На плацу курсанты военной кафедры занимались строевой подготовкой.
- Ты мне ножками-то не сучи! - кричал лейтенант Окоёмов, только что окончивший училище и попавший на кафедру по блату. - Не сучи ножками, говорю!.. Печатай шаг, ирод! Ать-два!.. Ать-два!.. Раз!.. раз!.. Да кто же так ходит, хрюня!
Одинокий курсант под бдительным оком лейтенанта послушно отсчитывал шаги. Остальные его сотоварищи стояли в сторонке в любовной позе "вольно" и с таким оживлённым любопытством взирали на эту муштру, что не заметили, как за их спиной появился молодой человек...
осторожненько, вдоль стеночки, прошёл до конца здания... -
так... так... так... -
и свернул за угол, оставшись незамеченным...
Увидел спортивный снаряд, ранее именуемый турником, ныне называемый перекладиной, подошёл, подпрыгнул, подтянулся на одной руке три раза, потом на другой - столько же...
- Кого я вижу! - услышал знакомый голос.
Повернулся - и...
Капитан Вахмистров наблюдал за ним, стоя у распахнутого окна в одной из аудиторий первого этажа.
- А поди-ка сюда, друг ситцевый, - сказал капитан и поманил его пальцем.
Молодой человек вошёл в подъезд, протопал по длинному гулкому коридору, замер в дверях и громко, согласно уставу, доложил:
- Товарищ капитан, курсант Швец после тяжёлой и продолжительной болезни прибыл на военную кафедру для дальнейшего прохождения учёбы.
- После тяжёлой, говоришь? После продолжительной, гутаришь?
- Так точно. Лёгкое недомогание, переходящее в осложнение.
- Всё у тебя переходящее, и всё с осложнением, - проворчал капитан Вахмистров. - Чему тебя учили - не забыл?
- Никак нет, товарищ капитан.
- А вот скажи мне, если в помещении двое - сержант и маршал...
- РФ?
- Чего?
- Российской Федерации, спрашиваю?
- Ну, разумеется, российской! Так вот, если в комнате двое - сержант и маршал РФ...
- Галимзянов?
- Почему - Галимзянов?
- А какой ещё?
- Хрен с тобой, пусть будет Галимзянов. Итак, если в комнате двое - сержант и маршал РФ Галимзянов... (пауза) ... к кому ты обратишься в первую очередь?
- К сержанту, разумеется.
- А почему не к маршалу?
- А я, извиняюсь, с ним не знаком, товарищ капитан. Не представлен я маршалу Галимзянову. Если честно, то я его в глаза не видел - этого Галимзянова. Даже на портрете!
- А что такое субординация тебе ведомо?
- Конечно, ведомо, - сказал Игорь Швец, - только я в своей жизни - вы уж извините меня, товарищ капитан, - руководствуюсь этикетом, а не субординацией.
- Этикет?.. субординация?..- удивился капитан Вахмистров. - А разве это не одна хрень?
- Разумеется, нет, - ответил курсант Швец. - Между этими понятиями, товарищ капитан, коллизия существует - маленькая такая, крошечная, незаметная глазу, но - существует. Вот если что-то такое эдакое происходит на плацу, то это субординация, а ежели в концертном зале консерватории, то - этикет. Понятно?
- Не очень, - признался капитан. - Там - что? - в этой консерватории различия в званиях не существуют?
- Почему же не существуют - существуют: народный артист, заслуженный... первая скрипка, вторая... но все эти звания какие-то не такие, как в армии... беспагонные что ли...
- Бибит твою бибит! - воскликнул капитан Вахмистров. Ругался он витиевато, собирая в одно предложение почти что весь матерный свод. "Бибит твою бибит!" - простейшее из легальных на сегодняшний день словоизобретений. Другие выражения на русский литературный язык переводу не подлежат.
Глянул на курсанта.
- Садись, рядовой, в ногах правды нет... - И честно признался: - А я ещё ни разу в консерватории не был.
- Хотите я вам контрамарочку достану?
- А что я с нею делать буду? Нет уж, уволь меня от этого этикетного мероприятия.
Помолчали, с интересом рассматривая друг друга.
- Я, честно признаться, и не знал, что у нас в маршалах есть какой-то там Галимзянов, - вздохнув, сказал капитан. - Я, курсант Швец, всех советских маршалов помню - и Конева, и Рокоссовского, и Василевского, и Жукова, а этого, российского, расстреляй меня ("Ну зачем же?" - сказал Швец) - не помню...
Ну, да ладно, хрен с ним с этим Галимзяновым. Автомат ты разобрать сумеешь?
И указал на изделие купца Калашникова, лежащее на столе.
- Разобрать-то смогу, а вот собрать - вряд ли. А уж стрелять он после этого точно не будет...
Я в детстве, товарищ капитан, будильник разобрал, да так быстро, что сам удивился. А собрать не смог. Отец пришёл - по шее дал... Потом мы сели - и весь вечер его собирали...
Собрали...
Так оказалось, что мы куда-то минутную стрелку подевали...
- И что? - заинтересовался капитан Вахмистров.
- Что-что - опять он мне по шее дал. Идти спать велел. Сказал, что руки мои из жопы растут. Я ему говорю: "Это - ноги"...
- А он?
- А он не верит.
Помолчали.
- Руки... ноги... - сказал капитан. - Конечности...
- Для особо тупых повторяю... - ворвался в окно голос лейтенанта Окоёмова...
Капитан встал, крикнул: "Ты там не очень-то! Не очень"... -
и затворил створки.
- Завяжи глаза, - попросил он Швеца. - Мне - завяжи. - И протянул ему чёрную, суконную полоску, похожую на шарф.
- Это ещё зачем? - удивился курсант. - Или вы под Паниковского косить собираетесь?
- Завяжи, завяжи, - добродушно проворчал капитан. Потом, уже с завязанными глазами, легко, как детский конструктор, разобрал автомат и столь же изящно, словно играючи, собрал воедино.
- Лихо! - восхитился бравый курсант Швец.
- Я его лет двадцать с завязанными глазами разбираю и собираю - и во сне, и наяву, - признался капитан. - А вот с женой разобраться не могу. Я, когда с ней разговаривать начинаю, на меня затмение находит...
- Лунное или солнечное? - вежливо поинтересовался курсант Швец.
- И то, и другое одновременно.
- Ха-ха-ха! - рассмеялся Швец.
- Смех смехом, а плакать хочется... - признался капитан. - Люблю и ненавижу её - сучку дранную. А она знает - и пользуется этим... Лютует, ох и лютует...
- Я, когда в больнице лежал, видел, как медсестра хирурга отчитывала, - сказал курсант Швец. - При всём честном народе, представляете? Больные собрались - слушают, а она его в коридоре чихвостит - за милую душу. Стоит он бедненький, пот по лицу катится. Он рукавом его вытирает, в другой руке - скальпель держит. Со скальпеля кровь капает на пол - кап... кап... кап... "Кто же рану чёрными нитками штопает?" - кричит медсестра. - А какими надо - белыми? - спрашивает горемычный. - "По цвету следует подбирать - тон в тон. Нет, негра, конечно, можно и чёрными, а белую девушку - рази можно? Тут другие нитки требуются - телесного цвета". - Да где же их взять - телесного? - "У меня попросили бы, я бы - дала". - Да какое имеет значение - белые, чёрные? Всё равно - выпарывать? - говорит доктор. - "А до этого, как ей быть - позориться? - отвечает сестра. - А как же человеколюбие, эстетические воззрения и прочая придурошная хренотень?"
Пригляделась и говорит: - "А где вы этот скальпель выискали?" - Из дома принёс. - "А домой зачем брали?" - Затачивал, отвечает, уж больно он затупился...
- Брешешь, ой брешешь! - заулыбался капитан. - Ну ни одного слова правды нет!.. У меня жена медработница, меня на мякине не проведёшь, хотя... - Он задумался. - Хотя санитарка твоя точь-в-точь моя супружница, тон в тон... Слушай, а ты в какой больнице лежал?
- В сорок первой.
- Нет, моя - в пятнадцатой работает... Ладно, иди...
И тут же остановил его:
- Если честно, очень соскучился я по тебе, Игорёк. Ты уж не болей больше, хорошо?
- Постараюсь, - ответил курсант, - но никаких гарантий на этот счёт не даю. Я даже любимой девушке жениться не обещаю. Вот такой я, товарищ капитан, ненадёжный.
Подумал и добавил:
- Ей бы лейтенанта Окоёмова в мужья - он бы заставил её сучить ножками.
- Заставил бы, - согласился с ним капитан. - Он кого хочешь заставит. Даже меня...
Игорь Швец вышел на крыльцо. Глянул на солнышко, которое - вот неумеха-то! - запуталось в облаках. И облака-то - одно название, а поди ж ты...
- Ты мне Ваньку-то не валяй, не валяй Ваньку! - кричал лейтенант Окоёмов кому-то за углом, на плацу.
- Это не я валяю, товарищ лейтенант, это - Терпсихоров, - отвечал невидимый глазу курсант.
- А мне по фигу кто из вас "хоров", а кто "херов" - Ваньку валять не надо! Много вас тут таких - "терпи херовых"! Попробуй - вычисли. И выучи!.. НАТО на вас нету! У, салаги!.. Presto! - вдруг закричал лейтенант. - Presto! вашу мать! presto!..