- "Залы старого дворца, полные людей, являют собой океан напомаженных голов, над которым высится благородная голова императора: стать его, голос и воля как бы парят над покорным ему народом".
- Да уж! Наш император - не чета вашему коротышке, который даже в сучок не вышел. А объясни мне парадокс истории или несходства национальных характеров: как так получилось, что вашему узурпатору Пантеон соорудили, а нашему Александру, поставившему Европе очистительную клизму, даже памятника не возвели? Ну, ладно, мы - сиволапые, а вы? Где были бы ваши свободы, если бы не наш император? Не пора ли Вандомскую колонну в Александровскую переименовать?
- "Две эти нации - Россия, как она есть, и Россия, какой её желают представить перед Европой".
- Кто желает, маркиз?
- "Иностранцы, что описывали Россию, обманывают весь свет заодно с русскими. Самые искренние умы, едва оказавшись в России, утрачивают свободу суждений".
- Вот к ним и предъявляй претензии, к этим искренним умам. Что касается нас, то ты и сам скоро признаешь: "В глубине души они судят свою страну ещё более сурово, чем я, ибо лучше меня её знают". Для кого твоя книга, сударь?
-"Я ненавижу только одно зло. Это зло - ложь. Поэтому я стараюсь разоблачать его повсюду".
- Да кто же тебе мешает!
- "Мы у себя дома несчастны, однако чувствуем, что наше счастье зависит от нас самих: у русских оно невозможно вовсе".
- На свете счастья нет, но есть покой и воля... Не дано тебе этого понять, бедняга. Что мне до внешней свободы, если я несвободен внутренне? Тем паче сейчас, когда жену любого президента, можно заказать по телефону. И недорого, кстати. Хочешь, прейскурантик покажу?
- "Россия - плотно закупоренный котёл с кипящей водой, причём стоит он на огне, который разгорается всё жарче".
- Ерунда. Скоро мы этот котёл на рельсы поставим. Вы только дрова подкиньте.
- "В России ещё не ведают страсти к истине, что владеет ныне сердцами французов".
- Что есть истина, маркиз?
- "Да и что такое, в конце концов, эта толпа, которую окрестили народом и которую Европа почитает своим долгом простодушно расхваливать за её почтительную кротость в обращении к своим государям? Не обольщайтесь - это рабы рабов".
- Не задавайся, маркиз, своей непутёвой свободой, ибо каждый из нас - раб.
Раб - жены, друга, любовницы, начальника, конституции и законов. Раб - правителей, наследственных или избранных самым легитимным из способов (а как ни посмотришь, тошно становится). Раб - общественного мнения, предрассудков, пристрастий, пагубных привычек, нравственных устоев и противоестественных желаний, религиозных убеждений, внутреннего Я, внешнего Мы, забугорного Они. Раб вещей, раб денег, раб погоды. Раб таланта и собственного ничтожества. Узник совести, заложник времени, невольник чести. Разложишь всё это по полочкам, и соображаешь: а где же свобода? Да забыл я как она выглядит! Некредитоспособные мы существа, вечные данники и должники. Неужели свобода завоевана или получена нами в наследство лишь для того, чтобы мы загнали её подороже да повыгодней?
Приобрел я домик в деревне... нет, не пачку молока, а всамделишный домик недалеко от Москвы, и теперь раб его. Строгаю, пилю чего-то. Выгляну в окно - Боже мой! какая красота! Я - раб этой красоты. Читаю твою книгу, маркиз, и наслаждаюсь. Я - раб твоей книги. Спрашивается, зачем мне она? Бог весть. Не стоит она, да и ты вместе с ней того, чтобы тратить на вас частицу вечности. Ан нет - кропаю. Для чего - не знаю. Не получал я заказа, чтобы осветить твою забавную сущность. Не пытаюсь заработать на тебе. Пишу по обыкновению в стол, и даже опубликовать не надеюсь. Стыдно в нашей стране искать спонсоров. Вымаливать зарубежные гранты - ещё позорней. Русская литература в закадровом исполнении - стыдобище несусветное! Рабское это дело, господа.
Ну что, маркиз, раб свободы? Мы связаны с тобой одной цепью. Ну-ну, не дергайся: я пошутил. Потопали дальше?
- "Россия - империя каталогов; она замечательна, если читать её как собрание этикеток... Я не нашёл здесь подлинной жизни ни в ком, кроме императора, и естественности нигде, кроме как при дворе".
- А ты нигде и не был.
Маркиз извинился за вспышку раздражения.
- Ах, маркиз! Вспышка длиной в четыре тома - мелочь, безделица не стоящая слова - к чему извинения?
- "Ряды дворянства равным способом пополняют столоначальники, артисты, разного рода чиновники, прибывшие из-за границы, и их дети, пожалованные дворянством; можете ли вы усмотреть во всём этом какие-либо зачатки истинно русского народа, достойного и способного оправдать, оценить по заслугам народолюбие государя?"
- Нет, конечно. Из этой среды и вылупился наш интернациональный гений, отличавшийся редкостной русофобией. Ему, а не Александру или Николаю, поставлены многочисленные памятники, устрашающие всякого порядочного человека. Но оставим этот разговор, иначе нас обвинят в оголтелом шовинизме. Русским сегодня запрещено оперировать словами, имеющими корень "нация". Кем, маркиз? Общественным мнением. Оно ещё не сложилось, но уже является частью общемирового целого - со всеми свойствами этого шедевра. Ни-ни, маркиз, ни в коем разе. Нельзя-с. Сойдёмся на том, что русской нации просто не существует, и есть лишь абстрактная общность. Таковой не бывает? Глупости. Вот я, например, и есть её представитель, но это моё частное свойство, причуда, так сказать, праздного ума. Не более, маркиз, не более...
- "Русский ум, самый колкий на свете".
- Опять, маркиз? Я же просил! Как можно колоть тем, чего нет? Угомонись, иначе...
- "...отличное французское словцо, обозначающее их политическое гостеприимство; "так" они говорят про иностранцев, которых морочат бесконечными празднествами".
Русские современники маркиза наперебой принялись отрицать употребление этого слова. В переводе с французского оно обозначает "увешивать гирляндами". Предлагаю русский эквивалент - более грубый и потому точный: "вешать лапшу на уши". Вряд ли он понравится маркизу, но что делать? Ему предстоят поездки в Москву и Нижний Новгород, а путешественника, увешенного гирляндами, за дикаря примут ненароком, украшенного лапшой - всего лишь за итальянца...
- "Любовь русского народа к самодержавному правителю представляется мне столь же подозрительной, сколь и чистосердечие французов, проповедующих абсолютную демократию во имя свободы".
- Золотые слова, сударь!
- "Франция страдает болезнью века, и болеет сильнее, чем любая другая страна, болезнь эта - неприятие власти".
- Эта болезнь - бессрочная. Мы ухитрились переболеть ею, даже не заметив болезни, - перенесли на ногах, пройдя путь от абсолютной свободы - до полной неприятии власти, в какие бы одежды она не рядилась. И теперь, благодаря имперскому сознанию, достигли абсолютной автономности существования - и от власти, и от кровных - родственных удавок, и от национальных причуд и психозов. Мы - существа, независимость которых не ограничена внешними условностями. Нам нет дела до общественного мнения, в то время как СМИ - чудесное изобретение сильных мира сего - полагают, что имеют возможность влиять на наши пристрастия. Мы - нация экзистенциалистов от мюжика, как ты выражаешься, до правителя. Каждый - сам по себе. Мы - множество индивидов, то есть то состояние общества, к которому Запад когда-нибудь придёт, а может и нет, потому что при таком состоянии общества существование государства проблематично.
Не понять тебе этого своим заскорузлым умишком. У нас такой опыт, изучая который, потомки хихикают, перелистывая страницы Карлейля, а гильотина воспринимается ими как эквивалент ножа и вилки в постмодерновом французском ресторане.
Да, мы - рабы, но рабы - по собственной прихоти. Внешнего рабства мы давно уже не приемлем. Ты сам убедился в этом во время французского нашествия. Убедились в этом и другие завоеватели, которых ты на этом свете не застал. Забавно, но все они пришли с Запада и несли нам, варварам, плоды современной - с их точки зрения - цивилизации. Парадокс, боялись - и шли! Вы и сейчас боитесь - и придвигаетесь, как кролик к удаву. Чем отличаются твой Коротышка и Бесноватый с усиками от Чингиз-хана? Да ничем, разве что направлением движения. Каждый из поименованных супостатов лелеял надежду навязать нам свой образ жизни, свой порядок, в то время как любой порядок покушается на нашу личностную автономию, пусть рабскую, но нашу - взлелеянную осознанно, выстраданную. Равенство и неравенство, установленные либо не установленные законами, - глупости несусветные и нам ни к чему, потому что наше Я не терпит сравнения. Именно поэтому в моём дорогом отечестве не знают авторитетов, хотя и плодят их ускоренными темпами. У нас каждый - личность, даже последний алкаш или бомж. Послушал бы ты их речи - Диоген позавидует. Рафинированная свобода, доведённая до абсурда. Продано всё, что можно, кроме собственного образа жизни. У вас же кумиров создают и, как в древней Греции, бегают с ними по сёлам и полисам. Кумиры - фаллосы, дёрнешь за веревочку - поднимется. Вот и дергайте, а мы уж как-нибудь - без верёвочки, повинуясь природному инстинкту. А-то ведь неизвестно, у кого будет верёвочка в руках - без фаллоса останешься. Придётся идти в итальянские теноры. А мы - басистые...
- А, что, маркиз, Петергоф ты осматривать будешь? Я понимаю, что его пышность тебя раздражает, и всё же взгляни - место чудесное! Я имел счастье прожить пять дней во дворце фрейлин во время белых ночей. В восемь вечера парк для посетителей закрывался, и переходил в наше полное распоряжение - до утра. Прошло двадцать пять лет, а я до сих пор помню сумрачную негу липовых аллей и усталый лепет полусонных фонтанов.
- "Местечко Петергоф - прекраснейшая картина природы, которую я доселе наблюдал в России. Парк украшают водные струи и искусственные каскады. Когда взору моему предстаёт столько роскоши, изящества и блеска, а при этом я вспоминаю, что несколькими градусами севернее год состоит из одного дня, одной ночи и пары сумерек, каждые в три месяца длинною, я перестаю верить, что нахожусь под открытым небом. И вот тут-то я не могу не приходить в восхищение!!"
- Три, маркиз, три восклицательных знака - !!!
- "По императорскому парку в Петергофе можно проехать в карете целое лье и не попасть дважды в одну и ту же аллею, и вот представьте себе этот парк, весь залитый огнями. Деревья исчезают в убранстве бриллиантов; лампионов в каждой аллее столько же, сколько листьев: это Азия, только не реальная, современная Азия, а сказочный Багдад из "Тысячи и одной ночи" или ещё более сказочный Вавилон Семирамиды".
- А мы так старались держаться версальского вкуса...
- "В этот день и в этом месте я единственный раз видел в России толпу".
- Тебе повезло, маркиз. Весь двадцатый век мы только и делали, что передвигались толпами и носили кумиров, которых ни во грош не ставили, и лозунги, которые ничего не стоили - Мир, Труд, Свобода, Равенство, Братство и Счастье. Мы дразнили ими стоящих на трибунах, а они подыгрывали нам, помахивая ручками, и не верили ни в один из этих лозунгов. Эта мистерия называлась "слиянием с народом". Кто кого имел, сказать трудно: партнёры остались недовольны друг другом. Говорят, в нашей стране секса не было. Был, но в такой извращённой форме, которая вам, французам, не по губам. Извини, маркиз, я без всякого умысла - по твоей методе...
Вот тогда-то мы и изобрели автономию для индивидуального пользования. Надел, и - трава не расти! Резинка - рабское одеяние да куда же без неё, если всё вокруг заражено. Не знаешь ты теории устойчивости. Поверь мне, некогда специалисту в этой области: автономная система - самая устойчивая в мире, а все остальные нагромождения, что, собственно говоря, и составляет государственную сущность, от - Лукавого, и потому в ущерб надёжности.
Маркиз не слушал меня. Он исполнял вариации на заданную тему: "В России император затмевает солнце". И тут же, естественно, про народ: "Когда я думаю о том, что мог бы он совершить, будь он свободен, и когда я вижу, что совершает он ныне, я весь киплю от гнева".
- Не злись, маркиз. Если бы мы были свободны, вас, французов, уже бы не было. Перекрестись, и пошли дальше.
- "Солома в стране, где не родится зерно, редкость".
- Ну, это ты загнул, мусье! А крыши чем крыты? Матом?
- "Всё виденное мною в России было непременно симметричным и имело упорядоченный вид; здесь не ведают того, что придало бы цену порядку - разнообразия, из которого родится гармония".
- И опять - в молочко. Азия и вдруг - порядок, симметрия. Не вяжется как-то. А вот гармонию не обещаю. А ты замечал, маркиз, что гармония возможна только в единственном числе?
-"Солдаты на бивуаке подчинены дисциплине ещё более суровой, чем в казармах; подобная строгость приводит мне на память слова о войне великого князя Константина. "Не люблю войну, - говаривал он, - от неё солдаты портятся, одежда пачкается, а дисциплина падает".
- Стоило Константину, наместнику царя в Варшаве, ляпнуть эдакое, как вспыхнуло польское восстание, и начали его солдаты портиться. Вот и Константин - сам по себе, хотя и великий князь.
- "Люди в этой стране привыкли жить уныло потому, что сами почитают жизнь ни за что; каждый чувствует, что бытие его висит на ниточке, и каждый делает свой выбор, так сказать, с рождения".
- Я же говорю: народ-экзистенциалист.
- "В этом году иностранцев оказалось более обыкновенного, и им не хватило места в Английском дворце. Так что ночевать в этом дворце мне не пришлось, но обедаю я там каждый день, вместе с дипломатическим корпусом и ещё семью-восемью сотнями человек; стол во дворце отменный. Гостеприимство, без сомнения, поразительное!"
- "Я забрался в одну из последних линеек и уселся подле некоей русской дамы, которая приехала сюда из Петербурга, чтобы показать своим дочерям иллюминацию. Мать сразу же обратилась ко мне; непринуждённость тона и хороший вкус выдавали в ней знатную даму. Тут я вновь убедился в том, что успел уже заметить раньше: если русские женщины не притворяются, то речи их не отличаются ни кротостью, ни снисходительностью".
- Они не притворяются, сударь. Женщины у нас - редкостные. Если кто и спасёт Россию, то только они...
- "Никогда не видел ничего изумительнее этих портиков из лампионов; когда вдоль них по парку проезжают в торжественной тишине все придворные экипажи, зрелище это поражает воображение. Целый час мы странствовали по зачарованным боскетам; мы объехали вокруг озера, именуемого Марли. Более всего поразил меня оттенок воды, в которой отражался свет тысяч лампионов, зажжённых по берегам этого огненного озера... Императорский дворец белый, но благодаря громадному пучку огней, начинает переливаться разными цветами".
- И вот что интересно, маркиз: вы свой дворец Марли разрушили, а мы, построенный в честь вашего - сохранили, наперекор варварам, пришедшим с Запада.
- "Ради одного только этого зрелища стоило совершить прогулку в Петергоф. Но, повторю ещё раз, волшебство ещё не веселье. В Петергофе, как и повсюду, не хватает свободы".
- Ты неисправим, маркиз. У тебя пунктик. Ты, как еврей, ходишь вокруг да около, примериваешься. Но, если он, в конце концов, спрашивает: "а сколько стоит этот Петергоф?", ты интересуешься ценой красоты в совершенно иной градации. Сколько стоит свобода? Она - бесценна, скажет один. Пустой звук - скажет другой. Свобода измеряется в национальной валюте - изречёт третий. Четвертый тут же переведёт её в долларовый эквивалент... А Петергоф стоит и стоять будет, пока какой-нибудь умник, вроде тебя, не оценит его в иной системе координат. Например: копия не имеет права на существование, если не сохранился подлинник. Она, дескать, искажает истину. А истина, по твоему утверждению, "потребность самых передовых наций"...
Есть у нас писатель - Алексей Ремизов, один из лучших в двадцатом столетии. Был он рыцарем без страха и упрёка, и значит революционером. И накликал беду по наущению таких же, как ты безответственных нытиков. А потом, в эмиграции, написал раздирающие душу строки, за которые я простил его - в первые мгновения после прочтения, а потом всё-таки осудил - своим, неправедным судом, потому что, считаю, нет прощения им, гениальным до бесчувствия, искренним до идиотизма и добрым до исступления, ввергнувшим Россию в кровавую смуту, равной которой не знала человеческая подлость.
Так вот, когда пришло прозрение, Ремизов написал: "Хочу неволи вместо свободы, хочу рабства вместо братства, хочу уз вместо насилия".
Что тебе за дело до чужой несвободы? Наслаждайся собственной. Поверь, она такая же невнятная субстанция, как всякое человеческое ощущение...
А наутро был смотр. "Император обходил ряды своих малолетних офицеров. Громко приказывал ученикам исполнить то или иное упражнение; повелев одному из самых юных кадетов выйти из строя и взяв его за руку, он самолично подвёл его к императрице. Поднял ребёнка на высоту своей головы... и прилюдно поцеловал. Какой прок был императору в этот день являть публике подобное добродушие? Этого никто не смог или не захотел мне объяснить. В России из всего делают тайну".
- Действительно, сударь. Что стоило ему крикнуть окружавшему люду, что этот мальчик - его сын, третий по счёту, и зовут его Коленька, и целует он его исключительно по этой причине? Нет, не умели наши цари устраивать шоу - для плебса, чтобы, оставаясь таковым, он ощутил себя продвинутым - в патриции.
Письмо шестнадцатое - щепетильного свойства. Оно может объяснить цель поездки маркиза в Россию. А может и не объяснить. Сколько криков раздалось вокруг его книги после её выхода в свет, и главные нападки связаны с признаниями маркиза, которые хулители расцветили яркими, поистине азиатскими красками.
А дело в том, что целью знакомства француза с императорской четой явились хлопоты за графа Игнация Гуровского, с которым маркиз находился в отношениях интимного свойства. Маркиз признаётся в этом аристократически изысканно - "привязанность, которую я к нему питаю". Гуровский, замешанный в польском восстании, бежал за границу и осел в доме маркиза на правах любовницы - хулители прозвали его маркизой.
Так вот, Игнаций являлся братом баронессы Фредерикс - доверенной подруги императрицы с детских лет. По традиции маркиз помечает баронессу тремя звёздочками и изящно сообщает: "я принимаю участие в её семье". Не сомневаюсь, баронесса хорошо представляла характер этого участия.
Гомосексуальные наклонности маркиза по уверениям современников отвратили от него многих аристократов как во Франции, так и в России, но так ли это? "Содомом Нового Завета" называл Париж Вигель, коллега маркиза по перу и пороку, известнейший педераст. Бугрство получило широчайшее распространение в аристократических кругах того времени, достаточно вспомнить кавалергардскую среду. Тем не менее, никто из приверженцев сего модного этикета изгоем себя не чувствовал. Мода есть мода, на какие только гнусности не отважишься, дабы не отстать и не прослыть. Пример - Дантес, склонность которого к Геккерну общеизвестна. И ничего - свет принимал его восторженно, а сестры Гончаровы истекали соком, глядя на молодого кобеля.
Оставим, однако, противоестественные наклонности маркизу. Я же оставляю за собой право забавляться, выслушивая его выспренные рассуждения о свободе и нравственности, ограниченные размерами задницы Игнация.
Гораздо интереснее причины, заставившие маркиза хлопотать за Гуровского. Его сестре это было сподручней. Или она уже давно махнула рукой на своего беспутного братца? В таком случае маркиз должен был выполнить малоприятную миссию: заставить её действовать и убедиться - желательно в присутствии императрицы - что "процесс пошёл". Что он и сделал.
В чём был предмет хлопот? Вернуть Игнация в Россию? А что же будет делать мусье - без маркизы? Неужели поедет в сумрачную Россию? Нет, скорее всего хлопотал он о возврате графских имений, чтобы продать или заложить, как это было принято среди декабристов, и жить припеваючи.
Из затеи ровным счётом ничего не получилось - император остался непреклонен. Я отдаю ему должное и вместе с маркизом соглашаюсь:
- "Из всего виденного мною в России императорская фамилия в наибольшей мере заслуживает восхищения и зависти иностранцев".
Результат, тем не менее, был. Игнаций оставил маркиза с носом, выкрал из монастыря испанскую инфанту, бежал с нею в Бельгию, женился и произвёл на свет девять отпрысков! Вот тебе и педераст! Ай, да поляк! Браво, Игнаций!
Маркиз сел и с горя написал книгу, по которой мы сейчас и путешествуем. Какие бы он проставил акценты, если бы затея с имением увенчалась успехом? Думаю, те же. Прямодушие гомосеков не подчиняется разуму - и когда они пишут, и когда нажимают на пусковой крючок дуэльного пистолета.
В ожидании рандеву с императрицей маркиз осмотрел трёхэтажный коттедж - "хижину" в переводе на русский язык - и остался недоволен:
- "Рабское копирование английской моды. Нет ни одной первоклассной картины, ни одного обломка мрамора, ни одного глиняного горшка, которые бы обнаруживали ярко выраженную склонность хозяев к живописным или скульптурным шедеврам".
- Зачем, сударь? У них уже есть домашний музей - Эрмитаж называется.
- "Я имею в виду вкус к прекрасному, доказательство того, что вы любите искусство и чувствуете его".
- Им - доказывать?! Кому - тебе? Тебе, пробравшемуся тайком! в частный дом! с помощью сестры твоего сожителя! Стыдись, маркиз. Неужели ты это напишешь?