- "Зимний дворец - пожалуй, огромнейшее из всех зданий в мире, ибо он равен Лувру и Тюильри вместе взятым".
- Больше, маркиз, больше.
Восстановленный после пожара дворец привлёк внимание маркиза. Его осведомлённость внушала восхищение. Он покачал головой и сказал:
- "Стройке постоянно требовались шесть тысяч рабочих; каждый день уносил с собой множество жертв, но на их место тотчас вставали новые борцы, так что потери не были заметны".
- Знал бы ты, сколько жизней мы положили за время строительства светлого будущего. На смену павшим борцам вставали новые. С жертвами не считались. Здания превратилось в долгострой - проект оказался неверным. Его составили те, кто мог только разрушать. Русские императоры отличались большей последовательностью.
- "В дни, когда мороз достигал 26, - долдонил маркиз, - а то и 30 градусов, шесть тысяч мучеников трудились в залах, натопленных до 30 градусов тепла, - чтобы скорее высохли стены. Рабочие становились жертвами пятидесяти-, шестидесятиградусного перепада температур".
Русские оппоненты, современники маркиза, взахлёб писали, что русский мужик закаляет свою натуру в банях и привычен к таким перепадам. Мастерок и кисточку они приравняли к берёзовому венику. Я - промолчал. Маркиз был прав и упивался своей правотой. Забавный французик, ей Богу! Но вспомнит ли он о жертвах, понесённых русскими во время наполеоновского похода?
- "Версаль обошёлся во много миллионов, но при постройке его заработали на хлеб..."
- Наши тоже не за так вкалывали.
- "...заработали на хлеб столько же французских рабочих, сколько славянских рабов погибли за эти двенадцать месяцев".
- Вывод, маркиз, вывод!
- "Древние люди поклонялись солнцу, русские поклоняются солнечному затмению".
- Браво, маркиз, отлично сказано!
- "Я, по примеру посла короля Максимильяна, задаюсь вопросом: характер ли народа создал самодержавие, или же самодержавие создало русский характер, и, подобно немецкому дипломату, не могу отыскать ответа".
- Что первично: абсолютизм или дух нации, бонапартизм или патриотический угар? Что первично, маркиз? Я мог бы спросить этого дипломата, каким образом народ, создавший Священную римскую империю немецкой нации, опустился до фашизма, но ни он и ни ты не поймёте меня, даже если я докричусь.
- "Обо всех русских, какое бы положение они не занимали, можно сказать, что они упиваются своим рабством".
- Мазох, маркиз, родился в наших местах, а, если точнее, в обожаемой тобой Польше, где ты, кстати, ни разу не был. Заедешь ли на обратном пути?
- "Величайшее несчастье, которое может случиться с этими людьми-растениями - продажа их родной земли; теперь продавать крестьян без земли запрещено".
- По сравнению с Англией - огромное достижение; там обезземеливание крестьян - излюбленное занятие человеколюбивого парламента. А наши сегодняшние антипочвенники (или уже не наши?) пошли ещё дальше, предлагая крестьянам вместо хлеба торговать воздухом. Одна нация, утверждает Борис Парамонов, только этим и занимается. Не скажу - какая. Сами догадайтесь...
- "Народ здесь красив; чистокровные славяне выделяются светлыми волосами и свежим цветом лица, но прежде всего - безупречным профилем, достойным греческих статуй..."
- Античных, уточню, статуй. Профиль сегодняшних греков изрядно попорчен временем и варварами.
- "Русский народ чувствителен ко всему красивому: его обычаи, мебель, утварь, наряды, облик - всё живописно, поэтому в Петербурге на каждом углу можно отыскать сюжет для прелестного жанрового полотна".
- Цены б тебе не было, маркиз, если б работал ты в рекламном агентстве или туристической фирме. Если чего-нибудь не ляпнешь, а ведь ты ляпнешь...
- "Выражение глаз у простолюдинов особенное: это - плутовской взгляд азиатов, при встрече с которыми начинаешь думать, что ты не в России, а в Персии".
- Ну - вот, я же говорил.
И поехало, и понесло:
- "В России всё подчинено военной дисциплине... Здесь действуют и дышат лишь с разрешения императора... Если люди в России молчат, то камни говорят и стонут. Сегодня русские проходят мимо Михайловского замка, не осмеливаясь поднять на него глаз".
- Ах, сударь, мостовая у нас скверная, того и гляди - сковырнёшься.
- "Убийцы Павла руководствовались не гневом, но расчётом; они действовали весьма предусмотрительно. Назавтра Александр стал императором и прослыл отцеубийцей, хотя дал согласие (я в это верю) лишь на арест своего отца, ибо хотел спасти свою мать, да и самого себя от тюрьмы, а может быть и от смерти, а всю страну - от приступов ярости и безумных прихотей самодержца".
- Не кажется ли тебе, что дворцовые перевороты являются свидетельством стремления к свободе, когда персонифицированная сущность божественной власти не стоит ничего? Осуществляемые силой гвардии и аристократии, они назывались современниками "революциями". Или это название требует всенародных волнений и многомиллионных жертв?
- "Русское правительство - абсолютная монархия, ограниченная убийством".
- Вот я и говорю о петле, ограничивающей деспотию, как апофеозе свободы. Великая французская революция произошла лишь для того, чтобы пеньковую удавку заменить остросюжетной гильотиной.
- "В России разговор равен заговору, мысль равно бунту. Я словно воочию вижу, как над этой частью земного шара реет тень смерти".
Опоньки - я понял, как зовут одну из донимавших меня тварей.
- Так это твоими стараниями, фряжская ряшка?!
- "Воздух этой страны противопоказан искусствам. Русское искусство вечно пребудет садовым цветком... В России дозволены лишь те развлечения, что начисто лишены смысла. При такой суровой жизни серьёзная литература никому не нужна".
- Клюнули мы на эту удочку и создали литературу, в которой европейцы разобрались через сотню лет, да так и не стали счастливей. Бытует мнение: великая литература испортила наш национальный характер больше, чем самодержавие и коммуняки вместе взятые. И что теперь? "Достоевский, бай-бай", - говорят убогие американцы, психоанализ - поэзия, психоаналитики - поэты. Интеллектуальные снобы напуганы жизнью так, что готовы уничтожить искусство, да и культуру вообще. Секс, утверждают они, лучше сублимации, не понимая, что сублимация и есть безопасный секс.
- "Я разглядывал гробницу Александра Невского скорее с изумлением, нежели с восхищением; искусства в этом памятнике нет и в помине, но роскошь его поражает воображение. Одна мысль, сколько людей и слитков серебра потребовалось для возведения такого мавзолея, исполняет душу ужасом... Русские охотно делают из своих героев святых".
- И столь же легко развенчивают.
- "Национальный головной убор русских женщин красив, но нынче почти совершенно вышел из употребления; я слышал, что его носят лишь кормилицы да светские женщины в дни придворных церемоний; убор этот - расширяющаяся кверху картонная башенка, расшитая золотом".
- Так и вижу воочию плечистую, грудастую и брюхастую, едва лопотавшую по-русски, представительницу космополитического олигархического ареопага, пройдоху и взяточницу, мадам Нессельроде - в кокошнике и сарафане! Ай да император! Шутник... Увидишь жену австрийского министра русских иностранных дел, передавай привет.
- "Русские выбивались из сил ради будущего. Это чувство бескорыстное, поэтическое и намного превосходящее чувство обычных людей и наций, питающих почтение не к потомкам, но к предкам".
- Нет, маркиз. Теперь мы живём сегодняшним днём как весь цивилизованный мир, только - хуже. Что из этого получится, не знаю. А будущее наше проблематично. Мы его промотали - в столкновениях с европейскими оппонентами.
Маркиз гулял, морщил лоб - думал. Мысли его не отличались оригинальностью: "Подобные мысли посещают всех иностранцев, прогуливающихся по Петербургу".
Интересно, о чём думают иностранцы, прогуливаясь по улицам Петербурга?
- "Никто не верит в долголетие этой волшебной столицы".
М-да...
- "Достаточно России начать войну или переменить политический курс, и творение Петра лопнет, как мыльный пузырь!"
- Нет, мусье, до сих пор стоит. Хотя поползновений было - не перечесть, и внешних и внутренних. И вот я думаю: а нужны ли были эти жертвы? Ведь уму непостижимо, сколько жизней мы положили на алтарь последней Победы - что там Зимний, возле которого ты хныкал. Не проще ли было уйти за Урал, и гори всё синим пламенем, пока вы там разберётесь, кто из вас, европейцев, цивилизованней - Гитлер или Муссолини?
- "Я говорю: эти люди разучились жить как дикари, но не научились жить как существа цивилизованные, и вспоминаю страшную фразу Вольтера или Дидро, забытую французами: "Русские сгнили, не успев созреть".
- Эта фраза приписывалась Дидро, который в ужасе от неё открещивался. Железная леди, в переводе на французский мадам де Сталь, эту русскую гниль называла "нравственным закалом".
Забавные вы существа, французы! И как же мы вас любим. Но - чем больше Францию мы любим, тем меньше нравимся мы ей.
- "Я не упрекаю русских в том, что они таковы какие они есть, - смягчился маркиз, - я осуждаю в них притязания казаться такими же, как мы".
- Да ты что, маркиз? Посмотри на наши безупречные профили, светлые волосы, свежий цвет лица, глаза - голубые-голубые, не бывает голубей, - никакого сравнения с вами. Это инородцы жаждут испортить нашу породу, прикинуться нами и стать похожими на вас. А мы - ни в коем разе. Да и не получится у нас, как бы мы не старались. Мы и не стараемся. Зачем? Мы только жить начали - с нуля, переписав всю историю заново. А вдруг что-нибудь получится?
"Вдруг" - это романтическое русское "авось".
- "В России невозможно говорить ни о личностях, ни вообще о чём бы то ни было; под запретом любовные похождения, которые злые языки приписывают ныне здравствующему императору. Забавы этого монарха почитаются здесь... не более чем забавами!"
- А чем ещё могут быть императорские шалости? Пятнышком на платье фрейлины-практикантки, которое изучают всем миром? Ах, сударь, не в той стране мы живём и не в том времени.
- "Чрезмерная и постоянно растущая власть монарха - более чем заслуженная кара за слабость дворян... Или цивилизованный мир не позже, чем через пять десятков лет, вновь покорится варварам, или в России совершится революция куда более страшная, чем та, последствия которой до сих пор ощущает европейский Запад".
- Эта мысль снискала тебе славу провидца. Не велика честь прослыть оракулом, если твои предсказания воспринимаются некоторыми как руководство к действию. Два умника написали: "Призрак ходит по Европе", и куча последователей изловили его и силком доставила в Россию. Потом эта могучая кучка пыталась заработать на тиражировании и реэкспорте призраков, да вот не получилось... Пока не получилось...
Мы присутствовали на церемонии бракосочетания. Император выдавал свою дочь, великую княжну Марию, за герцога Лейхтербергского. Чистейшей воды мезальянс, но, говорят, основанный на свободном изъявлении чувств. В этот день ровно пятьдесят лет назад французы взяли Бастилию. Взятие сегодняшнего дня не сопровождалось значительными разрушениями, хотя кровь, конечно же, пролилась - какая варварская страна Россия...
Маркизу понравились слова, сказанные одной польской дамой: "Всю жизнь только и делать, что плодить великих князей: жалкий жребий".
- Это она из зависти, сударь. Плодить великих князей - призвание венценосных особ. И то сказать, не везло полькам в Российской империи. Кшесинская уж как близко подобралась к императору (ближе чем пани Валевская к Бонапарту) - и ни одного великого князя. Вдобавок Картавый особняк отобрал - экспроприатор...
- "В России все - женщины, дети, слуги, родители, фавориты - должны до самой смерти кружиться в вихре придворной жизни с улыбкой на устах".
- Ах, маркиз, если бы! Кстати, улыбка на устах - обязательный атрибут джентльменского набора, вроде носового платочка, в который нельзя высморкаться.
- "Чем больше я узнаю Россию, тем больше понимаю, отчего император запрещает русским путешествовать".
- Наступит время, когда россиян эшелонами будут высылать на Запад. Одних философов на целый корабль набрали. И вот ведь какая закавыка: не хотели они уезжать из России. Силком выдавили.
- "Российские политические порядки не выдержали бы и двадцати лет свободных сношений между Россией и Западной Европой".
- А вот и нет. Семьдесят пять лет мы сношались - свободней некуда. А потом Картавый прочёл твою книгу и облёк её в форму инструкции.
- "Густо населены лишь страны свободные".
- Надо понимать, Индия и Китай свободнее Австралии и Канады?
- "В свите императора находился татарский хан - данник России, свободный лишь наполовину".
- До пояса. Вообще-то это был киргизский хан Джангер Букеев. Данник - сильно сказано, с точностью до наоборот. Сотню лет мы только и делали, что вкладывались в них, а потом широким жестом отпустили на вольные хлеба: "Гуляйте, братья-киргизы!" И мировое сообщество с радостью приняло их в свои объятья.
Маркиз ещё немного побухтел: "В этой удивительной стране отсутствие воздуха сказывается повсюду, даже у подножия алтаря", но потом великосветское зрелище его захватило:
- "Не могу передать, какое действие произвела на меня эта небесная музыка, смешавшаяся с пушечными выстрелами, звоном колоколов и доносящимися издалека криками толпы... Суровость восточного обряда благоприятствует искусству: церковное пение звучит у русских очень просто, но поистине божественно. Я был взволнован: музыка заставляет забыть обо всём, даже о деспотизме".
Взволнованный, он увидел то, чего не заметили остальные - голубей. Не увидел и я. Две гарпии кружились надо мной - одну я уже знал по имени. Были голуби на самом деле или не были - не важно. Маркиз лихорадочно записывал: "В России голубей очень любят: их почитают священным символом Святого Духа и не разрешают убивать..." Перо замерло на мгновение, и он продолжил: "К счастью, их мясо русским не по вкусу".
- Придёт время, маркиз, и эту птичку художник, то ли француз, то ли испанец - в зависимости от ударения - сделает символом мира.
- "Выйдя из дворца, я без труда отыскал свою коляску... В России нигде не встретишь большого скопления народа. Она так огромна, что здесь всюду просторно; это преимущество страны, где нет нации".
- А ты говорил про отсутствие воздуха... Ага, значит, нации тоже нет...
- "Колонна Александра благодаря своему основанию считается более высокой, чем Вандомская колонна".
- Что значит "считается"? Она действительно выше на четыре метра - малость, а приятно. И если Вандомский столп поставлен во славу какого-то частного сражения - под Аустерлицем, Александрийский увековечил победу над цивилизованным варваром - не смею, мусье, в твоём присутствии произнести его имя.
- "Ствол её высечен из цельного куска гранита - это самое высокое из всех гранитных изваяний в мире. И что же? Это громадная колонна напоминает вбитый в землю колышек, дома же, окружающие площадь, кажутся такими низкими и плоскими, что могут сойти за изгородь".
- Ну вот, мы уже и колонну в острог засадили.
- "Над Россией парит дух Востока, а пускаясь по следам Запада, она отрекается от самой себя".
И вообще:
- "За Вислой начинается Сибирь".
- Сколько воды утекло, сколько событий произошло - и ничего не меняется! Ты как натовский головорез. Или для них твоя книга тоже руководство к действию?.. Подожди, как ты сказал - дух Востока?
Так я узнал, как зовут вторую небесную тварь.
Маркиз с нетерпением ожидал обещанного представления государю.
- "Я не могу не питать сочувственного интереса к человеку, которого страшится весь мир и который по этой причине заслуживает ещё большего сострадания. Император даже по крови более немец, нежели русский. Красота его черт, правильность профиля, военная выправка и некоторая скованность манер выдают в нём скорее германца, нежели славянина. Его германская натура должно быть долго мешала ему стать тем, кем он стал, то есть истинно русским".
- Имеются свидетельства, что Екатерина родила Павла, отца Николая, от графа Строганова или же родила мёртвого ребёнка, которого подменили крестьянским сыном. Остаётся надеяться, что крестьянин был немцем - ну, чтоб профиль соответствовал.
В ожидании свидания маркиз с интересом наблюдал придворную жизнь: "Мне кажется, будто я в Версале и перенёсся на столетие назад".
- Ага, триста лет скосил!
- "Великолепная учтивость здесь - естественное свойство человека. В Париже есть пышность, богатство, даже изысканность, но нет более ни величия, ни обходительности. Великих результатов нельзя достичь, не пойдя на великие жертвы; единоначалие, могущество, власть, военная мощь - здесь всё это покупается ценою свободы... Франции недостаёт здравомыслия в идеях и умеренности в желаниях. Мы хотим быть коммерсантами, как англичане, свободными, как американцы, ветреными, как поляки в эпоху сеймов, воителями, как русские, и, следственно, не становимся ничем".
- Увы, маркиз, увы! - Я сочувственно вздохнул. Он тут же встрепенулся:
- "Тем не менее, истинно приятную жизнь можно вести только в Париже... - Победоносно сверкнул очами. - Там люди развлекаются, браня всё кругом".
- И мы докатились до жизни такой...
Он снова поник головой и тоскливо продолжил:
- "Мы живём в завоёванной стране, где укрылись вместе, кто как смог, и грабители, и ограбленные".
- И мы, маркиз, увы.
- "У нас балы обезображены унылыми фраками мужчин, тогда как петербургским салонам особенный блеск придают разнообразные и ослепительные мундиры русских офицеров. В России великолепие женских украшений сочетается с золотом военного платья, и кавалеры не кажутся подручными аптекаря или писарями, служащими у адвокатов своих дам".
- Всё изменилось маркиз, и у нас на балах сплошные аптекари, писари и адвокаты, а вместо дам - бляди и потаскухи в изысканных украшениях. Увы, маркиз, увы...
И вам - увы, и нам - увы...
Наконец, маркиз был представлен императору, и Николай очаровал его. Впрочем, маркиз готов был к этому загодя - разве что не подмылся. Император сказал: "Мы продолжаем дело Петра Великого". Маркиз радостно подхватил:
- "Он не умер, Ваше Величество, его гений и воля по-прежнему правят Россией".
Я посмотрел на француза с удивлением: его мнение о Петре было прямо противоположным - Николай нравился ему иным предназначением.
"Император продолжал:
- Не думайте, будто у нас царит однообразие - избавьтесь от этого заблуждения; нет другой страны, где расы, нравы, верования и умы разнились бы так сильно, как в России. Вот, извольте взглянуть, неподалёку от вас стоит двадцать офицеров; из них только двое первых русские, за ними трое из верных нам поляков, другие чистые немцы; даже киргизские ханы, случается, доставляют ко мне сыновей, чтобы те воспитывались среди моих кадетов, вон один из них.
С этими словами он указал пальцем на маленькую китайскую обезьянку в диковинном бархатном костюме".
- Стыдитесь, сударь! В нашем - не правовом государстве - за такие словеса бьют по морде!
Потом император сказал, что русские - добрый народ, тем не менее, деспотизм отвечает духу нации. И маркиз - поплыл. Это было так заметно, что Николай разоткровенничался:
- Я люблю свою страну и, мне кажется, понимаю её; поверьте, когда невзгоды нашего времени слишком уж донимают меня, я стараюсь забыть о существовании остальной Европы и ищу убежища в глубинах России.
Француз возликовал, и Николай добил несчастного:
- Мне понятна республика, это способ правления ясный и честный, либо, по крайней мере, может быть таковым. По своему убеждению я республиканец. Монарх я только по призванию.
Республиканец - на императорском троне! - есть от чего взвизгнуть от восхищения.
- Но мне непонятна монархия представительная. Покупать голоса, развращать чужую совесть, соблазнять одних, дабы обмануть других. Никогда не соглашусь править каким бы то ни было народом посредством хитрости и интриг.
Я реял над ними, поднявшись на полтора столетия вверх. С высоты моего положения слушать разговор двух завзятых республиканцев было смешно, и я хохотал, как сумасшедший...
После бала в Михайловском замке маркиз записал: "Русские дорого бы дали, чтобы обзавестись прошлым в несколько веков!"
- Мы дорого дали за один прошлый век. Даже вражескому государству не пожелаю подобной участи...
Быть в Петербурге и не пойти в Оперу? В день, когда ожидают императора?
"Здесь не знают ни галерей, ни балконов; в Петербурге нет буржуазии, которую надо размещать, сковывая тем самым архитектора в его замыслах... Здесь учтивы все: знать - из тщеславия, дабы засвидетельствовать своё хорошее воспитание; простонародье - из страха".
Спектакль маркизу не нравился, его занимали зрители. Он вертелся как вошь на гребешке. Дать бы ему по шее, так ведь не почувствует.
"Наконец прибыл двор", и мысли француза канули в прошлое, и вспомнились ему дни мятежа на Сенатской площади, очевидцем которого он не был, но собственное мнение - имел. Обычное дело.
- "В России есть только один свободный человек - взбунтовавшийся солдат. Знающие люди отнесли мятеж этот на счёт влияния тайных обществ, которые вели в России свою работу со времён союзнической компании во Франции и частых поездок русских офицеров в Германию".
- Это общепринятая версия. Декабристы у нас всегда считались рыцарями без страха и упрёка, пламенными революционерами. И не важно, что Пестель грозился не только царя казнить, но и весь Романовский род пустить под корень. Картавый, кстати, лишь осуществил эту мечту, и не его вина, что генеалогическое древо оказалось развесистым. Либерализм - он ведь тоже не на пустом месте растёт. Он как стихи - из такого сора. Император победил, но какой ценой.
- "Возвратившись к супруге, он увидел, как у неё трясётся голова, - от этой нервной болезни ей так и не удалось до конца излечиться".
- Ага, а Ульянов после октябрьского переворота начал картавить, а Крупская - подцепила базедку...
- "Я обнародую эти обстоятельства; людям безвестным полезно их знать, чтобы поменьше завидовать уделу великих".
- И я об этом.
- "При внешнем неравенстве, какое в цивилизованном мире установлено законодателями меж людей разного звания..."
- Так вот что такое - цивилизация: фактическое неравенство, закреплённое законодательно! Шёл бы ты, маркиз, с такой цивилизацией в ретираду!
- "Справедливость Божественного Провидения, - попытался успокоить меня француз, - находит себе прибежище в равенстве тайном и неукоснительном - том, что родится из нравственных терзаний".
- А это моё личное дело - из-за чего и нравственно ли я терзаюсь. Законодатели и основатели, аристократы и плутократы - уберите потные лапы!
- "Русские кучера и форейторы, самые ловкие в мире, могут быть довольны своим положением. Они выглядят счастливыми. Кучера всегда сидят на облучке, там же и едят, не отлучаясь ни на минуту. Лошадей не распрягают. Бедные лошади!.. людей мне жаль меньше - русские находят вкус в рабстве".
Маркиз был в своём репертуаре. Он сыпал мыслями, высказанными не раз:
- "В России нет прошлого, говорят любители древности".
Что это - навязчивая идея, или скупость мысли, или литературный приём, с помощью которого автор вдалбливает основную тезу благодатному читателю? А он - благодатный...
Наш читатель - от Бога, даже если он атеист.
И всё же, как он забавен - этот милый француз, хотя некоторые его наблюдения и попахивают нафталином:
- "При свободе всё предаётся огласке - и забвению".
- Это - цена свободы.
- "Несчастны лишь те поэты, которые обречены чахнуть при режиме гласности".
- И как же их много - несчастных, заполонивших полки книжных магазинов.
Забавно - что ему всё вокруг любопытно, и, прежде всего, столица Российской империи.
- "Петербург создавали люди богатые", но как же "мощно восстаёт славянский национальный гений против бесплодной одержимости своего правительства. Я бы в каждой строчке описывал жанровую сценку".
Но - недосуг: политические аспект путешествия важнее.
- "Пётр Великий, первый растлитель русских, построил Петербург не так ради русских, как, в гораздо большей степени, против шведов".
- А разве это не одно и то же? Пётр, прорубив окно в Европу, постарался, чтобы его не заколотили с той стороны. И ведь знал, шельма, как много будет желающих! А уж потом милые мои соотечественники превратили форпост в нечто, достойное твоего упоминания - нельзя же вечно жить на бивуаке.
Шпили Адмиралтейства и Петропавловской крепости маркизу понравились: "Невозможно понять, ни каким образом держатся они в воздухе, ни как их там установили; это истинно русское украшение". И подвёл неутешительный итог: "Шпили христианских минаретов".
- "Ландшафты и окрестности Петербурга представляются мне более чем прекрасными. Здесь - не парадное, искусственное произведение, здесь - глубины безлюдья, безлюдья грозного и прекрасного, как смерть. Разве плешивые головы по-своему не красивы?"
И ещё:
- "Народ этот умён и по природе своей слишком утончён, слишком тактичен и деликатен, чтобы слиться когда-нибудь с тевтонской расой... безмерно ловок... Я никогда не видел, чтобы множество людей, причём из всех классов общества, так уважительно обходились друг с другом... Нет ничего прекраснее русских стариков и ничего ужаснее старух... Русские по большей части издают неприятный запах, который ощущается даже издали. Люди светские пахнут мускусом, простонародье же - кислой капустой, луком и старыми смазанными сапогами".
А вообще-то: "В моих глазах русский, облаченный во фрак, кажется иностранцем, хоть он и у себя дома".
- Не кажется, а хочет казаться. Согласись, маркиз, это - большая разница.
- "Топливо в России становится редкостью..."
- В России, маркиз?!
- "Дрова в Петербурге не дешевле, чем в Париже... Мне часто приходит в голову, что было бы весьма предусмотрительно со стороны народов, наслаждающихся прекрасным климатом, поставлять русским топливо для доброго огня. Тогда бы северяне меньше жалели о солнце".
- Дрова из Европы или, может быть, из Амазонии, сударь? Себестоимость доставки посчитали?
И как же вы нас боитесь! Так ведь никуда не денетесь - экспансия началась. Писатели и музыканты, учёные и бездари, "новые русские" и ветхие евреи, спортсмены, бандиты и проститутки, мозги и мускулы - мир принадлежит нам! Наравне с другими нациями и народами, разумеется. Мы ещё посмотрим - кто кого. Важно, чтобы русские, где бы они не находились, не забывали, что есть у них историческая Родина, - не они для неё, а Она - для них. А мы, живущие здесь, сделаем всё возможное, чтобы её не стыдились. Уж будьте покойны!