22 узбека кололи лёд в нашем дворе. В оранжевых куртках со светоотражающими полосами, они дружно поднимали ломики и столь же споро опускали вниз.
Лёд обращался в стеклярус и бойко разлетался во все стороны.
Потом они отдыхали...
Лениво разговаривали... -
и опять вытягивались в длинную рваную линию...
Двор был маленький: большой в центре Москвы - нонсенс, и потому с узбеками наметился явный перебор. Раньше эту работу выполняла одна русская женщина. И не только во дворе она наводила порядок - подъезды сияли чистотой в любое время года. Она чуть ли не каждый день мыла лестницу, вёдра с пенной жидкостью стояли на лестничных площадках...
Однажды я придержал перед ней дверь, и она прониклась ко мне неистребимой симпатией. Весело здоровалась, делилась новостями, не переходя, впрочем, на сплетни, и уже через минуту возвращалась к прерванному занятию: протирала тряпкой перила, отмывала стены от надписей оппозиционно настроенных к собственному подъезду жильцов, выполняла иную рутинную и потому незаметную работу.
Несмываемый оптимизм сиял на её лице - никакой тряпкой не ототрёшь...
- Двадцать шесть, - сказала Таня, выглянув в окно.
- Чего - двадцать шесть? - не понял я.
- Узбеков, - ответила она.
"Двадцать шесть и одна" - так, по-моему, называется один из ранних рассказов Горького, подумалось мне в этот момент. Надо бы уточнить, посмотреть в собрании сочинений...
Память, однако, тут же неуклюже подкинула россыпь воспоминаний, связанных с Узбекистаном, и я, позабыв о Пешкове, канул в них, как в омут, - с головой...
И лишь круги несбывшейся надежды бежали и искрились надо мной...
В первый раз я пересёк эту территорию проездом. Было это в далёкие - даже не верится! - пятидесятые годы. Мама везла меня в Москву. Никогда ранее я не видел её, столицу то есть. Полстраны объехал - а Москву не видел, и потому томился ожиданием. Пустыня тем временем окружала нас со всех сторон... -
и тянулась... тянулась... тянулась...
Конца и края не было пустыне...
Наконец показался Арал. Он был ещё живой, выпуклый, как капелька ртути на столе. Переливался, искрился, словно забавлялся, и слепил глаза всеми морскими волнами сразу.
Только что был снят фильм с Извицкой и Олегом Стриженовым в главных ролях. Он назывался "Сорок первый". Оба они - один "белый", другая - "красная", бегали по мелководью этого самого Арала и любили друг друга - в кадре и за. "Голубоглазеньким" называла она его...
А потом шлёпнула...
Из винта...
Бывает...
И гораздо чаще, чем хочется...
К поезду выносили арбузы и дыни - целыми и ломтями, тяжелые, словно свинцовые виноградные грозди, персики, сушёную и вяленую рыбу, аппетитные балыки, не такие, конечно же, какие выделывала моя бабушка из контрабандной каспийской севрюги, но тоже заслуживающие внимания...
Помню гулкий мост над рекой. Река называлась Аму-Дарья, и была она такая блудливая, что никогда не скажешь, какой берег у неё левый, а какой, извините, правый...
Кунград почему-то остался в памяти... хотя ехали мы, по-моему, через Ташкент и вряд ли проезжали эту железнодорожную станцию. А, может быть, мы двигались через Аральск?..
Как бы то ни было, окончательно и бесповоротно я попал в Кара-Калпакскую АССР в середине семидесятых годов.
На Тахиа-Ташской ГРЭС произошла авария. Один из агрегатов среднего давления ускорился (аварийно отключилась мощная компрессорная станция) - и пошёл вразнос. Его сорвало с фундамента и через кровлю выбросило наружу. Многотонные части турбины были разбросаны на несколько километров.
Мы приехали в Тахиа-Таш, чтобы изучить печальный опыт. У нас тоже была дефицитная энергосистема, и аналогичная авария могла произойти в любое мгновение. Ходили с Генкой Н. (сегодня он Гельдымурад), осматривали разрушенный корпус электростанции, развороченный многометровый фундамент - и поражались: скорость вращения турбины увеличилась всего лишь на процент, какие-то несчастные доли герца - и такой результат! Но и эти зримые повреждения - не самые страшные последствия аварии. Жестокая правда заключалась в том, что в Кара-Калпакской энергосистеме и прилегающих энергоузлах начали производить ограничения и отключать жилые дома.
Каждый вечер! в течение года!.. пока восстанавливали повреждённую турбину.
В 2005 году в Москве произошла авария, целые районы столицы оказались обесточенными. И кто только ни крыл энергетиков последними словами! Пресса не знала удержу. Ни одно СМИ не написало, что оперативный персонал сработал прекрасно, сохранив в целостности генерирующие мощности. Частотная разгрузка в мегаполисе, где практически невозможно отыскать неответственных потребителей, сработала безошибочно, что свидетельствовало о виртуозной настройке противоаварийной автоматики. В течение суток последствия тяжелейшей аварии были ликвидированы.
В очередной раз я убедился, что журналистика - это не специальность и не профессия, а базарная тусовка подвизавшихся на литературной ниве бездарей, неучей и злопыхателей. Форум идиотов...
Как много таких сегодня в интернете...
Я уже не говорю о социальных сетях...
В тот раз я впервые посетил Хиву, которая на меня, привычного к восточной повседневности, не произвела впечатления: маленький пыльный город, узкие затхлые улочки, минареты - достроенные и не очень, зиндан, базарная площадь с караван-сараем...
Ходил... фотографировал...
Цветные слайды хранятся в пластмассовых рамочках и таких же коробочках в моих книжных шкафах...
В Хиву, волей обстоятельств, попадал часто. Появились у меня знакомые и приятели, имевшие к этому городу непосредственное отношение. Один из них показал мне медресе, которое принадлежало когда-то его деду. На изразцах, помещённых над входом в это аллахоугодное заведение, прочёл я его фамилию, написанную латиницей и арабской вязью. Сам приятель имел европеизированные задатки, окончил Плешку, давно уже жил в Москве, но, тем не менее, гордился историческим прошлым, зафиксированным в камне. И правильно делал, ибо прошлое - то единственное, что связывает нас с будущим. Ценность сегодняшнего дня, пока он не превратился в прошлый, неведома и непонятна...
Знал историю хивинского владыки Сеид Мухаммед Рахима и его сына Эсфендиара-Тюря, зарезанного предводителем басмачей Джунаид-ханом прямо на троне чингизидов - стопке верблюжьих шкур...
Арал между тем мелел. Аму-Дарья едва доползала до моря. Расход воды из неё превышал все допустимые пределы. Горячие головы предлагали повернуть на юг северные реки. Время их остудило...
Центром Средней Азии считался Ташкент. Таким он и был. Все ведомственные институты Минэнерго СССР располагались в столице Узбекистана: Теплоэлектропроект, Энергосетьпроект, Сельэнергопроект, Гидропрект имени Жука... И все они носили приставку САО...
Теплоэлектропроет и Энергосетьпроект размещались в одном здании. Кто-то из кого-то когда-то выделился, институты разделились, как амёба, - и сосуществовали в едином пятиэтажном доме. Я даже адрес помню: ул. Шота Руставели, 41. Центр города, кстати. Очень красивая была улица - современная, зелёная. С детства обожаю такое сочетание - лысые улицы мне не по нраву.
Хотя... Прекрасней всех на земле кажется мне улица зодчего Росси. Я влюбился в неё задолго до того, как увидел - по одному только названию.
Улица Росси - звучит?
Или Последний переулок на Сретенке, за которым ещё пол-Москвы!..
А Пречистенка? Остоженка? Ленивка?..
Да одни названия сводят с ума, и наполняют сердце детским восторгом!..
Вернёмся, однако, в Ташкент.
Фамилии тридцатилетней, сорокалетней давности выползают из памяти как автомобиль из зарослей ночи. Забавные фамилии, необычные: Едвабная, Милованова, Пупашенко, Рокотян (имён не помню) и полный кавалер: Малюга Геннадий Борисович.
САО Сельэнергопроет располагался на окраине города, на улице Рисовой. Там же находилось общежитие и несколько комнат для командированных товарищей. В этой своеобразной гостинице мне и ещё нескольким бедолагам как-то пришлось выдержать штурм разбушевавшейся толпы. Запамятовал, по какому поводу (Пахтакор, кажется, продул ответственную встречу), но несколько часов нас с гиканьем закидывали камнями - все стёкла выбили гостеприимные узбеки. Руководили институтом Харин и Ленский. Комплексный отдел проектирования (ОКП) Сельэнегопроекта располагался в Ашхабаде, и тут уж все были как родные: и Лепилин, и Гордиевский, и Портнов Виктор Николаевич, и Саша Перцев...
Ещё одной причиной моих частых поездок в Ташкент было Объединённое диспетчерское управление (ОДУ) Средней Азии.
Однажды в нашем отделе рассказывали анекдот. Смысл его не имеет значения. А кончался анекдот словами: "И встретились они в аду". Выслушав занимательный рассказ, одна из сотрудниц поинтересовалась: "А в каком ОДУ они встретились - в нашем?" - В смысле? - "В ОДУ Средней Азии?"
Ну так вот, ад Средней Азии располагался рядом с замечательным сквером Революции. Бюст Карла Маркса украшал его сердцевину. Потом Карла Маркса упразднили. Сквер, надеюсь, остался - не надо наказывать зелёные насаждения, если они по чьей-то сволочной вине носят нелепые имена...
В первый раз я прилетел в Ташкент в 1972 году. По какому поводу не помню, но меня сорвали после рабочего дня, я даже пообедать не успел, маковой росинки за целый день во рту не было. Прилетел глубокой ночью. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что и в это время город живёт полноценной жизнью. Доехав до центра, шёл по улице Шота Руставели и на каждом перекрёстке съедал по палочке шашлыка. Шашлык стоил 25 копеек, шампуры были маленькие - длиною в ладонь, не то что наши, ашхабадские, по рублю, но вкупе - за рубль - получалось то же самое. Ташкент представлял приятное исключение из советского городского ряда: даже в Москве поесть в это время - вот так, запросто, без просьб и унижений - было невозможно...
Туркменский базар, располагаясь в центре Ташкента, был небольшим и очень дорогим - так, по крайней мере, считали местные жители. Я посетил его, любопытствуя: что же там туркменского? И ничего туркменского не обнаружил. Рынок, как рынок. Восточным изобилием меня не удивишь, но три десятка видов шинкованной моркови озадачивали. Жёлтые, оранжевые, красные, белые, зеленоватые конусы, составленные из свеже- и разнообразно резанного корнеплода подстёгивали воображение. Я и сейчас не могу ответить на вопрос: а зачем столько? Зрелище, однако, замечательное.
На Алайский базар я поехал от нечего делать. Волей обстоятельств, задержавшись в Ташкенте на выходные дни, не нашёл ничего лучшего, как посетить гудящее людское скопище. Над головами своеобразной тучей нависала громкая восточная музыка, которую я терпеть не могу - наслушался, а вот звонкая, задорная песенка молодой узбечки, судя по голосу, круглолицей и вовсю румяной, нравилась. "В Намангане яблочки зреют ароматные, - пела она. - На меня не смотришь ты, неприятно мне... Может, вовсе не ко мне ты приходишь в сад, а отведать яблочка, сладкий виноград. Густо брови наведу, подведу глаза сурьмой. Первой я не подойду - сам пойдёшь за мной".
Я и пошёл - в лагманную, где священнодействовал молодой узбек... Высокий и дородный, с округлыми плечами, бритой головой, голый по пояс, он готовил лапшу для лагмана: брал кусок теста, вытягивал его - и быстрыми ударами ножа наносил надрезы. Затем, взяв за концы, начинал крутить - перед собой и сбоку, потом, заведя руки за спину, сзади...
Работал с необыкновенным изяществом, легко и свободно - любо-дорого смотреть...
Кусок теста вытягивался, истончался, дробился в лапшу...
Время от времени он его укорачивал, отрезая излишки, и опять крутил над головой...
Вертел, не переставая...
Наконец, когда кусок теста превратился в сноп мягкой лапши, он, отрезав края, смятые пальцами, опустил его в кипящую воду. Она давно уже клокотала в огромной алюминиевой кастрюле...
Далее было до обидного буднично - никаких тебе цирковых номеров: в глубокую кесе мастер поместил отварную лапшу, сверху щедро навалил тушёные мясо и овощи - лук, морковь, баклажаны, картофель, помидоры, засыпав это изобилие мелкорубленой зеленью.
Вкусно - необыкновенно. "Ум отъешь", - говорила в таких случаях матушка. Отъесть - не отъешь, а надкусить можно. Узбекская кухня заслуживает уважения...
И где я только не был, наезжая в Узбекистан по разному поводу: в Карши, Чирчике, Навои, Самарканде...
Но вот Союз приказал долго жить, и поездки мои прекратились. Арал, в отличие от Союза, исчезал потихонечку, словно испарялся...
И опять зазвучали голоса о спасении Арала - на этот раз из нашего стана...
Узбеки кололи лёд.
Поднимали ломики... опускали...
Я смотрел на них и думал: это очень по-нашему - повернуть северные реки - и чухнуть куда-нибудь в Швейцарию. Или Австрию...
И поминай, как звали...
- Тридцать, - сказала Таня, прервав мои воспоминания, и тут же пояснила: - Узбеков, разумеется...
Они прибывали как вода в половодье...
А может это отмывка денег? - способ старый, как мир, и столь же новый...
В Туркмении он был апробирован ещё в пятидесятые годы - на каждый цветочный боскет там приходилось по два яшули и тридцать девять баджишек. В этих боскетах даже трава не росла...
Несколько дней назад я разговаривал с узбеком-дворником, живущим в помещении, где стоят ящики для мусора. В них по своеобразной кишке поступают отходы жизнедеятельности жильцов дома. Выписал он жену и уже несколько лет обитает вместе с ней в этом неотапливаемом дурно пахнущем кирпичном мешке.
- Ты откуда? - спросил у него.
- Из Ферганы, - ответил дворник.
- А в Бухаре был?
- Не-а.
- А в Самарканде? в Карши? в Хиве? в Намангане - это рядом с Ферганой? в Коканде?!
На все вопросы качает головой. И умильно улыбается.
- Ну, хорошо, а в Ташкенте?
- Проездом...
- Где же ты был?
- В Москве...
Вот тебе и яблочки наманганские - одним москвичом более стало...
По уровню жизни среди бывших республик Советского Союза Узбекистан занимает последнее место. Наряду с Украиной...