Первой перестала быть русской правая рука, причём без всяких на то видимых причин - взяла и отказалась. Ну не сволочь?
И она почувствовала себя не в своей тарелке - стыдно как-то, когда у тебя рука нерусская. Что люди подумают? Да и самой противно...
Хотела перекреститься - и не смогла: рука не слушалась и на уговоры не поддавалась. А креститься левой рукой она не решилась.
Прошло три дня и её словно сглазили - отказалась от русскости левая рука. Это был уже неприятный симптом. "Эдак, - подумала она, - я напрочь утрачу национальное обличие: была русской, а стану неведомо кем, как женщина, ненароком вышедшая замуж за негра - пойди, объясни людям с какой стати рожаешь чёрных детишек. И ссылки на любовь и прочие примитивные экивоки не подействуют. Люди - существа умные, в массе своей понимающие что и почём".
И ещё раз подумала: "Эдак!"
А потом вдруг потеряла идентичность правая нога - была русской и, вдруг, перестала, ничего не объясняя хозяйке. Непоняточки вплоть до пяточки. И потому она не сразу сообразила, что произошло - подумала, что просто встала не с той ноги...
И ещё два дня вставала не так, как надобно, но всё ещё надеялась, что обойдётся. Не обошлось -
левая нога переняла эстафету у правой...
А через три дня - такой, видимо, цикл всё прогрессирующего отказа, перестало быть русским тулово - целиком, даже детализация не понадобилась. "Я, - дало понять тулово, - заодно с конечностями, то есть солидарно. Типа Евросоюза, санкции - так санкции: мы, твою мать! - едины".
Хотела она обратиться к врачу, да всё не решалась, потому что не знала, как объяснить эскулапу суть проблемы, да и не болезнь это вовсе, а хрен знает что и даже хуже: кому нужна сегодня национальная идентичность, кроме негодяев и проходимцев? Люди родину меняют запросто, как разовые перчатки во время пандемии, а тут какая-то дешёвая общность!
И вспомнила она подругу, которая перевелась к ним из другой школы, причём - странное дело! - в выпускном классе. И попала эта новенькая в свой первый день на урок физики. Сидела смирно, не выпячивалась, ребята с любопытством присматривались к ней, а после окончания урока, когда все уже выходили из класса, учитель задержал её, поинтересовавшись:
- Твоё имя Энн? Я не ослышался?
- Не ослышались, - сказала новенькая.
- Уверена?
- Более чем, - заявила она.
- А может Нэ? - продолжал допытываться учитель.
- Энн, - твёрдо ответила новенькая, отвергнув заигрывания со своим именем.
И ушла, а она притаилась у приоткрытой двери... -
и услышала: "Тоже мне Энн - Терра инкогнито! - бурчал учитель физики. - Непонятно что, неизвестно как. Белиберда какая-то. Дифракция вперемежку с интерференцией. Волнообразная сущность бытия в корпускулярной оправе. Фикшн и продакшн в необъяснимой науке пропорции. Если кто-то скажет, что такое возможно, то я не поверю и, даже поверив, откажусь понимать".
Пригляделась она к новенькой и решила, что та вроде бы ничего - высокая, стройная, смазливая. И коса, как канат, по которому детишки лазят.
Кстати, о канатах. В школе три таких висели - в спортивном зале.
Пришла она как-то в спортзал, а там на канатах, под потолком трое сидят - Энн и два рослых охламона из параллельного класса - из тех, которые гогочут на переменах и носятся друг за другом, словно оглашенные.
Сидят под крышей и о чём-то беседуют. Как голубки воркуют, как журавли курлычут.
И тут привёл учитель физкультуры в зал директора и сказал ему:
- Вот видите-видите - четвёртый час сидят на канатах. Слезать категорически отказываются. Уроки срывают.
- Что заставляет вас сидеть там... - спросил директор у сидельцев, взглянув на часы, - четвёртый час кряду?
- Придурь, - ответил один из великовозрастных обалдуев.
- Бзик, - промолвил второй.
- Флешмоб, - призналась Энн.
- У меня самого прадедушка служил трубачом в Первой Конной армии во время гражданской войны, - сказал директор, - а после её окончания варил клей, образовав общество, называемое "Казеиновый мир". Может отсюда и имечко его проклюнулось - Казимир. И торговал он клеем даже после окончания нэпа - вплоть до Великой Отечественной. И в этом счастливом промежутке времени между войнами родилась у него дочь, моя бабушка, которую назвали Казя. И никакого иного имени ей дать не могли - априори. Закон жанра.
- А зачем вы это рассказываете? - спросил один из обалдуев, сидящих на канате, как на канапе. - Или вы думаете, что нам интересно?
- Да я и сам не знаю зачем, - сказал директор. - Наверное потому, что хочется поделиться с кем-то своими воспоминаниями...
Учитель физкультуры давно уже ушёл, а директор всё никак не мог прекратить речь, страдая явно выраженным словесным недугом.
- Так вот, о Казе. Бабушку ужас как тяготило это имя. Она места себе не находила. И готовы была откликаться - и откликалась! - на любое другое имя. "Как ни назови - всё лучше, чем Казя", - утверждала она...
Вышла замуж. А потом у неё родилась дочь...
- Козявка? - спросила Энн.
- Ну почему же Козявка? - сказал директор. - Лютеция - было её имя.
- И это была ваша мама? - спросил один из обалдуев - тот, который висел справа.
- Точно! - воскликнул директор и хотел было продолжить свою хроникальную исповедь, но тут Энн соскользнула по канату вниз, и вслед за ней, стремглав, последовали обалдуи.
- Спасибо вам, Дмитрий Петрович, за наше счастливое детство, - сказала Энн. И сделала книксен.
И два высокорослых обалдуя прыснули в унисон после этих её слов. И удалились - только их и видели. А директор долго стоял у понуро висящих канатов, потом ухватился за один из них, собираясь вознестись под потолок, но увидел её и передумал.
- Ты почему, Посудомойкина, не на занятиях? - спросил грозно у героини нашего рассказа.
- Сачкую, - ответила она.
- Не переусердствуй, - сказал директор. - Во всём нужна мера. Мама мечтала, чтобы я получил высшее образование. И я его получил. Теперь вот воспитываю обалдуев и обалдуек - несть им числа! Куда столько? Я тут прикинул - чай математик, и вычислил, что для полного счастья планете надобна десятая часть нынешних её детишек. А остальных, позвольте спросить, куда девать?
- А вы Даниила Хармса почитайте, - ответила она и ушла, оставив директора в недоумении - Хармса он не читал.
Так вот эта самая новенькая по имени Энн в один прекрасный день заявила, что является русской в первом поколении.
- В первом поколении - это как? - не поняли одноклассники.
- А так - раньше я русской не была. А теперь стала, - ответила Энн.
После окончания школы она отправилась покорять Москву... -
и покорила. Вот только квартиры у неё своей не было, и слонялась она по родственникам: сегодня - здесь, завтра - там...
А потом заболела "Америкой". Это была вирусная инфекция, подхваченная неизвестно как, непонятно где. По ночам ей снился Голливуд в виде гигантской надписи на горе, статуя Свободы в лёгком шифоновом шарфике на шее и негр с рыжими-прерыжими волосами.
И заражал этот вирус всех вокруг. Косил, как говорится, под корень. Самая настоящая эпидемия, повальная болезнь, мор. "Ах, Америка!" - говорила Энн, и все инфицированные повторяли вслед за ней: "Ах, Америка, ах, Америка!" и ни о чём другом ни говорить, ни думать не могли и не пытались.
Это было так противно, что не приведи, Господи! Никогда она не чувствовала себя до такой степени униженной и оскорблённой, как тогда среди заражённого этим недугом люда.
И как же было обидно за бывшую одноклассницу!
"Вот те и русская! - думала она. - Вот те и в первом поколении!"
Стоит ли говорить, что позже эта самая Терра инкогнито перелетела через Атлантику... -
и сгинула. Во всяком случае ни слуху, ни духу о ней не было и нет...
Долго не решалась она и всё-таки пошла к врачам, к первому из них - терапевту: без терапевта ныне никуда. Рассказала обо всём, что беспокоило, а потом призналась, как на духу:
- Боюсь заразиться. Опасаюсь до ужаса - такой вирус! такой вирус!
- Никакой это не вирус, - сказал терапевт. - Это модное по нынешним временам поветрие, проще говоря, придурь. Так что, обращайтесь к колдунам, ворожеям, гадалкам, астрологам и прочим шарлатанам и прохиндеям. Может чем и помогут.
Другой врач, к которому она обратилась за помощью ("Может, какие прививки существуют от этой напасти? Или какие иные способы избавления?"), был краток:
- Прививки, - сказал он ей, - в вашем случае невозможны и нерентабельны, а отстрел запрещён законом.
- Какой-такой отстрел? - ахнула она.
- Самый что ни на есть настоящий. - И пояснил: - Ведьма она. Стрелять таких надобно, без промедления и жалости или на кострах жечь, как Орлеанскую проблядь, да вот нельзя - избранники постарались.
- И что же мне теперь делать? - с надрывом в голосе вопросила она
- Покопайтесь в архивах, - посоветовал ей любитель репрессий. - Может что и откопаете.
В архивы она, конечно же, не пошла, кто её пустит - в архивы эти? А направилась в библиотеку, где ей вручили справочник по географии - самый что ни на есть современный, который она, полистав, выяснила, что все части света начинаются на букву "а" и лишь возомнившая о себе невесть чего Европа пишется с буковки "е". Маленькая! плюгавенькая! пропахшая едким гендерным потом старушка - а вот поди ж ты! - какая непревзойдённая наглость! Что себе позволяет?!
И ещё она обнаружила, что все остальные части света выстраиваются в строгую алфавитную линию: Австралия, Азия и только потом Америка, Антарктида и Африка. И, уяснив подобную очерёдность, успокоилась и перестала чувствовать себя оскорблённой. И униженной тоже. И русскость вернулась - сначала к тулову, потом к конечностям - всем сразу.
А Океания? - спросите вы.
А что Океания? Океания не в счёт - кому на хер нужна Океания? Никому. Разве что забулдыгам и прочим засранцам, заселившим разбросанные щедрой рукой острова в океане.
И, успокоенная, она почувствовала (сквозь сон, разумеется), что просыпается, но тянула это промежуточное состояние так долго, как только могла. И улыбалась сквозь дрёму.