Аннотация: Темная ночь, наши, немцы и кое-что еще... Буду признателен за ценные советы и критику.
- Должно быть здесь. Евтушенко говорил об этом месте. - я отстранился от бинокля и еще раз провел рукавицей вдоль красной линии на карте. - Гражина.
- Да, похоже, что она самая, товарищ лейтенант. - Игорь переложил ДПМ на сгиб левой руки и размял освободившуюся руку. Умаялся с пулеметом. Взмок. Дышал ртом, неглубоко и часто.
- Ты бы хоть взглянул сначала, а, Кузьмин?
- А мне все равно, товарищ лейтенант, где "языка" брать. Хоть в Гражино, хоть... - пулемётчик выцедил изо рта густую и липкую слюну, что появляется во рту после продолжительного забега, - хоть в Жопино.
- Евтушенко зато не все равно. - Леня Скворцов сидел на корточках позади всех и возился со шнуровкой масхалата. - А то, что ты с "дегтярем" не расстаешься, и он с тебя семь потов спускает всякий раз, так это сам виноват. Как с бабой возишься с ним, ей-богу, того гляди обрюхатишь бандуру.
Нижнюю часть лица разведчика скрывал белый шерстяной шарф, но он определенно веселился. Улыбались его глаза - паутина морщинок вокруг них легла на лицо плотнее и глубже.
- А кто муды твои сохранил в прошлый раз, дядя? - Игорь погладил обтянутый бинтом приклад пулемета. - А? Дай-ка отвечу... Боец Красной Армии старшина Кузьмин и его боевой товарищ - пехотный пулемет Дегтярева. Так что, я попрошу... без этого.
Хвойный лес, которым мы вышли к Гражине, то и дело потрескивал. Вологодские лесники, когда вот так на морозе трещит лес, говорят, что это черт чью-то жену тащит, а после крестятся. Я хоть и не был женат, но в чертей верил. Поэтому поежился и помолился про себя своему ангелу, как учила мать.
Ангел мой, будь со мной, ты впереди, я за тобой.
- Хохмить заканчиваем. - я аккуратно сложил карту в планшет и запихал его под масхалат. - И слушаем мой приказ. Мы с Лёней спускаемся вниз. Полагаю, что нужный нам ганс будет в том каменном здании, в центре лагеря, но если будет возможность взять нужного нам "языка" поближе, то мы выделываться не будем - скрутим, где ближе. Ты, Игорь, прикрываешь нас отсюда. До первого выстрела, тьфу-тьфу-тьфу, сидишь тихо, а после - по ситуации.
- Есть.
Я поймал его взгляд и удовлетворенно кивнул. В первую очередь, самому себе. Так спокойнее. Старшина Кузьмин еще не подводил, но береженного, как известно, Бог бережет. Удостовериться в том, что твой боец тебя понял, лишний раз не помешает.
- Хорошо.
Я еще раз глянул на лежащую внизу Гражину. Военный лагерь немцев погрузился в вечерний сумрак. Однако четыре наблюдательных вышки, расположившиеся по краям лагеря, еще не включили свои прожектора. Тем лучше для нас с Лёней. Я приметил старое зернохранилище и несколько гусеничных бронетранспортеров, увязших в снегу, что могли помочь нам незаметно пробраться к центру.
- Напоминаю, что Евтушенко нужен офицер. Это важно, Лёнь. На рядовых не размениваемся. Поэтому, скорее всего, придется посидеть в засаде. В такой мороз ганс не особо любит показывать свой нос на улицу. Выходит только по нужде - поссать за домом. А тут мы его за яйца и к нашим.
- Все понятно, товарищ лейтенант. Сделаем в лучшем виде.
- Ну тогда, с Богом.
Я и Скворцов ужами сползли с гребня холма и, плотно вжимаясь в снег, поползли к проволочной ограде лагеря.
* * *
Немец доволок труп до саней. Перекинул на них сначала ноги женщины, затем, ухватившись за волосы несчастной, перевалил туловище. Небрежно ткнул мертвую сапогом в спину, опрокидывая тело в свободное пространство между другими обнаженными телами. Облачка пара пробивались сквозь его серый шерстяной шарф, обхватывающий нижнюю часть лица. Он поправил автомат, который съехал ему из-за спины на бок и направился в сарай.
Снег под подошвами его эрзац-сапог хрустел громко и сухо. Этот немец был очень высокого роста. Края его белого цельтбана* заканчивались у бедер, на уровне паха. Серая шинель под плащ-палаткой плотно обтягивала широкие узловатые плечи и прикрывала тело немногим больше zeltbahn.
Чтобы пройти внутрь хранилища ему приходилось каждый раз втягивать голову в плечи. Это был настоящий великан, и я стал сомневаться в том, что попытка снять его ножом будет безопасной.
- Товарищ лейтенант, ну что?
Скворцов потер лицо рукавицей, разгоняя по оледенелым щекам кровь.
- Лежим и не рыпаемся. - сказал я и продолжил отчаянно шевелить отнявшимися пальцами в сапогах. Да и не знал я, если честно, что делать дальше. Гражина была пуста. Облазив весь лагерь, они не встретили не то, что офицеров - вообще никого. Даже в домах, где горел свет было пусто. Никто не обходил улицы, не выставлял дозорных, не ругался угловатой для русского слуха немецкой бранью. Не было видно и местных жителей, чье село фашисты превратили в свою военную базу. Это было очень странно. Линия фронта от Гражины была еще далека, да и не будут гансы бросать столько техники на произвол судьбы. Лучше пожгут, что обычно и делают при экстренном отступлении.
- Брать тогда нужно, - не унимался Скворцов - Второй час тут ползаем, а видели всего-то двух фрицев. Никого больше нет. Поэтому одного в расход, а второго, того, что в сарае шуршит, под ручки и обратно.
Хвойный лес за нашими спинами затрещал, зашептался под порывами ветра. То черт тащит бабу, смерть ей страшная и муки... Или кто там у поляков за место черта?
- Ладно. Хрен с этим Евтушенко и его заказом. Не нравится мне здесь.
- Ага, гиблое местечко. Думаешь, что они постреляли тут всех, суки такие?
Я посмотрел на то, как громадный немец вытаскивает очередной труп из зернохранилища и небрежно бросает его на сани.
- Не знаю, Лёнь. Но похоже, что к этому все и идет.
- Ну и суки же, - повторил мой боец, а после неожиданно добавил, - можно я эту гниду ножичком?
- Уверен?
- Никаких проблем, - он вытащил из сапога свой трофейный нож и воткнул его по рукоять в снег, - За такое зубами бы грыз, гадов.
Я кивнул.
- Вдвоем пойдем. Я подстрахую. Здоровый свин.
* * *
Мы на брюхе сползли в кювет, который рукавом прилегал к дороге, ведущей к элеватору. Отсюда до зернохранилища - шагов двадцать, не больше. Но ближе уже не подобраться. Над входом внутрь горит фонарь и круг света от него умирает в метре от нас. Я убрал автомат за спину, расстегнул пистолетную кобуру - "токарев" мог понадобиться при неудачном, тьфу-тьфу-тьфу, развитии событий, а после вытащил нож. Скворцов проделал то же самое.
Немец вновь скрылся в хранилище.
- Пошел! - я махнул Лёне рукой. Скворцов вскочил и в несколько прыжков добрался до бронетранспортера, стоявшего у торца здания. Машина была по фары в снегу и потому мы не особо волновались на предмет наличия в ней кого-либо из гансов. Этот "ханомаг" не трогался с места еще с февральских снегопадов. А то и до них.
Скворцов стянул с правой руки рукавицу и показал мне пальцем на ворота. Вход в зернохранилище был расчищен от снега, но его двери открывались не до упора. С той стороны, куда указывал Лёня, это мешала сделать большая решетка с сеном и гора счищенного с дорожки снега. Место за решеткой мне понравилось и показалось удачным для засады, и я рванул к нему. Я обежал сани с трупами, не решившись бросить на них взгляд, и пристроился за решеткой. Выдохнул.
Ганс показался минут через десять. Громадный немец на этот раз тащил сразу два тела. Небольшие грудки с аккуратными девичьими сосками и треугольник соломенных волос между тонких белых ног. Девочка. Её светлые волосы, слипшиеся от застывшей крови, прилипли к лицу, словно плотоядная раковина. Левая рука фашиста волочила за ногу еще одно дитя. Уже лет шести. Одеревеневшее тело ребенка скребло макушкой о снег у ног монстра в серой шинели. Тело мальчика было настолько мало в сравнении с ним, что земли касалась только светлая голова. Не иначе, как брат и сестра.
Великан забросил труп мальчика на сани. Следом глухо упало тело девочки. Немец забрался в сани и вновь принялся утрамбовывать ногами трупы. Я бросил взгляд на Скворцова. Тот уже отлепился от "ханомага" и подбирался к фрицу со спины. Медленно, осторожно, словно ступал по минному полю.
Я выбрался из-за решетки и, поймав лицом, пригоршню колючего снега, тоже двинулся к саням. Лезвие моего ножа смотрело вниз. Я предпочитал именно такой хват. Мне так удобнее, да и удар выходит глубже. Раз под горло, потом два-три-пять ударов в грудную клетку и клиент даже не булькнет.
Мы подошли к нему почти одновременно.
- Heda!**
Одно из тех слов, что обычно вводит "языка" в ступор. Он замирает, и даже когда на него наваливаешься , не сопротивляется. Волшебное слово разведчиков, если хотите. Скворцов негромко его произнес и тут же прыгнул, отведя для удара руку с ножом. Я тоже подскочил и ударил ганса под горло. Клац! Мой клинок ткнулся в что-то твердое и не смог это что-то пробить. Фляжка? Бляха? Портсигар? Под горлом?
Немец не глядя ударил локтем за спину. Удар пришелся мне в лицо и я, как подрубленный, упал с саней на снег. Рот в момент наполнился кровью. Я услышал, как заматюгался Скворцов. Плохо дело. Мат на задании у разведчиков редкий гость. До линии фронта - пожалуйста, а за ней - будь добр, сцепи зубы и терпи. Эмоции разведчику не союзник.
Лёня же негромко, но матерился. Я поднялся и вновь прыгнул на фрица. Тот молча принимал удары ножа Скворцова, пытаясь выдавить моему бойцу глаза. Или раздавить голову. Я ударил еще раз. На этот раз в под ребра - лезвием вверх, максимально вложившись в удар. Клинок пробил цельтбан, шинель и ушел в тело немногим больше, чем на фалангу мизинца. Дальше был лед, камень, сталь - что угодно, но только не человеческая плоть.
А затем раздался влажный треск, словно кто-то разорвал влажную парусину, и я увидел, Лёня задергался в объятьях фрица. Я потянул из кобуры "токарева".
Похоже, что задание летело к чертям собачьим.
Я выстрелил два раза. Первая пуля разворотила гансу скулу, прошла сквозь голову и звонко взвизгнула, ударившись изнутри о каску. Вторая исчезла в теле, оставив маленькую дырочку на шинели, в том месте, где у нормальных людей находится сердце. Немец покачнулся, а после тяжело рухнул на снег.
Я тут же направил пистолет на вход в зернохранилище, где был второй немец, но тот не спешил обозначить свое присутствие. Сердце в груди отбивало бешеный ритм. Я подполз к Скворцову и перевернул его на спину.
- Лёня?
Он был мертв. Его лицо было смято и вдавлено внутрь черепа. Изо рта, ноздрей и лопнувшей на лбу кожи сочилась темно-красная кровь.
- Суки.
Я подхватил его под руки и потащил в сторону леса.
- Leiche! - Сухой треск "шмайсера".
Фонтанчики снежной крошки у моей правой ноги.
Фриц из сарая.
Я рухнул на землю и ответил двумя короткими очередями из ППШ. Стрелял в черный провал зернохранилища. Наугад. Я ожидал услышать грохот ручного пулемета Кузьмина, чья позиция на гребне холма была идеальной для того, чтобы подавить огонь второго фрица, но мой старшина молчал. Я запаниковал.
- Кузьмин! - проорал я, чувствуя, как колючий мороз тут же впился мне в горло. Ганс из сарая проорал в ответ что-то нечленораздельное и вновь начал стрельбу. Пули засвистели совсем рядом и, кажется, одна из них попала в тело Скворцова.
- Leiche, leiche! - немец зачем-то выскочил из сарая и открыл беспорядочную пальбу от бедра. Он был худой и небритый, шинель на нем висела, словно на пугале. Я уложил его короткой очередью. Он упал и забился в агонии, яростно скребя ногами о снег. Я ткнулся разгоряченным лицом в снег. Вокруг повисла гнетущая тишина. Резкий запах оружейного пороха щекотал ноздри.
* * *
Я проснулся.
Сквозь щели в оконных ставнях пробивался свет.
Я посмотрел на дремлющих в углу поляков. Муж и жена, обнявшись, лежали на двух сдвинутых друг к другу скамейках. Облачка пара поднимались над их напряженными, даже во время сна, лицами.
Я приподнял ножом одну из ставень и выглянул наружу. Белизна снега больно резанула по глазам. Метель к утру стихла, сменившись сильным снегопадом. Все было по-прежнему. Немецкий лагерь спал мертвым сном, закутанный в белый снежный саван.
- Ну что, пан? - я вздрогнул, не заметив, как молодой поляк оказался у меня за спиной.
Я покачал головой.
- Нужно еще подождать. Так вернее будет - предложил он.
Я кивнул.
- Ян, а это точно мне не приснилось?
- Нет, пан. Не приснилось.
Надеяться на то, что это был сон... Не знаю. Глупо? Хотя твари, что скачут с крыши на крышу, покрывая при этом расстояния в десять метров за раз, до вчерашнего дня встречались мне только в снах.
Оно было худым и костистым. Конечности были обтянуты жгутами мускулов, а грудь покрывал крепкий на вид костяной нарост.
Я увидел её, когда поднялся на гребень холма, пытаясь выяснить судьбу Кузьмина. Мой старшина был все еще там, но не один. Костистая долговязая тварь нависла над его телом, обвив тонкими щупальцами, обрамлявшими её рот, шею старшины. Она бросила на меня взгляд и, не успел я вскинуть свой автомат, дернулась с места. Её мощные ноги напряглись и она взмыла вверх. После, приняв почти горизонтальное положение, она оттолкнулась от ствола ближайшей сосны и перемахнула через гребень вниз. Тело моего старшины тварь по-прежнему держала в своих объятьях.
Ноги мои подкосились и я опустился на снег. А когда спустился с холма за телом Скворцова, которое оставил внизу, то и его уже не было. Что было дальше, я помнил плохо. Вроде пытался заглянуть в зернохранилище, из глубины которого, как мне казалось, на меня таращатся желтые круглые глаза. И еще я едва не убил двух этих поляков, которые выскочили из одного из домов. Мужчина и женщина. Первый на довольно приличном русском объяснил мне, что в зернохранилище наведаться лучше утром. При дневном свете. В это время, - объяснил он, - wampir спит и безопасен. Поэтому будет проще.
И, раз мы втроем прячемся в одном из домов, получается, что я согласился.
- Откуда оно здесь?
- Кровь, пан. - Ян уселся обратно на скамью и стал нежно поглаживать голову жены, - Он здесь уже с месяц крутится. С тех пор, как паны немцы из "СС" расстреляли оставшихся жителей и свалили их трупы в зернохранилище. Почуял её поди. Кровь ведь по-особому пахнет. А тут стольких положили... за сотню. Дети, женщины... Вот за сотню километров и потянуло кровью.
- А вы как..?
- Спаслись? - он улыбнулся. - Нас не тронули. Гьелку стряпать оставили и по женской части для офицеров. А я черновую работу делал. Хотя стоило вашим подойти еще чуток ближе - и нас бы непременно расстреляли.
- Ааа, - протянул я - А этой твари как избегали?
Ян пожал плечами.
- Ночью прячемся в каком-нибудь доме. Днем живем.
Я еще раз глянул в щель между ставнями. Зернохранилища отсюда видно почти не было. Только макушка соломенной крыши, укрытая снегом, выглядывала из-за черепичных крыш жилых домов. Где-то там спала сытая тварь. И где-то рядом с ней лежали его мертвые товарищи. Скворцов и Кузьмин. За ними я намеревался вернуться. Разведчики своих не бросают. А тварь... если бы не товарищи, то я бы спалил к чертям этот сарай еще вчера.
- А куда остальные немцы делись. Ты говорил, что половина гарнизона уехала с "СС-овцами". Сразу после расстрелов. А вторая?
Поляк налил отхлебнул из жестяной кружки воды и вытер рукавом рот.
- Сидели тут. Пили. Изредка группами ходили на восток. Вампир их по одному и расхватал.
- Так и сидели сложа руки?
- Да, пан. Когда успели испугаться, то ничего уже поделать не смогли. Слишком мало их осталось.
Я подумал, что если бы тварь не убила Кузьмина, её можно было представить к награде. Я хотел задать еще какой-то вопрос, но тот напрочь вылетел у меня из головы.
- У тебя оружие то есть? - обратился я к Яну, - С чем пойдешь?
Он достал из-за пазухи немецкий "вальтер".
- Сойдет - сказал я, - выходим.
* * *
Ян держал в руках керосиновую лампу и пистолет, а я свой ППШ. Жена поляка осталась в доме. Плакала, наверное, сейчас. Если её мужик не вернется, то шансов на то, чтобы выжить у неё немного. Считай, что и нет вовсе.
Мы обошли два "ханомага" и подошли к хранилищу. Снег почти полностью занес собой сани с трупами и мертвого ганса-великана. На поверхность пробилась лишь чья-то бледная, скрючившая тонкие пальцы, рука.
У самого входа внутрь я остановился. Зудящая червоточинка. Повисший на кончике носа и не желающий сработать чих. Вопрос, вылетевший из головы и неспешащий туда возвращаться. Господь милостивый, как же я их ненавижу.
- Все хотел тебя спросить. А зачем эти двое вытаскивали трупы? Почему тварь их не трогала?
Ян не ответил. Он прижал дуло пистолета к губам - шшш - и кивнул на темноту за дверью.
Чувствуя, как по спине забегали мурашки, я ступил внутрь. Поляк встал у меня за спиной, подняв зажженную лампу над головой. Её неровный свет заплясал на покрытых коркой льда стенах хранилища.
Последнее представляло из себя длинное прямоугольное здание, разделенное деревянными перегородками на несколько частей. За первой перегородкой хранили сено, силос и солому, за второй - само зерно; дальше, скорее всего, располагалась небольшая молотильня и элеватор.
Где-то там покоилась и тварь.
Я шел, прижавшись щекой к прикладу автомата. Палец лежал на спусковом крючке. Он не дрожал, за что я был ему весьма благодарен.
Свет керосиновой лампы осветил гору трупов у первой перегородки. Искалеченные и примерзшие друг к другу. Лица искажены гримасой боли и ужаса. Оледенелые тела приняли немыслимые и чудовищные позы.
Женщина, сломанная в пояснице. Раздробленные кости пробили кожу и вышли наружу. Ребенок скомкан, словно клочок бумаги. Мужчина, лишенный конечностей.
Я отвернулся. Мы аккуратно ступили за вторую перегородку. Здесь было сухо и пусто. Землю покрывал толстый слой соломы. Мы подошли к третьей. Я обернулся и поймал взгляд поляка. Он кивнул мне. Я ответил, затем глубоко вздохнул и завернул за третью и, как выяснилось мгновение спустя, последнюю перегородку.
Что-то влажное коснулось моего лица. Свет лампы выхватил из темноты что-то красное. Я хотел было попросить Яна поднять лампу повыше, но тот, словно прочитав мои мысли, сделал это сам. Еще и покрутил ключик керосинки, увеличив яркость лампы. Экономить смысла уже не было.
Здесь было тепло. Даже влажно. Я почувствовал, как по лбу покатились градины пота.
Под ногами захлюпало. Пол здесь был ниже на ладонь, чем в предыдущем отсеке и я едва не упал, переступив через порог.
Со стен свисали какие-то веревки и канаты, пересекавшиеся друг с другом в центре комнаты. Паутина из толстых красных канатов. Я замер. А свет лампы выхватывал из темноты все новые и новые картины. Одна ужасней другой. Дощатые стены, кое-где пропускавшие свет, были тщательно задрапированы кусками кожи. Они закрывали собою все стены. Под ногами хлюпала густая кровь. В ней лежали тела еще покалеченных, но все еще живых людей. Дюжина, может чуть больше. Их раны кровоточили, а глаза... их глаза...
Канаты оказались внутренностями людей, поверх которых также лежала человеческая кожа, тем самым создавая что-то вроде гротескного парника. В центре помещения стоял "ханомаг".
Как он здесь оказался? Тварь внутри?
Черно-белая свастика и номер машины были покрыты кровью. С ближнего борта свисал чей-то светлый клок волос.
Пытаясь утихомирить свой взбунтовавшийся желудок я шумно вдохнул ртом.
- Ян...
Он не ответил. А когда я повернулся к нему, то дуло его "вальтера" упиралось мне в грудь. Он улыбнулся, ощерив неровные желтые зубы.
- Leiche.
И выстрелил.
* * *
- Leiche - это по-немецки мертвец, мертвый. В старину так называли еще и вампиров. Ночное племя, которое обитало в рурских лесах и пило человеческую кровь. Но испуганное кметье путало leiche с вампирами. Это не одно и то же. Совсем нет.
Голос раздавался откуда-то сверху.
- Leiche - это не вампиры. Они не пьют кровь. Во всяком случае, человеческую. Только один раз и своего хозяина. После этого человек становится leiche. Раб и слуга вампира, без которого тому не обойтись. Leiche не боится дневного света, неуязвим для холодного оружия, вынослив. Чем, впрочем, и ценен для своего хозяина. Он - собака-поводырь, маяк в ночи, если хочешь.
- Гнида ты, Ян.
Пуля пробила мне грудь и каждое слово давалось с трудом.
- Гражина - мой выбор и мой хозяин очень доволен мною. Разумеется, что никаких расстрелов не было. Будь ты чуть повнимательней, то заметил бы, что на трупах нет ни одного следа от пули. Они все - в том числе и немцы - достались моему хозяину. Кто-то забавы ради, кто-то пошел на корм, а кто-то на поддержание приемлемой температуры в этой комнате. Легенды не врут. Вампир не может зайти в дом, если его не пригласили. Приходится искать другие варианты. - поляк усмехнулся, - Ты знаешь, рус, люди так медленно умирают. Так долго отдают свое тепло...
Я наконец разглядел его. Он смотрел на меня сверху сквозь открытый люк. Следовательно, я внутри "ханомага". Стены бронетранспортера были алыми от крови. Десантный отсек от меня загораживала красная портьера. Из под неё торчали чьи-то ноги. Я узнал башмаки Скворцова.
- Ну и где твой хозяин?
Я чувствовал, как у меня на губах лопаются кровавые пузыри. Похоже, что зацепило легкое.
- Ооо, скоро ты с ним познакомишься. Минут пять, может чуть больше. Солнце уже село.
Похоже, что я провалялся без памяти часов четырнадцать. Хорошо, что кровью не истек. Я посмотрел на грудь и увидел, что она перевязана. Ублюдок просто не дал мне умереть! Впрочем, какая разница. Похоже, что он свое все равно уже отвоевал. Хотя... Хотя...
- Твоя жена... тоже... из этих?
- Разумеется.
- Ааа. Я пожалеть её даже успел, когда мы отправились в хранилище. А оно вот, значит как...
- Хочешь меня разжалобить, рус?
- Пошел ты...
Я закрыл глаза, а когда открыл их, то красная портьера была сдвинута в сторону, а на меня смотрели желтые, словно совиные, глаза.
На меня смотрел вампир.
Поляк захлопнул люк.
* * *
Наверное, я орал и плакал от боли, причиняемой мне когтями твари.
Но руки все же отомкнули "усики" и дернули чеку гранаты. Глупая тварь, утащившая Скворцова в "ханомаг", оставила поясной ремень разведчика внутри.
Не успела?
Не озаботилась?
Тупая сука.
Я улыбнулся. Или это была гримаса боли?
Э нет.
Я знал, что улыбаюсь.
Ангел мой - будь со мной.
Ты впереди, я за тобой.
"Ханомаг" вспыхнул, как спичка. Ручная граната превратила бронетранспортер в маленький ад. А через мгновение сдетонировали подкалиберные снаряды его 37-мм пушки. И это был уже большой ад.
Настоящий.
*цельтбан (zeltbahn., нем) - плащ-палатка. Входила в комплект обмундирования немецких войск во Вторую Мировую Войну.
**heda - Эй, эй ты (нем).