Люблю адриатическое побережье. Только на этот раз мы не поехали в многолюдную суетливую Будву, а отправились в тихий провинциальный городок по соседству. Когда надоело валяться на городском пляже и шляться по рынку, принялись исследовать окрестности. На западной оконечности бухты стоит полуразрушенная венецианская крепость; еще дальше, в конце прогулочной дорожки, под нависшей скалой вход какой-то в тоннель. Немногочисленные немецкие туристы парами чинно заходят туда, а спустя некоторое время выходят обратно. Мы тоже вошли вслед за ними.
После знойного дня нас окутала густая прохлада. Метров через двадцать в тоннеле стало совсем темно. Светка оступилась и подвернула лодыжку; я тоже больно ударился плечом о выступ скалы. Тем не менее, мы осторожно продолжили движение, и вскоре уперлись в стену. Я тщательно ощупал ее и убедился, что дальше прохода нет: тоннель оказался пещерой. Вот почему немцы так быстро возвращались назад.
Слегка разочарованные, мы направились обратно и вышли из пещеры на свет. Редкие парочки продолжали двигаться нам навстречу, еще не зная, что там тупик. Среди флегматичных туристов в шортах и пестрых майках шла местная женщина в черном. Она несла на спине увесистый мешок и резко контрастировала с безмятежной толпой не только одеждой, но и своим замкнутым лицом, обращенными внутрь глазами.
И мне подумалось: вот так, рывками, совершает свой путь цивилизация. Этот городок еще недавно был захолустным рыбачьим поселком. Потом, после войны, сюда потянулись туристы. На первых порах местные жители сдавали им комнаты. Потом появились первые неказистые гостиницы, а комнаты превратились в 'апартаменты'. Обитатели бросили свои привычные занятия, поменяли образ жизни и стали обслуживать туристов. А в окрестных поселках люди как жили тысячу лет назад, так и продолжают жить. Для них поменялось только то, что теперь они могут изредка наведаться в город и что-нибудь купить в обмен на скудные плоды тяжелого крестьянского труда.
А еще через десяток лет прибрежные поселки снесут, и все побережье превратится в сплошную полосу бетонных отелей с выложенными плиткой дорожками. Крестьяне пойдут работать садовниками, крестьянки горничными. И от прежнего уклада жизни не останется следа. Только в далеких горных селениях сохранится быт каменного века. Я поездил по свету, наблюдал все стадии этого процесса. В сущности, вся история человечества - это миграция из деревни в города. Тот, кто сумел удержаться в городе, назад уже не возвращается.
... Но тут мои мудрые рассуждения нарушила подспудная назойливая мысль: интересно, зачем местная женщина поперлась в пещеру? Ведь она не может не знать, что прохода нет. Значит, он все-таки есть? Почему же я его не обнаружил? Для верности мы подождали еще десять минут. Вот из пещеры вышла последняя группа отдыхающих, а женщины все нет. Меня охватил охотничий азарт. Надо будет купить фонарик и тщательно обследовать пещеру.
Нога у Светки опухла и покраснела. Я довел ее до гостиницы и, слыша посылаемые в спину упреки, сбежал вниз по лестнице и помчался к рынку. На лотке разложена обычная китайская дребедень. Ну и цены тут, пластмассовые фонарики по тридцать марок! Притом, что фонарь мне и нужен-то всего на полчаса. Поколебавшись, я ткнул пальцем в первый попавшийся.
Продавец с седой щетиной на лице пристально взглянул на меня выцветшими глазами, нагнулся под стол и вытащил из коробки совсем другой фонарь: металлический, потертый, с резиновой мембраной на кнопке для защиты от влаги. Наверное, армейский, со времен гражданской войны. 'Колико то кошта?' Старик молча растопырил обе пятерни. Я протянул ему десять марок: 'Хвала'. На этом мой словарный запас иссяк; тогда я попробовал поддержать беседу по-другому: 'Откуда? Уот кантри?' Продавец насупился и пробормотал что-то неразборчивое. Вот дикари. Я проверил фонарь и поспешил к пещере.
С фонариком дело пошло лучше. Уверенным шагом добрался до тупика, обшарил его лучом, и еще раз убедился, что это глухая стена. Потом стал методично исследовать окрестности, расширяя зону поиска. Ничего! Озадаченно вышел из пещеры. Только теперь до меня дошло, что надо просто дождаться местного жителя, и последовать за ним.
Как назло, никого нет. Наконец, промаявшись полчаса, увидел на каменистой дороге мужчину с поклажей на спине, в темном пиджаке и потертых штанах. Когда он приблизился, я узнал того самого неразговорчивого продавца. Пропустив его вперед, я на некотором расстоянии пошел следом, деликатно посвечивая фонариком перед собой, чтобы не терять мужчину из виду. И вдруг, метров за десять до тупика, он исчез.
Меня прошиб холодный пот. Растерянно вожу фонарем туда-сюда. Мутное пятно мечется по стенам, выхватывая каменистые неровности. Краем глаза замечаю темную складку, устремляюсь туда - вот же оно! Узкая вертикальная расщелина; осторожно протискиваюсь. Медленно продвигаюсь вперед, пригнув голову. И вот впереди посерело, еще двадцать шагов - и я уже жмурюсь от яркого света, стоя у выхода из пещеры, поросшего густым кустарником. Еле заметная тропинка петляет вдоль склона; далеко впереди, между приземистых сосен, мелькает фигура мужчины в пиджаке.
Я медленно пошел по неровной тропе. Через какое-то время впереди показались сложенные из камня дома, приютившиеся на террасах склона, ступенчатые дворы. Женщины хлопочут по хозяйству. Внизу лениво плещется море, где-то вверху должна проходить автомобильная трасса. Все просто. Крестьяне с утра идут в город, на рынок, а под вечер возвращаются домой. Кстати, мне тоже пора возвращаться. Светка лежит с ногой, в гостинице скоро ужин. Я разворачиваюсь и быстро иду по тропинке обратно. Вон впереди уже видны заросли у входа в пещеру.
Внезапно на каменистой осыпи поехала нога, я инстинктивно ухватился за колючий куст. Фонарик звякнул о камень и скользнул с обрыва. Ну, черт с ним, и так дойду. Однако где же вход в пещеру? Кругом однообразные камни, кусты, кривые от ветров сосны. Беспомощно тыкаюсь из стороны в сторону, все больше теряя ориентировку. Как же я забыл осмотреться, вылезая наружу...
Солнце медленно уползает в море, за горизонт. В этих широтах сумерки короткие. Дойти до ближайшего дома, спросить дорогу? К тому времени уже стемнеет. Придется жестами уговаривать, чтобы меня проводили до самого входа в пещеру. Вдобавок, там во дворе собаки... Я было запаниковал, но быстро успокоился: надо просто подняться на шоссе и по асфальту вернуться в город. Стал поспешно карабкаться по склону, пока еще светло. Но трассы все нет, и даже не слышно шелеста проносящихся машин, только однообразный треск цикад. Может быть, в этом месте шоссе дальше отступает от берега?
Все, надо останавливаться. Небо потемнело, ничего уже не видно. Не хватает только провалиться в расщелину, сломать ногу. Я на ощупь нарвал травы и уселся на большой, еще теплый валун. В сердце заползает страх. Как глупо... В каком-нибудь километре отсюда яркие огни, Светка, уютная гостиница. А я жалко скорчился в темноте на медленно остывающем камне...
***
Я расправил плечи, лениво поднялся с горячего от зноя камня, потянулся и бросил беглый взгляд на лощину. Все овцы на месте. Снизу медленно поднимается служанка в черном, Ариса. Ее привезли сюда откуда-то с юга - то ли с Керкиры, то ли из Бриндизи. Она приходит раз в несколько дней, приносит мне хлеб, сыр и вино в кувшинах. Я разбавляю вино водой, и его хватает надолго.
Ариса подходит к шалашу. Когда она наклоняется, чтобы поставить припасы на землю, я пристраиваюсь сзади, жадно и быстро совокупляюсь. Она молча обдергивает балахон, берет пустые кувшины и спускается обратно к селению. А я расслабленно усаживаюсь в тень, отхлебываю еще не разбавленного вина и погружаюсь в воспоминания.
В памяти всплывает тот день, когда я очнулся от резкого кислого запаха овчины. Темный щелястый сарай, снаружи блеянье коз и гортанные голоса. Во рту сухо, ноет ушибленное плечо. Левая нога затекла и опухла. Мучительно хочется курить. Шарю по карманам - пусто: ни сигарет, ни кошелька, ничего.
Через несколько дней, когда спала опухоль от укуса скорпиона, я ковылял по двору с колодкой, привязанной к ноге. Потом, когда я уже научился понимать иллирийскую речь, пришлось ходить к источнику за водой, под присмотром хозяйского мальчишки. А затем меня стали отправлять с отарой овец на горное пастбище.
Почему-то от этих мыслей взгрустнулось, и я постарался думать о приятном. О том, как весной хозяин праздновал рождение внука. Меня тоже позвали за стол, усадили на дальнем конце, позади домашней прислуги. Но я успел заметить, как младшая дочь хозяина бросила на меня несколько долгих, задумчивых взглядов... А под вечер сам хозяин, раздобрев от вина, сказал, что осенью возьмет меня с собой носильщиком в Город.
Даже не знаю, радоваться этому, или нет. То есть его доверие, конечно, сильно меня обрадовало. А вот что касается возможности сбежать от хозяина, вернуться в прошлый мир... не знаю...
Ведь прошло столько времени... Там давно уже наступил двадцатый век... Или двадцать первый? Много зим назад хозяйка принесла с Рынка 'ка-лен-дар', на нем было начертано красными буквами: MILLENIUM. Только я уже запамятовал, что это слово означает. Даже деньги у них теперь другие: однажды я мельком видел, как хозяин с любопытством вертит в руках непривычные розовые бумажки 'евро'. И еще диковина: маленькое черное устройство с кнопками под названием 'мобиле'. Садовник говорил, что эта штуковина позволяет разговаривать с людьми на большом расстоянии. Вот бы мне ее тогда, в тот день! Только здесь у нас она почему-то не работает.
Я попытался восстановить в памяти ту, прошлую жизнь. Большие шумные города. Густые потоки машин. Толпы людей, ежедневные утомительные поездки на работу. Наверное, я уже не смог бы работать по специальности: должно быть, техника ушла далеко вперед.
Ин-тер-нет, телевизор. Карьера, нервотрепка, страх остаться без работы. Бесконечная погоня за деньгами, за вещами. У Светки, наверное, уже взрослые дети... Сложная, суетливая жизнь. А ведь на самом деле жизнь очень проста. Я знаю, я много думал об этом звездными ночами.
Единственное, чего бы мне в том мире хотелось сделать - это походить по Рынку, посмотреть, понаблюдать: продает ли кто-то армейские фонарики.