сиволапову, сказать, например, что является давней поклонницей творчества Андрея и готовит выставку его работ. А ей стало известно, что в больнице находится ещё одна картина художника, и без этой картины экспозиция была бы неполной.
   - А если Сиволапов захочет, чтобы ему заплатили?
   - Заплатим! Не вопрос! - согласился Аркаша. - Главное, чтобы он отдал нам картину. Тогда уж Логинову несдобровать. - Аркаша весело посмотрел на Марину, но та каким-то отсутствующим взглядом изучала куриную кость, теребя её в руках.
   - Ты боишься?
   - Что? ...Нет! Я конечно пойду.
   - Что ж! - сказал негромко Лёва, рассматривая Марину, и достал из-за пазухи яблоко. - Марина так Марина... Идея хорошая... Конечно...
   - Что ты там бормочешь себе под нос? - спросил Аркаша.
   Лёва удивлённо расширил глаза, будто думал, что не произносил последних слов вслух, оглядел всех за столом и остановился взглядом на Арсении.
   - О! А Сеня-то спит.
   Зажатый между двумя друзьями, Корсаков опустил голову и тихонько посапывал. Аркаша показал всем знаком, чтобы не шумели и собирались спать.
   - Идите, отнесите его на диван и сами ложитесь на полу. Там постелено. А мы тут с Маринкой уберёмся и тоже ляжем. Нам двоим здесь места хватит.
  
  
   33. Хранитель времени
  
   Корсаков не знал, кто отнёс его на диван, кто раздел и накрыл одеялом. Его влекло всё быстрее и быстрее туда, сквозь рваные лоскуты облаков вниз к маленькой точке в бесконечном океане. И с каждой секундой становилось всему телу и душе легче и свободнее. Наконец он очнулся.
   - Привет!
   Есения стояла рядом и улыбалась. Корсаков обнял ее, будто не видел тысячу лет, а она была для него дороже всех на свете. Девушка прижалась к Арсению и приклонила голову на грудь.
   - Тебя долго не было. А здесь печаль и одиночество. Это море печали.
   - Я уже здесь. Я рядом.
   - Не оставляй меня. Я чувствую, что ты скоро меня покинешь совсем, а я без тебя уже не могу.
   - Но я не могу быть всё время с тобой. Я ведь ещё живой, а ты...
   - Я?
   - Ты не помнишь? Ты застрелилась.
   - Я не стрелялась. С чего ты взял?
   - Мне в руки попали материалы дела убийства Шамилова.
   - И что его раскрыли? Кто убийца?
   - Ты.
   - Я не убивала мужа... Ты же сам видел.
   - Так решили следователи. И если исходить строго из фактов, то я должен согласиться с ними. Тебя нашли мёртвой с простреленным виском и с пистолетом в руке...
   - Я не убивала себя.
   - И из этого же пистолета был убит и Шамилов. Поэтому...
   - Я не убивала мужа, и я не убивала себя. Последнее, что я помню, это то, что меня сбила машина.
   - Значит тебя подставили.
   Есения молчала, уткнувшись ему в грудь лицом. Корсаков гладил её тёплые плечи и не знал, что сказать.
   - Скажи! Почему ты? - задала она неопределённый вопрос.
   - В каком смысле?
   - Почему ты, а не Антон пришёл за мной?
   Корсаков пожал плечами.
   - Видимо, кому-то там, на верху виднее.
   - Что виднее?
   - Кому суждено попасть сюда, а кому нет. Подумай, почему ты здесь? Ты на распутье души. Твоя душа страдает от неизвестности. Убил ли Антон Шамилова или подставил тебя? И кому понадобилась твоя смерть? И многие другие вещи не дают твоей душе успокоиться. А Антон, мне кажется, знал, кто убийца, поэтому и не мог попасть сюда. И для тебя это было бы слишком просто.
   - Тогда почему ты здесь?
   - Моя душа тоже жаждет обретения покоя. Только не такого как у тебя. Я окончательно запутался в своей жизни. Песочный замок, который я сам возводил всю свою жизнь, внезапно смыло волной действительности. Я думал, что владею своими чувствами могу любить, ненавидеть, плакать от боли и от души соболезновать близким мне людям. Но оказалось, что я пуст. Оказалось, что чувства мои выдуманные. Такие же, как и вся моя жизнь. Нет любви, нет памяти, нет правды.
   - Но почему ты со мной?
   - Антон мой брат. Он никогда не был мне близким человеком. Только его смерть свела нас на дорогах судьбы. Он умер, но кто-то должен был закончить то, что не было закончено им. Теперь мы вместе с тобой узнаём правду, узнаём друг друга. А через тебя, Антон становится мне ближе, роднее. Но не только Антон. Ко мне возвращаются чувства, я помирился с родителями. Жизнь моя стала хоть и опасна, но всё же похожа на жизнь. Так что ещё неизвестно кто кому помогает. Я тебе - обрести душевный покой, или ты мне - обрести себя.
   Есения понимающе кивнула.
   Корсаков говорил, но в то же время глядел вдаль на полоску горизонта, уловив что-то едва различимое. Постепенно это что-то приобрело форму. Они приближались к острову. Ветер надувал парус, и лодка прямёхонько неслась туда.
   - Ещё один остров.
   Есения обернулась и стала вглядываться в неясные очертания приближающегося кусочка суши.
   - Мне не хочется сходить на него. Давай обогнём этот остров. Он такой мрачный.
   Остров выглядел совсем негостеприимно. Мрачные развалины соседствовали с огромными тянущимися в небо готическими башнями. Вороньё кружило над замком. Поросший мхом, на берегу стоял искривлённый морскими ветрами столетний дуб. Его ветви коряво ощупывали воздух. По приближении лодки к берегу, ветви эти будто ожили и потянулись по направлению к путникам.
   У Корсакова поползли мурашки по телу.
   - Я боюсь! - Есения ухватилась крепко за плечо Арсения.
   - Не бойся! В этом мире ничто не может принести нам настоящий вред. Это ведь мир нашей души. Что если на этом острове нас ждёт что-то, что поможет разрешить наши проблемы! - Корсаков говорил, но не верил сам в то, что говорил. Остров тоже казался ему опасным. Но лодка уже приближалась к мелководью, и поворачивать было поздно. И не только ветер нёс лодку. В прозрачной воде Корсаков видел полупрозрачные существа, похожие на русалок. Их было много, может быть, сотни, и не только рядом с лодкой. Они ухватились за борта лодки и тянули её за собой. Корсаков не стал говорить Есении об этих существах, чтобы окончательно не напугать девушку.
   Наконец, лодка на полном ходу села на мель, упёршись носом в прибрежный песок. Дуб над головами путников приветливо протягивал ветви. Сейчас вблизи это перестало казаться страшным.
   Корсаков спрыгнул в воду и помог Есении спуститься. Краем глаза он заметил, что русалки отплыли на почтительное расстояние.
   Путники вышли на берег. Их никто не встречал.
   - По-моему, здесь никого нет уже давно.
   - Ты думаешь, этот замок заброшен?
   - Пойдём, посмотрим!
   Они прошли мимо почерневших от времени развалин к мосту, перекинутому через ров. Тяжёлые цепи поржавели. Мост пророс насквозь травой. Видно было, что его сто лет не поднимали. Путники прошли по мосту к воротам. Ворота были лишь притворены, и Корсаков с усилием толкнул одну из створок. Раздался страшный скрежет. Он прокатился эхом по всему двору. Это вспугнуло ворон. Они тревожно закаркали там над крышей.
   Есения и Арсений ступили во двор. От ворот к замку вела тропинка. Путники прошли по ней до кованой двери, и едва Корсаков притронулся к круглой медной позеленевшей от времени ручке, как дверь сама отворилась. Им навстречу вышел человек.
   Человек был низкого роста, горбат, но в плечах широк. Тяжёлая грубая накидка с капюшоном покрывала его тело. Лицо кирпичного цвета было изрыто оспой. Редкая седая борода пробивалась длинными клоками по щекам.
   - Кто тут? - человек оглядел исподлобья пришедших. - А-а, это вы! Заходите! - он повернулся и пошёл вглубь, махнув рукой, чтобы те следовали за ним.
   Они прошли через объёмный каменный холл. На стенах горели факела, и тени от них плясали по камням пола. Своды потолка тонули во мраке.
   А потом они ступили в бесконечно длинный коридор. Казалось, подобный коридор никак не мог поместиться в небольшом замке. Но Корсакова и Есению поразило совсем не это. Стены коридора были сплошь увешаны часами.
   Часы были самых разных моделей. Механические, электронные, с объёмными маятниками и с проезжающими по кругу фигурками, с кукушками и без, со стрелками и даже вовсе без стрелок. Часов было бесконечное множество. Всё это тикало на тысячи голосов, стучало и позванивало.
   - Столько много часов! Зачем они здесь?
   - Они отсчитывают дни, часы, минуты
   Для каждого из вас, в них жизнь людская.
   Когда молчат - жизнь скучно волочится,
   Когда звонят - события грядут.
   Ломаются - болезнь одолевает,
   А остановятся совсем - конец!
   На остров времени вы прибыли, друзья!
   Ведётся здесь подсчёт всем вашим неудачам,
   Потерям, радостям и встречам.
   Работы - непочатый край!
   Человек усмехнулся и подмигнул Корсакову. Арсений в ответ кивнул, постепенно понимая сущность этого острова.
   - Неужели здесь часы для каждого человека на земле? Разве это возможно? Разве возможно проследить за судьбой каждого? - удивилась Есения.
   - За каждым уследить нельзя.
   Но ты не понимаешь самой сути.
   Не я слежу - часы следят.
   А я - хранитель! Время вспять
   Готовы люди обратить,
   Остановить, убить, продать!
   И время уберечь - моя задача.
   Немало тех, кто шлёт проклятья,
   Кто время не щадит, не ценит.
   Есть те, кто очень бы хотел,
   Над временем имея власть,
   Весь мир и землю подчинить...!
   Но ты права - и наблюдать
   За всеми ними сложно.
   И стоит ли? Для вас - это судьба.
   А для меня - лишь скучный стрелок бег.
   Вот вы, к примеру, знаете ли всех?
   И все ль небезразличны вам?
   - Я думаю, что нет!
   - Конечно, нет!
   Из всех, возможно, тысяча-другая.
   И здесь часы лишь тех ты видишь,
   Что для тебя хоть что-то значат в жизни.
   - То есть, часы всех остальных где-то в других местах?
   - О нет! Все здесь. Но ты подумай!
   Каким безмерным был бы замок,
   Если б измерений было три.
   Вам людям не понять, конечно,
   Но для меня нет сложности, всё разом охватить.
   - Я понимаю! То, что касается лично нас в наших трёх измерениях. Но измерений бесчисленное множество, а потому у каждого свои три измерения.
   Человек удивлённо обернулся.
   - Впервые вижу человека,
   Которому понятна суть.
   Да, это так...! Ну что ж, пришли!
   Они остановились возле огромных, во всю стену, часов.
   - Кажется, я догадываюсь! Это мои часы?
   - Да!
   - Погодите-ка! Я что-то не пойму. Вы сказали, что здесь часы живых, но...
   - Я умерла...
   Часовщик улыбнулся совершенно уродливо.
   - Вы правы! И не правы в то же время!
   Убито тело, но душа...
   Душа ещё жива, и срок не наступил.
   - Когда же настанет срок?
   - Срок - сорок! Сорок - срок!
   Я думаю, для вас не нова эта цифра.
   Лишь сорок дней часы идут.
   Потом застынет стрелок бег,
   Умрёт в них жизнь, и замок рухнет.
   В минуту в прах всё обратится.
   Душа твоя умрёт навек.
   - Значит, это не правда, что душа вечна?
   - Умрёт - не значит - испарится!
   Умрёт - созвучно слову - мера.
   Душа "примерит" новый облик.
   Не тела - сущности бессмертной.
   Хранитель времени говорил, а Есения вдруг задумалась. И Корсаков понял, о чём она думает. Есения подсчитывала дни - сколько ей осталось. Хранитель тоже заметил страх в её глазах, а может быть, просто прочитал мысли девушки.
   - Да! Посчитала ты всё верно.
   Сегодня сорок дней прошло.
   Осталось несколько часов,
   И ты покинешь мир земной.
   Не бойся! К смерти относись
   Как к перемене одеянья.
   Корсаков обнял Есению. Девушка побледнела и опустила глаза в пол.
   - Хранитель! - заговорил Корсаков после нескольких минут молчанья. - Тебе, конечно, безразлично, то, что происходит с нами. Но, может быть, ты выслушаешь меня... Ты, может быть, прав, что смерти бояться не стоит. Но согласись, что примерять одежду лучше на чистое тело и с радостью, с лёгким сердцем. Но случилось так, что на сердце у Есении как раз не очень легко. Осталось одно дело, которое требует разрешения...
   Хранитель в ответ поднял руку, прерывая Корсакова.
   - На то вам сорок дней даны,
   Чтобы расстаться с этим миром.
   Чтоб разрешить свои печали,
   Простить врагов, простить себя.
   Порядок этот неизменен,
   А срок достаточен, и вам,
   Увы, не будет исключений.
   - Но, хранитель! Этот порядок для умерших. А я живой. Так случилось, что я непостижимым образом связан с Есенией. Её любимый - мой брат.... Но главное даже не это. Подумай! Ведь богу было угодно, чтобы я был спутником Есении здесь. И, наверное, это не зря! Я считаю, что это произошло, потому, что являюсь кем-то вроде связного её с миром живых.... Дай нам немного времени! Совсем немного. Душа Есении должна спокойно уйти, зная, что у неё нет долгов, нет нерешённых проблем в жизни...
   Хранитель задумался.
   - В твоих словах есть смысл очевидный.
   Но... не было такого никогда,
   Чтоб я нарушил вечности закон.
   Подумать нужно мне немного.
   Хранитель стал ходить медленным, размеренным шагом вдоль коридора туда-сюда. Есения, уткнувшись лицом в грудь Корсакова, дрожала всем телом. Арсений гладил её спину, плечи, поглядывая украдкой на хранителя.
   Это продолжалось довольно долго. Наконец хранитель что-то решил. Он оглядел томительным взглядом часы на стенах, подошёл не спеша к большим - Есениным и протянул руку к стрелкам.
   Указательным пальцем он коснулся одной из стрелок и плавно повёл её в обратную ходу часов сторону. Стрелка легко повиновалась. Прокрутив, таким образом, стрелку три полных круга, хранитель остановил её на прежнем месте и, опустив руку, повернулся к замершим путникам.
   - У вас есть три дня!
   Хранитель времени сказал негромко, но голос его разлетелся эхом. Показалось, что даже все часы в замке удивились неслыханной дерзости хранителя и замерли на мгновение. А эхо неслось и ширилось, становясь ветром. Эхо подхватило Корсакова и Есению и понесло сквозь стены и своды прочь из замка. Корсаков сжимал в ладони руку Есении, но их всё больше тянуло в разные стороны, и, наконец, пальцы разомкнулись. Корсаков услышал отдаляющийся крик девушки:
   - Не-ет!
   Сопротивляться ветру, не было ни какой возможности, и Корсаков только беспомощно зарычал. Но, словно успокаивая его бессмысленный рык, голос хранителя проговорил негромко, но всеобъемлюще:
   - Не теряй времени!
  
  
   33. Что естественно - не безобразно
  
   Арсений открыл глаза. Он лежал в комнате на диване накрытый стёганым одеялом. В окне едва светало. Было очень раннее утро.
   Корсаков поднялся и сел, ощущая своё состояние. За последние несколько дней, впервые он чувствовал себя бодрым и выспавшимся. И ещё одна деталь не ускользнула от него - никто силком не вытаскивал его из сна, никто не реанимировал, он проснулся сам. Причём, очевидно, раньше других в доме.
   На полу, натягивая на себя не слишком широкое одеяло, валетом спали два человека. Один был толст, а второй костист и занимал места в два раза меньше чем его приятель. Это были Лёва и Шура. Корсаков легко догадался, что Марина с Аркашей спят на кухне.
   Арсений включил свет в комнате. Шура с недовольным лицом натянул одеяло на голову, а Лёва, таким образом, раскрытый, сквозь сон пробормотал:
   - Валя выключите свет! У нас нормальная температура, не надо градусников!
   Корсаков усмехнулся:
   - Градусников у нас не предусмотрено, извините!
   Шура вынырнул из-под одеяла и с удивлением оглядел Корсакова, а Лёва дёрнув одеяло обратно на себя, пробубнил:
   - Сам выспался, дай другим поспать! Гад!
   Шура тем временем уже приподнялся.
   - С добрым утром! Как себя чувствуешь?
   - Прекрасно! Кажется, кризис миновал!
   - Ну и, слава Богу! Какие планы?
   - Какие планы! - капризничал Лёва. - Ночь на дворе. Сколько времени?
   - Три дня! - невпопад ответил Корсаков.
   - Первый раз слышу, чтоб так отвечали на подобный вопрос. Сколько сейчас времени?
   - Около семи. Вставай! - толкнул Шура Лёву, поднимаясь. - У нас дел невпроворот.
   - Гады! Слушайте, дайте поспать! В больнице ни свет ни заря будят, здесь...
   Тут дверь в комнату отворилась и в щель заглянула Марина.
   - Доброе утро, мальчики! Уже проснулись? А я думала, после вчерашнего будете спать до обеда.
   Марина выглядела очень свежо. С нанесённым макияжем, при полном параде.
   - А ты что, не ложилась?
   - Ложилась-ложилась. Вы бы спали ещё. Рано. Не в семь же часов в больницу ехать. Пока врач ваш придёт, пока планёрка, осмотр и так далее. Не раньше десяти нужно ехать.
   - А ты сама куда-то собралась?
   - Всё вам расскажи! Надо.
   Марина закрыла дверь, а потом друзья слышали, как она оделась в прихожей и, тихонько прикрыв дверь, вышла из квартиры.
   - Куда это она? - спросил Корсаков.
   Шура пожал плечами.
   - Спроси Лясина, может он знает.
   Лёва вынырнул из-под одеяла.
   - Марина ушла?
   - Ну!
   - Что-то не нравится мне всё это.
   Корсаков, накинув на себя одеяло, прошёл на кухню. Там горел свет. Аркаша лежал с открытыми глазами, заложив руки за голову.
   - Привет, приведение! - хрипло сказал Лясин. - Выпить хочешь?
   - А куда Марина пошла?
   - Надо! - Аркаша поднялся к столу, нащупал бутылку и стакан.
   - Что значит, надо?
   - Надо, значит надо! - Аркаша налил в стаканчик водки и выпил. - Ну, женские дела у неё.
   - Какие ещё женские дела?
   - Ну, ты чё, маленький? ...Пить будешь? - Аркаша снова налил в стаканчик и дал Корсакову. Тот взял стаканчик, однако не понимая, что это за женские дела. Наконец до него дошло.
   - А-а-а! И чё?
   - Блин, Корсаков, не тормози! - разозлился Лясин. - Пошла купить себе... ночью начались, а у неё ничего нет с собой.
   - Чего ничего нет?
   - Да пошёл ты! Придуряешься что ли?
   Корсаков пожал плечами и отправился обратно в комнату. Шура, уже улёгшись обратно под одеяло, спросил его:
   - Ну, куда она?
   - Пошла купить себе что-то. Женские дела у неё... Какие женские дела? Ничего не понимаю. Все как на иголках. А у неё, видите ли женские дела. И что нужно покупать при этих женских делах?
   Шура хмыкнул, потом ещё раз и расхохотался, его из-под одеяла поддержал Лёва, а за стеной на кухне Аркаша. Корсаков так ничего и не поняв, выпил одним махом содержимое стаканчика и передёрнулся то ли от холода, то ли от водки.
   Марина вернулась только через два часа. Аркаша уже рвал и метал и собирался бежать на поиски, и друзьям с трудом удавалось его удерживать. Когда, наконец, в дверь застучали "спартаковские позывные", Лясин с выдохом: "ну, наконец-то" побежал открывать. Марина вошла, смущённо улыбаясь и пряча глаза. И, наверное, было от чего: глаза её блестели как вечернее море.
   - Ну, чего так долго-то? - сокрушался Аркаша, принимая у Марины Шубку.
   - Рано пошла. Всё закрыто. Еле нашла здесь то, что нужно.
   - Я ж тебе говорил, что рано...
   Пока Аркаша обслуживал Марину, друзья дружно столпились у входа на кухню и наблюдали эту сцену.
   - Ну, купила хоть?
   - Купила-купила! - поправляя причёску, успокоила Аркашу Марина и прошла на кухню. Друзья расступились, пропуская хозяйку.
   Всё-таки отсутствие женщины в доме сильно расслабляет мужчин. Всё, на что они были способны, это скомкать кое-как одеяла, подушки и скидать их на диване. Но зато под чутким руководством пришедшей Марины всё сразу нормализовалось. Мужчины смогли и одеяла как следует сложить и убрать их в шкаф, и картошки почистить, и даже консервы открыть. Короче, буквально через полчаса был наведён относительный порядок, и мужчины рассевшись по своим местам за столом, наблюдали, как Марина превращает сырую картошку в жареную.
   За завтраком друзья снова вернулись к разговору о предстоящем проникновению в больницу.
   - Значит, Марина войдёт в больницу через главный вход, поднимется в отделение и встретится с Сиволаповым, - взяв на себя руководящую функцию, говорил Шура.
   - Может, всё-таки без Марины обойдёмся? - беспокоился за своё сокровище Аркаша.
   - У тебя есть какие-то другие предложения?
   - Есть. Заходим через чёрный ход, вяжем ментов, а ты открываешь замок в моей комнате. Проникаем в комнату, забираем картину и уходим.
   - Тоже вариант. Что скажешь, Лев Александрович?
   - Нет. Первый вариант реальнее. Во-первых, мы не знаем, сколько там милиционеров. Поэтому просто можем с ними не справиться. Во-вторых, картину из комнаты Аркаши могли уже десять раз перенести в другое место. Не станем же мы ходить по всей больнице, ища картину и связывать всех, кто попадётся на пути. И, в-третьих, засаде может в любой момент прибыть подкрепление.
   - Слушай! А зачем вообще этот сыр-бор? Может просто позвонить в милицию, сказать: так мол и так, в психбольнице в складском помещении висит картина, в картине тайник, а в тайнике кассета с записью убийства. Приедьте, заберите!
   - Нет! Надо самим сначала всё проверить, - вмешалась в разговор Марина. - Не беспокойся за меня так, Аркаша! Всё будет хорошо. Я же не маленькая.
   - А если они тебя арестуют? Ты ведь тоже в ограблении участвовала.
   - Было же сказано - я пройду через главный вход. Там милиции нет. И вообще, можно загримироваться. Одену парик, очки, накрашусь поярче и всё. Меня не узнают.
   - Замечательно! Женщина будет рисковать, а мы четверо смелых будем за углом стоять. Просто замечательно!
   - Всё! Успокойся! - Марина погладила ласково Аркашу по голове. - Всё уже решено. Пойду я.
  
  
   34. Схапали таки
  
   Друзья подошли к калитке центрального входа больницы. Всё было спокойно и тихо. Яркое солнце слепило и радовало глаз.
   - Ну что, как решили? - спросил в последний раз Шура.
   - Всё решено. Я готова, - спокойно сказала Марина.
   Она выглядела совершенно на себя не похоже. Светлый парик, чёрные очки. Натуральная шпионка.
   - А ты не думаешь, что в таком виде на тебя падёт гораздо больше подозрений? Ты выглядишь совсем необыкновенно.
   - Лучше выглядеть необыкновенно чем похожей на грабительницу казино.
   Аркашу передёрнуло.
   - Не-е-ет! Марина не пойдёт.
   - Успокойся! Пойду, - вздохнула Марина.
   - Пойдёт! - согласились остальные.
   Аркаша ещё позаводил глаза, но, в конце концов, согласился. Он перекрестил на прощание свою любимую и отвернулся.
   - Давай! - напутствовал Шура девушку. - Мы тебя ждём.
   Марина выдохнула из себя воздух сомнения, взглянула последний раз на отвернувшегося Аркашу и, развернувшись, быстро пошла к крыльцу больницы. Спокойно и решительно она открыла скрипучую дверь и скрылась в помещении.
   - Только бы у неё всё получилось! - украдкой глядя на входную дверь больницы, сказал Аркаша.
   - Всё будет нормально.
   - Должно! Её ведь никто в больнице не знает.
   - Ребята... давайте перейдём к задним воротам! - предложил Лёва. - Здесь может быть небезопасно.
   - Я останусь здесь, - возразил Аркаша, тревожно глядя на дверь, за которой недавно пропала Марина.
   - Я согласен с Лёвой, - прошептал Шура, - давайте перейдём к задним воротам.
   - А можно даже подойти к окну и посмотреть, как Марина будет забирать картину. Или хотя бы посмотреть, на месте ли она, - поддержал друзей Корсаков.
   - Да! Можно пройти к окнам.
   - А это не будет опасно? - спросил Шура.
   - Нет! Там никакой опасности для нас не предвидится, - покачал головой Лёва, сосредоточенно рассматривая яблоко. - А вот здесь в любой момент могут появиться непрошенные гости.
   - Идите! - кивнул Аркаша.
   - А ты?
   - А я подожду Марину здесь. В любом случае на меня не обратят внимания. А картина тяжёлая. Я встречу Марину здесь, а вы ступайте к задним воротам.
   Лёва пожал плечами. Шура похлопал Аркашу по спине и, увлекая Корсакова, пошёл вдоль забора. Лёва по-дружески ткнул Лясина в грудь и пошёл вслед за друзьями, потом, пройдя пять шагов, обернулся:
   - Только веди себя хорошо! Придёт Марина, идите к метро, мы вас догоним.
   - Хорошо! Идите! - махнул рукой Аркаша.
   Марина тем временем, с разрешения дежурившего у дверей милиционера, поднялась в отделение. Вахтёр внизу позвонил по внутреннему телефону Сиволапову и сообщил, что к нему "пожаловала симпатичная мадам".
   - Кто такая? - поинтересовался Сиволапов, откладывая в сторону папку с историей болезни.
   - Не знаю, но очень хорошенькая. Блондинка.
   - Ладно, спасибо! Я встречу.
   Сиволапов положил трубку и поднялся из кресла в кабинете главврача.
   "Всё-таки хорошо быть главным", - подумал он.
   Сиволапов вышел из кабинета и как раз встретился лицом к лицу с прибывшей "мадам". Женщина и вправду была очень даже. От неё за три метра несло дорогими духами, шубка из кроличьего меха просто требовала, чтобы мужчины её трогали и наслаждались её нежностью и чистотой. Аппетитные ножки женщины были туго обтянуты джинсами, а светло-рыжие сапожки выстукивали своими шпильками тончайший ритм, от которого все мужчины сейчас же поворачиваются на это постукивание как дельфины на ультразвук.
   - Добрый день! Вы ко мне? - натурально удивился Сиволапов.
   - Я к вам! Здравствуйте! У меня к вам очень выгодное для нас обоих дело.
   - Замечательно! - расцвёл Сиволапов. - Обожаю выгодные дела. Проходите в мой кабинет.
   Марина лучезарно улыбаясь, прошла в распахнутую для неё дверь кабинета. Сиволапов проследовал за ней. А те, кто был в это время в коридоре больницы, буквально застыли на месте, наблюдая эту сцену. Сиволапов напоследок выглянул в коридор. В то же мгновение жизнь в коридоре возобновилась.
   - Разрешите для начала воспользоваться вашим телефоном? - даже не садясь, начала Марина.
   - Телефоном?
   - Да! И если вы не против, - Марина буквально прижалась к Сиволапову, - это кондифициально.
   Сиволапов внутренне ахнул, а вслух неловко возмутился:
   - Вы зашли только позвонить?
   - Ну что вы! Просто этот звонок во многом решит положительный исход наших переговоров.
   - Переговоров? О чём переговоры?
   - Вы всё узнаете позже. И, поверьте мне, не сможете отказаться от моего предложения.
   Марина взяла телефонную трубку и выжидающе посмотрела на Сиволапова. Тот некоторое время ещё стоял, пытаясь выглядеть возмущённым, но улыбка пришедшей женщины растопила его стойкость. Сиволапов сконфуженно покивал и вышел, сказав напоследок:
   - Да, конечно! Позвоните! Мне как раз нужно... - что ему было нужно, осталось неизвестным, а, скорее всего, ничего очень срочного у Сиволапова на самом деле не было. Но между тем он всё-таки вышел, закрыл за собой дверь и словно школьник у кабинета директора прижался к стене.
   Как только молодой человек вышел, лицо Марины приобрело озадаченное выражение. Будто сомневаясь, она набрала номер из двух цифр. В трубке послышались долгие гудки, а потом приятный женский голос сообщил:
   - Вы позвонили в отдел внутренних дел города Минска. В настоящее время все линии заняты. Наш оператор свяжется с вами. Подождите пять минут! - и после этого зазвучала лёгкая классическая музыка, от которой каждый звонящий, конечно же, на пятьдесят процентов становился спокойнее. А Марина вместо этого психанула, чертыхнулась, поглядев на дверь, но трубку не положила, а продолжала слушать отрывок бессмертного произведения Моцарта. И вот на том конце что-то щёлкнуло, Моцарт забрал свой клавесин и удалился, а вместо него остался голос обычного диспетчера.
   - Милиция. Слушаю.
   - Э-э! Здравствуйте! Вам звонит случайный свидетель. Сейчас возле известной психбольницы возле главного входа стоят четверо мужчин. Двое из них позавчера осуществили налёт на казино "Лагуна". Если вы поторопитесь, то у вас есть возможность их взять практически без сопротивления...
   - Назовите ваше имя и адрес...
   Марина положила трубку.
   - Кретин!
   - Это вы мне? - в дверь сунул голову Сиволапов.
   На лице женщины тут же расцвела улыбка.
   - Ну что вы! - Марина отошла от стола, схватила Сиволапова за руку и втащила в кабинет. - Я это одному противному разгильдяю, который очень плохо выполняет свою работу. А вы... как вы выполняете свою работу?
   Сиволапов смущённо высвободил руку из нежных ладоней женщины и бочком мимо Марины прошёл к столу.
   - Вы такой молодой, и уже главврач! - восхитилась Марина, падая в роскошное кресло. - Я рассчитывала увидеть седого старичка.
   - Я исполняющий обязанности...
   - Ах, так! Жаль. Я думала иметь дело с главврачом. Видимо мне придётся прийти попозже. - Марина сделала вид, что собирается уходить, отчего заставила "исполняющего обязанности" вскочить.
   - Но... я имею все полномочия.
   Марина снова села.
   - Хорошо, мне как раз нужны все полномочия.
   Марина достала из сумочки пачку сигарет. Сиволапов тут же подскочил с зажигалкой, дал даме прикурить и сел обратно в кресло.
   - Что же вас интересует?
   - Позвольте представиться... я владелица одного художественного салона. У нас вскоре намечается выставка работ одного современного художника. Вы его должны знать. Он умер в вашей больнице пару дней назад.
   - Андрей Раич?
   - Да!
   - И что от меня требуется?
   - Дело в том, что по нашим данным здесь в больнице находится последняя из работ мастера.
   - Вы уверены?
   - Да! Мне сообщили, что он забрал её с собой в больницу. Мы собрали большую экспозицию его работ, но без этой картины экспозиция была бы не полной. Поэтому от имени организаторов выставки мы просим вас содействовать нашей миссии...
   ...Лёва, Шура и Корсаков то и дело оглядываясь, обошли забор больницы и оказались у задних ворот, где вчера встретились. Прислонившись к столбу, Лёва осторожно выглянул во двор больницы. Было тихо, снег мягко падал наземь кристаллами, пропадая на фоне уже выпавшего и никем не убираемого. Чёрный ход так же хранил молчание. Создавалось полное впечатление безмятежности и безопасности. Но Лёва при этом ещё неистовей крутил в руках своё яблоко.
   - Нет! Туда соваться не следует. Мигом схватят.
   - А, по-моему, всё тихо, - с сомнением сказал Корсаков.
   - Тихо! - обернулся к нему Лёва. - То-то и оно что тихо.
   Вдруг дверь чёрного хода распахнулась и, на ходу вытаскивая из кобуры пистолеты, выскочили трое мужчин и побежали в сторону главного входа. В то же время раздались приближающиеся звуки милицейской сирены. Вдоль забора по дороге мчалась милицейская машина с мигалками. Шура оттащил друзей от ворот к недалеко стоящему жилому дому.
   - Чёрт! Они возьмут Аркашу. Нужно туда...
   - Куда?! Хочешь с ним вместе в камере сидеть? - Шура ухватил, собравшегося было бежать на выручку другу, Корсакова.
   - Так что, просто так стоять и смотреть, как его арестовывают?
   - Нет, лучше конечно, чтобы нас арестовали вместе с Аркашей! Отходим!
   Лёва и Шура ухватили рвущегося в бой Корсакова к подъезду. Отсюда было видно, как, заломив руки за спину, ведут к милицейской машине Аркашу.
   - Откуда они узнали?
   - Чёрт их ведает.
   - Может в окно увидели и опознали?
   - Может и так!
   - А как же Марина? Её тоже схватят. Или даже уже схватили.
   - Может и так. Всё равно высовываться пока нельзя. Постоим, посмотрим. Если Марину взяли, то мы увидим, как её выведут.
   - А её выведут?
   - Ну, если взяли, то выведут, конечно.
   Друзья, сжавшись у подъезда дома в один испуганный комочек, наблюдали, как вдалеке провели к милицейской машине Аркашу с заломленными за спину руками и усадили в неё. Офицер что-то кричал своим подчинённым, и те, не тратя времени, побежали к больнице. Двое обогнули здание и направились к воротам, невдалеке от которых стояла наша троица.
   Шура тут же достал из кармана составленные в стопочку пластмассовые стаканчики и сунул их друзьям.
   - Берите быстро!
   Лёва и Арсений удивлённо расширив глаза, однако вынули по стаканчику из стопочки. Шура достал из внутреннего кармана куртки початую бутылку водки, отвинтил крышку и принялся наливать сей напиток в подставленные стаканчики.
   Тем временем один из служителей порядка, заметив подозрительную троицу, приблизился к ним, разглядывая издалека. Это был как раз тот сержант, что вчера выглядывал из милицейского "бобика" и делал замечание очень громко разговаривающим гражданам.
   - А я вчера выпил одну, а потом ещё с соседом пивка... Голова трещит. Вот полечимся, и всё пройдёт. Давай, тяни! - приведя друзей в ужас, почти орал Шура.
   Корсаков думал, что сейчас их немедленно схватят, если не за ограбление казино, то, по крайней мере, за распитие спиртных напитков в общественном месте. Однако запыхавшийся от бега сержант даже не стал подходить к трём выпивохам. Он развернулся и побежал обратно к напарнику. Из-за угла здания выбежали ещё двое, но, увидев коллег, уже шагом подошли к ним. Поговорили, закурили и спокойно пошли к главному входу к милицейской машине. Там их встретил офицер. Он размахивал руками и громко орал на подчинённых, указал рукой на больницу, сел в машину и уехал с Аркашей на заднем сидении. Подчинённые, послушно следуя по направлению указанному офицером, весело разговаривая, прошли к заднему входу и скрылись в дверях.
   - Ты чокнутый! - выдохнул Лёва. - Нашёл время пить!
   - Всё нормально! - успокоил Шура, засовывая бутылку обратно в карман. - Элементарные правила отвлечения внимания.
   - Ни один нормальный преступник не станет привлекать к себе внимание, нарушая закон на глазах у хранителей порядка.
   - В том-то и дело! Если бы мы строили из себя невинных овечек, то, несомненно, сержант заинтересовался бы нашими персонами.
   - Что за ерунда?
   - Ты уж мне поверь! Менты, ловящие грабителей, скорее всего не обратят внимания на трёх алкашей. И естественно, что грабители казино не стали бы пить горькую у подъезда из пластмассовых стаканчиков и без закуси.
   - Что ж, тебе видней! - наконец согласился Лёва.
   - Что нам теперь делать? - спросил Корсаков, до этого удручённо молчавший.
   - Дождёмся Марину!
   - А дождёмся ли? - с сомнением спросил Лёва.
   - Что ты имеешь ввиду? Думаешь, она уже не выйдет?
   - Я думаю, что это она и сдала нас.
   - Зачем ей это? Ты уже совсем!
   - А что? Всё, между прочим, сходится. Марина пропала сегодня утром на два часа. Зачем?
   - По-моему, она объяснилась.
   - Ну да! Объяснилась. А я так думаю, она как раз тогда связалась с ментами и выдала наши планы. Им оставалось только ждать, когда мы заявимся.
   - Они и так нас ждали. Тем более, что если бы очень ждали, то взяли бы нас тогда же, когда мы все ещё стояли у главного входа.
   - Так и взяли бы, если бы я вас не увёл оттуда.
   - Интуиция?
   - Да, интуиция! Тем более странно, что, взяв Аркашу, они на этом не остановились, а бросились искать кого-то ещё. Будто точно знали, что Лясин пришёл не один.
   - Но зачем Марине сдавать нас? Она ведь тоже...
   - Деньги, которые были украдены в казино, где они?
   - Аркаша с Мариной отвезли большую часть и оставили в камере хранения в одном из отделений связи.
   - Ты знаешь где?
   - Нет. Только Аркаша знает и Марина. Ты думаешь, она стала бы сдавать нас ради денег? Вздор! Не такие уж там большие деньги.
   - И всё-таки, это возможно.
   - В принципе возможно, но....И кстати, зачем нас нужно было ждать здесь, если можно было просто взять на квартире? Нет, Марина тут не причём.
   - Что ж, посмотрим! - Лёва нервно крутил в руках своё яблоко.
   Корсаков так и не выпив водку, бросил стаканчик в урну.
   - Давайте пройдём вокруг забора к главному входу, а то можем пропустить Марину.
   - Чтобы нас тоже взяли?
   - Мы встанем в стороне, у остановки. Никто на нас и внимания не обратит.
   - Да! А если что, у Шуры есть бутылка водки, - саркастически ухмыльнулся Лёва.
   Больше не пререкаясь, друзья отправились на остановку. Тем более что других мыслей, что дальше делать, ни у кого не было. Оставалось только дождаться или не дождаться Марину.
   - Одно ясно. Если Марина не выйдет с картиной, значит я прав, и это она нас сдала, - бубнил себе под нос Лёва, идя вслед за Корсаковым.
   Друзья не успели дойти до остановки. Едва они дошли до угла забора, дверь больницы услужливо растворил милиционер, и из них выпорхнула Марина, держа подмышкой квадрат картины, завёрнутый плотной бумагой и перевязанный верёвкой.
   - Стой! Это Марина.
   - И она с картиной. Что ж, Лёва, похоже, ты был не прав.
   - Похоже на то, однако... ещё совсем ничего не ясно.
   Марина улыбнулась кокетливо охраннику и сбежала по лестнице, прошла к калитке и, не оглядываясь по сторонам, пошла по тротуару как раз туда, где за углом поджидали её Корсаков и компания. Друзья вышли к ней навстречу.
   - Ох! - Марина резко остановилась, едва не потеряв равновесие. Она оглядела друзей бегающим взглядом. - Вы! Испугали. А где Аркаша?
   - Давай картину! - Шура ухватился за раму. Марина неохотно отдала.
   - Мне совсем не тяжело. Где Аркаша?
   - Его арестовали.
   - Как арестовали? А вы... в смысле, вы не вместе что ли были?
   - А нужно было, чтобы и нас арестовали? - поинтересовался Лёва.
   - Я не в том смысле. Я... Но как? Почему? Почему вы не отбили его? Как вы могли его оставить?
   - Марина! Это милиция, а не какая-нибудь шпана. Так получилось, мы отошли от Аркаши к задним воротам, а он остался тебя ждать, и вдруг...
   - Как вы могли его оставить! - закричала вдруг Марина, зарычала, будто в бессильной злобе и, закатив глаза, прижалась к забору. По её щеке покатилась слеза.
   Друзья, опустив глаза, чувствовали себя неуютно. Будто действительно сильно провинились перед Мариной и Аркадием.
   - Ничего! - сказал спокойно Шура. - Мы его освободим.
   - Как? Каким образом?
   - Картина и кассета у нас. И Логинов у нас на крючке. Мы заставим его забрать заявление или не опознать Аркашу в обмен на кассету.
   - Ещё не известно, что там на кассете, - снова себе под нос ворчал Лёва.
   - Что ты там бормочешь?
   - Ничего! Я думаю, надо двигать отсюда домой, достать кассету из тайника и посмотреть её. Кстати, как мы её посмотрим? Это ж нужен специальный магнитофон или камера такая же цифровая. Где мы её возьмём?
   - Разберёмся! - спокойно ответил Шура.
   Корсаков и Шура подхватили Марину под локти и повели прочь от больницы.
  
   35. Маски сброшены
  
   Друзья добрались до убежища без приключений. Во дворе всё было спокойно. Качели по-прежнему стояли, обрезки труб торчали, подъезд пестрил рисунками. Было тихо и спокойно. За углом двое малолеток настойчиво клянчили деньги у третьего. Третий не давал, утверждая, что денег нет. Лёва, шедший впереди друзей, спугнул пацанов. Вымогатели разбежались кто куда словно утренние коты. Третий так же убежал, воспользовавшись моментом.
   То и дело оглядываясь, друзья вошли в подъезд, поднялись на этаж и попали в квартиру. Только здесь они почувствовали себя в полной безопасности.
   - Фу! Добрались, - даже не разуваясь, пройдя в комнату и завалившись на диван, выдохнул Лёва.
   Шура, нёсший картину, проследовал следом за Лёвой, кинул свою ношу у дверей и из-за шторы стал оглядывать двор за окном.
   - Давайте, отдыхайте, а я схожу кое-куда.
   - Куда?
   - За магнитофоном или... короче, найду, на чём можно просмотреть кассету.
   Корсаков один из всей компании стал раздеваться. Он расстегнул пальто, но на этом пока остановился, засунул руки в карманы и задумался, навалившись на дверь. Марина, сидя на корточках у дверей, казалось, тоже была в глубокой задумчивости. Из транса их вывел Шура. Он оставил свой пост у окна и вернулся к картине.
   - А для начала предлагаю достать кассету, если она, конечно, там есть.
   Когда Шура стал срывать с картины обёрточную бумагу, все заинтересовались этим процессом и подошли. Даже Марина вышла из ступора, поднялась с корточек и, расстегивая шубку, встала рядом с Корсаковым. Шура тем временем жестоко расправился с обёрткой, разбросал её останки по полу и, подняв картину повыше, стал внимательно изучать раму.
   - Вот! - негромко сказал он.
   - Что там? - нависли над Шурой все остальные.
   - Кажется, это тайник. Да!
   Раздался глухой щелчок, и на пол упала тонкая пластинка под цвет рамы - крышка тайника, а за ней упала и кассета. Маленькая, действительно, чуть больше спичечного коробка, чёрного цвета со светло зелёной крышечкой. Марина тут же как кошка юркнула вниз и подняла кассету.
   - Есть!
   Пока Марина разглядывала кассету, в мужчинах проснулась тяга к созиданию. Корсаков поднял отлетевшую крышку тайника, и друзья принялись так и сяк приставлять её на место поверх небольшого углубления в раме, которое открылось после выпадения кассеты. Наконец им это удалось. Пластинка идеально легла на прежнее место, закрыв углубление.
   - Слава богу, кассета есть! - вздохнул Корсаков.
   - Да уж!
   Кассета пошла по рукам. Все рассматривали её. Те, кто не видели прежде таких, очень удивлялись. Лёва даже подошёл поближе к люстре, чтобы рассмотреть получше.
   - Что ж, оставайтесь пока дома, я пойду на поиски аппарата для этой кассеты. Всё же нужно её посмотреть. Надо быть абсолютно уверенными, что это та самая кассета и на ней действительно запись убийства Шамилова.
   - Хорошо, мы пока что-нибудь приготовим поесть, - кивнул другу Лёва и торжественно вручил кассету Марине.
   - Как ты можешь в такой момент думать о еде? - удивилась Марина.
   - Какой такой момент? Обыкновенный момент. Что ж теперь не есть? Лично я посмотрю, что там у нас есть в холодильнике.
   - Давай! - усмехнулся Корсаков.
   Он сейчас испытывал смутное чувство. С одной стороны, Аркашу арестовали, и значит его собственный арест вовсе не за горами, а с другой стороны, наконец-то у них в руках главная улика. Корсаков взял у Марины из рук кассету и стал её рассматривать, будто и без всякого магнитофона мог прокрутить её от начала до конца. Шура, не теряя времени, вышел из квартиры на поиски магнитофона.
   - Интересно, где он найдёт этот магнитофон? - с сомнением сказала Марина.
   - Не беспокойся! Если уж он нашёл эту квартиру, то магнитофон он найдёт, - ответил Корсаков.
   Лёва вернулся из кухни с тарелкой со вчерашними бутербродами, уже жуя один из них.
   - Угощайтесь!
   Корсаков и Марина посмотрели на него с отвращением.
   - Ну, не хотите, нам больше достанется! - Лёва плюхнулся на диван, от чего тот страдальчески заскрипел.
   Корсакову, по-видимому, надоело разглядывать кассету, он бросил её на полку и, снимая пальто на ходу, вышел в прихожую. Марина, в свою очередь, взяла кассету и, задумчиво её разглядывая, отправилась на кухню.
   - Марина! - перестав жевать, строго сказал Лёва. - Положи кассету, пожалуйста! Куда ты её понесла?
   - А что такое? Ты мне не доверяешь? - выглянула женщина из-за дверей.
   Лёва не ответил. Корсаков тем временем уже разувшись, подошёл к Марине сзади.
   - Марина, положи кассету! Не хватало ещё её потерять.
   - Именно поэтому я не бросаю её где попало. От этой кассеты зависит свобода Аркаши. Пусть она будет со мной! - возразила Марина и пошла на кухню.
   Корсаков пожал плечами и, вздохнув, прошёл к Лёве в комнату и сел рядом с ним на диван, Лёва покачал головой.
   - Не нравится мне всё это!
   - Да ладно! Может эта кассета её греет.
   Лёва подставил Корсакову тарелку с бутербродами, и тот, подумав, взял один и стал лениво жевать.
   А на кухне Марина села на табурет, посмотрела ещё раз на кассету, положила её перед собой на стол, достала из кармана шубки другую, точно такую же, положила рядом с первой. Посмотрела пристально, словно собираясь показать фокус, потом спокойно взяла кассету, вынутую из тайника, и положила в карман, а двойника оставила лежать на столе...
   Шуры не было часа два. За это время все действительно проголодались. Марина приготовила яичницы с ветчиной на скорую руку, и друзья перекусили сидя перед включённым телевизором, сосредоточенно смотря, как Тина Канделаки разделывается со своими умниками. Однако никто толком не слышал вопросов и ответов, никто даже толком не смотрел. Все были заняты своими мыслями. Кассета, которую Марина всё же оставила в покое, спокойно лежала на полке над телевизором и ждала, когда, наконец, её будут смотреть.
   Когда раздался характерный стук в дверь, первым встал Корсаков. Он прошёл в прихожую и открыл Шуре. Это был, конечно, он. Шура вошёл, держа в руках чёрный пакет, в который было завёрнуто что-то небольшое и нетяжёлое.
   - Что это?
   - Видеокамера цифровая.
   - Такая, какая нам нужна?
   Шура кивнул, снимая куртку. Корсаков, провожаемый тоже вставшими и прибежавшими в прихожую Лёвой и Мариной, прошёл в комнату, разворачивая на ходу пакет. Внутри была маленькая, больше похожая на мыльницу, камера и шнуры. Корсаков вынул эту "чудо-мыльницу" как её тут же окрестила Марина.
   - А ты умеешь ею пользоваться?
   - Конечно! Думаю, это не труднее чем включить обычный магнитофон.
   Шура перенял у Корсакова камеру, установил на полке, вынул из пакета шнуры и стал их приспосабливать к штекерам позади телевизора. Лёва взял кассету, нетерпеливо постукивая ей по ладони, и... вдруг застыл в недоумении, глядя на кассету.
   - А это не та кассета.
   - Что? - поднялся от телевизора Шура.
   - Может, конечно, мне кажется, но у настоящей кассеты плёнка была перемотана почти до середины, а здесь она на начале. Это другая кассета. Это... абсолютно новая кассета. - Лёва сказал и повернулся к Марине. Марина, в свою очередь, будто ничего не понимая, смотрела на Лёву.
   - Что?
   - Марина, это другая кассета. Где настоящая? Зачем ты подменила кассету?
   - Ничего я не меняла. С чего ты взял-то?
   Шура и Корсаков смотрели то на кассету, то на Марину.
   - Лёва, ты точно помнишь? - спросил Шура.
   - Да! Он прав, плёнка была перемотана до середины, - подтвердил Корсаков, - и она, только она оставалась какое-то время с кассетой наедине.
   - Она подменила кассеты, - вынес приговор Лёва, - когда уходила на кухню.
   Друзья двинулись на Марину. Марина отступила на шаг, но потом, вынув из кармана шубки, в которой она находилась до сих пор, пистолет, тот самый, что совсем недавно упирался дулом в шею Логинова, вытянула его перед собой.
   - Стоять!
   Друзья в шоке отступили назад к телевизору.
   - Руки! - глаза Марины вдруг приобрели звериный прищур. - Извините, мальчики! Думала по-хорошему с вами расстаться, да видно не получится.... Оставайтесь на месте!
   - Где же ты взяла другую кассету? - спросил Корсаков.
   - Где взяла, в магазине, конечно. Ещё с утра. Когда, будто бы за прокладками бегала, - пояснил Лёва.
   - Допустим, и что?
   - А то, что ты всё заранее продумала, а для подстраховки ещё и ментам позвонила. Значит, арест Аркадия, всё-таки твоих рук дело?
   - Моих. Жаль только, что вас всех четверых не взяли. - Марина стала отступать к двери. - Ладно! Я бы ещё с вами поболтала, но некогда, меня Костя ждёт. Пока, мальчики! - Держа пистолет всё так же на вытянутой руке, Марина взялась за ручку двери.
   - А ты не боишься, что мы и тебя ментам сдадим как главного организатора ограбления казино? - спросил Шура.
   Марина уже готовая выйти, остановилась и усмехнулась.
   - А кто же это вам поверит? Где это видано, чтобы хозяйка грабила своё собственное казино?
   - Зачем ты покрываешь Логинова, Марина? - спросил Корсаков. - У тебя ведь на руках улика, благодаря которой можно засадить Константина лет на десять. И тогда ты будешь свободной от него.
   Марина вздохнула и, покачав головой, вышла из квартиры.
   - Ты ещё не понял? - тихо спросил Шура.
   - О чём ты?
   - Это не Логинов, это Марина убила Шамилова.
   Корсаков открыл рот и так стоял ещё долго, переваривая сказанное и происшедшее. Однако Шура не дал Арсению долго размышлять.
   - Так! Нам нужно убираться отсюда и как можно скорее.
   - Почему?
   - Потому что Марина сейчас же натравит сюда ментов. У нас есть какие-нибудь полчаса, если не меньше. - Шура уже сворачивал обратно в пакет только что принесённую камеру.
   - Это точно! - согласился с другом Лёва. - я уже чувствую запах погони. - Нужно взять жратвы. - Лёва уже было кинулся на кухню.
   - Успокойся! Сейчас ещё будем с сумками таскаться. У нас есть деньги.
   - Мало!
   - Хватит, чтобы ночь прокантоваться где-нибудь.
   - Опять квартиру снимем? - спросил Лёва.
   - А у меня есть предложение, - вдруг воскликнул Корсаков.
   - Какое? К твоим родителям?
   - Нет! Чердак художника. Там нас точно уж никто не станет искать.
   - А мы туда попадём?
   - Там всегда открыто. Только,... а дальше что?
   - А дальше у меня есть кое-какие соображения на этот счёт, - кричал уже из прихожей Шура, натягивая куртку.
   - Рассказывай! - Корсаков тоже прибежал в прихожую, держа подмышкой картину.
   - А картину ты зачем берёшь?
   - Я с ней сросся.
   - Нет, серьёзно, зачем?
   - Я так ближе к Есении. Так что у тебя за соображения?
   - Потом! Сейчас некогда.
   - Правильно! План номер один - смотаться отсюда. - Лёва всё же принёс из холодильника палку колбасы и пакет с овощами и теперь всовывал всё это "богатство" в сумку.
   - Я же сказал, не надо! - прикрикнул на него Шура.
   - Ладно! - махнул рукой Лёва. - Ты занимайся своим делом, а я займусь своим.
   - Ты готов? - спросил Шура Корсакова, застёгивая куртку.
   - Готов! Уходим?
   - Уходим!
   - Подождите, я не оделся, - сунув сумку Корсакову, почти обиделся Лёва.
   - Давай уже быстрее! С минуты на минуту...
   - Нет! Пока я не чувствую опасности, - завязывая шнурки кряхтел Лёва.
   - Не чувствует он. Пошли!
   Наконец, Шура с видеокамерой, завернутой в пакет, Лёва с сумкой с продуктами, а Корсаков с картиной, покинули "убежище".
  
  
   37. Кто убил Шамилова?
  
   Друзья, стараясь не создавать много шуму, поднялись по лестнице к двери ведущей на чердак дома. Корсаков смело открыл дверь и поднялся на высокий порог, Лёва с Шурой проследовали за ним. В комнате было темно и довольно прохладно. Корсаков пошарил по стене, нащупывая выключатель.
   - Не зажигай свет! - шепотом предупредил Шура.
   Корсаков кивнул и опустил руку. Друзья прошли вглубь комнаты. Едва освещённая окном комната была пуста. Сквозь разбитую створку окна тянуло холодом. Шура подобрал с пола плед и всунул его в прореху в стекле.
   - Да уж! Не очень гостеприимное жилище.
   - Мы замёрзнем здесь. Да и спать негде. - Лёва ходил взад и вперёд, разглядывая в полумраке расписанные стены и электрошкафы.
   - Может наверху потеплее будет? - Корсаков поставил картину, которую не захотел оставлять в "убежище", на единственный сохранившийся в целости и сохранности предмет - станок и поднялся по лестнице наверх. Слава богу, кровать вынести ещё не успели, и на самом деле, здесь было теплее. - Здесь кровать есть, втроём поместимся.
   - Как это ещё бомжи не облюбовали это местечко? - поднявшись следом за Корсаковым, удивился Шура. - Что ж, пожалуй, жить можно!
   - Да ну! Даже стола нет. На чём есть-то? - говорил снизу Лёва, всё также ходя по комнате и попинывая осколки стекла и обломки рам от картин.
   - Поднимайся сюда! ...И стол есть. - Шура вытащил из обломков, бывших некогда душевой кабинкой, табурет.
   - Здесь, конечно, не гостиница "Беларусь", но ночь провести можно.
   Лёва вздохнул очень тяжко, всё-таки отсутствие стола сильно отравляло его мнение о бывшем жилище художника Андрея, и стал грузно подниматься наверх.
   За скромным ужином Корсаков, наконец, обратился к Шуре с вопросом, который его очень интересовал.
   - Что будем делать дальше?
   - А что и думали! Нам необходимо, прежде всего, снять с вас подозрения в ограблении.
   - Но у нас нет кассеты. Чем же нам оперировать?
   - Знаешь, что я подумал... Возможно, Логинов не в курсе дел Марины.
   - Почему?
   - Потому что если бы был в курсе, он не стал бы приплетать в это дело милицию. Нет! Он, по крайней мере, до сегодняшнего дня был уверен, что Марина, действительно, решила его кинуть. Как ты думаешь, Лёва?
   - Я тоже считаю, что Марина действовала в одиночку. И если это она убила Шамилова, что, кстати, тоже не факт, он об этом может только догадываться.
   - А если это всё-таки Логинов убил Шамилова? - не унимался Корсаков.
   - Зачем тогда Марина выкрала кассету?
   - Может она, всё ещё любит Логинова и просто покрывает его, а мы уже напридумывали бог знает чего.
   - Может и так. В любом случае, нужно попробовать надавить на Логинова.
   - Как?
   - Шантажировать его кассетой, - ни к селу, ни к городу, вдруг сказал Лёва.
   Шура с Корсаковым посмотрели с недоумением на Лёву.
   - У нас нет кассеты, ты забыл? Марина её час назад увезла в неизвестном направлении.
   - Увезла, да не ту!
   Повисла пауза.
   - Чего не ту? Почему не ту?
   - Потому что... короче говоря, когда мы шли из больницы и вели Марину под руки, мне прямо в бок упёрлось что-то. Я руку сунул, и рука случайно в кармане её шубки оказалась. Хотел уже отдёрнуть, всё-таки не хорошо по чужим карманам лазать, но тут в голове словно фонарик зажгли, ухватился я за предмет и вон его из кармана. А это... кассета. Вот так!
   - И как она потом снова оказалась у Марины?
   - Не она... Сначала я думал, что это как раз кассета из тайника и, возможно, по дороге Марина решится бежать, а то, что она заранее вытащила кассету, чтобы она не попала к нам, я не сомневался. Но Марина не сбежала, и тогда я предположил, что в больнице Марине кассету подменить было несподручно, и она дождётся удобного момента уже дома. Так оно и вышло. Мы достали из тайника настоящую кассету, а когда все её внимательно разглядывали, я на мгновение отошёл ото всех и поменял кассеты.
   - Почему ты ничего не сказал?
   - Всё же я сомневался. Хотя, конечно, никто просто так в карманах видеокассеты таскать не станет, но.... А потом я просто подошёл и кинул кассету с записью в карман Марине. Помните, она весь вечер ходила в шубке? Она ведь уже заранее была готова убежать.
   - Значит, она заменила новую кассету на кассету с записью? А ты не боялся, что она раскусит тебя? Ты ведь сам заметил разницу между ними - на кассете с записью плёнка была не перемотана на начало.
   - Отнюдь! В том то и дело, что была перемотана. Я обманул Марину, чтобы разоблачить её. Она, конечно, когда меняла кассеты, не обратила на плёнку никакого внимания. У неё просто не было достаточно времени.
   - И всё-таки ты рисковал.
   - Кто не рискует...
   - Так значит, - Шура взял в руки свёрток с видеокамерой, - значит кассета с записью у нас?
   - Да! Если, конечно, Марина действительно меняла кассеты.
   - Это можно проверить только одним способом.
   Шура развернул пакет, вынул видеокамеру и кассету, которую, уходя из "убежища", бросил туда же.
   - Как же мы её посмотрим? - спросил Корсаков. - Здесь же нет телевизора.
   - Кассету можно посмотреть и без телевизора, просто через видеоискатель или по ЖКМ.
   - По чему?
   - Жидкокристаллический монитор, - пояснил Лёва.
   - Так включай!
   - Включаю! - Шура поставил камеру на табурет, открыл экран монитора и нажал кнопку. - Главное, чтобы зарядки хватило.
   Сначала экран был просто синим, потом пошли полосы и, наконец, возникла картинка. Друзья с бьющимися сердцами ещё сильнее скучились перед маленьким экраном.
   - Кабинет Шамилова?
   - Да! Это та самая кассета.
   - Лёва! Ты гений.
   - Я знаю!
   Звука не было, но он был особо и не нужен. Друзья и так всё видели. Камера захватывала практически всё помещение, был виден стол, но хозяина кабинета за ним не было.
   - А где Шамилов?
   - Может он не попал в кадр.
   - Почему?
   - Потому что стоит вне поля обзора камеры.
   На экране была отлична видна дверь. Вот в дверь вошёл мужчина.
   - Антон! - прошептал Лёва.
   - Слышь, одно лицо! - ткнул Шура пальцем в экран.
   Долгое время Антон, видимо, о чём-то разговаривал с невидимым Шамиловым. Его губы шевелились. И вот откуда-то снизу к столу прошёл коренастый тёмноволосый мужчина и сел развалясь. Но дальше двери Антон не шёл, а потом и вовсе собрался уходить, повернулся и уже сделал шаг через порог, но вдруг вздрогнул и обернулся и снова вернулся в кабинет.
   - У Шамилова пистолет, - ткнул пальцем в экран камеры.
   - Это револьвер, - поправил Шура.
   - А есть разница?
   - Есть, хотя в принципе...
   - Шамилов, видимо, не хочет просто так отпускать своего друга.
   - Разговор не окончен.
   - Похоже, вот тут и начинается самое интересное.
   Шамилов приставил револьвер к голове, потом протянул его Антону. Антон неспеша подошёл ближе и взял из рук Шамилова оружие.
   - Ничего не понимаю. То происходит?
   - Эх, жаль - нет звука!
   Между тем Антон, рассмотрев оружие, поднёс револьвер к виску.
   - Вау! Похоже, он решил застрелиться.
   Голова Антона дёрнулась, но он остался стоять.
   - Осечка?
   - Нет! Кажется, я понял, - прошептал Лёва.
   - Что?
   - Они стреляются по очереди. Русская рулетка. Один патрон в барабане.
   Антон на экране на этот раз не стал подходить к Шамилову, он просто кинул пистолет через стол хозяину кабинета.
   - Да уж! Вот это кино!
   - Значит, Шамилов просто застрелился? - предположил Корсаков.
   - Подожди ещё! Может у них нервы не выдержат.
   Однако Антон получил револьвер обратно.
   Друзья с замиранием сердца ждали выстрела, но... Антон опустил пистолет, что-то сказал Шамилову, наставил оружие на Шамилова и... Шамилов откинулся в кресле, отчего почти выпал из кадра.
   - Он выстрелил? - спросил Корсаков.
   - Не понятно.
   - Нет. Не похоже. Или всё-таки выстрелил?
   Шура остановил воспроизведение и отмотал плёнку назад и снова включил.
   Вот невидимый Шамилов кидает пистолет Антону, тот приставляет дуло к виску, потом опускает пистолет, наставляет на Шамилова. Не видно характерного вздрагивания руки при выстреле и всполоха из дула, но это ничего не значит.
   - Не понятно. Ладно, смотрим дальше.
   На экране Антон бросил оружие на стол, повернулся и пошёл к двери. Там остановился на миг, обернулся, что-то снова сказал и потом уже вышел совсем. Комната оставалась долгое время пустой.
   - Шура, а что это мигает в углу? - спросил Лёва, указывая на маленький квадратик в правом верхнем углу экрана.
   - Это показывается, - начал Шура, но в этот момент экран потух, - что... батарея разряжена.
   - Как? Чёрт возьми! Нужно зарядить. А зарядное устройство есть? - Корсаков выхватил камеру из рук Шуры и стал крутить туда-сюда.
   Шура пошарил рукой в пакете, вытащил шнуры.
   - Облом! Зарядное мы, кажется, оставили в "убежище".
   - Вот чёрт! Как же так?... И что, никак иначе нельзя?
   - Зарядить? Нет.
   - Что же делать?
   - Да ничего не делать. Спать нужно ложиться. Тем более главное мы выяснили. Это то, что Марина ушла с липовой кассетой, а значит, у нас остаётся шанс шантажировать Логинова.
   - Но кто же всё-таки убил Шамилова? Логинов, Марина, Антон?
   - Если Марине эта кассета была так нужна, возможно, она знает, кто убийца.
   - Если не сама она. По-моему, напрашивается естественный вывод, - раз она охотилась за кассетой, значит она и убийца, - заваливаясь на кровать, просипел Лёва.
   - Не обязательно! Вспомни Есению. Ведь это она выкрала тогда кассету из офиса, но выкрала её только потому, что боялась, что на ней запечатлен Антон, убивающий Шамилова. Почему бы Марине точно также не выкрасть кассету, на которой, возможно, Логинов убивает Шамилова.
   - То Есения, а то Марина. Есения любила Антона, а Марина...?
   - Кто поймёт этих женщин? Ладно, всё! - Шура, упаковав камеру обратно в пакет и положив пакет на пол, пристроился на кровати рядом с Лёвой. - Ложись, Сеня! Утро вечера мудренее!
   Корсаков ещё минуту посидел в задумчивости, а потом, набросив на себя пальто, пристроился рядом с Шурой на огромной кровати. Сон долго не шёл к нему. Корсаков ворочался с боку на бок, за что, в конце концов, получил нагоняй от Шуры. Это его успокоило. Он долго старался не шевелиться, а потом понял, что заснул. Пропали звуки ночного города, которые проникали в комнату через стены, пропало ощущение холодного воздуха в ноздрях, и храп Лёвы постепенно превратился в шелест морской волны.
  
  
   38. Город вечной надежды
  
   В предрассветном сумраке Корсаков увидел парус. Под парусом Есению и себя в лодке. Из темноты небес он ринулся скорее вниз, и через мгновение ощутил в руке холодную ладошку Есении, ощутил, как затекла нога и позвоночник. А так же почувствовал, что озяб. Непроизвольно Корсаков поёжился.
   - Ты здесь? Привет! - Есения улыбнулась в полумраке, коснулась рукой его чёлки и ласково поправила непослушный локон.
   - Привет! Как ты?
   - Нормально! Это море веры! Здесь не очень уютно, но...
   - Хочется верить?
   - Да! Даже больше! Здесь невозможно не верить.
   - Во что?
   - Я верила в тебя!
   - Что же такое вера?
   - Ты знаешь, я тоже задавала себе этот вопрос. И кажется, нашла ответ.
   - И..?
   - Вера от слова - верить! Во что ты веришь? Веришь ли ты в дружбу, в любовь?
   - Наверное!
   - И что это значит?
   - Ну! Это значит, что я знаю, что друг меня не предаст, что любимая женщина...
   - Пойдёт с тобой на край света?
   - Возможно и так, и что?
   - Ты сам сказал: "Знаю". Знаешь, значит, и друг твой знает, что ты уверен в нём. Как же он может сделать по-другому, не то, что ты от него ждёшь?
   - Так и Бог?
   - Так и Бог! Поэтому вера в Бога - это не вера в то, что Бог существует. Это естественно. Вера в Бога - это вера в его силу, вера в то, что он знает, что ты в него веришь. Как же он может разочаровать тебя!
   - Почему же сейчас ты веришь в меня, а не в Бога? Я ведь не всемогущ!
   - Ты мой Бог! Сейчас я верю в тебя. Только от тебя зависит моя судьба. И ты для меня всемогущ! Сейчас ты можешь сделать то, что я сама сделать уже не в состоянии. Разве, в сравнении со мной, ты не всемогущ? И ещё одно я поняла...
   - Что?
   - Вера обоюдна! Если ты веришь в друга, значит, и друг так же уверен в тебе.
   - Кажется, ты права! - Корсаков прижал девушку к себе. - Я верю, в то, что ты не убивала Шамилова, значит, могу помочь тебе.
   - Я не убивала его. Но я хочу верить и в то, что и Антон не убивал его.
   - Я не знаю наверняка, но мне кажется, что всё-таки это не он. В любом случае ещё есть время! Я узнаю правду. Верь мне!
   - Я верю! - Есения подняла глаза, и устремила взгляд вдаль. Корсаков последовал её примеру.
   Далеко на горизонте сияла яркая звезда.
   - Что это? Звезда?
   - Не похоже! Очень низко. - Корсаков вглядывался в приближающийся огонёк. - Кажется, это маяк!
   Лодка двигалась вперёд всё быстрее, подгоняемая утренним ветром, и вместе с нарождающимся днём, становился всё явственней на горизонте столп маяка. Вскоре, стал виден и остров, на котором возвышался маяк. В тихой гавани качались на волнах сотни судов. Когда солнце рассталось своим краем с горизонтом, лодка с путниками причалила к пристани.
   Путники с интересом оглядывали парусники, окружавшие их. Многие из них были необычными, кажется, совсем не предназначенными для плавания. Одна лодка больше напоминала кирпичный дом. С окнами с занавесками, с трубой, из которой валил сизый дымок, и даже с палисадником. Было непонятно, как такая тяжесть может держаться на плаву. Другая лодка (если можно её так назвать), подобно лежебоке-коту, точно нежилась на солнышке, выгибаясь и мурлыча, третья напоминала усевшуюся на воду огромную чайку. Четвёртая была похожа на голую женщину, пятая...впрочем, всё и не перечислишь. Достаточно сказать, что путники уже были удивлены, а что же тогда ожидало их на острове?
   Они сошли на берег. Переглянувшись, поднялись по крутой лестнице, ведущей от причала наверх холма. А, поднявшись, охнули. И было от чего.
   Перед ними расстилался огромный город. Если архитектура судов в гавани была необычной, то архитектура города была просто фантастической. Бесчисленное количество хрустальных замков, рассыпанных в полном беспорядке от края до края, дворцов, домов невероятной конфигурации, предстало перед путниками. По серебряным, золотым, стеклянным, каким угодно улицам прогуливался туда-сюда странный люд. Было среди них с десяток Наполеонов, встречались Цезари, Клеопатры, множество Мерлин Монро, Шварценеггеров, Элвисов, Ленонов, других звёзд, царей, правителей, красоток и красавцев. Очень пёстрая толпа. Ни одной серости, все на перебой личности.
   Кроме знаменитых лиц встречались однако и незнакомые, но всё равно очень примечательные. Одна женщина шла с гордо поднятой головой, а копна её волос, словно шлейф, тянулась по улице. Другие бесцеремонно ступали ногами по её волосам, но женщина будто бы и не замечала. Она лишь на какой-нибудь момент приостанавливалась, и вновь продолжала свой путь. Кто-то, из мимо проходящих, был горд своими усами, ногтями, ногами, которые, кстати сказать, в буквальном смысле росли от ушей. Кто-то распевал песни, а присутствующие осыпали его невесть откуда взявшимися цветами, другой читал что-то в стихах, третий...
   - Всё это напоминает какой-то безумный карнавал. Этот город или празднует что-то, или...
   - Или все сошли с ума!
   - Ни то и не другое! - Путники обернулись. За ними шёл тихонько кентавр. Настоящий.
   - Вы кентавр?
   - Сегодня да! Похож?
   - Что значит, похож? А обычно вы кто?
   - Обидеть вы меня хотите!
   - Что вы! Нисколько! Объясните только, что это за остров?
   - Охотно! Что ж! Сей город странен?
   Нисколько! Он, как и все другие.
   И люди в нём как каждый из людей.
   Но покорённые надеждой и мечтой.
   То не болезнь, как многие считают.
   То не изъян, как вечно говорят.
   Мечта потоком увлекает
   В бессмысленный, но сладкий ад.
   Надежда сил даёт, мученье продлевая.
   Мученье ожиданья исполненья
   В реальности несбыточной мечты.
   И только здесь надежда оживает.
   - Я так понимаю, - кивнул Корсаков, - это город вечной надежды. Мечты, которой в реальности сбыться не дано. Зачем же мы здесь?
   - Вы здесь, чтобы мечта сбылась!
   Чтобы надежда стала явью.
   Живительным потоком чресла омывая,
   Явило счастье обретенья существа.
   О чём мечтали вы, легко здесь воплотится.
   Решится всё, что не могло решиться.
   И жидкое стекло здесь в форму обратится.
   И форма станет смыслом бытия!
   - Разве дело в форме? По-моему, смысл жизни в самой жизни. В её непредсказуемости, невозможности чего-то. И тем слаще наслаждение от достижения результата, если он достигнут самим тобой, а не дан чудесным образом по воле города вечной надежды.
   - Ты прав отчасти! Но и ты мечтал!
   Надеялся писателем стать видным.
   Зубрил стихи и критику читал.
   И тем несбыточность обидна,
   Что сколько ни стучись,
   Дверей своих не отворит она.
   Уходит молодость, а с ней
   Уходят и мечты о чём-то,
   Что в принципе возможно только в ней.
   Заботы ежедневные теснят
   И не дают развитию надежды.
   И гаснет пыл, и нет ему возврата.
   Смешен порыв и...скучен результат!
   И потому мечты осуществленье
   Порою сладко лишь тогда,
   Когда приходит в то мгновенье,
   Когда ещё свежа мечта.
   - Возможно и так! Но ведь и это - иллюзия! Этот город не большая реальность, чем мечта.
   Кентавр стукнул копытом о стеклянную дорогу, и миллионы трещин расползлись в разные стороны.
   - Пойми же, наконец! Надежда тем и хороша,
   Что иллюзорна. А я слежу за тем,
   Чтобы в реальность обратиться
   Могла не каждая мечта!
   Пусть лучше здесь в глубинах подсознанья
   Живёт Наполеонов рой,
   Чем если выйдет на свободу,
   Свободе же потом на глотку наступив,
   Мечты других разрушит навсегда.
   Кентавр, кажется, обиделся на Корсакова и отвернулся.
   Корсаков же хотел обратиться к Есении с тем, чтобы возвратиться на лодку, но девушка исчезла. Корсаков в тревоге стал оглядываться вокруг.
   - Ты ищешь спутницу свою?
   - Где она?
   - Она надеждою пленима,
   Нашла в иллюзии покой! - улыбнулся кентавр.
   Корсаков топнул ногой в негодовании.
   - Разве она не понимает, что не найдёт здесь ответа на свои вопросы. Где же искать её?
   - Ищи! Её судьба в твоих руках.
   Все козыри и все припрятанные карты.
   - Антон! Он здесь. Он воплотился в её мечтах. Так? - Корсаков ухватил кентавра за шёрстку. От чего тот передёрнулся как настоящий конь. Рванулся и поскакал прочь.
   Корсаков остался посреди улицы один.
   Он думал лишь мгновение, а потом побежал вдоль по улице. Дом художника вырос перед ним будто подснежник среди снежной равнины. Настолько он выглядел нелепо на фоне остальных зданий. Арсений ворвался в подъезд и взбежал на самый верх. Туда, где высоко над полом была дверь в мастерскую. Дверь была приоткрыта. Внутри слышалась музыка и смех Есении. Корсаков вошёл.
   Посреди мастерской на диване сидела Есения. Антон, улыбаясь, пританцовывал вокруг неё. Корсаков вошёл и присел на кресло. Антон совсем не обратил внимания на Арсения, продолжая танцевать. А Есения выглядела просто счастливой. Она вскочила с дивана и обвила шею Арсения.
   - Он не убивал Шамилова. Я знала это. Он сам мне сказал.
   - Что сказал?
   - Он сказал, что не застал тогда Шамилова в офисе. Стучал, стучал, но ему никто не открыл. Он поехал сюда, а я как дурочка разминулась с ним и...
   - Оказалась на месте преступления, - продолжил за неё Антон.
   - Кто же это сделал? Кто же убил Шамилова?
   - Он застрелился! - спокойно ответил Антон.
   - Да! Он застрелился. И никто тут не виноват. Он просто чистил пистолет и случайно...
   - Пистолет выстрелил!
   - Несчастный случай! Ой! - Есения вдруг вспомнила что-то. - Вы же не знакомы! Антон, знакомься! Это твой брат - Арсений!
   Антон остановился предельно потрясённый. Он протянул руки к Арсению, качая головой.
   - Не может быть! Арсений! Я так долго тебя искал. Я знал, что однажды мы встретимся. Дай я обниму тебя, братишка. - С этими словами, Антон, пустив слезу, упал на колени перед Корсаковым.
   Корсаков же в свою очередь выдержал этот порыв брата очень спокойно.
   - Есения! - Корсаков обратился к девушке, словно к неразумному ребёнку. Но та так была умилена сценой братской встречи, что просто стояла и смотрела, вытирая накатившуюся слезу. - Есения! Послушай! Это не Антон. Пойми, пожалуйста! Это только иллюзия. Я докажу тебе это. И очень просто. Вспомни тот день, когда убили твоего мужа. Вспомни кабинет. Шамилов не мог сам себя застрелить, потому что пистолета не было в кабинете...
   - Он упал под стол, и Есения его не заметила! - страстно проговорил лжеАнтон.
   - Да! Он упал под стол. Поэтому...
   - Хорошо! Пусть так! А как насчёт того, что Антон будто бы даже не попал в здание? Это ведь тоже неправда. Ты сама видела на кассете Антона в кабинете мужа и с пистолетом в руке.
   - Это было в другой день! И не пистолет вовсе это был, а...
   - А что? - спросила Есения иллюзорного Антона, а может сама у себя.
   - И ещё! Это не был несчастный случай. Я читал материалы дела. Пороха на руках Шамилова не было. Стреляли с расстояния. Есения! Он не настоящий! Он только твоя иллюзия.
   - Брат! Что ты такое говоришь?
   - Да уйди ты! - Корсаков брезгливо оттолкнул слезоточащую иллюзию от себя и одновременно увидел, как вдруг посерело лицо Есении. Корсаков встал и обнял девушку.
   - Это не он! Он всего лишь иллюзия. Я и сам хотел бы, чтобы всё это оказалось правдой. Но пойми! Он всего лишь придуманный тобой образ. Он мыслит так, как ты того хочешь, говорит только то, что ты хочешь услышать. Он нереальный.
   - Он нереальный! - Есения уткнулась лицом в плечо Корсакова и заплакала. Но вдруг зло стала бить кулачками своего спутника. - Нет! Нет! Нет! Я ненавижу тебя!
   - Успокойся, милая! Девочка моя! Прости!
   - Зачем ты пришёл! Всё было так хорошо.
   - Поверь мне! Ты бы и сама поняла вскоре, что он всего лишь иллюзия, но лучше сразу...
   - Сразу! - Есения вдруг точно обессилила. - Да, конечно! - она обернулась в сторону сидящего на полу Антона. - Он нереальный! Он всего лишь иллюзия!
   И как только она сказала это, всё кругом стало расплываться и таять. Пропал Антон, пропала мастерская художника. И Корсаков со своей спутницей вновь оказались на лодке.
   - Вот тебе и последнее доказательство! Но я уверен, что мне удастся узнать правду.
   - Вся правда на кассете!
   - Да! И эта кассета у меня в руках...
   - Где? - переспросила Есения? - Кассета у тебя?
   Корсаков хотел рассказать, но почувствовал, что сон, как та иллюзия Антона, расплывается и тает.
   - Есения! Я просыпаюсь! Дождись меня! Слышишь! Не уходи без меня! Осталось совсем чуть-чуть! До-жди-и-и-и-сь!
   После этого Есения стала уплывать в темноту. Корсаков проснулся.
  
  
   38. Дайте что ли карты в руки
  
   Корсаков проснулся, но открывать глаза совсем не хотелось. Он слышал, что Лёва с Шурой уже проснулись и шёпотом переговаривались сидя на кровати.
   - Если это Логинов убил Шамилова, - шептал Лёва, - то он должен сразу заинтересоваться кассетой.
   - А если Марина?
   - Если Марина, то наш план рушится как карточный домик.
   - Да! И всё-таки мне кажется, это Логинов. Ведь после убийства Шамилова последовали ещё два - убийство Есении и Антона. Сама Марина бы это не организовала.
   - Ты так хорошо её знаешь? - усмехнулся Лёва.
   - Нет, но всё же она женщина. Если бы ей не помогал Логинов, навряд ли она бы справилась в одиночку. Уж в театре-то точно. Похоже, что Логинов нанял киллера.
   - Не смеши меня! Нанял киллера, чтобы убить какого-то актёра? Не проще ли было самому его прирезать где-нибудь в тёмном переулке?
   - Возможно, Логинов на это не способен.
   - Не знаю. Нужно поехать и спросить его об этом.
   - Да! Так можно гадать до бесконечности.... Скоро этот зюзик проснётся?
   Корсаков обиженно заворочался.
   - Я не сплю и всё слышу.
   - О! А подслушивать нехорошо, - уже вслух сказал Шура, повернувшись к лежащему Корсакову.
   Арсений взъерошенный и небритый поднялся, кутаясь в пальто.
   - Завтракать будешь? - поинтересовался Лёва.
   - Угу! Сколько времени?
   - Светло! Около восьми, я думаю.
   Корсаков, вздохнув, сполз с кровати и сел.
   - Ну, что вы там придумали? - Он взял с табуретку, стоящей у кровати кусок колбасы и отломил хлеба.
   - Ты хоть бы умылся и причесался. А то как бомж.
   - А я кто? Я и есть бомж, - жуя, вздыхал Корсаков. - Дома у меня нет, работы нет, жены и семьи нет. Когда уже это всё кончится?
   - Ничего! Я чувствую, что сегодня всё решится, - пророчествовал Лёва. - И у тебя постепенно всё начнёт налаживаться, вот увидишь.
   - Хорошо бы! Так что мы сегодня делаем?
   Лёва и Шура рассказали Корсакову о своём плане. Суть его сводилась к тому, что необходимо было с глазу на глаз, без посторонних, поговорить с Логиновым. Предложить ему выгодную сделку - они ему кассету, а он освобождает Аркашу и вообще снимает все обвинения с Лясина и Корсакова. Трудность представлялась в том, чтобы поговорить с Логиновым наедине. Он постоянно был в кругу своих приближённых. А их присутствие сильно могло бы подпортить такой хороший план.
   - Нас просто схватят и выпытают местонахождение кассеты.
   - Мы не будем её брать с собой? Оставим здесь? - не понял Корсаков.
   - Нет! Оставлять её здесь тоже опасно. Мы её возьмём с собой, но действовать будем очень осторожно.
   - Одно плохо в нашем плане, - вздохнул Лёва.
   - Что же?
   - Аркашу-то мы, возможно, вызволим, но вот то, ради чего мы сбежали из больницы для нас столь же далеко, как и три дня назад. Логинова-то мы не накажем.
   - Накажем, Лёва, не переживай! Он своё получит. Просто пока что преимущество на его стороне, а, освободив Аркашу, мы лишим его этого преимущества.
   - И лишимся главной улики против Логинова - кассеты. Может, сделаем копию сначала? Отдадим ему кассету и...
   - Это нечестно!
   - Ой-ёй-ёй! Подумаешь! Против таких как Логинов все средства хороши.
   - Ладно! Тогда так: вы с Сеней едете к Логинову, разговариваете, а я сделаю копию кассеты. Заодно и посмотрю до конца.
   - Нет уж! Давай-ка держаться вместе. Втроём всё же лучше.
   - Правильно! Поедем с тобой, сделаем копию, досмотрим кассету, а потом уже и к Логинову, - поддержал Лёву Корсаков.
   На том и порешили...
   ...Корсаков и Лёва стояли в переходе у автоматов и ждали Шуру. Мимо шли люди. Никто ни на кого не обращал внимания. Все шли по своим делам. Двери метро то и дело открывались и закрывались. Слышались звуки прибывающих электричек, отчёты диктора о "наступной станции". Когда очередной милиционер появлялся на горизонте, Корсаков торопливо нырял под сферу телефона-автомата, хватал телефонную трубку и делал вид, что разговаривает. Шура ушёл к другу смотреть и копировать кассету. Его не было уже почти час. Друзей с собой он не взял, аргументируя это тем, что незачем им всем туда соваться. А Лёва предположил, что не к другу ни к какому он пошёл, а напрямик в свою таинственную организацию. В любом случае, это было его право. Наконец торопливой походкой к ним подошёл Шура.
   - Ну, что?
   Шура вздохнул очень тяжко. Лёва и Корсаков ждали приговора.
   - Это Марина!
   Как ни предсказуемо было это известие, всё же оно повергло в шок друзей.
   - Не может быть! Ты уверен?
   - Абсолютно! Она вошла почти сразу после ухода Антона. Что-то говорила, размахивала руками, потом схватила со стола пистолет и выстрелила. Всё было: и характерное вздрагивание руки от отдачи, и всполох из дула. Всё как положено.
   - Что ж, - сказал задумчиво Лёва, - я это предвидел. И что мы теперь предъявим Логинову? Какое дело ему до этой кассеты?
   - Есть маленький шанс, что он не захочет, чтобы Марину арестовали.
   - Это очень маленький шанс. Думаешь, он её настолько любит?
   - Может любит, а может она попросит его заступиться, иначе она кое-что может рассказать... Помните, Марина говорила, что могла бы рассказать о полсотни злодеяний Логинова.
   - Короче, что думать да гадать? Поехали к Логинову. Там будет видно. - Корсаков изрядно замёрз, ожидая Шуру. Поэтому его единственным желанием сейчас было оказаться в каком-нибудь тёплом месте. - В метро?
   - Нет. Нужно взять такси. Я чувствую, что свобода и быстрота передвижения нам сейчас не помешает.
   - А где камера? - всполошился Лёва.
   - Я оставил её... у друга. Зачем с ней таскаться?
   - Жаль. Я хотел заснять исторический момент передачи кассеты.
   Друзья поднялись из перехода на улицу. Шура почти сразу остановил такси. Жёлтый "Мерседес" с шашечками ловко припарковался рядом с друзьями, стекло передней дверцы сползло вниз. Шура засунул голову в окно:
   - Шеф! Покатаешь нас немного?
   - Туристы что ли, кататься? Говори, куда ехать, я скажу, сколько вы мне будете должны. Это нормально, это закон. А кататься идите на метро!
   - Ну, прости! Нам до казино "Лагуна" добраться нужно.
   - Доберётесь, если деньги есть.
   - Деньги есть! - Шура вылез из окна и обернулся к друзьям. - Давай, садитесь!
   Лёву и Корсакова не нужно было уговаривать. Они уже совсем замёрзшие мигом забрались на заднее сидение такси. Шура сел вперёд.
   В такси было тепло и хорошо, как друзьям не было тепло и хорошо со вчерашнего дня. Играла приятная музыка, водитель вёл машину уверенно. Короче, здесь бы жить да жить, но всё хорошее кончается. За окном показался весёленький фасад казино "Лагуна". Корсаков уже с тяжёлым сердцем хотел выходить, но Шура, наверное, решил продлить удовольствие. Он указал на джип, стоящий у входа:
   - Видишь джип? Поедем за ним.
   - Обязательно поедем, но для начала с вас пятёрка.
   - За что?
   - Я доставил вас в пункт назначения казино. За дорогу до этого пункта назначения с вас пятёрка.
   Шура усмехнулся правильности таксиста, но спорить не стал, а вытащил из кармана купюру.
   - Держи сотню, и на ближайший час ты наш. Договорились?
   - Желание клиента - закон! - спокойно приняв деньги и положив их на панель приборов, сказал водитель.
   - Слышь, друг, а тебя как зовут? - поинтересовался Лёва.
   - Крикун Александр Петрович. Водительский стаж двадцать пять лет. Таксистом работаю почти столько же. Ещё вопросы?
   - Никак нет, Александр Петрович.
   В это время из дверей казино вышел Логинов и сел в джип за руль. Машина двинулась, а за ней следом и такси с неуловимыми мстителями на борту.
   - Шура, а ты откуда знал, что Логинов куда-то поедет? - удивился Корсаков.
   - Лёва сказал, - спокойно ответил Шура.
   Корсаков вопросительно посмотрел на Лёву.
   - Яблоко! - пожал плечами Лёва. - Кроме того, это естественно. Если Марина вернулась к Логинову, то по идее должна вернуть деньги, которые вместе с вами вынесла из казино. Значит, Логинов с Мариной или без неё должен поехать в отделение связи, где лежат деньги, и забрать их. Отделение связи открывается в десять. Значит примерно в это время, учитывая образ жизни Логинова, он должен выйти.
   - Потрясающе!
   - Ничего необычного. Простые размышления.
   Джип, а за ним и такси проделали немалый путь по городу, прежде чем оказались на хорошо знакомой Корсакову улице Калиновского. Джип остановился у обочины. Такси встало неподалёку. Когда Логинов вышел из машины и направился к серенькому неприметному зданию, Шура открыл дверцу.
   - Шеф! Я надеюсь, вы нас подождёте? - обратился он к таксисту.
   - Оплачено! - спокойно ответил Александр Петрович.
   Шура кивнул и вышел. Лёва с Корсаковым, как им этого ни не хотелось, тоже вышли. После тепла салона такси, Корсакова передёрнуло от морозного воздуха, который тут же пробрался во все потайные места под одеждой.
   Друзья почти бегом последовали за Логиновым. Тот вошёл в двери с табличкой: "Минское городское отделение связи N...". Шура следом за ним взбежал по обледенелым ступенькам, дождался Корсакова и Лёву и открыл дверь. Друзья вошли. Логинов стоял к ним спиной возле занимающего всю стену арсенала небольших ящичков с кругляшами замков, доставая из кармана маленький ключик. С двух сторон маленького коридорчика находились двери. На одной из них значилось, что именно за ней и есть почта, а другая дверь была без вывески.
   Шура, не долго думая, подошёл к Логинову и выхватил из его руки ключ.
   - Добрый день!
   - Какого чёрта? - обернулся Логинов. Но, увидев Корсакова, на миг онемел.
   - Ба-а! Какие люди! И что дальше? - Логинов осмотрел сопровождающих Корсакова Лёву и Шуру. - А это кто такие? А-а! Наверное, те самые психи, которые хотят моей смерти. Напрасно, кстати. Я вовсе не хотел никого убивать там в больнице. Это получилось случайно. Уж извините!
   - Возможно! Но мы к вам сейчас по другому поводу.
   - По какому же? Хотите снова меня ограбить?
   - Деньги, конечно, вещь соблазнительная но... - Шура поболтал в воздухе ключиком и кинул его в протянутую ладонь Логинова. - Дело в том, что у нас есть одна кассета, которую мы хотели бы обменять на небольшую услугу с вашей стороны.
   - Какая ещё кассета?
   - Это запись убийства крупного предпринимателя, президента одной известной вам компании, Шамилова Сергея Викторовича.
   - Замечательно! Я тут причём?
   - Мы думали, что вам интересно было бы её посмотреть. Там в главной роли одна девушка по имени Марина.
   Логинов завёл глаза к потолку и застонал. Друзья переглянулись. Такой реакции они не ожидали.
   - Значит это она. - Логинов, прищурившись, вгляделся в лицо Шуры. - А вы не блефуете?
   - Я не в том положении, чтобы блефовать, - сказал Корсаков. - Вообще-то мы были уверены, что это ты убил Шамилова, а потом и Есению вместе с Антоном.
   - Хочешь сказать, что и Есению с Антоном убила Марина? - Логинов усмехнулся. - Вот уж в это я не поверю. Она, конечно, не ангел, но...
   - У нас нет никаких доказательств этому, но это... - Шура вынул из кармана и покрутил кассетой перед носом у Логинова, - ... это прямая улика, указывающая на Марину как на убийцу своего брата.
   - И чего же вы хотите?
   - Мы хотим обменять эту кассету на свободу Аркаши.
   - Какого ещё Аркаши? ...А-а! Аркаша - это тот каратист? А он что несвободен?
   Корсаков недоуменно посмотрел на Лёву.
   - Его арестовали вчера, - ответил Шура. - Хочешь сказать, что ты не в курсе?
   - А почему я должен быть в курсе?
   - Но это ведь с твоей подачи его арестовали. Его обвиняют в ограблении казино.
   - Ну, вообще-то правильно обвиняют, но... я тут не причём. Я с ментами не связывался по этому поводу.
   - Как?!
   - Неужели вы думаете, что я хотел бы, чтобы и Марину вместе с вами замели? Нет! Это вовсе не моих рук дело. Я вас искал, но искал своими силами.
   - То есть, Марину ты не стал бы подставлять?
   - Нет, конечно! Я в чём-то сам был виноват тогда, она просто взбесилась на меня и решила таким образом отомстить. Думаете с ней такое в первый раз?
   - Значит, грабить казино, это у неё привычка такая?
   - Я не об этом. Просто часто она бывает неадекватной в своих поступках. Но... я её за это и люблю.
   - Но Аркашу-то, всё-таки арестовали, - ничего не понимая, сказал Корсаков. - За что же тогда?
   - Ну, мало ли за что. Он у вас парень резвый, мог и ещё что-нибудь натворить.
   - Да нет! - задумчиво произнёс Лёва. - Его арестовали как раз за ограбление, а заявление об ограблении подала хозяйка казино. Марина.
   - С чего ты взял? - спросил Логинов.
   - С того, что Сеню тоже пытались задержать. Значит, как раз за ограбление. А раз ты не заявлял в милицию, значит, это сделала Марина. Больше некому.
   - Допустим! Но это ничего не меняет, - сказал Шура. - Константин...
   - Евгеньевич.
   - Константин Евгеньевич является главным свидетелем по этому делу, а по-совместительству ещё и хозяином ограбленного предприятия. И наше предложение остаётся в силе. Мы вам кассету, а вы забываете об ограблении.
   - Интерсно, а откуда у вас эта кассета?
   - О-о! Это целая история. И как я полагаю, Марина и устроила это ограбление в казино только ради того, чтобы добиться нашего расположения, чтобы быть с нами двадцать четыре часа в сутки. Прощупать, что знает Сеня и Аркаша. И ей, надо признать, очень повезло. Нам попала в руки прямая улика в деле об убийстве Шамилова. Марина пыталась выкрасть кассету, но ей это не удалось.
   - Может хватит разговоров? - прервал Шуру Корсаков. - Мы хотим только освобождения Аркаши. В противном случае...
   - Да знаю я, что будет в противном случае! - вскричал Логинов. - Ох, Марина-Марина! Что за дура! Так она значит, из-за кассеты за вами увязалась. А я уж подумал, что она и правда влюбилась в этого Аркадия. - Логинов обернулся и внезапно ухмыльнулся зло: - А я освобожу вашего Аркашу. Не из-за кассеты даже, а просто чтобы он своими глазами увидел, как он обломался с Маринкой. Поехали!
   Логинов уверенно вышел из дверей, за ним Корсаков, Лёва и замкнул процессию Шура.
  
   Логинов по своим каналам быстро выяснил, где держат Лясина. Тут же перезвонив в отделение, где тот пребывал, Логинов объяснил следователю, что произошла досадная ошибка. Что ограбление - вовсе не ограбление, а просто друзья решили пошутить, разыграть хозяйку казино Марину. А она восприняла всё за чистую монету и заявила в милицию.
   Следователь сказанное воспринял на удивление спокойно. Он только выматерил хорошенько Логинова, пообещал ему самому устроить пятнадцать суток ареста за отвлечение работников милиции от неотложных дел и велел приготовиться уплатить штраф.
   - Без проблем, начальник! Заплатим. - При этом он зло обернулся на Корсакова. - Когда можно будет заехать за Лясиным?
   Следователь велел ехать немедленно, иначе через полчаса они его могут и не застать. И ещё попросил больше так не шутить. Иначе в следующий раз он не будет столь снисходительным.
   - Вы уж нас простите, ради бога! Мы подъедем сейчас, дождитесь нас обязательно!
   Однако следователь уже кинул трубку. Логинов со злостью захлопнул крышку мобильника.
   - Вот позорище-то! Ну, Маринка! Она у меня каждый цент отработает. Поехали! У нас есть полчаса.
   Логинов запрыгнул в джип, а друзья поспешили к такси. Таксист спокойно ждал.
   - За джипом! - сказал Шура, садясь рядом с водителем.
   - Я понял. Музыку включить? - заведя мотор, спросил Александр Петрович.
   Шура кивнул. И под завывания Таркана машина двинулась следом за джипом Логинова.
  
   39. Скрипачка
  
   - Здорово, братела! - выйдя из отделения, накинулся Аркаша на Корсакова, обнял его и, сияя улыбкой, стал трясти словно грушу. - Я знал, что вы меня не кинете.
   - Здорово! Как можно. Только о твоей свободе и думали двадцать четыре часа в сутки. Как ты?
   - Нормально! Приставать ещё не начали.
   - Ну и отлично!
   Аркаша отпустил Корсакова, пожал руки Лёве и Шуре и обернулся к подошедшему следом Логинову.
   - Значит, прижучили всё же тебя, дружище! Правильно, не связывайся с психами. Я, конечно, не ожидал, что так скоро это случится.
   Логинов стоял, засунув руки в карманы.
   - Кассету! - тихо сказал он.
   Шура, вздохнув, вынул из внутреннего кармана кассету и протянул Логинову.
   - Жаль расставаться, но уговор дороже денег.
   - Это та самая? - спросил Аркаша, провожая взглядом кассету, которую Логинов взял, положил во внутренний карман пиджака и снова засунул руки в карманы.
   - Она!
   - Что ж! Как опытный бизнесмен предлагаю обмыть удачную и взаимовыгодную сделку, - сказал Логинов и, не ожидая ответа, пошёл к джипу. - Если вы не против, конечно.
   Друзья переглянулись.
   - Ну что, Аркаша, не хочешь обмыть своё освобождение? - усмехнулся Шура.
   - Обмыть...? - Аркаша задумался на миг. - А что я согласен. В "Лагуне"? - крикнул он вслед Логинову.
   - Конечно! Марина, наверное, по тебе соскучилась. - Логинов сощурил глаза.
   - Я тоже так думаю. - Аркаша круто развернулся и первым пошёл к такси. Корсаков, поскальзываясь на снегу, догнал его.
   - Может не надо?
   - Чего не надо? Надо, Сеня, надо! Тем более у меня к Маришке пару вопросов.
   - Это она убила Шамилова. Мы смотрели кассету.
   - Я понял, - сказал Аркаша, садясь в такси. - Садись давай! Видишь, другу не терпится с женщиной пообщаться. Всё же в тюряге был. А там с женщинами напряжёнка.
   - Придурок! - усмехнулся Корсаков и сел рядом с Аркашей. Третьим на заднее сиденье на этот раз втиснулся Шура, а Лёве пришлось сесть вперёд. Такси тронулось.
   Прибыв к местному "кусочку Лас Вегаса", как его окрестил Аркаша, такси уже смело, а не так как до этого встало почти вплотную за джипом Логинова.
   - Я вам ещё нужен? - спросил таксист. - Если нужен, то платите за стоянку, оговорённый час прошёл.
   - Нет, друг, спасибо! - ответил за всех Аркаша. - Я думаю, мы здесь задержимся.
   Швейцар, увидев выходящих из такси Аркашу и Корсакова, открыл в изумлении рот и на всякий случай сунул руку за пазуху, где в кобуре покоился его "ТТ".
   - Спокойно, это со мной! - махнул ему рукой Логинов, проходя мимо.
   Друзья прошли мимо швейцара вслед за Логиновым. Аркаша не удержался и толкнул того плечом. Лицо швейцара исказила гримаса презрения, но на явную грубость Лясина он более никак не отреагировал. Пройдя к гардеробу, Логинов коротко сказал дамочке с длиннющими ногами:
   - Обслужите! - И пока блондинка обслуживала дорогих гостей, то есть брезгливо приняла их одежду, Логинов стоял, сложив руки на груди. Поднявшись по лестнице в игровой зал, Логинов прошёл к барной стойке, а Корсаков и компания облюбовали себе столик, за который и уселись все дружно.
   Швейцар, оставив свой пост у дверей, тоже решил не отрываться от коллектива и поднялся в зал. Он на всякий случай подошёл к охранникам.
   - Глядите в оба!
   Охранники, сразу распознав в Аркаше костолома, что совсем недавно устроил драку в зале, бросили играть в бильярд и замерли у стола, ловя каждое движение пришедших. Швейцар же стараясь выглядеть спокойным, отошёл к Логинову.
   - Что они тут делают?
   - Не твоё дело.
   - А эти двое кто с ними?
   - Психи. Разве ты их не узнал? Уж тебе то нужно было их запомнить навсегда.
   - Ну, хватит уже, Костя. Я же сказал, что случайно выстрелил.
   - Случайно выстрелил, случайно попал, случайно убил.
   - Подумаешь, какой-то псих! Кому он нужен?
   Логинов вздохнув, посмотрел на швейцара и отвернулся к бармену.
   - Шампанского и закусить!
   Бармен кивнул и принялся за дело.
   Оставленные без присмотра друзья, с интересом оглядывали зал, особенно Лёва с Шурой. Только Аркаша угрюмо глядел в одну точку, в глазах его читались разочарование, но вместе с тем волнение и какая-то решимость.
   - О чём ты думаешь? - наклонившись к другу, спросил Корсаков.
   Аркаша посмотрел на Арсения и опустил глаза и, кусая губы, ответил:
   - Может не надо было сюда идти. Всё и так ясно...
   - Ничего ещё не ясно. Логинов может говорить всё, что угодно, но Марина...
   - Марина - убийца.
   - Но ведь могли быть какие-то обстоятельства, что она не могла поступить иначе.
   - Какие обстоятельства? Ты бы смог убить своего брата? - Аркаша поднял глаза к потолку. - Господи, как бы я хотел ошибиться!
   Аркаша не ответил. В этот момент подошёл Логинов.
   - Ну что, скучаем? - улыбнулся он. - Не скучайте! Это же казино. Здесь положено развлекаться и веселиться. Сейчас здесь пусто, но к вечеру здесь соберутся люди, которым хочется экстрима. Нет, не выиграть деньги. Все они здравомыслящие люди и понимают, что в казино удача очень призрачна. Они приходят сюда, чтобы пощекотать себе нервы. Поверьте, это приятно! - Логинов подошёл к одному из столов и крутанул рулетку. - Не хотите сыграть? Ах, извините, вам нечего поставить на кон? Ничего! Я дам в долг. Вы не берёте в долг? - удивился Логинов, видя, что друзья совершенно не проявляют интереса. - Скучные вы люди! Скучный ты человек, Аркадий! Поэтому Марина выбрала меня, а не тебя. Ты скучен, беден и слаб.
   Аркаша с безразличием слушал обидные слова. Он явно чего-то ждал, точнее кого-то. Марину. И вот, словно услышав его душевные позывные, в зал через двери у бара вошла она. В шёлковом халате на голое тело и золотых туфлях на умопомрачительной шпильке. Никого не стесняясь и не боясь. Хозяйка казино. Полноправная и независимая. Только теперь Корсакову стало ясно, что на жертву она совсем не похожа. Марина вышла и застыла на месте, увидев гостей. Но её замешательство было секундным. Она покачала головой, ослепительно улыбнувшись, взяла на ходу с барной стойки бокал с шампанским и лёгкой неспешной походкой направилась к единственной в зале компании во главе с Логиновым. Тот, увидев её, пошёл навстречу, подхватил поданную руку и коснулся губами пальчиков.
   - Вот и виновница торжества.
   - Какая честь! Аркаша, ты на свободе?
   - Что ж, Аркадий, обнимите свою подругу боевую.
   - Это точно, боевую! - едва разжав зубы, проговорил Лясин, и уже громче добавил: - Фронтовую подругу.
   Наступило молчание, в течении которого Аркаша сверлил глазами Марину, вовсе не собираясь её обнимать. Нарушила молчание Марина, очевидно, попытавшись разрядить обстановку.
   - Что ж, раз обниматься не будем - может, выпьем... за встречу!
   Марина щёлкнула пальцами, и бармен, кивнув хозяйке, тут же подхватил со стойки поднос с уже налитыми напитками и закуской и принёс на стол, за которым сидели друзья.
   - А вот выпить я бы не отказался! - согласился Аркаша. Он без всякого приглашения потёр руки и ухватил с тарелки бутерброд с сыром. - Сто лет, кажется, не ел.
   - Ты здесь совсем освоился, парень. Как у себя дома! - зло сказал Логинов.
   - Да! Я и в тюрьме, и в окопе, и даже здесь чувствую себя превосходно.
   Логинов и Марина тоже сели за стол. Со стороны могло показаться, что пятеро старых добрых друзей собрались посидеть по-хорошему в узком кругу.
   - Что это ты всё о фронте да об окопах? - спросила Марина, кокетливо попивая шампанское.
   - Ах, да! - Аркаша повозился в нагрудном кармане рубашки, извлёк и бросил на стол чёрно-белую фотографию. - Гляньте-ка!
   Корсаков взял снимок, Логинов и Марина тоже с интересом наклонились посмотреть. На фотографии в полуоборот стояла женщина в камуфляжном жилете, в чёрном платке и с винтовкой в руках, лицо до глаз закрыто чёрным платком, на предплечье татуировка в виде нотного стана и скрипичного ключа на фоне какого-то герба.
   - Кто это? - спросил Корсаков, взглянув на Аркашу.
   - Это одна очень известная в своём роде снайперша. Я с ней познакомился в Чечне. Вы ведь знаете, что я был в Чечне наёмником?
   - На чьей стороне?
   - А как ты думаешь? Конечно же, не на стороне боевиков.
   - Не знал, что у наших тоже были снайперы.
   - Кто сказал, что у нас были снайперы?
   - Ты же сказал, что познакомился с ней...
   - Я сказал, что... - вдруг рявкнул Аркаша. - Моё знакомство с ней теперь навсегда со мной. Вот тут! - Аркаша ткнул себя пальцем в грудь. А для других, простых солдатиков знакомство с ней было последним знакомством в жизни! Они все мёртвые! Мёртвые, понимаешь?
   Корсаков кивнул. Логинов взял фотографию у Корсакова, ещё внимательней всматриваясь в чёрные глаза снайперши.
   - Обрати внимание на татуировку! Мы ей прозвище дали за эту татуировку - скрипачка.
   - Почему скрипачка?
   - Рассказывали, что оружие она в скрипичном футляре таскала.
   Логинов побелел, подняв глаза от снимка, что не скрылось от глаз Аркаши.
   - Ты не знал? - удивлённо спросил Аркаша, жуя бутерброд. Марина встала и отошла к игральному столу, сделав вид, что ей безумно интересно устройство рулетки.
   - Где ты взял это фото? - спросил Логинов.
   - Следователь, который меня допрашивал, ведёт дело об убийствах в театре.
   - Капитан Зубко?
   - Точно! Конечно же, он меня вспомнил. Я ведь тогда тоже в числе подозреваемых был. Помнишь, Сеня, там, в театре, когда Семёнову убили? - Корсаков кивнул. - Так вот!
   - Что, так вот? При чём здесь эта снайперша?
   - Извлеченная из тела Семёновой пуля, была проверена по базе данных, и было обнаружено, что выпущена она из винтовки нашей дорогой скрипачки.
   - Значит, это она убила Семёнову?
   - Я не сказал, что она убила, но убили Семёнову и... Антона из оружия скрипачки.
   - Это мог быть, кто угодно! - подала голос Марина. Аркаша тут же отреагировал. Повернувшись к ней.
   - Да! Это мог быть кто угодно. Но у меня такое подозрение, что была это именно скрипачка. - Аркаша повернулся к Корсакову. - Помнишь, Сеня, когда мы шли по коридору в театре, то столкнулись с женщиной?
   - Да. Припоминаю. Кажется, она была в очках. Эти очки ещё...
   - Слетели с неё при столкновении, а ты поднял их.
   - Так и было.
   - Что у неё было в руках?
   - Скрипка!
   - Скрипичный футляр!
   - Что ж тут удивительного? Это же театр. Там и положено быть разным там...
   - Да! Тогда я так и подумал. Точнее, вовсе бы не обратил внимания на это столкновение и на эту скрипачку, если бы... - Аркаша замолчал, глядя на Марину.
   - Если бы что?
   - У меня отличная память на лица. Стоит мне увидеть человека один раз, и я вспомню его лицо даже через десять лет. - Аркаша вызывающе смотрел на Марину. - Константин! Тебе ничего не напоминает эта татуировка? - Логинов в ответ молчал. - И мне напоминает! У нашей Маришки, у нашей дорогой Маришки подозрительно похожий шрам на плече. Не так ли? - Аркаша вновь обернулся к Марине. - Марина, помнишь, тогда я тебе говорил, что видел твою сестру? Та девушка в театре со скрипичным футляром. Это ведь была ты.
   Марина молчала, но в её лице вдруг исчезла та уверенность, с которой она входила в зал, исчезла лёгкость в движениях. Всё её тело будто напряглось в ожидании обвинения. Она ждала этого обвинения уже давно, но от кого и когда оно прозвучит, до сегодняшнего дня было для неё тайной.
  
   40. Последний бой
  
   Логинов сидел, низко опустив голову. Казалось, что-то надорвалось в нём.
   - Ладно, Шамилов, но и Антона, значит, тоже ты грохнула.
   - Ты рехнулся? Зачем мне убивать брата? С чего ты взял-то?
   - Может и Есению тоже ты?
   - Что ты несёшь? - Марина не на шутку разозлилась. Красными пятнами покрылись её прелестные щёчки. Она залпом выпила шампанское. - Тебе шампанское что ли в голову ударило?
   - Вот это мне в голову ударило! - Логинов вытащил из кармана кассету и поднял её над головой.
   У Марины расширились глаза, но она взяла себя в руки и ... расхохоталась.
   - Где ты это взял? ...Ах, теперь я поняла. Им удалось-таки тебя облапошить. Поэтому и Аркаша на свободе. Что они тебе сказали? Что на этой кассете? А я тебе скажу, что на этой кассете, - ничего! Она пустая.
   Логинов глянул на Корсакова с обидой и вопросом в глазах.
   - Я не понял!
   - Ошибаетесь, Мариночка! - вступил в разговор Лёва. - Как раз на той кассете, что выкрали вы, ничего нет, а на этой...
   Марина не верила. Она испытующе глядела то на Лёву, то на Корсакова.
   - Это неправда!
   - Правда, Марина! - добавил Шура. - Вы хотели подменить кассеты и подменили их, но не знали, что раньше вас это уже сделал Лёва. Он ведь у нас мастер интуиции, вы забыли?
   - И, кроме того, ещё эта татуировка, задумчиво произнёс Аркаша. - Ты ведь и есть та самая "скрипачка".
   - Да уж! Жалко я тебя тогда не убила, но ничего, всё можно поправить. - Марина вдруг выхватила откуда-то из-под полы халата маленький пистолет и навела его на Аркадия.
   - Неужели, ты будешь в меня стрелять? - улыбаясь, поинтересовался Лясин.
   - Не дури, Марина! Брось пистолет! - качая головой, попросил Логинов.
   Но Марина не отреагировала на просьбу.
   - Его нельзя не убить, Костя! Он знает меня. Понимаешь?
   - Я тоже до недавнего времени думал, что знаю, - горько усмехнулся Логинов.
   - Костя, они свидетели. Они могут сдать меня в любой момент, понимаешь?
   - И что? Что мне сделать? Убить их всех? Ты совсем свихнулась.
   Марина, тяжело дыша, ходила из стороны в сторону, держа на мушке гостей.
   - Марина, отдай мне пистолет и успокойся! - Логинов поднялся со стула и направился было к ней. Марина перевела пистолет на него.
   - Костя, ты сделаешь то, что я тебя прошу!
   - Что я должен сделать?
   - Ты знаешь.
   Бармен за стойкой решил, что здесь становится несколько жарковато, и на всякий случай присел. Швейцар же, увидев, что Марина направила оружие на хозяина, стал подкрадываться к ней осторожно.
   - Я всегда тебя прикрывал, но твои проделки становятся с каждым разом всё безумнее. Ты убила Сергея, Антона, а сейчас ты предлагаешь мне убить ещё четверых! Ты думаешь, я такой же сумасшедший как и ты?
   - Ты не понимаешь! Меня посадят.
   - Посадят - это мягко сказано, подруга! - прошептал Аркаша.
   Логинов наступал на Марину, а она всё так же держа его на мушке, отступала к барной стойке.
   - Марина, отдай пистолет! Не хватало ещё здесь стрельбы.
   - Хорошо! Давай не здесь. Давай увезём их куда-нибудь...
   - Я не стану никого убивать! - выразительно сказал Логинов и одним глазом подмигнул Швейцару. Но Марина уловила этот молчаливый знак и, резко повернувшись, выстрелила. Все, кто был в зале повскакивали. Швейцар рухнул на пол. Логинов бросился на Марину, но она ожидала и этот выпад, её локоть тут же вонзился Логинову в солнечное сплетение. Взвыв, Логинов загнулся и получил ещё и пистолетом по шее. Марина уже снова повернулась к залу и искала себе новую цель.
   - Всем стоять!
   Она отбежала в сторону от Логинова к бильярдному столу. Охранники уже тоже выхватили оружие и стояли на изготовке, втроём метясь в Марину. Логинов разогнувшись, поднял руку
   - Не стрелять! - это относилось более к охранникам.
   Логинов, превозмогая боль, снова пошёл к Марине.
   - Мариш! Не надо! Ты же не такая. Зачем ты это делаешь? Брось пистолет, я прошу тебя! Пожалуйста! Не надо больше никого убивать.
   Марина уже снова направляла пистолет на Логинова. Но в глазах её уже не было той решимости. По щёкам текли слёзы.
   - Я не хочу в тюрьму!
   Логинов подошёл к Марине совсем близко и взял её за руку.
   - Марина, не нужно больше никого убивать! Слышишь?
   - Я не хочу в тюрьму.... Я не пойду в тюрьму! - Она оттолкнула Логинова от себя. Тот послушно отошёл на шаг и встал, не зная, что делать. - Я не пойду в тюрьму! - Марина поднесла пистолет к виску.
   - Не-е-т!- заорал Логинов и бросился на Марину, схватил её руку и стал выворачивать. Тут раздался второй выстрел.
   Логинов и Марина застыли словно одна странная статуя. Потом Логинов медленно сполз по телу Марины вниз на пол. Марина проводила его взглядом, будто не сознавая, что происходит. Она опустила пистолет и упала на колени перед телом любовника. Логинов пошевелился и повернулся на бок. На груди его растекалось алое пятно. Марина подхватила голову Логинова, бросив пистолет на пол. Логинов поднял на неё мутные глаза, тяжело ухватился за рукав халата. Кровавые пузыри мешали ему говорить.
   - Не... не убивай больше! Марина, не убивай больше никого! Обещай мне! Не уби..., - Логинов последний раз дёрнулся и испустил дух.
   - Хорошо! Я не буду! Ты только не умирай! Костя, я же нечаянно! Я понарошку! Слышишь? Давай сейчас пойдём помоемся, и ляжем в постельку, да? - Марина гладила любовника по голове, по рукам, по окровавленной груди. - Весь испачкался. Но ничего - улыбалась она, - я постираю. И дырочку зашью. Всё будет хорошо у нас. Всё у нас будет. И свадьба будет, и детки. Мальчик и девочка.
   Все присутствующие стояли как громом пораженные. Никто не бежал ни к бесчувственному швейцару, ни к Логинову с Мариной.
   Из оцепенения всех вывела хлопнувшая дверь. В зал вошли двое, одним из которых оказался тот самый капитан Зубко. Он прошёл к склонившейся над трупом Логинова Марине и отпнул подальше пистолет. Однако девушка и не отреагировала. Второй вошедший остался стоять у входа.
   Зубко присел возле Марины и пощупал пульс Логинова, но Марина откинула его руку недовольно.
   - Здравствуйте, граждане! - поднялся Зубко и поклонился каждому в отдельности.
   - Давно не виделись, - отвернулся от него Аркаша. - Какими судьбами?
   Зубко прошёл к столу и сел.
   - Ты думаешь, я совсем идиот? - противно заулыбался Зубко. - Понятно же было и ежу, - капитан взял со стола фотографию, - что ты узнал эту снайпершу. Я тебе потому и карточку с собой дал, чтобы ты повнимательней присмотрелся. - Он обернулся на сидящую без движения Марину. - Она? Хороша чертовка.... Однако опоздали мы немного.
   - Да уж! - проворчал Лёва. - Она тут такое устроила. Скрипачка!
   Охранники в это время пришли в себя и бросились к швейцару. Но, потрогав пульс, выяснили, что и он тоже мёртв.
   - Умеет стрелять, - решил один из охранников.
   - Точно в сердце, - подтвердил второй.
   Аркаша сидел с опущенной головой.
   - Это она убила Шамилова, Антона Корсакова, актрису эту... Всё она. Но зачем? Зачем она это сделала?
   - Не знаю! - следователь вновь обернулся к Марине. - Зачем, Марина? - Марина не отвечала. - Молчит! - развёл руками капитан.
   - Почему же! - вдруг подняла голову Марина. В её заплаканных глазах была полная пустота. Безвольно она обнимала своего любовника и была совершенно не похожа на убийцу. - Я расскажу! Слушайте, если вам интересно! Может, роман напишешь, - горько усмехнулась она, взглянув на Корсакова.
   - Так-так! Помедленней, с расстановкой! - Зубко достал из кармана диктофон и поставил на стол.
  
   41. Жили-были...
  
   - Нас с братом родила цыганка. Будто бы, её звали Ниной. Но это не факт. Отец - русский. Откуда-то из-под Смоленска. Там, видимо, они и сошлись. Только это же позор - цыганке рожать от иноверца. Вот она и сбежала от всех сюда. Родила да и оставила нас в роддоме. Впрочем, родила - и на том спасибо!
   Потом обычная детдомовская жизнь. Всё по расписанию, всё общее, всё напрокат. Инкубаторские! Не помню, как они познакомились, но, сколько себя помню, Сергей всё время дружил с Костей. Позже к нам в детдом перевели Антона. Мы его не любили. Он был хлюпиком и плаксой.
   Мы окончили школу. Парней забрали в армию, а я пошла в училище. Тут в стране начались перемены. Точнее она развалилась. И развалились все наши планы. Настала новая жизнь. А новая жизнь требовала и новых жизненных планов. Сергей, Костя и Антон вернулись со службы. Брат и Логинов отправились на север, на заработки. Антон поступил в театральный. Я подала документы в институт. Да ещё в какой! В БГУ. Наивная! Кому я там была нужна! Кругом были блатные, с деньгами. А я? Приехала в город с рублём в кармане да с узелком на жердочке. В общем, меня не приняли. Вот тогда-то решила я, во чтобы-то ни стало, стать богатой. Чтобы со мной все считались, чтобы за своего принимали в самых высоких кругах. Тут-то и подвернулся мне один добрый человек. Звали его, не помню как. Предложил он мне работу за рубежом. Очень высокооплачиваемую. Я согласилась. Дура была, конечно! Умные люди предупреждали, но я решила попробовать. Тем более что, всё внешне выглядело очень цивильно. Загранпаспорт, виза, дорога проплачена, питание.
   Меня и ещё с десяток других лохушек переправили в Турцию. Там нас пересадили в самолёт поменьше, скорее всего, транспортный. Паспорта у всех забрали ещё в Анкаре, будто бы для оформления регистрации, а назад так и не вернули. Я стала требовать паспорт у того араба с гнилыми зубами, что забрал паспорта, вернуть мой, но он расхохотался мне в лицо. В общем, выбирать нам не приходилось. И стали бы мы, наверняка, обычными проститутками, но самолёт наш сбили.
   Очнулась я среди мёртвых тел. Никто даже не стонал. Я сама мало отличалась от мёртвой. Кажется, внутри у меня всё было отбито. Однако я очень хотела жить. Я выбралась наружу и поползла подальше от самолёта через лес, в который упал самолёт. Куда угодно! Лишь бы подальше.
   Меня подобрали через два дня и привезли в лагерь генерала Мухаммеда. Здесь велась подготовка террористов-смертников, снайперов и просто боевиков для отправки в Чечню. Меня приняли за мусульманку. Конечно, я же черная. Выходили, а когда выяснили, что я русская, предложили работу. Я согласилась. Другого выбора у меня не было. Иначе - смерть.
   Потом была Чечня. Скалистые горы стали для меня роднее матери. Только они оберегали меня и Коран. Через два года, проведённых мной в Чечне, на моём счету в швейцарском банке была уже кругленькая сумма. Но эти деньги дались мне очень дорого.
   Я не помню всех убитых мной, но первого запомнила навсегда. Это был один лейтенантик. Совсем молодой. В такового я бы влюбилась. Я следила за ним долго в прицел, пока палец на спусковом крючке не свело. Я даже не поняла, что выстрелила. Винтовка дёрнулась, лёгкий хлопок, и лейтенант упал. Я помню, волосы мои тогда встали дыбом, я выронила винтовку и скатилась в ущелье. Меня долго рвало. Прибежала Инга - эстонка, окунула меня лицом в ручей, обмыла мои последние невинные слёзы и успокоила. Тогда я впервые попробовала кокаин. Инга сказала, что станет легче. И, правда, стало легче. Я стала убивать, не думая о солдатах как о людях. Они стали просто моими мишенями. Даже появился азарт - кто больше.
   Вы меня осуждаете? Конечно, я убивала. Но убивали и наших - боевиков. Это ведь война. Не я, так другие! А мне нужны были деньги. Теперь только для того, чтобы откупиться и вернуться домой. И я вернулась. С деньгами.
   Костя с Сергеем уже начинали свой бизнес. Гоняли из Германии подержанные иномарки, я поступила в БГУ. Да! Теперь я смогла это сделать, несмотря на то, что знания мои за прошедшие годы померкли. Я проучилась три года и бросила. Я вдруг поняла - мне это не нужно! Про то, что я была в Чечне в качестве наёмника, никому не сказала. Косте с Сергеем наврала, будто бы деньги заработала в Испании, работая сестрой сиделкой у старухи-миллионерши.
   Тогда я уже жила с Костей. Мы снимали квартиру в Малиновке. Я нигде не работала и не училась. Я вроде как потеряла смысл жизни. Детей Костя заводить не хотел. Всё надеялся, что мы станем богаче. Да и я его особо не донимала, поскольку чувствовала, что падение самолёта тогда всё же оставило след на моём женском здоровье.
   А однажды предложила Косте объединить наши капиталы и создать серьёзную фирму. Тем более что начались трудности с перевозкой машин через границу. Парням нужно было переходить на более высокий уровень. Костя посоветовался с Сергеем, и тот загорелся этой идеей.
   Пять лет назад мы создали фирму. Тогда же, примерно, появилась Есения. Серёжа был влюблён в неё по уши. Они поженились.
   Дела фирмы шли в гору. Бизнес всё расширялся. Но Костя решил забрать свою долю и открыть казино. Это была его давняя мечта. Сергей был против ухода Кости из бизнеса. Был ещё не возвращён кредит, но Костя настоял на своём.
   Новый бизнес принёс Косте и новых друзей. Начались бесконечные разборки, стрелки, пьянки по неделям, кутежи с проститутками. Это меня добило. Я, казалось, навсегда покончившая с наркотиками, снова села на иглу. Стало не хватать денег. Я воровала у Кости, у Сергея, когда бывала у него дома. В основном, по мелочи. Крупняк достался мне только однажды.
   У нас в казино отдыхал один блатной. Вор в законе по кличке Старой. Напившись до поросячьего визга и проиграв столько, сколько обычный человек может видеть только в чемодане Джеймса Бонда, он, тем не менее, остался ещё при деньгах и срочно запросил девочек. Желание клиента - закон. Уж не знаю, на что он был способен или не способен, но ему доставили двух длинноногих с проспекта. Привели их в гостевую как обычно. Старой с ними поразвлекался пока не заснул. Девочки ушли, а я не долго думая, решила Старого обокрасть. В комнату вошла, а он дрыхнет на кровати. Я исследовала его карманы, портмоне и обнаружила довольно внушительную сумму, которую позже истратила на героин. Но тут этот молодец пришёл в себя. Мне ничего не оставалось, как прирезать его. Всё бы ничего, но кроме денег у него в кармане оказался пакетик с кокаином. Я использовала его по назначению прямо в комнате с трупом. Порошок оказался очень качественным. Я распласталась на кровати рядом со Старым. Здесь Костя меня и застукал. Тогда он меня выгородил. Но...
   Я лечилась в Голландии. Вернулась, надеясь начать новую жизнь, но Костя стал совсем невыносим. Он всё больше становился похожим на это отребье. Стал бить меня. Я ушла из нашего, недавно купленного дома в Боровлянах и стала жить в казино в комнатах, оборудованных под квартиру. Но и здесь Костя меня доставал своими проблемами. Я плакала, но терпела - идти мне было некуда. И однажды приняла дозу для успокоения, уверяя себя, что это первый и последний раз. Но через неделю снова шла к знакомому продавцу за героином. Всё понеслось по кругу. Признаться Косте, что не сдержалась, я не могла, а мне нужны были деньги. Я решила забрать свою долю из компании брата.
   В тот день у меня была ломка. Вы себе не представляете, что такое ломка наркомана. Жить не хочется! ...Я села за руль. Не знаю, каким образом я смогла управлять машиной, но меня никто не остановил. Я поехала к Сергею в офис. Как ни странно, но никого в офисе не оказалось. Пустой вестибюль, на этажах никого. Я поднялась в кабинет брата. Он сидел за столом словно каменный сфинкс, и даже сразу не заметил, как я вошла. На столе лежал револьвер.
   Я стала требовать выплатить мою долю. Сначала он слушал молча, кажется, не понимая меня. Потом стал орать, что мы решили его разорить. Потом осекся, стал уже спокойней объяснять, что выемка денег из компании сейчас невозможна. После ухода Кости, компания и так еле-еле держится на плаву. А если и я заберу свою часть, всё рухнет.
   Я, в душе понимая, что он прав, всё же стояла на своём. Тогда он просто послал меня. Я выскочила из кабинета в бешенстве, а потом вернулась, схватила лежащий на столе револьвер и сказала, что убью его, тогда вся компания будет моей. Он стал смеяться мне в лицо. В точности как тот араб в Анкаре. Тогда я выстрелила.
   Это произошло,... я не знаю как. Просто произошло и всё. Я стояла и смотрела на него, думая, что он сейчас опять начнёт что-нибудь говорить, спорить, доказывать, но он молчал. На его груди алело пятно. Только тогда я поняла, что произошло.
   Я поняла, что убила его. Нет не брата, а врага. Теперь нужно было только одно - скатиться за холмы, исчезнуть из поля зрения, остаться невинной. Забрать трофеи.
   Я подбежала к лежащему в кресле трупу, хлопнула его по щеке. Это, конечно же, было бессмысленно. Я стала открывать ящики стола, - искать деньги. В верхнем ящике были бумаги, десятки бумаг, папки, расписки, договора. Во втором... во втором были деньги. Около ста тысяч долларов. Я даже подпрыгнула от счастья, представив, сколько можно купить героина за эти деньги. Я сгребла эти деньги и сунула за пазуху. В верхнем ящике были снова бумаги и поверху разбросанные патроны. Подумав, я сгребла патроны и сложила их в карман. После этого я бросилась к выходу. На пороге обернулась, посмотрела на недвижимого Сергея и вышла из кабинета.
   Я села в машину и тогда только до меня дошло, что наделала. Меня вдруг стали душить слёзы отчаянья. Нет, мне не стало жаль убитого брата, мне стало жаль саму себя. Что случилось с моей душой там, в Чечне, что я со спокойной совестью смогла убить человека. Я выехала, но дорога расползалась перед глазами как акварель. Очнулась я от визга тормозов. Передо мной на капоте распластался человек. Я с ужасом смотрела на него, думая, что убила, но человек пошевелился и оказался, вы не поверите, Антоном.
   Я довезла Антона до театра, где он должен был играть в спектакле. По дороге он рассказал мне о разговоре с Сергеем. Я почти не слушала его. Когда приехали, он предложил пройти с ним в гримёрку и выпить чаю или чего-нибудь покрепче, ссылаясь на мой измученный вид. Я согласилась. Он напоил меня чаем с коньяком. А потом предложил не садиться за руль, а дождаться его со спектакля и поехать домой с ним на его машине. Я тупо кивнула и осталась в гримёрке одна. Прошло часа два.
   Из забытья меня вывел звонок. Я машинально схватила мобильный Антона - пришло сообщение от Есении. Я тупо прочитала сообщение несколько раз, пока поняла, о чём идёт речь. Есения писала, что ждёт Антона у художника в мастерской, и что кассета у неё. Я ничего не поняла. Но через минуту пришло второе сообщение: "Это ведь не ты убил Сергея?" Тогда только что-то стало срастаться в моём мозгу. Я провела логическую цепочку от слова "убил" к "кассета у меня" и поняла, что у Есения уже знает о смерти Сергея и подозревает в убийстве Антона, а на кассете, которую, судя по всему, Есения ещё не смотрела, всё это заснято (в панике я, конечно же, не подумала о внутреннем наблюдении). Тут же созрел план.
   Я стёрла все сообщения с мобильного Антона, взяла ключи от его машины и на ней приехала к дому, где жил художник. Я терпеливо ждала, когда Есения выйдет, чтобы... оглушить её и забрать кассету. Да! Я не собиралась её убивать.
   Есения вышла и побежала по дороге, задирая голову на дом художника, будто что-то выискивая. Я завела машину и рванула с места по пустынной улице навстречу Есении. Она лишь успела оглянуться и прикрыть глаза от слепящего света фар. Потом удар, и она, перелетев через капот, упала, ещё пару раз перевернулась и замерла у стены дома. Я вышла из машины, бросилась к Есении, обыскала её, но кассеты не было. Тогда я разозлилась страшно, и притом меня осенило. Нужно подставить Есению. Я вынула из кармана револьвер, тщательно его протёрла, зарядила в барабан патроны и вложила в руку Есении. Мне повезло, был поздний час, и на улице никого. Я приставила руку Есении к её голове и надавила на её палец, который в свою очередь нажал спусковой крючок. Раздался оглушительный выстрел. Залаяли собаки, где-то кто-то закричал, я испугалась, что меня заметят, села в машину и уехала, оставив Есению с пробитым виском лежать на тротуаре.
   Я быстро добралась до театра, и как раз вовремя. Спектакль давно кончился, но мне повезло - у Антона брали интервью, и он задержался за сценой. Я положила ключи, где взяла и притворилась спящей. Антон ничего не заподозрил.
   Несколько недель я жила как на иголках. Всё ждала, что вот - придут менты и арестуют меня. Но никто не шёл. Я "узнала" о гибели брата и Есении от Кости. Он был очень подавлен, пил каждый день до беспамятства.
   Однажды, узнав, что художник Андрей в больнице, я всё же решилась наведаться к нему на чердак и поискать кассету. Вероятнее всего она была где-то спрятана у него. И раз меня до сих пор не арестовали, значит, никто этой кассеты ещё не видел. Я проникла в мастерскую и всё обшарила внизу, но не нашла, а, решив подняться ещё и наверх, поняла, что Андрей дома. Но художник, видимо, воспринял мой приход как-то неадекватно и, зарывшись под одеяло, дрожал бешеной дрожью. Я решила остаться для него призраком и тихо ушла.
   А неделю назад, как раз накануне нашего с вами знакомства, позвонил Антон. Он предъявил мне обвинение в убийстве Есении и Сергея. Я пыталась его уверить, что он заблуждается, но Антон сказал, что раскусил меня. К нему наведывался следователь, потому что эксперты обнаружили вмятины на машине Антона, идентичные с теми, которые могли иметь место при столкновении с человеком. Кроме того, автомобиль такой же марки и цвета видели тем вечером на месте преступления. Антона спасло только то, что он сам в это время был на сцене. У него было железное алиби. А ещё он сказал, что знает, где кассета. Я тогда бросила трубку.
   Знаете, преступление не может быть единичным. Одно преступление тянет за собой другое, третье. Это как наркотик. Только разъедает оно не тело, а душу. После второго, третьего преступления, совершить четвёртое, пятое уже намного проще. Они не вызывают у вас отвращение к самому себе, жалость к жертвам. Ничего. Преступление становится чем-то обыденным.
   На следующий день я поехала в театр. Естественно, я взяла свою винтовку. Свою "скрипочку", как я ласково её называла. Надев светлый парик и дурацкие очки, я без проблем прошла в театр, подкараулила Антона и застрелила его в одной из гримёрок, в которую он зашёл. Оставалось только выйти из театра. И тут в коридоре я сталкиваюсь с вами. Конечно, я запаниковала. Мне в голову пришла безумная мысль - убить для верности и этого "Антона". Уверенности мне придало то, что Арсений вышел на сцену играть роль. Тогда я не сомневалась, что именно ты и есть настоящий Антон.
   И всё было бы хорошо, попади я тогда. Но что-то, а может быть сам дух убитого мной только что Антона, толкнул дуло в момент выстрела. Как бы там ни было, я промазала. Впервые. Я даже не ранила Арсения. Второй же выстрел был невозможен.
   Я собрала винтовку в футляр и смешалась с толпой, вернулась в гримёрку, где оставила труп Антона. Он был на месте. Мне показалось, что я схожу с ума.
   Я спешно покинула театр, но не стала уезжать, а решила проверить этого "Лжеантона". Что он знает, что нет. Мне едва не помешали Логиновские братки. Костя решил, что я отправилась снова за наркотиками, и велел проследить за мной, но неожиданный их приезд напротив помог мне убедить Арсения и Аркашу, что им угрожает опасность со стороны Логинова. Они, лишь увидев подъезжающий джип, сразу бросились в мою машину. Братки же, конечно подумали, что это наркодиллеры.
   Вот, собственно, и всё! Остальное вы в целом знаете. Выключайте свой диктофон. Больше я ничего не скажу.
  
   42. Море любви
  
   Корсаков пришёл домой. Мама, будто не ожидав его так скоро, прижалась всем телом. Отец спокойно вышел из кабинета и смотрел на Арсения и мать с затаённой в уголках глаз радостью.
   - Ну, уже прилепилась! Не виделись сто лет, что ли? Давайте поужинаем! Мать, накрывай!
   Сидели за круглым столом в гостиной. Мать поставила свои знаменитые пирожки и чай. Пили, хвалили пирожки, особенно Корсаков. Мать счастливо улыбалась. Боясь спросить о главном.
   - Ну, что там, как дела?
   - Всё хорошо, мама! Всё закончилось...
   Арсений вкратце рассказал обо всём, что произошло, с того момента как родители видели его последний раз. Отец, откинувшись на спинку стула, внимательно слушал. Мать охала, ахала, хватала холодный чайник, думая поставить его на плиту и тут же забывала и снова садилась и слушала сына.
   - ...Короче, всё закончилось! Обвинения с нас сняты.
   - Ловко! А где же та картина?
   - "Небесная лагуна"? Она осталась на чердаке художника, не мог же я её по всему городу с собой носить. А когда вернулся за ней, то на чердаке её уже не было. Я зашёл к соседу Андрея, и тот сказал, что картину забрал какой-то человек, может быть коллекционер.
   - Не жалко?
   - Пусть! Я не хочу, чтобы она висела в моей комнате. Она лишь будет напоминать мне о Есении, а это больно. Её не вернуть.
   Отец понимающе покивал.
   - Ладно, хватит уже лясы точить! Видишь, Сеня уж носом клюёт! Спать будем укладываться, завтра поговорите.
   - Ох, Таисия! За плечами два высших образования, профессор, доктор филологии, а изъясняетесь как босячка. Что это: "лясы точить", "носом клюёт"?
   - Вполне литературные выражения. А вообще, плевала я на твою филологию! Студентам будешь свою политику внушать, а мне уж поздно, - смеясь, говорила профессорша. - Сказала - спать, значит - спать!
   Корсаков разделся и лёг в постель. В свою постель. Как путник, уставший от долгих странствий, наконец вернувшись домой, радуется самым обычным вещам: знакомой с детства ложке, чайнику с треснувшим носиком, запаху комнат, и особенно, кровати; так Арсений с комом в горле и с горячими слезами на подходе лежал, уткнувшись носом в подушку, и думал о том, что не зря, всё не зря! И нет на свете напрасных жертв, и всё приходит к своему логическому, наилучшему из концов, концу. Ему сейчас оставалось только одно - уснуть и рассказать Есении о том, что не Антон убил Шамилова и её. Пусть её ничего больше не держит, не тяготит в этом мире. Пусть она уйдёт. Уйдёт навсегда! И тогда Корсакову стало безумно одиноко и пусто на душе, от осознания, что Есения больше никогда не скажет: "Привет!" - своим хриплым голоском, никогда не сожмёт его руку в своей холодной ладошке, никогда больше не приснится. Но только он уже ничего не мог с этим поделать. И из мёртвых не воскресит ничто и никто.
   С этими мыслями Корсаков постепенно впал в забытьё и уснул. Тёплый ветерок коснулся его ресниц, и лёгкое покачивание заставило его открыть глаза. Он сидел напротив Есении, и обе руки их были сомкнуты.
   - Привет! Ты здесь? - спросила Есения. - Я уж думала, ты не успеешь!
   - Я здесь, с тобой! - Корсаков ненасытно глядел на девушку, сжимая её ладошки. - Я успел! Я многое тебе хочу рассказать...
   - Не надо! - мягко сказала Есения, гладя Корсакова по руке. - Многое не надо. Скажи только, это не он? Это не Антон?
   - Нет!
   Есения опустила глаза. Новость, кажется, совсем её не обрадовала.
   - Ты не рада?
   - Рада! - просто сказала она.
   - Не понимаю...!
   - Просто с тех пор, как мы расстались с Антоном, кажется, я прожила целую жизнь. Ещё одну жизнь. И только один человек был в этой жизни - ты.
   - А Антон? Ты больше его не любишь?
   - Я много думала об этом. Да, сначала я его любила. Страстно, по-женски честно и самозабвенно. Потом, когда умерла, у меня осталась только вера. Вера в то, что он меня любил до конца. Хотя бы до моей смерти.
   - Он любил тебя!
   - Я знаю! Но ещё я знаю, что я уже не люблю его. Возможно, наши чувства и вспыхнули бы ещё раз, если бы мы встретились..., но этого не будет. Мне осталось совсем немного. Рассвет уже алеет, а когда взойдёт солнце, я расстанусь и с тобой. А мне так хотелось бы признаться, что... я люблю тебя!
   - Ты любишь меня? Но мы так мало знакомы.
   - Это не так. Я уже тебе сказала, что только ты был в этой моей жизни. Тебя я изучила за долгие часы безмолвия. Каждую твою морщинку, улыбку, дыхание. Если сложить все часы, что мы провели с тобой, их окажется больше, чем тех немногих счастливых мгновений, что связывали нас с Антоном.
   - Ты торопишься!
   - Да, я тороплюсь! Мне осталось быть с тобой, может быть, какой-нибудь час. Я хочу любить. Каждую минуту, каждую секунду из этого данного нам часа. Я хочу признаваться тебе в этой любви снова и снова, пока ещё могу. Ведь каждое мгновение может стать последним.
   - Есения! Я...я тоже тебя люблю.
   - Я знаю! Я чувствую это!
   Их губы слились в нежном, но горячем, как встающее солнце, поцелуе. Арсений обвил плечи любимой, а она его шею. Всё, что им нужно было сейчас, это насладиться друг другом. Насладиться запахом волос, нежностью кожи. Ощутить то, что могло уйти навсегда - любовь!
   Им не нужно было раздеваться. Стоило только подумать о мешающей одежде, и она таяла от прикосновения рук и тел. Буйные травы вдруг пробились сквозь днище лодки, поднимая на себе любовников. Лодка превратилась в цветущий остров, благоухающие цветы поднялись над сплетающимися телами Есении и Арсения и образовали шатёр. Всё вокруг: плеск волны, трепет паруса, дыхание ветра превратилось в музыку. А ведущей партией в этом прекрасном оркестре были они - мужчина и женщина. Их нежность, их страсть, их любовь. И в момент, когда солнце взошло, оторвавшись окончательно краем от горизонта, как торжество свершившегося, раздался её крик, крик женщины. Всё вокруг замерло в этот миг, и музыка прервалась, а потом словно эхо, но уже в пустоте, и уже не крик счастья, но отчаянья раздался крик мужчины:
   - Не-е-ет!
  
   43. Последняя глава
  
   Следом за снежной зимой пришёл март. С капелью, ручьями и солнцем во всё небо. Город просыпался от зимней спячки словно медвежонок. Улицы заревели автомобилями, покинувшими свои гаражи и стоянки. Бульвары украсились девушками, которым уже не терпелось сбросить с себя оковы шуб и тёплых шапок и показать ножки. В парках на деревьях набухли почки. В общем, со всех щелей рвалось лето.
   В маленьком кафе на площади Победы за столиком сидели Арсений Павлович Корсаков и Александр Васильевич Завьялов. Они встретились полчаса назад здесь же. По-братски обнялись, обменявшись обычными приветствиями, сели и заказали графинчик водки и два салата.
   - Ну, что у тебя новенького? Ещё не уволился? - спросил Корсаков.
   - Нет! Оттуда, где я работаю, не увольняются, - ответил, усмехнувшись, Шура. - Ты по телефону сказал, что у тебя есть дело.
   - Да! - вдруг застеснялся Корсаков. - Я... книгу пишу.
   - Да ну! - удивился Шура. - Про что?
   - Пока не скажу!
   - Колись, давай!
   - Не! Вот напечатаю, тогда...
   - Понятно! - обиделся Шура. - Ну, хоть в чём смысл?
   - Смысл? - задумался Корсаков. - Как человек обретает себя.
   - Спасибо! Очень лаконично.
   - Нет! Я просто ещё только продумываю сюжетную линию.
   - Короче, Склифасовский! Чё надо?
   - Понимаешь, у меня в романе будет человек вроде тебя. Сотрудник секретной организации.
   - Ну!
   - Да! Так вот мне нужна твоя помощь как консультанта. Чтобы потом впросак не попасть. Чтобы всё было описано, как должно быть на самом деле. Задания, оружие, явки, пороли, секреты мастерства.
   - Ну, на счёт явок, паролей ты загнул, а остальное... если не вдаваться в подробности - помогу!
   - Спасибо!
   - Давай выпьем за твой роман! - Шура наполнил рюмки, вылив из графина оставшееся, подозвал официанта. - Повтори!
   - Не! За будущее не пьют. Вот допишу, тогда выпьем. Давай лучше за женщин!
   - Давай за женщин!
   Выпили. Шура с содроганием ухнул и занюхал кусочком хлеба.
   - Кстати, как там Лясин? Всё ещё в клинике за дворника?
   - Ты не знаешь?
   - Я что всё должен знать? - усмехнулся Шура.
   - Они же с Лёвой детективное агентство открывают. Да!
   - Они сработаются!
   - Это точно! Лясин после всего хотел запить сначала, а потом вдруг бросил совсем. Не пьёт.
   - Совсем?
   - Совсем. Даже пиво не пьёт. Бегает сейчас бумаги оформляет.
   - Бегает? А где деньги взяли? Дело открыть, деньги ведь нужны немаленькие.
   - Логиновское наследство.
   - Какое ещё наследство?
   - Помнишь те деньги, что Логинов должен был забрать из почтового ящика?
   - Те, что вы с Мариной в казино гробанули?
   - Да! Так вот Лёва ключ от того ящика тогда на полу нашёл в казино.
   - Логинов его потерял?
   - Да, когда с Мариной воевал. Она его ударила, и ключ, видимо, выпал. А Лёва...
   - Да, он мастер находить утерянные вещи.
   - Он нашёл этот ключ и в общей неразберихе и унёс с собой.
   - Конечно, Марине уже было не до денег. Кстати, что ей присудили?
   - А как ты думаешь? ...Она сейчас в жодинском СИЗО. Ожидает исполнения приговора.
   - Смертная казнь? Что ж! Наверное, она заслужила. Столько людей угробила.
   - Угробила! - Корсаков налил по рюмке. - Давай уже тогда помянем брата моего...
   - И Логинова.
   - И Шамилова с Есенией... - при произнесении последнего имени глаза Корсакова потускнели, а лицо осунулось. Шура посмотрел на друга.
   - Она тебе больше не снилась?
   - Нет! С тех пор ни разу. - Вздохнул Корсаков и поставил не выпитую рюмку. - Всё, больше не буду!
   - А помянуть-то!
   Арсений лишь помотал головой и отодвинул рюмку подальше.
   - Не могу за её упокой пить.
   - Согласен! - Шура, из солидарности, тоже не стал пить и поставил рюмку. - Достаточно! Кстати, это тебе. - Шура вынул из кармана кассету. - мне она не нужна, а тебе хоть что-то от брата останется.
   - Это та, что Логинову отдали?
   - Нет. Ту, что мы отдали, разнесло последним выстрелом Марины. Она ведь у Логинова в кармане лежала во внутреннем.
   - Вот ведь! Выходит, он и, умирая, умудрился уничтожить единственную улику против своей Мариши.
   - Это ты загнул, - усмехнулся Шура. - Одно слово, - писатель. Всё стараешься в символы перевести. Ладно, ты сейчас куда?
   - Мне в редакцию нужно. Тут на метро одна остановка.
   - Ну, пойдём! - сказал Шура, вставая и кладя на стол деньги.
   Друзья вышли из кафе и спустились в метро. Подошёл поезд.
   - А ты куда? - спросил Корсаков, видя, что Шура заходит за ним в вагон. - Тебе, вроде бы, в другую сторону.
   - Провожу тебя! Мне не к спеху.
   Вагон наполнился людьми, двери закрылись, и поезд устремился в тоннель. Когда толпа постепенно успокоилась, и каждый занял ему отведённое место на время путешествия под землёй, Корсаков инстинктивно глянул вглубь вагона и вдруг... он не поверил своим глазам. В середине, у дверей, прислонившись спиной к поручням, стояла девушка. На ней было чёрное в жёлтую клетку пальто и берет, из-под которого вились мягкие рыжие волосы. Французское лицо, уставший взгляд. В руках девушка сжимала букетик полевых цветов. Сердце Корсакова оборвалось, провалилось сквозь пол вагона и покатилось по шпалам, громыхая словно колокол. Сколько раз он представлял себе эту картину. Сколько раз искал он глазами её во всех минских электричках. Это была Есения.
   - Это она!
   - Кто? - спросил, висящий на поручне, Шура.
   - Есения!
   Шура посмотрел туда, куда уставился Корсаков.
   - Та девушка с цветами?
   - Нет! - выдохнул Корсаков. - Этого не может быть. Ты тоже её видишь?
   - Я вижу девушку с цветами, - спокойно ответил Шура, покачиваясь в такт движению поезда.
   - Это она. Но...
   - Этого не может быть, ты хочешь сказать?
   - Да! - сглотнув, сказал Корсаков.
   Тем временем поезд стал приближаться к станции, пассажиры двинулись к выходу, тесня Корсакова и Шуру.
   - Постойте! Я...
   - Если не выходишь, не стой у входа! - огрызнулась на него сутулая бабушка с объёмной сумкой. - Выйди, потом зайдёшь!
   Поезд остановился, двери открылись, и друзей вынесло потоком на перрон.
   - Может, я всё-таки ошибся? - спрашивал Корсаков, идя к следующей двери вагона, где так же прислонившись к задним дверям, стояла девушка с цветами.
   - Кто тебе мешает? - отвечал Шура, следуя за Корсаковым. - Зайди в поезд, и узнаешь!
   - А вдруг это не она. Она подумает, что я идиот.
   - А ты и есть идиот!
   - Что? - не расслышал Корсаков.
   - Давай, решайся!
   - Наступная станцыя "Парк Чэлюскинца?"! - возвестил размеренный голос диктора. - Асцярожна, дзверы зачыняюцца! - Корсаков уже подошёл к дверям, и тут они закрылись прямо перед его носом. За дверями медленно поплыла в сторону вместе с двинувшимся поездом девушка, удивлённо взирающая на Корсакова через стекло. Поезд всё набирал ход, а вслед за ним так же стараясь не отстать, бежал Арсений.
   - Что за странный человек! - удивлённо изрёк Шура, вздохнув. - Нет, чтоб зайти спокойно в двери, он дожидается, когда поезд трогается, а уже потом пытается догнать своё счастье. Что с ним делать! - с этими словами Шура вытянул руку вперёд.
   Раздался громкий скрежет тормозов, поезд, не успевший ещё толком разогнаться, быстро остановился, однако Корсаков на пару со своей заветной дверью и девушкой за ней, был возле самого въезда в тоннель. Цифры часов над тоннелем немедленно засуетились, сменяя друг друга. Люди в поезде испуганно выглядывали в окна. Двери поезда открылись.
   - Немедленно поднимите стоп-кран! - орал металлическим голосом разъярённый машинист из всех динамиков. - Милиция! Пройдите в пятый вагон! - и уже спокойнее: - Сотрудники милиции, пройдите, пожалуйста, в пятый вагон! - А после некоторого молчания добавил: - Да, кто-нибудь, поднимите стоп-кран!
   Всё это время Корсаков стоял напротив заветных дверей поезда и смотрел на Есению, и она на него смотрела улыбаясь. Шура, всё также держа руку навытяжку, подошёл к Арсению.
   - Ты думаешь, я вечно так буду поезд держать?
   - Это она!
   - Неужели! Что будешь делать?
   - Я пойду к ней!
   - Так чего же ждёшь?
   Корсаков не ответил. Он заулыбался, ткнул друга кулаком в бок и вошёл в вагон, направляясь прямо к девушке с цветами. Он никого другого и не видел. Корсаков боялся, что если он отведёт взгляд хоть на секунду, Есения растает в воздухе.
   - Привет! - хрипло сказала девушка, видя, как на неё смотрит вошедший.
   - Привет! Как же долго я тебя искал!
   - Вы меня искали? Зачем?
   - Чтобы сказать, что люблю! Что хочу быть с тобой рядом навсегда, или... хотя бы до смерти.
   - Какой вы смешной, - рассмеялась девушка и протянула Корсакову свою ладошку. - Елена!
   - Арсений! - Корсаков пожал нежно холодную ладошку девушки.
   - Очень приятно!
   Глядя на необычное знакомство мужчины и женщины, Шура, наконец, опустил руку, и тут же двери поезда закрылись и поезд, недовольно загудев, тронулся, всё более разгоняясь и унося с собою двух людей, обречённых на любовь.
   - Всё-таки он тормоз! - покачал головой Шура и нетвёрдой походкой двинулся назад по перрону.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"