Кобыливкер Артур Семёнович. Очередь

Очередь

А ну-ка песню нам пропой весёлый ветер...

(final fantasy)

- Кто последний? - войдя в мрачный зелёный коридор, спросил я на иврите, так как люди, стоявшие в очереди, не казались русскоязычными. Девушка лет двадцати, с выкрашенными в ярко-бордовый цвет волосами и серебряной серьгой в носу, отозвалась на мой вопрос, причём, ответила сразу на русском, как будто бы у меня на лбу клеймо "Россия". Я никогда не старался быть похожим на израильтян, даже наоборот, но в этот раз, не знаю почему, мне показался её ответ на русском, не смотря на то, что вопрос был задан на иврите, дерзостью. Конечно, я постарался не показывать, что меня это как-то задело, а просто прислонился к крашенным зелёной краской панелям и стал, немного от скуки, немного из любопытства разглядывать стоявших и сидевших в очереди людей. То были люди разных возрастов, разных комплекций и даже разных вероисповеданий: так некоторые прикрывали свои макушки разновидными ермолками, другие украшали шеи разнокалиберными распятиями, третьи, судя по росту, одежде и говору, явно с островов Микронезии, и даже один седобородый старец, посетивший Мекку. В основном люди были грустны, в их глазах таилась некая тревога, разве что двое панков неопределённого пола, скорее всего, девицы, почёсывая свои разноцветные ирокезы, задорно о чём-то щебетали на английском. Очередь продвигалась быстро, но передо мной было ещё человек двадцать, так что проскучать в этом мрачном коридоре мне предстояло ещё не менее часа.

Вышел толстый и чёрный, по всей видимости, эфиопский соплеменник, дежурный охранник и попросил, чтоб за мной больше не занимали, так как сегодня приём будет проводиться лишь до полудня, а сейчас уже одиннадцать.

- Который час, простите? - вдруг, из-за спины, обратилась ко мне девушка с серьгой в носу.

Я, резко обернувшись, даже не посмотрев на часы, ответил, что уже одиннадцать и две минуты.

- Интересно, как, не смотря на часы, вы можете определить время с такой точностью? - спросила она, с неким тоном недоверия в голосе.

- Так это просто, по солнцу. Ведь солнце, из того окна, что напротив нас, так слепит глаза, что, отведя слезящийся взгляд, моментально натыкаешься на часы, висящие на стене.

Она, мягко улыбнувшись, начала глазами искать часы на стене, но лишь взглянув в слепящее окно, резко отвернула взгляд, и тогда заметила часы над дверью.

- Обманщик! Они же нарисованы! - наполовину негодуя, наполовину кокетливо воскликнула она, и мы оба рассмеялись.

- Вовсе не обманщик, просто за пару минут до того, как ты спросила, охранник сказал, что уже одиннадцать, - сам не знаю почему, я вдруг перешёл с ней на ты, но она, после своего "Обманщик!", ни капли не смутилась.

Мы смотрели друг на друга, улыбались, но молча, ибо, о чём говорить, ведь мы незнакомы. Первым молчание прервал я:

- Выезжаешь куда-нибудь или устраиваешься на работу?

- Да, что-то в этом роде, - как-то неуверенно ответила она, и потупила взгляд.

- Вечно в этих тур-агентствах придумывают что-то странное, и обязательно обременительное, - сказал я, стараясь поддержать начавший угасать огонёк ещё не распалённой беседы.

- Да, я тоже заметила, сегодня куда ни пойдёшь от тебя могут потребовать чего-нибудь такого, чего никак не ожидаешь, - сказала она, и вновь посмотрела на нарисованные на стене часы.

Время шло, очередь продвигалась, и лишь на странной картине, по непонятной нам воле какого-то художника всё ещё было начало двенадцатого.

- Правда, страшно смотреть на эти часы? Начинает казаться, что время остановилось навсегда. Я с детства боялась смотреть на замершие стрелки часов или на неподвижный маятник. Вот и сейчас, ощущение как в морге, - сморщив в гримасе неприязни юное лицо, она быстро отвернулась от настенной живописи.

- Да нет, вроде нестрашно. Картина картиной, не Дали, конечно, но здесь сойдёт. Да, прости, я не представился. Дима, - сказал я, и неловко протянул ей руку.

- Инна, - ответила девушка, и легонько коснулась моей ладони.

- Очень приятно, - улыбнувшись, сказал я.

- И мне тоже, - сказала она, и, сконфузившись, отвернулась.

Подошла наша очередь, нам выдали анкеты и попросили заполнить.

- Дим, - обратилась она ко мне, после того, как я поставил точку под нехитрыми бюрократическими письменами, - ты мог бы мне помочь заполнить анкету, а то я с ивритом ещё не в ладах, я ведь только пол года здесь, да и ручку с собой не взяла - попросила Инна, и я взял в руки её анкету.

- Конечно, нет проблем, но понимаешь..., здесь вопросы есть такие...гм-гм, ну как бы тебе сказать..., сугубо личного характера, - запинаясь, сказал я, пробежав глазами по уже знакомому вопроснику.

- Ничего, может, мы что-нибудь пропустим, где-то поставим прочерк. Давай начнём, а там видно будет, - предложила она, и мы пошли вперёд вопрос за вопросом.

- В начале здесь всё очень просто: фамилия, имя, отчество, год и дата рождения, причина подачи анкеты, особые замечания и т.д., - перечислял я все пункты анкеты.

- А что такое "особые замечания"? - спросила Инна.

- Точно не знаю, но могу рассказать анекдот, не о нас, конечно, а вообще, - предложил я, так как действительно не знал, что могут значить эти "замечания", и в своей анкете просто проигнорировал этот пункт.

- Хорошо, давай, только, чур, смешной! - наигранно сурово предупредила она.

- Постараюсь, - сказал я, потупив взгляд, как провинившийся ученик, и начал так:

- Значит, собираются двое новых русских за кордон. Сидят, руки чернилами марают - анкеты заполняют. Тут один другого и спрашивает: "Слушай, братан, тут написано "особые приметы", а чо это такое, чо писать-то?", а другой ему и отвечает: "А ты знаешь, кто такой Лев Толстой? Нет?!? Тогда так и пиши - Я не знаю кто такой Лев Толстой!".

Инна спрыснула, я чуть улыбнулся, анкету кое-как заполнили. Она вошла в приёмную. Вскоре вышла, может немного озабоченная, но не грустная, какой казалась раньше. Я спросил, не хотела бы она выпить со мной по чашечке кофе, где-нибудь в кафе на набережной? Она согласилась, при этом, так улыбнувшись, как будто бы ничего другого и не ожидала. Я её попросил меня подождать и зашёл в приёмную.

Не смотря на часы сиесты в кафе было немноголюдно, нежарко, нешумно. Тихо играла музыка, едва слышно жужжали старенькие вентиляторы и пара неутомимых мух. Мы ели французские крэпы со сладким творогом и черничным вареньем, запивали горячим шоколадом. Инна, хотя и казалась совсем худенькой, аппетит имела отменный, может это до сих пор сказывался эмиграционный стресс. Она в большей степени молчала, я же наоборот, старался быть интересным рассказчиком. Рассказывал обо всём, что приходило в голову, то были и анекдоты, и разные случаи из жизни, и даже стихи, а ещё истории о моих приключениях в разных странах, где за время эмиграции мне удалось побывать. Мне всё же удалось рассмешить эту "царевну-несмеяну", как я успел прозвать её про себя, но разговорить никак. То есть она сказала, что ей рассказывать-то нечего, а если что и есть, то это не застольное, да и скука в том мертвецкая. Что ж, я настаивать не стал, и лишь постарался в своих россказнях не очень казаться вралем.

Неожиданно она помрачнела, даже плаксиво шмыгнула пару раз носом, затем почти шёпотом сказала вот что:

- Знаешь, Дима, я тебе очень благодарна, прости, что так прямо, но мне действительно хорошо с тобой, особенно в такой день. Ведь сегодня вечером должна была состояться моя свадьба.... Но видно не судьба..., да и ребёнку не суждено было родиться, я его потеряла.

Она замолчала, по её щекам скатилось пару мутных капель, но ни плача, ни истерик, как я уже было начал ожидать, не было. А было лишь гробовое молчанье и такая же кладбищенская угрюмость.

Что бы хоть как-то разрядить, на мой взгляд, "взрывоопасную" обстановку я предложил пройтись по берегу моря, и обязательно босиком, послушать прибой, побросать "блинчики".

Мы гуляли по берегу пустынного пляжа, собирали ракушки и камешки причудливых форм. Обувь держали в руках, босые стопы омывало ещё не летнее море. Густая сизая пена лениво сползала с наших ног на серый и холодный песок, мягкая тина застревала между пальцев...

Сейчас тяжело объяснить, как это всё произошло, да и желания, капаться в деталях, нет никакого, но только к трём часам ночи, обессиленный и ошалелый, может от страсти, может от вина, я вышел из её квартиры и направился в сторону своего дома, где меня, как не прискорбно это признать, никто не ждал.

Ни телефона, ни адреса Инны я не знал, лишь визуально помнил, где находился её дом, и потому весь следующий день, с самого утра и до позднего времени потратил на его поиски, но всё тщетно. Я ходил по похожим улицам, заходил в похожие дома, звонил в похожие двери, но девушки с ярко-бордовыми волосами и серьгой в носу нигде не нашёл.

Через неделю, вновь став в очередь, но теперь уже за ответом, я встретил тех двух панков, которые в первый раз показались мне девушками, нет, это были парни, хоть и очень женственные, и в этот раз они не хихикали, а были взволнованны, мрачны, и даже их пёстрые причёски, казалось, потускнели, тем самым, выражая свою солидарность с настроением хозяев.

Я, не стану скрывать, что надеялся встретить там Инну, но мои надежды не сбылись.

По мнению моих знакомых, да и по моему собственному, я не очень-то страстен, как человек, по натуре, и, быть может, потому женщины в моей жизни это не только редкость, но и случайность. И, наверное поэтому, время, проведённое с Инной, врезалось в мою память ярким всплеском страсти, подобной цвету её волос. Ведь с тех пор прошло уж несколько месяцев, а та яркость и, что особенно необычно, ясность в моих сновидениях всё не тускнеют...

Тоня, моя школьная подруга, долгое время находилась в сильнейшей депрессии, потому мы и не общались, то есть я всё время искал с ней контакта, но она стала затворницей, и лишь совсем недавно она поведала мне из-за чего весь сыр-бор. Друг её, с которым она встречается вот уже не первый год, можно сказать жених, вдруг решил с ней расстаться. Расстаться и всё, без каких-либо приличествующих моменту объяснений. Сказал, что уходит, и ушёл. Вот так! Конечно, она была в шоке, но ни с кем эту тему обсуждать не хотела. И вот недавно, спустя три месяца, он явился, пришёл к ней домой виниться-каяться. Выдумщик он, однако! Наплёл Тоне с три короба, мол, на заводе, где он тогда работал, неожиданно исчез один из рабочих, его напарник по инструментальному цеху, некто Бетау Аока, эфиоп. Через неделю тот позвонил в дирекцию и рассказал, что у него обнаружили СПИД. Конечно, для всех работников это был шок, но для Тониного друга вдвойне, ведь он неоднократно ранил пальцы о те же инструменты, о которые резался и Бетау Аока. Решив провериться на ВИЧ, он через неделю получил предварительный ответ - "отрицательный", но окончательного вердикта следовало ждать ещё три месяца, после которых он и явился с повинной, мол, боялся не за себя, а за Тоню.

И если это всё правда, то хорошо то, что хорошо заканчивается; и я рад тому, что они вновь вместе; и Тоня не в депрессии; и мы прекрасно, как и в былые времена, общаемся. А на днях Тоня и её друг пригласили меня пообедать где-нибудь в городе.

Тоня, так как была за рулём, не то, что я, безлошадный, заехала за мной, и мы отправились в кафе, где нас ждал её друг и его, как Тоня выразилась, странная знакомая. По его словам он с ней познакомился в ВИЧ - центре, когда забирал результаты анализов. Он вышел из кабинета, на душе отлегло - "отрицательный", она же сидела на скамье и тихо плакала, и он, не спрашивая, догадался - "положительный". Он подсел, и не потому, что был Дон Жуаном, а чтоб успокоить, поддержать. Они познакомились, позже сдружились, и вот уже три месяца, как он её опекает, причём опекает во всём. Они, Тоня и её друг, стараются поддерживать эту девушку, стараются отвлечь её от мрачных мыслей, потому и приглашают её всегда и везде, куда бы ни шли, вот и сегодняшний обед не исключение. Мне тоже стало жаль эту несчастную, и жутко захотелось ей чем-нибудь помочь. Я высказал это Тоне, и та лишь сказала, что таким людям как эта девушка, да и людям вообще всегда необходимы дружба, любовь, или хотя бы простое человеческое общение, чтоб ни в коем случае они не почувствовали себя отверженными, изгоями. Конечно, с этим нельзя было не согласиться.

Мы зашли в небольшой ресторан, что на самом берегу моря. В углу, за небольшим круглым столиком сидел Тонин друг, курил, судя по выражению лица, напряжённо о чём-то думал. За столом он был один. Мы подошли, Тоня его поцеловала, я пожал руку.

- А...где...? - и Тоня кивнула в сторону дамской сумочки, лежавшей на столе, рядом с пепельницей.

- Сейчас вернётся. Услышав, что ты придёшь со своим школьным приятелем, она побежала в дамскую комнату, к зеркалу, прихорашиваться, - со смешком в голосе, ответил Дима, мой тёзка, и пригласил нас за стол.

Мы присели. Официант принёс лимонад со льдом и меню. Потягивая ледяной напиток через соломинку, я, не без разыгравшегося аппетита, глотал слюну и сконцентрированным взглядом бороздил гастрономические моря местного меню.

- Здравствуйте, - прозвучало где-то вблизи, но позади меня.

Я медленно развернулся, отставив в сторону стакан с лимонадом. В этот момент мне показалась, что ледяной напиток начал закипать во рту...

Те же ярко-бордовые локоны на маленькой аккуратной головке, та же чернёного серебра серьга в курносом веснушчатом носу, тот же грустный взгляд зеленовато-серых глаз и та же милая, чуть тоскливая, но всё же приветливая улыбка...

Полгода, как она больна. Полгода, как мы не виделись. Снова зелёным крашеные панели, снова очередь и нарисованные на стене часы, всегда показывающие одно и то же неживое время. Грустные, озабоченные лица людей. Анкеты. Анализ на ВИЧ. Через неделю первичные результаты, через три месяца окончательные...

Мне всегда казалось, что я не трус, но должен признать - мне страшно, страшно смотреть на стрелки часов, которым никогда больше не сдвинуться...

Я сняла наушники, слушала ветер

В открытые двери пустой маршрутки.

Ветер рассказал мне о страшном секрете,

Что нам остаются последние сутки...

А у тебя СПИД, и значит мы умрём...

А у тебя СПИД, и значит мы...

Оставить комментарий © Copyright Кобыливкер Артур Семёнович (brat21x@yandex.ru) Размещен: 01/01/2011, изменен: 20/09/2016. 15k. Статистика. Статья: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:

Кобыливкер Артур Семёнович : другие произведения.

Очередь