Не все олигархи, разумеется, сволочи. Попадаются очень даже неплохие экземпляры, но редко, очень редко. Кто-то скажет, что исключение подтверждает правило. Может быть - я никогда не спорю со скептиками. Во-первых, себе дороже, во-вторых, скептицизм - это психическое заболевание опасное для окружающих, ибо Фому Неверующего ужас как хочется наказать всеми возможными способами, и кто знает, что может оказаться в этот момент под рукой...
Матвей Скоробогатов был олигархом божьей милостью, хотя в бога не верил, а верил в золотого тельца и молился ему подобно ветхим иудеям. Но иногда в его сознании наступало просветление, и он вспоминал, что всеми своими богатствами обязан стране, которую в своё время ограбил - по молодости, в силу спортивного интереса, от нечего делать, из любопытства, родственной, национальной идентичности, из лучших побуждений и мало ли ещё почему. И тогда ему становилось стыдно (в отличие от других олигархов), так стыдно, что он готов был вернуть награбленное обратно, вот только не мог придумать, как это сделать. Ломал голову, но ничего в неё, поломанную, не лезло. Как в будильник, из которого - дзиннннь! - выскочила пружина.
И вот однажды во время празднования очередного юбилея ограбления отечества ему стало зябко, очень зябко. Он поспешно вернулся домой, лёг в постель, жена завалила его одеялами, но он всё равно не мог согреться.
Вызвали скорую.
Врач определил флегмонозный аппендицит и потребовал немедленную госпитализацию.
Не теряя времени, его привезли в обычную провинциальную больницу и скоренько, на одном дыхании, провели операцию. Провели успешно...
Утром следующего дня в палату вошла медсестра с такой большой грудью, что когда она встряхнула градусник, по палате пронёсся живительный сирокко.
Медсестра ничего не сказала в ответ, но благожелательно улыбнулась.
Вслед за ней пожаловали двое.
- Главврач Клепсидр Петрович, - представился один из них.
- Как?! - воскликнул олигарх. - Клепсидр?
- Клепсидр. Это имя такое - греческое. Вообще-то не имя, а прибор, фиксирующий время.
- Как секундомер?
- Примерно. Ну, да ладно - не в имени дело. А это ваш лечащий врач - прошу любить и жаловать.
Лечащего врача звали Соломон Моисеевич Зильберштейн. Многие пациенты, за глаза, именовали его Соломоном, а некоторые ещё и "дядей" - провинция! что с неё возьмёшь? Вот то-то и оно что нечего. Разве что дотации федерального центра на распыл пустить, но мы же с вами не садисты. И не олигархи. Разве не так?
- Вам, - сказал Скоробогатову дядя Соломон, - пора встать.
- Как - прямо сейчас?
- Прямо сейчас, - сказал лечащий врач. - Раньше встанете - раньше выпишетесь из нашего богоугодного заведения.
Скоробогатов приподнялся, встал на слабые ножки, но разогнуться не смог.
- Ничего страшного, - сказал Соломон Моисеевич, - не всё сразу. Пока пройдитесь по комнате - туда-сюда-обратно - тебе и мне приятно... так, так... чудненько... ве-ли-ко-леп-но...
Завтра освоите коридор, а там и до двора доберётесь - дайте срок.
- Я покину вас, если не возражаете, - сказал главврач, - дел, знаете ли, невпроворот - рутина.
- Спасибо за всё, - сказал олигарх, - и имейте в виду - я в долгу не останусь.
- Ах, оставьте! - воскликнул главврач, махнув ручкой, и совсем уж было собрался упорхнуть, как вдруг -
- Клепсидр Петрович! - окликнул его олигарх. - А кто из вас двоих меня, так сказать, резал?
- Оперировал вас хирург Василий Семёнович Непредвзятый, - улыбаясь, сообщил главврач. - Я попрошу его зайти к вам, чтобы вы могли выразить ему свою благодарность.
- Нет! Ни в коем случае! - закричал Скоробогатов.
- Ну нет - так нет, - озадаченно произнёс главврач, и как только он покинул палату, олигарх обратился к Соломону Моисеевичу с настоятельной просьбой:
- Жену не пускать ни под каким соусом...
Зильберштейна это заявление застало врасплох, ибо он уже уверил небедную женщину в обратном и даже деньги взял за услугу, и потому попытался выбраться из неловкого положения.
- Женщина, - сказал он, - не успокоится, пока не добьётся своего, а, если не добьётся, не успокоится вовсе. Покой ей только снится. Женщине, то есть... Ну, вы понимаете о ком я...
Он ещё что-то такое-эдакое собирался сказать, но в этот момент в палату вошла медсестра всё с той же большой грудью, только без градусника, но с корзиной. И тоже большой.
- Вот, - сказала она, - ваша жена передачу принесла...
- Я же сказал: ни под каким соусом! - вскричал Скоробогатов.
- Никакого соуса, - обиженным голосом произнесла медсестра. - Я проверила - тут только фрукты и сладости.
И сидели они, и пили чай - с сушками и изюмом вперемежку с ядрами грецкого ореха, похожими на человеческий мозг - у некоторых исторических индивидов он такого же размера. У кого, у кого - не будем указывать пальцем. Скоробогатов, разумеется, сушки не ел, на орехи с кишмишом не налегал, а пил тёплый чай и руководил застольем, размахивая руками, как дирижёр филармонического оркестра. А ещё они беседовали. О чём? Обо всём понемногу. Олигарх оказался разговорчивым, да и анкл Соломон любил посудачить.
Прислушаемся, однако. Лучше один раз услышать, чем сотню раз прочитать.
- Не такой уж я и олигарх, - вздохнув, признался Скоробогатов, - так - одно название. Вот товарищ мой - самый настоящий олигарх. Он по миллиону в день зарабатывает, а я всего лишь по пятьсот тысяч...
- Рублей? - потребовал уточнения лечащий врач.
- Долларов, - сказал Скоробогатов. - Или евро - какая в принципе разница! Главное - в два раза больше.
- А у меня зарплата - двадцать тысяч, - сказал дядя Соломон. - В рублях, - поспешно добавил он, дабы чего-нибудь лишнего о нём не подумали. - А как фамилия вашего друга, ну того самого, который настоящий олигарх?
- Его фамилия - уж не сочтите за шутку - Вороватый. Видимо в роду у них эта наследственная склонность. Есть, знаете ли, семьи, в которых навыки воровства передаются из поколения в поколение - с генами, хромосомами и прочей династической мишурой. Из таких отпрысков получаются отличные банкиры. Мой Вороватый замечателен тем, что категорически выступает против упразднения копейки. "Копейка - рубль бережёт", - проповедает он истину в последней инстанции - и тут же отдаёт распоряжение рейдерам начать захват очередного нефтеперерабатывающего завода...
Он - Скоробогатов - много чего ещё собирался сказать о своём товарище-олигархе, но тут в палату вошла уборщица тётя Нюся с ведром, шваброй и тряпкой, похожей на итальянское спагетти - и по форме, и по цвету, и по содержанию (может, даже по вкусу), и дядя Соломон торопливо покинул помещение.
- Ты б, милок, ноги поднял что ли, - попросила Скоробогатова уборщица Нюся.
- Поднял или протянул?
- Ну почему протянул? Человек всё-таки, хоть и мироед.
- Да отчего же мироед? - обиженно произнёс олигарх, но ноги всё-таки задрать попытался. - Я, если хочешь знать, - сказал он, - благотворительностью занимаюсь и вообще - людям помогаю. Не всем, конечно. Всем - я при всём желании помочь не могу, но многим. Вот у тебя, например, какая зарплата?
- Семь тысяч, - насторожилась старушка. - А что?
- Будет семьдесят, - пообещал олигарх.
- Ты ври, да не завирайся! - не поверила тётя Нюся. - Семьдесят тысяч - это, знаешь, какие деньги? На них в Турцию можно слетать или какую-нибудь Сомали - во какие это деньги!
- Вот и будешь летать на выходные, - сказал олигарх божьей милостью. - Одна или вместе с подружкой. У тебя подружка есть?
- Для такого дела всегда подружка найдётся.
Некоторое время она, молча, убирала в комнате, но потом...
- Все вы только обещать можете, - сказала тётя Нюся. - Да и как ты мне зарплату повысишь, если мы - государственные?
- У тебя банковская карточка имеется?
- Не нужна мне никакая карточка. Зачем мне карточка? Только карточки мне не хватает, - запричитала тётя Нюся.
- Почтальон что ли разносить будет? Только пусть он мне в руки эти конверты отдаёт, а то у нас по почтовым ящикам мелюзга разная лазит - нет на неё никакой управы.
- Что ж, в руки, так в руки, - согласился Матвей...
Наконец она окончила уборку и ушла. Скоробогатов вздохнул, подумал и решил набросать бизнес-план, в соответствии с которым собирался если не облагодетельствовать больницу, то хотя бы отблагодарить.
Три этапа: текущий ремонт (в бизнес-плане он был обозначен, как косметический), капитальный ремонт и оснащение больницы современным оборудованием. Матвей даже наметил краткий перечень такового. Затем отдал листочек Соломону Моисеевичу для передачи главврачу.
На следующий день во время утреннего обхода Клепсидр Петрович сообщил Скоробогатову, что записку его прочитал и готов обсудить написанное сразу же, как только освободится.
Освободился он нескоро, но обещание сдержал. Явился и заявил, что бизнес-план ему не понравился. Он так честно и заявил.
- Мы, - сказал он, - не частная лавочка, где всё решает хозяин заведения. Не дай бог вам столкнуться с нашей бюрократической машиной. Поэтому ни о каких нововведениях без согласования с вышестоящими органами не может быть и речи. Современное медицинское оборудование - это, конечно, хорошо, но где я возьму квалифицированные кадры? Обучение персонала тоже дорогое удовольствие. Не думаю, что у вас есть лишние деньги...
- Ну почему же... - попытался было возразить Скоробогатов, но Клепсидр Петрович не стал его слушать.
- И потом, как бы это цинично ни звучало, моих подчиненных, прежде всего, интересует не переоснащение, а зарплата. А содержание приглашённых специалистов нам не потянуть хотя бы потому, что их надо обеспечить жильём. А где его взять?
- Построим, - сказал Максим, но произнёс он это слово как-то неуверенно.
- Ах, оставьте! - воскликнул главврач. - Где и когда? Все эти вопросы вне моей компетенции. Капитальный ремонт в том числе. С одним только проектом замудохаешься, а ведь переоснащение больницы без реконструкции коммунальных сетей не представляется возможным.
- Разумеется, - согласился олигарх.
- Остаётся текущий ремонт. Пожалуй - это единственное, что не вызывает моих возражений.
- Слава те, господи! - перекрестился Скоробогатов. - Я думал, что даже косметические нюансы вам не по нраву.
- По нраву, - сказал Клепсидр Петрович, - тем более что такой ремонт не потребует отчётов и изменения балансовой стоимости основных фондов.
- Так я распоряжусь, чтобы прямо с завтрашнего дня начали работы?
- Распорядитесь, - разрешил собеседник. - И ещё... Убедительно попросил бы вас, уважаемый Максим Степанович, не раздавать обещания, которые окажутся невыполнимыми. Имею в виду тётю Нюсю...
- Вы уже и об этом знаете? - удивился Скоробогатов.
- И не только я, - сказал главврач, - но не о том речь. Для неё это нетрудовые доходы. Каким образом она будет выплачивать подоходный налог, не говоря уже о других обязательных выплатах? - "А кого интересуют эти выплаты?" - Налоговую инспекцию. - "Вы считаете, что инспекции больше делать нечего, как отслеживать доходы уборщицы провинциальной больницы?" - Думаю, да. Более того, уверен, что некоторые из моих сотрудников уже пишут кляузы и доносы.
- Боже, как тяжело жить на белом свете! - простонал Скоробогатов.
- Лучшее - враг хорошего, - сказал главврач, - эту истину я не устаю повторять моим подчинённым. Увы, они меня не слышат.
Разговор был окончен, но прежде, чем выйти из палаты, Клепсидр Петрович поинтересовался у олигарха, не собирается ли тот пообщаться с хирургом Никифоровым.
- Не сейчас, - ответил олигарх. - Как-нибудь попозже...
Уже на следующий день не весть откуда взявшиеся рабочие заасфальтировали все примыкающие к больнице дорожки и даже обширную часть пустыря, превратив его в автостоянку. Возвели леса с западного фасада главного корпуса, поставили вагончик для хранения стройматериалов - в общем, развернули фронт работ.
Весть о том, что олигарх собирается отремонтировать больницу и, более того, оснастить её современным оборудованием быстро распространилась среди медицинского персонала, и он, персонал, живо обсуждал самые фантастические предположения вплоть до приватизации больницы и превращения её в преуспевающую частную клинику.
И всякую свободную минуту к олигарху забегал Зильберштейн. Забегал и спрашивал: "Ну и как ваше ничего?", на что Матвей неизменно отвечал: "Моё ничего лучше вашего" и благодарил за заботу.
- Зильберштейн - знаменитая фамилия, - поинтересовался Скоробогатов в один из таких набегов. - Знаменитый коллекционер случайно не ваш родственник?
- Все евреи родственники - по факту происхождения, - уклончиво ответил Соломон Моисеевич.
- По этому признаку и я еврей, - сказал Скоробогатов.
- Не примазывайтесь, в вас нет ничего еврейского.
- Вы так считаете? - отчего-то оживился Скоробогатов.
- Считаю. Я много чего считаю. Я вот, например, никак не пойму, почему вы оперировались в нашей больнице, а не в Израиле.
- Ну, во-первых, мне надо было спешить и вы это отлично знаете...
- Два часа лёта проблему бы не усугубили! - буркнул Зильберштейн.
- ...а, во-вторых, в Израиле такая операция стоит намного дороже!
- При ваших финансовых возможностях говорить о деньгах, по крайней мере, не прилично! - воскликнул Соломон Моисеевич. Надо заметить, что он боготворил израильскую медицину, ибо давно уже угадал в ней золотого тельца, приносящего неисчислимые прибыли. "Ведь главное в платной медицине что? - спрашивал он у самого себя, и сам себе, не раздумывая, отвечал: - Отловить богатого клиента".
Многие его соплеменники были встроены в посреднические цепочки здравоохранительного толка, и встроены неплохо. Дядюшка Соломон мечтал о подобной участи, но ему клиническим образом не везло, и оттого провинциальная невовлечённость выматывала душу.
Скоробогатов вышел в коридор, прошёлся по нему, прислушиваясь к разговорам.
- Замуж вышла, - ответила бабуля, и столько счастья светилось в её ветхом облике, что медсестра позавидовала:
- Везёт же людям! - заявила она во всеуслышание. - А тут - твою занозу! - просраться некогда!
"Никогда не предполагал, что это такое счастье - пройтись по больничному коридору и подслушать о чём говорят простые люди", - подумал Скоробогатов. Семёнова-Шпынёва сразила его наповал. Как если бы оказалась Тян-Шанской...
Зильберштейн пропадал у него почти что безвылазно - сидел, положив ногу за ногу и всем своим видом сигнализировал расположение к доверительной беседе. Скоробогатов потворствовал такому общению. Вот и на этот раз он был расположен более чем благожелательно.
- Ко мне недавно наведался приятель, приехавший из земли обетованной, - сказал олигарх, - так он настолько рад возвращению в родные пенаты, что лез ко всем с поцелуем Иуды, уверяя, что научился ему последним летом в Израиле.
- А что это за поцелуй такой? - заинтересовался Соломон, и столько подозрения звучало в его вопросе, сколько не во всяком обвинительном заключении.
- Иудейский, разумеется, - ответил Скоробогатов.
Соломон вздохнул, а потом, вдруг, разоткровенничался:
- Мне, - сказал он, - много чего не нравится в евреях. И, если честно, как на духу, всё не нравится.
И он рассказал Скоробогатову о своём домике в закрытом дачном посёлке шовинистического толка - со шлагбаумом, охраной и всеобщей подозрительностью.
- Устроили, понимаешь, местечковое гетто с цензом оседлости собственного толка. Скоро до видеокамер дело дойдёт, колючей проволоки и пулемётчиков на вышках.
- Ну, и что же тут необычного? - удивился Матвей. - Восточные нации - только в диаспорах и прозябают.
- Это кто же восточная нация - мы?!
- Ну, а кто же ещё? Ясно дело - не европейская, сколько бы вы не заигрывали со старушенцией. Надеюсь, моё определение вас не оскорбило?
- Не оскорбило, но покоробило, да ещё как!
- Ну и зря. Я же не обижаюсь, когда меня называют олигархом.
- Да кто же на такое обижается! - искренно возмутился Соломон Моисеевич. - Олигарх - это звучит гордо! А человек он или нет - какое это имеет значение?
- А не скажите, - не согласился с ним Скоробогатов. - Наш среднестатистический россиянин относится к отечественным олигархам точно так же, как Европа относится к России. - И вздохнул: - Как они всё-таки похожи - среднестатистический россиянин и Европа. И я не знаю радоваться этому обстоятельству или огорчаться...
- Скоро выпишут, - сказала медсестра с большой грудью - в этот день была как раз её смена.
- Ну вот, - расстроился Скоробогатов, - а я мечтал отлежаться.
- Дома отлежитесь.
- Это вряд ли. На кладбище видимо отдохну - не раньше.
- Типун вам на язык, - ласково сказала медсестра и хотела было уйти, но олигарх остановил её:
- А градусник вы мне поставите? - поинтересовался он. - "А зачем?" - На прощание. Уж очень мне нравится, как вы его встряхиваете...
А с хирургом он так и не встретился, ибо был уверен, что в хирурги идут исключительно садисты - "Только и могут, что резать по живому, и ни на что другое не способны", и поделился с Соломоном Моисеевичем этим соображением, предупредив, что хотел бы сохранить разговор втуне или, как говорят энергетики, "ТЭЦ-а-ТЭЦ"
- Ну да, ну да, - согласно кивнул головой дядюшка-анкл и тут же присовокупил своё мнение на этот счёт. - Не каждый врач - доктор, не каждый доктор - врач.
Надо заметить, что мистер Зильберштейн любил сентенции, в которых смысла было столько же, сколько бессмыслицы - сочетания, которыми так богаты Фейсбуки и прочие бесплодные, как смоковницы и говорливые как горные ручейки, электронные сообщества.
Скоробогатову, однако, Соломонова теза пришлась не по нраву.
- Подобные нюансы мне недоступны, - сухо ответствовал он, - кто из вас врач, кто доктор - тайна за семью печатями, но вот то, что хирурги - садисты-мазохисты, так это истина в последней инстанции.
Вообще-то у богатеев все истины в последней инстанции и не подлежат апелляции, но Соломон Моисеевич этого не знал. И даже не догадывался.
Главврач лично провожал Скоробогатова, как и весь медицинский персонал, включая тётю Нюсю, которая в тот день получила первую в своей жизни доплату, запечатанную в конверте.
И вот на глазах этого самого персонала Максим Скоробогатов сел в тачку и уехал в неизвестном направлении, то бишь восвояси, не забыв помахать на прощание ручкой. Тачка олигарха была такая необычная, что провожающие, как ни старались, не смогли угадать модель автомобиля.
- Ну вот, наобещал в три коробы - и укатил, как ни в чём не бывало! - воскликнул Соломон Моисеевич.
- Нет, 70 тысяч - это всё-таки много, - сказал хирург Василий Никифоров, глядя вслед машине, увозившей доблестного пациента. - И не просто много, а фантастически много. Хватило бы и десяти.
- Вот всё у них через жопу, у этих олигархов! - согласился с ним Соломон Моисеевич. - Куда ни глянь - всё через задницу!..