"Бывало, что ни напишу, всё для иных не Русью пахнет" - Пушкин
- Так ты, батенька, еврей? - "Ещё нет". - Но уже похож, - сказал Инзов. - Да ты не дрейфь, я и сам грешен... - "Вы? - удивился Пушкин. - Это каким же образом?" - Каким-каким - тем самым. Ты уже наверняка слышал о моём происхождении...
Конечно слышал. Слухами полнился Кишинёв, и слухи эти нашептывали каждому любопытствующему субъекту, что наместник Бессарабии генерал Инзов является внебрачным сыном русского императора Павла, сводным братом Александра Первого. В пелёнках его привезли в дом князя Трубецкого для воспитания. Кто была его мать неизвестно, но евреи уверены, что она была... Кем бы вы думаете?..
Правильно - еврейкой. А как иначе? Чтобы Романовы, да без них - не может быть такого!
- Лучше поведай о своём происхождении, - попросил генерал.
Пушкин оглянулся по сторонам.
- Нас никто не слышит? - поинтересовался у Инзова и начал рассказывать. - Я веду род от прусского выходца, прибывшего в Россию во время княжения Александра Невского. Имена предков моих нередко поминаются в нашей истории. Гаврила Пушкин по существу посадил самозванца на русский трон. Сам вызвался доставить прелестные грамоты в Москву и людей прельщать, и Лжедмитрию челом бить. Но! - четверо Пушкиных подписались под грамотою об избрании на царство Романовых.
- Во как! - воскликнул Иван Никитич.
- Именно! Именно! Родословная матери моей ещё любопытней, ибо прадед мой был негром. Злые языки утверждают что Ибрагим был подарен Петру Первому в качестве арапчонка, точнее, субъекта для педерастических забав, но это не так!
- Не так?
- Не так. А прибыл он в Россию как значимая персона, потому что представлял династию, правившую в Абиссинии не одно столетие.
- Это что же за династия такая? - с недоверием поинтересовался внебрачный сын российского императора.
- Соломонова династия - одна из ветвей потомков израильского владыки, ведущая происхождение от сына царя Соломона и царицы Савской. Родила она его через год после посещения Иерусалима. К тому времени, когда Ибрагим прибыл в Россию, Соломониды утратили власть в Абиссинии, но всё ещё были значимы настолько, что надеялись вернуть себе трон.
Вот и пойми русский я или еврей.
Или Липранди возьми - русский он или нерусский? Его предки в своё время бежали из еврейской Барселоны. И бежали они в Пьемонт.
- Пьемонт тоже был еврейским?
- Не без этого... и уже из Пьемонта переселились в Россию. Ну, а своё имя-отчество Иван Петрович приобрёл у нас, в России.
- Нет, ну человек он хороший...
- А кто говорит, что плохой? Я во всяком случае так не думаю.
Замолкли на некоторое время. Потом наместник, прервав молчание, заявил:
- Евреев в Кишинёве пруд пруди. Оглянись вокруг - сплошь евреи.
- А как по-вашему, молдаване в Кишинёве имеются? - спросил Пушкин.
- Не дело автохтонам в городе жить, - уклончиво ответил Инзов.
Такой или примерно такой диалог был бы возможен (с некоторыми хронологическими вариациями), если взять за основу воззрения Анатолия Штаркмана, изложенные им в многочисленных публикациях. Навязчивая идея этого автора заключается в том, что Александр Сергеевич всю свою жизнь пребывал иудеем, но тщательно скрывал как религиозную принадлежность, так и национальное происхождение, хотя - все мы от Адама, если верить генетическим увеселениям. В подтверждении собственного убеждения Штаркман навязывает читателям интерпретацию многочисленных свидетельств, накопленных за время пребывание Пушкина в южной ссылке.
Приехав в Екатеринославль, пишет Пушкин брату, Льву, я поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку. Обрил голову и потому передвигался в молдаванской феске или красной ермолке. В таком виде предстал перед глазами наместника Бессарабии в сентябре 1821 года. Инзов, свидетельствуют, принял его как сына.
"В мемуарной литературе о Пушкине красную скуфью иногда называют феской, - пишет Штаркман. - Носили её евреи из Турции. Слово ермолка, религиозный головной убор, применяется среди ашкенази... В Кишинёве во времена Пушкина всем было ясно, что феска или ермолка на голове мужчины означает принадлежность к иудаизму".
Примечание: в первых числах марта 1821 года фес заменили густые тёмно-русые кудри.
Евреи окружали Пушкина шумною толпою. На первый взгляд это были цыгане, но это только на первый взгляд, на самом деле все они были иудеями. Например, красавица Шикора. "Шикор на иврите - пьяница, - разъясняет Штаркман. - Пьяницей видимо был её отец. Не цыганкой была она, а красавицей-еврейкой".
Еврейками были Кохановская Пульхерия Егоровна, Эйхвельдт Мария Егоровна, урождённая Мило, родная сестра Кохановской.
Да что там цыгане! Евреями были все вокруг, даже Наумов Иван Николаевич, тот самый, у кого поселился Пушкин, приехав в Кишинёв. Почему? Да потому что "Иван - это имя, которым русские завоеватели называли всех нерусских с трудными именами. Он скорее всего или Авраам, или Нахум, или вообще какой-нибудь Ионатан, - пишет Штаркман и подводит итог: - Итак, своё пребывание в Кишинёве Пушкин начал на постое в еврейской семье".
Калипсо - проститутка, бежавшая из Ясс.
"Её мать промышляла гаданьем и, судя по значкам на её одежде, знала Кабалу, следовательно, знала иврит", - утверждает Штаркман. Ему виднее: рыбак рыбака...
И далее:
"Калипсо окружал ореол любовницы Байрона". Более того, очевидцы утверждают (в любом происшествии такого рода обязательно имеются очевидцы), что именно Байрон её дефлорировал. Осчастливил, как говорится, на английский лад.
"Калипсо была чрезвычайно маленького роста, с едва заметной грудью; длинное сухое лицо, всегда, по обычаю некоторых мест Турции, нарумяненное; огромный нос как бы сверху донизу разделял ее лицо; густые длинные волосы, с огромными огненными глазами, которым она ещё более придавала сладострастия употреблением сурьмы".
Пела она на восточный манер, в нос, турецкие, заунывные песни.
Пародия, а не женщина. Что привлекло в ней Байрона не знал никто, даже английский монарх, хотя и выказывал любопытство на этот счёт. Вот и Пушкин полюбопытствовал: чем он хуже Георга IV?
И преуспел.
Но так и не разобрался.
Среди свидетельств о пребывании Пушкина в Кишинёве можно найти воспоминания о том, как Пушкин гулял в городском саду, переодеваясь в разные костюмы - одежду ему давали знакомые дамы. И представлялся Пушкин то сербом, то молдаванином (пишут: молдаване тогда рясы носили), то турком, то евреем. "И даже разговаривал, как жид. А когда гулял в обыкновенном виде, в шинели, то непременно одна пола на плече, а другая тянулась по земле. Это он называл: по-генеральски".
Итак, подводит итог своим изыскам Штаркман: "Пушкин ходил в ермолке, жил в еврейской хате, говорил на языке иврит, провозглашал верность израильскому платью, любил еврейских женщин".
И задаётся вопросом:
"Мог ли такой человек не зайти в синагогу и не встретиться с раввином, одним из самых образованных людей Кишинёва? Не думаю, что найдётся логически мыслящий человек, отрицающий такую возможность".
В первый день Пасхи (12 апреля 1821 года) архиерей Дмитрий Сулима посетил Инзова, благословил праздничный стол. Вышли на балкон. Полюбовавшись открывающимся видом, Сулима приблизился к клетке с попугаем и полюбопытствовал у птички: как дела? - "Пошёл на...", - сказал негодник и быстрой скороговоркой несколько раз повторил эту фразу. Звучала она по-пушкински, с его интонацией и даже тембром голоса так, что не оставалось сомнений в том, кто преподал ему матерную науку.
Генерал проводил священника и со свойственной ему улыбкой сказал нечестивцу: "Какой же ты шалун, Александр". Тем не менее, Пушкин был наказан, неделю просидел взаперти в своей комнате, где сочинил несколько стихотворений, в том числе: "Элегию", "Христос воскрес, моя Реввека", "Адели"...
У Ивана Никитича на балконе было ещё две сороки, каждая в особой клетке. Этих птичек Пушкин тоже пытался учить матерному изъяснению, но безуспешно.
"После обеда иногда езжу верхом, - написал Михаил Орлов жене Екатерине. - Третьего дня поехал со мною Пушкин - и грохнулся оземь. Он умеет ездить только на Пегасе да на донской кляче". Кишинёв, 1822 г.
Это тот самый Михаил Фёдорович, который утверждал, что Пушкин говорит дурно, очень дурно, но хорошо пишет.
Интересно, на каком языке Пушкин говорил дурно?
Из письма брату (авторская орфография): "Пиши мне по-руски, потому что, слава Богу, с моими конституционными друзьями я скоро позабуду рускую Азбуку". В числе конституционных друзей комментаторы называют Михаила Фёдоровича и других многочисленных российских бузотёров (сиречь: франк-масонов).
"4 мая я был принят в Масоны" - запись в дневнике Пушкина 1821 года.
Считается, что масонство уходит корнями во времена построения храма Соломона.
Размеры храма царя Соломона: длина тридцать метров, ширина десять и высота пятнадцать.
М-да. Не впечатляет. Любой коттедж на Рублёвке выглядит помпезней. Строили его семь лет.
Кишинёвская ложа "располагалась в подвале родовитого грека Михаила Кацика, что неподалеку от Благовещенской церкви, - пишет Штаркман и поясняет: - Михаил, Михалаки Кациковский - не кто иной, как Моисей Кац".
"Павел Первый был масоном. Не зря (ой, не зря!) Александр Первый назначил Инзова, внебрачного сына Павла Первого, в еврейское местечко (понимай: Кишинёв) главным попечителем иностранных поселенцев южного края России", - уверяет нас Штаркман.
Так-то оно так, да только последствий не предвидел.
В письме к Жуковскому из Михайловского в Петербург, 20 января 1826 года Пушкин сообщает: "Я был масон в Кишинёвской ложе, т. е. в той, за которую уничтожены в России все ложи".
"Сказка о царе Салтане", привезённая из Крыма, была переведена с иврита и законспектирована на русском в Кишинёве. Салтан - Шелтон, в переводе с иврита - правитель; Гвидон - Гидон - один из судей Израиля и т.д.", писал А. Штаркман, вознамерившийся изобразить Пушкина иудеем. Идея-фикс у него наметилась в советские годы и не ослабевает доныне.
Он же:
"Герои "Руслана и Людмилы" - сплошь евреи, начиная с Ратмира" и кончая Русиком и Людочкой, за исключением учёного кота и русской бабы с рыбьим хвостом.
Вопрос на засыпку: почему эта сказка не вошла в Тору?
"Третьего дня хоронили мы здешнего митрополита: во всей церемонии более всего понравились мне жиды: они наполняли тесные улицы, взбирались на кровли и составляли там живописные группы. Равнодушие изображалось на их лицах; со всем тем ни одной улыбки, ни одного нескромного движения! Они боятся христиан и потому во сто крат благочестивее их" - Пушкин, запись в дневнике от 03.04.1821 года.
Резюме: Благочестие есть трусость, усиленная многократно.
Худобашев, армянин чистой воды, человек за 50+, любивший французский язык, но обращавшийся с ним так, как не обращаются ни с одной толерантной парижанкой, возомнил, что "Чёрная шаль" написана с него. Пушкину жутко нравилось подобное отношение к своей незамутнённой поэзии, и потому столкнувшись с ним в гостях, он неизменно хватал его подмышки, бросал на диван, садился верхом и настоятельно требовал, чтобы тот не отбивал у него гречанок, сиречь евреек. Худобашев от этих слов Пушкина приходил в бурный восторг, просил пощады, исступлённо присовокупляя одно и то же кондовое французское слово "ара!"
"Мысль о семитском происхождении Пушкина непривычна, однако его семья, как и положено евреям, жила в так называемой Немецкой слободе, проще говоря, гетто...
Николай I прямо шантажировал Пушкина перед смертью, предлагая принять христианское причастие в обмен на гарантии семье и детям" - пишет А. Штаркман, накручивая мысли на бигуди предположений.
И ещё:
"Над могилой Пушкина была установлена шестиконечная звезда Давида... Позже эту звезду пытались представить как проявление масонства Пушкина... Ныне в Интернете есть два типа фотографий надгробия: с крестом и без". Фотошоп в действии?
Пушкин рвался из Кишинева. Ему было муторно. "Не нравится мне тут", - говорил архимандриту Иринею.
"Он, сказывают, пропадает от тоски, скуки и нищеты", - написал Александр Тургенев кн. Вяземскому 30 мая 1822 года.
Если б ты знал, как часто я бываю подвержен так называемой хандре, признался Пушкин Плетневу в октябре 1822 года. - "В эти минуты я зол на целый свет".
Общепринятое выражение "Арапа запускать" связанно с пребыванием Пушкина в Одессе.
Пушкин то и дело вручал прелестным современницам то, чем можно верного еврея от православных отличить. Вот и Наталья Николаевна, соприкоснувшись с этой его особенностью, спросила у маменьки (маменька была опытная - палец в рот не клади) к чему бы такое уродство (перед православными неудобно!), но маменька то ли не знала, то ли не хотела открыть правду дочери, пожала плечами и призналась, что теряется в догадках. Догадки носили разнузданный, по-существу порнографический характер.
14.10.1823 г. Пушкин из Одессы пишет Вяземскому: "Вигель... поехал в Содом-Кишинёв, где думаю, будет Вице-Губернатором".
Оно и правильно: кто иной был достоин подобной чести? Только педераст.
В ноябре 1823 года Пушкин написал уже самому Вигелю письмо, высказав сочувствие: "Вы скучаете в вертепе, где скучал я три года", назвав при этом "проклятым" город Кишинёв. Далее стихами:
"Тебя бранить язык устанет. Когда-нибудь на грешный кров твоих запачканных домов небесный гром, конечно, грянет, и - не найду твоих следов! Падут, погибнут, пламенея, и пестрый дом Варфоломея, и лавки грязные жидов...
Я к лести вовсе не привычен. Содом, ты знаешь, был отличен не только вежливым грехом, но просвещением, пирами, гостеприимными домами и красотой нестрогих дев! Как жаль, что ранними громами его сразил Еговы гнев!..
В блистательном разврате света, провел бы я смиренно век в Париже ветхого завета! Но в Кишиневе, знаешь сам, нельзя найти ни милых дам, ни сводни, ни книгопродавца...
Однако ж кое-как, мой друг, лишь только будет мне досуг, явлюся я перед тобою; тебе служить я буду рад - стихами, прозой, всей душою, но, Вигель, - пощади мой зад!"
Пощадил ли Вигель зад Пушкина не известно. Пушкинисты теряются в догадках. Даже Цявловская.
Кстати о Цявловской. Она знала о Пушкине всё. Меньше, впрочем, чем мои соседи обо мне. О соседях я расскажу позже, а пока поведаю о Татьяне Григорьевне.
Итак, она знала о Пушкине всё, создавая вместе с мужем Мстиславом Александровичем и многочисленным коллективом соратников эпохальную "Летопись жизни и творчества Александра Пушкина". И поэтому её статья "Храни меня, мой талисман", опубликованная в альманахе "Прометей" под номером 10, привлекла в 1975 году всеобщее внимание, в том числе моё (не помню уже каким образом, но этот альманах достался мне и до сих пор хранится в моей поредевшей из-за переездов библиотеке). В статье Цявловской рассказывается о перстне, подаренном Пушкину графиней Воронцовой, любовь к которой долгие годы оставалась тайной за семью печатями. Этому перстню посвящено два знаменитых стихотворения "Храни меня, мой талисман" (1824) и просто "Талисман" (1827).
Отношения Пушкина и Елизаветы Ксаверьевны описаны Цявловской с большим тактом, хотя могла бы описать пожёстче (мало ей Воронцова, так ещё Пушкина с Раевским подавай!). Перстень, подаренный графиней при расставании с поэтом, представлял из себя золотое кольцо витой формы с сердоликом и вырезанной на нём надписью. По официальной версии на восьмиугольном камне красного цвета значилось: "Симха, сын почтенного рабби Иосифа, да будет благословенна его память". Оттиск этого кольца-печатки сохранился на многих письмах Пушкина.
По преданию, у Воронцовой оставался второй, парный перстень, с помощью которого она запечатывала письма к Пушкину. Эти кольца, якобы, преподнесены караимским ханом её мужу, графу Воронцову, генерал-губернатору Новороссии и Бессарабии.
Пушкин дорожил перстнем. Сестра Пушкина поведала одному из биографов поэта Анненкову, что Пушкин, находясь в ссылке, получал из Одессы письма, запечатанные таким же перстнем.
Талисман Воронцовой, утверждают, был на руке Пушкина в день роковой дуэли. Так это или не так, сказать трудно. Косвенно версию подтверждает Жуковский, которому досталось это кольцо: "Перстень мой есть так называемый талисман; подпись арабская, что значит не знаю. Это Пушкина перстень, им воспетый и снятый мною с мертвой его руки".
Сын Жуковского вручил талисман Ивану Тургеневу, после смерти которого Полина Виардо передала кольцо в музей Пушкинского Императорского Александровского лицея. Перстень был утерян во время смуты 1917 года.
Численность караимов, если поскрести по Крыму, как по сусеку, едва ли составит тысячу человек.
Они - то ли потомки хазар, то ли семитов. Споры о происхождении ведутся не один десяток лет. Самое интересное, однако, что сами караимы на этот счёт не имеют единой точки зрения. "Мы маленький, но великий народ (!)", - говорят автохтоны. Это утверждение единственное, в чём они солидарны, далее выясняются сплошные разногласия. "Мы тюрки", - говорят одни. "Нет - евреи", - настаивают другие. Первые не хотят слышать вторых, вторые - первых, и в споре своём доходят до прямых оскорблений.
"Когда-нибудь разберутся", - заявляют ротозеи.
По мне - скорее ассимилируются.
И нюанс: в караимском языке не сохранилось следов еврейского языка. Если он когда-нибудь был.
Как я уже говорил, соседи знают обо мне всё и даже больше...
Звонок в дверь. Открываю - стоит сосед. Протягивает мне лист бумаги с выцветшим ореолом в виде виньетки. Читаю:
"Безделицы, не стоящие слова - серьга, колечко, узкая тесьма, забытый поясок от легкого покрова - вне связи с прошлым всем им грош цена. Всё так... Но неприметно, мельком приходят мысли грустные слегка - от прошлого останутся безделки: забытый пояс, бусинка, серьга..."
Запись столетней давности, когда ещё писали перьевыми ручками, с нажимом.
- Ничего, говорю, вирши сносные. А в чём дело?
- Это ваши стихи, - говорит сосед.
- Вроде мои, - соглашаюсь я. - Почерк во всяком случае мой. А откуда у вас этот автограф?
- Не имеет значения, - говорит сосед, - а вот кому он адресован, чей поясок (хмыкнул) от лёгкого покрова, чья серьга и даже чья бусинка - всё знаю. Так что не отвертитесь. - Ловким движением руки забирает у меня бумаженцию, складывает и прячет в карман.
Вот такая ситуация. С соседом у меня ровные отношения, без эксцессов, ругани, тем более стычек - и на тебе! Никогда не думал, что соседство обернётся подобным образом.
- Ну что ж, говорю, это очень хорошо, что вы обо мне знаете всё. Сам о себе я знаю мало и с каждым годом всё меньше, так что позвольте мне обращаться к вам, когда у меня возникнет необходимость узнать о себе то, что мне не ведомо, а вам - известно.
Глянул он на меня искоса, буркнул что-то невразумительное и, не прощаясь, исчез в недрах своей квартиры.
Воспоминания преследовали его. Полученные письма бередили прошлое.
"Милый мой, ты возвратил меня Бессарабии. - написал Пушкин Алексееву Н.С. 1 декабря 1826 года. - Я опять в своих развалинах, в моей тёмной комнате перед решетчатым окном или у тебя, мой милый, в светлой, чистой избушке, смазанной из молдавского говна. Опять рейнвейн, опять шампанское, и Пущин, и Варфоломей и все..."
"Эфиоп твою мать!" - сказал как-то Соболевский Пушкину и поэт растерялся, не зная как реагировать на это восклицание - обидеться или не очень? Ну не абиссинцем же меня называть, решил он - и не обиделся.
Пушкин, запись в дневнике от 07.01.1834 года: "Вигель получил звезду и очень ею доволен. Вчера был у меня - я люблю его разговор - он занимателен, но всегда кончает толками о мужеложстве".
Умирая, Пушкин произнёс: "Ужас как хочется поговорить на иврите! Какая жалость - не с кем! Никого рядом - ни Пущина, ни Малиновского".
"Жидовскому языку Пушкин мог выучиться в лицее, - пишет Штаркман. - Иврит был родным языком первого директора лицея Малиновского Василия Фёдоровича... Юный Пушкин дружил с сыном Малиновского, был вхож в его семью, и там мог, если не выучить, то, по крайней мере, позаимствовать язык Библии, а память у него была абсолютной".
И, кроме того, "Иврит должен был входить в образовательную программу лицеистов даже потому, что без иврита (!) невозможно глубоко изучить русский". Ещё один восклицательный знак.
Ну что ты будешь делать: ни одного слова написанного Пушкиным на еврейском языке не найдено, а ведь искали, все рукописи переворошили - не писал Пушкин ни на иврите, ни на идише. И Пастернак не писал, и Бродский чурался. На английском сподобился.
И апофеоз:
"Пушкин - не русский писатель" - заявил недавно Владимир Познер.
Еврейский?
PS Может из этих записей и набросков что-нибудь да и получиться. А, может, нет.