- Плохо, малыш... совсем плохо, - Дейра вздохнул и помог Шуту подняться. - Опять боишься. Опять земли не чувствуешь.
Шут, сердито выпятив губу, стряхивал с ладоней налипшие хвоинки. Все-то он знал, все понимал, но... это ведь так трудно - удержаться на руках. Уж сколько раз пытался - а все без толку. Пока Дейра помогал - выходило замечательно, а как сам... Он второй день бился и никак не мог заставить свое тело стоять ровно, не заваливаясь.
А вокруг звенело лето... Жаркое, яркое... лето душистых трав, сверкающих речек, долгих пыльных дорог... И больше всего Шута пугала мысль, что эта новая жизнь отвергнет его за неумелость, что акробаты сочтут, будто новый член их труппы никуда не годен, и вернут глупого в монастырь.
- Не бойся, - сказал Дейра, подталкивая Шута обратно к коврику. - Не бойся упасть. Прекрати вставать на руки. Начни просто падать, кувырком через голову. И тогда поймешь, что в этом нет ничего страшного. У тебя сзади будут ноги, на которые всегда можно опереться. Или, в крайнем случае, мягкая задница, на нее и вовсе не страшно брякнуться! - он весело ухмыльнулся. Но Шуту было не смешно. Он уже успел несколько раз ощутимо брякнуться и оттого совсем растерял весь свой первоначальный задор.
Ковыряя наполовину съеденный подсолнух, к ним подошел Виртуоз. Как всегда хозяин показался Шуту таким большим, грозным... Он был коричневый от загара, в черных лохматых волосах блестели редкие бусины, куртка небрежно распахнута на голой груди. Хозяин постоял, поглядел на Шутовы потуги. Хмыкнул, сплевывая скорлупу от семечки:
- Да парень, падать - это первое, чему ты должен научиться. В падении - весь фокус любого представления. Если Дейра станет просто ходить по канату, люди быстро решат, что дело его - пустяшное. Не-е-ет... Обязательно нужно упасть. Упасть красиво, так чтобы зрители поверили, будто ты сейчас разобьешься ко всем демонам! И в последний миг сделать что-нибудь эдакое. Вывернуться покрасивей. Дать им понять - мол, ты нарочно их пугал. Вот тогда твой труд оценят. Увидят, что ты и в самом деле рискуешь! - он отбросил подсолнух и подошел к Шуту. - Ну-ка давай! Пошел!
Шут, наверное, все-таки понял. Он снова упал, но на сей раз мягко, потому что был к этому готов.
- Вот так, - удовлетворенно улыбнулся Виртуоз. - А теперь делай это до тех пор, пока не научишься падать как кошка. И руки! Руки прямей держи, тверже. Да не расставляй ты их так широко! Толку в этом нет. Пошел!
- Пошел! Нуу! - Шут услышал, как тонкий длинный бич со свистом рассек воздух. Возница был хмурым неопрятным мужиком в плаще, заляпанном дорожной грязью. Но в его большой крытой повозке оказалось достаточно тепло, чтобы добраться до главного тракта и найти экипаж получше.
Степных лошадей они отпустили. Всех, кроме того смирного невзрачного Кайзиного конька, который теперь трусил на привязи за повозкой. 'Они свободные, - напомнил Шуту Кайза. - Они должны вернуться домой'.
'А когда же мы будем дома? - думал Шут, сидя на краю у заднего борта фургона и глядя, как убегает вдаль дорога. - Да и где он, мой дом?'
Миновало уже много часов с того момента, когда они пересекли широкую реку, отделявшую Тайкурдан от Закатного Края, и Шуту все еще не верилось, что он на родной земле, что по обе стороны от дороги - стройные леса. Столько дней вокруг не было ничего, кроме степи... Иной раз ему казалось, будто во всем мире уже не осталось ни высоких каменных замков, ни больших городов, ни морей, ни ветвистых дремучих чащ.
Только посвист ветра в ковыле, тишина и бескрайнее небо... Только пыль из под копыт диких лошадей да одинокий крик степного орла высоко над головой...
В небольшой деревушке на берегу они нашли этого мужика, который за несколько серебряных монет согласился отвезти путников до большого тракта. Там, по его словам, имелся постоялый двор и другие желающие подзаработать перевозкой. Только вот беда - денег у Шута почти не было... откуда бы им взяться? А пользоваться золотом Элеи он не желал, чем вызывал немалый гнев с ее стороны - принцесса не видела смысла пытаться заработать то, что и так отягощает ее мошну. Наверное, они опять бы поссорились, но Кайза все решил за Шута. Молча взял у Элеи ее кошель, отсчитал сколько просил возница и отдал тому. Степного шамана никакие условности не обременяли... 'Отдашь этот долг после', - сказал он сердитому Шуту и начал сгружать свое добро с коня в повозку.
Дорога стелилась, таяла в клубах пыли из под колес... Хирга от нечего делать научил Кайзу играть в карты и теперь пытался хоть раз обставить шамана. Они неплохо сдружились, эти двое. Оба смуглые, черноволосые, только у мальчишки глаза большие, как у всех жителей Суварта... Оруженосец, сам того не замечая, даже повадки шамана стал перенимать - то улыбнется с хитрым прищуром, то вдруг так загадочно хмыкнет.
Рядом с ними, свернувшись клубком на куче из походных мешков и одеял, спала Элея. Она подложила под щеку ладонь, а второй рукой до самого носа натянула Кайзину овчину. Во сне наследница Брингалина так мало походила на строгую властительницу...
'Бедная...' - с грустью глядя на нее, подумал Шут. Длинный переход через степь вымотал принцессу до темных кругов под глазами. Но сами глаза... они как будто стали даже ярче. В них появилось нечто новое, чего прежде Шут не замечал.
Сам он не хотел ни играть, ни спать, ни даже разговаривать. Просто смотрел на дорогу, сидя у края фургона и свесив ноги вниз. Когда-то ему уже довелось проезжать здесь. С Виртуозом и его труппой... Нет, они тогда не пересекали реку и не ступали на землю тайкуров. Шутову хозяину зачем-то понадобилось наведаться в одну из приграничных деревушек. Может в ту самую, где нынче они нашли этого возницу, может, в соседнюю. Разве теперь вспомнить... столько лет прошло. Шут тогда был совсем маленьким, не минуло и пары месяцев с того дня, как его отдали бродячим артистам. К тому моменту он уже успел понять, что норов у хозяина не самый простой... но боги, как его восхищало все, что делал Виртуоз!
Лишь много, много лет спустя, незадолго до того ужасного пожара, он узнал, почему на самом деле оказался в балагане Ларса. Да, это был счастливый случай, но... не такой уж и случайный. Дала рассказала Шуту, что Виртуоз искал мальчика себе в ученики. Не только королям нужны наследники, артистам тоже... А Вейка не могла продолжить дело своих родителей - в младенчестве она перенесла тяжелую болезнь и навсегда приобрела едва заметную, но совершенно недопустимую для такого ремесла хромоту. Ее ноги были испорчены недугом... Лекарь запретил делать с девочкой то, что делали с Шутом. Она росла милой и чудесной, но боги не дали дочери Виртуоза ни ловкости жонглера, ни силы акробата, ни гибкости танцовщицы. Быть может, повзрослев, она освоила бы ремесло кукольников, но тогда, в детстве, Вейка была совсем обычной. Отец любил ее безумно, но никогда не пытался сделать подобной себе. Вместо того взял Шута... Словно знал, что своего мальчика у него так и не появится. А может и правда знал...
- Сто-о-ой... - хриплый голос возницы взрезал скрипучую тишину мерного движения. Шут проснулся от этого крика и резкого толчка, с которым остановилась повозка. Сонно моргая, он сел и несколько секунд пытался понять, где находится. Все смешалось в сознании - степь с ее шатрами, дорога от реки и даже отчего-то воспоминание о тех покоях, где он жил в Чертоге. Тряхнув головой, Шут засветил небольшую лампаду под крышей повозки. Солнце, судя по всему, давно село, и на мир опустилась ночная темнота.
- Ох... - простонал рядом Хирга и выбрался из-под теплой овечьей шкуры, которая скрывала его до самой макушки. Черные лохмы торчали во все стороны, как взъерошенные вороньи перья. Мальчишка широко зевнул, поспешно прикрывая рот кулаком, и принялся искать сапоги. Рядом с ним хмуро завязывал плащ Кайза - в его глазах не было и следа сна. Похоже, шаман был единственным кого не коснулось желание вздремнуть. Или же он просто не поддался ему, что в общем-то было вполне разумно...
Элея, ничего не слыша, крепко спала...
Снаружи доносились обычные для постоялого двора звуки - гул людских голосов, лай собак, хмельное пение не в лад, плач младенца... Кобыла, запряженная в повозку, радостно заржала: верно, почуяла запах сена. Они встали у самой конюшни, Шут понял это по густому лошадиному духу. Кайзин конь был сдержанней - он только громко фыркал.
- А... Свен. Чего пожаловал на ночь глядя? - кто-то тяжело ступая, почти шаркая ногами, подошел к повозке.
- Постояльцев вам привез, - хрипло пробурчал ее хозяин. - Чудные... один вовсе из диких...
- Тайкур чтоль?
- Да не... Издаля. Погоди, сейчас сами вылезут... - он подошел к заднему борту и громко постучал ручкой кнута по деревянному полу: - Эй вы! Вставайте! 'Старая подкова'. Приехали.
Кайза змеей скользнул наружу. Шут кивком велел Хирге оставаться с принцессой и выбрался следом, щурясь на яркий свет факела, который держал в руке встречавший.
- И впрямь, чудные, - хмыкнул этот человек. Лицо его скрывал капюшон, однако по ладоням сразу было понятно, что мужчина еще нестар и достаточно силен. К тому же ростом небесная Матерь не обидела. Рядом с ним крутился большой серый пес с крепким загривком и мощными лапами. Не иначе, как вымесок от волчьей крови. Злобным он не казался, но случись пришлым обидеть верзилу с факелом...
- Вы хозяин этого места? - спросил Шут прежде, чем Кайза успел наговорить чего-нибудь лишнего.
- Я-то? - мужик сдвинул капюшон, так чтобы гости могли видеть его лицо. - Нет, я брат хозяина. А заедино и вышибала местный. Так что если вы с дурным умыслом, то лучше сразу поворачивайте. Хлопот лишних тут без нужды.
- Нет у нас дурных умыслов, - устало промолвил Шут. - Нам бы комнату. А лучше две, - и поежился от холода. Только выбравшись из фургона, он почувствовал, как морозна ночь под открытым небом. Пару минут постоял, а уже зубы друг о друга начали дроби выбивать.
- Ты мне, парень, сначала деньги покажь, - без обиняков велел брат хозяина. - А то много таких... Да и сами вылезайте на свет. Говорят, в степях нынче зараза какая-то лютует. Нам этого добра не надобно. Ну-ка, сымай шапку, да ладони дай гляну. И остальным скажи!
'Сымай шапку!' - хорошо ему командовать... Сам-то вышибала был тепло одет, в отличие от Шута, который сдуру продал свою дергитскую одежду еще у границы с Закатным Краем. Уж больно дрянное это дело - совсем без медяка в кармане ходить. Вот только шапка и осталась...
Шут без улыбки сделал, как было велено, и взглядом показал Кайзе, чтобы тот тоже не упрямился. В степи шаман знал больше, но здесь, среди своего народа Шут гораздо лучше разумел, как следует себя вести. Убеждать вышибалу, что зараза отражается вовсе не на руках или лице - себе дороже. Потом бы не отбрехались, что, видев настоящие признаки чумы, остались здоровы. Впрочем, Шут сделал в уме узелок - надо как-то объяснить местным, чего они должны остерегаться на самом деле. А то и в самом деле - придет сюда Огненная Смерть, а они и не признают ее.
Когда путники наконец вошли в харчевню постоялого двора, народ уже помаленьку расходился спать. Впрочем, даже в поздний час было заметно, что заведение не пустует. В тусклом свете дешевых лампад доедали свой ужин люди самого разного сословия и достатка - те, кого ночь застала в пути.
- Людно у вас... - промолвила Элея, оглядывая большую, но не особенно уютную комнату с грубыми дощатыми столами и широким очагом у дальней стенки. Об удобстве гостей здесь никто не думал - все равно во всей округе других таких заведеней не было. Принцесса устало опустилась на одну из скамей и на мгновение прикрыла глаза ладонью, пытаясь удержать сознание в бодрости. В харчевне пахло прогорклым маслом от чадящих ламп, жареным мясом и табачным дымом.
- Так ведь и дорога не абы какая, - усмехнулся вышибала, без церемоний отбирая у проходившей мимо разносчицы недообглоданную кем-то кость. В тепле харчевни он снял плащ и оказался хмурым детиной с лицом некрасивым, но весьма осмысленным. Пес увязался за ним следом и теперь, перступая лапами, выразительно облизывался, видя угощение в руках хозяина. - Торгаши тут так и шастают. Ужинать будете? Или сразу в комнаты пойдете? - не ожидая ответа, вышибала обернулся к своему серому спутнику и ласково пожурил его: - Ах ты, проглот... Ну на, на... скажи спасибо Ремше! Кто б еще тебя так баловал...
Глядя на Элею, Шут подумал, что ей нужно в постель как можно скорее, но сама она решила все-таки поужинать. Последний раз горячую пищу им довелось есть почти сутки назад... А в 'Старой подкове' угощали жареной бараниной и овощным рагу. Нашелся здесь и сыр, и простенькое красное вино, и свежий душистый хлеб... Отломив ломоть от большого каравая, Шут поднес его к лицу и со стоном наслаждения вдохнул родной запах... Такой хлеб пекли только в Закатном Крае...
Когда женщина с усталым безрадостным лицом принесла им жаркое, Элея выложила еще несколько монет и непререкаемым голосом королевы велела подать в ее комнату горячую ванну. Разносчица хотела было возмутиться и заявить, что в такое время приличные люди дурью-то не маются. Но, поглядев на Элею, смолчала - смахнула деньги в передник и лишь кивнула. По ее тяжелой походке Шут догадался, что жизнь у этой женщины несладкая. Ему показалось, он даже видит все те обиды и горести, которые соткались вокруг нее в темный серый кокон... И было на этом коконе только одно светлое пятнышко, Шут откуда-то знал, что это сын - уже не маленький, он жил далеко, отданный в подмастерья...
Комната оказалась такой же дрянной, как и харчевня: голые стены, две лежанки, да крохотный столик с чашей для умывания. Простыни в этом заведении меняли, только если попросить, а под матрацами наверняка водились клопы. Но Шуту было уже безразлично. Он только Элею пожалел, да и то понимал, что после степных ночевок местная перина покажется ей самой мягкой в жизни. Тем более, что принцессе не приходилось делить ее ни с кем - Элее досталась вся вторая кровать целиком. В отличие от мужчин, которые улеглись спать втроем. Впрочем, Шут уже давно привык спать в тесноте, находя у себя подмышкой то Кайзин локоть, то Хиргины нечесаные космы.
И опять ему приснился тот канат. Опять Шут свалился на потеху зрителям...
Он проснулся с колотящимся сердцем и сердито вздохнул. Этот сон преследовал его уже не первую ночь. Он не пугал так, как те прежние кошмары, был давно привычным и успел порядком надоесть. Шут и без того прекрасно знал, что опасность крадется за ним. Идет следом и выжидает.
Уснуть он уже не сумел - видать, выспался в повозке. Шут покрутился с боку на бок и в конце концов выбрался из постели - жесткой, как койка из корабельной каюты. Натянув куртку и тихо прикрыв за собой дверь, он вышел в общий коридор. Все было погружено во тьму, только снизу в харчевне едва заметно мерцал угасающий очаг. Зевая и поскребывая нелепую поросль, которая покрыла его лицо, Шут направился к лестнице. Никакой цели у него не было - просто хотел чуть размяться, между делом в уборную заглянуть.
Спускаясь, он услышал непонятные звуки, словно бы кто-то всхлипывал. Шут озадаченно нахмурился и поспешил вниз. И уже на последних ступеньках увидел, что зря торопился... Никто там, в полутемной харчевне не плакал и не страдал. Напротив... этим двоим было очень даже хорошо. Шут в смятении застыл у подножия лестницы, глядя, как шатается под ними тот самый стол, за которым гости не так давно ужинали. Конечно, в Чертоге Шуту случалось увидеть распаленных страстью господ, но не так вот... неожиданно. Смешавшись, он медленно отступил назад, и надо же было - именно в этот миг мужчина поднял голову и встретился с Шутом глазами.
- Ах ты... - прохрипел он злобно. И без того красное лицо совсем побагровело от гнева. Женщина испуганно вскрикнула, думая, что эти слова обращены к ней, а потом обернулась и тоже увидела Шута. - С-сучий сын!
- Простите... - пробормотал тот, делая еще шаг назад, хотя на ступеньках, это оказалось вовсе не удобно. А мужчина, судя по всему, был крепко пьян, да к тому же по натуре своей горяч на руку. Пока женщина торопливо одергивала юбки, он за неимением чего-нибудь более серьезного, подхватил тяжелый глиняный кувшин и двинулся к Шуту с совершенно недвусмысленным намерением размозжить голову незваному гостю. - Эй! Я же просто шел в уборную!
Шут понял, что никакие доводы тут не помогут. Убегать ему тоже не показалось вполне достойным. Он упрямо стиснул губы и, когда рассвирепевший мужик оказался совсем рядом, неожиданно для того ухватился за перила и сделал стойку на руках. Оказавшись таким образом в два раза выше, да к тому же в столь странном виде, Шут заставил горячего любовника замереть в изумлении. Не желая терять этого преимущества, он громко крикнул в лицо своему противнику и сделал такие страшные глаза, какие видел только у Кайзы, когда тот колдовал. Шут не был зол, но внутри у него словно бы что-то ощетинилось, натянулось и оттуда, из самой глубины, на обидчика посмотрел не беззащитный господин Патрик, а человек, который имел силу над ветрами и дерзость не бояться людей в масках...
Мужик, вздрогнув, отшатнулся. Осенил себя охранным знаком от демонов.
- Бесово отродье... - пробормотал он, разом утратив свой пыл и злобу. А возникшая рядом женщина бросила на Шута недобрый взгляд и быстро оттащила своего дружка в сторону, что-то сердито бормоча. Когда они скрылись в кухне, Шут позволил телу принять обычное положение и, часто дыша, сел прямо там же на ступеньках. Руки у него едва заметно дрожали от внезапного и резкого напряжения, а сам он - от чувств, бивших через край. Кувшин - это, конечно, не обнаженная сталь, но тоже приятного мало. Все произошло так быстро... Шут едва ли сам успел понять и осознать свои действия.
'Что так напугало этого дурня? - думал он, вдыхая поглубже и пытаясь унять дрожь. - Неужто мне и впрямь удалось изобразить что-то страшное? Неужели во мне в самом деле есть нечто, что способно вызвать оторопь у других?'
Все это было слишком странно.
Поленившись искать уборную и боясь опять столкнуться с давешней парочкой, Шут справил нужду прямо за дверью харчевни, которую молча охранял серый пес вышибалы. Зверь задумчиво, одними глазами, проследил за его действиями, но, судя по всему, не нашел в них ничего достойного возмущения. Он даже не отнял тяжелой головы от лап, меж которых лежала до блеска обглоданная давешняя кость.
Вернув на место тяжелый засов, Шут устало зевнул, подмигнул собаке и неспеша направился обрано в комнату, где спали его друзья.
Да, друзья... А как иначе назвать людей, которые следуют за тобой, одни боги знают почему...
Шут был уверен, что у реки Кайза простится с ними. Он и так сделал слишком много. И не его была эта дорога, уводящая прочь от степи. Не его путь... Но... когда пришло время ступить на земли Закатного Края, шаман лишь плечами пожал и велел отпустить диких лошадей. А сам остался, не объясняя ничего.
И Элея осталась.
Шут был безмерно счастлив одному только ее присутствию... Он замирал всякий раз, когда она оказывалась рядом, порой даже просто слыша ее голос... Но он искренне недоумевал, что за причуда богов толкнула наследницу Белого трона в холодные объятия этого тяжелого даже для мужчин путешествия. Молча снося все тяготы, она так ничего и не объяснила... И Кайза молчал. Оставалось лишь гадать. Притом Шут знал - шаман вовсе не принуждал Элею, как полагали хранители. Она выбрала этот путь сама.
Впрочем, иногда Шуту казалось, что принцесса не раз пожалела о принятом решении.
Чем больше путники отдалялись от Дерги, тем печальней она становилась. Шут знал, дело было не только в холоде и утомительных переходах - Элея сильно переживала о своем отце и хранителях, судьба которых оставалась им неизвестной. Кайза уверял принцессу, дескать, ничего с ее воинами не случится - покружат по степи, да вернутся восвояси. Но Элея была почти уверенна, что лорд Этен отослал в Брингалин только одно письмо - личное. А документ с подписанным ею отречением спрятал от греха подальше и велел хранителям костьми лечь, а следы наследницы отыскать.
Шут чувствовал - она права. Чувствовал - еще немного и ее тревога обернется невыносимым грузом вины. Как это ужасно, он знал по себе... И что бы там Элея ни говорила, а все равно она оставалась истинной дочерью своего отца - принцессой Белых Островов, рожденной чтобы заботиться о своем народе. Пусть даже этот народ - пять десятков человек с корабля под названием 'Вилерна'.
В конце концов Шут не выдержал и вскоре после встречи со старой шаманкой, задал вопрос, которым давно уже терзался.
- Кайза... скажи, а можно проникать в чужие сны?
- Хэ! - колдун удивленно взглянул на Шута и даже чуть придержал коня, чтобы лучше рассмотреть лицо своего спутника, уже порядком обветренное и серое от пыли. - С каких пор тебя это волнует?
- Ну... С тех самых, как ты принялся меня звать... - Шут прекрасно помнил сны, которые приходили к нему на 'Вилерне'. В ответ Кайза ухмыльнулся - как всегда едва заметным движением губ. - Ну да, не будешь же ты отпираться, что мне неспроста снилась степь задолго до того, как я ее увидел!
- Не буду, - улыбнулся шаман, хитро щуря правый глаз, над которым низко нависал меховой край островерхой шапки, пошитой из волчьей шкуры.
- Тогда расскажи, как ты это делал, - горячо попросил Шут. - Может, я смогу связаться с кем-нибудь из хранителей... Просто дать им весточку, убедить не искать нас, - он оглянулся на Элею, которая ехала чуть поодаль в сопровождении оруженосца. Лицо ее было до самых глаз укрыто теплым платком - и не рассмотреть, как она там, о чем думает, не пала ли духом совсем... Хирга следовал за принцессой точно верный телохранитель. Поняв, что мужчины замедлили своих коней, эти двое поспешили сделать то же самое, но нагонять не стали.
- Вот как... - Кайза поглядел на Шута серьезным долгим взглядом. - А не боишься, что они попросту не сумеют понять тебя? Это не так легко, сил ты потратишь много... с пользой ли?
Откуда-то из травы неожиданно выпорхнула куропатка, но прежде чем шаман успел вскинуть свой лук, она с криком улетела прочь. Шут проводил ее взглядом и тихо сказал:
- Что же делать? Ведь они там могут и вовсе сгинуть... В чужой-то земле, без помощи.
Шаман вздохнул. И по этому вздоху Шут понял, что тот явно чего-то утаил. Так оно и оказалось.
- Я уже пытался говорить с ними, - неожиданно сознался Кайза. - С этим напыщенным ежом, который меня чуть не придушил на берегу...
- Лорд Этен?!
- Пожалуй... Он назывался тогда, да я забыл. И с другим пытался, который поспокойней. Толку от этого - что с бараном толковать. Пришлось просить старую Ке, чтобы послала парочку своих сыновей в степь - отыскать этих глупцов, которым даже слово их принцессы не указ.
- О! - такого Шут не ожидал. Ему казалось, шаману и дела нет до Элеиных стражей. - Нашли?
- Не знаю. Мы ведь уехали. В сны старой Ке мне не пролезть, а железные воины меня так боятся, что сразу просыпаются.
На первую попытку связаться с хранителями Шут решился в ту же ночь. А чего тянуть-то. Кайзины поучения были выслушаны, отвар горький выпит, сознание распахнуто...
...Он не мог сказать точно, в какой момент мысли его о далеком рыцаре обернулись странным расплывчатым видением...
Все та же степь. Заунывная песня ветра. И немолодой человек, разгребающий зачем-то высокий курган из сотен камней.
- Сэр Тери... - Шут не знал, как он выглядит в этом зыбком мире чужого сна, не знал, угадает ли в нем рыцарь того господина Патрика, с которым делил каюту и тягостные часы ожидания беды. - Сэр Тери, это я, Пат.
Он узнал. Обрадовался. Отложил в сторону один из камней, который тут же обернулся детским черепом и покатился куда-то своей дорогой.
Шут плохо чувствовал себя в этом месте, чуждо, поэтому он поспешил выложить все в нескольких отточенных, заранее заготовленных фразах. Таких, какие рыцарю легче всего будет вспомнить, когда он проснется.
- Возвращайтесь на корабль, - закончил он эту пламенную речь для одного зрителя. - Возвращайтесь в Брингалин. Расскажите Давиану, что его дочь жива и здорова. Что скоро она сама вернется домой кораблем из Золотой, - он был уверен, что убедит Элею поступить именно так.
И рыцарь ему поверил.
На следующую ночь Шут точно так же явился в сон сэра Дорвела.
А еще через одну - ибо это и впрямь оказалось очень утомительно - к самому лорду Этену. И не отступался от него до тех пор, пока строптивый лорд не поклялся вернуть всех людей на Острова. Пока он и в самом деле не оказался вместе с ними на корабле - Шут понял это по тому, как изменились сюжеты снов командира хранителей.
Когда он рассказал об этом Элее, та сразу же воспрянула духом, даже из седла в конце дня выбиралась не такая измученная, как прежде. Вот только сам Шут, хоть и радовался за нее, был не особенно счастлив - он понимал, теперь, слухи о его странных способностях разнесутся быстрей степных ветров. Лорд Этен позаботится, а сэр Дорвел ему поможет.
2
По Большому тракту шли в основном торговые обозы. И никто из купцов не разбегался взять с собой еще четверых странных путников, один из которых был 'дикарем', а другой - безумцем. Именно об этом сообщалось всем, кому Шут пытался напроситься в попутчики. Сообщалось втихую, незаметно, но с завидной настойчивостью. Так что спустя три дня Кайза уже готов был подкараулить хозяйского сына и поговорить с ним по душам. Разумеется, им был тот самый хмельной страстолюбец, с которым Шута угораздило повстречаться в первую же ночь. Больше он кувшинами не размахивал, зато порядком нагадил исподтишка - несколько раз купцы соглашались довезти путников до ближайшего крупного города, но через пару часов неизменно отказывались под любым, порой совершенно нелепым, предлогом. Сам хозяин делал вид, что он тут не при делах и с удовольствием выставлял гостям счета за каждую новую ночь или трапезу в его харчевне.
Кончилось все тем, что Кайза таки не удержался. Услышав очередной отказ какого-то мелкого торговца, решительно отодвинул в сторонку Шута, который попытался остановить друга, и со страшным лицом направился к хозяйским комнатам. Вернулся шаман скоро, и ухмылка его была недоброй, но довольной.
- Чего уставился, - подмигнул он настороженному Шуту, - следующий обоз наш будет.
В общем-то, не ошибся.
Другое дело, что эта повозка взяла бы путников при любом раскладе. Чего бы им там хозяев сын не наплел.
У постоялого двора остановился фургон бродячих артистов...
Шут увидел их первым, когда вдохновенно балансировал кверху ногами на длинной деревянной жерди, предназначенной для сушки белья. От нечего делать он облюбовал эту палку, прибитую к двум столбам, в первое же утро и с того момента крутился на ней, словно это была настоящая перекладина. Поэтому возница фургона тоже заметил Шута сразу, едва только остановил повозку у ворот 'Старой подковы'.
- Х-хе! - воскликнул этот седой уже, но остроглазый мужичок, - Чижик, ну-ка глянь, чего парень выделывает! - и прежде, чем Шут успел довершить очередной оборот, из раскрашенного в немыслимые, но давно потускневшие цвета, фургона, высунулся лохматый парнишка Хиргиного возраста.
- Ух ты! - воскликнул он и шмыгнул носом завистливо. - Ну да я не хуже могу...
- Могешь ты... - возница добродушно хлопнул паренька по затылку и помахал Шуту: - Эй, добрый человек, скажи, а вкусно ли кормят в этой корчме?
- Да так себе, - Шут спрыгнул наземь и набросил плащ, чтобы не просквозило мокрого на ветру. - Но других поблизости нет.
Пока он говорил это, из фургона выбрались и другие артисты. Общим счетом их оказалось четверо - немолодая женщина, веселый подвижный парень и сам возница с мальчишкой. Одеты они были простенько, но тепло, а сам фургон выглядел вполне справным.
- Марк, - протянул Шуту руку его новый знакомец. - Хозяин, значица, этой кибитки. И семейство мое - жена, мальчишки, - он обвел рукой своих спутников. - А ты кто таков будешь? Чей? - конечно. же он сразу признал своего.
Мгновение Шут колебался, потом весело тряхнул головой.
- Зумана, - сказал он, пожимая крепкую жилистую ладонь собрата по ремеслу. - Я сам по себе. Давно уже. Моя семья погибла. Но если тебе это о чем-то скажет... моего отца звали Ларсом. Он был лучшим кукольником в Закатном Крае.
- Виртуоз?! Ты - сын Виртуоза?! Вы это слыхали? - обернулся Марк к своим. Потом опять уставился на Шута. - Да ведь они все сгинули...
- Не все, как видишь, - криво улыбнулся Шут.
- Чудеса твои, матерь небесная... - покачал головой бродячий артист. - Вот уж не думал, что еще услышу об этом семействе... Зумана, говоришь... ну и имечко! Не иначе, как Дала тебя в степи родила! - он весело хлопнул Шута по плечу и повлек за собой к харчевне. - Пойдем, парень, пропустим пару кружечек за упокой их светлых душ. Добрые были люди...
'Старую подкову' они покинули в тот же день.
'Тесненько, да веселенько', - сказал Шуту Марк, когда тот с сомнением заглянул в фургон. Еще четыре человека на эту повозку - явный перебор... Но старый артист даже слушать его не захотел. Поедем, и все тут.
Что ж делать... поехали. И не пожалели, конечно.
Особенно был счастлив сам Шут. Он словно бы опять окунулся в тот мир, который знал с детства, который был ему так близок и понятен. Старший сын Марка немедля пожелал узнать, что умеет делать их гость и весь остаток дня до позднего вечера выспрашивал о разных акробатических трюках. Младший, тот самый Чижик, только слушал, открыв рот, да смотрел. В фургоне и впрямь стало тесно, но Шут все равно умудрился показать несколько трюков, узоров жонглирования и даже парочку пантомим, так, для разнообразия. Он с удивлением понял, что знает очень много, и в самом деле имеет, чем поделиться с братьями-артистами. Время от времени Шут ловил на себе восхищенные взгляды Хирги и даже Элеи, хотя та была более сдержанна в проявлении чувств. Кайза вовсе делал вид, будто занят своими мыслями, но потаенный огонек любопытства мелькал и в его глазах.
На ночь фургон остановился у небольшой речушки, из которой путники накололи льда для ужина и вскоре уже пили восхитительный чай с травами. Он был приготовлен прямо на маленькой печке, обогревающий всю повозку.
- Отчего вы не остались где-нибудь на зиму? - спросил Шут, когда котелок опустел, а хозяин фургона устроился в уголке у печной дверцы с небольшой чурочкой и ножом. Судя по всему, он вырезал эту игрушку не первый день - деревянная утка была как живая. - В холода по дорогам много ли наездишь...
- Твоя правда, Зумана, - ответил Марк, мерно остругивая хвост фигурки. - Мы и не собирались никуда сниматься. Стояли в Шейве. Знаешь такой городишко? Почти у Ферестре. Да на нашу беду какие-то волнения начались по всей границе. Не знаю, чего там южане с Руальдом не поделили, да только артистам нечего больше делать в тех краях, - стружка падала на пол, нож ходил туда-сюда. - Война бы не началась...
- Нет... Не может быть! - Шут увидел, как разом слетела улыбка с лица Элеи. И сам он был сражен этой новостью. - Война?! С Ферестре? Да с какого перепугу?
- Не знаю, не знаю... - Марк со вздохом отложил уточку. - Люди говорят, ферестрийскому королю кто-то из советников кровь вскипятил: мол, Руальд всю былую силу растерял, его голыми руками брать можно. Отчего бы и не попробовать... Нашли предлог, конечно, земли там какие-то спорные. Перевал какой-то, кому бы он сдался! - артист возмущенно сверкнул глазами и стиснул рукоять своего инструмента.
- Марк, - тихо попросила женщина, сидевшая на лежанки со штопкой, - ты нож-то убери...
- Безумие... - пробормотал Шут. От недавней его радости не осталось и следа.
- Ну да, - закивал Марк, послушно убирая ножик в чехол на поясе. - Зато в Золотой объявили большое состязание для нашего брата. Танцоры, кукольники, акробаты - все туда рвутся попасть.
- Э? - Шут удивленно приподнял бровь. На пороге война, а в столице праздник?
- Очень большое состязание! - живо подтвердил Марк, мгновенно забыв о недавней вспышке гнева. - Говорят, сам король пожелал. Мол, победителя возьмет ко двору! Правда, ходят слухи, будто на самом деле это затея советника - чтобы Руальда развеселить. Ну... нам-то оно без отличия - что король, что кукловоды его... Главное подзаработать!
Шут кивнул с пониманием, а сам думал совсем о другом.
'Руальд... Мой король! Неужели потери так сломили тебя? Неужели ты и впрямь превратился в декорацию на троне?' - Шут не раз слышал о том недуге, который люди называли 'королевской тоской'... когда монарху вдруг становилась совершенно безразлична его власть, и он все больше и больше отдалялся от управления, пока однажды вовсе не снимал корону... Были такие случаи в истории, были. Пра-пра-какой-то там дед Руальда в сорок три года неожиданно для всех сложил мантию и исчез среди ночи. Так и не нашли. Только легенды остались о доблестном воине, который появился где-то на границе с Тайкурданом и так потрепал степных разбойников, что те надолго забыли дорогу к королевству. В Ферестре такое случалось раза три, не меньше. И в Герне было... Нехорошее предчувствие говорило Шуту, что Руальд опасно близок к этой самой напасти.
'Светлые боги... не дайте мне опоздать! - думал он, стискивая пальцы. - Я должен найти мальчишку как можно скорей!'
Легко сказать...
Да, он чувствовал принца, но их разделяли долгие дни пути... Впрочем, теперь тонкая нить связи стала достаточно прочной, чтобы Шуту не приходилось даже закрывать глаза, если он хотел почувствовать, где находится ребенок. Эта нить звала и вела его на север, точно стрелка того компаса, какой он видел на 'Вилерне'. На север... к Золотой, и дальше.
Почему-то все дальше и дальше...
- Герна! - воскликнул Шут, изрядно напугав всех обитателей фургона. - Они увозят его в Герну! Ах демоны клятые! Это еще недели пути!
Чижик осенил себя защитным знаком, но мать вдруг ударила его по руке.
- Дурень! - сердито сказала она сыну. - Этот парень - видящий... - и обернулась к Шуту с искренней заботой в глазах: - Кого ты ищешь, Зумана? Скажи, быть может мы слышали чего? У таких бродяг, вроде нас, ты ведь знаешь, всегда куча сплетен в запасе.
Как и всякая немолодая женщина, Маркова жена обладала той истинной мудростью, которая порой бывает сродни Дару... Шут сглотнул, опустил голову, зажмурившись.
Нет! Как бы ни были добры эти люди, не нужно им знать лишнего...
- Простите, - прошептал он и выскочил из фургона в смятении и тревоге.
На морозе сразу стало легче. Холод отрезвил и вернул способность контролировать чувства. Шут и сам не знал, какие демоны лишили его душевного равновесия. Все сказалось - и дурные вести о Руальде, и осознание, что мальчишка опять стал еще дальше... Бесконечные поиски... усталость...
- Держись, Руальд... - прошептал он в темноту. - Держись! Кончатся эти злые времена. Обязательно кончатся... - и, возрождая прерванную связь, Шут вновь, как когда-то, потянулся к своему дорогому королю. Распахнул сердце... - Я с тобой. Слышишь?! Я с тобой!
Он стоял под густым темным небом, распахнув руки и запрокинув голову. На лицо опускались снежинки, таяли блестящими дорожками слез, но Шут не чувствовал их прикосновения - дух его был далеко...
Он пришел в себя от того, что дверца фургона негромко скрипнула, и еле различимые звуки невесомых шагов впугнули ночную тишину. Они становились все ближе... а потом на плечи Шут лег теплый плащ.
- Патрик... пойдем назад. Пойдем, слышишь? - тонкие осторожные пальцы бережно взяли его за руку. - Здесь слишком холодно, ты остудишься...
- Моя королева... - ее прикосновение было чудом... невозможным чудом. Шут отчаянно зажмурился, пытаясь овладеть своим дыханием, которое вдруг стало таким частым и горячим. Но когда обернулся к ней, то все равно не смог утаить улыбки. Той самой глупой улыбки, что всякий раз неудержимо растягивала его губы, когда рядом оказывалась Элея...
И пускай!
Отгоняя прочь все печальные мысли, Шут ласково накрыл ее ладонь второй рукой и поднес к губам - шершавую от ветра, лишенную золотых перстней и кружевных манжет - но такую драгоценную... Приник к тонкой нежной коже так, словно тепло ее было единственным в мире живительным источником.
'Моя королева...'
Один поцелуй - в самую середину, туда, где сходятся все линии.
И другой - у тонкого запястья...
И на каждый кончик дрожащих пальцев...
Он не мог остановиться.
Он знал - еще миг и жар, который безумно вспыхнул внутри, вырвется наружу. Еще миг - и все зайдет слишком далеко...
- Пат... - она смотрела на него так... так, что у Шута мутилось в голове. - Патрик... - в этих глазах не было гнева, не было изумления или насмешки. Только ясный звездный свет... трогательная детская беззащитность... Только испуг и... и...
Нет!
'Нет! - сердце сбилось с ритма и замерло. - Это невозможно... Я же шут... я просто безродный паяц... а она королева... - мысли были подобны ударам штормовой волны, они накатывали одна за другой и разбивались вдребезги. - Слепец! О боги, я просто слепец... А еще называл себя видящим... Какой же бестолочью надо быть, чтобы обманываться так виртуозно! Чтобы столько лет лгать себе, будто ничего не испытывал, а потом не разглядеть этой жажды и в ее глазах... - он чувствовал как дрожат тонкие пальчики в его ладони. - Моя Элея... моя светлая королева... Боги, неужели ты в самом деле могла обратить свой взор на такого как я?..' - а в памяти один за другим вспыхивали прежние разговоры, встречи, взгляды. И Шут уже знал точно - могла. Могла... потому и бросила все, отреклась от трона, выбрала долгий путь через все Дикие степи... А он-то, дурак, ничего не понимал!
Она любила, любила его, беспомощного чудака, нищего и бездомного.
'Боги, что же я творю?!'
Нет...
Глупо давать себе надежду, которая едва ли может воплотиться хоть когда-нибудь. Ведь как бы ни было глубоко чувство Элеи, оно ничего не меняло...
Шут просто не имел права на ее любовь.
Кто она - и кто он...
'Нет... - сказал он себе, давя подступившие к глазам слезы. - Нет! Ничего не было... Не было...'
Шут до крови закусил губу и выпустил ее ладонь из своей.
Морозная тишина звенела в ушах громче любых колоколов. Он не знал, просто не знал, что теперь делать и говорить. После такого... Еще хуже, чем тогда, на троне Руальда...
'Только не бросай меня!.. Не оттолкни меня, моя королева...' - Шут смотрел на нее с мольбой, всем сердцем жаждал лишь одного - прощения...
- Идем, Патрик... - Элея со вздохом взяла его под локоть и направила к фургону. - Все беспокоятся о тебе.
3
Проснулся Шут поздно. Солнце уже вовсю светило сквозь затянутое промасленной кожей оконце, повозка весело подпрыгивала на дорожных ухабах, а ее обитатели и гости были увлечены общением друг с другом. Из одного угла доносились приглушенные голоса женщин, Элея и жена Марка обсуждали какие-то темы, которые могут быть понятны только им. С другой стороны слышалась веселая возня мальчишек. Приоткрыв глаза, Шут увидел, что оба брата пытаются сделать то, в чем не преуспел он сам - поставить Хиргу вверх ногами. Кайзы не было видно, он наверняка сидел рядом с хозяином фургона и с интересом слушал какую-нибудь байку, каких артисты знают без счету. Шут уже давно понял, что шаман только притворяется равнодушным, а на самом деле такой же любознательный, как и все.
'Господи... - подумал он, возвращаясь мыслями ко вчерашнему вечеру. - Как же нам теперь жить? Моя королева... Ты здесь, рядом со мной... И так бесконечно далека... - он вспомнил, как неистово рвалось наружу это пламя, и чего ему стоило не выпустить его. - Ах, я дурак, дурак... Надо было все-таки поцеловать тебя вчера. Уж и не знаю почему, да только кажется мне, ты простила бы своему шуту эту дерзость...'
Он не знал, выпадет ли еще хоть когда-нибудь такая возможность - сорвать поцелуй с губ любимой. Марк обещал довезти их до крупного городишки с хмурым названием Воронов Камень. Там Шут намеревался отыскать для Элеи карету понадежней и отправить ее на пару с Хиргой в Золотую. А сам он имел планы украсть хорошего коня и вместе с Кайзой рвануть прямиком на север - к Герне. Шаман так ни в какую и не соглашался возвратиться в Дерги, и Шут не мог сказать, будто его это огорчило. Степной колдун, в отличие от Элеи, не был ни слабым, ни беззащитным. Если уж на то пошло, Шут знал - этот человек себя в обиду не даст, да еще своего непутевого ученика прикроет от опасности.
Элея делала вид, что разговоры о скором расставании ее не касаются...
Все последующие дни они старательно избегали даже глядеть в ее сторону друг друга.
Когда наконец въехали на грязные улочки Воронова Камня, когда с большой теплотой простились с артистами и заселились в какую-то маленькую, но чистую гостиницу, Кайза вдруг сказал, что пора им поговорить, и отвел Шута в сторонку от комнаты, где они успели оставить свои вещи. Колдун вперил в него свой острый взгляд и сказал такое, чего Шут услышать вовсе не ожидал:
- Зумана, я понимаю, ты привык дурня изображать. Привык оставлять все важные решения кому другому. Но то, что ты делаешь - это хуже, чем слабость. Хуже, чем глупость, - черные глаза шамана были подобны двум лезвиям, которые пронзали насквозь. - Если не одумаешься сейчас, не спрашивай меня потом, отчего ваши боги от тебя отвернулись!
- Кайза, о чем ты?! - Шут изумился до глубины души. И забыл как дышать, потому что все понял сразу...
- О ней! - шаман вдруг тряхнул его со всей силы, ухватив за плечи, и выругался на своем родном языке. - Ты безумный, шакалом укушенный баран! Ты же все видишь! Ты все понял уже! Так чего же мучаешь ее?! Чего ждешь, тупая лягушка? Что она сделает этот шаг первой?!
Шут замер, распахнув глаза. И когда Кайза отпустил его, пошатнулся и, тяжело выдохнув, приник к стене, которая так удачно оказалась рядом.
- Она же королева, Кайза... - пробормотал он, вскидывая на шамана полные отчаяния глаза.
- А ты ойроэн! - шаман сердито ударил кулаком в стену. - Ты предназначенный! Какая тебе разница кто ее отец и кто твой! Знай, братец мой, у тебя больше нет времени играть в эти игры! Отпустишь ее - погубишь вас обоих! Я все сказал! - он резко отвернулся и вышел вон, оставив Шута судорожно хватать воздух и медленно сползать по дверному косяку на пол. Благо в пустом коридоре никого не было, и никто не видел, как новый постоялец сидит в углу, скорчившись и закрыв лицо дрожащими ладонями. Впрочем, одну служанку все-таки принесла нелегкая, но к этому моменту Шут уже взял себя в руки, поднялся и медленно, как пьяный, брел к своей комнате.
'Чего же ты ее мучаешь?!'... - Кайзины слова жгли разум, сводили с ума. Жгли тем сильней, чем больше Шут осознавал, что его друг прав, тысячу раз прав... - он ничком упал на кровать, не замечая ни Хирги, ни Кайзы, которые горячо обсуждали что-то меж собой. Элеи рядом не было, принцесса наслаждалась отдельной комнатой. - Боги, но как я могу позволить ей любить меня? Как?! Такая женщина достойна лучшей доли, чем насмешки своих же бывших фрейлин над женой... кого? Шута... Нет, это безумие, безумие...
Глухо застонав от бессильной тоски, он завернулся в плащ с головой и... уснул.
А когда проснулся, сумерки, прежде царившие за окном, давно уже превратились в непроглядную черноту ночи. В комнате никого не было, друзья наверняка спустились вниз, чтобы поужинать. Шут вздохнул и решил, что надо бы к ним присоединиться. Но ополаскивая лицо в умывальнике, угораздился заглянуть в небольшое зеркало, привешенное над чашей. И скривился от отвращения. Светлая бородка - иначе это недоразумение и не назвать - успела порядком отрасти и, вопреки расхожему предрассудку, мужской красы она Шуту вовсе не добавила, только нелепости.
Поэтому прежде, чем идти в харчевню, он вызвал давешнюю служанку и за пару медяков получил вполне годную бритву и пузырек с настойкой травы кру. И то и другое ему было выдано исключительно для одноразного использования, ибо у этих принадлежностей имелся законный владелец - служанкин муж и местный повар в одном лице. Поэтому Шут сделал все очень старательно и пообещал себе завтра же купить целую бутыль настойки кру, чтобы подобное безобразие более не портило и без того слишком несерьезного лица.
Спутники его, между тем, и в самом деле придавались наслаждению вкусной и горячей пищей. Они сидели за отдельным столом в углу просторной комнаты, освещенной множеством масляных фонарей. Привешеные к балкам невысокого потолка, лампады давали вполне достаточно света, чтобы без труда разглядеть съедобна ли местная пища. Не всякое заведение могло позволить себе такую роскошь, многие хозяева предпочитали довольствоваться одним только огнем главного очага, на котором зачастую еще и готовили. И это было вполне оправдано, учитывая, что экономили не только на масле для фонарей... В тарелках тоже вместо говядины запросто могла оказаться безродная собака из ближайшей подворотни.
Так что на этот раз они удачно выбрали, где остановиться.
Кайза встретил Шута доброй усмешкой и тут же налил ему полный кубок подогретого вина.
- Пей, Зумана! - ухмыльнулся он. - Может, хоть это поможет тебе стать чуток решительней!
Но что-то в этот вечер у Шута не было ни аппетита на жареную утку, ни жажды на славное дорское вино. Сидя за остывающим ужином, он впервые за последние дни посмел взглянуть в лицо своей королевы. И уже не мог оторвать от него глаз. Знал, что это неприлично, навязчиво, но... пока Хирга с Кайзой стучали бокалами и вкусно жевали, Шут мучительно искал в этом милом родном лице ответ на терзавшие его вопросы. Сама Элея смотрела все больше в тарелку, хотя содержимое этой посудины, похоже, было последним, что волновало принцессу. Подобно Шуту она лишь вяло ковыряла давно остывшее рагу и в мыслях была далека от своих спутников.
Завтра их ожидало прощание. Дорога в разные края.
Из-за стола Элея тоже встала первой и, коротко пожелав всем доброй ночи, ушла наверх. Потом и Кайза с Хиргой покинули харчевню. А Шут все сидел, подперев голову руками, и выводил на щербатой столешнице бессмысленные узоры, размазывая красную лужицу вина.
Когда он наконец отодвинул скамью и встал, то почувствовал, как страх скручивает нутро в узел.
Но другого пути у него больше не было...
Дверь в ее комнату была такая же, как и во все остальные - тяжелая, темного дерева, с изогнутой бронзовой ручкой в виде водяной лилии. Гостиница хоть и маленькая, а не самая дешевая...
Шут уже несколько раз брался за эту ручку, но вновь и вновь отпускал ее... А потом рассердился на себя, свою дурацкую нерешительность и, словно ныряя в ледяной водопад, без стука открыл дверь.
В комнате было темно, но она не спала... Обхватив себя за плечи, в одной сорочке стояла у полузамерзшего окна и смотрела на улицу, где робко рассеивали свет несколько фонарей. Длинные волосы рассыпались по плечам... Дверные петли были смазаны на совесть, и Элея даже не заметила появления незваного гостя.
Оглушенный ударами своего сердца, Шут тихо подошел к ней и, ни слова не говоря, обнял.
Тихий вскрик сорвался с губ принцессы, а потом она обернулась, испуганная, готовая обрушить на него если уж не кулаки, то как минимум все отборные ругательства, какие только допустимы приличной даме. Но Шут не дал ей такой возможности. Дрожащими пальцами он накрыл эти милые губы и заговорил сам.
- Боги сыграли с нами злую шутку, моя королева, - он смотрел ей прямо в глаза, опрокидываясь как всегда в их янтарную глубину. - Я нищий бродяга, а вы рождены для трона. Но я хочу, чтобы вы знали... в моей жизни... нет другого смысла, кроме вас. И ничего я не желаю так страстно, как быть рядом с вами. Хоть слугой, хоть дураком, кем угодно... только бы видеть вас, вашу улыбку. Ни прогонять вас, ни удерживать я не в праве. Но если с вами... что-то случится, я не вынесу этого.
Он вновь закусил губу, отчаянно пытаясь найти нужные слова, но они не шли...
- Пат... Мой Пат... - Элея вздохнула и прикрыла глаза. - Ты все не то говоришь. В праве, не в праве... Если ты пришел, чтобы мучить меня своими сомнениям, лучше уходи... А завтра и я покину вас.
- Нет! - Шут не мог больше выносить этого напряжения. Он прижал ее к себе так неистово, что она снова вскрикнула, стиснул тонкую ночную сорочку у нее на спине. - Элея... будь со мной... не оставь меня никогда... люблю, люблю тебя, моя милая королева... люблю больше жизни! - наверное этот дикий, отчаянный поцелуй больше походил на укус, но уже ничего не имело значения, потому что ее губы открылись ему навстречу, а руки скользнули под рубашку, заставив Шута вздрогнуть как от удара и забыть обо всем...
- Патрик... мой Патрик... - она тоже вся дрожала, смотрела на него пойманной ланью. - Ты забыл, мой родной, я только для тебя теперь королева... У меня больше нет трона, нет короны, я свободна... я только твоя теперь... только твоя...
- Моя... - шептал он, осыпая ее лицо поцелуями, все еще не веря своему счастью, задыхаясь от чувства, которого не знал прежде, - да... моя... - Шут и не знал, что в нем может быть столько страсти, столько безудержного огня, испепеляющего все вокруг - все страхи, все правила, все запреты... они казалось такими бессмысленными теперь. Даже когда Элея развязала и отбросила прочь его рубашку, когда он подхватил ее на руки и отнес к широкой кровати... когда, застонав от счастья, скользнул губами по нежной груди, а тонкие пальцы жарко стиснули его плечи... когда мир, вспыхнув, обернулся радужным светом, и они стали единым целым...
...Когда, крепко обнимая ее, он прошептал свое настоящее имя.
4
'А все-таки Руальд глупец... - думал Шут, ласково перебирая золотисто-осенние пряди, что разметались по широкой подушке, по плечам его драгоценной королевы. - Он слепой еще хуже меня. Не понял своего счастья. Не разглядеть ее... такую удивительную, созданную для любви... Глупец... хвала богам...'
Элея спала, прильнув щекой к его груди, и теплое дыхание щекотало Шутову кожу. Он боялся пошевелиться, чтобы не потревожить чудесной благодати, осиявшей лицо его любимой. Никогда прежде ему не приходилось видеть ее такой... такой беззащитной, нежной и совсем не напоминающей ледяную властительницу. Элея походила на девочку, которая долгое время делала вид, что она взрослая, но обронила свою маску и сама того не заметила.
- Моя снежинка... - прошептал Шут, касаясь губами ее светлого лица, любуясь этой невинной детской красотой. - Сердце мое в твоих руках... - нежность переполняла его душу, разум же метался в тревоге...
Минувшая ночь изменила все, и он с трудом представлял, что будет дальше. По правде сказать, не представлял вовсе. И впервые с горечью думал о том, что не нажил ни титула, ни богатств, хотя когда-то запросто мог получить и то, и другое... Да, степь стирала все отличия, и под покровом ночи легко было забыть о разнице в их положении... Но Шут знал - когда этот путь подойдет к концу, им придется вспомнить о прежней жизни, в которой один был паяцем, а другая - королевой.
Она проснулась, когда за окном, грохоча пустыми бочками, проехала телега. Распахнула глаза и словно бы за единый миг вновь решила преобразиться в ту Элею, которую Шут знал всегда. Допустить этого он не мог. Не успела принцесса вымолвить даже слова, способного разрушить все волшебство минувшей ночи, как Шут привлек ее к себе и осыпал поцелуями - настороженные глаза, заострившиеся скулы, синюю жилку у виска и ту чудесную ямку, где под локонами цвета осенней листвы скрывался нежный пушок тонкой шеи.
И с облегчением почувствовал, как мгновенно без следа растаяли ее страхи и недоверие.
Глупенькая... неужели она думала, будто утром что-то изменится?
Все-таки это была очень хорошая гостиница - широкие окна в харчевне щедро пропускали лучи зимнего солнца. И все вокруг казалось Шуту таким светлым, ярким...
Только Хирга чуть все не испортил. За завтраком мальчишка долго переводил черные глазищи с Шута на Элею и обратно, силился что-то понять, а потом таки не удержался и спросил недоуменно:
- Господин Патрик, а правда, что мы не возвращаемся на Острова?
Шут медленно отложил в сторону ломоть хлеба и ответил непривычным ему самому твердым голосом:
- Нет, Хирга. Не возвращаетесь.
-А... - вероятно мальчишка хотел спросить почему, но Кайза отвесил оруженосцу легкого подзатыльника и наградил выразительным взглядом. Шут был ему за это очень благодарен.
- Ну вот и хорошо, - промолвил шаман. - Значит, лошадей красть не придется.
- Каких лошадей? Зачем красть? - не поняла Элея. Шут уткнулся в кружку с молоком и сделал вид, что его здесь нет.
- Каких... - хмыкнул Кайза, - обычных. Денег у нас нет, а на моем Суре мы бы вдвоем далеко не ускакали.
- О... - только и сумела сказать Элея, недоуменно качнув головой. И без слов было понятно, что она думает о подобных способах решения проблем.
- Да, принцесса, - улыбнулся шаман, - вот с такими бесстыжими людьми тебе и придется продолжать путь.
- Пат... - Элея обернулась к Шуту. - И как я раньше не догадалась... Вот, - она отстегнула от пояса тяжелый кошель с золотом и, оставив себе лишь несколько монет, отдала ему. - Возьми. Пересчитай и запомни. Когда сумеешь, отдашь. Это не подарок. Считай, что казна Брингалина дала тебе в долг. Идет?
Шут подумал мгновение и пришел к выводу, что такой вариант его вполне устраивает. Он был уверен, что без труда найдет свой старый мешок с добром, оставленный у Лебединого Дворца еще летом. Перед тем, как пойти освобождать Руальда, Шут предусмотрительно спрятал его в лесу. Хорошо спрятал - не всякий лозоходец сыщет.
- Идет, - улыбнулся он, забирая кошель.
Лошадей выбирать поручили Кайзе. Никто не сомневался, что дергит сумеет сделать это лучше всех.
От приграничья с Тайкурданом до Герны были дни и дни пути. Снова они проводили в седле по семь-восемь часов, обедали в придорожных тавернах, ночевали на постоялых дворах... И даже Хирга, хвала богам, не задавал глупых вопросов, отчего вдруг с некоторых пор господин Патрик стал делить эти ночи с принцессой... Только вот ухмылялся он совершенно напрасно - дневные переходы были тяжелы, особенно для Элеи, на любовные ласки сил попросту не оставалось... Да и не казалось это самым главным. Гораздо важней было просто осознавать, проснувшись вдруг среди ночи, что самый дорогой на свете человек - вот он рядом...
Счастье это было непроходящим и неослабевающим. И Шут уже не представлял, как могло бы сложиться иначе.
Он часто думал о том, что ждет их после возвращения наследника в Золотую. И особенно тяготила Шута мысль о встрече с Давианом - он не желал раздоров между повелителем Островов его дочерью, но сильно сомневался, что тот одобрит ее выбор... Сама Элея на подобные вопросы лишь пожимала плечами и говорила, что ее как раз меньше всего волнует одобрение отца. 'На улицу он меня не выгонит, скорее уж опять пожалует тебе дворянство под каким-нибудь благовидным предлогом', - так говорила она Шуту, но слова эти вовсе не были теми, что приятно слышать. Он теперь нередко с сожалением вспоминал свои безумные, бездумные траты, когда швырял золото направо и налево. А ведь без труда мог бы скопить на приличный дом с крепким хозяйством... Впрочем... какое ему хозяйство? Что он, престарелый барон - свиней да кур разводить?
Но ведь и прежним ремеслом заниматься более не представлялось ему возможным...
Так вот и возвращался Шут раз за разом к одному и тому же главному вопросу - что делать дальше?
Мучился он этим ровно до тех пор, пока Хирга не получил ножом под ребра.
Этот мерзкий маленький городишко даже не был обозначен на карте, которую Шут купил еще в Вороновом Камне. Постоялые дворы его все как на подбор были старыми и вонючими, без сомнения, полными клопов и крыс. И люди по улицам городка ходили подстать - озлобленные, тусклые и на редкость равнодушные ко всему. Четверо всадников не привлекли ничьего внимания. Но когда Хирга по поручению Шута пешком отправился разузнать, далеко ли находится кузня и сколько там возьмут за смену сломанной подковы, то охотники на легкую добычу оказались тут как тут... Не успел мальчишка отойти от гостиницы и на сотню шагов, как трое из самых отбросов зажали его в темной подворотне.
Хирге повезло... Очень повезло. Любители легкой поживы уже успели пырнуть его и вывернуть карманы, когда Кайзе вдруг приспичило догнать оруженосца и прогуляться с ним на пару. Дурное предчувствие... как обычно.
Грабителей он не догнал. Да и не пытался. Только увидел, как они, радостно гыкая, спешили убраться подальше от истекающего кровью мальчишки. Денег у Хирги при себе не было, но добротный плащ и сапоги с него сняли, равно как и красивый, бароном подаренный пояс с серебряной пряжкой.
Кайза принес его к Шуту с Элеей в комнату, пинком отворив дверь и застав их идиллически воркующими у камина.
- Хорош миловаться, - рявкнул шаман, опуская Хиргу прямо на половик вблизи каминной решетки. Элея в ужасе распахнула глаза и прикрыла рот ладонью. Шут же стремительно ринулся к мальчику, едва не опрокинув ту старую развалину, в которой сидел и которую здесь гордо именовали креслом. Задрав одежду у Хирги на животе, он невольно зажмурился, как от своей боли. И куртка, и рубаха уже насквозь были пропитаны кровью. Шут не спрашивал 'кто?', 'как?', руки сами собой легли на пульсирующую черную рану и в следующий миг он 'провалился'. Так стремительно и резко ему еще никогда не случалось переходить в другое видение. Не осталось ничего, кроме этой страшной раны и Силы, которая неудержимо рвалась наружу сквозь пальцы, сквозь ладони. Шут направлял ее в скрученное болью тело, заполнял ею все, что пульсировало черным криком страдания. А потом осознал... его собственных сил попросту недостаточно, чтобы удержать эту жизнь.
'Боги! - взмолился Шут, - Не дайте ему уйти! Нет! - и в следующий миг понял, что нужно делать. Озарение пришло ослепительной вспышкой. Он устремил свое сознание туда, откуда мог черпать энергию бесконечно. - Матушка земля, дай мне сил! - и с восторгом почувствовал, как от ступней его и через все тело рванулся живительный поток - горячий и неиссякаемый. Но Шуту этого показалось мало. С той же мольбой обратился он к небу, и когда эти два потока - холодный, искристый и теплый, дарующий жизнь - соединилась, он понял, что может все.
Никогда прежде Шут не совершал ничего подобного, не знал, как и что нужно делать, он просто видел боль и словно бы вымывал ее прочь той первозданной силой, которую обрел. Пока не понял, что больше не способен ее удерживать, и не разорвал со стоном эту дивную связь. А когда с трудом вновь открыл глаза в обычном мире, то увидел, что на месте раны остался только уродливый багровый рубец. Он пульсировал изнутри, но кровь больше не сочилась наружу, и внутри - Шут знал это точно - все органы снова были целы, хотя и не так безупречно, как хотелось бы. Он подумал, что через несколько часов фокус можно будет повторить и окончательно исцелить Хиргу, но мысль эта плавно сползла в какую-то нелепую смешную картину, за ней последовало другое видение, и вскоре Шут окончательно провалился в мир снов.
5
Пробуждение было ужасным. Все тело ломило, а к горлу подкатывала дурнота. Шут со стоном открыл глаза и спросил себя, не превратился ли он за ночь в старую развалину.