Залитый солнцем пустынный перрон. Противоположная платформа, наоборот, в густой тени от здания вокзала, и заполнена людьми. Публика самая пестрая. Много мужчин в темной потрепанной одежде с тупыми лицами, на которых застыла первобытная, животная жестокость. Другие, напротив, выделяются болезненно подвижной мимикой. Размалеванные женщины с порочными губами. Наркоман с обращенным внутрь взором, вряд ли понимающий, где он находится.
Белобрысые подростки с вороватыми глазами, которые беспрерывно шарят в поисках поживы. Хотя какая здесь может быть пожива - ведь все пассажиры без багажа. Лишь один хорошо одетый господин с холеным лицом пытается спрятать серебристый кейс под полой шубы, выглядящей совсем не по сезону. Но его уже заметил охранник в черной форме и, расталкивая толпу локтями, хриплым голосом орет: "Куда! С вещами нельзя!" После непродолжительного сопротивления господин вынужден расстаться со своей поклажей, которую блюститель порядка забрасывает в обнесенный решеткой контейнер. Второй охранник заодно стаскивает с поникших плеч богатую шубу.
"Подскажите, где тут буфет?" - спрашивает полноватый мужчина у мрачной компании молодых людей. "Сегодня же воскресенье" - невпопад отвечают парни, и с веселой злостью хохочут над собственной шуткой.
На фасаде здания, замыкающего перрон, свежая надпись золотой краской: "СТРАШНЫЙ СУД города МОСКВЫ". Ниже - черная табличка с часами работы. Высокие дубовые двери выплевывают все новые партии пассажиров. Многие лица еще хранят выражение растерянности и горестного недоумения. На других написано глубокое уныние и покорность судьбе.
Хрипит динамик; противный женский голос, как на всех вокзалах в мире, объявляет: "Поезд на райцентр прибывает к первому пути". К освещенной солнцем платформе плавно подходит блестящий состав с вагонами первого класса и белоснежными шторками на окнах. Дикторша возобновляет свой невнятный монолог: "Пассажирам райского поезда пройти на посадку".
Толпа на перроне заколыхалась, хотя к ннм это объявление не имеет отношения. Проход между платформами охраняет жидкая цепочка служителей в белой униформе. Под напором толпы они покрепче расставили ноги и сцепились локтями. Но народ продолжает наседать, слышится матерная брань и женские вскрики. Моложавый служитель в середине оцепления пытается прикрыть крылом свой лик, в который со всех сторон летят смачные плевки. Цепь выгибается дугой, грозя вот-вот разорваться.
Тогда в дело вступают черные охранники, до того лениво курившие у двери с надписью "Служебный ход". В дело идут дубинки, слышны стоны и проклятия. "Убивают!" - истерично взвизгивает седая женщина с запекшейся кровью на лице. "Как же, вас убьешь..." - угрюмо бурчит рыжий охранник, сплевывая себе под копыта и продолжая орудовать дубинкой.
Наконец, толпа пятится вглубь платформы, оставляя на сером асфальте шапки, платки и чьи-то раздавленные каблуками очки с золотой дужкой. В этот момент из матовых стеклянных дверей здания выходит на теплый от солнца перрон группа праведников, тоже налегке, без багажа. Одеты скромно, но аккуратно, в чистой, выглаженной одежде преимущественно светлых тонов. В большинстве своем - простоволосые женщины разного возраста, несколько мужчин кроткого, одухотворенного вида. Много детей с кудрявыми волосиками, но тоже с личиками землистого цвета. Есть даже инвалиды на колясках.
Толпа на противоположной платформе встречает их гиканьем, свистом и непристойными шутками: "Детка, иди к нам; мы покажем тебе небо в алмазах!" Пассажиры, стараясь смотреть себе под ноги, растягиваются вдоль платформы. Женщина в киоске с надписью "Райские принадлежности" однообразно выкрикивает: "Аксессуары! Аксессуары!" Две девушки под ручку стеснительно смотрят по сторонам и подходят к окошечку. И сразу же возле киоска образуется небольшая очередь.
Но вот раздается короткий гудок, и пассажиры спешат занять места в вагонах. Сквозь прозрачные стекла видно, как они хлопотливо устраиваются на полках, целомудренно задергивают шторки. Поезд плавно трогается с места и медленно набирает ход.
Непривычная картина: пустая платформа, никто не идет вдоль вагонов, не машет прощально рукой. Только толпа на другой стороне угрюмо наблюдает за удаляющимся поездом. Слышны завистливые реплики: "И там им все лучшее, и тут в первую очередь... Им первый класс, а нам телячьи вагоны!" Поезд уплывает вдаль и постепенно растворяется в туманной дымке.
Из репродукторов вновь разносится неразборчивое карканье диспетчера. В дальнем конце платформы появляется закопченный, натужно пыхтящий паровоз. Из трубы стелется густой дым, временами вылетают огненные искры. Запахло серой, креозотом и еще какой-то дрянью.
Вдруг в руках некоторых ожидающих оказываются мобильные телефоны, неизвестно как уцелевшие после обысков и магнитных рамок. Небритый детина с красным в прожилках носом отчаянно уговаривает пустую немоту: "Маша! Маша!"
Мужчины на платформе притихли, выражения лиц стали строже и как бы торжественней. По женским щекам беззвучно струятся слезы. Паровоз приближается к стенке, последний раз скрипят тормоза, по составу прокатывается металлическая судорога звякающих буферов, клубы пара выбиваются из-под платформы. Наступает мертвая тишина. Где-то за бетонной оградой слышен тоскливый вой собаки. Его заглушает хрип репродукторов: "Пассажирам адского поезда пройти на посадку".
У крутых ступеней возникает кратковременная суета. Рябой мужик грубо отталкивает старушку и лезет в вагон. Смазливая девица взбирается по ступенькам, высоко задирая колени и бесстыдно оголяя молочные ляжки.
Постепенно платформа пустеет. Какая-то женщина с растрепанными волосами потеряла посадочный талон и беспомощно мечется вдоль вагонов, словно боится куда-то опоздать. Проводник ловко подхватывает ее под мышки и затаскивает в темную глубину тамбура. Состав вздрагивает и с пыхтением отходит от платформы.
***
Залитый слепящим солнцем пустынный перрон. Охранник на дальней платформе, покрытой сумрачной тенью, лениво машет метлой. Иногда наклоняется, задумчиво вертит в руках попавший под ноги предмет, и небрежно швыряет его в мусоросборник. Вдруг из-за груды пустых контейнеров осторожно высовывается чья-то голова. И тут же прячется обратно.
- Что такое? Неужели этот чудак надеется избежать своей участи, перехитрить судьбу? Ведь удрать отсюда невозможно: всюду камеры наблюдения, сигнализация. Или он надеется под покровом темноты перебраться на нашу платформу? Разве неясно, что ночи больше не будет?
Так размышляет моложавый служитель в белом, который задержался на несколько минут, прежде чем подняться в душную комнату отдыха, и теперь созерцает торчащие из-за контейнера черные каблуки.
- Что ж, допустим, у него каким-то чудом получится смешаться с толпой и проникнуть в чужой поезд. Может быть, новая обстановка окажет на него благотворное воздействие, и одним спасенным грешником станет больше? Надо ли ему мешать? Так ли уж велики его прегрешения? Я сам слышал, как судья говорил в кулуарах: "Всегда лучше ошибиться в сторону обвинения, чем допустить хотя бы одного грешника в рай". Вот если бы перекинуться с этим несчастным парой слов, заглянуть ему в глаза - тогда сразу стало бы ясно, с кем имеешь дело. И не исключено, что я смог бы ему помочь... Может быть, это всеведущий Создатель дает мне шанс исправить судебную ошибку?
- Да, но в таком случае вся ответственность ложится на меня. А вдруг это чудовищный насильник и убийца, не заслуживающий снисхождения? Ведь внешность бывает обманчива. Вдруг Создатель специально посылает это искушение, чтобы испытать меня? И что будет, если все служители станут своевольничать? Что будет, если рай наполнится грешниками? А будет то, что было на Земле тысячи и тысячи лет, когда праведники жили бок о бок с грешниками. С той разницей, что у них была надежда на спасение, а теперь этой надежды уже не будет...
- А ведь я бы мог ничего не заметить... Черт дернул меня замешкаться на платформе! Нет, долой эти мысли. Я здесь для того, чтобы выполнять волю Всевышнего. Эту волю олицетворяет Суд. Суд принял решение отправить беднягу на дальнюю платформу. Кто я такой, чтобы препятствовать решению суда?
И он решительно взмахивает крылом. По этому сигналу рыжий охранник неспешно откладывает метлу и вразвалку подходит, утирая пот мохнатой рукой:
- Привет, как дела?
- Нормально. А у вас, что нового слышно?
- Да так, ничего. Слушай, одна телка из вашей последней партии, классная была. Хотя вам это не интересно... Жаркий сегодня денек. Тебе, я гляжу, тоже перышки взъерошили. Зато не скучно. Когда народ стали гасить, я одному козлу от всей души вмазал, до сих пор нога побаливает.
- Откуда у тебя душа... - про себя думает Белый, а вслух произносит: - Зря ты так! Ему и без того предстоят вечные муки.
- Да брось, одним синяком больше, какая разница. Я его еще на дознании заметил... - Помолчав, Рыжий сплевывает под копыта и спохватывается: - Ты чего звал-то?
- Да... так... ничего... Дай закурить! - неожиданно для себя говорит Белый.
- Вам же как бы нельзя! - снисходительно усмехается Рыжий, доставая из кармана мятую пачку. - Такие подойдут?
- Да я не для себя... - смущается Белый, неловким движением вытягивая сигарету и машинально вертя ее в руках.
- Ладно, шучу, мне-то что! - фамильярно хлопает его по плечу Рыжий. - Слушай, приходи к нам после смены, подухаримся: ожидается большая партия атеистов. Они чудные, даже теперь не могут врубиться, что, типа, все без дураков, не по-детски. Прикинь, я ему говорю: "Раздевайтесь для досмотра" - а этот баклан что-то лопочет о личном пространстве. Короче, интеллигенция! - и он еще раз презрительно сплевывает.
- Хорошо, попробую... Надо посмотреть, как там со временем... Может, в другой раз. - бормочет Белый, стараясь поскорее избавиться от собеседника.
- Ну, как знаешь - с обидой в голосе произносит Рыжий, круто разворачивается и отходит, широко расставляя копыта.
А Белый, бросив последний взгляд на злосчастные каблуки, задумчиво направляется к зданию вокзала: "Пусть все идет своим чередом".
Медленно поднявшись по лестнице, он заходит в комнату отдыха, растягивается на свободной кушетке. С наслаждением расправляет крылья. Шепчет, беспокойно ворочаясь с боку на бок: "Должна же хоть у кого-то оставаться надежда..."
Внезапно снаружи доносится сдавленный крик, и вслед за ним резкая трель свистка. Очнувшийся репродуктор бубнит что-то тревожное.
Белый вскакивает, в один прыжок подлетает к окну: Двое охранников цепко держат извивающееся тело. К платформе подкатывает скрипучая дрезина. Охранники бросают свою ношу в гулко громыхнувший кузов; на железном поручне с сухим треском защелкивается браслет наручников.
- "Пускай все идет своим чередом" - устало повторяет служитель в белом и отворачивается от окошка.