- Я - существо рассудительное, - сказал Никифор. - За пятьсот лет - ни одного замечания. Хороший хозяин, строгий блюститель порядка. Труженик. Преданный товарищ, на меня можно положиться. Я, если хочешь знать, всегда иду навстречу ближнему. С полдороги выхожу...
- А что ты умеешь делать? - спросила Варвара.
- А всё, - ответил Никифор. - Обличие умею менять. То постовым прикинусь, то президентом...
- Каким президентом?
- А любым. Хочешь нашим, хочешь - не нашим. Мужа твоего могу изобразить - ты и не догадаешься, что это я...
- А зачем?
- А просто так, - развёл руками Никифор. - Фулюганю... Весёлый нрав, шутливый норов...
- Ну вот, - сказала Варвара, - теперь я его и в этом подозревать стану. Интересная жизнь у меня начинается...
- Так я остаюсь?
- Оставайся. Куда от тебя денешься? Переселенец долбанный...
Так (или примерно так) беседовала Варвара Семёновна с домовым Никифором, случайно обнаруженным ею в собственном доме: открыла шкаф - и увидела бедолагу, похожего невесть на кого, а более всего на бомжа. Плотно сбитый мужичок, борода с проседью, серый зипун, старый кафтан, рубашка отсутствует, грудь покрыта шерстью...
Морда - не приведи Господи! - свят! свят! свят!
Левого уха нет, и даже дырочка в черепной коробке не просматривается.
- Ты что здесь делаешь, аспид? - спросила Варвара Семёновна.
- Прячусь, - ответил мужичок. - "И от кого ты прячешься?" - От яркого света. Не от тебя же...
- Да ты кто такой, милай? - с явной издёвкой произнесла женщина.
- Неужто не признала? Домовой я ваш, Никифор. Из переселенцев. Меня государство в путь позвало. Вот я и пожаловал.
- Какое ещё государство?
- Какое-какое - родимое.
И так улыбнулся, что по нежной женской спине махровой перчаткой прошлась сама вечность. Прошлась - и удалилась. На цыпочках. Варвара, конечно же, испугалась, но виду не подала - что она домовых не видела? В мультиках и, ваще, худ. фильмах?
- Вот тебя мне только и не хватало! - сказала она. - Всё остальное есть: и дом - разбитая чаша, и муж - алкаш, и свекровка-разбойница... Так мне ещё и домового - для полного женского счастья - судьба-горемыка подкинула - здрасте!
- И тебе не хворать! - сказал Никифор. - Да ты не печалься, - добавил он, - я - существо рассудительное
- и далее по тексту - см. начало нашего повествования.
Ничто не смущает женщину так, как отсутствие мужчины.
Нет, у Варвары Семёновны мужик имеется - балагур и замухрышка из далёкого среднеазиатского городка Мукры. Словарный запас у него больше, чем у Ожегова, Даля и Ушакова, вместе взятых, да толку-то, толку!
Толк, а не talk предпочитают русские женщины.
Болтунишка - на груди манишка...
Интеллигентишка вшивенький... Риэлтор долбанный... Ни одной квартиры ещё не продал, пьянчуга...
- Купчик, что ли? - поинтересовался Никифор, когда она рассказала ему о муже. - "Да вроде того", - ответила она. - Значит, ты купчиха...
А в довесок к этому несостоятельному купчику Варвара Семёновна получила свекровку-негодницу, качавшую права не хуже иной налоговой инспекции.
Так что иногда и собственный муж не в радость - ну его на фиг!
Всё-всё, что у неё есть, она заработала собственными ручками и ещё одним местом, о котором женщины обычно умалчивают, но держат в уме, как при математических исчислениях - два пишем - три на ум пошло... шесть в уме... сто двадцать пять - и тоже в уме...
Фу, пошлость какая!.. А куда денешься? - нака...
Наступила ночь, замешанная на звёздах. Луна расстаралась во всю Ивановскую. В спальне Варвары Семёновны теплился огонёк.
- НикифОр! - крикнула она. - Ты здесь?
- А то где? - проворчал домовой. И тяжко вздохнул: - Туточки...
- Поди сюда.
- Зря ты ударение на последнем слоге моего имени делаешь. Я ведь не светофОр какой, я - НикИфор.
- Учту на будущее, - зевнув, сказала Варвара. - Расскажи что-нибудь, НикифОр - а то бессонница замучила.
- Да что же рассказывать? - удивился домовой. - Вроде и рассказывать нечего.
- О старине расскажи. Ты ведь ещё при Иване Грозном жил?
- И при Иване, и при Борисе-ироде, и при Петре-антихристе. Строгое было время. На восток помочился - 100 поклонов. А откуда мне знать, где восток и где - запад?
В Господни праздники блуд сотворил? Пост - 40 дней. С тёщей? 2 года. С кумою? 5 лет.
Деньги в рост давал? Пост - 12 месяцев.
Смеялся до упаду? Пост - 3 дня и 25 поклонов кажное божие утро. Болванчиком себя чувствуешь. Ипонцем-роботом...
Сиротку ударил? Пост - 3 дня. В той стране, откуда я приехал, совсем иное отношение к младенцам - не как у нас. Народная мудрость у них такая: "Увидишь сироту - ударь. Не догонишь - брось чем-нибудь тяжёлым - калошей, например, или камнем ". Президентом этой страны как раз и стал сирота. И теперь такое вытворяет - рассказывать стыдно...
А тогда, в молодости, во время правления Иоанна Рюриковича пошёл я на исповедь...
- В первый раз слышу, что домовые на исповедь ходят!
- Забавы ради пошёл - фулюганил. Слышу поп у мужика спрашивает: "Не играл ли ты в шахматы? Не бился ли яйцами..."
- Это какими такими яйцами?
- Крашенными, разумеется, - какими ещё? Женщина пришла - ей вопросы задаёт: "Плюнула кому в лицо? задницу показывала? али обоссала кого?" Вот такие нравы в прежние времена существовали...
- Забавно... - сказала Варвара Семёновна. И зевнула. - А женщины у тебя были?
- За пятьсот лет чего только не было. Женщины тоже... Лядвеи прикрой.
- Чего? - не поняла Варвара.
- Ноги голые. Негоже мужику белые ляжки показывать.
- Гоже - негоже, - проворчала Варвара. - Что же делать, если они у меня белые...
- Белые ляжки - это хорошо, - сказал Никифор. - Мне самому белые больше чёрных нравятся, вот только спать женщине без белья не гоже - соблазн великий!
- Достал ты меня своими гожьими нравоучениями! Моралист хренов! Рассказывай давай...
- Что же рассказывать?
- Грамотный ты?
- Читать умею, писать не пробовал. А любимая книга моя "Домострой"... - И домовой расплылся в довольной улыбке.
- Кто бы сомневался! - хмыкнула Варвара. - Ляжки мои ему, видите ли, не нравятся!..
- Я же сказал - нравятся. А спать голой всё равно неправильно.
- Тебя не спросила, как мне спать и с кем трахаться! Слушай, а где твоё второе ухо? - "А не было". - Как не было? Почему? - "А не положено".
- Положено - не положено... Какой-то ты весь зарегулированный, как перекрёсток. Светофор - НикифОр... Ладно, иди... Надоел ты мне хуже горькой редьки.
Домовой повернулся, и совсем было собрался уходить, да только Варвара его остановила:
- Не уходи. Я одна спать опасаюсь. Мысли нехорошие в голову лезут. Сядь в кресло. Подожди, пока усну, а потом потихонечку, на цыпочках, удалишься. Понял?
- Понял - не дурак, - сказал Никифор, удобно устраиваясь в кресле. - Это волос глуп - он и в заднице растет, а я - что ж - я и посидеть могу... почему же не посидеть...
Наконец, наступила тишина.
Полная луна светила в окно, и, напоённая ею, матовым светом наливалась круглая купеческая репа. Сил не было оторвать от неё пытливого взора.
- Ты чего крутишься? - вскинулась Варвара. - Вертишься, как вошь на гребешке, спать не даёшь? - "Уснёшь тут - как же!" - Это ещё почему? - "Афедрон у тебя знатный..." - Какой ещё афедрон? - "Сама знаешь - какой... Ладно, пойду я. Негоже мне тет-а-тет с голой бабой в одной светлице находиться".
И исчез.
- Тоже мне - тет-а-тет, - проворчала, засыпая, Варвара. - Нахватался умных слов по пыльным углам и захламлённым чуланам... Ляжки, видишь ли, ему мои не нравятся... афедрон спать не даёт... Слово-то какое, паршивец, выискал...
И улыбнулась.
- А ты неплохо выглядишь, - сказал домовой Тихон домовому Никифору. - Месяц назад на тебя жутко смотреть было, а теперь - красавЕц! Будто импортный!
- Это меня купчиха на новозеландский лад австралийскими ножницами обработала. Вот - бейсболку подарила...
- Классная бейсболка! - сказал Тихон, покрутив её в руках, - сам бы бейсболил, да - не умею...
Сидели они в баньке Варвары Семёновны. Распивали бутылочку. Снеди было у них - один огурец, да и тот малосольный. И у каждого собственный лубяной стаканчик, можно сказать, заветный, бог знает какого века. Прошлого?.. Позапрошлого?..
- Хорошо, что мы с тобой познакомились, - сказал Тихон. - Здесь, почитай, всех домовых повывели. Как тараканов. Не с кем добрым словом перекинуться - полный мрак. Да оно и правильно: какой домовой в коттедже жить будет?
- Я, - сказал Никифор, - я по таким лачугам отирался, что для меня коттедж, как дворец для энтих самых олигархов. Не изба, конечно, но на безрыбье и баба - сука, щука - то есть.
- Да-а-а... - мечтательно произнёс домовой Тихон. - Какие избы раньше были! Сколько углов - тёплых, тёмных, тихоньких... Забьёшься в иной - и сидишь, в ус не дуешь. Свечечка горит восковая али сальная, а чаще - лучина... Лепота... А снеди, снеди!.. Там бочка с солёными огурцами, рядом с капусткой солёненькой... Яблочки мочёные, грибочки в бочоночке - и тоже солёненькие... Боже мой! - благодать...
- ...объ-е-де-ни-е... - разделил его восторг домовой Никифор. Сглотнул тугой комок в горле и продолжил: - Оченно я уважаю студень с кислым лимоном... А летом и осенью - яблоки, груши, горох, бобы...
- Выпьем, дружище, - сказал Тихон. - Нам с тобой повезло - есть что вспомнить. Не то, что нынешним блудодеям. Ведь ничего хорошего в жизни не пробовали. И не попробуют - бедолаги-бедняжечки...
- Погоди, - сказал Никифор, - вот наведу я порядок в этом доме: крышу помогу перекрыть, баньку переложу заново - брёвнышко к брёвнышку, хозяина отучу от балагурства и лени - я его ещё в глаза не видел, представляешь? Шатается где-то. Его мамашу отважу от ненужных визитов - и заживём мы лучше прежнего. С солёной капустой и мочёными яблоками. Дом держится на домовом - а как иначе?
- Это точно! Ты из каких мест, Никифор, будешь?
- С Залупкина озера я. В него ещё речка Блядея впадает. - "В Каширском уезде?" - В нём самом. - "Так и я оттуда!" - Земляки значит? - "Получается так". - Ну, надо же... Погоди-ка.
Прислушались.
Варвара пела с надрывом - далеко-далеко, в доме: "Ах, Самара-городок, беспокойная я, беспокойная я, успокой ты меня!"
- Твоя поёт, - сказал Тихон.
- Моя, - кивнул головой Никифор
- Заковыристая бабёнка! Слушай, какой она национальности?
- Бабы национальности не имеют, - сказал Никифор.
- Не все, - не согласился с ним домовой Тихон.
- Все! - как ножом отрезал Никифор. - Под кого хошь лягут, от кого хошь родят. Насмотрелся я за полтыщи лет... Женщины - иное дело. Женщины чтут свою родословную, уважают. Они проходимцев из чужих стран на дух не переносят, головы не повернут... Но - это женщины, а не бабы...
- А твоя купчиха - женщина или баба?
- Я ещё не понял - кто, но обязательно разберусь. Сдаётся мне, однако, что - баба...
"Милый спрашивал любови, - пела Варвара, - я не знала, что сказать, - молода, любви не знала, да и жалко отказать. Ах, Самара-городок..."
- Ишь, как поёт! - сказал домовой Тихон. - Заливается! Лихо ты её, видать, отделал! Нет?
- Ага, - сказал Никифор, - в середу - с переду, в пятницу - в задницу.
- Ха-ха-ха! - рассмеялся Тихон. Сказал: "Уважаю", а за что не открылся.
"НикифОр!" - вдруг, раздался голос купчихи под самым окном. И опять - нараспев: "Ни-ки-фО-Ор".
- Беги, Тихон, - сказал один домовой другому. - Не ровён час застанет - эх и крику будет!..
- Бегу, бегу, - заторопился дружок по домовому ведомству. - Бегу-бегу - был - и нету...
Исчез - испарился.
- Вот ты где, - сказала Варвара. - А чего в потёмках сидишь? Или дома тебе не можется? Фу ты ну ты - совсем твоим языком заговорила! Пошли отсюда - ночь на дворе.
Вышли во двор. Варвара прижалась к нему, но он отстранился от неё:
- Негоже, если нас под ручку увидят.
- Пусть видят!
- Да и разница в возрасте у нас такая, что окочуришься!..
- Разница, как разница, - сказала Варвара Семёновна. - Сейчас на разницу никто не смотрит. Да не такая уж она и большая. Вот куплю тебе слуховой аппарат...
- Не нужен мне никакой аппарат!
- Нет, нужен...
- А я говорю - не нужен!..
Над посёлком висела луна - полная, задорная. В полнеба луна! Ну, если не в полнеба, то в четвертинку... Или осьмушку... В общем, такая же, как месяц назад.