Поставили, не согласовав размещения, и даже не удостоив предписанного в таких случаях уведомления - наплевали и на чувства верующих, и на благостные этические нормы.
Отец Исидор жаловался в местную администрацию, но... -
говорили с ним по-хамски; сказали, что церковь отделена от государства, бочка стоит на меже - той, что проведена между верой и светским образом жизни, так что не стоит разводить антимонии. А жаловаться хотите - жалуйтесь: у нас жалобами все архивы забиты ещё с тех, полузабытых царских времён...
И батюшка решил ехать в областной центр, надеясь хоть там найти управу на распоясавшееся местное руководство. Созвонился с епархией и оповестил: еду.
Вместе с ним в поездку напросилась попадья, крупная красивая женщина, волоокая, но близорукая - в её очках было столько диоптрий, сколько не во всяком оптическом салоне.
Сели они в рейсовый автобус - наполовину пустой, наполовину полный, огляделись по сторонам, любопытствуя с кем придётся коротать небольшое - часа на полтора - путешествие.
И обнаружили:
Серёжу, испитого до селезёнки, вечно пьяного алкаша: имя Сергей в пост-есенинские времена традиционно располагает к пьянству - об этом даже запись в святцах имеется.
Пахомыча. Имя этого серьёзного до изнеможения мужчины никто не знал - только отчество. И отчества этого хватало - и ему, и окружающим. Один заезжий иностранец, проживший у нас пару месяцев, с изумлением обнаружил, что в России можно жить, не зная русского языка, с помощью одного лишь великого и могучего русского мата. Его, видимо, имел в виду в своей знаменитой тезе другой заезжий иностранец Иван Сергеевич Тургенев. Вот и Пахомыч жил без имени - ничего лишнего, только отчество.
Бабулю. Лубково-колобковым существом была бабуля, светящимся, как церковная лампада. Имени бабули тоже никто не знал и даже отчества не ведал. Тем не менее, безымянная старушка сразу же вписалась в тёплую автобусную компанию - так берёзки ненавязчиво и очень даже достойно (я, по крайней мере, в восторге) вписываются в наш неспешный русский пейзаж...
Водителя, который за время поездки ограничился одним только замечанием, зато каким!
А ещё среди пассажиров пребывал Вася, праздная сущность которого мгновенно бросалась в глаза. Всю дорогу он насвистывал и даже напевал - вполголоса - весёлую песенку, в которой рефреном звучали такие слова: "Ну, а ты не сомневайся, на какой-то из дорог, всё равно, как ни старайся, попадёшь под каблучок - чок, чок, чок".
- Ну ты, подкаблучник, подвинься - расселся тут, понимаешь, как фон барон, - сказал Пахомыч и легко, бульдозером сдвинул Василия вправо - к окошку. Тот, тем не менее, отказался сидеть в заточении и продрался-таки сквозь колени Пахомыча на волю, под которым я подразумеваю одно из свободных автобусных кресел по другую сторону прохода.
Алкаш в это время вёл просветительскую беседу, обращаясь ко всем, без исключения пассажирам, одновременно.
- Традиция, - говорил Серёжа, - это основа правопорядка, но нет таких традиций, которые не становились бы в тягость...
Время от времени он икал, рождая паузы, очень даже театральные, хотя и чуточку провинциальные...
Наконец, водитель со скрежетом двинул ручку переключения скоростей...
машина тронулась с места...
попадья перекрестилась, "с богом", - сказала она, - и нахальный взгляд алкаша тут же выделил её из числа присутствующих в салоне автобуса...
Уже через минуту он спал, сладко, по-детски, причмокивая губами...
- А попадья-то ничего, - сказал Пахомыч Василию. Сказал через проход. Тихо сказал - вполголоса.
- Роскошная женщина, - согласился Василий.
- Нравится? - поинтересовался Пахомыч
- Не очень, - ответил собеседник и пояснил: - Кому нравится поп, кому попадья, а кому...
- Дочку не наблюдаю, - перебив его, сказал Пахомыч и тоже прикрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.
Автобус выскочил за город и понёсся вдоль нестерпимо блестевшей реки.
Попадье стало душно, она нервно обмахивалась веером. Веер был простенький, бумажный, клееный-переклеенный, но красивый - восточные жеманницы и иероглифы ублажали его поверхность. Окна автобуса были сплошные, только молоточком их и можно было распахнуть. Молоточек, между прочим, нахально маячил перед глазами. Отец Исидор, разумеется, не стал разбивать стекло, привстал, судорожно попытался приподнять люк, но после нескольких неловких движений отказался от этой затеи.
И тогда за дело взялся Василий - вскочил и легко, словно всю жизнь занимался подобным занятием, открыл люк. Потом наклонился и тихо, буквально на ухо, сказал Пахомычу:
- Это ему не кадилом махать...
И сел на место.
Свежий воздух ворвался в салон автобуса и, обдатый им (ну не обдутый же), проснулся алкаш. Оглядел попутчиков своим фирменным нахальным взором, воздел перст и торжественно изрёк:
- Америка ближе, чем вам кажется. Где бы вы ни были, Америка рядом. Т-с-с-с...
И опять уснул - благостно испуская нечленораздельные звуки.
- Кстати, об Америке, - сказал Василий. - Говорят, что Моисей был косноязычным.
- Был, - ответил батюшка.
- А ещё утверждают, что у него был едкий местечковый акцент. Правда ли?
- А почему нет? - вопросом на вопрос ответил батюшка.
- После общения с всевышним, у кого хочешь акцент появится, - согласился Василий.
- И не только местечковый, - добавил Пахомыч.
- Читая библию... - сказал Василий.
- А ты читаешь библию? - удивился Пахомыч.
- По праздникам, - пояснил Василий. - Так вот, читая библию, трудно усомниться в том, что древний Израиль был размером с Российскую Федерацию или, по крайней мере, Британскую империю...
Но Пахомыч не захотел развития этой темы.
- Извините, пожалуйста, - обратился он к священнику (очень вежливо обратился, доверительно), - это в вашей компетенции выдача виз на тот свет?
- В нашей, - ответил отец Исидор, - вот только с тем светом у нас безвизовый режим.
- Скажите, пожалуйста, - вскричал Пахомыч, - какой сервис! Как в Европе.
- А вы - верующий? - поинтересовался священник.
- Не то, чтобы очень... Нет, бога я уважаю, и даже чту... но не всегда. Бывают моменты, когда я его ненавижу - понимаю, что это нехорошо, но ничего с собой поделать не могу.
- И не делайте, - сказал отец Исидор. - Оставьте эту заботу ему. Верить в бога легко. Тяжко - не верить. - Возвёл глаза, подобно телескопу обшарил видимую часть небесной тверди - через стеклянный люк, но ничего существенного не обнаружил - не дал ему всевышней этой благодати. На этот раз не дал, оставив, тем не менее, надежду.
- Никон и Аввакум, - сказал беззаботный Василий, - были, оказывается, из одной деревни. Ох, и лаялись, наверное!
- Спорили, - сказал о. Исидор. - И тот, и другой заслуживают уважения.
В животе у батюшки ворковали голуби, да так громко, что было слышно окружающим.
- Говорила же, надо позавтракать, - сказала попадья. Покопалась в кошёлочке... -
и достала пирожок...
- Съешь, - сказала она.
Потом из той же кошёлочки выудила бутылочку со светлой жидкостью.
- Выпей, - велела она.
Батюшка надкусил пирожок, и в автобусе густо запахло сдобой, жареными грибами и той неизъяснимой домашней благодатью, какая давно уже, казалось бы, канула в вечность, ан нет - живёхонька, здравствует...
Слава Тебе, Господи!
- Что пьём, отец Исидор, - сидр? - поинтересовался Василий.
- Сидр, сидр, - сказал Исидор.
- А почему не пиво? Возле вашего храма теперь пиво продают - под брендом "Церковное"...
- Как - церковное?! - ахнул батюшка. - Шутишь?
- Какие шутки! Пиво, кстати, неплохое. Я кружечку выпил, и, представьте себе, без последствий...
- Слышала? - обратился батюшка к собственной супруге.
- Слышала, слышала, - ответила милая женщина и хотела ещё что-то сказать... -
но тут в разговор вмешалась бабуля, которая до этого момента слушала пассажиров с нескрываемым интересом, внимательно заглядывая говорящим в рот, словно высматривала пломбы и прочие ухищрения современной стоматологической мысли.
- У нас в деревне раз в год курица крашеные яйца несёт, - внесла она свою лепту в оживлённую беседу. - И несёт она их аккурат к великому празднику Пасхи. Чудо ли это?
- Крутые яйца? - улыбнувшись, спросил батюшка.
- Крутые, - подумав, ответила бабуля.
- Тогда это не чудо, а мошенничество, - сказал священник.
- А вот скажите, отец Исидор, - вмешался в разговор Василий, - не от Моисея ли - Моше - происходит слово "мошенник"?
- Не богохульствуй, - сказал батюшка. - Ты и так уже наговорил на две статьи уголовного кодекса.
И тут на одну минуту (не более) очухался алкаш Серёжа. Поднял голову и обратился к присутствующим - к каждому в отдельности:
- А вот скажите, сын за отца отвечает? Нет? А дочь за отца? Тоже нет? Брат за брата? А у нас в стране хоть кто-нибудь за кого-нибудь отвечает?
И опять уснул.
- Железная логика! - засмеялся Василий.
- Стальная, - уточнил Пахомыч.
Автобус между тем въехал в областной город и неспешно, пробираясь среди других машин и послушно останавливаясь на перекрёстках, стал пробиваться в центр.
- Ну надо же! - вдруг воскликнул водитель. - Как быстро меняются названия улиц: вот вчера ещё была Воздвиженка, а ныне - Андрея Сахарова!
- Обычное дело, - сказал отец Исидор. - И улицы, как женщины, носят чужие фамилии.
- До следующего замужества, - съязвила попадья.
- Как говорил Экклезиаст, - подал голос Пахомыч, - всему своё время: время бить морду и время подставлять щёку, время насиловать и время быть изнасилованным, время воровать и время раздавать награбленное.
Вот только делать это надо в разных странах. Об этом Экклезиаст не писал: для него, космополита, сие было не существенно...
- Да вы философ, как я погляжу, - сказал о. Исидор.
- Я не философ, я - педант, - ответил Пахомыч, и все подивились эдакой его скромности, и даже попадья искоса глянула на Пахомыча. Глянула с интересом.
- Ой, не знаю, не знаю, - сказал Василий, - Экклезиаст, конечно, человек мудрый, но почему именно я должен собирать камни, которые кто-то непонятно в каких целях разбросал? А, вдруг, он не умный - этот суетный мужичишка, а просто зануда?
Отец Исидор промолчал, ибо никогда не спорил, как всякий священник, читающий проповеди, - с проповедями не поспоришь - даже не пытайтесь. Проповеди - не лекции.
Автобус остановился. Водитель открыл двери.
Первым поднялся алкаш. Поднялся и обратился к присутствующим.
- И ещё... - сказал он, словно продолжая начатый разговор. - Скажите, пожалуйста, уж будьте любезны (икнул) - куда смотреть дарёному коню? А?
Отец Исидор ничего не ответил. Только вздохнул. Подал попадье руку, и она, как королева, протянула ему свою.
- Идём, - сказал Пахомыч алкашу, подталкивая его в спину, - я тебе расскажу, куда смотреть дарёному коню. И расскажу, и покажу...
- Ты покажешь - как же... - сказал Серёжа, но послушно побрёл к выходу. А куда денешься?